Надежда

                Часть  I

Вагоны перестукивают: «Еду,  еду, еду…» Внутри души всё бурлит и хочется петь. Хочется смеяться и всем передать свою радость. Окно открыто. Через него в вагон врывается запах горячего лета: спелых яблок, груш, винограда, запахи зреющего хлеба и перегретой пыли.  Громадные степи мелькают за окном. И, кажется, никогда не будет конца этой плодородной равнине; что она вечна, вечна, как и жизнь и земля эта.
Поезд спешит, увозя прошлое и приближая будущее. Он торопится, он летит словно на крыльях мечты. Нет. Стоп. Что такое? Опять притормаживает. Встал.
- И долго мы так ехать будем? – дядя Костя поднялся и, доставая
сигарету, недовольно прибавил, - На два часа опаздываем. Придётся в Москве часов десять следующего поезда ждать.
Многозначительно вздохнув, дядя Костя пошёл курить в тамбур.
- Виталик, так ты первый раз в Москве будешь? – женщина, лет
сорока, которая задала такой вопрос, пила чай с печеньем.
Молодой, ершистый парень, прожевав очередную конфету, охотно ответил:
- Нет. Я там уже был. Всё найду – не маленький.
- Самостоятельный уже, - сказал молодой человек, лет двадцати пяти,
ехавший с ними в одном купе, - Я, в его годы, уже во Владивосток ездил.
- Как? – поинтересовалась женщина.
- Да это целая история, - стал рассказывать молодой человек, - Я
тогда только-только школу окончил. Захотелось мир посмотреть. Собрался, наговорил родителям всякой ерунды и поехал. Друг у меня был: Мишка Седых. Так вот он меня и позвал. Он во Владивостоке в мореходке учился. Переписывались. А когда летом приезжал, то много он мне интересного рассказывал. Соблазнял, короче говоря. Поддался я на его рассказы и поехал. Ни какого плана, ничего в голове не было. Думал: приеду, всё на месте выяснится. Ну, сами понимаете – мальчишка ещё. Всё самостоятельность свою показать хотел. Были при мне рюкзачок, да чемоданчик. Приехал, как положено, на вокзал. Взял билет. Деньги у меня от работы в колхозе ещё были. Дождался поезда, залез в вагон и поехал. День еду, два еду. В конце концов, надоело ехать. А в поезде компания, не дай бог, какая попалась. Сели играть в карты. Играть, так играть. Я не возражал, а играть в карты-то не умел. Короче говоря, я продулся капитально. Почти все деньги спустил. Ну, спустил, так спустил. Делать было нечего. Доехал я до этого Владивостока, а там туман. У нас в России такие туманы не часто бывают. А я ещё и книжек тогда много всяких начитался. Романтика, сами понимаете. И вот я оказался один на один с романтикой. Там, на вокзале, как дурак, появился. Мишка меня не встретил. Ну, ничего: я на него не обиделся, - решил сам по себе двигать. Ну и, конечно, двинул. Перво-наперво, я отдал червонец какому-то дяде, за то, что он меня, и самого себя, конечно, нажулькал в привокзальном ресторане. Ну, а после этого знакомства с местностью, уж ничего не оставалось, как спустить все оставшиеся деньги какой-то даме, известной профессии. Дня, этак, через три, я разыскал Мишку. Погостил у него, осмотрел город и – адью. Прощай Владивосток! Вот так я съездил в свои семнадцать лет в счастливую поездку.
- Но ведь это просто приключение без конца и начала.
- И без смысла, - заметил вошедший дядя Костя.
- Конечно, без смысла, дядя Костя. Я с вами согласен, - сказал
молодой человек, - Но что поделаешь – молодости свойственно ошибаться.
- Но не всегда разрешается делать ошибки.
- Это почему?
- Да по той простой причине, что живём мы всего один раз. И за
этот один раз,  должны слишком много сделать. А ошибки, иногда, могут оказаться роковыми. Что не совсем желательно, если принять во внимание скоротечность жизни.
- Дядя Костя, вы слишком всё усложняете.
- Почему это?
- Да потому, что всё в мире бренно. А жить надо во имя себя и
своих удовольствий.
- Обыкновенная логика ветрогана.
- Да ну тебя, дядя Костя. Поговорим, о чём-нибудь другом.
- Поговорим.
- А долго мы ещё стоять будем? – спросила женщина.
- Да кто его знает, сколько.
- Может, в картишки сыграем? – предложил молодой человек.
- Надоело, - отозвался дядя Костя.
          Виталик Русанов отвернулся к окну и задумался. Мечтательность засветилась в его глазах. А за окном раскинулось, как раз то, что уже примелькалось за дорогу – степи, трава, поля. А ведь пора двигаться вперёд, вперёд к новой жизни. Почему же стоит поезд?
Наконец, вагоны дёрнулись, где-то впереди прогудел электровоз и перегруженный людьми летний поезд тронулся с места. Виталик сразу же преобразился. Его глаза засияли, всё тело подобралось и, казалось, что он вот-вот запоёт.
Молодость – великая сила. Когда молод, всё кажется лёгким, всё хочешь узнать и всё попробовать. Молодость стремится всегда к новому, яркому, будущему. В том-то её сила. Пусть нет мудрости, пусть есть ошибки и оступки. Но всё с лихвой окупается жаждой действия и желанием свершения.
Виталик не знал философии, ему не нужны были всевозможные рассуждения о побуждениях. Но он переживал. И сам, иногда, удивлялся тем переменам, что происходили в нём. Любая жизнь, есть жизнь. Будь она большая или маленькая, законченная или только начатая, глупая или мудрая, яркая или тусклая. Жизнь всегда именуется этим словом. А тут за плечами целых шестнадцать лет! Виталик считал, что это уже достаточно много, для того, что бы совершать какие-нибудь деяния и иметь право честно называть себя полезным человеком общества. Шестнадцать лет – первый срок человека, когда он получает свои первые гражданские права, в виде красной книжечки, именуемой паспортом. У Виталика лежала в кармане эта книжечка, и он гордился этим.
Поезд перестукивал колёсами. Мечты, мечты летели в такт мерному стуку. Хотелось мечтать, и кровь бурлила от этих мечтаний. А всё ещё было впереди. Всё, всё. Вся жизнь.
Виталик очнулся.
- … И вот тогда я понял, что это такое, - продолжал рассказывать
мужчина из соседнего купе. Начала его рассказа Виталик прослушал и теперь пытался понять, о чём же говорится в истории, - Она была, как не от мира сего. Как увижу её, всё во мне зажигается. Как её нет, так и мне пусто становится. Всё, наверное, я путал. Спасибо армии – выбили там из меня глупость…
Мужчина замолчал.
- А что же с девушкой? – поинтересовалась добродушная соседка
Виталика.
- С ней что? С ней ничего. Замуж вышла.
- А вы?
- Я? А я являюсь её мужем.
- Значит, у вас всё счастливо закончилось?
- Кончилось, действительно так. Но пути были трудными.
- Расскажите.
- Да, что тут рассказывать? Всё делалось, как обычно в жизни
Делается. Она два раза была замужем, имеет троих детей. А я на севере вкалывал. Вернулся с деньгами. Разговоров особых между нами не было. Вот так и поженились. Ну, короче, обыкновенная история с прозаическим концом.
- Да, не лёгкая у вас судьба случилась, - посочувствовала женщина.
- Но я не жалуюсь. Пока живём хорошо. Ссор между нами нет, но и
Пылких чувств не замечаю. Короче говоря, получилась обыкновенная семья, со всем необходимым…
- А во всём виновата женщина, - вступил в разговор молодой
человек, который рассказывал о своей поездке во Владивосток, - Женщина – для мужчины бич. Всё начинается от неё и кончается ею. И мы не виноваты. Это, всего-навсего, наши инстинкты. Нас безумно тянет к женскому полу, а они, в свою очередь, умело пользуются. Если так и дальше пойдёт, то они заездят нас. Сейчас всё прогрессирует. Отношения тоже не стоят на месте. И, надо сказать, что они желают быть намного лучше, чем имеются. Сейчас девушка на что похожа? Это же форменная игрушка или дрянь. Все они натянули штаны, постриглись. Вообще, девушка хочет внешне походить на мужика. Вы заметили, что большинство молодых дам, нашего общества, курит и пьёт. А оное, уж никак нельзя назвать женским занятием. Я нисколько не буду преувеличивать, если скажу, что погоня за модой и шмотками, превращает девушек в совершенных идолопоклонников тряпок. Они готовы кланяться этим джинсам, майкам «Мантана» и прочей рухляди. Конечно хорошо, если девушка хочет выглядеть красивой и привлекательной. Я не против. Я двумя руками голосую «за». Но всему должна быть мера. И надо знать эту меру. А то посмотришь на улицу, и хоть смейся. Там такое увидишь, что с цирком можно сравнивать. И главная моя мысль – хватит потакать женской половине общества. Следует брать женщин в крепкую мужскую руку. Или, как говорит народная мудрость: «в ежовые» рукавицы.
- Ну, ты загнул, - хмыкнул дядя Костя.
- И, вообще, не стоит так яростно нападать на женщин, - заметила
соседка Виталика.
- Это тема другого разговора, - сказал, улыбнувшись, молодой
человек.
Наступило молчание. Все сидели на своих местах, и каждый думал о чём-то своём, сокровенном. Задумался и Виталик. Но он думал совершенно не о том, о чём думали все. Он вспоминал свою жизнь и те даты, которые у него были. В какой раз он делал это, за минувшие сутки, сказать трудно. Но размышления успокаивали Виталика и вновь возвращали к тому, что он хочет, желает и к чему стремился много лет.
И вспоминается жизнь. И вспоминается то, что было в жизни и то, что уже потеряно. И старый город, и весна во дворе, и родители. Да – молодые и радостные. В шесть лет Виталик потерял их обоих.
И папа, и мама были геологами и оба задохнулись в горной шахте, так и не увидев седьмой весны своего единственного сына.
Годы жизни у бабушки. Нелёгкое сиротское детство. И буйная жажда жизни. Мечты и сомнения, открывающийся мир и будущее…
Но вот не стало бабушки. Она заболела, и её не стало. И вновь путь. Путь куда?
Тётя Вера согласилась на то, чтобы Виталик до окончания школы и полного совершеннолетия пожил у неё. Но какая будет жизнь? И тётю Веру Виталик видел много лет назад. Да, конечно, - проблемы.
И всё же годы берут своё. И печаль забывается, а будущее рисуется загадочным и манящим.
И вот поезд. Верхняя полка, и масса времени для того, чтобы помечтать. Мечты сбываются, а колёса всё стучат и стучат, напевая: «Еду, еду, еду…»

                *   *   *               

Путь от Москвы был скор.
Пассажирский поезд пришёл вовремя. Вечерние сумерки спускались на город. Виталик вышел на перрон и оглянулся. Да. Он в своём родном городе. Сколько ночей он ему снился. Сколько раз он представлял себе эту встречу. И вот, наконец, - свершилось! Виталик оглядел перрон, вокзал и негромко сказал:
- Здравствуй.
          Кто-то тронул Виталика за рукав.
- Виталий, это ты?
          Рядом стояла тётя Вера и вопросительно смотрела на Виталика.
- Здравствуйте, тётя Вера.
- Здравствуй, здравствуй. Я тебя сразу узнала. Да вот только
боялась: ты это или не ты.
- А я вас сразу узнал.
- Вот и хорошо. Что же мы стоим? – спохватилась тётка, - Давай
свои вещи и быстрее на стоянку. А то все машины разъедутся, да и очередь там не маленькая.
Тётка схватила чемодан, а Виталик прихватил рюкзак и сумку.
Всё случилось так, как предсказывала тётка. На стоянке вытянулась длинная очередь. О такси лишь мечтали, и оставалось только ругаться.
- Ну, как это мы так! – выговаривала тётя Вера, - Я же говорила! Ну,
что теперь делать? После каждого поезда тут никогда ничего нет. Всегда так…
Виталик слушал, и не понимал, в чём же он виноват.
- Ну, ладно, - успокоившись, сказала тётка, - Плакать, я надеюсь, мы
не будем. Лучше пойдём на трамвай, и поедем на общих основаниях. Ты не возражаешь?
- Нет, - сказал Виталик.
- Ну и хорошо. Пошли.
          Остановка в конце привокзальной площади. Множество людей ожидает трамвая. Со стороны вокзала послышался свисток.
- Электричка пришла, - констатировала тётка, - Сейчас вообще людей
будет, – не провернёшь.
Виталик стал с интересом смотреть в сторону вокзала. Оттуда действительно брызнул нескончаемый поток пассажиров. Из-за поворота вывернул трамвай, и тётка пихнула Виталика в бок:
- Давай, быстрее. Заходи, занимай место.
          Тётка и Виталик поднялись по ступенькам. Толпа людей густела.
- Успевай, не зевай, - подбадривала Виталика тётка.
          Они заняли парное место справа.
- Двери закрываются, следующая остановка «Хомякова», -
послышалось в динамике над головой Виталика, и двери плавно стали закрываться.
Трамвай тронулся. Виталик обратил свой взгляд в окно и стал смотреть картинки родного города. Он смотрел на деревья, рельсы, вагоны, машины, улицы, дома. В горле защемило. Виталик не замечал долгого взгляда тётки, которым она смотрела на него. Он не замечал остановок, разговоров в вагоне и выкриков на улице.
- Виталик.
          Тётка тронула Виталика за руку.
- Что? – очнулся Виталик.
- Выходить пора.
- А… Да, да.
          Виталик быстро поднялся, взял вещи и двинулся за тёткой.
- Ну, пошли.
          Виталик шёл за тёткой и оглядывался по сторонам. По обе стороны дороги стояли деревянные дома. Виталик удивился. Там – на юге – дома совершенно не такие. Там они кирпичные или из шлакоблоков…
Тётка и Виталик вышли к группе современных пятиэтажек.
- Вот и пришли, - произнесла тётка.
- Родина, - задумчиво сказал  Виталик.
- Что ты говоришь? – спросила тётя Вера.
- Да так – ничего.
- Вот и хорошо, что ничего. Пошли домой.
          Виталик улыбнулся и весело зашагал за тёткой.
Вот и подъезд. Виталик поднялся за тёткой на третий этаж. Тётка открыла дверь и пропустила Виталика первым в квартиру.
- Пришли, - сказала она, ставя вещи на пол.
          Виталик снял туфли и шагнул в гостинную.
- Проходи, проходи, - подтолкнула его тётка, - Это теперь твоя
квартира.
Виталик осмотрелся и признал своё новое пристанище вполне пригодным для жилья.
- Посмотри, Виталик, журналы, - показала на журнальный столик
тётка, - Я на кухню.
- Хорошо, тёть Вер.
          Тётка ушла, а Виталику сел в кресло и стал пролистывать иллюстрации. Фотографии и картинки развлекали, уводили мысли в сторону, но…
Окно. А за окном город.
- Виталик!
          Виталик обернулся и увидел улыбающуюся тётю Веру.
- Что, Виталик, любуешься? – спросила она.
- Ага, - сознался Виталик.
- Пойдём, перекусим с дороги. Сил наберёмся и поговорим.
- Да. Иду.
          Виталик улыбнулся и последовал совету тётки.
- Как доехал? – спросила тётка, после того, как Виталик принялся
за еду.
- Хорошо.
- Поезд не опаздывал?
- Как всегда. Да вы же знаете…
- Да, да… - тётка задумчиво смотрела на Виталика и всё
подкладывала ему, добавляла.
После обеда Виталик и тётя Вера вернулись в гостинную, где и состоялся разговор.
- Ну, вот ты и вернулся, - сказала тётя Вера, - А теперь расскажи
мне, Виталик, какие у тебя планы. Что ты делать собираешься? И вообще…
- Я, тёть Вер, работать хочу.
- Вот, значит, как?
- Да.
- А почему учиться дальше не хочешь?
- Буду учиться, но только потом. А сейчас хочу поработать,
немного.
- Хорошо. Тебе сколько сейчас лет?
- Шестнадцать.
- А классов сколько закончил?
- Восемь.
- Ну что ж. Неплохо ты задумал, для начала. Конечно, поработай,
узнай, что к чему, а там и видно будет, куда прибьёшься. А сейчас надо подумать о настоящем. У тебя паспорт есть?
- Конечно. Вот он, - Виталик достал из кармана красную книжечку,
с золотым гербом в центре.
- Отдай его мне. Ты там выписался?
- Да.
- Прекрасно. Я тебя пропишу. Дня два-три это займёт. А потом ты
волен делать, что пожелаешь. Я не тороплю тебя. И вообще – я не вмешиваюсь. Ты меня понял?
- Да.
          Тётка рассмеялась.
- Всё ты понимаешь.
- А что?
- И рассудительности в тебе больше, чем годов.
- А зачем смеяться?
          Вопрос озадачил, и тётка посмотрела в глаза Виталику.
- Да, конечно, - печально согласилась она, - У тебя жизнь не
лёгкая была. Прости, если чем обидела.
- Ничего. Я не обижаюсь.
- Хорошее качество, - и тётка вновь улыбнулась, - И не куришь-
не пьёшь?
- Нет.
- Совсем молодец. Замечательно. Значит – с приездом?

                *   *   *               

Прошла неделя.
Утром, за завтраком, тётка сказала Виталику:
- Вот, племянник, подошло время решить, – куда ты пойдёшь
работать.
Виталик задумался.
- А вы куда посоветуете, тёть Вер?
- Ты сам выбирай. Работы везде хватает. А куда бы ты сам
решил пойти?
- На завод, наверное, - нерешительно произнёс Виталик.
- На завод. Так, да… Ну, хорошо, - тётка наполнила чашку
чаем, - А на какой завод ты хочешь пойти?
- Я не знаю. Мне – на любой сгодится.
- Нет. Не спеши. Надо выбирать. Вот ты, к примеру, чем хочешь
заниматься? К чему у тебя душа, больше всего, лежит?
Виталик снова задумался. Вопрос действительно сложен. С одной стороны хотелось какого-нибудь настоящего дела. А с другой стороны, для настоящего дела нужны знания и умение. А Виталик их не имел. Он чистосердечно признался тётке:
- В общем-то, я не знаю, куда. Но мне хочется самому, что-нибудь
делать.
- Всё понятно, - вздохнула тётка, - романтика молодости. Хотя, -
тому и лучше, чем голый расчёт. Пока молод – всё кажется в розовом свете. Юность – прекрасное время жизни. Да что это я? Тебе не интересно слушать рассуждения твоей сварливой тётки. Поступай, как хочешь. Я мешать не хочу.
Тётка допила чашку чая, продолжила:
- Решай сам, на какое предприятие ты пойдёшь.
- Да я не знаю, какие тут предприятия.
- Конечно – совет тебе нужен… Так куда? Хочешь на
машиностроительный?
- А это где?
- Рядом, рукой подать. Ты его видел. И с домом рядом и завод
хороший. Сходи туда, узнай. Может, кто и требуется. Сходи.
Виталик тоже закончил завтракать и поднялся из-за стола.
- Погоди.
          Тётка взяла в руки свою сумку.
- Вот. Держи.
          На стол лёг паспорт Виталика.
- С пропиской – порядок. Остальное, - за тобой. Действуй. А если
какие затруднения возникнут, надеюсь, мы их решим вдвоём.
Виталик поблагодарил тётку и взял красную книжку в руки.
Отдел кадров размещался на первом этаже одного из корпусов заводоуправления. Виталик на секунду задержался у массивных дверей, посмотрел на небо и решительно взялся за входную ручку.
Длинный коридор, лестница и множество дверей. У стены, между оконных проёмов, стоят стулья. На стульях, как в больнице, расположились люди. Все они чего-то ждали и выглядели, словно задумчивое животное, перед пробуждением. На одной из дверных вывесок Виталик прочитал: «инспектора отдела кадров».
«Кажется сюда», - подумал Виталик. Постучал, открыл дверь.
- Здравствуйте.
          В комнате стояло пять столов, несколько стульев и обитало четыре женщины. На сердечное Виталино приветствие, послышалось какое-то шубуршание голосовых связок, после чего наступила тишина. Виталик достал паспорт.
- Я на работу к вам… хочу устроиться.
          Одна из женщин подняла на Виталика глаза и протянула руку. Виталик вложил в эту руку свой паспорт. Женщина натренированно пролистала красную книжечку и сообщила:
- Это не к нам.
- А куда? – поинтересовался Виталик.
- К инспекторам по малолеткам. В десятую комнату.
          Виталик удивился слову «малолетка», забрал свой паспорт и удалился. Закрывая дверь, он вежливо попрощался.
Коридорная публика окинула Виталика долгим взглядом. Но слов никто не произнёс.
Десятая комната в дальнем углу коридора. Под пластиковым номерком, явно была видна информация: «Приём на работу несовершеннолетних». Виталик постучал и вошёл. В этой комнате стояло всего два стола, при которых находилась одна женщина.
- Здравствуйте.
- Здравствуй.
          Виталик вкратце объяснил цель своего посещения.
- Давай, посмотрим.
          Женщина, некоторое время, изучала паспорт, потом спросила:
- Ещё документы есть?
- Нет, - сознался Виталик.
          Женщина задумалась.
- Образование?
- Восемь классов.
- Свидетельство…
          Виталик извлёк из кармана зелёную книжку.
- Вот.
          Женщина изучила свидетельство и вернула его вместе с паспортом.
- Что ж, - сказала она, - Значит, ты хочешь работать на нашем заводе?
- Да.
- Кем?
- Да, - замялся Виталик, - Что бы самому что-нибудь делать.
- Понятно.
          Женщина раскрыла папку и стала просматривать листы и списки со штампами и подписями. Виталику показалось, что о нём забыли. Он решил напомнить о себе и слегка кашлянул.
Женщина подняла на Виталика глаза. Спросила:
- В автоматный цех хочешь пойти?
- А кем?
- Автоматчиком. Но примут тебя учеником токаря. На зарплате не
отразится. Будешь ученические получать. Ну, как: согласен?
- Согласен.
          Инспектор подняла трубку и набрала нужный номер.
- Алло? Алло, говорит отдел кадров. Тут у меня парень стоит.
Хороший? – женщина внимательно оглядела Виталика, - Да, хороший, похоже. На пятый участок? Да, да.
Женщина положила трубку и сказала Виталику:
- Иди в коридор, сядь на стул и подожди. Придёт представитель из
цеха. С ним и поговоришь.
В коридоре светло, душно, стулья, люди, - официальность.
Виталик пристроился на стуле у окна.
«Начинается трудовая жизнь. Интересно. А что интересно? Работа, как работа. А всё же… Сиди спокойно – не будь дураком. Чего это я несу? А кто его знает! Всё равно…»
В голове сумбур.
- Здорово!
          Перед Виталиком возник мужчина, лет тридцати, в мешковатом пиджаке, с усами.
- Ты тут в первый цех устраиваешься? – спросил мужчина.
          Виталик сообразил, что это «представитель».
- в автоматный, - поправил он.
- Ну да. Первый цех наш – это и есть автоматный. Так это значит
ты?
- Я.
- Будем знакомы. Я мастер с участка. А ты?
- А я Виталий Русанов.
          Мастер уселся на стул, рядом с Виталиком и стал изучать представленные ему документы, подтверждающие личность владельца.
- Ну, ладно, - почесал за ухом мастер, - Документы – это бумажки.
Поговорим о деле. Ты зачем идёшь на завод?
- Работать.
- Ладно. Как у тебя с жильём?
- В порядке.
- А как с образованием? Думаешь продолжать?
- Думаю.
- Теперь о работе. Участок наш выпускает детали от литья, до
готовой продукции. Работа операционная. Работать будешь на полуавтомате. Понял?
- Понял.
- Согласен работать?
- Согласен.
- Тогда пойдём.
          Мастер поднялся и шагнул к двери, где сидел инспектор. Виталик последовал за ним.
- Всё. Договорились, - сообщил мастер полной женщине, - Можете
выписывать приёмный лист.

                *   *   *               

Первый день на работе. Какой он будет?
Виталик только что получил пропуск и прошёл мимо строгой охранницы на территорию завода.
За проходной Виталик огляделся. Перед глазами длинная стена. Стена со вставными в железный каркас окнами.
Виталик двинулся вдоль стены, и вместе с шагами вспомнилась вся неделя, что прошла в хлопотах и устройстве.
Выписали бумажку. И с этой бумажкой – на неделю – стали они неразлучными друзьями… Подписи, подписи… Производство, а потом медицинская комиссия. Врачи. И зачем так много врачей обязаны исследовать жаждущее потрудиться тело?
Восемь кабинетов, три анализа, фотография души и всё для того лишь, что бы узреть на официальной бумажке: «годен для работы». Зачем?
Три лекции по Т/б, п/о, и медицине. Стояние в очереди за пропуском и вот…
Цех встретил грохотом и визгом. Станки. И всё в этих станках крутилось, вертелось, хрюкало, квакало, скрипело, урчало. И, даже, жутко становится от приближения к рычащим механизмам.
Виталик добрался до административной части цеха, нашёл кабинет начальника. Подёргал за ручку. Закрыто. Ждать?
А рядом ещё одна дверь.
Виталик постоял, почесал затылок и надавил на ручку.
В кабинете стояло три стола и несколько стульев. За одним из столов восседал молодой человек в сером костюме и очках. Сидел и писал. Виталик шагнул вперёд и спросил:
- А вы не знаете, когда начальник будет?
          Человек в очках оторвался от своих дел и поднял глаза на Виталика.
- Тебе он зачем? – спросил он.
- На работу устроился, - объяснил Виталик, показывая пропуск, -
Начальника надо.
- Проходи, присаживайся, - забеспокоился человек в очках, - Сейчас
всё устроим. Я заместитель. Да, присаживайся ты. Сейчас все проблемы разрешим.
Виталик пристроился на стуле и стал ожидать того, что будет.
- У тебя какие документы есть с собой? – спросил зам. начальника.
          Виталик протянул пропуск, бумаги, паспорт. Зам. начальника внимательно изучил предоставленные документы.
- Так, так. Хорошо, - сказал он, - Очень хорошо. Значит, к нам
работать?
- Работать, - согласился Виталик.
- Ну, ну. Сейчас всё устроим. Куда хочешь идти на работу?
          Виталик пожал печами.
- Я на автоматчика договаривался, - сообщил он.
          Зам. начальника весело хохотнул:
- Значит, на автоматчика? Это можно.
          Зам. начальника позвонил по телефону, спросил кого-то по имени отчеству и положил трубку.
- Сейчас придёт мастер с участка. Он всё расскажет и покажет.
          И точно. Через минуту дверь открылась и в проёме показалась женщина, средних лет, в чёрном халате.
- Заходите, заходите, - оживился зам. начальника, - Вот вам
пополнение. Принимайте его. Давайте работу хорошую и не наседайте слишком, на первое время.
Женщина осмотрела Виталика от головы до пят и негромко сказала:
- Ну, пойдём.
          Виталик засунул свои бумаги в карман и последовал за мастером.
По пути Виталик узнал о характере работы, о своём станке и о предполагаемой зарплате.
- Как будешь работать, так будешь и зарабатывать, - наставляла
мастер.
Потом была суета со спецодеждой, ящиком в раздевалке.
Виталик переоделся и явился на участок готовым к эксплуатации.
Автомат, к которому подвела Виталика мастер, находился рядом с конторкой – главным штабом участка. Представлял он из себя станок с определённой программой и специальными приспособлениями. Станок выполнял операции, а норма выработки показалась, вначале, Виталику фантастической: тысяча деталей за смену.
Мастер показала Виталику приёмы работы, пожелала всего наилучшего и удалилась. Виталик нажал на кнопку, и работа завертелась.
Три с половиной часа прошли, как в тумане. Виталик не замечал, как бежит время. Только детали, операции, да коробка для готовой продукции. Размерянный ритм. Ничего лишнего, – но и чувствуешь себя довольно свободно.
Виталик так увлёкся, что не заметил лёгкого постукивания по плечу.
- Пора, пора. Хватит.
- Чего? – не понял Виталик.
          Мастер улыбнулась.
- Хватит, хватит тебе работать. Смена закончилась. Прибирай у
станка.
Виталик нажал на красную кнопку и подумал: «А я только во вкус вошёл».

                *    *   *               

Весело играла гитара. Ребята горланили популярную песню. Эта компания ребят часто сидит на скамейке, возле подъезда дома.
Вечерняя улица – это не то, что дневная. Всё меняется, и жёлтые фонари светят загадочно и красиво.
- Парень, закурить не найдётся?
          Виталик поднял глаза и увидел улыбающегося молодого человека, в джинсах.
- Не курю.
- Жаль.
          Виталик хотел пуститься дальше в путь, но парень остановил его своей рукой.
- Ты, зёма, не спеши. Ещё успеешь натоптаться.
          Виталик удивлённо посмотрел на парня.
- Слушай, браток, – выручай, - в голосе парня промелькнула просьба.
- Что? – спросил Виталик.
- Такое дело… Надо двадцать копеек и немного сообразительности.
- А в чём дело?
- Да, понимаешь, - парень замялся, - Понимаешь, – на кино не
хватает. Я вон с девушкой, а на второй билет двадцати копеек не хватает. Выручай.
Виталик посмотрел на равнодушную девушку, которая стояла шагах в сорока и подумал: «А почему не помочь?» Двадцать копеек он нашёл.
- Ну, спасибо, зёма!
          Парень хлопнул Виталика по плечу и поспешил к своей подружке.
Виталик посмотрел ему в след и пошёл своей дорогой.
Зелёная витрина чайного заведения манила к себе идеальным спокойствием. Виталик открыл двери и оказался в шумном зале. Парочки и молодёжные компании расположились за столиками и вели свои разнотемные беседы. Виталик купил пирожное и две чашки кофе. Свободные места за столиками отсутствовали. Пришлось пристроиться у стенной стойки. Рядом с Виталиком закусывали и оживлённо беседовали трое студентов. О принадлежности к нигилистическому племени становилось понятно из самого же разговора.
- А помнишь, как нас на картошку в том году гоняли?
- В этом году не веселее было.
- Ну, ты ездил тогда?
- Ездил. Куда я денусь?
- Помнишь, как Выжкин погрузку мешков механизировал?
          Все трое грохнули смехом.
- А кто забыл?
- Он ещё хвастался тогда, что всё случайно произошло.
- И надо додуматься – мешки восьмидесятикилограммовые
экскаватором грузить…
- И ещё просил, чтобы полный ковш накладывали.
- Его тогда обратно отослали?
- Нет. Договорились. Экскаватор он, в конце концов, отремонтировал.
          Соседи Виталика вновь засмеялись. Отпили из чашек. Помолчали. Один из студентов предложил:
- Рассказать вам новый анекдот про нашего декана?
- Давай.
- Ага. Вышел декан Трофимов на улицу. А на улице студенты стоят.
А вокруг осень и ветер холодный дует. Декан подошёл к студентам и решил им прочитать лекцию о бережении здоровья. «Друзья мои, - начал он, - Очень плохо, что вы в осенний день ходите без головных уборов. Вы можете простудиться и заболеть. И вы можете заболеть самой страшной болезнью – минингитом. А что такое минингит? Это такая болезнь, от которой умирают или становятся тихо помешанными. Запомните это. Я, с моим родным братом, болели этой болезнью. Так вот, друзья мои – мой брат умер».
Студенты опять рассмеялись. Виталик допил кофе и покинул кафе.
Уличная публика спешила использовать свои выходные часы с наибольшей пользой. Кто-то желал посмотреть новый кинофильм. Кто-то гулял. А иные направлялись в гости к знакомым и близким людям.
Всё движется, всё не стоит на месте. И жизнь идёт в том же темпе, в котором проистекает самоё движение. Если мы спешим, – и жизнь кажется короткой. А если мы тихо прозябаем, то длинные минуты, кажутся часами, а часы днями. И длинное время теряет всякий смысл, и именовать его следует – пустотой.

                *   *   *               

Поздняя осень.
И уже дыхание зимы режет воздух и опускается, приближается к земле.
Шаги мерно отстукивают по асфальту. Идут люди. И твои шаги в этом общем ритме имеют особый смысл, особую значимость. И складываются строки.
Я иду по дороге вещей,
Я по жизни иду своей.
Шумный город ногами плещет,
Повторяя прибой морей.
Получалось складно. Виталик удивился. Оказывается, для того чтобы написать стихи, надо просто выйти на улицу и прогуляться. А он-то мучался над пустым листом бумаги, в четырёх стенах комнаты!
А строки сами продолжают складываться в стихи:
И трамваи бегут куда-то,
И машины летят вперёд.
Покрывает тумана вата
Городской предвечерний свод.
А туман, действительно, заполняет собой всё пространство. Недавно прошёл дождь. Скоро пойдёт ещё один дождь. Вот туман и усердствует, в короткие минуты передышки, – чтобы городские жители ни на минуту не оставались без влаги.
Мелькают машины, идут люди. Наступает вечер. А строки складываются и складываются.
Темнота забралась под крыши,
Зажигается в окнах свет.
Каждый первый прохожий слышит
Своих громких шагов привет.
Приветливо мигает светофор. Добродушно горит название хлебного магазина. От кинотеатра разбегаются струйки людей и исчезают в домах, дворах, автобусах и троллейбусах.
Стихами Виталик увлёкся случайно. Как-то прочитал он одну интересную книгу, в которой маститый критик разбирал неудавшиеся стихотворения начинающих авторов. Разбор стихов вёлся с такой уничтожающей последовательностью, с таким ядом профессионального шарма, что Виталику самому захотелось написать что-нибудь этакое, за что его потом стали бы ругать. Задумано – сделано. Виталик попробовал.
Начиная с пародии, и потом, углубляясь, всё далее в стихию слова, Виталик полюбил сочинять различные строчки о предметах, окружающих его.
Работая, гуляя по улице, читая книгу, Виталик неожиданно для себя, находил интересные слова и складывал их, при помощи рифм и ритма. Сочинять стихи – дело не сложное, если не ставить перед собой великой цели, то есть напечатать сотворённое. Берёшь любой предмет, подбираешь любую рифму и составляешь строчки. И тебе приятно и предмету не обидно. Лишь бы опусы собственного сочинения не примелькались на слух. А то может получиться, что:
Наш мастер, самых честных правил,
Меня без премии оставил.
Мастер может обидеться и без премии, на самом деле, можно остаться. Или, если выразиться на улице:
Ты меня не поймёшь никогда,
Потому что дубиной родился.
То кто-нибудь, из прохожих, может принять эти слова на свой счёт. И тогда, возможно, последует объяснение. Из вышеизложенного можно заключить, что любительская поэзия должна существовать, но существовать только для одного человека или небольшого круга людей. В противном случае – она превышает свои полномочия.
Виталик усвоил правила и старался их соблюдать. Он сочинял и никому не говорил об этом.
Где-то, на севере лето.
Где-то, на юге зима.
Утром много света,
Ночью одна темнота.

Где-то, на западе море,
А на востоке тайга.
А у кого-то горе,
А у кого-то беда.

Кто-то сегодня плачет,
Кто-то смеётся навзрыд.
Кто-то от радости скачет,
Кто-то молчит от обид.

Каждый живёт, как может.
Но вместе с другими живёт.
Кто же нам всем поможет,
От буйных гротесков спасёт?
Ещё шаг, ещё. Подъезд. Последние глотки свежего воздуха – и можно подниматься по лесенкам.
Тётка спала. Виталик, стараясь не шуметь, прошёл на кухню и стал разогревать ужин.
В голове творилось, что-то не ладное, а перед глазами мелькали строчки, образы, ритм стиха висел в воздухе. Виталик попробовал отделаться от навязчивого творчества, но стихия искусства оказалась сильней. Фрагменты слов требовали своего воплощения во что-то цельное. А это цельное желало выскочить из Виталика и зажить своей самостоятельной жизнью.
Откройте двери, окна, шторы,
Впустите путников на час.
Они расскажут вам про горы,
Расшевелят немного вас.

Смотрите шире между строчек,
Как много в мире красоты!
Не надо чопорных сорочек,
Не нужно чёрной пустоты.

Дома закрыли наши души.
Но снова первозданный свет,
В нас мелких собственников глушит
И убивает сотни бед.

Так разбудись, на миг, планета!
Протри глаза и посмотри
На торжество огня рассвета,
И вся огнём его гори!

Откройте двери, окна, шторы!
Откройте души для других!
Пусть рухнут чёрные запоры,
И разобьётся грусть о них!
Тарелка уже опустела, но Виталик и не заметил, как так получилось. Он был занят своими мыслями, своими строчками. Да – творчество. Даже не знаешь, что предложит тебе твой мозг, в следующее мгновение. А получается всё просто и естественно. Кажется, что ты знал все эти строчки и мысли давно, в начале детства. Только вот забыл их случайно. А теперь мысль усердно старается, и на память приходят давно известные, уже зарифмованные слова.
Виталик вымыл посуду и тихо пробрался в свою комнату, включил свет, взял книгу и прилёг на диван. Книга увлекательная: М. Рид «Морской волчонок». Приключения юного авантюриста захватывают сознание и читая, забываешь обо всём на свете. Страница за страницей повествовали о жутком путешествии по трюму торгового корабля и великой находчивости мальчика-моряка. Виталик зачитался. Казалось, что это он сам совершает не хитрые подвиги и сам своими силами борется за свою жизнь.
Но что-то опять произошло с Виталиком. Он отложил книгу, встал с кровати и стал размеренно ходить по комнате. Его вновь захватило сочинительство. Однако, сам Виталик не хотел в том сознаться. Он усиленно старался побороть в себе чувства и желание. Но… не получалось. Тогда Виталик решил покончить с проблемой одним махом: он сел за стол, взял лист бумаги, взял ручку и стал выводить на бумаге мешавшие ему читать интересную книгу, строчки:
Звени роса. Уймись, коса!
Ах, клоун, пьяный клоун!
Кому нужна твоя краса
И шапка из соломы?

Ты верещишь. Какой герой!
Тебе всё в мире внято.
Ведь на тебе смешной покрой
И борода – лишь вата.

Кривляйся, клоун – это жизнь,
На сцене ты свободен.
Ты с силой духа соберись
И будь для всех угоден.

Ты можешь правду говорить,
Тебя за то не взгреют.
От смеха просто будут выть,
И в правду не поверят.

Ты веселишь, и слушай звон,
И будь для всех послушен.
Ты клоун, ты всегда смешон
И смехом, только, нужен.
Вот и всё. Строки улеглись на бумаге, и больше не будут мешать наслаждаться настоящей литературой. Можно забыть, что и сам можешь, что-то сочинять. А бушующий поток разных слов пусть останется для другого раза. Может и к лучшему? Зачем зря тревожить себя, если ты ещё ничего не имеешь, ничего не создал и хочешь, в данный момент, лишь всё понять и во всём разобраться.

                *   *   *               

На работе обнаружилась детская воспитательница – инженер по обучению Светлана Васильевна. Главной своей заботой она считала няньчиться с молодым пополнением. Вскоре, Виталик так же подпал под её влияние.
Бесконечные мероприятия воспитательного значения всегда начинались со знакомства.
- Вот ещё один мальчик. Знакомьтесь. Его зовут Серёжей. А это
Виталик. Он очень хороший. Держитесь друг друга…
- А это Саша. Я знаю – вы с ним подружитесь.
- Серёжа, ты почему с Виталиком в столовую не идёшь?…
- Не связывайтесь с плохими ребятами. Они только плохому научат…
          Было скучно. Но Виталик не возражал – зачем обижать одержимого человека?
А работа оставалась работой – нормы, режим, пустые и деловые разговоры.
С первой получки Виталик хотел купить подарок тёте Вере. Но та отказалась.
- Зачем это? – спросила она, - У меня всё есть. А ты молодой и
интересы у тебя должны расширяться. Купи себе, что-нибудь. Пусть на память останется.
Виталик согласился. Но что купить? Сразу и не сообразишь. Посидели. Посовещались. Решили остановиться на магнитофоне. И нужная вещь, и приятно сознавать, что своим трудом она добыта.
Да, работа.
И ребята на работе уже примелькались, стали знакомыми, и сама работа уже не такая выматывающая, хотя, конечно – однообразие не стимулирует разум.
Вот парнишка, по фамилии Нургатин, подошёл к станку и весело спросил:
- Витал, как работа?
- Нормально, - отозвался Виталик.
- Пойдём в курилку.
- Так я не курю.
- Пойдём! Пошли. Посидишь. Поговорим.
          Приглашение прозвучало. Зачем отказываться?
Курилка под лестницей, в закутке. Система отопления под ногами. Тепло. На ящиках доски – скамейка. На скамейке и в округе расположились любители дыма и болтовни.
Устроились на скамейке. За разговором Виталик не заметил, как сигарета оказалась у него в губах. Сверкнула спичка. Едкий дым ринулся в лёгкие. И какой кайф ловят заядлые курильщики?
Сосед из-за ящика спросил:
- Слушай, Нургатин, ты, когда деньги отдашь?
          Спрашивал здоровый парень, которого звали Миша Полыгалов.
- Не боись… с получки отдам.
- Смотри… Аванс получишь, и если не раз, то в глаз.
- Да, ладно, - Нургатин махнул рукой.
          Разговор шёл о разных вещал. В частности, говорили о создании ВИА в цехе.
- Ну, допустим, инструменты есть, - говорил Миша Полыгалов, -
Допустим, – нам выделят время для репетиций. А кто играть будет?
- Игроков мы найдём. Было бы, на чём играть.
- Ты, Стёпа, что ли играть будешь?
- Ну я, не я… Какая разница. Цех большой. Ребят найдём. Вон Саша
может на гитаре.
Стёпа указал на молодого человека, лет двадцати двух, в очках, который сидел с угла и не вступал в разговор. Миша, с недоверием, посмотрел на этого молодого человека.
- Сможешь, Саша? – спросил он.
          Молодой человек пошевелился и с расстановкой ответил:
- А почему бы и нет? Попробовать всегда можно.
- Вот видишь! – оживился Стёпа, - Гитара у нас уже есть. Ты на
ударнике сможешь стучать. На басуху мы кого-нибудь найдём. А петь сможет и Маринка Сварова – со второго участка.
- У тебя всё быстро, как в кошатнике, - заметил Миша, - Ну где ты
басуху хорошую найдёшь? А на фоно кто будет?
- Ты ещё про солягу вспомни.
- А почему не вспомнить? Соло тоже нужно.
- Ну, это ты уже того…
- Чего?
- Симфонический оркестр хочешь. А к конкурсу мы должны
подготовиться и мы подготовимся.
Виталик наспех дотянул сигарету, бросил её в урну и пошёл на рабочее место. В голове покалывало. И что за странные люди обитают в курилке?!
После обеда к станку Виталика подошла Светлана Васильевна. Она подвела какого-то длинного парня с длинными волосами.
- Вот, - сказал она, - Знакомьтесь. Это Виталик, а это… Как
тебя зовут?
- Герман.
          Парень сонно посмотрел на Виталика и отвернулся.
- Я думаю, что вы подружитесь, - сказала Светлана Васильевна.
- Угу, - промычал парень.
          Виталик ничего не ответил. Опять знакомство – очередное. Но, дня через три они вновь столкнулись в курилке.
- Здорово, - сказал Виталик.
- Привет, - Герман ответил сумрачно.
- Давно работаешь?
- Четвёртый день.
- А я уже больше месяца.
          Разговор разворачивался.
- Один живёшь? – спросил Виталик.
- С батей.
          Виталик качнул головой.
- А я с тёткой.
          Они ещё о чём-то говорили, а перекурив – разошлись по своим рабочим местам. Но, как-то так получилось, что через десять минут Герман оказался у станка Виталика, а по прошествии получаса Виталик вновь сидел в курилке, и спрашивал приятеля:
- Слушай, Герка, ты где учился?
- В восемьдесят шестой школе. А потом в училище.
- Аттестат тебе дали?
- Нет.
- И у меня нет. Может, – махнём на пару, – поучимся.
          Герман усмехнулся:
- От учёбы кони дохнут.
- Но всё же…
          На следующем перекуре Германа заинтересовала система оплаты и общёта.
Виталик охотно поделился своими наблюдениями.
- У нас сделка. Сколько деталек сделаешь, на столько в бухгалтерии и
насчитают. Минус подоходный, за брак и сломанный инструмент.
- А ученические как платят?
- Ты учеником?
- Ага.
- Тут система ещё проще. Первый месяц – сто процентов получаешь.
Второй месяц – восемьдесят. Третий – тридцать. Ученических семьдесят рублей. Считай сам, что к чему.
- Прикидываю.
          Герман затянулся и хмыкнул:
- Значит, надо работать. А то на ученические долго не протянешь.
- Правильно понял, - согласился Виталик.

                *   *   *               

          Утро отличалось от другого утра нестандартностью. Обычная спешка ушла, вместе со сном. Осталось недоумение и вопрос: что дальше?
Две тонкие тетрадки, ручка, пустота в голове и желание избавиться от неопределённости – тот багаж, с которым Виталик вышел из дома. Он шёл в школу.
Кажется, рабочий человек, и деньги зарабатываешь, - и школьник. Что-то не сходится в понятиях.
Снег хрустел под ногами. Воздух, насыщенный влагой, освежал голову. И мысли поплыли в ленивом потоке, а ноги сами шли по очищенному тротуару.
Школа светилась электрическими лампочками. У входа стояли ребята. Но особенно много их было в коридоре… Виталик поднялся на второй этаж и… история повторилась.
Бумажки, справки, глупые вопросы и записи в бухгалтерские книги. Как знакомо и как скучно…
- Пойдём, я тебя с классным руководителем познакомлю.
          Виталик двинулся за завучем и остановился у одной из дверей.
- Заходи.
          Завуч открыла дверь и пропустила Виталика вперёд.
- Это Русанов, - представила она Виталика седой женщине с
проницательными глазами, - Он будет у вас учиться.
- Здравствуй, здравствуй, - присматриваясь к Виталику, сказала
классная, - Значит, учиться будем?
- Будем, - согласился Виталик.
- Хорошо.
- Ну, я пойду, - и завуч удалилась.
          «Классная» предложила:
- Садись – поговорим, немного.
          И полились вопросы…
- Сколько классов окончил?
- Восемь.
- Как учился?
          Виталик пожал плечами.
- Не отставал.
- Ладно, - «классная» помедлила с секунду, - Может ты сразу в
десятый класс пойдёшь? У нас три года учиться. Решай. Тебя можно и в девятый класс определить. Но тогда – три года. Думай.
Виталик думал не долго.
- В десятый.
- Справишься?
- Постараюсь.
- Хорошо. Вопрос решили. Сейчас прозвенит звонок. Ты посмотри
расписание, как занимается 10 класс и иди на урок. Если, возникнут вопросы, – обращайся ко мне. Тетрадки у тебя есть?
- Есть.
- А ручка?
- Есть.
- Ну, иди.
          Виталик вышел из кабинета. Прозвенел звонок. По коридору затопали десятки ног.
Виталик нашёл расписание, всмотрелся в него, и школьная рутина взглянула на него с разлинованного листа.
Урок физики и урок математики. Звонки и назидательный учительский голос.
Но и в школьном распорядке просвечивала отдушина вольной жизни. После пятого урока Виталик очутился на сорокаминутной большой перемене, которая предназначалась для обеда.
Виталик успел и пообедать и прогуляться по морозной улице и побродить по коридорам школы.
Школа имела вид древний, но ещё не руинный. Топили её дровами, от чего угарный воздух плавал под потолком и спускался со стен. В голове покалывало, и сонная дремота обволакивала голову.
Последующие пять уроков Виталик ощущал себя, словно корабль, блуждающий в тумане. И, получая справку, о посещении школы, он как-то невнятно слушал слова «классной», из которых только и понял, что следующая встреча с учебным заведением – предположительно – должна состояться через неделю.
Ну что ж – не учёбой единой жив человек.

                *   *   *               

Даже уличные фонари замёрзли в это январское утро. Холод сковал их мёртвый свет. Холод заставил крашеное железо превратиться в  обжигающий и гибельный камень – камень холода.
Люди идут по улицам. Они спешат. Они торопятся спрятаться от холода. Они желают тепла. От быстрых движений у людей участилось дыхание. Клубки пара отлетают от их ртов и носов и исчезают во мраке полуночного утра. Люди спешат. Людей ждёт тепло.
Затвердевший снег хрустит под ногами. Под ногами сотен людей ломается и лёд, и упрямые снежинки, которые в содружестве с морозом превратились в несгибаемый бетон. Гладкие и утоптанные тропинки лежат под ногами. А вокруг вздыбились сугробы. Громадные – в человеческий рост – исполины высятся по обе стороны протоптанной дорожки. И не перескочишь через них, не пробить их затвердевшей массы. Это снежные горы. Горы вечного холода. И что с ними может случиться? – Ничего. Так уж написала природа в своём расписании причуд.

                *   *   *               

Прозвенел звонок. Пёстрая масса людей кинулась с первого этажа на второй. Толка пронеслась по лестницам, ногами открыла входную дверь, и, с лёгким воем, засеменила к своим классам.
Школьные предметы утомляли своей односложностью. Пустота и скука стимулируют противоядие, которое именуется необузданным весельем или же, как говорили в старину – бесовским наваждением.
Виталик и Герман сидели за одним столом. Намечался урок физики. Под партой лежит магнитофон, а в политиленовом пакете лежат кассеты. Магнитофон веселит на перемене и обещает радость после уроков.
- Заводи!
          В спину упёрлась требовательная рука. Виталик посмотрел на Герку. Герка обернулся и проговорил:
- Потом.
          В класс вошёл учитель. Учащиеся зашуршали непонятно чем. Кто-то зевнул. Виталик любил физику. Но он не любил сам предмет. Он любил тот спектакль, который разыгрывался на каждом уроке физики.
- Здравствуйте.
- Привет.
          Голос подавался с задней парты.
- А о чём вы будете нам сегодня рассказывать?
          Подростковое сопрано вещало уже с переднего ряда.
Учитель устроился на стуле, за учительским столом, и стал ждать.
- Агдам Иванович, а сколько вам лет?
- А мы сегодня про Фарадея будем беседовать?
          Агдам Иванович подождал, потом спросил:
- Ну что – будем заниматься?
- Будем, будем.
- Мы всегда согласны.
- С таким обаятельным…
- Сегодня изучаем принцып действия… - и завелась пластинка.
Учитель профессионально вёл урок. И реплики и вопросы получали пустой ответ от молчаливой кафедры.
Виталик шепнул Герке:
- Давай играть в карты.
          Герка согласился.
Из общей тетради вырвали несколько страниц. При помощи линейки нарезали тридцать шесть листочков.
- Красная паста есть?
          Герман достал из набора авторучку с красным стержнем. Виталик осмотрел её и сообщил Герману:
- Я рисую бубей и червей, а ты крестей и пикей изображай.
          Герка отсчитал восемнадцать карточек и стал их разрисовывать. Виталик последовал его примеру.
А урок продолжался.
- Он открыл свой закон, когда…
- Дверь надо бы открыть, а то очень душно.
- И то верно.
- Агдам Иванович, откройте, пожалуйста, дверь.
- Вы закончите свои безобразия?
- А мы не безобразия – мы девочки.
- Разбойницы вы, а не…
          Минут через пятнадцать, самодельные карты были нарисованы.
- Во что играть будем?
          Герман пересчитал количество выпущенной продукции и удовлетворённо сказал:
- Для начала в «дурака» скинемся.
- Раздавай.
          Герка уверенными движениями раскидал по шесть бумажек и положил остальную «колоду» под учебник.
- У тебя, что из козырей?
- Семёрка.
- Покажи.
          Виталик показал.
- Тогда ходи.
          Первый кон сыграли успешно. Виталик проиграл. На втором кону Агдам Иванович стал искоса посматривать на играющих. После третьего тура он поинтересовался:
- Кто выигрывает у вас, молодые люди?
- Пока ничья, - ответил Герка.
- Хорошо. Я подожду.
          Игра разожгла азарт. Несмотря на самодельность карт, страсть разгорелась настоящая. Виталик разволновался. Проигрыши разочаровывали. Выигрыши – вдохновляли.
Виталик сдавал, брал бумажки в руки, открывал и искал силу для игры. И если выигрыш – радостно билось сердце. А если проигрыш, - что-то ёкало в самом желудке. И новые переживания, которые повторились ещё не менее десятка раз.
За минуту до звонка, Агдам Иванович вновь осведомился:
- И так – какой счёт у вас, молодые люди?
- Я проигрываю, - коротко известил Виталик.
- Очень хорошо, - Агдам Иванович открыл журнал, - Тебе, Русанов,
за то, что проиграл, ставлю двойку, а твоему другу тройку – за выигрыш.
В классе засмеялись.
Герман убрал карты. Прозвенел звонок. Учащиеся бросились на выход. Дверь открыли ногами и – на первый этаж.
- Вставай.
- Угу.
          Виталик поднялся и взял в руки магнитофон. Герман прихватил кулёк с кассетами. Они спустились вместе – в курилку.
- Ну, как сыграли?
          Вопрос задал Серёга, что сидел где-то в глубине класса.
- Нормально сыграли, - ответил Герка.
- Во что играли?
          Теперь спрашивал совсем незнакомый парень.
- В дурака, - и Виталик включил магнитофон.
          Весёлая музыка разнеслась по курилке. Сизый дым поплыл вверх – к одинокой лампочке, и все успокоились. Курили молча. Музыка расслабляла.
- Кайфово! – выразился один из присутствующих.
- Класс! – отозвался другой.
- Сделай, погромче, - попросил первый.
          Герман ещё добавил громкости. Курилка сотряслась от диких выкриков, которые выносились из динамика. Публика блаженно заулыбалась. Прозвенел звонок. Учащиеся, с неохотой, стали покидать задымлённое помещение.
Герман бросил окурок в урну.
- Двинули?
          Виталик согласился.
Последние два урока промелькнули незаметно. А дальше была большая перемена. Кормёжка. Герка шёл по улице и размахивал магнитофоном. Из динамиков – громкая музыка. Рядом шёл Виталик.
- Спишь?
- Нет.
- Физик нам ничего не поставил. Я в журнал смотрел – ничего там
нет.
Виталик удивился:
- Почему?
- Да потому, что мы должны переходить в другой класс. А оценок
У нас нет. Ему не выгодно ставить двойку, а потом искать четвёрку. Понял?
- Понял.
          После уроков «классная» задержала Германа и Виталика. Она сидела строгая и сумрачная.
- Что вы натворили? – спросила она, - Рассказывайте сами. Я слушаю.
- А мы ничего не делали, - признался Герка.
- Как это ничего? – возмутилась «классная», - Мне Агдам Иванович
всё рассказал. Кто из вас придумал в карты играть на уроке?
- Я, - согласился Виталик.
- От тебя, Русанов, я не ожидала… Как же это так можно? А
магнитофон кто принёс?
- Я принёс.
- Зачем? Ты знаешь, что это запрещено?
- Да так… Я ведь только на переменах его включал.
- Нет, ребята! Вы основательно испортились. Всего четыре
Месяца, как вы в школе – и я вас совсем не узнаю. Нельзя так, ребята. Исправляйтесь. И чтобы такого не повторялось.
- Хорошо, - отозвался Виталик.
          Выйдя из школы, Герка с удивлением, спросил:
- Что это она взъелась?
- А кто её знает, - сказал Виталик, - Работа у неё, наверно,
такая.
Герман сплюнул и включил магнитофон.

                *    *   *      

Весна. Ещё вчера лежал снег. Ещё вчера мороз сковывал лужи и подтаявшие льдинки хрустели под ногами. Ещё вчера шёл мелкий снег и всё небо было затянуто тучами.
И вот – жаркое солнце слепит глаза и греет лицо. А что делается под ногами! Это море. Море воды, затопившей город. Все впадинки, все канавки затоплены водой. А по улицам несутся потоки талого снега. Снег и лёд, вместе с талой водой, запрудили тротуары, набухают, прорываются на презжую часть улиц и ничто не может остановить стихию. Остатки зимы изливают свои силы на безвольный асфальт, на податливую землю. В каждом дворе, у каждого подъезда – лужи, озёра, болота. Земля не впитывает воду. И там, где нет стоков, и выхода на простор – появляется водный нарост, который, всё время, увеличивается.
А солнце всё жарит и жарит. Оно расплавляло последние остатки зимы. Оно уничтожало последние остатки мороза.
В городе запели птицы. Безмолвие сменилось звуком. На глазах оживали почки на деревьях, залетали первые насекомые и забегали по улицам собаки и кошки. А птицы пели.
А вода всё текла и текла.
На улицу высыпали люди. Многим хотелось размять свои ноги и подышать свежим воздухом. Тысячи сапог, полусапожек, резиновых туфель и простых ботинок, месили раскисшую землю и шлёпали по разлившимся лужам. И так с утра и до полуночи.
Одиночки, пары, компании, семьи, группы. Улыбки на лицах, анекдоты, мотивы песен, а где-то и перебор гитары. Весна пробуждала. Весна возрождала.
Виталик выбрался на улицу и обнаружил апрельскую неожиданность. Как же так? – вчера зима, сегодня весна?
Действительно – зима закончилась за один день. Тёплая струя воздуха, налетевшая с юга, завершила победу над холодным законом Севера. И вот…
Народное гуляние увлекает к центру города. И не вырваться и не убежать. Да и зачем? Вскоре, Виталику понравилось, вместе со всеми шлёпать по лужам. Да – ступишь в лужу, и обязательно кого-нибудь обрызгаешь. А со всех сторон точно такие же брызги летят в тебя. Что может…
- Поосторожней нельзя?
- Да ты сам…
- Ты сам, ты сам… Глазами смотреть надо, а не…
- Только без выражений.
- А если вам не нравится, то…
- Ну, и грубиян.
- Не обращай внимания.
- А что он…
- Вечно тебе, что-то надо.
          Рядом – спереди, сзади, слева, справа, слышались реплики, смех, весёлые розыгрыши, и не менее весёлые словесные бои.
- Ты кто?
- Кто?
- А! Я знаю кто ты.
- Кто? Кто? Что кто?
- Кто ты!…
          Под ногами ручейки воды, перед глазами плывёт громадная река из человеческих голов, спин, ног. И атмосфера возрождения создаёт ощущение радости и спокойствия.
Сердце. Человеческое сердце. Что оно только не вытворяет! Человеческое сердце вмещает в себя все чувства этого мира. Оно переносит горе и отраву несправедливости. Оно выносит несчастье и переживает все грубости жизни. Но сердце, оно сердце, и оно радуется и любит. Оно открывается от улыбки и тепла. И хочется, хочется… любить.
Весна делает своё дело. Могучей поступью шагает она по северным широтам и согревает их, меняет лицо природы на менее суровый взгляд.
Весна. И шутливое безумство творится на улице. Возбуждённые люди идут по улицам. Голова плывёт кругом от весенних запахов. А вокруг…
- Ты куда?
- К Мишке. Он обещал сегодня всех наших собрать.
- А я к Маринке – давно у неё не был.
- Ну, желаю удачи.
- Пока.
- Не наступай на ногу!
- Ты чего это? Или забыла…
- Пошли, ребята, к девчонкам. Что нам тут торчать?
- Пошли.
- Вон, смотри, идёт какой красивый.
- Да ну тебя.
- Нет, нет, девчонки. Вы только посмотрите…
          И все смотрели, все смеялись, все шутили. И уже никто не обращал внимания на водные потоки под ногами, на прохладный ветер, подувший в сумерках, на последние кочки льдинок и снега. Совершенно всё виделось в новом свете, и не воспринимались одинокие пессимисты, которые бродили по улицам со скучными лицами. Перемена в погоде обещала перейти в перемену отношений между людьми, – причём в лучшую сторону. И что же? – так и должно быть.

                *   *   *
 
Последние дни мая. Последние дни весны. Зелёные деревья и кусты скрывают дороги, тротуары, дома. Люди ходят весёлыми и спокойными. Особое оживление в специфических уголках города. Сегодня последний день учебного года.
Цветы, мотоциклы, бойкие слова. Платья у девушек нарядны. Ребята веселы и настроение у всех праздничное.
Прозвенел последний звонок. Классные руководители произнесли напутственные слова, и добрые пожелания, уходящим на каникулы.
Виталик вышел из школы. Он, несколько, задержался и отстал от своей компании. Но в коридоре ему встретился знакомый – руководитель цехового инструментального ансамбля, которого звали Саней. Саня зашёл в школу по своим делам, а столкнувшись с Виталиком, предложил ему прогуляться и побеседовать. А поговорить было о чём. Виталик хотел узнать, что же из себя представляет сам Саня, а Саню, видимо, привлекало то обстоятельство, что Виталик пишет стихи. Что и требовалось для пополнения репертуарного объёма.
На углу школы знакомые остановились. Школьный сквер встретил пустотой.
Виталик пожал плечами.
- Все разбежались уже. Что будем делать?
- Если ты не возражаешь, то пойдём, где-нибудь, найдём скамейку.
- Согласен. Даже двор на примете знаю.
          Саня удобней перекинул на плече чёрную сумку и зашагал за Виталиком.
Детская площадка. Чисто. Скамейка ещё не сломана.
- Ты давно на заводе? – спросил Виталик.
- Три года. Правда, – был перерыв.
- Какой?
- Работал в другом месте.
- Понятно.
          А рядом столик и зелёная листва шуршит над головой.
- Присаживайся.
- Благодарю.
          Виталик достал сигареты и положил их на столик.
- Куришь? – спросил он у Сани.
- Курю.
- Угощайся.
- Спасибо.
          Прикурили. Затянулись.
- Ты стихи давно пишешь? – спросил Саня.
- Нет. Не так давно.
- Почитай, что-нибудь.
          Виталик качнул головой.
- Его не спетых восемь строк сожгла людская суматоха… Знаешь –
настроения нет.
- Ясно.
- А ты сам никогда не пробовал сочинять? – в свою очередь
поинтересовался Виталик.
- Раньше пробовал. Сейчас бросил. Не по коню корм.
- Зря, - Виталик затянулся и вздохнул, - Поэзия полезна для общего
развития. Она помогает в жизни.
- Духовное начало, - уточнил Саня.
- Да. Что-то такое. Но ещё и сама жизнь.
- Объясни, - попросил Саня.
- Угу, - Виталик выбросил недокуренную сигарету и стал объяснять, -
Вот ты живёшь. Живёшь просто так. Прозаически, можно сказать. А если, в какой-то момент, тебя осенит строчка поэтическая, то ты уже не просто живёшь, а любуешься жизнью, радуешься ей. Поэзия – это вдохновение. Ты, даже, не заметишь, как перестаёшь понимать обыкновенные термины, которые употребляют все вокруг, и начинаешь создавать свои собственные. Я не слишком заумно говорю?
- Нет, нет, - поспешил согласиться Саня, - Это всё интересно.
- Так вот, - Виталик задумался на мгновение, - Обыкновенная жизнь
Не может быть радостной. Всё в ней ординарно и просто. Обыкновенная жизнь – это тоска. Человеку в жизни хочется видеть красоты существования. Такую красоту даёт поэзия. Да, впрочем, и всё остальное искусство. Я понятно говорю?
- Да, да – понятно. Только ответь на один вопрос. Ты где такую
теорию вычитал?
          Виталик улыбнулся.
- Почему вычитал? – спросил он, - Сам вывел теорию.
- Так, так. Оказывается – ты ещё и философ.
- Зачем так иронично? Я не давал повода… Да – в конце концов –
можешь и не слушать.
- Нет, нет, - закивал Саня, - продолжай. Я ничего не имею против.
Это я так – по привычке.
Виталик кивнул головой и спросил Саню:
- Ты, кажется, в университете учился?
- Да, учился, - на лице Сани появилось горделивое выражение.
- И как?
- Да так, - Саня неопределённо махнул рукой, - Не тот горизонт.
          Чувствовалось, что данная тема в разговор не впишется.
- А вообще-то о мироздании можно говорить долго, - сказал Саня, -
Ты психологию читал?
- Нет, - признался Виталик, - Я в этом мало что понимаю.
- Да. Психология – очень интересная вещь.
- В каком смысле?
- В прямом. Она объясняет человека и его сознание, именно с
материальной точки зрения.
- Не понял.
- Ну, это ещё одно доказательство о диалектичеком развитии
общества.
Да – пойди разбери…
- А Гегеля ты не читал?
- Нет. А что он написал?
- Вот так да! – удивился Саня, - Неужели ты Гегеля не знаешь?
- Нет.
- И о его «Эстетике» ничего не слышал?
- Не приходилось.
- Как же ты можешь быть философом, если ничего не знаешь о
основах философии?
- Но я не философ, - заметил Виталик, - Я просто хочу познать мир
и скопировать его в себе.
- Вот, вот! Диалектическое начало в тебе преобладает. Не
отказывайся. Всё вокруг развивается и ничто не стоит на месте. Познавая, ты развиваешься и, в тоже время, что-то отдаёшь людям. Мир движется, жизнь идёт. Уходя вперёд, – она совершенствуется, она познаёт и становится лучше. Опыт прошлого и перспектива будущего. Динамизм развития заложен в каждом человеке. Каждый человек – это индивидуум диалектики.
Виталик пожал плечами. Он ничего не понял из сказанного. Но возражать не стал.
- В мире всё взаимосвязано, - продолжал Саня, - Одно к одному.
Любая мелочь, соприкасаясь с другой мелочью, постепенно переходит в неё, и получает новое качество. Даже, если человек ничего не делает, то всё равно его развитие происходит. Если он что-то делает, – допустим, гуляет по улице, - то и вокруг него что-либо меняется. А раз он ничего не делает, значит и вокруг него ничего не меняется. Любое движение в мире взаимосвязано. В этом вся суть. Или ты не согласен?
Виталик отрицательно качнул головой.
- Не знаю. Я в теории слаб.
- Ещё раз говорю, – учись. Надо читать умные книги, - Саня поднял
палец, - Читай Гегеля, читай психологию и философию. А иначе тебе нельзя. В современном мире человек без науки – пустое место, - ничто.
Посидели на скамейке. Виталик достал из пачки ещё одну сигарету.
- Будешь? – предложил он Сане.
- Вообще-то я курю папиросы, но от предложенного не отказываются.
          Виталик прокрутил в мозгу, всё сказанное Саней, и, поразмыслив, решился высказать своё мнение.
- Вот ты говоришь там о диалектике, и ещё о развитии. Так?
- Так, - согласился Саня.
- Я, лично, не знаю, - прав ты или нет. Но я думаю, что наука о
человеке очень проста.
- Ну, ну, - оживился Саня, - Это очень интересно.
- В науке о человеке надо идти от самого человека.
- И?..
- То есть я хочу сказать, что мир мы понимаем через себя. Сколько
людей, столько и миров. Каждый человек несёт в себе комплекс человеческого и комплекс природного, то есть звериного.
- Где ты прочитал об этом? – спросил Саня.
- Так, - Виталик улыбнулся, - Читаю. Запоминаю. У одного писателя
одна мысль – у другого философа другая. Вот и накопилось…
- Очень… Как ты говоришь на счёт этого… человека?
- Человека? Человек – это продукт развития жизни в Солнечной
системе. Человеку удалось достичь освоения мира больше, чем его предшественникам.
- Как? – перебил Саня, - Какие предшественники?
- Обыкновенные. Я уверен – на Земле и раньше существовал разум ,
хотя он и отличался от нашего, – человеческого.
- Поясни.
- Пожалуйста, - Виталик собрался с мыслями, - Ты, вероятно,
слышал, что раньше на Земле было несколько цивилизаций. Какие? Ну, например, цивилизация динозавров, а за ней цивилизация мамонтов. От чего они погибли, – я не знаю. Но думаю, что они не смогли правильно воспользоваться своим мозгом, и погибли все, в следствии какой-то природной или технической катастрофы. Ум этих существ не смог создать достаточной защиты, скажем, против ординарного похолодания.
- Вопрос: причина похолодания.
          Виталик задумался. Вопрос не последовательный. Так сразу и не ответишь.
- Причина похолодания? Ну, видимо, от прорыва атмосферы. Мощная
комета прорвалась к Земле, и в образовавшееся отверстие проник холод и мрак космоса. Пока атмосфера лечила сама себя – определённые виды живых существ, не приспособленные к похолоданию, попросту вымерли от пониженных температур и бескормицы. Наверно, так.
- Ну и фантазия у тебя! – удивлённо сказал Саня, - И откуда ты что
берёшь?
- Да так… - Виталик улыбнулся и выбросил маленький окурок, -
Учиться не вредно… Движение – это жизнь.
- Верно, мой друг философ, - шутливо проговорил Саня, - А мой
друг поэт напишет мне новые стихи, для нашего родного производственного ансамбля! Или нет?
- Почему нет? – удивился Виталик, - Как только вдохновение
подскажет.
И они оба рассмеялись

                *   *   *             

Виталик и Герка вышли из проходной и задержались на минуту. Спичка не зажигалась. А сигареты отсырели и не тянулись.
- Да ну их, - махнул рукой Герка, - Новую пачку купим.
          Рыбалка. Два дня охотничьей страсти и безпроблемного отдыха.
- Как договорились?
- Сначала к тебе, потом ко мне. Потом на поезд.
- Двинули!
          Трамвай добежал до нужной остановки и остановился.
- Ты жми в магазин, а я – к себе домой.
          Герман свернул к своему дому. Виталик направился в магазин за батарейками.
Герман появился минут через пять, с рюкзаком и котелком. С ним шёл ещё один парень. И тоже с рюкзаком.
- Порядок?
- Порядок.
          Виталик показал пакет с батарейками.
- Знакомьтесь, и пошли на остановку, - кивнул головой Герман.
- Виталик.
- Витька.
          Рыбаки обменялись рукопожатиями и поспешили за Германом.
- Время, время.
          Герман стучал по циферблату и ругался. Времени оставалось в обрез.
Виталик соскочил с подножки – и на пожарные сборы.
Надо было: сменить батарейки, спрятать магнитофон в рюкзак, переодеться, соответственно профилю, застегнуться – и бежать обратно, на остановку.
- Долго ты.
- Так надо было.
- Только что трамвай ушёл.
- Вон ещё один идёт.
          Привокзальная площадь. И глаза смотрят на большие стрелки под куполом вокзала.
- Успели.
          До отправления электрички оставалось три минуты.
Вот и перрон. Людской муравейник, дым сигарет, мат, магнитофонное сопровождение.
Дойдя до третьего вагона, Герка сказал:
- Всё равно в тамбуре придётся ехать.
          Виталик посмотрел на окна, глянул в тамбур. Согласился.
- Это точно.
- Где садиться будем?
- Там, где меньше народу.
          В дальнем тамбуре пятого вагона находилось не более семи человек. Сюда и забрались рыбаки. Но они просчитались. Через мгновение, после того, как они сели, в тамбур ворвалась компания туристов из восьми человек обоего пола. Туристы заполнили тамбур мешками, разборными лодками, рюкзаками и двумя шестиструнными гитарами. Как только туристы разместились на своих мешках, эти гитары мгновенно заиграли. Но и это ещё ничего… Перед самым отходом электрички, в тамбур заползли трое хорошо выпивших людей, которые тут же, с охотой, стали подпевать разнообразные туристические песни и хрипло орать малопонятные слова в уши всем присутствовавшим.
По отправлении электрички, в тамбуре стало так же уютно, как тем селёдкам, что в консервной банке. Кто-то из соплеменников постарался освободиться от всего того, что у него имелось в желудке. Проделав не сложную операцию, товарищ тихим голосом извинился, и предпочёл протиснуться в перегруженный вагон. В тамбуре стало запашисто. А тут ещё гитаристы стараются, до пены на сидалище…
- Клёво, - проговорил Витька.
- Ничего – с пивом потянет.
          Так и ехали два с половиной часа, из которых час простояли на маленьком разъезде, – пропускали скорые поезда.
В воздухе теснились запахи весны и излишеств человеческого тела, смешаный перегар, скрип пьяных голосов, дребезжание расстроенных гитар… Да – и рыбачить, как-то расхотелось.
Пустынная платформа наполняется людьми. Вагоны пустеют, и туристически-дачный дух распространяется над гаревым покрытием. Приехали.
Виталик, Герка и Витька спустились на утоптанную тропинку под насыпью.
- Куда теперь? – спросил Витька.
- Сейчас прямиком до моста, а там я покажу.
- Пошли.
          Герка снял с рюкзака котелок и передал его Витьке.
- На, – неси. А то совсем у тебя в рюкзаке ничего нет.
          Витька подвесил котелок к своему рюкзаку. Так случилось, что он не успел взять ни продуктов, ни одежды на ночь, ни рыбацких снастей. А ехал он в рубашке и брюках, с полной головой фантазии.
Дорога до моста оказалась длинной. Солнце посылало свои горячие лучи прямо в лицо, и пекло голову. Тропинка тянулась под насыпью прямой линией. И не было ей ни конца, ни края. Разговаривать не хотелось. Нарушал безмолвие лишь котелок, который стучал по спине Витьки чем, слегка, и начал раздражать.
- Долго идти?
- Уже скоро.
          Показался мост. Тропинка пошла под уклон.
- Пойдём берегом, - сказал Герка, - Место выберем.
          Но место найти, – и есть самая сложная операция в конце пешего путешествия. Все прибрежные лужайки, все пляжики и пустоты между деревьями – заняты туристами, рыбаками, просто отдыхающими.
Приятели шли и шли. А свободного места не находилось. В конце концов, глаза всех троих путешественников потянулись к противоположному берегу. Но и там просматривалась аналогичная картина.
После долгих поисков, на другом берегу была усмотрена маленькая неказистая полянка, окружённая высохшим кустарником.
- Будем переправляться, - сказал Герка.
          С ним согласились. Перейти речку вброд и перенести на руках все вещи – годится. Разделись. Первым в холодную воду вошёл Герка. Потоки холодной, быстрой реки, хлестнули его по ногам.
- Ничего себе водичка! – сообщил Герка.
          После разведки дна началась переправа. Первым шёл Герка. Он нёс свой рюкзак. Вторым двигался Витька с одеждой всех троих. Замыкал шествие Виталик, со своим рюкзаком. Выбравшись на твёрдую землю, Герка положил вещи на мелкую гальку, и двинулся вновь в реку – за рюкзаком Витьки.
Виталик шёл и ему казалось, что холодные струи вот-вот собьют его с ног и он помчится вместе с ними куда-то далеко-далеко – за поворот, мимо отмелей и обрывов, к самому устью. Ширина реки не превышала и тридцати метров, а глубина составляла не более полутора, но сам переход через неё показался настоящим испытанием, потребовавшим определённого мужества.
Виталик перебросил рюкзак на отвесный берег, и, хватаясь за выступающие из воды, подмытые корни дерева, выбрался на сушу. За ним уже поднимался Герка.
Очутившись на своей полянке, ребята уложили вещи, и пошли собирать палки, сучки и чурки для костра. Костёр нужен в первую очередь, – и обогреться надо и будет где ужин готовить.
После того, как первые язычки пламени появились в ворохе веточек и сучков, Виталик принялся распаковывать рюкзак. Первым на свет был извлечён магнитофон.
- Заводи, - распорядился Герка.
          Через мгновение   над окружающим простором вознеслась музыка, и взбодрила продрогших от речного холода рыбаков.
Герка достал рыбацкие снасти, осмотрел их и пошёл вырезать удилище. Витька натянул на себя куртку Германа и стал присматриваться к другим тёплым вещам, что просматривались в раскрытые горнила рюкзаков.
На тропинке показалась весёлая компания из шести человек. Они шли с большими рюкзаками, и напевали весёлую песенку, под акомпонимент гитары.
- Соседи, - заметил Герка.
          Компания молодых людей расположилась на соседней поляне. Там появилась палатка, задымил густой костёр и потянуло запахом съестного.
Герка сделал удочку и пару раз закинул её в речку – на пробу. Хлебный мякиш оба раза раскисал и Герка поубавил рыбачью страсть и высказался по поводу приготовления ужина.
- Что будем делать? – деловито спросил Герка, - Котёл у нас всего
один.
Виталик почесал за ухом.
- А кто его знает, - задумчиво произнёс он.
- Котёл у нас один, - придумал выход Герка, - Нас трое. Будем варить
и кашу, и суп вместе. Потом вымоем котёл и заварим чай.
- Согласен, - отозвался Виталик. Витька пробубнил что-то невнятное.
- Поехали…
          Вода в котле закипала долго. Виталик и Герка почистили картошки, бросили её в тёплую воду.
- Солить не будем. В пакетах всё пересалёно.
          Вода в котелке закипела через час.
- Засыпай.
          Виталик высыпал четыре пакета с концентратами и помешал смесь деревянной ложкой. Суп-каша забулькала.
К костру приблизился Витька. Он был в трусах, Геркиной куртке и шапке-петушке.
- Пошли знакомиться, - заговорщицки прошептал он.
- С кем? – приподнял бровь Герка.
- Со студенточками.
- С какими?
- Да с теми – с гитарой. Соседи, которые наши…
- Успел, - констатировал Герка.
- А чего? Там всё хорошо. Познакомимся. Весело будет.
          Герка бросил в костёр окурок и посмотрел на Виталика.
- Пойдём?
          Виталик посмотрел на речку, на костёр, на сварившийся суп и согласился.
- Всё равно клёва нет. Завтра рыбачить будем.
          Герка поднялся с травы, отряхнул брюки и сказал:
- Тогда пойдём.
          Студенты сидели вокруг костра и пели песни. Они прибывали в добродушном настроении. Завидев подошедших, самый старший из студентов, жестом руки, пригласил к костру.
- Вы, ребята, наверное, хотите с нами познакомиться?
Присаживайтесь. А с этим, в трусах, мы уже познакомились.
Студенты сдвинулись и на бревне образовалось довольно обширное место для рыбаков. Виталик, Герка и Витька пристроились на удобном сидении и стали вникать во всё происходящее.
Старший перебирал гитарные струны и наговаривал под её звучание.
- …И тогда паж царицы положил к её ногам цветы…
          Слушатели улавливали скрытый смысл слов сказания. А строчки поэзии, сдобренные приятными переливами перебора, звучали и вливали в кровь необъяснимую хорошую силу. Хотелось слушать эту мелодичную песню. Песню без голоса. Песню-раздумье.
Виталик смотрел на небо. Музыка его убаюкивала. Белая ночь покрыла пеленой все окружающие костёр предметы. Тихие горы угрюмо молчали. Маленькая река журчала, метрах в тридцати от палаток. Мрачные деревья шуршали в отдалении. А на краешке горизонта виднелись чащобы тайги. Природа спала. Природа отдыхала от прошедшего дня и готовилась к дню будущему. Природа лежала, стояла, висела и журчала вокруг. Только яркие огоньки костров вырывались из этой природы и сообщали о том, что кто-то не спит, кто-то нарушает законы природы, кто-то мешает ей потчевать после трудов праведных. Но природа молчит. Она смирилась перед юностью. Она не мстит молодости.

                Часть 2

Лето. Раскалённый асфальт прожигает через подошву летние туфли. Солнце стоит прямо над головой. Пыль на тротуарах. И духота.
В киоски за мороженым вытянулись большие очереди. Мужчины в белых рубашках, женщины в белых платьях. Люди стояли, обмахивались газетами, платками, и – всё равно – изнывали от жары. Пот струился по лицам, пот проникал во все складки нижнего белья. А вокруг буйствовала середина лета.
Улица изнывала под палящими лучами солнца и напомнила Виталику картинку из журнала «Вокруг света». Там изображались пустынные улицы Мексиканского городка, в самый разгар тамошнего лета.
Виталик свернул в переулок и стал спускаться к реке. Крутые склоны, поросшие кустами и деревьями, сохраняли прохладу и свежесть. Виталик, даже, остановился.
Река лежала внизу. Громадные её просторы сверкали на солнце, переливались и манили к себе. «Там спасение от жары».
Тропинка вела вниз. Набережная. Два, три человека лежало на траве – загарали.
Вот и ступеньки, приближающие к воде. Бревно, выброшенное из воды. Почему бы на нём не пристроиться на нём и не посмотреть на мерно текущие воды?
По воде плыли щепки и палки. Несло по воде одинокие брёвна. Лужи топлива, пятна нефти, солидоловые лепёшки – всё относилось от порта и следовало вниз по реке, к устью, к морю, к океану, к месту на круглой Земле. Река – ассенизатор. Река – это труженица, и в тоже время сточная канава. Природа и человеческое бескультурие соединились в реке без хлопот и насилия.
Виталик почувствовал, что начинает потеть, и быстро разделся. Попробовав рукой теплоту воды, он смело ступил в прибрежные воды. Ноги ощутили прохладу. Ошлифованная галька поблёскивала из глубины. Вдруг нога не нашла дно, а другая нога, по инерции, оторвалась, шагнула в пустоту и Виталик провалился в яму. Руки ухватились за воду, как за спасательный круг и усиленно стали грести по всем правилам науки о плавании.
Речная вода, питаемая ключами и малыми речками, холодила, остужала и превращала жар небесный в холод подводный.
Нанырявшись и наплававшись, Виталик направился к берегу. Кожу покалывало, голова кружилась, но в целом тело омылось необычайной лёгкостью.
Виталик упал на песок, перевернулся с живота на спину и стал наблюдать за небом.
В небе дрожали потоки воздуха, а его глубина поражала своей бескрайностью. Если долго смотреть в одну и ту же точку неба и искать в ней продолжение пространства, то можно ощутить себя самого в этой бесконечности. И ощутив, понять – как ты мал и ничтожен в общем вращении жизни.
Небо влечёт к себе пытливые умы, небо возбуждает воображение у фантазёров. Небо – загадка. Загадка, которую не хочется разгадывать до конца. Почему? Наверное, потому, что разгаданная загадка перестаёт быть загадкой. Но, зато, человек любит его созерцать, любоваться небесным сводом и его конструкцией. Так он создан – потребитель и созерцатель в одном лице, – то есть человек.
Виталик поднялся на ноги, стряхнул с себя прилипший песок, достал из пачки сигарету и закурил. Дым приятно обволок мозг, и в теле расплылась некоторая мягкость.
Одевшись, Виталик поднялся на набережную, глянул на простор реки, и направился по тропинке к городу.
Под сводами деревьев сохранялась прохлада, но на оголённых улицах, жар исходил от земли и наполнял тело. Изнывающий под солнцем город размягчился. Развалились мысли, расплавился асфальт, оборвались недоговорённые слова, и всё лениво тащилось по пустынным улицам и засыпало…
Уставшие, потные лица… Но лишь человек попадает в тень, как с лица исчезает сонность и губы готовы растянуться в облегчённой улыбке…
Человек идёт от понятного ему к приятному. Мозг фиксирует то, что чувствуют руки и ноги. Если голове жарко – сознание ругает жару. Если голове холодно – сознание поносит проклятиями в адрес холода. Непосредственность характерна для  человека, для его эмоций. Инстинкт разумного анализа в экстремальных ситуациях не вырабатывается у человека. Он лишён, так же, конкретной оценки ситуации, если – в тоже мгновение – получил заряд эмоций (в виде боли, радости, грусти, восторга или призрения) .
Золотую середину нельзя установить в споре, если в этом споре присутствуют эмоции. Человек не может расстаться со своими наклонностями. А наклонности всё больше сглаживаются и становится невозможно их изменить. Склонности натуры вросли, уплотнились и не взять их теперь простыми руками, не укусить какой-нибудь гадкий приросток характера – он вошёл, он вжился, он сам стал частью человека. Смирись, гордый. Гордость – твой недостаток. Улыбнись, спесивый. Спесь  делает тебя смешным. Умный, не делай своё лицо умным. Люди, среднего развития могут подумать, что ты глуп.
Человеческие эмоции. Нужны ли они человеку? Да – они нужны. Но нужны не те эмоции, которыми пользуется человек, а те которые скрыты в нём, спят и о которых он не подозревает. А как же все остальные? – то есть те, с которыми человек жил из века, в век, на протяжении последних семи с половиной тысяч лет, от сотворения мира с китайцами и пяти с половиной тысяч лет от клонирования в Индии существ, предназначенных на роль рабов и, впоследствии ставших самих себя называть евреями, вместо изначального, данного им создателями имени «инд»? А зачем они нужны?! Значит, их нужно выкинуть из генетического кода. Насовсем. Стоп. Вот она и проявилась скоропалительность в решениях, что свойственно, рождённому матерью человеку, живущему именно на Земле, а не Там и не под землёй. Нет, – что бы разобраться. Нет, – что бы понять, что и к чему. Так нет – если говорят, что плохо, значит необходимо плохое изничтожить, вырвать с корнем, закопать в глубокую яму и вбить посредине этой ямы осиновый кол. И почему так?
Эмоции, черты характера. Они окружают нас, они в нас самих. Осуждать и ругать можно кого угодно и что угодно. Но обвинять самого себя в том, что ты состоишь не из той материи, не из того набора составных элементов – по крайней мере глупо. И в самом деле – человек не должен заменять кто он есть на Земле и из чего состоит. Так легче, так проще. Меньше проблем и меньше глупостей. Ну, а ежели он решил докапаться до своих корней, до своей изначальной, если он такой любопытный, то он, обязательно примется разрушать основы понимания человека о его строении и происхождении. И новое никто не поймёт. А раз не понятно -–значит и не нужно. А если не нужно, так зачем же он это всё высказывает? Не надо нам его. Что? Не унимается? Ну, тогда это просто сумасшедший.
Улыбнись, недоверчивый. Но именно так часто происходило в истории. Бросайте пустое занятие, если им увлеклись. А если ещё нет, то и начинать не стоит. Эксперимент не стоит Эксперимента. Ведь это всё философия современного мира – пустые рассуждения. А пустота навевает только скуку. Окончим разговор. И пожалеем пытливых экспериментаторов. Что их ожидает – мы знаем.

                *   *   *               

Герка стоял у тротуара и улыбался. Но что-то толкнуло его в спину. Сначала один шаг, потом ещё один. Ноги зашевелились и устремились к быстро приближающемуся Виталику.
- Здорово!
- Привет!
- Ты откуда?
- Откуда ещё, – забыл где живу?
          Друзья закурили.
- Где пропадал?
- Я нигде. А тебя куда занесло? У кого ни спрашивал – никто не
знает.
- Присядем?
- Пойдём, - согласился Виталик.
          Они направились в сторону небольшого сквера. Свободную скамейку нашли сразу. Пристроились на обшарпанных досках.
- Рассказывай.
- Что рассказывать?
- Откуда вернулся…
          Герка хохотнул, затянулся
- В армию скоро, - сказал он, - Сейчас бичую. Как расчитался с
завода, так никуда больше и не тянет. Ты как после отпуска?
- Да так, а ты?
- Да что, после того колхоза… Как поехали на помощь, так и пропали
там. А ты всё работаешь?
- Работаю. А ты?
- Работал, - усмехнулся Герка, - С Патей в «Глобус» устроились
работать.
- Так он на ремонте…
- Во-во. Мы туда и устроились ремонтировать. Оформили все
документы. Пришли работать – а там одни перекуры. Но я успел уложить пять досок. Патя сразу слинял. А я ещё две недели проплотничал. Работы никакой. Больше сидели. Надоело. Пошёл и расчитался. А тут скоро в армию. Вот я и прикинул, что не стоит ещё раз куда-нибудь кидаться. И так забреют.
- А сейчас как живёшь?
- Живу. У сестрёнки на мороженое выпрашиваю. Да, кстати. Ты мне
червончик не займёшь?
Виталик улыбнулся.
- Сделаем, - сказал он.
- У тебя магнитофон где? – спросил Герка.
- Дома. А что?
- Возьмём, давай. У меня новые записи есть. Послушаем.
          Виталик затушил окурок.
- Поехали, - согласился он.
          Они шли к трамвайной остановке.
- Ты кого из наших видел? – спросил Виталик, - Я как из отпуска
прихожу, – никого нет. Кого ни спрашиваю, – никто ничего не знает.
Герка усмехнулся.
- Все разбежались, - сказал он, - Свистунов в институт подался.
Дурак он – решил хирургом сделаться. Живодёром, значит, будет.
- Или мясником, - вставил Виталик.
- Может быть, - согласился Герка, - Он, значит в институт подался.
А Нургатин и Филин в спецуху загудели.
- А чего так? – спросил Виталик.
- Дураки они, - вынес заключение Герка, - Пошли киоск брать.
Открыли, зашли, а там – химобложка оказалась. Обсыпало их. А они –
Лопухи – вместо того, чтобы дёргать быстрей, стали глаза свои протирать. Допротирались – взяли их. Вот теперь и кукуют на пару, в местах знакомых.
Подошёл трамвай. Задняя площадка привлекала пустотой.
- Вот так и все, - заключил Герка, - Кто куда. Лето было. А кто
летом работает?
Виталик пожал плечами. А Герка поднял левую бровь и изрёк истину:
- Одни только вербованые вкалывают в летнее время от зари до зари.
А нормальные люди отдыхают и балдеют. Не веришь? – посмотри вокруг…
Виталик отвернулся к окну. В трамвайной обстановке рассуждать не хотелось. Но в голове появились мысли. Дни в юности становятся днями, когда надо что-то решить или дать ответ на определённую проблему. Мир открывается. Мир преобретает краски. Он наполняется звуками. Он становится сложен и прост – одновременно. В груди что-то происходит. В голове сомнения. В движениях порывистось, угловатость. Хороша юность. Легко в ней дышится. Жалко, что всего один раз в жизни она бывает. А то бы…
- Спишь?
- Нет.
- Приехали.
          Трамвай остановился. Двери отошли в сторону и друзья очутились на асфальте.
- У тебя дома кто сейчас?
- Никого.
- Отлично.
- А у тебя там всё в порядке? – поинтересовался Виталик.
          Герка, с сомнением, почесался.
- Да так… не очень.
- Ну, ладно, - решил Виталик, - В крайнем случае, ко мне
переберёмся.
- Точно.
          У подъезда Герка остановился.
- Я тут подожду, - сообщил он.
          Толстая белая кошка соскочила с колен Герки, когда Виталик появился из тёмного проёма подъезда.
- Всё? – спросил Герка.
- Всё, - согласился Виталик.
          Герка поднялся, потянулся, зевнул и проговорил:
- Хороший день сегодня.
- Осень, а тепло, - согласился с Геркой Виталик.
          Обратный путь был короче. Думалось меньше, больше говорилось.
- Повестку тебе уже прислали?
- Скоро пришлют.
- Страшно?
- Когда забреют, тогда бояться нечего – что будет, то и будет.
          Герка стал делиться своими впечатлениями о месяце, проведённом в совхозе.
- Приехали – а там никаких условий. Поселили нас в каком-то сарае.
Питание в столовой. А столовая на наш гадюшник похожа. Из всех признаков цивилизации, только один мы обнаружили – тёплый сортир во дворе. Наверное, из-за него мы имели помещение второго класса, с соответствующей оплатой. Ну, ладно, дело длинное. Не в этом суть. Как мы работали, сейчас расскажу. Встаём мы часов, этак, в восемь, марафет на себе наводим. В девять часов в поле вываливаем. Постоим, подождём и… кто куда. Так с неделю было. Потом обнаружило начальство, что мы не на то поле выходим. Разобрались. Послали нас на нужное поле. А никому работать не хочется. Вот и стали мы окучивать не торопясь. Окучиваем, окучиваем. А время идёт. Потом выяснилось, что мы не так окучили им половину большого поля. Ну, это дела сельскохозяйственные. А вечера там были – красота. Скачки устраивали, веселье. Я там с одной снюхался. Симпотная… К концу отбывания срока приехал Терёхин из завкома. Речь толкнул. А нам сказал, что мы хреново трудимся. Обещал всем тринадцатую срезать.
- Ну и?
- Так я расчитался. Я не ишак, что бы на дядю чужого пахать.
          По пути к Геркиному дому встретили парня по кличке Сом. С Сомом и закрылись в Геркиной комнате.
- Ставь магнитофон.
          Герка достал кассеты.
- Поехали.
          Виталик нажал на кнопку «пуск». Несколько секунд молчания – и полилась музыка. Ритм, соляга, хриплый голос – всё звучало на уровне. Ноги просили танца. Руки просили движения.
- Кайф, - произнёс Сом.
- Точно, - согласился Виталик.
- Давай в покер играть, - предложил Герка, - Витал, будешь?
- Давай сыграем.

                *   *   *               

Вечер подкрался незаметно. Сумрак и чернота смешались, и стало неразличимо – то ли ночь на дворе, то ли вечер ещё.
В комнате стоял дым коромыслом. Форточка открыта. Из глубины комнаты доносится музыка. Бульканье и сопенье сопровождают эту музыку.
- Жить можно.
          Герка лежал на диване и курил в потолок. Он думал. Рядом с диваном, на полу, сидел Сом и мурлыкал песенку. Слов не было слышно. Но общий смысл был не вполне приличный. Сом пел эту песенку уже с полчаса и никак не мог её допеть. Слова смешивались, путались, терялись, а мысли витали в воздухе, как сорвавшиеся листья во время бурного листопада.
Виталик стоял у окна и смотрел на вечернюю улицу. Сознание освежалось новыми мыслями, которые, через мгновение потухли, – исчезли. Да и были они вообще или…
- Вруби, погромче.
          Герка подал голос, но не изменил позы. Виталик крутнул ручку с пометкой «гром». Музыка зверем вырвалась из глубины динамиков.
- Шу-ка, ши-ка, - пропел Сом и его голова вновь упала на грудь.
- Пищу надо есть, тщательно пережёвывая, - скучным голосом
проговорил Герка и затушил окурок о край пепельницы.
Виталик развернулся и подошёл к столу. На столе стояла банка с пивом.
- Темнота во дворе, темнота в голове, темнота в комнате.
- Включить свет?
- Не надо. Так лучше.
          Виталик налил пива и выпил его из стакана. Герка поднялся с дивана, наполнил свой стакан, посмотрел пиво на прозрачность и выдохнул:
- Жизнь, есть сумма спирта и закуси к нему.
- И ещё девочки, - подал голос с пола Сом.
- И ещё женщины.
- За это…
          Виталик не закончил фразы, достал сигарету, прикурил. Голова приятно кружилась. Виталик сел на край кресла и положил ноги на стол.
- Да кому мы нужны? – проговорил Герка, - Никому.
- По-ошли на пятак, - снова подал голос Сом.
- Сиди, - усмехнулся Герка, Ты только для пола годишься. Пятак
ему нужен… Да-а, были дела. Помнишь, Витал, какие дела были?
- Помню.
          Виталик помнил. Настоящая жизнь мечется вокруг, бежит и торопится куда-то. А он стоит рядом с этой жизнью и не может в неё попасть, не может открыть простую дверь без запоров и замков. И вот подходит он – друг. Он берёт Виталика под руку, пинком открывает дверь и они попадают туда… Поток жизни начинает их кружить, давить, мять. Но они не расстаются, потому что они друзья. И дружба держит их вместе, дружба противостоит стихии и преодолевает все заносы и заломы на пути смертном.
- Веселиться надо! – Герка закурил сигарету и выдохнул дым в
потолок, - Зачем жить скучно? Лучше жить весело!
- Где тут весело? – выдавилд из себя Сом.
- Ты вот в карты проигрался, - продолжил Герка, обратившись к
Сому, - А всё равно мы тебя угощает. По тому, что мы люди весёлые. И другим чтобы весело стало…
Виталик вышел на кухню, напился воды из-под крана и ухнулся на табуретку. Голова болела от курева. Волны дыма залетали из комнаты серыми облаками. Так что же сейчас? А что было днём?
Днём Герка пошептался с Сомом и Сом ушёл.
Герка вернулся в комнату и подвёл черту под записями игры, которая была окончена.
- Ты выиграл, - сообщил Герка Виталику.
- Серьёзно?
- А как же…
          Герка закурил и посмотрел в окно.
- Дела у нас идут как надо. Помнишь, на рыбалку ездили?
- Помню.
          Виталик усмехнулся и тоже закурил.
- Я всё уладил. Разобрались мы с этими корешами. А тот у нас ещё и
прощения попросил…
- Усатый?
- Он. Говорит, что впотьмах не разобрал, кто мы есть. А теперь всё
чин-чинарём – извинился за своё поведение.
- Хмы! А помнишь, как тогда…
          Герка тоже всё отлично помнил.
Они сидели у костра и вели беседу с одним из студентов, которого звали Мишей. Говорили Миша и Виталик. Герка слушал. Витька веселился у другого костра со студентками.
Миша рассказывал о службе в армии. Виталик – о работе на заводе. Они, казалось, нашли общий язык и говорили об одном и том же – пережитом и передуманном, когда за спиной послышался свист и топот множества ног.
- Бей их!
          Виталик не успел шелохнуться. Голос сверху донёс слова:
- Бить не надо. Это наши ребята.
          Костёр обступили люди, одетые в телогрейки и в футболки. Один из них спокойно спросил:
- Присесть можно?
- Садись, - согласился Миша.
- Ты толстый молчи. Сесть я всегда успею. Понял, толстый?
          Бритый парень, в телогрейке, подвинул носок своего обшарпанного ботинка к носу Миши:
- Понял, толстый – я, спрашиваю?
          Миша ничего не ответил, но миролюбиво отвернулся в сторону.
- Ха! – опять крикнул бритый, - Он от нас ещё уползти думает. Н-на,
ты. От нас никто не ползал с целой рожей! Понял, я говорю?
- Ладно тебе, - хлопнул по плечу бритого Старшой в компании, - Не
Видишь, что ли? Ребята отдыхают. Отдыхают ребята. Правда, ребята? А-а? Ну, видишь. Можно присесть у вашего костра?
- Присаживайтесь, - коротко бросил Герка.
- Ну, вот видишь, - обратился Старшой к Бритому, - А ты раскричался
Ребята хорошие, вежливые, наши. Чего шуметь?
- А-а… Всё равно всех их… - безнадёжно махнул рукой Бритый и
достал из-под телагрейки бутылку, - пить будете? – спросил он.
- Да так, - Виталик пожал плечами.
- Чего кривишься, чего кривишься? Думаешь – если вольный, так
тебе всё можно? Вот по рогам заеду…
- Заткнись, - опять успокоил своего приятеля усатый Старшой и
поинтересовался у Виталика, - А у вас картошки печёной нет?
Картошка была. И её – ещё до вопроса – разобрали члены сумрачной компании.
Всего «гостей» было с десяток человек. Герка узнал среди них знакомого и успел сообщить об этом Виталику. Виталик кивнул головой.
После трапезы, Старшой, вновь объявил:
- Значит так, ребята. Бить мы вас не будет. Возхьмём деньгами…
          Компания заржала.
- Значит так, - продолжал Старшой, - Налог будет такой: по червонцу
с носа и конфискация всех спиртных напитков. Замётано?
Миша хотел, что-то возразить, но в разговор опять вступил Бритый:
- А ты, толстый, заткнись. А то на перо насадим. Усёк? Ну, как,
ребятки…
Денег не было. Бритый решил обыскать рыбаков и Мишу. Но тут вмешался Старшой.
- Колнчай, - сказал он, - Давай посидим, поговорим.
- А чего сидеть?
- А чего бегать, как шакалам?
- А ну тебя…
          Бритый с частью компании отправился к следующему костру, а Старшой и ещё четверо пришельцев, развалились вокруг горящих поленьев и закурили. Старшой повёл длинный разговор о своей жизни, о тяжёлом детстве и горькой судьбе. Возрасту ему было лет семнадцать, но выглядел он намного старше. Говорил отрывисто, зло.
Шли минуты, пролетели часы. В небе засветало. Компания поднялась на ноги. На прощанье Старшой запустил окурком в Мишу, но не попал. Разозлившись неудачей, он зло выругался, плюнул за землю и ткнул ботинком в догорающий костёр.
- Живите, пока.
          Всё помнил Виталик. Помнил он и то, как утром они обнаружили пропажу Геркиного рюкзака и кассет к магнитофону. Да и пиджак пропал…
- Разобрались мы с ними, - говорил герка, - Наши все оказались – из
города. Шума не поднимут.
- А кассеты?
- Отдали. И ещё компенсацию выставили – за беспокойство.
- Взял?
- Старикам отдал. Мне зачем…
          Звучала музыка. Пришёл Сом. Он принёс две банки пива.
- Сдачу давай, - сказал Герка.
          Сом отдал сдачу.
- Теперь утолим жажду. Витал – не откажешься?
          Музыка гремит в комнате. Пиво выпито. Голова болит от курева. А мыслей в голове нет совсем никаких.
И за окном ночь наступила.

                *   *   *               

- Пришли?
          «Классная» смотрела строго и изучающе.
- Будем учиться?
- Да меня ы армию забирают, - заканючил Герка.
- Отсрочку дадим. А ты, Русанов, почему пропускаешь? Занятия в
обычный день. Тетрадку принеси и ручку.
- Да я…
- Приходите оба. А сейчас у меня урок – извините. Досвидания.
- Досвидания.
          Улица встретила пасмурным небом и холодным ветром.
- Да-а, дела, - проговорил Герка.
          Виталик заметил печальное состояние природы и удивился:
- И листья падали, осеннею порой. И в небе облака свинцом налиты.
А кто-то осень называл игрой, и верил, что она с весною слита.
- Чего? – спросил Герка.
- Стихи.
- Понятно. А ещё что-нибудь знаешь? – поинтересовался Герка.
- Знаю.
- Прочти.
- Угу.
          Осень. Осень роняет листья.
И трава превращается в прах,
И холодными стали лица,
В холодеющих ныне местах.

Лето кончилось. Кончилось лето,
И спешат уже к нам холода.
Меньше стало и солнца и света,
Стала мутной речная вода.

Как же холодно в городе тёплом!
Что случилось с людьми и травой?
Почему стали мёртвыми стёкла
Над весёлой моей головой.

Это осень, багряная осень.
Всё она изменила в умах.
Покрывало холодное бросив,
Она сумрак нагнала в домах.

Я иду по пустынной аллее.
Никого. Парк совсем опустел.
Я хочу, чтобы было теплее
И чтоб город душой потеплел.

Ну а осень листочки роняет
На аллеи, дороги, дома.
До весны, значит, жизнь умирает
И не наша, знать, в этом вина.

Виталик замолчал и посмотрел на небо.
- Твоё? – спросил Герка.
- Моё.
          Они шли по осеннему асфальту и курили.
- Ничего – хорошее.
          Виталик, внутренне улыбнулся. Всё же приятно…
- Но, понимаешь, - добавил Герка, - Грустное оно у тебя, какое-то.
А жизнь не такая. Жизнь – весёлая. Вот и пиши весело. А вообще – это хорошо, что ты стихи пишешь. Знай наших!
Они дошли до кинотеатра.
- Сходим?
- Давай.
          Скинулись. Герка сходил за билетами. До сеанса оставалось время. Решили ещё погулять.
- Дела-а, - протянул Герка, - Со школой, похоже, надо завязывать.
Повестку скоро пришлют, а там видно будет. Если заберут – пусть. Если нет, – буду учиться.
- Чем быстрее заберут, тем быстрее отпустят.
- Согласен.
          Они остановились.
- Та хватит об этом, - оборвал свои мысли Герка, - Давай, лучше
подумаем,  где битц снимать будем.
- Сегодня?
- Я своё перед армией догоню. Не в сомнении.
          Стояла осень. Жёлтые листья падали на землю.
- Каким образом?
- Сомневаешься?
- Не-е…
- Тогда положись на меня. Надейся – и всё случиться…
- Не надо печалиться…
- Примерно так. Наше дело всегда впереди.
- Перед армией надо зарядиться.
- Два года – это семьсот ночей без удовольствия. А ты ещё
говоришь…

                *   *   *               

Светает. Красноватое солнце выплывает из-за крыш домов и оголённых веток тополей. Свежо. На деревьях написано: октябрь. В воздухе ощущается присутствие влаги и предчувствие заморозков.
Одинокие шаги по асфальту: «Туп-тук, тук-туп»…
Осень.
Виталик докурил сигарету у школьного крыльца и открыл двери.
Опять в школу? А, почему бы и нет?
- Здрасьте.
- Здравствуй.
          Виталик устроился на задней парте, разложив на столе не хитрые школьные принадлежности, и осмотрел класс. – Может встретятся знакомые лица.
«Вон знакомый, кажется, сидит. Его зовут Вовкой… А этот совсем не знакомый. Хотя… А чёрт с ним. На перемене разберёмся, кто есть кто…»
Виталик задумался и очнулся только тогда, когда прозвенел звонок. В коридоре его уже ждали.
- Здоров!
- Привет.
          Первым руку подал Вовка Мутнов, вторым был Вовка Хохлов. Третий, в компании, представился Федей. Но это был совсем незнакомый человек.
- Опять к нам? – спросил Хохлов.
- Опять, - согласился Виталик.
- А Герка где?
- В армию Герку забирают. Он уже побрился.
- Ясно. Пошли в курилку.
          «Мужская комната» наполнилась дымом. Представители школьного дым-клуба стояли плотным товариществом и рассказывали друг другу разные анекдоты, истории и «приколы».
Компания Виталика только успела закрыть за собой дверь, как на свет родилась ещё одна туалетная новелла о разных разностях человеческого бытия.
- А это мне кореш, один рассказывал, - усердствовал белобрысый
новеллист, - Едет он в трамвае. А у вокзала трамвай кольцо делает. Так вот. Зашёл он в вагон, а рядом с ним парень деревенский пристроился. Он, видно, впервые в город попал. Ничего не знает, ничего не понимает. Ну, совсем деревня-деревней. Зашёл он и стоит, а двери закрыли, и трамвай поехал. А рядом девка стоит. Парень у неё и спрашивает: «А как билет тут купить?» А девка дура, – давай ему мозги пудрить. «На тебе, говорит, абонемент. Гони обратно три копейки. С этим абонементом подойдёшь к компостеру» – говорит. А сама на компостер показывает. Так вот, значит. Говорит она: «Подойдёшь к компостеру, скажешь, как тебя зовут, где живёшь, где учишься и зачем в город приехал. Потом положишь абонемент в щель и нажмёшь на рычаг. Потом достанешь абонемент и становишься у входа, для того, что бы выходить. Понял?» Парень перепугался, говорит: «Понял. И что – так каждый раз, что ли, билет покупать?» Девка решила от него отвязаться. Говорит: «Нет. Только первый раз надо подробно о себе рассказывать. А потом, говорит, не надо. Когда в следующий раз войдёшь в трамвай, то прежде, чем компостировать абонемент, скажешь, что ты от Светы. Света – это я». А парень и уши развесил. Взял абонемент и подошёл к компостеру. Встал там по стойке «смирно» и давай чесать, всё как ему девка говорила. И фамилию, и отчество, и родом откуда… А напоследок, с перепугу, взял и ляпнул: «Я от Светы». В вагоне ржачка. Кто над кем смеётся. Девка на первой же остановке вышла. А эта деревня билет закомпостировала и на выход подалась. Он, дятел, - так ничего и не понял.
В курилке, от рассказа, поднялся слабый смех, и кто-то наставительно заключил:
- Врёшь.
- Да, что ты! Вот зуб! Как мне рассказали, так и я. Да что б я…
- Врёшь, утвердительно заключил голос из общего помещения
курилки.
А там – в общем помещении – вёлся другой разговор и совершенно на иную тему. Рассказывал парень, лет двадцати пяти или чуть старше:
- Я к ней и так и этак. Ну – ни в какую. Хоть плачь. Тогда корешок
мне подсказал: «Ты её обмани. Девку, если не обманешь, ничего не получишь». Ну, я и стал с разных концов на неё наседать. В конце концов распряглась.
- А потом чего?
- А чего потом… Штаны одел и вся любовь.
- Ну и как?
- Ходила, ныла потом.
- Ну, а ты чего?
- А я? Я своё дело знаю.
          Из общей комнаты послышался глухой смех. В это время прозвенел звонок.
- Пошли, - Хохлов махнул рукой, - Сейчас астрономия будет.
- Говорят, мужик ведёт, - подтвердит Вовка Мутнов.
          Виталик пожал плечами – астрономия, так астрономия.
Виталик и Вовка заняли последний стол и приготовились к уроку: Вовка лёг на левую руку, Виталик на правую, – и оба закрыли глаза.
Шум в классе слегка стих, когда дверь открылась, и на пороге появился мужчина средних лет с бородой и модно закрученной шевелюрой на голове.
- Здравствуйте, дети.
          Приветствие «мужика» вызвало мало энтузиазма. Новому учителю никто не ответил и только из средних рядов послышался приглушённый голос:
- Здравствуйте, дяденька.
          Это сказал Федя. Ему вздумалось стать заводным механизмом предстоящего «прикола».
Учитель прошёл к своему столу.
- Не острите, молодой человек, - сказал он, обращаясь к Феде.
- Вас понял.
- Вот и хорошо. Начнём урок.
- А как вас зовут?
          Коварный вопрос был задан от окна. Спрашивала Ленка – всегда весёлая и всегда готовая сказать что-нибудь «такое».
- Меня зовут Михаил Сергеевич, - отчеканил учитель и слегка
поклонился в сторону Ленки.
- А меня Еленой Александровной, - представилась Ленка.
- Очень приятно. Но… э-э. Не рано ли? Итак, приступим к уроку.
- А вы раньше в какой школе работали? – опять спросила Ленка.
- Я работал раньше в нормальной школе. Вас это удовлетворяет?
- Ага.
- Тогда можно начинать урок?
- Можно.
- Астрономия – это наука о…
- Можно выйти?
- Не терпится?
- Не-а.
- Ну, выйди. Продолжим урок. Астрономия – это наука о…
          Михаил Сергеевич говорил правильные слова, то есть те слова, которые можно было прочитать в учебнике. Он говорил уверенно и профессионализм педагога проступал за его формулировками и заявлениями.
Вовка вздремнул. Виталик уныло слушал объяснения и смотрел картинки в учебнике.
- А вы какое образование имеете?
          Ленка опять решила развлечь себя и окружающих потоком «подколов».
- Высшее.
- А это сложно?
- Девочка, не мешай вести урок.
- А я не мешаю. Я интересуюсь.
- И интересоваться незачем. Сейчас урок идёт.
- А я, может, с вами познакомиться хочу. А вы мне высказаться не
даёте.
Михаил Сергеевич хмыкнул в нос, посмотрел на Ленку, после чего, попробовал продолжить урок. Но Ленка не дала ему этого сделать.
- А вы женаты?
- Что?
- Вы женаты?
- А почему это тебя интересует?
- Да так: интересно…
- Хм. Да-а. Ну, продолжим урок.
          Ленка пошепталась с подружкой и Виталик слышал какими словами удостоилась личность нового учителя.
Но Ленке показалось этого мало. Она стала напевать мелодию. И такую популярную, что ей стали подпевать. В классе возник музыкальный шум. Многим такой вид поведения понравился. Песня усилилась.
Михаил Сергеевич терпеливо ждал завершения концерта. Но конца выступлению не было слышно, и он воскликнул:
- Вы дадите мне вести урок или нет?
- Ну, вы же сами не хотите с нами общаться, - невозмутимо
произнесла Ленка.
- А вы что, уже хотите со мной познакомиться?
- Да! Очень желаю.
- Значит, я вам понравилась?
- Нет! Это не школа!
          Восклицания Михаила Сергеевича слились со звонком, возвестившим конец урока. Через десять секунд класс опустел. У доски остался стоять недоумевающий учитель, а по коридору шелестел говор и неслись шумные ругательства.
- Что это Ленка сегодня разошлась? – поинтересовался Виталик у
Вовки.
- А на неё находит. Подкалывать теперь будет до конца дня.
          Вовка оказался прав.
На второй урок астрономии Михаил Сергеевич пришёл с «классной».
- Вот, - выдавил из себя Михаил Сергеевич, указывая на Ленку, - Она.
- Страдова, - тихо произнесла «классная» – Что это такое? Когда твои
безобразия прекратятся? Скажи мне.
- А что сразу я? – удивлённо произнесла Ленка, - Как чего – так сразу
Страдова и Страдова. А что я сделала?
Михаил Сергеевич глубоко выдохнул и сказал «классной»:
- Ну, вот видите. А вы не верили.
- Теперь вижу. После этого урока прошу весь класс подняться ко мне
в кабинет. Классный час будет. Нет, ребята, не ожидала я от вас этого. Не ожидала. Извините, - обратилась «классная» к Михаил Сергеевичу, - Извините, что мешаю вам вести урок. Мы разберёмся. Во всём разберёмся.
После того, как дверь за «классной» закрылась, Михаил Сергеевич посмотрел победителем на класс и заявил:
- Продолжим урок.
- Припадочный, какой-то.
          Ленка сказала, как бы, для себя, но её фразу услышали все.

                *   *   *

Он стоял на маленькой асфальтированной площади и смотрел на человека в форме, который стоял перед ним.
На голове нет пышных волос. На голове кожаная кепка, а под кепкой, обстриженный машинкой, гладкий череп. Глаза смотрят твёрдо и решительно. В глазах нет ничего постороннего. Стойка «смирно», стойка «вольно». «Нале-ево!»
Он стоял на маленькой асфальтированной площади. А рядом стояли такие же, как и он, ребята. Все стрижены. Все смотрели на угрюмого капитана, который читал им лекцию на плацу райвоенкомата. Все ждали.
Последние дни октября прощались с городом. Дул холодный ветер, пасмурное небо не просыхало от дождя. Где-то близко летали снежные тучи.
- Да – это не май!
          Голос, поданный из строя, расшевелил ребят. Между рядами пронёсся шёпот, спешащий разрастись в говор. Капитан поднял голову, окинул ряды и рявкнул:
- Равняйсь! Смир-рно!
          Шеренга подравнялась. Разговор умолк. Слова капитана: чёткие, простые и, в тоже время, весомые, гвоздями заходили в уши, потом пробирались под череп и там оседали, не оставив никакого следа в мозгу. Разум не воспринимает то, что говорится вот уже две недели.
Две недели молодой призыв не могут отправить к местам службы. Две недели ходят ребята на призывной пункт, где их строят, делают перекличку, ведут с ними беседы на патриотические темы, после чего строем ведут на сборный пункт. Ограниченное пространство, переполненное людьми. Люди стоят и стоят за одним и тем же. Колонны со всех районов стоят и, два-три часа дымят в стеклянное небо.
А вокруг призывников стоят родственники, провожающие, знакомые. Стоят выпившие, с гармошками. Плывут тяжёлые проводные песни, над исполкомовским двором. Безнадёжность исходит от мехов и вырывается из глоток.
На скамейке, под оголёнными тополями, пристроились гитаристы. Они поют и сами себе подыгрывают. И песни звучат такие, какие и должны звучать: «Я ухожу...», «Солдат молоденький…», «Афганистан». Стоят кругом слушатели. Они курят, слушают. Кто-то подпевает. Слова простые, близкие, нужные. Все понимают, что это прощание.
В подъездах, промежутках, между гаражами, среди облетевших кустов и деревьев прощаются пары. Юноши обнимают девушек. Девушки прижимаются к юношам. Слов не надо. Они губами скажут то, что не скажет горло. Два долгих года. А может три – кто его знает. Быстрее бы забирали, не тянули резину, дали бы – в конце концов – определиться в жизни доброй тысяче человек.
Но проводы заканчивались простым уведомлением:
- Колонна, стройся! Завтра в восемь утра – на призывной пункт. Явка
обязательна. В случае неявки, в действие входит статья уголовного кодекса. По-домам разой-дись!
И так – две недели.
Что-то не клеилось в бумажном море военкома. «Покупатель» не приезжал…
Герка стоял на правом фланге третьим. Масса призывников поглотила его. И сам он ничем не выделялся из общей массы. Старые куртки, сапоги, ушанки, «петухи», кепки, шляпы. Кто-то стоит в телогрейке. Стоят в пальто и дублёнках. Но таких – единицы.
Призывники стоят с сидорами, рюкзаками, чемоданами. Сколько же ещё ждать?
А капитан всё ходит и ходит перед строем.
- Призывник должен исполнять приказы…
          Было это уже, было.
- Воин Советской Армии должен…
          И это было. Тринадцать сеансов лекции сделали её не популярной. А капитан всё ходит и ходит.
Виталик посмотрел на часы. Без пяти десять. «Хорошь, говорить, - подумал Виталик, - пора двигаться».
Десятый раз является Виталик на эту площадь, и десятый раз сопровождает колонну от площади до сборного пункта.
Герку провожали друзья и товарищи по двору. Все они регулярно приходили на плац и после часов ожидания возвращались, вместе с Геркой к себе во двор.
В этот день, провожать Герку, кроме Виталика, пришёл Витька и ещё какая-то девчонка. Они стояли все вместе и смотрели на ритуальное представление. Смотрели скучающе. Ведь всё уже было…
В воздухе прозвучало:
- Ра-аняйсь! Сми-ино! Нале-ево! Вперёд шагом – арш!
- Сегодня без песни, - заметил Виталик и толпа провожающих
двинулась за колонной.
Гул шагов разлетелся по округе. Колонна вытянулась по улице.
- Рекрутов ведут, - улыбаясь, заметил какой-то мужчина.
- Как на войну, - подхватила женщина.
- Сссалаги, - буркнул молодой человек, по облику и сознанию –
отслуживший своё.
Колонна идёт по проезжей части улицы. Впереди, с флажком в руках, идёт солдат местного гарнизона. Сзади идёт сержант, того же гарнизона. А на тротуарах колонна провожающих…
На сборном пункте сегодня особенно шумно. На улице, у входа под арку, стояли машины. Во дворе кучкой расположились офицеры. Наряды солдат в форме, суета.
Многим стало ясно: решающий день наступил. И облегчение смешанное с тревогой, появилась в груди. Кончилось мучительное ожидание. Гул нарастал.
- Колонна, стой! Вольно!
          К капитану, который сопровождал колонну, подбежал военкоматовский майор. Они зашептались тихими голосами. К военкоматовским офицерам подошёл ещё один – незнакомый. Он что-то сказал или приказал…
Капитан обернулся к колонне и коротко бросил:
- Можно прощаться.
          Колонна разбилась. Провожающие смешались с призывниками. Прощальные слова, поспешные наставления…
К герке подбежала девчонка. Она стала быстро говорить ему на ухо. Лицо Герки выразило удовлетворение.
Виталик и Витька подошли не спеша. Герка повернулся к ним, хотел махнуть рукой, но передумал и протянул ладонь, для рукопожатия.
- Давай, Дед. Бывай, - Витька хлопнул Германа по плечу и отошёл в
сторону.
Герка повернулся к Виталику.
- Живой возвращайся, - сказал Виталик.
- Вернусь.
- Главное – чтобы весело было.
- Чтобы весело было, - эхом повторил Герка.
          Они обнялись. Девчонка тянула Герку к себе. В это время прозвучало:
- Стройся!
          Колонна медленно выровнялась в линию. Военкоматовские офицеры бегали, суетились. Началась перекличка:
- Я, я… я…я, - слова глухо падали в воздушную пустоту.
          Перекличка закончилась быстро, и сразу же конвой сопровождения стал рассаживать призывников по машинам. Последние пожелания, возгласы. Но к новобранцам уже не допускают.
- Пиши, - крикнула девчонка Герке. Тот только поднял руку и
скрылся в глубине машины.
Брезент захлопнулся. Моторы взревели. Машины тронулись. Что-то уезжало с этими машинами. Что-то кончилось за тем поворотом, который скрыл брезентовый верх машины. Что-то невозвратное уезжало навсегда.
Виталик закурил сигарету и пошёл, не разбирая пути, в опустевший город.

                *   *   *

Не огрубели наши души,
Не озлобился наш язык,
Но мы на грешной нашей суше
Друг другу вешаем ярлык.

Как на витрине, очень пышной,
На манекенах есть цена –
Так мы, со злобою неслышной,
Меняем кличкой имена.

Порой, бывает очень часто,
Друзей мы шуткой предаём.
Судьба над нами ведь не властна,
Мы забываем, что живём.

Ты лысый, ты дурак, ты умный,
Ты толстый, ты совсем худой.
Любой поступок неразумный
Способен править над тобой.

Наклейка – маленькое слово,
А как оно способно бить!
И видишь человека ново,
И сам ему мешаешь жить.

Виталик отложил ручку в сторону, посмотрел на исписанный лист бумаги и рука потянулась к сигаретам.
«Зачем написал? Может не надо? Может не надо вообще ни о чём писать?»
Виталик закурил, глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. Пальцы бегают по столу и выстукивают сумбурный ритм. Тишина. Опустошённая тишина. Виталик протянул руку к магнитофону и нажал на клавишу. Из динамика вырвался звук, удары о, что-то мягкое, после чего на волю вырвалась мелодия, и хриплый голос стал петь на английском языке.
Виталик курил и слушал: мысли то появлялись, то затухали. Глаза открывались и закрывались.
Звучит музыка. Колотит ритм по нервам. Возбуждается сознание. Затухает музыка и гаснет мысль.
«Зачем живу, зачем хожу по свету этому? Зачем живёт человек на Земле? Может просто так – ни зачем. Может он никому и не нужен тут? Может Земля без человека обойдётся? А если нет, то, что я делаю на Земле? Жизнь коротка. Пока разберёшься в жизни, да всё решишь, что делать – так и умирать приспичит. Надо торопиться. А куда торопиться? Стишки разные придумываются. Осень, зима… И всё не так. А может загулять? И что это даст? Ну, погуляю с годик, с два. А потом в эту, как её… в профилактический труд. Нет. Не подходит. Так что тебе надо? А чёрт его знает, – может ничего не надо. Может, я всё придумал сам себе на голову. И… Пиши стихи или не пиши, а в голове остаются только мысли».
Виталик взял чистый лист бумаги и написал:
«Я дурак. Если обсудить вопрос со всех сторон, то, возможно, я прав. Кто поручится, что я не дурак? Никто. Кто поручится, что все мы – живущие на Земле – не съехали с ума? Никто. А если кто и осмелится, так он и будет самым главным дураком, среди нас. И его следует изолировать и пусть свои бредни он сам себе рассказывает.
Каждый человек – в потенции – сумасшедший. И никто не может шизофреника назвать нормальным. И так же никто не имеет права оправдывать человека, устремлённого к одной цели, к одной единственной вершине в жизни, к одному единственному качеству. Этот человек, так же, является умственно-помешанным. Он социально не опасен, но в экстремальной обстановке что от него ждать…
Учёный не рассеян. Учёный обладает умственной недостаточностью. Группа клеток головного мозга учёного думает над определённой проблемой. Все же остальные клетки его соображалки отдыхают, своим поведением, доводя нормального человека до идиотизма. Узкая специализация…
Инженер работает на производстве, строитель строит дома, ученик учится, женщина рожает детей. Все они занимаются ограниченной рамками специализацией. И за своим делом не видят общего, цельного, то, почему и для чего они живут на Земле.
И выходя за рамки своего повседневного, человек теряется, не знает, что ему делать, и куда приложить свои – никому не нужные – узклоспециальные знания.
А всё из-за того, что огромное человечество ни как не смогло родить одну единственную формулу – формулу поведения человека в жизни.
Как мозги пудрить разными религиями – так это пожалуйста. Это завсегда и бесплатно. А как создать действительно нечто полезное и применимое к Жизни – так на это у великого человечества времени не хватило. А, может не захотели великие мира сего жизнь свою дешёвенькую портить? Тоже мне…»
Виталик положил ручку на стол, и его рука вновь потянулась к сигаретам. Энергичная музыка вырывалась из динамика и уносила поток мыслей туда, куда они и не думали направляться.
Короткий щелчок спички. Дым взвился над головой, а рука опять тянется к ручке.
«О.Хаям видел смысл жизни в вине и любви. Женщина у него является синонимом слова Жизнь. Может, великий философ ошибался? А если – нет? Если жизнь и в самом деле является всего-навсего усладой собственного тела? Нельзя отрицать того, что не знаешь, но и нельзя принимать на веру того, чего нет. Собрание парадоксов. Глупость, простая глупость.
Глупости ничего не надо. Глупость довольствуется своим существованием и не ищет никаких ответов о жизни в жизни. Глупость очень спокойна и непосредственна. Может глупость и является тем идеалом, за который надо бороться и к чему нужно стремиться? Всё тихо и понятно. И никаких вопросов – ни к кому и ни к чему. Всё и так ясно.
Ха-ха! Проблема? Так можно до чёрти чего дописаться.
Вот и утверждай, что все люди нормальны. Все живущие на этой планете сумасшедшие и кандидаты в «миры не иные».
Виталик отбросил ручку и глубоко затянулся. Дым ворвался в лёгкие и стало спокойно, тихо. Мысли успокоились. Появилась сонливость. Смешались видения и желания, глупая игра воображения и реальность. К тому моменту, когда сигарета была докурена до конца, Виталик вновь обрёл свою необъяснимую тоску и всё подавляющее безразличие.
Затушив окурок о край пепельницы, Виталик поднялся, собрал все валявшиеся на столе листы бумаги и отнёс их в унитаз. Нажатие на рычажок и… бредни кончились. Исписанную бумагу смыло.

                *   *   *         

Виталик пришёл в школу ко второму уроку. Просидев два урока и окончательно отойдя ото сна, он поинтересовался у Вовки Мутнова:
- Сегодня куда обедать идём?
- Как обычно, - произнёс Вовка,- По программе.
- Ясно, - усмехнулся Виталик и его организм стал настраиваться на
«программу».
Ещё через один урок к Виталику и Вовке Мутнову подошли Вовка Хохлов и Федя. Вовка наклонился к приятелям и тихим голосом спросил:
- Деньги есть?
- Есть, немного, - согласился Виталик.
- Сколько?
- На обед хватит, - туманно уточнил Виталик.
- Сложимся?
- Куда?
          Вовка дымнул сигаретой и характерным жестом пояснил, куда надо складываться. Федя дополнил объяснения выражением такого содержания:
- Чего там – давай деньги, а мы возьмём в магазине.
          Переговоры закончились консенсусом. На перерыве, все четверо, решили покинуть учебное заведение и обед свой провести на свежем воздухе, под сопровождение осенних пичуг и осеннего ветра, – ветра будущей зимы.
Пятый урок пролетел мгновением, и звонок возвестил о начале сорокаминутного обеденного отдыха.
- Ну, – двинули, что ли?
          Федя надвинул шапку на лоб и ногой открыл дверь на улицу. За ним двинулись Вовка, Виталик и Хохлов. Дверь за приятелями звонко хлопнула, и все четверо ощутили расслабляющее действие свежего воздуха.
- Клёво!
- Момент!
          Федя закурил.
- В гастроном?
- Туда, - согласился Хохлов.
          Дорога, запруженная жёлтыми листьями, скрывала все неровности, потаённые ямки, бугры и выступы. Но на сердце было спокойно и радостно. Может, позднее осеннее солнце так умиротворяюще действовало на душу. Солнце. Скоро станет холодно. И последние тёплые лучи прощаются с городом, обещая вернуться. Вернуться через несколько месяцев – весной. Да когда эта весна ещё будет…
- …А он и говорит ему: «Делай, как я. Если тебя жена, в пьяном виде,
не пускает домой, то ты раздеваешься на лестничной площадке и нажимай на звонок. Как она дверь откроет, так ты сразу одежду в щель закидывай и стой, жди. Жена, всё же… Не будет голого мужа на улице оставлять. Всё равно домой пустит. Понял?» «Понял», - говорит. Ну, опохмелились и пошёл друг к себе домой. По пути ещё один магазин встретил – добавил. Приходит домой и делает всё так, как ему кореш посоветовал. Разделся, нажал на звонок и ждёт. Наконец двери открываются, мужик одежду выкинул и сам уже заходить хотел. Но в это время, двери у него под носом закрылись и сверху, чей-то голос объявил: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Химки».
Федя рассказал анекдот и сам же, первым, засмеялся. Под шум и шутки, дошли до магазина. Федя сосчитал деньги и произвёл математические расчёты.
- Возьмём три бомбы и одну отраву, - объявил он своё решение.
Компания согласилась.
Федя выбил чек, отоварился и рассовал бутылки по карманам. Потом дал сдачу Вовке Мутному.
- Закусь надо сообразить.
          Две копчёные рыбины вытянули как раз на семьдесят копеек.
- Заверните, пожалуйста.
          Компания покинула магазин и направилась в сторону предназначенных к сносу домов, что заросли старыми садами и обнесены обветшалыми заборами.
Покосившиеся домики, неухоженные кустарники, опавшие деревья, импровизированный мусорник и свалка вещей – оригинальное место для обеда, хотя – чего скрывать – и обед тоже был оригинален.
- Дальше не пойдём, - выдохнул из себя Федя, - Тут встанем.
          Хохлов спустился в пустынный котлован, который был чище всей остальной помойки.
- Скамейка есть, - сообщил он.
          Компания последовала за Хохловым. Скмейка в яме действительно стояла. Яма предоставила ещё несколько атрибутов сервиса. Ими являлись развешанные на дереве стаканы, зачерствевшая закуска и уголок, самой природой сотворённый для физического облегчения.
- Открывай, - передал бутылку Хохлову Федя.
          Хохлов содрал пробку зубами и плеснул немного жидкости в подставленный стакан.
- Дезинфекцию надо произвести, - пояснил Хохлов.
          Обтерев края стакана и поплескав спиртными каплями в стеклянном объёме, Федя – вероятно – произвёл санобработку, так как выплеснул грязный состав себе под ноги и решительно потребовал:
- Наливай.
          Хохлов отмерял пальцем черту на бутылке по которую из горлышка должна вылиться жидкость и стал наполнять стакан.
- До верху, - напомнил Федя.
- Знаю, - буркнул Хохлов.
          Федя поднял наполненный красной жижей стакан, посмотрел его на свет, выдохнул из себя воздух и произнёс тост:
- Что бы никогда эта бурда не кончалась.
          Закончив речь, Федя опрокинул содержимое стакана в себя, обтёрся рукавом и передал стакан Вовке Мутнову.
- Закуси, - предложил Хохлов, передавая Феде хлебную горбушку.
          Федя взял горбушку, нюхнул её и гордо объявил:
- После первой не закусываю.
          Хохлов налил в стакан Вовке и произнёс:
- Я тоже не закусываю.
          Вовка выпил и передал стакан Виталику. Хохлов своё дело знал чётко: стакан наполнился быстро.
- За корешей, которые в армии, - коротко объявил Виталик и выпил
сладковатую жидкость.
- Держи.
          Вовка Мутнов протянул Виталику хвост рыбы, тогда как сам закусывал серёдкой.
- Вздрогнули!
          Хохлов выхлебал стакан и брызнул остаток вина из бутылки в стакан.
- Вторую открывай, - распорядился Федя, выливая остаток себе в рот.
- Момент!
          Пробка со свистом слетела со второй «бомбы». Хохлов, не теряясь, сразу же принялся наливать в стакан.
- Хорошь, - остановил Федя, когда вино достигло каёмки.
- С новым годом!
          Федя выпил, и процедура повторилась.
После второй все стали закусывать. Рыбу съели сразу. Хлеб ещё оставался.
Федя закурил, подымил и сказал, обращаясь к Хохлову:
- Открывай, что ли?..
          Хохлов взялся за горлышко бутылки, как в это время, откуда-то сверху, со стороны разрушающихся строений, послышались голоса.
- Прячь, - тихо шепнул Федя и побледнел.
          Хохлов, без предупреждения, сообразил, что надо делать. Бутылки очутились в рукавах.
- Дёргаем? – настороженно осведомился Вовка Мутнов.
- Вот они! Нашли куда спрятаться!
          Послышался смех. Над краем ямы стояла Ленка Страдова, а за её спиной появились и другие девчёнки из класса. На душе у приятелей отлегло.
- Чего примолкли? – весело спросила Ленка и шагнула в яму. Её
Джинсы мелькнули перед глазами, и вот она сама оказалась перед компанией. Другие девчонки спускались следом.
- Ну, что? – опять с вызовом спросила Ленка.
          Первым отошёл от оцепенения Федя:
- Ленюха! – крикнул он с акцентом, - Это ты?
- Как видишь…
- Да откуда ты такая красивая взялась?
- Да всё оттуда…
- Вовка, разливай, - распорядился Федя, подставляя стакан. Хохлов
своё дело знал. Федя взял наполненный стакан, посмотрел его на свет и протянул Ленке, - Штрафная! Ленок, от штрафной не отказываются!
- Да что ты говоришь, - повела глазами Ленка, принимая стакан, -
Ладно. Это нам на двоих с Катькой. Так, Катька?
Подружка кивнула.
- Со встречей, что ли?
- Со встречей.
          Вино полилось в желудок, веселя и дурманя.

                *   *   *         

Круги и круги. Откуда они? Почему они бегают, плавают, спешат куда-то, сталкиваются друг с другом и мигают, неизвестно кому? Жёлтые, красные, синие, белые, чёрные… Много, ох – как их много! И всё летят, летят вперёд. А может наоборот? Может, круги стоят на месте, а летит в невесомость тело? Нет! Не может этого быть! Если тело отправилось в путь, то и круги эти остались бы позади. А они перед глазами. И мигают. Мигают? А зачем они мигают? Чего им надо? И откуда они всё же взялись? Странно.
Виталик лежал на постели, смотрел в потолок и, временами, плевался. За окном шторой висела ночь. Виталик лежал в одежде, но ему казалось, что он вообще лишен всего – кожи и тела. Только один дух его летает в небытии. Или не летает? а так – висит просто и не движется.
Дух висит? А может ещё что там… Ух и тяжело! Сколько раз говорил себе… Да что поделать? Такова судьба. Но делать, действительно, что-то надо, иначе… Фу, чёрт! Грудь сдавило. Ну, не свинство…
Виталик лежал и размышлял. Время шло. Но для Виталика оно остановилось. То ли сон, то ли видения. Но время идёт, и, одновременно, - нет его. Сон. Сказка. Истома. Затягивающая истома и – манящая. Что это? Как объяснить состояние, приближённое к рвотному и уводящее в грёзу, мечту, нереальность. Сумасшествие? Нет. Что-то иное. Но что тогда?
Идут часы. Минуты не считаются ни с чем. Минуты мертвы в своей сытости и равнодушном бесстрастии. Минуты что – им ничего не будет. Минуты отвечают только за самоё себя, а остальное им безразлично. Хорошо пристроились в жизни, ничего не скажешь. Глупые. Все минуты глупые. К чёрту их все – они бездушная масса и никого не греют… И никому не нужны.
Идут часы. Время не обращает внимания на человека, который лежит в своей комнате и плюёт в потолок. Времени нет дела до этого пьяного человека. У времени свои дела, своё движение в вечности.
Вот и утро подошло. Радио заговорило. Загораются огни в окнах, что напротив. Чёрный занавес ночи раскрасился разноцветными огоньками иных миров, иных квартир, иных людей. Шторы, занавески, приглушённые окрики… И голос диктора: «Московское время…» Оно где-то там, это Московское время. А время сонного человека стоит на месте. Оно не движется, оно молчит. Время  сонного человека не существует, хотя – в действительности – оно есть, оно что-то значит, оно будоражит сознание и тело.
Сон кончается, наступает утро. Кончается обман и сказка должна превратиться в неосязаемое воспоминание. Воспоминание о красивом и необходимом тебе. Почему только во сне, да и то не всегда, получаем мы то, что так необходимо в жизни, что так дорого и то, что мы так любим. Вот бы наяву… Но сон кончается и мечта становится глупым анахронизмом. И кому, какое дело до того, что ты любишь или хотел бы иметь. Лучшие сны… Да сны ли это?
… В девять часов утра, Виталик, с разламывающейся головой, дрожью в руках и ногах, окончательно проснулся и поднялся с постели. На ноги он встал не сразу. Сначала пришлось сесть, а потом уже… Но вставать не хотелось. Хотелось сидеть.
Задумчивый взгляд, неподвижная поза. Мысли. Нет, – мыслей не было. А что было? Наверное, – ничего не было. И всё же… Был дурман. Пустой дурман похмелья.
«Здорово мы натрескались, - подумал Виталик, - Кажется, – вчера это было», - вторая мысль сумбурна, но уже имеет смысл – человек начинает переходить из без стенного пространства в пространство временное, то есть возвращается к жизни.
«Прилично мы наклюкались», - опять подумал Виталик и стал снимать с себя пиджак и брюки. «И чего это так? Почему?» Голова гудела меньше, но мыслей путных не появлялось. И тут вдруг волна накатила. Резкий удар в голову, сердце забилось сильней. – Озарение. И Виталик всё вспомнил.
Вот это было дело!
Виталик разделся до плавок и бросился на кровать. Что было сначала? Сначала была Ленка. Что потом было? И потом была Ленка. А ещё? И ещё раз была Ленка.
Виталик хорошо всё помнил. Виталик знал, что много событий вобрал в себя прошедший день. Но почему лицо Ленки появляется на экране памяти? Может, она что-нибудь значила во вчерашнем веселье? Или она зачёркивала напускную радость, вызванную приятными парами и переводила всё пережитое в иное качество – более лучшее? Странно. Очень странно. А может и не странно. Может – просто глупо. Всё может быть. Не исключено, что всё произошедшее вчера – сон, навязчивая фантазия и игривый мираж, никого не греющий, но приятный.
… Ленка стояла в двух шагах от Виталика и смеялась.
- Что рожи у вас, у всех, как … сморщенная? Давай потанцуем!
- Да ты что – совсем … что ли? – заорал Федя и, качаясь, направился
к кустам.
- Ещё есть, или нет? – холодно поинтересовалась Наташка.
- Есть, - успокоил её Хохлов.
- Тогда чего резину тянуть? – последовал лаконичный вопрос.
- Сейчас.
          Хохлов достал из-за пазухи бутылку «отравы» и сорвал пробку.
- Понемногу, - предупредил Федя.
- Всем хватит.
          Федя стал рассказывать очередной анекдот, но сбился, забыл что-то и замолчал. Компания прибывала в прекрасном настроении. Вовка Мутнов сидел на доске и накоротке беседовал с Катькой. Федя, освободившийся от лишнего, приплясывал на одном месте. Он ожидал очередного разлива, который начал Хохлов. А Виталик смотрел на Ленку. Что такое? Почему совершенно незнакомое лицо стало напоминать, нечто уже виденное и привычное? Почему так происходит? Или это судьба? Может, древняя легенда верна. И приходит к нам дух, и указывает своим перстом на совсем незначительный предмет. И после этого указания, предмет сразу преображает смысл, сущность и значение. Может, так и бывает в жизни?
Пока человек на себе не почувствует особого знака, обращённого к нему – пустым звуком будут звучать слова о судьбе, выборе, фатальности, безнадёжном и едином пути, который всем нам предначертан. Не ведающий боли – не может рассуждать о счастье. Его слова будут ложью. Благополучный человек не может ценить счастья, так как он никогда из него не выходил.
Человек, которого били, - знает, что такое боль. Человек, которого обманули, - знает, что такое боль. И такой человек ценит настоящее слово. Да и то, - при условии, что душа человека, после того, как резанули по этой душе, - не зачерствела от удара, и не озлобилась в ответ. Злость порождает Злость. Но боль, кроме злости, может породить и сострадание. Жизнь велика…
Виталик смотрел на Ленку, и ему хотелось смотреть на неё ещё и ещё. Что случилось? Может, мир сегодня перевернулся или ещё что случилось?
Во рту сладость. Голова кружится от восприятия окружающего мира и новых чувств, вспыхивающих где-то рядом, где-то совсем рядом, совсем близко. Сердце бьётся чаще и чаще. Ниже сердца тянет кожу и хочется чего-то необычного…
- Наливай поровну.
          Голос резкий и ненужный совсем. Но он прозвучал и Хохлов пихнул Виталика.
- Пей.
          Виталик взял стакан и выпил. И ещё больше закружились в голове мысли, и ещё резче стало вырисовывать воображение фантастические картины о желаемом и невещественном.
- Чё уставился?
- А чего – нельзя?
- Ну, смотри, смотри. Может, чего и углядишь.
          Федя уже не стеснялся. Он не ходил в дальние кусты. «Отливать», оказалось, можно и тут – рядом. И гром не гремит, от возмущения…
- Всё, что ли? – спросила Катька.
- Всё.
- Обед окончен, приступаем к эвакуации, - объявил Федя и стал
выбираться из ямы на дневную поверхность.
Хохлов забросил пустую бутылку в мусорную кучу и повесил стакан на ветку.
- Пошли, - сказал он.
          Компания последовала за предложением Хохлова. Но выполнить чётко одну и ту же операцию, отдельные члены дружной компании, не могли, и их пришлось вытаскивать на руках.
- Быстрей, быстрей, - подгонял Хохлов, - Опаздываем. Шевелитесь.
- Да мы сейчас. Мы быстро.
          А Виталик продолжал смотреть на Ленку. Ленка, будто, заменила ему всю панораму жизни. От чего бы это?…
На урок они опоздали. И получили выговор, и получили предупреждение, и получили справку с отметкой, но…
Виталик лежал на кровати и улыбался. А перед его глазами, как в кино, стояла Ленка… Ленка? Да – событие. И случится же такое. И с чего бы это?

                *   *   *            

Кружит и кружит мелодия. Огромный шар висит в небе и этот шар называется солнцем. Он уже не греет. Но оно есть и никуда от него не денешься. А мелодия кружится и кружится в ушах. Мелодия тихая и приятная. Падают звуки с высот своих на землю и на земле, разлетаясь на тысячи осколков, оседают в глубине асфальта, в пустоте домов. Звуки. Звуки музыки. Музыка сердца, музыка солнца.
Квадратные окна, квадратные лица. Или овальные лица? Какая, собственно, разница. Пусть будут хоть какие лица, пусть хоть какие фигуры. Не имеет значения облик людей, встречающихся по пути. Все они одинаково дороги и любимы. Всех людей хочется обнять и сказать им, что-то хорошее, красивое, тёплое.
Какой сегодня день? Осенний? Нет, нет, – это на календаре осень, а на самом деле сейчас весна. Или… Какая весна? – Обыкновенная. Весна в душе бесится – и всё тут. И ничего с ней не сделать. Хоть лопни!
Материальный мир перестал существовать, только песня звучит в воздухе. И нет больше ничего. Но какая это прекрасная песня! Нет нот и нет ритма. Но как хорошо в груди! Как прекрасен мир вокруг! Отчего вчера ничего не было? Почему мир вчера казался серым и неприглядным? Почему он стал совершенно другим? Что случилось?
Ах, да! Любовь…
Кружится мелодия, летит над головой, уносится в пустоту и наполняет эту пустоту значением. А жизнь идёт, спешит.
Рабочая суббота. Предпраздничная. Виталик работал во вторую смену и немного опоздал. Пропуск Виталику выдали, но и натацию пришлось выслушать.
- Празднуешь уже? – угрожающе спросил механик.
- Не-а.
          Мастер был более категоричен:
- Выпивши, наверно.
- Нет.
- А чего шатаешься?
          Где тут объяснишь, что с тобой происходит.
- Не шатаюсь я, - Виталик выпрямился и придал своему голосу
серьёзный тон.
- Ладно. На первый раз простительно, - подумав, произнёс механик, -
Но на будущее помни – на работу опаздывать нельзя. А сейчас иди работай.
Виталик кивнул головой. Он был готов для любой работы. И ему нашли работу, – послали убирать мусор на заводской территории.
Вооружившись лопатой и куском ветоши, Виталик отправился в район свалки металлолома. Работа, конечно, скромная – убрать прицеховой двор и облагородить свалку. Наряд, так себе. Но объём мог привести в уныние.
Но глаза боятся, а руки делают. Руки у Виталика оказались настолько расторопными, что не успела его голова основательно по переживать на тему справедливости или не справедливости наказаний, как исчезли тяжёлые болванки, а мелочь перелетела с места своей лёжки в большой бак, на котором тускнела надпись: «Металлические отходы».
Прошёл час. Первая серость появилась в воздухе. А двор уже отсвечивал праздничной чистотой.
«Вот и всё», - подумал Виталик, положил лопату на асфальт, сам сел на железный ящик с бракованными заготовками и достал пачку сигарет.
Дым побежал от прикуренного конца вверх и налетевший порывистый осенний ветер подхватил его и понёс к проплывающим серым облакам и пролетающим одиноким птицам.
Виталик курил и вокруг его головы парил приятный туман самообмана и мечты.
«Какая она красивая и какая…»
Дух захватывало, и в голову лезла всякая чепуха.
Виталик докурил сигарету, затоптал окурок и поднялся с ящика. Работа выполнена, дело сделано. Можно сдавать инструмент и – вероятно – отправляться домой. Но что-то мешало Виталику поступить так. Что-то держало его тут и не хотелось уходить в открытый и манящий город.
Виталик посмотрел на небо, на суровые заводские корпуса и, неспешным шагом, двинулся к лестнице на крышу.
С крышей Виталика познакомил Миша Полыгалов. И с тех пор крыша цехового корпуса стала одной из излюбленных мест отдыха. Слесаря туда допускались, – они чистили эту самую крышу. Но какая панорама открывалась с этой башенной высоты! А какая тишина вокруг! И главное – крыша была единственным местом на заводе, где можно отдохнуть, помечтать и никто об этом не узнает – даже вездесущий механик.
Виталик миновал последний лестничный пролёт и, взойдя на маленький приступок, потянул дверь на себя. Дверь на крышу открылась.
Виталик шагнул на осмолённую крышу, и ветер сразу растрепал ему волосы, шлёпнул в лицо прохладой и понёсся дальше – в путь-дорогу.
- Красота!
          Виталик сказал слово, и ему захотелось не только говорить и кричать слова, но и петь. Петь так, чтобы земля услышала песню счастливого человека, чтобы небо порадовалось, вместе с ним и чтобы сердце билось так же привольно, как этот ветер летает, не зная устали и регламента.
И Виталик запел:
Ты вспомни день,
Когда с тобой мы были рядом.
Ты вспомни свет,
Что нам слепил глаза.
Мне не забыть былого
                Звездопада,
Мне не забыть прошедшего года.

Погоди – не уходи.
Обернись на этот белый свет.
В мои глаза ты посмотри
И там найдёшь любви привет.

Растаял свет,
Погасли звёзды в небе,
И навсегда забыла ты меня,
А я один гуляю по планете,
Воспоминанья и печаль гоня.

Погоди – не уходи,
Обернись на этот белый свет.
В мои глаза ты посмотри,
И там найдёшь любви привет.

Звезда зажгётся,
Чудным белым светом,
Кому-то в сердце счастье зароня,
Но что за радость
                В чуде
                Звёздном этом:
Ведь потерял любовь и счастье я.

Погоди – не уходи,
          Обернись на этот белый свет.
В мои глаза ты посмотри,
И там найдёшь любви привет.

Крыша молчанием ответила на призыв молодого сердца. Крыша не поняла слов, слетевших с магнитофонной плёнки, и повторённых губами, тихим голосом. Для древней крыши не понятен современный «рок». Ей бы про извозчиков или про первый аэроплан. А тут…
Виталик прошёл по упругой поверхности крыши, пнул деревянный ящик, стоящий на пути и вновь достал сигарету.
На крыше стояла будка. Будка эта закрывала вентиляционную трубу. И в будке этой всегда пряталось тепло. Виталик подошёл к будке и сел в струю тёплого воздуха.
Дым полетел в небо. Сердце радовалось жизни.
«Лена, Лена. Скоро всё начнётся. Я верю в тебя и верю в себя. Я верю в нас. Зачем недоговаривать? Ну, вот – с собой уже стал разговаривать. Ничего – бывает. Пройдёт. А может не пройдёт? Что такое: Я умер, как художник – я влюбился, забылся сном безумства и затих. Мечтаю, да! Мечтаю, – чтобы сбылся мой сон безумства, как прекрасный стих! Ха! Что это? Стихи? Зачем они мне теперь? если я и без них, как рифма скользящая? Нет. Со стихами надо кончать…»
А в ушах: «Только ты, только ты, только ты…» Только Ленка и больше никого. И в душе чистота, и в голове… И Ленка.
Виталик докурил сигарету и достал ещё одну штуку. Ему не хотелось прерывать естественный поток мысли. В конце концов, надо выяснить, что такое любовь. А, узнав – решить, что делать.
Глаза Виталика смотрели на кровавый закат и, покорённые, не могли оторваться от величия природного творения и гениальной простоты картины.
Чёрные облака наползали на солнце и рёбрами своими закрывали часть неба. Раздавленное солнце умирало. Оно раскидало свои красные мазки по всему небу, и места не было свободного от его прощального света. Река переливалась в вечерних сумерках. Её синева переползала в свинцовость. На востоке наступила ночь. Если смотреть туда, то можно видеть звёзды на заатмосферном небе. А на западе ещё вечер. Солнце там. Ночь и день. Солнце и луна. Вот они встретились, вот пожали друг другу руки и распрощались. День сдал вахту ночи. Ночь приняла вахту, и добровольцы ночные – звёзды – засияли над головой. Так было всегда. Таков закон природы. И так будет всегда – таков закон жизни.

                Часть 3

На столе лежали листы бумаги. Листы эти занимали всё свободное место, они теснились вокруг центральной горы и расползались от неё в разные стороны. Листы говорили о себе написанными на них строчками, они заявляли о своём существовании. Но никто не слушал заявление на жизнесуществование этих листов. Железная рука брала эти листы и, спустя считанные секунды, безжалостные пальцы разрывали их на две половины и бросали эти измятые, умервщлённые половинки под стол, в груду отходов, в свалку мусора.
Виталик сидел на стуле, перекинув ногу на ногу, и просматривал многолистный материал.
«Ерунда, дрянь, пакость», - однородная оценка приветствовала каждый вновь представший для созерцания лист бумаги. Виталик просматривал содержимое листа, а потом рвал его пополам. Незачем хламу занимать полезную площадь. Виталик «уничтожал прошлое». Все былые записи, заметки, «творения» - судились сейчас самым строгим, – такой только есть на свете – судом, и после односложного приговора, подвергались экзекуции.
Гора на столе уменьшалась, а под столом росла.
Я перепутал день и ночь.
Луна яйцом разбитым,
Она чем может мне помочь,
В своём сиянье сытом?

А жизнь ясна, как белый день
И деньги валят с неба.
Весна. Цветёт во всю сирень.
Она мне не потреба.

Бущует ветер, мерзок свет.
Трава – зелёным горем.
Я нарушаю свой запрет:
Вино глотаю морем.

И я забыл свой идеал.
Теперь картина сера.
Я всё давно уже сказал,
И жизнь теперь – афера.

Виталик усмехнулся: «Пакость». Разорванный лист полетел под стол и его место занял другой листок. На этом листке была нарисована потешная, карикатурная физиономия, а под этой физиономией крупными буквами было написано:
Я оптимист,
Всегда лучист
Душой и телом вечно чист.
И вы не верьте
                Буд-то я
Какой-то чёрный писсимист.

«Смысла нет», - подумал Виталик и его пальцы, с усердием, разорвали тонкий лист нелинованной бумаги.
Следующим подсудимым являлась обыкновенная ученическая тетрадка, в клеточку, с синей обложкой. Виталик раскрыл тетрадку, и стал читать заметки и наброски, описывающие людей, их характеры, поведение и наиболее популярные выражения, которые они любят употреблять.
«Человек произошёл от человека. Обезьяна осталась обезьяной. Человек, не царь природы. Человек – продукт случайного везения…Человек ничего не значит без своего придатка. Всё человеческое тело работает на придаток. Тело без придатка – кусок живого мяса… Человек должен любить, всё же остальное – это наносной мусор. Без мусора человек может обойтись, а вот без инстинкта размножения, который облагорожен человеком и назван любовью, – человек не может обойтись… Мозг человеческий очень консервативен, по этому, он никогда не воспринимает то, что ему непонятно или то, что он не желает воспринимать. Пробить барьер непонимания в человеческом сознании можно только при помощи неоспоримых фактов. А если у тебя нет фактов, то и незачем суваться со своими теориями к человеческой толпе: тебя не поймут и объявят сумасшедшим... Дьявол повелевает человеком, потому что человек боится дьявола. А боится он дьявола потому что не может понять дьявольскую сущность. Этим качеством пользуются разные аферисты для своих дел, – страх перед неведомым всё спишет… Он говорит: «убью». Сосед не верит. Он убил, сосед умер, но так и не поверил, что его могут убить… Смерть проста. Её наступления не замечаешь. Вот был ты, видел всё, ощущал, – и нет тебя. Даже боли не почувствуешь. Вот так! А? Ходить по земле, дышать, повторять известный цикл жизни – а кому это нужно? Страшно… Лучше смеяться, чем плакать. Так почему мы не смеёмся? Нервы – это посланцы безопасности. Если что не так – они срабатывают и мы чувствуем боль или радость и уже по этой боли определяем, что же произошло: то ли горе, то ли счастье…»
И ещё, и ещё. Вся тетрадь исписана неровными буквами. Чего тут только нет! И мысли, и изречения, и сомнения, и откровения… Виталик дочитал тетрадь до конца, закрыл её, задумался.
«А ведь есть тут что-то, - подумалось неожиданно, - Да так – ерунда. Ничего стоящего не может быть в мёртвой бумаге. Ни к чему! Да, правильно. Так и должно быть. Нечего думать».
Пальцы с остервенением сжали тетрадь и ладони разорвали её на две половинки. Потом пальцы переменили положение, сложили две разорванные половинки вместе и ладони разорвали тетрадные страницы вторично. Мелкие обрывки полетели под стол «Чушь», - мелькнуло в голове и со стола на суд явилась очередная порция «размышлений и наблюдения».
Под солнцем мы живём,
Гуляем, спим, жуём.
Хохочем до упаду,
Как в клетках зоосада.

Но радоваться рано –
Планета наша пьяна.
Мы сами избираем
Пути. И в жизнь играем.

А кто играет, – знает,
Что всё же проиграет.
И кто ворует, - знает,
Что всё равно поймают.

У жизни нет закона,
Расписанной дороги.
И нет победы звона –
О, люди, вы не боги!

Далее Виталик читать не стал. Разорванные, умерщвлённые листы бумаги, полетели под стол. Что ещё? Что? Многочасовое уничтожение подходит к концу. Виталик понимает – прошлое надо убрать, выкинуть, вычеркнуть из памяти. «Мелко, всё мелко», - в голове одна мысль. В голове одна идея. А дальше – пустота. Уничтожать, рвать, убивать бумагу. Без гибели прошлого невозможно будущее. А Виталик хочет заглянуть в будущее, он хочет создать будущее, он знает, как его создать и не отступит от задуманного.
Упорный труд вознаграждается. Ещё утром на столе лежала гора бумаги, а под столом пустота и чистота сияли. Вечерние сумерки бросили свой отблеск на море бумаги, бушевавшее по полу, а на столе мелькали лишь отдельные листочки. Судилище подходило к концу.
«Неужели я написал столько макулатуры? – подумал Виталик, - Один хлам. И зачем я брался за дело, которое не знаю? Но теперь всё изменится. Теперь я знаю, что надо делать, и как надо делать. Я исправлюсь. Я всё сделаю. Напишу новое, напишу лучшее. А весь этот мусор убить надо, чтобы не мешался. Быстрее. Вроде не так много осталось. Хорошо. Так его…»
Виталик разорвал очередную тетрадь, бросил её на пол, а пальцы уже тянулись за новой жертвой.
«Кончай» – сказал Андрей,
И стог сгорел печально.
И стало всем теплей,
Чем было изначально.

А ночь была темна,
И звёзды всё пылали,
И чья была вина,
Что были мы в печали?

И нам хотелось спать,
Но ждали мы чего-то.
Пора бы нам узнать,
Что к лучшему икота.

А стог уже сгорел –
Трава была сухая.
На нас с небес смотрел
Кусок луны, кивая.

Курить? Чего курить –
Курить – и то устали.
Пора бы всё забыть.
Как долго мы не спали!

«Пришли» – сказал Андрей.
Да, мы пришли – остыли.
Не пой, – струну жалей.
Слова в мозгу застыли.

Ну, вот и всё –
Пора в постель.
Затушим сигареты.
Была места. Потом Апрель.
Зима сгорает летом.

Пальцы судорожно разрывают лист. Обрывки летят на пол. В нетерпеливом раздражении, Виталик хватает целую стопку листов, и, не читая, разрывает её пополам. Потом на пол летят все иные листочки, бумажки и тетрадки. На столе становится пустынно. Виталик торопливо хватает руками последний листок и читает:
Какая красота!
Какая ночь – смотри!
Пропала суета,
Глаза возьми, протри.

Прошёл вчерашний день.
Ну, бог с ним, ерунда.
Забрось за кресло лень,
Вот посмотри – вода.

А звёзды, нет, взгляни!
Луна, куда же ты?
Возьми её, возьми,
С собою забери.

Природа. Ночь и ты.
Я падаю в траву.
Окутали цветы
Больную голову.

А, может, всё прошло?
Зачем же. Я ведь тут.
Мне в жизни не везло
Вокруг цветы цветут.

А, может, быть они
С какого-то холма?
Попробуй, догони
Печальные слова.

«Ерундистика», - жесткий и короткий приговор. Пальцы рвут листок на мелкие составные части. Всё! Больше ничего нет! Виталик откинулся на стуле и осмотрел комнату. Его передёрнуло. Комната, казалось, сейчас захлебнётся и утонет в этом великом бумажном море. «К чёрту!» - чуть не выкрикнул Виталик и вскочил со стула. Надо спасать собственную комнату. Надо действовать.
Виталик ринулся в ванную комнату, схватил там два пустых ведра и вернулся к жертвеннику. Надо спешить. Никак нельзя медлить. Никак нельзя позволить каким-то бесполезным бумажкам поработить целого человека, человека, который ненавидит все эти бумажки, весь этот «мусор».
Виталик сгрёб бумажные обрывки и обрезки в один массив и стал собирать «прошлое» в вёдра. Бумага струилась между пальцев, она вырывалась, она вытекала и убегала. Но жестокие и твёрдые суставы ловили её, возвращали, утрамбовывали, запихивали – и надежды кончились, испарились. Чему суждено случиться, то и будет.
С великим трудом Виталик разместил бумажную гору в два эмалированных ведра. Вот и всё. Для завершения картины последний штрих остался. Одевшись и взяв вёдра в руки, Виталик вышел из квартиры, и захлопнул дверь. Несколько лестничных пролётов – и ноги сами выносят на улицу. Темно.
Вечер. В глухом заросшем дворе тихо. Людей нет. Виталик ушёл в дальний угол двора. Остановился. Поставил вёдра на землю. Пошарил в кармане, достал спички.
Оба ведра упали от удара ноги. Виталик опрокинул вёдра на землю и выскреб из них всё до последнего обрывка. Куча на земле образовалась большая. «У, чёрт!» – выругался Виталик и отставил опустошённые вёдра далеко в сторону.
Спичка зажглась сразу. Виталик поднёс её к бумаге и внимательно смотрел на первые вспыхнувшие буквы. Обрывок бумажного листа искорёжился, и буквы почернели. Пламя охватило груду. Виталик бросил обгоревшую спичку в костёр и отошёл.
Хорошо горит бумага. Быстрое, яркое пламя. Один ослепительный миг. Одно мгновение. Один порыв тепла – и всё сгорело, ничего больше нет. Как просто – сгоревшая жизнь за одно мгновение. И главное – никакого следа не остаётся, кроме корки жидкого пепла – до первого дождя.
Виталику захотелось курить. Он достал из кармана сигарету и потянулся за спичками. Но прихотливая мысль мелькнула в мозгу и спички были оставлены в покое. Виталик подошёл к догорающему костру, наклонился над ним, взял в руки горящую бумажку и прикурил от неё. Дым рванулся в горло, и захотелось прокашляться. Но Виталик сдержался, бросил бумажку в огонь и опять отошёл в сторону.
Мыслей не было. И сожаления не было. Сгорело и сгорело – что жалеть? Прощание с прошлым закончено. Нет больше его. Пепел только остался. Сгорело прошлое. Да и было ли оно на самом деле?

                *   *   *            

Они вышли колонной. Двери хлопнули за спиной салютом, благославляя компанию на удачное путешествие.
- Пошли.
          Дорога осталась за спиной. Шли с лёгким возбуждающим разговором. И чем ближе к цели путешествия, – тем оживлённей становится беседа. Когда показались стены бара, разговор достиг апогея:
- Это ещё что, а вот я помню…
- И тогда заяц говорит ему: «Ешь!» Щёлк – в пистолете патроны
Кончились и в это время медведь из кустов вылазит. Щёлк, щёлк – «…а ни то я сам его съем…».
Виталику было хорошо. Но желание ещё больше взбодрить себя -  ускоряло шаг и неминуемо приближало к бару.
Ничто в мире не делается просто так. И на всё есть свои причины. Если Феде нужны градусы, для одурения, то Виталик ищет в тех градусах радость. В конце концов, – молодость не порочна. Это общество меняет душу в положительную или отрицательную сторону. Это общество гордится за успех и взлёт своего представителя. И это общество должно нести ответственность за искалеченную жизнь живущего рядом. Молодость же – сама по себе – невинна. Человек не рождается преступником, так же как не рождается он и гением. Как примет сообщество в свои ряды нового человека – таким он и вырастет. Примет враждебно – озлобится человек. Примет радушно – и раскроется в человеке его лучшая сторона, разовьются способности, и будет человек расти на радость всем и радовать своими достижениями.
… Пивной бар переполнен. Время обеда в учреждениях и организациях. Люди прибывают. Перед разливом стоит длинная очередь. Люди прибывают. Перед разливом стоит длинная очередь. Люди возбуждены, – в предчувствии сглатывают слюну. Накурено. Уборщица выгоняет курящих на улицу, но те только машут рукой и выражаются крепко. Общее благодушие и сосредоточенное антивосприятие мира. Благодать!
Компания заняла очередь ровной шеренгой. Бармен – опытный человек. Кружки, сверкая, перемещались из мойки на разлив и от разлива в руки торопящихся клиентов.
- Рупь готовь, - предупредил Виталика Вовка.
- Знаю, - кивнул головой Виталик и достал железный рубль.
          Хохлов поволок свои кружки к стойке, Федя расплачивался за своё приобретение, Мутнов держал на виду бармена свой рубль и бармен одной рукой отсчитывал копейки мелочи Феде, а другой наполнял кружки для Мутнова. Виталик мотнул головой, и когда подошла его очередь, бросил рубль на тарелку, под руку бармена, напомнил:
- Пива.
          Бармен сгрёб рубль, бросил на тарелку восемь копеек сдачи, и в то же мгновение в руках у Виталика оказались две кружки, наполненные до краёв и бутерброд с колбасой.
- Следующий, - бросил бармен, и очередь убавилась ещё на одного
человека.
- Хороший день сегодня, - сказал Виталик, ставя кружки на стойку.
- Ничего себе, - пробурчал Федя, допивая из первой кружки.
- Слушай анекдот, - предложил Вовка Мутнов, - Значит, один татарин
Решил заняться коммерцией, накупил ящиков с пивом и вылетел на вертолёте в пустыню. Сел, где караван проходит, и где воды совсем нет, – и ждёт, прибыль подсчитывает. Раз, значит, один караван проходит. Люди все в пыли, от жажды из памяти выпадают, но пива никто не берёт. Прошёл караван. Ладно. Другой идёт – та же история. Третий караван идёт. Верблюды еле тащатся, погонщики уже на ногах стоять не могут, а пиво всё равно никто не берёт. «Что такое, - думает татарин, - Пить хотят, а пива не берут… Спросить надо». И спрашивает у последнего погонщика: «Слушай, почему пиво не берёшь, пить, что ли не хочешь?» – «Пиво в пустыне? – это мираж!»
Компания хохотнула, и Федя стал рассказывать анекдоты из своего репертуара.
Виталик обвёл бар взглядом и отключился от мира. В голове появилась мысль: «Зачем всё это надо? – и другая мысль выползла на свет – успокаивающая – А какая разница? Живи, как живёшь, а там видно будет». Но что-то тревожит, что-то мешает спокойно отдыхать и предаваться удовольствию. Что? Может, самосознание, а может ещё там что-то. Глупо думать, что в мире всё можно изменить, но и отказаться от действия так же обидно, – зачем живёшь тогда? Слова какие-то, дела, какие-то. Всё шумит, всё несётся… А смысл? Ты пыль, ты мелкая травинка в большом и прекрасном мире. Кто же это такую мысль высказал? Кому такое в голову пришло?
- Ты чего – спишь?
          Виталик почувствовал толчок в бок и повернул голову. Вовка подмаргивал ему глазом, и кивнул головой в сторону противоположной стойки.
- Наши уже здесь.
          Виталик повернул голову и присвистнул. У противоположной стойки стояли девчонки и с ними Ленка.
- Дела!
          Возле компании девчонок уже нарисовался Федя и Хохлов, подхватив свою кружку, направился туда.
- По-ошли, - выдохнул Мутнов.
- Угу, - согласился Виталик и пошёл за всеми остальными. Его
желание, кажется, начинает сбываться. Хотя…
- Привет, мальчики! Каким ветром?… - игривые глаза, короткий смех
и вызывающий тон. Что же может быть пленительней этого?
- Здоров, тётка, почём торгуешь?
- Ты, Федя, дура-ак.
- А я и не скрываю.
- С ним всё ясно.
- Ты, Катька, уже чего – вмазала, что ли?
- Не-а. Я покурила.
- Тогда с тобой всё ясно.
          Разговор завязался, и слова потеряли своё значение. Кто больше сальностей и подколов выскажет, тот и на коне. «Ура! Ура! Пришла пора балдеть, и веселиться. Уходят в отпуск доктора – им нечем поживиться». Приколы и смех – что ещё можно ожидать от семнадцати-восемнадцатилетних молодых людей, которые долго сидели взаперти душных классов и выбрались на волю и вздохнули воздухом молодости и свободы? Воздержание требует противоядия, для того, что бы уравновесить жизненное восприятие и насытить его признаками реальной жизни. Закон равновесия должен выполняться, а иначе может случиться перекос и сгинет нечто в пустоте ни за грош, а может и того за меньше.
Нельзя всё время объедаться сладостями. Должно быть в рационе и горькое и солёное. Многообразна жизнь, мозаична. Чем, полнее день заполнен, тем бесконечней он кажется. Чем больше в жизни событий в жизни событий произошло, тем бесконечней она представляется. Продлить жизнь? Пожалуйста! Заполни её событиями, и ты проживёшь очень длинную жизнь. Однако, вопрос: а как же однообразие? Как? Очень просто. Когда объедаешься, чем-то одним, то в конце концов, в организме скапливается критическая масса, которая рано или поздно, среагирует и произойдёт выброс, в следствии, которого можно, даже, умереть, а уж о том, как болезни накинутся на тело ослабленное, и говорить нечего – обязательно вцепится какая-нибудь зараза и попробуй потом от неё отделаться!
Так что – чем больше многообразия, тем ценнее жизнь. Просто?
- Ты дуешь, прямо, как в трубу выливаешь, - замечание Хохлова
относилось к Ленке.
- Да что ты?…
- Ей богу – честно говорю. Что б на месте упасть. Во, – зуб даю!
          Вовка дёрнул свой зуб и тут же ухватился за свою кружку. Стало смешно.
- А чего? – предложил Федя, - Может, двинем куда-нибудь?
- Можешь двигать, а нам в другую сторону, - коротко бросила Ленка.
- Это почему так?
- Да вот так. И будет после дождичка в четверг.
          Федя хотел что-то добавить, но у него ничего не получилось, и Федя обиделся.
Пиво допили. Из бара обе компании вышли одновременно.
- В школу?
- В школу.
- Тогда нам по пути.

                *   *   *          

Виталик сначала отстал, но потом догнал компанию и вклинился в неё. Настроение у него было приподнятое, и порывы ветра, неумолимо, толкали его к Ленке.
Обе компании соединились, смешались, разбились на группы, и повелись разговоры, и подвыпившие мудрецы глаголили истины, и подвыпившие слушатели внимали им.
- У нас коляктив хороший, - распинался Федя, - И все по монтажу –
Где посижу, где полежу. Вот только Ленки нам не хватает для полного счастья. А, как, Ленок, согласна?
- Давай, давай, в кулачок, если очень хочется, - смеялась Ленка и
Кошачьей улыбкой всколыхнула в Виталике что-то… Ему захотелось поцеловать Ленку в румяную щёку, и он сделал пару шагов навстречу своему желанию.
Хохлов выступал с не меньшей активностью.
- Я тебе честно говорю. Да, что б я! Ни-ни. Раз я сказал, значит –
Закон. Серьёзно говорю. У нас только так и бывает.
Хохлов рассказывал разные истории из своей трудовой жизни, но Федя не давал ему развернуться во всю ивановскую, так как сам желал показать себя и строчил один сальный анекдот за другим, и сам смеялся громче всех.
Виталик слушал, смотрел. Как все – таков закон компании. Индивидумы компании не нужны. По этому, все компании однородны и равны, по своей сущности, - будь то компания академиков или компания школьников-первоклассников. И по-тому же закону – в компании все товарищи, так как уже говорилось, что чужака компания выгоняет, а самовлюблённую личность – попросту – не принимает в свои ряды. Но – момент! Есть компании самовлюблённых и самолюбивых людей. Они блистают друг перед другом своей мудростью или глупостью, чему и рады беспредельно. Но и такие компании однородны, так как состоят из однотипных людей. Общий баланс не нарушается. А правила человеческих отношений остаются… Да и к чему разбираться в таких тонкостях?
Опять перешли дорогу. Здание школы нависло над головами.
- А мне всё равно, - разошёлся Федя, - Что учиться, что лечиться. Мне
всё равно.
- Уже лечился, - иронично произнесла Светка.
- Заметно, - подхватила Ленка.
- А это оскорбление, - Федя зло усмехнулся и один его ус поднялся и
стал короче и выше другого.
- Совсем, как бандит, - заключила Ленка.
          Компания собралась у дверей школы. Отставшие подходили. Все закурили.
- Хорош табак, - вдыхая «Приму», местного производства, похвалил
Хохлов, - Вот чего только не курил, а лучше нашей «Примы» ничего не попадалось.
- Это точно, - согласился подошедший Мутнов, - Всё в магазине есть,
а «Примы» никогда нет. Дефицит. Все любят «Приму».
- «Беломор» тоже любят, - вставил слово Федя.
          Компания собралась в полном составе, и Катька спросила, – а у кого? – выпуская дым трубочкой:
- А чего – уроки ещё не наступили?
- Пойдём в школу, - предложил Хохлов.
          Толпа рванулась в школьное здание. Виталик решил остаться на улице. С любовью ничего не получалось, и захотелось побыть одному.
«Всё ни к чему» – одна мысль. И стало от той мысли тоскливо и неуютно.
- Прикурить, что ли, дай!
          Виталик обернулся и увидел Ленку с сигаретой в руках. Она смотрела на него и ждала.
- Ну?
          Виталик достал из кармана коробок и протянул его Ленке.
- Мерси.
          Ленка достала спичку, чиркнула, вспыхнул огонёк. Виталик смотрел не отрываясь. «Действовать надо», - мелькнула мысль и другая выплыла с противоположного полюса разума: «А как?» Но… Виталик ринулся в наступление.
- Хороший день сегодня.
- А?
- Заглотнуть что-нибудь надо.
- Что?
- Да, – говорю, – надоело в школу эту ходить.
- Ну, и не ходи.
- Да, весёлое дело. Сходить бы куда-нибудь.
- Э-э?
- И я так думаю.
- Говори, что надо, - рассердилась Ленка, - Чего тянуть? Что тебе
надо?
- Ничего.
- Ну, и свали.
          Ленка отвернулась и стала возбуждённо дымить в небо. Виталик пожал плечами и достал из пачки новую сигарету. Прикурил. Стало ещё более грустно.
На щеку упала снежинка. Виталик вздрогнул. С неба пошёл снег. Сухой, зимний снег. Первый, настоящий в этом году. Виталик поёжился и оглянулся. Они стояли вдвоём у школьного забора, и никого вокруг не было. Только с неба падал этот холодный белый снег. И запах от него шёл чужой, незнакомый и новый. И всё вокруг было чёрно-белым.
Сейчас надо что-то сказать, что-то сделать, но что? Виталик опустил голову.
Ленка курила, смотрела в небо, думала неизвестно о чём и совершенно не обращала внимания на Виталика.
«Кто она, что она?»
Снежинки падали на руки, щёки, останавливались на ресницах и исчезали навсегда, превращаясь в невидимые струйки пара. Под ногами шуршала мороженая Земля и скрипела, при каждом движении, ледяная корка на лужицах.
Ленка бросила сигарету за ограду, мельком посмотрела на Виталика. Из школы вырвался режущий слух звонок, который приглашал учащихся занять свои места в классах.
- Пошли, что ли, - обронила Ленка и двинулась к школьной двери.

                *   *   *

День кончился. Улица заполнена народом. Люди спешат по своим делам. А кто-то и не спешит, а просто гуляет по улице и отдыхает. Кафе переполнены.
Обыкновенный вечер, после обычного дня.
Виталик выстукивал на асфальте ритм, дымил сигаретой и мечтал. Но мечты были так себе… Только что расстался с Мишкой, да и Ленка из головы не выходит.
Мишка уехал сразу, без задержек. Даже проститься, толком не успели. Небольшую группу стриженых ребят посадили в поезд – и все прощания. Конечно, – провожающие были, но это совсем не то, что два месяца назад. Торжественности – ноль. И ожидания томительного столько же. Отправили без фанфар. По деловому. Уехал Мишка, но он вернётся. Обязательно вернётся.
Улица кончилась, и унылые дома сменились опустошённым сквером.
Хороша зима в самом своём начале. Какая свежесть! Снег не имеет шероховатости крупнопомолотой соли; он гладок и свеж. Белая сказка. Белая нежность. Белизна. И веселье радует душу. Какая бы грусть и тоска не тревожили мозг, – свежий снег прогонит и неуверенность и сомнение. Злокачественные недуги противопоказаны юности и силе. Порок и проказа не свойственны новорождённому. Всё будет потом, впереди. А пока же радоваться надо, смотреть на жизнь через розовые очки и ни о чём не беспокоиться. Пусть беспокойства сами придут – незачем их подбадривать и подгонять.
Виталик пересёк сквер и оказался возле бетонного парапета. Панорама реки лежала под его ногами. Река, спокойная и смирённая, лежала под тонким слоем льда и засыпала долгим зимним сном. Слабели артерии водного потока, сковывались струи и перекаты. Мельчало русло.
С неба пошёл снег. Но это были не снежинки, не мелкий снег, а самый настоящий снежный поток – зимний, долговременный.
Отболело сердце, отболело.
Опустились руки навсегда.
Что в душе пылало, – догорело,
И любовь, и радость и тоска.

Облака плывут в строю печальном,
Засыпая в небе длинным сном.
А в краю, за лесом очень дальним,
Обветшал, упал мой старый дом.

И река, угрюмая, седая,
Снегом покрывается на век.
Замерзает осень золотая,
Отбивая радость у калек.

Я и сам стою, тебя не слыша.
Юность-старость переходит в смерть.
Надо мной теперь чужая крыша,
Как у гроба. Верь теперь, не верь.

У дороги мрачные изгибы,
Лес стоит, как чёрная стена.
И седеют смёрзшиеся глыбы,
И приходит матушка зима.

Виталик улыбнулся. Почему-то в голову пришли именно эти – написанные два года назад – стихи. Но почему-то стало хорошо от этого простенького стихотворения, уютно и тихо. Повеяло спокойствием. Нервное напряжение спало.
Виталик прохаживался по пустынной набережной, смотрел на реку и улыбался. Хорошо было – спокойно. И ничего не хотелось делать.
Однако – веселью всегда приходит конец. Приходит конец и безмятежность. Шаг за шагом, скрип за скрипом. Ритм, пауза, толчок, шаг. Окружающее подчиняется ритму. Окружающее зависит от ритма. Вот и мысли приняли ритмическую основу и толково принялись работать.
«Что есть жизнь? Я сам и есть жизнь. По этому я должен следовать своему закону жизни и жить, так как хочу. А хочу я немногого. Я хочу видеть Ленку своей женой. И всего-то? Так точно! И в чём же дело? В чём дело? Стена стоит между мною, и ею. Какая, к чёрту, стена? Тупик. И в этот тупик, со звоном, въехал мой паровоз и встал. Куда встал? Да туда же – в бестолковость. Вот как?»
Виталик прибавил скорости и закурил очередную сигарету. Снег хрустел под ногами. Снег падал сверху, а мозг продолжал раскручивать ленту мысли.
«Я не знаю, что делать, и мне что-то не хватает. Но что? Решимости? Может быть. И где её взять, если её нет? Хотя – говорят – решимость можно выработать. Для этого надо чёрной, самой тёмной ночью, в году, желательно осенью, выйти из дома, дойти пешком до ближайшего кладбища, и вколотить гвоздь в один из старых крестов. Желательно, при этом, прибить к кресту часть своей одежды, одетой на тело. После всего комплекса моциона, нужно пальцами вытащить гвоздь из креста, и, не оборачиваясь, тихим шагом, уйти с кладбища. Всё очень просто! Знающие люди говорили, – значит так и было. Они говорили: если не тронешься мозгами, и не станешь заи-икой, то, несомненно, воспитаешь в себе решимость, да ещё какую! Говорят, таким пробивным человеком станешь, что головой стены можно будет пробивать. Стоит только попробовать…»
Виталик усмехнулся, остановился и выпустил дым из ноздрей. Ему стало смешно от нарисовавшейся картины.
«Нет. Это не по мне. Я не консерватор. В приметы не верю. Только вот котов чёрных не уважаю. Не солидные они какие-то. На тряпку половую похожи. Во жизнь пошла!
И всё же – что делать?»
Вопрос актуален и прям. А в голову ничего умного не приходит. Какие-то обрывки анекдотов, присвисты и отсвисты. В голове куча мыслей, хлам идей и ничего путного. Проигравший выбывает. Простое и логическое правило жизни. И никуда от него не денешься. Если сам взять не можешь – возьмут другие. А ты потом не жалуйся. Затопчут, – значит за дело. Пнуть, за просто так – ещё могут. А вот ласкать за бездеятельность никто не будет. Сколько не жди – хоть всю свою жизнь – всё равно номер останется голым. Каждому своё. Свист, с приплясом и фига на блюде, а не счастье. И каждый получит своё, если этого пожелает. Сомнений нет.
Если есть сомнения, значит следует их прогнать. Без веры в положительный конечный результат, какой же результат может быть положительным?
«Итак, я прогнал все свои сомнения и приступаю к делу. Что мне необходимо для победы? Жизнь прекрасна и следует приложить усилие, как красота жизни попадёт тебе в руки. И я сделаю такое усилие. Не будь я…»
Виталик воинственно выбросил недокуренную сигарету и зашагал в сторону города. Он ощущал в себе силы и знал, как эти силы применить.

                *   *   *   

В класс пришёл новый ученик. Он зашёл, оглянулся и, увидя пустое место, рядом с Виталиком, подошёл и сказал:
- Подвинься.
          Виталик подвинулся. А почему бы и нет? Виталик пересел на пустующее место. Незнакомец сел на место Виталика. И к концу урока они уже познакомились.
Нового ученика звали Альбертом. Он только, что отслужил в армии, и как ветеран школы – а в ней он учился ещё до службы – был сразу же помещён в одиннадцатый класс, для того, что бы полугодичным рывком вознести ещё одного школяра в дебри науки и вручить ему Аттестат зрелости, в котором – если говорить честно – он совсем не нуждается, так как воинская служба сделала человека вполне зрелым и грамотным. Альберт и Виталик сразу сошлись во взглядах на жизнь и после первого перекура, на очередном перерыве, между уроками, Виталик предложил Альберту вместе встретить Новый год. Альберт согласился. После чего Альберт и Виталик превратились, чуть ли не в друзей.
Зима подошла к своему пику. Один год уходил в небытиё, но приходил другой и обещал стать лучше своего предшественника. Солнце повернуло к лету. Об этом явлении природы знают люди, но… Тридцатиградусный мороз аргументировал больше научных выводов и астрономических реалий. А люди? что люди? Они ждут обновления. И на Новый год возлагаются новые надежды.
Последний школьный день в этом году, а что будет дальше? – время покажет. Ученики разбежались по своим делам. Заспешил и Виталик. Они, с Альбертом договорились встретиться через два дня – 31 декабря и совместно отметить Новый год, пристроившись к какой-нибудь компании. На том и разошлись.
И вот два дня пролетели. Последний день года заканчивается. Будущее впереди. Есть несколько часов для прощания с прошлым и намёков планов на будущее. В короткие часы перед Новым годом, есть время остановиться и подумать. Что хорошего было в прошедшем году. А что хорошего? На весы брошены ценности разные, и весы взвесят добро и зло, горечь и радость. Каков же баланс? Положительный? Значит, не зря прожит целый год. Отрицательный? – Возложим лучшие свои надежды на будущий год.
А вокруг веселятся люди. Вокруг бушует стихия праздника. Самый светлый праздник в году – Новый год. Праздник – особый день в жизни и прожить его надо по особенному. И в то же время – кто как умеет.
… Виталик закурил сигарету и пошёл открывать дверь. Это Альберт позвонил условным кодом. Уже пришёл. Значит в магазине нет очереди.
- Ну, как?
- Взял.
          Альберт зашёл, закрыл дверь и разделся. Виталик выставлял бутылки на стол.
- Людей на улице нет, - сообщил Альберт.
- По домам разошлись, - согласился Виталик, - После курантов – все
на улице будут.
- Ага. Конечно. Ну…
- Открываю.
          Виталик откупорил бутылку и разлил по стаканам.
- По традиции…
- Давай.
          Чокнулись. Часы показали десять.
- Скоро…
- Давай телевизор смотреть.
- Давай. А когда пойдём?
- После курантов.
          Глубокие кресла убаюкивали, большой экран развлекал. Виталик курил. Он знал, что тётка уехала на Новый год к родственникам, а значит никто не потревожит в эту сказочную ночь. Они сидели и смотрели бесконечные фильмы, музыкальные передачи и развлекательные номера. Рука регулярно совершала путешествие от сигареты к стакану, и от стакана к бутылке. Настроение поднималось, и соответствовало празднику.
- Ну, что, пойдём?
- Подожди, скоро бить будут.
- Ладно. Магнитофон приготовил?
- Всё как…
          Минута молчания. На экране нарисовалась Красная площадь, и алый флаг над зданием Совета Министров СССР заслонил экран. Тишина. Европейская часть СССР притихла. Вот, вот… Ударили куранты. Первый удар колокола. Новый год. Свершилось! За окном грянул салют из ружей и пистолетов. В небо полетели ракеты. Рассыпались и… первые секунды Нового времени побежали вперёд. Продолжительное: «Ура!..» прошумело по улицам. Защёлкали пробки шампанского.
- Пора.
- Ага.
          Альберт и Виталик подняли свои стаканы и чокнулись.
- С Новым годом!
- И тебя э-э… давай быстрее.
          Выпили, закусили и стали одеваться. Виталик взял магнитофон, набил карманы кассетами и проверил работоспособность батареек. Техника претензий не вызвала. Альберт был занят продовольственно-запасовой проблемой. Он распихал по карманам бутылки, рассовал по другим карманам закуску и, с трудом, застегнулся.
- Ну, как?
- В норме.
- Тогда пошли.
- Пошли.
          Виталик закрыл дверь на ключ, и они быстро стали спускаться по ступенькам.
Улица встретила светом, выкриками и компаниями.
- Куда пойдём?
- В центр – на горки.
- Вперёд!
          Горки в центре внимания. На горках соберутся все и вот тогда…
- С Новым годом!
          Какой-то шустрый паренёк залепил снежком в ухо Альберту. Альберт выругался и хотел догнать весёлого паренька. Но того уже унесли шустрые ноги на встречу новым поздравлениям.
- Пошли быстрее, - толкнул Виталик Альберта в плечо, - Чем раньше
придём, тем раньше в компашку попадём.
Они миновали переулки, дворы, снежные заносы и очутились на переливающейся, всеми огнями радуги, театральной площади. Чего тут только не было! А главное – люди. Толпа людей, кочующих во всех направлениях и кричащих поздравления – ни к селу, ни к городу.
- К горкам!
          Чем ближе приятели приближались к горкам, тем больше людей попадалось им навстречу. И все они шли в одном направлении – туда, где громадная ёлка переливалась огнями гирлянд. Столбы с качелями и множество аттракционов. И море голов…
- Куда пойдём? – спросил Альберт.
- Может на горку самую большую?
- Согласен.
          Они вклинились в толпу веселящихся, и стали пробиваться к самой большой из праздничных горок. А у горок – и веселье, и грубые шутки, и попросту драка. Люди пришли посмотреть на соседа и себя показать, во всём лучшем. Так почему бы и не подраться?
С трудом Альберт и Виталик пробились к горке и стали подниматься по лесенке наверх. Но тут их подхватили, прижали друг к другу и они только и успевали делать, что переступать ногами. Толпы молодёжи штурмовали горку. Они давили, теснили друг друга им крепкие брёвна, держащие горку на своих опорах, гнулись и готовы были, в любую минуту, лопнуть.
- Давай!
- Быстрей!
- Не наступай на ноги!
- Рожу набью!
- Не ори, а то…
          Стадо людей жало снизу. Узкая струйка людей пробилась к вершине горки, а сзади жали и одна цель у всех – быстрее миновать этот нескончаемый поток. А выход там – на гребне. Так вперёд, к вершине, к воздуху!
- Держись!
          Альберт ухватил Виталика за рукав, и они очутились на обширной, но забитой людьми, площадке, перед длинным жёлобом спуска. В спину пихнули.
- Не падай, - предупредил Альберт Виталика и в тоже мгновение чуть
сам не упал.
Перед спуском образовалась пробка, но сзади неумолимо давили, и критическая масса накопилась. Что-то ухнуло, что-то треснуло, кто-то закричал душераздирающим голосом, и в тот же миг доски помоста ушли из-под ног, и небо поменялось с землёй местами.
Неуправляемая масса народа сорвалась с площадки и понеслась по жёлобу вниз – под горку.
- Эх, ан-на!
- … Вашу туда!
          Кто-то свистнул, кто-то пнул, кто-то ещё сильнее заорал.
Дорога под горку длинная. Ехать под грузом навалившихся на тебя тел – не очень комфортно. Какой-то тяжёлый зад сидит на твоей голове, чья-то нога колотит тебя под рёбра. А особенно издевается одна девица: схватила за ногу и валенок стягивает.
Виталик скатывался под грудой тел, шуб, шапок, криков и мата. Десятки людей придавили его ко льду и уж до конца путешествия никак не смогут выпустить его из-под себя. Надеяться на чудо не приходится. Законы физики не отменены. Ох, и противно дышать, когда и рот и нос забиты снегом: но терпеть всё же придётся. Нельзя концы отдавать в такую сказочную ночь. Ой, нельзя!
- Да вашу, да что б…
          Твёрдый кулак впился в шею. Такой оборот совсем не нравится. Кто выискался наверху такой весёлый? Давно не получал, что ли?
Виталик услышал дружный смех, озорные слова, и его куда-то понесли. Но несли не долго: бросили в снег. Опять послышался смех.
- Живой?
- А какой ещё?
          И тут Виталик услышал над ухом приятный женский голос:
- Молодой человек, вы не ушиблись? А мы вас ждём.
          Виталик открыл глаза и вновь раздался залп смеха.
- Вставай, Витал, дело сделано.
          Виталик увидел улыбающегося Альберта, с бутылкой в руках.
- А? – спросил он.
- Очухался, - заключил грубый, но весёлый, голос сверху.
- Вставай, Виталик.
          Крепкие женские руки подхватили Виталика под мышки и усадили его на сугроб.
- На – поздравься.
          Виталику протянули стакан. Виталик взял этот стакан в руки и выпил. Сразу прошло окоченение. В голове всё встало на место, и глаза увидели мир через яркую призму праздника.
- Вставай, пойдём.
          Виталик встал и пошёл со всеми. Компания оказалась большая. Он не знал, кто эти люди. Но рядом шёл Альберт и Виталик понял, что они нашли то, что искали. Всё бы ничего, да вот только бока побаливают.
- Не ушибся?
          Виталик услышал приятный женский голос и обернулся на него. Увидел красивое, молодое лицо, хотел ответить, но не успел: тёплые губы прижались к его губам и мягкие руки обхватили нежно голову.
А вокруг смеялась и кричала, бесилась и плясала, пела и пила, дралась и веселилась, громадная страна, отмечая самый чистый и радостный праздник на Земле – Новый год.

                *   *   *               

Лежать ли, ходить ли. Можно, даже, смеяться. А можно плакать. Если ты настоящий человек – многое тебе дано и прощается тебе многое.
Настоящий человек стоит на постаменте. Он вытянул руку. В глазах его жёсткая доброта. Он знает себе цену. Он знает, что может. Он думает за всех и решает за всех. Но он один. Вот он опускает руки, сходит с постамента, улыбается и разрывает на себе рубаху. Он говорит: «Смотрите». И мы смотрим. Смотрим и удивляемся. Смешно, интересно. А главное: мы понимаем, что на этого человека можно положиться, можно ему довериться, всё рассказать и поплакаться на его груди. Этот человек всё понимает, всё прощает. Он указывает путь и ты должен следовать этим путём, потому что ты – не настоящий человек.
Глубина и пустота – всё, что окружает человеческий мир. И больше ничего нет. А он является маяком. Он всё может и всё знает. Он всегда поможет в трудную минуту. Но где его найти – настоящего человека? Только постамент. Пьедестал и изваяние. И что остаётся простым людям?
Небо. Какое небо! Можно смотреть в небо, а можно и не смотреть. Твои движения подвластны тебе и ты сам волен управлять своими поступками, своими действиями и своим выбором. Сам – всё сам. Право, которым миллионы людей не знают, как воспользоваться. Люди ходят, спят, бесятся, но не знают права выбора. Хорошо жить по шаблону, жить точно так, как живут другие, как написано в гербовой книге стандарта. Как все. Так спокойно. Да вот только не нужна такая жизнь соседу и не вспомнит тебя сосед, когда ты дуба дашь. И вообще – никто не вспомнит. А за что вспоминать? Серая, стандартная, общепринятая жизнь завернула людей в своё покрывало и убаюкала. Спят люди, улыбаясь во сне, пускают слюни и довольны своим положением, вполне. Как бы не выйти из строя, не вырваться, как бы не выделиться… А то что подумают «ЛЮДИ».
Гнилая мораль, тухлые мысли, плоские лбы и не развитое восприятие мира. Невежество порождает глупость. Глупость порождает самомнение. Самомнение не терпит мыслителя, рядом с собой – как бы мудрость не раскрыла пустоту самомнения. И ползёт и извивается змея недоверия и подозрительности. Ты кто? А ты кто? Я такой как все. И я такой же. Снюхались. Объединились. И вот уже целая толпа серых людей наступает стеной на мысли и творчество. И давит, и запрещает, и убивает… Толпе что – толпе ничего. Толпу не осудишь. А что такое для толпы один человек? Да ничего – пустое место. Раздавит толпа и не заметит. Бойтесь толпы, гоните от себя самомнение. Забейте невежество. Оно мешает всем и вам. А-а-а-а… Фигушки. Если тебе надо, ты и действуй, а нам и так хорошо. Они нам не мешают. Мы как все, а все – это мы. А ты кто такой? Не наш? Так мы тебя быстро…
…Виталик проснулся и закурил первую сигарету. Неделя после Нового года прошла одним мгновением. Хорошо, что на Земле есть праздники. Вот только мало их. Правда, в приключениях, в которых они оба побывали за эту неделю, поубавилось силы и сообразительности, что, однако, не меняет сути дела. Альберт – надёжный парень.
Виталик набрал в лёгкие много дыма и выпустил его в потолок. Новогодний праздник закончился и впереди серые будни, и морозные дни. Скучно. И опять, - в который раз за прошедшую неделю, - всплывает в сознании образ Ленки. Вот привязалась! И не отвяжешься. Но она вот где-то тут, где-то рядом. Живая и весёлая.
Вставать совсем не хотелось – воскресенье. Отдых, как отдых.
И всё же Ленка. Почему она, а не кто-нибудь другой? Закономерность природы или чудо? А что чувства говорят? А чувства сообщают, что ленка всё больше и больше места занимает в сердце Виталика. Да, и выходить оттуда не собирается. Вот же…
Виталик потянулся, взял со стола стакан с водой, попил, поставил стакан на место и вновь потянулся за сигаретой.
«Как она? Она обыкновенная девчонка. Почему с ней ничего не получается? И что делать – не знаю. Смешно. Весёлая карусель…»
А Ленка всё стучится и стучится в сознание, гостем дорогим. Спасу от неё нет.
Виталик сел на кровать и стукнул себя кулаком по голове. Голова отозвалась футбольным мячом и выдала одну куцую мысль: «Удавиться, – и нет проблем». Но ирония победила и мысль, изгоняемая назидательным матом, поспешила спрятаться туда, откуда появилась. И всё же…
«Я одержу победу научным способом! В библиотеке книжку по психологии возьму. И – никаких глупостей! А что поделать. В жизни всякое бывает. Конечно – процесс любви важен в жизни. Но и потом, после смерти… А кто его знает – может люди только и рождаются на Землю, ради любви. Пожил – отлюбил и умирать можно. Энергия любви поддерживает в человеке жизненную энергию. Значит любовь – важнейшая жизненная функция, ради которой и рождается человек на Земле. Так что же тебе мешает спокойно предаваться этой самой важнейшей функции? Сама Ленка? Смешно – объект любви и мешает. Это то же самое, если бы голодному мешал утолить голод кусок хлеба. Тьфу ты! Ну, и сравнение!»
Виталик обругал себя разными словами, затушил недокуренную сигарету, упал на кровать и закрыл глаза.

                *   *   *               

Морозный день. Февраль. День предпраздничный. И настроение соответствует всенародному менталитету. И что делать, – если делать ничего не хочется?
Обычное утро. Обычный школьный день. И, как всегда, Виталик направился в положенное время в школу. Несколько тетрадок в кармане, ручка и несколько рублей, которые создадут праздничное настроение в обеденный перерыв, – школьный комплект собран. Остаётся только шевелить ногами. И пусть грустно на душе: будет встреча с недоступной Ленкой. Но всё же, – как знать, что ждёт тебя впереди?
Виталик пришёл в школу и окунулся в возбуждённую атмосферу. Его поздравляли, говорили ему слова разные, а Федя, без церемонии, поинтересовался:
- Деньги есть?
          Сборы дали утешительный результат: Хохлов с Федей побежали в магазин и задержались там до окончания пятого урока.
А в самой школе – день традиции. Линейка, поздравления. На пятом уроке представителям мужского пола вручили красочные открытки с пожеланиями и наставлениями. «Классная» произнесла речь, в которой призвала к успешному завершению учебного года, а так же, прочитала мораль на тему: как следует себя вести в школе на уроках, а в особенности на перерывах, а так же – как не следует. Речь очень понравилась. Хлопать – не хлопали, но и не спали, как это обычно происходило во время различных школьных мероприятий.
Пятый урок закончился. Обед. Виталик, Вовка Мутнов, Альберт, Женька Егоров и ещё пара-тройка ребят из разных классов, поспешили в раздевалку, спешно оделись и проследовали к выходу. У дверей их ждали Хохлов и Федя.
- Взяли?
- Взяли.
- Пошли.
- Куда?
- Нашли уже место.
- Давай.
          Колонна праздникантов двинулась от школы вглубь частного сектора застройки. Вёл Хохлов. Он уже посещал убежище и хорошо знал расположение стареньких домиков, которые никому не нужны. Но эти домики, – заброшенные и позабытые властями – знали многие любители бутылочного горла. Туда и держал путь Хохлов.
- Долго ещё?
- Скоро придём.
          И в самом деле: только что была улица, только что перед глазами мелькали лица прохожих, и вдруг всё кончилось. Два поворота и… тишина и покой. Хохлов посмотрел на часы и сказал Феде, вставшему рядом с ним:
- Открывай. Времени в обрез.
          Федя поспешил произвести не сложную операцию.
- Стакан?!
          Появился стакан. Разлили. Первым «принимал» Хохлов. Он повёл носом и, поднимая стакан, обратился к стоящим тут же приятелям:
- С праздником, мужики.
          Выпил. Федя наполнил опустевший стакан. Круг пришёл в движение. Каждый брал стакан и с тостом или же без него, опустошал его и занюхивал коркой хлеба. Последним в «круге» пил Федя. Он наполнил стакан до верху, стукнул его о бутылку и сказал маленькую речь:
- Давай, кореша. За день военный. Что б всем нам… Понятно,
значит… Чтобы не последняя была.
Стакан опустел. Наступило молчание. Все закурили. Хохлов повёл носом и потребовал:
- Наливай дальше – времени мало.
          Федя согласился. Бутылки и стакан стали совершать ускоренные движения. Тостов не произносили. Глотали, закуривали, иногда, закусывали. Торопились. Но учиться – почему-то – расхотелось. Зазвучали анекдоты, совместно с жалобами на плохое преподавание в школе. Лень всегда находит оправдание, а желание всегда ищет повод.
- Вот я помню в армии…
          Но Хохлова уже никто не слушал. Ребята – в основном – уже отслужили, и вспомнить ребятам было о чём. Загомонили все сразу. Языки поразвязались и слова – сами собой – высыпались изо рта. Однако, качество слов было различно – так как каждый выражался в степени своей воспитанности, или как, иногда шутят в городе: «в степени своей испорченности». В виду неточности обоих определений, их можно принять лишь к сведению и не вострить уши в сторону обширного хора пахабнитков. Что есть, то есть. А если появилось вдохновение у русского человека, – опасайся: беда может случиться.
Время шло. Веселье разгоралось. Хохлов, даже, сплясал. Федя ещё раз попробовал спеть, но опять неудачно: забыл слова. Альберт смеялся. Мутнов дремал, присев на облупленную временем скамейку. Егоров Женька и тот разошёлся: анекдоты стал рассказывать. Виталик курил и слушал.
- Шабаш, - заключил Хохлов, - Сегодня учиться не пойдём. Праздник
у нас.
- Конечно не пойдём, - согласился Федя, - Что мы – дурнее паровоза?
Итак научились неизвестно чему и ещё учат… Пошли, лучше вмажем, как следует, чтобы запомнилось надолго. А то всё палочки, крючочки и законы Броулей, какие-то… Тьфу!
Компания не возражала. Перспектива смыться с занятий возбуждала мозг и мгновенно получила популярность среди всех присутствовавших в распивочной под открытым небом.
- Не пойдём!
- Да ну их…
- А как же справка? – не к месту поинтересовался один из парней
параллельного класса.
- А ну её, - махнул рукой Федя, - Оплачивают в половинном размере
и там общитать хотят. Без справки обойдусь. И вообще со школой завязывать надо. Ничего путнего в ней нет.
- Точно, - высказал мнение Женька Егоров, - Учись, учись… А если
я не хочу учиться? Я токарь и руками зарабатываю на хлеб. На кой мне аттестат какой-то…
- И я токарь, - высказался Вовка Мутнов, но мысль не продолжил, так
как потерял нить мысли, и сон к нему пришёл, как бы, даже.
Виталик не возражал. Будь, что будет. Во всяком случае: зачем отказываться от авантюры?
События разворачивались стремительно и необратимо. Компания пришла в движение. Захотелось действия. Присутствующие стали разминать мышцы, а Хохлов присел пару раз, для порядка.
- Пошли!
- А деньги есть?
          Стали собирать деньги. Собрали мало, но суммы кое на что хватало.
- Теперь можно.
- Угу.
          Часа три прошли безвременным обмороком, – что были они, что их и не было, – кто разберёт. Голова не помнит, руки не ощущают, а тело и тог лучше – висит в невесомости и не хочет никак становиться на крепкие ноги и передвигаться в вертикальном положении по земле – матушке грешной. Хорошо. Благодать! В определении разобраться трудно, так как голова пуста и покалывает её изнутри и с поверхности невидимыми маленькими иголками, отчего и мыслей нет, а для того, чтобы соображать, необходимо эту голову заменить на новую, а новую набить различными соображениями по всем отраслям знаний – тогда, возможно, что-нибудь и получится.
Надо же – состояние. И себя не понимаешь, и других не узнаёшь. Какие-то тени идут рядом и в ночном небе мигают звёзды, да так задорно, что фонари вдоль улицы начинают танцевать. Хоть как вглядывайся, а всё равно не понять, что за дорога под ногами и издали доносятся голоса. Люди о чём-то говорят. Да ну их, - этих людей. И без них весело. Да так весело, что и не знаешь, чем ещё заняться.
Бегут машины, трещат трамваи, гудят голоса. Раздражительно. А вот раздражаться не хочется: слишком цветочное настроение на душе. Тепло, хорошо и никаких забот – хочешь, спать ложись, а хочешь, самые заветные дела делай. Всё нипочём. И забота, куда-то подевалась. Сбежала, что ли?
Можно идти, а можно и лежать на этом мягком и чёрном ночном снегу. Состояние, – что надо. И главное – к чертям философию. Не нужна она, никому не нужна. Хорошо и без неё жить. Отдайся инстинкту, и чтобы дальше не случилось – всё к лучшему. Что естественно, то не безобразно. Учитывая всё вышеизложенное, надо что-то решать. А, решив – действовать. Но чьи это голоса доносятся из мира внешнего, мира ненужного и глупо-цветастого? Кто это там, на ухо шепчет разные соблазнительные вещи?
- Св-варачиваем в, в эту… там они…
- Давай, Федя, иди…
- Сам иди. Успеть надо.
- Куда?
- В ДК они все… ик! Там только их встретим. Все они там…
- А ты откуда знаешь?
- Сл-лушать надо было. Болтали. Я слышал… ик!
- Ну и?
- Сварачивай к ДК. Успеем.
- Понял!
          Виталика подхватили под руки и куда-то повели. Виталик не сопротивлялся: какая, в конце концов, разница, куда идти, – лишь бы идти куда-то.
Между делом, Федя остановился, стащил с очередной бутылки пробку и, закинув голову, стал пить из горла. Красная струйка потекла у него по подбородку.
- Рот дырявый, - заметил Вовка Мутнов.
- Нича – потянет.
          Федя отдышался, и компания двинулась дальше. Правда, от компании осталось всего три человека. Прочие сотоварищи пали в сражении за праздник и были потеряны в этом большом и многолюдном городе. Но и в последнем своём составе компания достойно представляла своё изначальное и годилась ещё хоть куда. Только вот Федя, временами, расклеивался, но подбодрившись – на очередной остановке – из горлышка бутылки, в дальнейшем не давал себе раскиснуть и блюл спортивную форму.
К Дворцу Культуры пробрались, не утеряв чувства юмора. Время позднее. Дворец освещён огнями. «Скачки» достигли своего пика.
- Пр-разднуют, мать их…- икнул Федя и повернул к входу.
          Массивные двери пропустили компанию, пропустили её и болтавшие о своих делах вахтёрши. Вовка, Виталик и Федя поднялись на второй этаж и моментально растворились в толпе прыгающих, кричащих и орущих. Танцы есть танцы. А праздник остаётся праздник.
- По-шли.
          Федя шагнул и произвёл пару-другую движений, стараясь соответствовать музыкальному ритму. Но ноги не выдержали и Виталику с Вовкой пришлось отнести беспокойное тело Феди на красный диванчик, стоящий у большого конструктивистского окна Дворца Культуры, расположив его там в удобном полулежачем положении.
- Во они! – оживлённо просипел Федя, указывая пальцем на
приближавшихся к ним людей.
- Привет.
- Привет.
          К скамейке подошли Ленка, Светка, Наташка и ещё кто-то.
- Зачем припёрлись? – тихим, но твёрдым голосом спросила Ленка.
- Мы, Ленуха… - хотел пространно объяснить Федя, но его оборвал
всё тот же твёрдый и тихий голос Ленки:
- Мотайте отсюда быстрей. А то неприятности могут получиться.
          Федя уныло посмотрел на Ленку, полез за пазуху, достал бутылку и прошевелил языком:
- Мы не бандиты – мы празднуем.
- Ну и празднуйте, где-нибудь на улице. Зачем в культурные места
ходить?
- Ты, Светка, помолчала бы…
          Федя встряхнул бутылкой, посмотрел жидкость на прозрачность и опрокинул горлышко в открытый рот.
- Алик.
          Виталик хотел что-то объяснить Ленке, но язык у него подвергся каталепсии, и, несколько раз открываемый рот, так и остался беззвучным. На Вовку же нахлынул говорильный процесс и он наговорил так много за короткое время, что Виталик не уловил среди его слов ни одной осмысленной фразы.
- Ладно, - валите отсюда, - выслушав объяснения, решила Ленка.
- Мы, Ленок, не шумим.
- Не шумите – видно. Идите втихаря. Патруль тут ходит. Забрать
могут.
- Законно.
          Федя встал и хотел опереться о Ленку, но Ленка его отстранила:
- Давай, давай – дёргай, пока не запинаешься.
          Вовка, Виталик и Федя очутились на улице. Их сопровождали девчёнки из класса.
- А чего вы… это… ик!
          Массивная дверь захлопнулась за спинами подгулявших одноклассников.
- А теперь – вперёд!
          Ленка хлопнула Федю по спине и повернула его лицом к трамвайной остановке. Девчонки засмеялись.
- Сами дойти сможете? – спросила Ленка.
- Сможем, - согласился наиболее устойчиво стоящий Вовка
          Виталик ещё раз открыл рот и попытался, что-то сказать Ленке. И опять – ничего не получилось. Ленка заметила движение Виталика и обратилась к Вовке и Феде:
- А этого домой отведите.
- Отведём, - пообещал Вовка.
- Пока!
- Пока.
- Чего?
- Отчаливайте. Счастливо.
          Группа соучеников разделилась и одна из них – женская – отправилась дальше праздновать сугубо мужской праздник, а другая – мужская – заковывляла по дороге – совсем за другой надобностью.

                *   *   *             

Что делать? Что делать??? Мысли перепутаны, нервы расшатались. Руки так и трясутся. Хочется кричать, петь и ругаться.
«Тысячи, тысячи звёзд я готов отдать ей.»
Замерла музыка в зале
Прохлопали все и ушли.
А я на пустынном бульваре
Вижу, как звёзды взошли.

Снова в ушах раздаётся
Нежная скрипка души.
Мне кто-то сейчас улыбнётся
Из этой спокойной тиши.

А я всё иду в ожидании.
Чего же ты бродишь? Смешно!
Закончилось время свиданий
И все разошлись уж давно.

А может… ведь может случиться,
Что я не напрасно хожу.
А может мне это не снится
И встречу того, кого жду.

Но гулко асфальт отвечает
Под стук одиноких шагов
И где-то собака залает
Заместо былых петухов.

Виталик прикурил и посмотрел в окно. За окном мерцал тусклый весенний день и мартовское солнышко с трудом пробивалось сквозь суровые снежные полузимние тучи.
Виталик откинулся на стуле, закрыл глаза, выпустил струю дыма и…
… Они стояли на улице, наслаждаясь свежим весенним воздухом, и курили. Разговор вёлся о том, о сём. Вобщем – всё как обычно. И тут Вовка Мутнов потянул Виталика за рукав и они очутились за углом школы. Тут же находились Хохлов, Ленка, Светка и Катька. У Хохлова была банка с пивом.
- Давай быстрее, - предупредил Хохлов, - Перемена маленькая. Мы
уже откушали. Твоя очередь.
Виталик отпил из банки и передал её дальше – по-кругу.
- Дружок привёз, - разъяснил Хохлов, - Во всём городе пива нет.
А он на машине в район документацию повёз. Там и взял. Хороший корефан. Он ещё к нам заедет. Кушайте быстрее.
На шестерых банку допили за минуту. Закурили. Хохлов сразу же ушёл с пустой банкой, а Мутнов, Светка и Катька пошли посмотреть: какой урок угрожает им в ближайшее время. Виталик и Ленка остались одни. Ленка чего-то ждала, а Виталик никуда не пошёл из-за Ленки.
«Надо что-то сказать», - подумалось Виталику.
- А ничего – хороший день сегодня.
          Ленка медленно подняла глаза на Виталика.
- Лето скоро. Тепло будет.
          Ленка молчала.
- На природу можно бы было съездить.
          Ленка смотрела в упор и молчала.
- Собрались бы все и поехали.
          Всё. Словарный запас иссяк. Виталик – мысленно – почесал в затылке. С таким боезапасом ни одного сражения не выиграешь. «Что бы ещё сказать?»
- У тебя день рождения когда?
- В мае. А что?
- А у меня в июне. Тепло люблю.
- Да-а-ай что ты говоришь!
- Угу. И на природу летом можно съездить. На рыбалку или за
грибами. Хорошо летом.
Ленка смотрела на Виталика, и в её глазах блестело что-то. Но что? – Ожидание? Ожидание чего?
А говорить что-то надо.
- Вот школу закончим, и разлетимся все в разные концы… э-э, кто
куда.
- Ну? – с вызовом спросила Ленка. Она, словно, требовала
продолжения мысли.
А у Виталика никакой мысли и не было. Он сбился и не знал, что дальше ему говорить.
- На арбузы тянет. К лету, значит.
          Ленка молчала.
Виталик оглянулся, ища поддержку. Но вокруг никого не было.
- Я вот думаю – хороший у нас класс.
- Ну?
- Вот бы собраться всем и съездить куда-нибудь. Отдахнули бы в
коллективе.
- Что предлагаешь?
- Собраться и договориться.
- Не поедут девки – испугаются.
- Почему? – с сожалением в голосе спросил Виталик.
- Почему, почему. Не прикидывайся. Сам знаешь почему. Чего
спрашивать?
Виталик понял, что его шансы сужаются. Но почему бы не попробовать в последний раз?
- Ну а ты?
- Что я?
- А ты поедешь?
- Я? – Ленка задумалась, - Одна не поеду, - решила она, - Вас много –
я одна. Нет, нет. Ничего не получится. И вообще – иди к ребятам. Нечего тут торчать.
И Виталик понял, что разговор не получился. Но это совершенно не значит, что и в жизни ничего не получится. И остаётся верить, что всё впереди…
… Виталик глубоко затянулся, оторвал голову от стены и открыл глаза. Перед ним, так же, как и прежде лежал листок бумаги, исписанный чернильными строками простенького, но тёплого стихотворения, в котором смешались ожидание и непобедимая вера в надежду.

                *   *   *         

Лучше лежать в тёплой постели и, укрывшись одеялом, мечтать о прекрасных приключениях и диковинной любви, чем расположиться на ночной отдых под открытым небом, да ещё на сырой земле. Хорошо, так же, быть всегда здоровым, красивым и нравиться противоположному полу. Кто отрицает, что плохо? Нет таких людей. Ещё бы желательно иметь собственную машину, яхту и особняк, этажа на три-четыре. Всё бы хорошо иметь, но… но зачем?
Здоровье иметь для продления дней своих грешных. Что тут скажешь? Здоровье есть – значит есть здоровье. И добавить нечего. И вскрикивать не к месту… Тоже можно сказать о шоколаде, подаваемом в постель и о позолоченном унитазе, который имеет лишь утилитарную функцию. Если есть, значит есть. К чему слова… Но зачем нужна эта мишура?
Жизнь одна. И отдать свою единственную жизнь, ради приобретения позолоченного унитаза – смерть при жизни. Человеческий покойник стоит на рынке и торгует цветочками и мандаринами. Зачем?
Хорошо ездить на своём автомобиле и кидаться тысячами, ради удовлетворения тщеславия. Хорошо орать на улицах, что на язык приходит и мочиться там, где захочется – даже на стену кремля всемогущего. Но во имя чего?
Что есть исмтина? Зачем живём на Земле этой круглой и большой для одного человека? Зачем дышим, зачем едим, спим, любим? Какое предназначение человеческое на суше и море маленького, обёрнутого в водную и воздушную оболочку шарика, закинутого в один из уголков матерчатого космического простроанства?
… Лёгкость мысли, юность, вопросы…
Весенний дождь накрапывал, переходил в снег, сменялся градом. На улице всё смешалось: весна переходит в зиму, а зима перетаивала в весну.
Земля в лужах. В лужах лёд. Асфальт скован морозным дуновением. Дует ветер. Зябко.
Виталик шёл по улице и размышлял.
«Ленка, конечно, себе на уме. Но и я тоже сам себе… Мечтаю, хожу, жду что-то. А люди вокруг живут и радуются своей жизни. Они не задают себе вопросов. Они люди действия. А я простой мечтатель с коротенькой судьбой… И я её люблю. И люблю не только головой, но и сердцем. А если сердце требует…»
Виталик шёл по улице, обходил лужи и курил. Куда идти, что делать? Собственно, какая разница, куда шагать, – лишь бы передвигать ногами. А ноги приведут, куда-нибудь. На то они и двигательный аппарат.
«А глаза твои белой мечтой, тенью тихою смотрят за мной. О Ленке можно думать только стихами. Она и сама, для меня, длинное нескончаемое и прекрасное стихотворение. Читаешь, читаешь, и начитаться не можешь».
Виталик пересёк знакомую улицу, хотел направить свои стопы в сторону кинотеатра, что стоял через два дома. Но ноги подвели его, – они подхватили тело и понесли дальше, вперёд, между домов и детской площадки к красной деревянной двери.
«Что за чёрт», - удивился Виталик, но сопротивляться не стал. Он чувствовал, что что-то будет, и не ошибся. Ноги привели Виталика к дому, где жила Ленка. «Ого!» - сказал сам себе Виталик и остановился, в ожидании.
Теперь стоять. Теперь ясно, что делать.
Во-первых, надо дождаться Ленки. А она, конечно, появится. Она тут живёт. И когда она появится – надо подойти и заговорить. А дальше – действовать. Увидеть и действовать. Всё! Надоело ждать!
Виталик маршировал у подъезда, смотрел на сам подъезд и ждал. Вихрь видений проносился перед глазами. Десятки положений, форм и ракурсов представлялись Виталику за доли секунды, за мгновение жизни. Вот она идёт, вот он к ней подходит, говорит, что-то. Улыбка и потом… Лучше, конечно, начать с шутки. Или с анекдота. Ну, а дальше по обстановке видно будет.
Потоптавшись, с пяток минут, на одном месте, Виталик заметил, в трёх шагах от себя, скамейку. «А почему бы и не отдохнуть?» Виталик присел и закурил.
«Она не может не знать, что я её люблю. Я, где-то читал, что они особенно восприимчивы в этом возрасте. Она, естественно, всё знает. Знает, так же, как и я. Ну, а раз она знает, и никак не проявляет своего знания, значит она меня… Нет, нет. Давай сначала. Она мне ничего не говорила, и я ей ничего не говорил. Но и так всё ясно. А с другой стороны – и отрицательно она ко мне не относится. Значит, и плохих отношений между нами нет. Конечно, нет. Вот запутался! Ну, где же она?»
Виталик стал подмерзать. Ранняя весна, которая, скорее всего, напоминает позднюю зиму, плюс вечернее положение суток – и зримо представляется, как в туфлях деревенеют пальцы, а где-то в груди посвистывает, неизвестно откуда взявшийся холодный ветер.
«Где она?» Виталик встал, размял ноги, достал очередную сигарету.
«Ну, встретимся. Ну, поговорим, друг с другом. А что, собственно, я могу ей сказать? Что? Ну, здрасте. Потом ещё что-нибудь. Потом… А что, если мне холод помешает объясниться? Вот промёрзну, и язык в нужную сторону ворочаться откажется. Что тогда? Что она обо мне подумает? Опять решит, что нализался. Она может. Нет, нет. В таком виде представать перед Ленкой нельзя. Надо отогреться. Но где?»
Виталик сделал несколько неосознаных шагов от дома.
«В конце концов – что я теряю? Всё равно мы встретимся. Потом. Да и ноги сегодня что-то того… Да, ладно. Всё лучшее впереди».
Виталик посмотрел на окна, на дальний конец дома и решительно развернулся. Отдохнувшие ноги шевелились быстро, и подбитые каблуки звонко цокали по мёрзлому асфальту.
… И тёплая квартира, ванна, магнитофон и мечты. А впереди…

                *  *  *             

И вздумали провести собрание коллектива на двух последних уроках. Сказано – сделано. Задумали, – провели.
Много разных слов говорили. Больше ругали. Меньше хвалили. Слова сыпались дождевыми каплями в тропический ливень. Высказаны были самые, самые мысли… В заключении «классная» сообщила, что «вы уже взрослые и должны понимать сами, что выпускной класс – это выпускной класс. Вся жизнь у вас впереди. И надо помнить об этом. А вы как себя ведёте?… Совсем не с хорошей стороны вы себя показали. А дни для вас сейчас особенные. Выпускные дни. Готовиться к экзаменам надо, а не тем, чем вы занимаетесь…»
«Классная» говорила долго, вдохновенно. Её дружно поддержали. Резолюцию вынесли единогласно: «Завершить школу без отстающих». Все присутствующие, с удовлетворением, проголосовали за такую резолюцию. Общее классное собрание закончилось как раз к концу последнего десятого урока. Согласие с постановлением выразилось в шуме собирающихся вещей и убегающих ног.
Виталик стоял на улице, когда Ленка появилась в окружении подружек и компания двинулась своей дорогой.
- Что это классная сегодня на нас взъелась?
- А ты не знаешь?
- Откуда…
- Этот класс у неё последний, - пояснила Светка.
- Как последний?
- На пенсию уходит. Нас спровадит и на заслуженный…
- Понятно, - протянул Виталик, соображая, что бы ещё сказать.
- А ты как сегодня – с дружками своими не идёшь? –
поинтересовалась Ленка.
- Не каждый день!
- По тебе не скажешь.
- Как знать.
          Метры дороги убывали, слова становились пустыми и ноги не хотели дальше двигаться. Остановиться бы…
Дошли до перекрёстка. Девчонки прощебетали какие-то прощальные слова, и пошли своей дорогой, а Виталик увязался за Ленкой.
- Тебе с ними, - заметила Ленка.
          Виталик продолжал идти, прежним курсом.
- Тебе с ними, - повторила Ленка, указывая рукой на удаляющихся
подруг.
- Нам по пути, - не согласился Виталик.
          У Ленки в глазах появился вопрос. Они продолжали идти вместе. И…
- Ты чего? – спросила Ленка осторожно.
- Ничего, - беспечно ответил Виталик.
          Они пошли молча. Но Ленка молчала, как-то особенно, отчуждённо. Она не смотрела на Виталика, но Виталик чувствовал…
- Что тебе надо? – поинтересовалась Ленка.
- Ничего.
- А зачем за мной тащишься?
- Хочется так.
- Извини, но мне это не нравится.
- А мне нравится.
- Ну, и?…
- Ну, и всё…
- Глупо.
- Сам знаю.
- Тогда зачем?
- Хочется так.
          Наступило молчание. Ленка думала. А Виталику и так было хорошо. Они подходили к дому Ленки.
- Ты чего за мной ходишь?
- Нравится.
- А точнее?
- Хочется и хожу.
- Э-э… влюбился, что ли?
- Допустим.
          Ленка внимательно посмотрела на Виталика и – в сомнении – покачала головой.
- Не надо. А?
- Что?
- Не надо – не ходи. Хорошо?
          Виталик пожал плечами:
- Какая разница?
- Ты, конечно, хороший, Виталик. Но не надо – не ходи. Ладно?
- Не запрещается.
          И земля качнулась под ногами.
- Ну, я тебя прошу…
          Ленка просяще посмотрела на Виталика и упёрла свои глаза в глаза Виталика. Виталик отвёл взгляд в сторону и пробормотал, что-то похожее на ругательство.
- Нет, – ты серьёзно?
- Шучу, шучу. Видишь, – как шучу?
          Виталик достал сигарету и закурил.
- Странный ты парень.
          Ленка пожала плечами, и, вспомнив, что-то на ходу, спросила:
- И откуда ты такой выплыл?
- Из жизни…
- Прошлых времён.
- Может быть.
          Они подошли к подъезду. Остановились на минуту.
- Ленка…
- Не надо и… что б я тебя… Нет, Виталик – не надо. А? Не обижайся,
но…
- Ленка…
- Извини, меня ждут. Не ходи больше за мной. Сделай доброе дело.
Хорошо? А я тебя за это, когда-нибудь, поцелую.
Ленка махнула дипломатом, засинели её джинсы у красных дверей. Двери открылись и закрылись. Виталик хотел что-то крикнуть ей в след, но так и остался с открытым ртом. Звуки застряли в глубине сердца – там и остались. Какая вокруг тишина! Онемевшие пальцы раздавили в труху погасшую сигарету. «Всё кончено. Всё кончено?»
Виталик закурил, и невидящие глаза смотрели в одну, ничем не примечательную точку на асфальте. «Всё кончено. Значит и я…»
Пальцы стряхнули пепел на брюки. Виталик не заметил. Он растёр пепел по штанине и продолжал курить. Лицо его не выражал ничего. «Всё кончено»…
Светлое небо затянулось хмурыми облаками. Далёкий трамвай взвизгнул на повороте. Одинокий прохожий внимательно посмотрел на Виталика и прошёл мимо. Тишина прорвалась шорохом и хрустом. Пошёл дождь.

                *   *   *       

Пустынная улица, мерное чередование ветра, дождя и мокрого снега. Людей нет. Люди спрятались в дома. Сумрачная природа их не радует. А если мнительность появилась – сиди дома и смотри в окно, а если надоест однообразный пейзаж – переключись на радужное разноцветие, и насладись развлекающим однообразием телевизора…
Четыре дня прошло. И вот Виталик вновь у красной двери и знакомой облезлой скамейки.
«Думай, – не думай. А плохо мне без неё. Почему – и сам не знаю. Значит надо на что-то решаться. Дождусь её, и всё начну с начала. Игра не окончена. Жизнь продолжается».
Виталик ходил по площадке, курил, неодобрительно смотрел на небо, и ругался тихим голосом. Он злился сам на себя, злился на Ленку, злился на эту самую человеческую слабость – любовь. И чтобы любить, надо ждать. Ждать под дождём, и снегом.
Вечер завладел природой. Огоньки зажигались в окнах. Мелкая изморозь шлёпала по лицу. Спину морозило. Руки ломило, и покалывание в пальцах унималось частым обращением к спичкам и сигарете.
«Где она? Дома её нет, – значит, ещё не пришла. Где её носит?»
Виталик закурил очередную сигарету, и направился к знакомой скамейке. Да вопрос: тело и чувство. И кто кого. Кто победит, тот и станет главным. От одной молнии может погибнуть чувство и тогда останется первенство за телом. А от одного поцелуя восторжествует чувство, и тело отступит в тень. «Человек, борясь со стихией, ищет место по проще, попонятней и посытней. Где теплее и тише, - там и человек. Такова натура. Смелая, и, в тоже время, осторожная. Страх и желание побороть страх, - два начала, которые поддерживают в своём существовании человеческое тело. Ну, а если к телу приложить мозг, со всеми его извилинами и загибами, - вот и получится человек разумный, существо на Земле большое и умное. Так считает сам человек. Ну, а если вид живого мира хвалит сам себя…»
Кто это там? Виталик поднял голову и увидел в дальнем конце дома процессию, которая, шатаясь, передвигалась в его сторону, и вдохновенно исполняла сорванными голосами популярную, но не совсем приличную песню.
Виталик насторожился. Что-то такое – необычное – показалось ему в этой процессии. Но что?
Виталик насторожился. Что-то такое – необычное - показалось ему в этой процессии. Но что?
Виталик отбросил недокуренную сигарету, встал и отошёл к заборчику, огораживающему детскую площадку… Он смотрел в сторону приближающейся компании и ждал. Он всматривался, но из-за полувечерней темноты и изморози, ничего нельзя было разобрать. Только голоса доносились из сумрака и среди них… Да, да – никаких сомнений! Это её голос! Чуть хриплый, но певучий. Это она поёт там. Значит это она. И компания… Подошло время…
Виталик подтянулся, расправил плечи, но его вдруг охватило сомнение – «Она там и в компании…»
«Ладно!»
Весёлые люди приближались. Уже можно различить фигуры. Уже видны лица. Даже слова уже слышны. Песню петь перестали, – спутались в тексте. Но свои эмоции ребята решили выразить прозой.
Сначала Виталик услышал рапсодию из отборного мата, потом чей-то визгливый голос изрёк:
- Доползли.
          Далее послышалось чавканье и хрип. Было видно, что подошедшие прикуривают. Виталик стоял в тени деревьев, за горой железо-арматуры, оставшейся после последнего капитального ремонта, и, в следствии чего его не могли видеть подошедшие. Зато Виталик видел и слышал всё.
Ребят в компании было трое. Ленка – четвёртая. Двое ребят – с виду – казались одного возраста с Виталиком. Третий старше, но узок в плечах и тянул сигаретину через силу, – длительные годы табакопринимания сделали своё дело.
Вскорости, Виталик услышал бульканье, – один из сотоварищей Ленки отливал ненужную жидкость из себя.
- Ну, чего, - мы пришли.
          Голос пробубнил глухо и требовательно.
- Мы пришли, Ленка. Твоё слово.
          Виталик насторожился.
- Погоди, – покурим.
          Ленка говорила отрывисто, грубо. Её голос, словно, хотел что-то оттолкнуть от себя.
- Давай, покурим, - миролюбиво согласился с Ленкой первый голос, -
Нам не к спеху.
Ленка засмеялась и затянула песню, но её не поддержали и она, пропнв первый куплет, смолкла.
- Ещё пить будешь?
          Голос принадлежал молодому парнишке, который на вид выглядел младше Виталика, а по манере держаться, - гораздо наглее всех присутствовавших.
- Чего спрашивать – наливай.
- Нет, ребята, - голос Ленки стал сиплым и отчаянным, - Я больше не
буду.
- А тебя никто не спрашивает, - надавил голосом старший в
компании.
Послышалось стуканье стекла о стекло и специфическое бульканье.
- Держи.
- Хватит, наверное.
          Голос у Ленки стал совсем хриплым.
- Пей и заткнись.
          Старший сунул стакан Ленке в руки и проследил за тем, что бы она выпила всё до дна.
- Ну, а теперь пошли.
- Погоди.
- Чего ещё?
- Посидим, ещё на скамейке.
- В кабаке, что ли, не насиделась? Пошли, давай. Зря, что ли, мы тебя
поили? Ну?
На мгновение наступило молчание.
- Ну? – повторил старший.
- Да пошёл ты… - огрызнулась Ленка.
- Девочка брыкается, - заметил сиплоголосый.
- Пойдёшь? – ещё раз спросил старший.
          Ленка молчала.
- Да чего с ней болтать, - запетушился самый младший, - Вот
скамейка есть. Заломим – и дело с концом.
- Орать будет.
- А мы ей рот трусами заткнём. И никто не увидит – ночь уже.
- А ты малой с головой. Пойдём, стерва, в квартиру или нет?
- Нет, гнида, - не пойдём, - Ленка отрицательно качнула головой,
и упёрлась своими глазами в глаза старшего, - И ничего у тебя не выйдет.
- Ха-ха. Она ещё брыкается. Может ей, для начала, морду набить? –
предложил сиплоголосый.
- Успеешь, - остановил его старший, - Всему своё время.
          Наступило молчание. Виталик услышал щелчок, и огонёк пламени осветил белые пальцы, морщинистое лицо и два жёлтых зуба, между губами, которые держали сигарету.
- Ты, старушка, видать чего-то не усекла, - начал объяснять старший,
обращаясь к Ленке, - Мы – это мы. И никуда тебе от нас не убежать. Ты в ресторане сидела, за наш счёт жрала и пила. Тебе было хорошо. А теперь нам должно стать хорошо. Усекла? Так что, давай культурно – без шума. Пошли к тебе на хату и там расчитаемся. Мы не хотим шума, да и тебе он ни к чему. Ты своё получила. Теперь мы своё получить хотим. А брыкаться, старушка, не надо: Мы копыта тебе выдерним, и рога набить можем. Мы всё можем. Так что, старушка, давай, - действуй.
Вновь наступила тишина. И Виталик, в этой тишине, слышал, как бьётся у него сердце.
- Я обстановку тебе понятно обрисовал? – спросил старший, - Чего
ты – пошли. Мы у твоего дома. Пошли к тебе.
- Да пошёл ты…
          Ленка выразилась коротко и ясно.
- А это оскорбление, - заметил сиплоголосый.
- А чего с ней болтать, - валим и всё, - запричитал младший.
- Так и сделаем. Нефиг с ней… Давай…
          Старший, а за ним и двое его приятелей, кинулись на Ленку. Ленка взвизгнула и попыталась отбиться. Но её уже обхватили липкие жаждущие руки.
В тот же миг сердце Виталика переполнилось ненавистью, жгучим презрением и бесшабашностью. В голову стукнуло. Всё в нём заходило ходуном. И логика, философия с осторожностью отлетели в неведомые края, не видимые и недоступные в эту минуту. Только один сигнал поступил в мозг, только одну цель он видел перед собой. Всё иное, наносное и приобретённое, выветрилось из головы и тела, за долю секунды.
Схватив кусок, валявшейся под ногами железной трубы, а другой рукой прихватив часть битого кирпича, Виталик выскочил из своего убежища, и бросился на троих парней, подминавших под себя девушку.
Первый удар вошёл в голову старшего. Труба звязгнула в воздухе и обрушилась на что-то твёрдое, но порожнее. Удар был силён, послышался хруст. Но правая рука удержала трубу в ладони.
- Убью!! – заорал Виталик, и по его интонации стало ясно, что он
действительно сейчас начнёт убивать.
Не оборачиваясь, старший рухнул рядом со скамейкой. Его приятели оторвались от своего занятия, оцепенели от вмиг пришедшего страха, и решили ретироваться с поля сражения. Однако, своего запала Виталик не растратил и кусок кирпича, помноженный на удар всего корпуса, обрушился на лицо младшего. Кирпич рассыпался. Что-то треснуло. Младший взвыл. Его нос был сломан, губы разбиты, и глаза ничего не видели.
Сиплоголосый навострился бежать. Он, даже, успел сделать несколько шагов, но Виталик прыгнул на него, оглушил ударом и повалил на землю. Сиплоголосый обалдел, и не шевелился. Виталик пнул его между ног, и насел на  скрючившегося человека. Где же, где же? Ну! Вот оно – горло. Душить! Виталик схватил сиплоголосого за горло и сжал пальцы. Сиплоголосый захрипел, пытаясь, что-то сказать.
- Задушу, ссука!
          Кто-то потянул Виталика сзади за кожан. Виталик оглянулся и увидел Ленку. Ленка показала ему рукой на уползающего старшего. И вновь в Виталике взбушевался дикий зверь. Он вскочил, подбежал к скамейке, оторвал от её спинки доску, и кинулся за старшим.
- Убью!
          Старший встал на карачки и побежал. Встать на ноги он не успел. Виталик подбежал к старшему и проехался, со всего маха, доской по его хребтине. Старший застонал, и бессильным растянулся на асфальте. Виталик, в экстазе, стал испинывать старшего ногами. Старший стонал, и всё время, куда-то хотел уползти, но Виталик методично и страшно превращал его сущность в кусок кровавого мяса.
- Не надо, не надо!
          К Виталику подбежала Ленка и повисла на нём.
- Не надо! Убьёшь!
- Убью, - хладнокровно согласился Виталик.
- Ну, и дурак!
          Ленка кинулась Виталику на шею, и её губы впились в подбородок Виталика. Но через мгновение оплошность была исправлена, и губы Ленки встретились с губами Виталика.
Куда пропал воинственный пыл? Куда он делся? Вот только что дрался тут, на современном асфальте, первобытный человек. И вот нет его. Нет тупости в глазах, нет кровожадного сладострастия. Даже, жажда убийства куда-то подевалась. Вновь тишина. Вновь покой Земной вокруг. Ничего не существует. Ничего нет. Нет города. Нет улиц и домов. Пропали люди, и не слышно стонов. Исчезло всё. И ладно – так и должно быть. Только большое, большое небо. Только вечное, вечное и никогда не кончающееся чувство. Никогда.
Виталик почувствовал, что задыхается. И ещё он почувствовал руку, которая обнимает его за шею.
- Тише.
          Ленка оторвалась, на мгновение, и прижала палец к своим губам. И в этот миг Виталик увидел её блестящие глаза и ощутил на себе, некий притягивающий позыв, исходящий из этих глаз.
- Пойдём.
          Виталик обхватил рукой Ленку за плечи, и они пошли. Сиплоголосого уже не было на месте, – он убежал, да и старший уполз куда-то. Только один молодой продолжал сидеть на асфальте и, закрыв руками разбитое лицо, ревел.
- Падаль.
          Виталик пнул молодого ногой в бок. Молодой поспешил послушно упасть и забубнил заклинание на тему, чтобы его больше не били.
- Вонючка.
          Виталик плюнул в сторону молодого и пошёл, вместе с Ленкой, своей дорогой. Ленка прижалась к Виталику, и не хотела отпускать его от себя. Она, вероятно, боялась. Виталик тоже прижался к Ленке, – он не хотел её потерять. Так они и шли по ночному городу, мимо спящих домов, и притихших за стенами жильцов.
- Не могу больше.
          Ленка дёрнула Виталика за рукав, и уселась на первую подвернувшуюся скамейку. Её трясло.
- Ты что?
          Но Ленка не слышала Виталика. Она всхлипнула, качнулась и забилась в истерике. Виталик никогда раньше не видел женских истерик. А тут…
- Ну, перестань. Кончилось уже всё…
          Куда там! Ленка продолжала трястись, завывать и плакать. И никакая сила не могла остановить этих горючих женских слёз.

                *   *   *          

Они гуляли всю ночь. Тёмная ночь. Светлая ночь. Толи летняя, толи зимняя. Какая была ночь? Конечно же, – счастливая. Протокола нет, память отшибло. Всю ночь о чём-то говорили, что-то решали, о чём-то думали. И всё забылось! Ощущение в памяти сохранилось – спокойное и мягкое. Вот взял в руки пушистое воспоминание, подержал его в руках и опустил на землю. И память хранит прошедшую лёгкость…
Виталик и Ленка обошли центр города, и вышли к реке. Вскрывшаяся, и освободившаяся ото льда река,  приветствовала неожиданную ночную пару журчанием и рокотом. Природа просыпалась от спячки. И вместе с ней пробуждалось всё живое, способное ощущать бытиё и любовь.
- Виталик.
          Ленка ухватилась за руку Виталика и прижалась к нему. За ночь она несколько раз плакала. Не прошеные слёзы приходили и уходили. «Нервы, - говорила Ленка и махала рукой, - Пройдёт». Главное, что они вместе, и им есть, что сказать сказать друг другу. Собственно, говорил один Виталик, а Ленка только слушала.
Виталик разговорился. Он говорил обо всём вообще и ни о чём конкретно. Он рассказывал о приключениях, и разных смешных историях, случившихся с ним или с другими людьми. Он исповедовался и проповедовал одновременно. А Ленка слушала.
Ленка слушала, и вдруг, - ни с того, ни с сего, - начинала реветь. Её губы шептали слова и слёзы капали из глаз. Тогда Виталик прижимал её к себе и успокаивал. Ленка вырывалась, пробовала, что-то сказать, но слёзы высыхали с той же поспешностью, с какой и появлялись. Они молчаливо оправдывали своё поведение, и продолжали свою прогулку. И вновь, Виталик говорил и смеялся. И Ленка тоже смеялась – просто, непосредственно, и с загадкой.
Два человека спустилось на набережную. Они шли рядом с парапетом, и могучая река бушевала рядом с ними. Волны и струи, льдины и ветер, - большое, могучее, и прекрасное зрелище.
- Красиво.
- Это весна.
- Весна, - повторила Ленка и ещё крепче сжала руку Виталика.
- Скоро будет май.
- Будет, - согласилась Ленка и положила свою голову Виталику на
плечо.
Виталик приглушил поток своих воспоминаний и перешёл на более лёгкие истории.
- В больнице было дело. Катит медсестра больного, в коляске, по
Коридору. А больной сидит и стонет: «Сестра, а сестра, может в реанимацию?» Сестра – ноль эмоций. «Сестра, а сестра, а может в реанимацию?» Сестра и в свет не дует. «Сестра, а сестра, ну может в реанимацию?» «Послушайте, больной, - не занимайтесь самолечением. Если врач сказал: в морг, значит в морг».
Ленка улыбнулась, а Виталик принялся за другой анекдот. Лишь бы Ленка окончательно успокоилась, и рассеялись её тоска и страхи.
Набережная белела в ночи. Вокруг темнота. Вокруг тайна и жуть. А асфальт набережной, - светлая дорога, ведущая вперёд, ведущая в будущее. И нет желания останавливаться. Только идти вперёд. Вперёд и никуда не сворачивать. Будущее. Оно впереди. Оно на пути этой дороги. Иди, и лишь бы тебе сил хватило, да внутренний твой огонь не выгорел бы до пепельного своего состояния. Иди, радуйся, обнимай рядом с тобой идущего человека. Только так и надо жить. И никак иначе…
Виталик шёл, ощущал на своём плече прерывистое дыхание, и ему казалось, что никогда в жизни он не будет более счастлив, чем сейчас. И что навсегда уйдут эти минуты и часы. Но он не жалел. Тратить, тратить неиспользованный огонь души, выливать все свои чувства и стремления в одно длинное нескончаемое признание, - вот она цель стихии, вот оно торжество любви. А что будет потом, - да какая разница! Лишь бы сейчас, лишь бы в это мгновение всё было, так как надо, - так как сердце велит, и разум не желает воспринимать.
Слова… много слов. Десятки сравнений, сотни эпитетов. Что-то говорится словами, что-то выражается намёками и аллегориями. Слова – инструмент, который помогает заглянуть в душу ближнего, не оставив при этом заметного хирургического следа. Главное, - не сами слова, а их значение и скрытый смысл, стоящий за слогами и предложениями. Важно не слово, а стоящее за ним чувство. Если есть чувство, значит, и самое незначительное слово станет тем от чего застучит сильнее сердце. Но если нет ничего, – увы, – и самое стильное с чеканным графопостроением предложение поблекнет и утратит своё самозначение. Пустота – даже красивая – породит пустоту.
А они шли, и за разговорами становилось ясно, им обоим, что невидимая нитка уже связывает их вместе. И нечто общее появилось в сердцах у обоих. Пал груз душевный с сердца. Легко стало в груди. Весело. И они смеялись. И никто не мог помешать им радоваться своему внутреннему освобождению. Никто не мог войти в их жизнь. Только ночь, – одна единственная, - стала свидетелем восхитительного безумства, которое происходило на городской набережной, и во все времена, и у всех народов именуемая одним коротким и таким большим словом – Любовь.
- … Вот так они и жили.
- Не повезло.
- Бывает. Но каждый теперь учёный.
          Ленка засмеялась и остановилась. Виталик тоже остановился. Они посмотрели друг на друга. Какие большие глаза бывают у человека, если смотреть в них с близкого расстояния! Как много в этих глазах всего, всего... Вот смотришь и видишь отображение жизни большой и долгой. Какие только мысли, - в этот момент, - не стукают в голову!
- Поцелуй, а?
          Виталик шагнул к Ленке. Ленка положила свои руки на плечи Виталику. Сама природа руководила действиями двух людей, встретившихся и сошедшихся друг с другом. Вся многовековая история человечества отразилась в поведении двух его индивидов. Отброшена наносная культура, слюна условности. Изначальные инстинкты выплыли наружу и затрепетали в своей изначальной незащищённости. Вся человеческая природа поднялась из глубины естества и засветилась, заискрилась своими гранями. Тишина и покой. Вечность в реальном существовании. Звуки, жесты. Слияние дыхания и слияние душ. Один раз можно испытать такое в жизни. Один раз – и будет он повторяться всегда в бесконечной жизни.
Они стояли у парапета. Ночь темнотой укрывала их от всех людских глаз в мире. Плескались волны внизу. Над головой облака проплывали. Скрипели стволы деревьев на набережной, и клонил их ветер к земле. Да никак не мог согнуть - сил не хватало. Молчал город, говорила природа. Одно другому не мешало. Да и ничего нельзя разобрать в том разговоре, которые вели два сердца. Не надо ни тезисов, ни призывов. Даже, научное объяснение не требуется, – всё решат два человека сами, на ощупь. Каждый для себя обретёт счастье, и каждый для себя усвоит, то, что хочет другой, близкий для него человек.
Какая ночь необычная! Так и хочется крикнуть туда, в небо, в спящие дома: «Люди, посмотрите! Как же вы можете дрыхнуть в такое особенное время! Вы позабыли свежесть весенней ночи, и её торжественную, очищающую сердца и души музыку. Почему вы – люди – ничего не видите, и видеть ничего не желаете? Что с вами случилось?»
Но молчат улицы, молчат дома, молчит небо. Им нечего сказать. Ночь. И люди спят.
Удушие. Желание любви побороло силу дыхания и губы, - не желая того, - разжались.
- Ленка!
- Ви…
- Ты…
- Да… не надо.
- Я всегда…
- Я знаю.
- Я тебя…
- Не надо…
- Ленка, я…
- Знаю, знаю…
          Они шептали, и сами не понимали, что срывалось у них с губ. Из глубины сердца выплывали слова, и уносились в воздушное пространство. И что-то пело в небе и летело тело в пустоту, и не соображали мозги человеческие в эту минуту. И выходит сила из сердца и тратится, тратится… Да так и должно быть. Жизнь – ради любви.
И вновь встретились губы. И что-то ворвалось в тело, стукнулось о сердце, и сердце выскочило из груди, повисло в пустотном безвоздушном пространстве. Сердце перестало существовать. Перестало существовать, так же и всё прочее – такое бессмысленное и не нужное. Исчезло материальное. И лишь одна тёплая волна переливалась из верхней части груди одного человека в рядом стоящего. Радость, тепло и покой. Слились два человека в одно единое. Стали два человека одним целым.
- Стой, стой. Хватит…
          Ленка отвела пальцами губы Виталика от своих губ, и Виталик услышал её неспокойное дыхание. Ленка задыхалась, но и Виталик задыхался.
- Пошли, - прошептала Ленка.
- Да, - согласился Виталик.
          И они пошли, обнявшись, в неясное будущее. И белая набережная, и тёмная ночь провожали их своим весенним взглядом. Шумели голые ветви на оттаивающих от стужи деревьях. Скрипели брёвна, - стихийные речные путешественники, - трущиеся о гранит набережной, причалы речного вокзала, быки перекинутого через реку моста.
- Ленка.
- Молчи.
          Виталик посмотрел вдаль и сказал отстранённо:
- Ленка, я тебя люблю.
- Я знаю. Давно уже…
          Виталик больше ничего не сказал. Он крепко прижал Ленку к себе, и они стали подниматься по лестнице на площадь речного вокзала. Далёкие друг для друга люди стали близкими. Или так показалось?

                *   *   *               

- Я тебя сразу раскусила, - Ленка достала из пачки сигарету, - Ты
заметный. Но таких, как ты – не бывает.
- Почему?
- Не знаю, - Ленка пожала плечами, - Не встречала раньше. А ты вот
появился и…
- Что?
- И я тебе не поверила.
- Почему?
- Не знаю я. Что пристал? Слушай дальше.
          Ленка подобрала ноги под себя, уютно устроилась на диване. Белый дым поднимался над её головой и вся она, окутанная этим дымом, казалась далёкой, загадочной, нереальной.
- Вот я и говорю. Как только ты появился, я тебя сразу заметила.
Такой ты человек.
- Какой?
- Да не поймёшь, какой. С одной стороны один, а с другой стороны
совсем другой. Да и я сама такая. И всё же ты не такой, как все прочие. Что-то есть. Заметил?
- И в тебе что-то есть.
- Открой окно.
          Виталик встал с кресла, подошёл к окну и отворил форточку.
- Потеплело.
          В комнату ворвался запах первой листвы и свежей травы. Обновлённая природа пьянила голову и возбуждала желания. Коллективы засидевшихся в домах горожан, высыпали на улицу и заполнили собой всё асфальтно-булыжное пространство, стоптанное тысячами ног. Люди шумели, и весна улыбалась им солнцем.
- Первые цветы зацвели, - говорил какой-нибудь прохожий, тыкая
пальцем в начинающую зеленеть иву.
- Да, что вы, - возражали специалисты, - Это дерево. А цветы будут
потом.
Вот он первоцвет. А значит и зиме конец. С наступлением весны улицы заполнились игрищами и розыгрышами. Футбол, волейбол, городки, догонялки, - выбрались из подполья и брызнули выбитые стёкла на асфальт и начинающие зеленеть газоны. А трава росла, тянулась к свету, солнцу. И яркие лучи играли хрустальными искринками битого стекла.
- Весна.
- Весна, - согласилась Ленка.
- Пойдём, куда-нибудь.
- Пошли.
          Виталик улыбнулся:
- Мы ведь только что пришли из кино.
- Ну и что: пошли ещё куда-нибудь.
- Давай.
          Ленка соскочила с дивана, убежала в ванную комнату, и вернулась оттуда, минут через пять.
- Я готова.
- И я готов.
          И почему близкие люди так похожи друг на друга? Ну, просто копия один другого.
- Пошли.
          Виталик застегнул кроссовки, и собрался открыть дверь, как вдруг Ленка остановила его.
- Погоди.
- Что?
          Виталик посмотрел на Ленку и увидел её глаза. Больше он ничего не смог увидеть. Он ощутил на своих губах губы Ленки, и голова пошла кругом – как не раз бывало в течении прошедшего месяца. Виталик потерял ориентир во времени, и впал в полнейший экстаз. Но на этот раз полуобморочное состояние закончилось довольно быстро. Виталик не уловил того момента, когда Ленка оторвала свои губы от его губ и дёрнула Виталика за руку.
- Теперь пошли.
- Угу, - только и произнёс Виталик, а Ленка уже выскочила за дверь.
- Побежали!
          Они выскочили из подъезда и, взявшись за руки, устремились вдоль улицы. Тёплый ветер приветствовал их, и попадающиеся навстречу прохожие, улыбались добрыми улыбками. «Весна…»
Виталик и Ленка пробежали квартала два и остановились. И хотелось бы бежать дальше, но дыхалка не позволяла продолжить кросс.
- Отвык, - рассмеялся Виталик.
- Привыкнешь.
          По улице гуляли весенние коты. А большие собаки степенно следовали со своими хозяевами и невозмутимо посматривали по сторонам.
Кафе было маленьким. Несколько столиков и стойка вдоль всей стены. И посетителей в кафе не было.
- Займём столик?
- Садись.
          Ленка пристроилась за угловым столиком, а Виталик пошёл взять что-нибудь насыщающее и жаждуутоляющее.
Вот уже больше сорока дней, как они вместе – Виталик считал каждый день, – а он никак не может устать от Ленки. Что же это за создание природы, если на неё хочется любоваться и делать хорошее и оберегать, как драгоценный цветок берегут от бурь и стихии.
Виталик принёс коктейли и сок.
- Восстановим силы.
          Ленка улыбнулась.
- А где же?
- Понял.
          Виталик высыпал на стол горсть конфет, и они с удовольствием принялись за уничтожение съестного.
- Отпуск скоро будет, - мечтательно произнесла Ленка.
- В Астрахань теплоходом поплывём, - подхватил Виталик.
- Скоро уже.
- Конечно, скоро.
          Ленка потянулась к пачке с сигаретами, но вспомнив, что находится в кафе, неохотно отдёрнула руку и виновато посмотрела на Виталика.
- Курить хочется.
          Виталик улыбнулся.
- И мне.
- Тогда поторопимся.
- Давай.
          И они заспешили, заторопились.
- Поднажми.
- Я сейчас.
          Виталик «нажал» и Ленка, сразу же, ухватилась за него.
- Пойдём.
- Куда, Лен?
- Пошли, давай, пошли.
          Они покинули кафе, и Ленка заявила:
- Я танцевать хочу.
- Да ну! – удивился Виталик.
- Пошли на танцы.
- Пошли. А куда?
- В ДК.
- Согласен.
          Ленка опять подхватила Виталика за руку, и они побежали вдоль улицы, к ближайшему дворцу культуры, где есть танцы, где много музыки и много людей.
- Быстрей, быстрей!
          Музыка звучит над улицей. Она вылетает из открытых окон, повисает в воздухе или гулко ухает в закрытых помещениях. И танцы, танцы, длинные танцы. Пять месяцев будут танцевать люди. Пять месяцев будут кружиться человеческие головы, пока не устанут и не успокоятся. Растопила весна жаркую кровь в замёрзших за зиму сердцах. И ожидают впереди сто пятьдесят горячих дней. И не унять их, не затушить пеной обыденности…
Ленка и Виталик прибежали в ближайший Дворец Культуры, и вовремя – ансамбль только-только изготовился к работе, и можно было «проскакать» всю программу.
- А сейчас мы исполним для вас композицию, в лёгком жанре: «
Весёлый мотив».
Мелодия окутала зал, и, немногочисленные пары вошли в круг.
- Пойдём, - предложила Ленка.
- Пойдём, - согласился Виталик.
          Они вошли в круг. Ленка положила свои руки Виталику на плечи, Виталик обнял Ленку за талию и их тела закачались в спокойном ритме.
Парень, который пел простые слова о любви, не блистал голосом. Он просто произносил слова, как их чувствовал. И от его неброской манеры исполнения, становилось тепло на душе. Вечная песня жизни сливалась с простой мелодией молодых музыкантов. Качалось небо, плыл под ногами пол. Кружилась голова. А мелодия плывёт и плывёт в воздухе.
Ленка танцевала умело, уверенно. Виталик старался не отставать от неё, и на пару у них получалось кое-что. Было бы желание…
Мелодия уплыла куда-то неизвестно куда – и весёлый лидер ансамбля, бодрым голосом, объявил:
- А сейчас мы исполним бурный танец, для желающих размять ноги.
          С последними словами лидера, ударник прошёлся по барабанам, и резкий ритм разорвал тишину свода. Топот ног, порывы музыки, и отрывистые слова обрушились на окружающее пространство. Кто-то заорал, кто-то засвистел, и всем стало необычайно весело.
- Поехали.
          Ленка толкнула Виталика и стала закручивать его танцем змеи, танцем ведьмы, танцем искусительницы. И Виталик стал изображать из себя, преследователя, дьявола и благородного влюблённого.
Мелодия сменялась мелодией. Танец сменялся танцем. Песня сменялась песней. Общество отдыхающей молодёжи редело. Вечер манил молодых людей на улицу. Тёплые струи воздуха не позволяли долго топтаться на одном месте. Молодость требует простора. А вместе с простором, и ещё кое-чего.
Ленка и Виталик возвращались домой поздно. Белая ночь стояла в небе.
- Хороший вечер.
- Кайф.
- Мы будем часто ходить на танцы.
- Будем.
- Погуляем?
- Давай.
          Долгая белая ночь. Тепло в мае. Легко дышится и никуда не хочется убегать, - даже от себя не хочется. Были бы майские дни круглый год! Но не обманешь природу, – одиннадцать месяцев приходится ждать этих дней. А вот счастье не ждёт. Оно или бывает, или его нет. И если его нет, - значит, не повезло. А если оно есть, - какие же ещё нужны слова?

                *   *   *         

Красное солнце висело в небе и от этого солнца ясно становилось в голове.
- Пора.
          Они вошли в малый актовый зал, и заняли места. Много юношей и девушек заполнило, - в этот день, - объёмное пространство малого актового зала. А день необычный, - торжественный.
На трибуну поднялся директор школы.
- Ребята, товарищи…
          Директор вдохновенно произнёс речь о большой дороге жизни, и тех незабываемых днях, «которые навсегда останутся в памяти, и будут всю жизнь помниться и бывшим ученикам и их учителям». Да. Окончилось учение. Прошло время… И вот последний день.
А потом были приветствия и поздравления. Выступал представитель завкома, и представитель комкома. Районное начальство выступило. Пришли с поздравлениями заводские подшефные. Всем выступившим похлопали, и приступили к завершающей стадии торжественной части, - вручению аттестатов зрелости.
Да. Один раз в жизни…
Имена и классы. Поздравления, и появившийся на свет зрело-образованный человек получал из рук директора школы удостоверение в бумажных корочках «Аттестат зрелости».
Люди вставали, люди получали свои документы, и возвращались на свои места. Один за другим. Очередь… Ожидание. Лица, люди. Хлопки…
- И вот наш последний выпускной класс…
          Аплодисменты заглушили слова и по-заведённому: человек-директор-аттестат-человек. Один, второй, третий, четвёртый…
- Русанов Виталий. Закончил без единой тройки.
          Виталик поднялся и пошёл к трибуне, где стоял директор с его аттестатом в руках. Вновь аплодисменты. Кто-то шепнул на ухо: «Поздравляю».
- Поздравляю тебя, будь достойным…
          Виталик взял из рук директора свой аттестат, пожал крепкую руку директора:
- Спасибо.
          Вернулся на своё место. Почувствовал крепкий поцелуй Ленки в щёку.
- Дай посмотреть.
          Но Ленка не успела налюбоваться аттестатом Виталика, – в зале прошелестело:
- Страдова Елена.
- Иди, - шепнул Виталик. Хотя и так было ясно, что надо идти.
          Ленка встала, потянулась, и под всеобщие аплодисменты, пошла, получать свой аттестат зрелости.
Виталик хлопал в ладоши и смотрел на Ленку с любовью. Это была ЕГО Ленка.
Ленка получила аттестат, поговорила с директором и вернулась на своё место.
- Смотри.
          Виталик взял коричневую картонку в руки, и раскрыл её, а ленка любопытствовала, что же поставили Виталику в его книжечке. Они оба так увлеклись своим занятием, что не заметили, как закончилась торжественная часть, и очнулись только под всеобщие прощальные аплодисменты.
- А теперь, - напутствовал своих бывших «подопечных» директор, - Я
Приглашаю всех выпускников на танцы. Ребята – это будет ваш выпускной бал!
И все встали, и шум ног возвестил об окончании долголетнего обучения.
- На улицу!
          Хохлов объявил негромко, но вполне ясно. Компания зашевелилась, и поспешила вытолкаться из актового зала на улицу. Нетерпеливые завязли в давке. Все же остальные переждали момент, и спокойно вышли, получив в полном порядке очерёдности те же ощущения, только минутой-другой позже.
Виталик и Ленка не спешили. Они знали где соберутся ребята.
- А ты нормально кончил, - как надо, - подхватила Ленка Виталика.
- Да и ты не подкачала.
- Куда мне, - Ленка махнула рукой, - Я учёной становиться не
собираюсь. Мне и так хорошо.
Поток людей схлынул. Виталик и Ленка встали со своих мест и направились к выходу.
- Хохлов всё оформил, - сказал Виталик.
- Знаю, - отозвалась Ленка.
          Они вышли в холл и спустились со второго этажа на первый. У дверей их поджидал Альберт.
- Пошли быстрей, - заторопил он, - все уже собрались.
- Идём, - лениво заметила Ленка.
          Они двинулись по тротуару, проложенному рядом с Дворцом Культуры. Завернули за угол, прошли небольшую площадку, внутреннего двора и ещё раз развернули. Троица очутилась у задней стены ДК, - на задворках.
- Давай, сюда!
          Возле белой трансформаторной будки стояло человек двадцать, и все они о чём-то говорили, спорили, и уже объяснялись.
- В последний раз, - заметила Ленка, задумчивым голосом.
- Давай, Ленка, быстрей. Очередь задерживаешь!
          Хохлов кричал весёлым голосом, потрясал в руке пустым стаканом и весь его вид говорил о бесшабашности веселья и радости.
- Иду, иду, дорогой. Подожди минуточку.
          Толпа веселилась. Все говорили друг другу разные хорошие слова, и смеялись во всё горло, словно времени на смех в жизни больше не останется.
Виталик, Альберт и Ленка подошли к ребятам, и Хохлов поспешил налить им полный стакан.
- Давай, быстрее.
          Виталик взял стакан в руки, посмотрел содержимое на свет и объявил тост:
- За всё хорошее.
- А как же… - согласился Вовка Мутнов, находившийся тут же.
          Следующим, на очереди, был Альберт. Он ничего не сказал. Он просто раскрыл рот и вылил в него полный стакан красного вина.
- Следующий.
          Но и без напоминания стало ясно, что следующим должна быть Ленка.
- За вас, ребята, - сказала она.
- И за тебя, тоже, - поправил Хохлов.
- Ладно.
          Ленка выпила и отдала стакан Хохлову, который «пустил» его по второму кругу.
- Всё, - отвал, - говорил Женька Егоров, потрясая своим аттестатом, -
Выучился. Теперь с завода расчитаюсь и полный вперёд, иду на прапорщика ишачить.
- Ну, и иди, - кивнул головой Хохлов, - а мне шоферить, - и то
лучше.
- А я поступать куда-нибудь буду, - проговорил Альберт, - Надоело
просто так шляться.
- Ну, с Виталом всё ясно, - многозначительно сказал Хохлов и
обратился к Мутнову, - А ты, Вовка, куда?
- А мне куда? – удивился Мутнов, - Мне прямая дорога в армию.
Отслужу, - там видно будет.
- Полный атас! – заключил Хохлов, - Ну, - поехали!
          Компания зашевелилась. Стакан опять пошёл по рукам, но уже без тостов. Правда, Мутнов хотел что-то сказать, но его оборвали полушутливым напоминанием:
- Знаешь, за что Иван Грозный своего сына убил?
- За задержку посуды не судим, - вразумительно поспешил ответить
Вовка и опустошил стакан.
Девчонки попросили пропустить очередь и их просьбу удовлетворили.
- Жаль, Феди нет, - вздохнул разомлевший Хохлов.
- Дурак, - учиться бросил. Уехал. Говорят, нефть теперь бурит.
- На деньги потянуло.
- Да какие там деньги, - махнул рукой Хохлов, - Так – ерунда.
Романтика.
- Дурак, Федя, - вынес своё мнение Вовка Мутнов, - А то бы с
нами тут был.
- Конечно, - дурак.
          Языки развязались. Неизвестно откуда появился магнитофон, и у будки была организована импровизированная танцевальная площадка.
- Давай, кто веселей!
          Рассказывали анекдоты. И каждый что-то говорил своему соседу, что-то хотел пожелать ему, о чём-нибудь попросить или пообещать исполнить просьбу товарища.
«А ведь мы расстаёмся», - подумал Виталик. «Уходит наше время. Разбежимся. Потом потеряем друг друга из вида. И тогда…»
Мягкая грусть нахлынула на Виталика. Ощущение ещё не случившейся, но уже подбирающейся потери, росло в сердце и расползалась по телу пеленой невесомой.
- Витал, - что загрустил?
          Альберт хлопнул Виталика по плечу, и всунул ему в руки стакан.
- Пей. В последний раз мы вместе.
- В последний, - согласился Виталик и выпил.
          Компания разбилась на кучки, микроколлективы. Ребята разошлись и их слова звучали нестройным хором, оплакивающим или приветствующим что-то. Ленка обходила всех по очереди, и заводила разговор с любым желающим. Мутнов рассказывал анекдоты, а Хохлов то начинал скакать, то болтал с кем попадёт, то клялся в вечной дружбе Виталику и Альберту.
Альберт, сначала, тоже говорил, потом утомился и пристроился в кружок Вовки Мутнова, где и превратился во внимательного слушателя.
Женька Егоров танцевал под магнитофон. И кружок танцующих всё расширялся. Виталик достал сигарету и закурил. «В последний раз, в последний раз», - пульсировало в мозгу, и хотелось чтобы празднование затянулось, а там…
- А давайте встретимся все, - вдруг предложила Жанка, - Давайте
встретимся все, через пять лет, в этот же день, у нас в школе.
- Давайте, - поддержала Жанку Наташка, - Я согласна. Только не
через пять, а через три. Согласны?
Все зашумели, - конечно, согласны. Какие могут быть вопросы? Конечно, все встретятся ещё. И не так много времени пройдёт, - всего-навсего три года.
- И потом ещё будем встречаться.
          И это предложение встретили согласием. Празднование продолжалось. Да вот только заметил Виталик, что уходить стали люди: «пропадать», - как выражались в их компании.
«Расходятся, - значит пора. У каждого своё. Мы одной идеей были объединены, - закончить школу. А теперь идее пришёл конец. Значит и нашему классу конец будет. Теперь у каждого своя дорога и свои проблемы. И кто знает, - как у кого что сложится. Не угадаешь…»
К Виталику подошла Ленка. Она положила свою голову Виталику на плечо и сказала:
- Пойдём.
- Пойдём, - отозвался Виталик, и они пошли обратно в Дворец
Культуры, на танцы. За ними потянулись и те немногие, которые ещё не успели «разбежаться» и чьи ноги могли сносно держать своих хозяев, - представителей ушедшего, - в этот день, - в историю дружного и многоликого, буйного и справедливого, самого молодого и самого боевого класса, - КЛАССА ИЗ ДАЛЁКОЙ СВЕТЛОЙ ЮНОСТИ.

                *   *   *               

Они лежали на пушистом лугу и ощущали окружающую их природу. Вверху – пустое небо, внизу – журчала река. Большая поляна окружена забором высоких сосен и густым кустарником.
Маленькие муравьи бегают по своим дорожкам, и производят свою особенную, магическую, непонятную работу. Птицы перелетают с дерева на дерево, и поют свои красивые мелодичные песни, радуясь жизни. Насекомые кружатся от одного позднего цветка к другому, повторяя свои функции в полном сосредоточении и направленности на конечную цель.
В небе ослепительно блестело солнце. Оно касалось своими лучами согретую, и заласканную землю, и самая маленькая козявка выползала наружу и тянулась к солнцу своими боками, лапками, головами, - защищёнными и не защищёнными. И всех солнце согревало, гладило лучами и успокаивало. Солнце для всех. Оно велико. И оно разрешает Земле право на существование.
Молчит лес. Устал. Утро прошло, а прохладный вечер ещё не наступил. Тишина. И никого вокруг нет. Только коровы, где-то, трубят вдалеке. Да и то, - отдалённое мычание их еле слышно.
Духота спадала и переходила в жаром напоенный воздух, который остужался далёким ветром и – в отдалении, - низвергался с небес дождями.
Виталик лежал на спине, и жевал стебель вырванной из земли травинки. Глаза его были прикрыты, губы улыбались, а в голове ясность стояла. Ленка лежала рядом. Она смотрела на Виталика и шевелила своими пальцами, - перебирая волосы на голове Виталика. Они устали, и вот лежали теперь и отдыхали. Хорошо. Спокойно.
- Витал…
- Что?
- А знаешь… куда мы дальше пойдём?
- Куда? – Виталик открыл глаза, посмотрел в бездонное,
пробивающееся сквозь облака, небо и, словно вспоминая, что-то, ответил, - Сейчас перейдём мост, потом по тропке дойдём до устья, а там к речке выйдем. Там и заночуем.
- А это далеко?
- Нет, - Виталик сосчитал в голове расстояние, - Километра два-
три будет. Минут за сорок успеем дойти.
- Да-а?
- Конечно.
          Ленка ещё что-то хотела сказать, но промолчала. Только пальцы её глубже запутались в волосах Виталика.
- Ой! Не рви мне волосы!
- Терпи, - наставительно сказала Ленка.
- Терплю, - улыбнулся Виталик.
          Они замолчали, и природа затеряла своих детей в пышной своей благодати. Высокая трава скрыла двух человек, от постороннего взгляда, от чужого прикосновения.
Вдруг прилетел ветер. Он задул и всколыхнулся лес, зашевелился, заскрипел, застонал. Пришли в движение букашки, червячки, бабочки. Забеспокоились птицы. Замычали коровы в поле.
Виталик посмотрел на небо и увидел снижающихся к земле птиц. Гнус кусачий, что иногда залетал на поляну, пропал и вероятно сбился  в лесу.
- Пошли, Ленка, - решительно сказал Виталик и сел.
- Давай, полежим ещё, - кошкой потянулась на траве Ленка, - Хорошо
как! Пахнет цветами…
- Дождь будет, - заметил Виталик.
- Какой дождь? – удивилась Ленка, - Тучи, и той нет…
          И она была права, - тучи, действительно, не было над головой. Но Виталик верил народным приметам. К тому же ветер, подувший с Северо-Запада, мог что-нибудь принести из сырого арсенала неба.
- Пойдём, пойдём. Вот видишь, - птицы низко летают?
- Ну, и что?
- А это значит, что давление упало и будет дождь.
          Ленка поднялась с травы и села рядом с Виталиком.
- И что дальше?
- Идти надо. Спустимся в лес, а там сможем спастись от дождя.
Шалаш, какой-нибудь сделаем. Костёр разведём.
- … С любимым в шалаше, - тихо произнесла Ленка, и тут же
рассмеялась, - Ну, ладно – пойдём.
Ленка поднялась на ноги и стряхнула с джинсового пиджака налипшие травинки и веточки.
- Собираемся.
          Они уловили рюкзак и прибрались на месте отдыха.
- Теперь галопом бежать придётся, - заторопил Виталик, и Ленка
лишь кивнула ему в ответ.
Виталик и Ленка обогнули поляну, углубились в лес и метров через сто пятьдесят вышли на дорогу.
- Держись за меня, - предложил Виталик, - Легче идти будет.
          Ленка опять кивнула головой, но советом Виталика не воспользовалась.
Дорога петляла. Лес то отступал в сторону, то придвигался вплотную к наезженной колее. А тишина глушила уши и становилась страшной. И не только Виталик, но и Ленка почувствовала, что вот-вот, что-то должно произойти.
- Пошли быстрее.
          Они ускорили ход и выбежали на большое поле, которое являлось колхозным выпасом, и на котором виднелись коровы, сгоняемые пастухами. От леса до реки – метров триста, но идти надо ещё дальше – на устье, где рядом с деревней можно найти убежище или крышу над головой.
- Побежали, - предложила Ленка.
- Побежали, - согласился Виталик, и они побежали.
          Ленка быстро обогнала Виталика, и пыль поднялась из-под подошв её кроссовок. Виталик то же бежал, но рюкзак, за спиной, не давал ему возможности догнать Ленку.
- А я быстрей, - кричала Ленка и смеялась.
- А я за тобой, - кричал в ответ Виталик, но смеяться сил уже не было.
          В воздухе нагнеталась угроза. Небо быстро затягивалось облаками. Стало пасмурно. Ветер дул порывами, временами совершенно стихая, и тогда в ушах звенела давящая тишина. Неприятность надвигалась с фатальной последовательностью.
Виталик и Ленка благополучно миновали открытое пространство и поспешили скрыться в зарослях кустов, петлявшего затейливым узором мелководного ручья.
- Теперь вниз по ручью, - определил маршрут Виталик, - И скоро
выйдем к устью.
- Надо, значит надо, - согласилась Ленка, - Пошли.
          Они двинулись, но идти стало трудно: ноги увязли в иле, перемешанном глиной и сдобренный речной тиной. Руки натыкались на сухие ветки, глаза приходилось прятать от торчащих со всех сторон хворостин.
- Где же тут тропинка?
- К дню строителя прорубят, - пошутил Виталик и стал дальше
прокладывать дорогу в мелкоросьи. Ленка шла в спину Виталика и больше ничего не говорила.
Небо совсем почернело. И уже нельзя отрицать очевидного – туча появилась, наползла и мощный дождь вот-вот должен обрушиться на землю. Ветер, нагнавший непогоду, поднялся в небеса и больше не тревожил землю. Все живые существа насторожились.
- Давай, Ленка, быстрей…
- Я и так…
- Поднажмём. Уже немного осталось.
          Они поднажали, и через несколько, наполненных тревогой минут, вырвались на оголённый песок и увидели перед собой устье. Одна маленькая речка впадает в другую небольшую речку и вода этих рек, встретившись друг с другом, расширила берега и понеслась дальше, - между лесов и лугов к большой реке, которая поглотит малое водное пространство, и сама сольётся с безбрежным морем...
И всё же Виталику и Ленке было не до любования красотой окружающей природы. И тем более не увлекала их сейчас абстрактная философия.  «Укрыться. Спастись от дождя», - одна мысль, одно желание. И человек действовал, сообразуясь со своим желанием.
Виталик заметил на берегу мужчину, который вышагивал по камням, держа в руках удочку и ведро. Виталик подошёл к нему и спросил:
- Слушай, земляк, не знаешь где тут брод?
          Мужчина посмотрел на Виталика серыми глазами и махнул рукой в сторону противоположного берега.
- Тут. А что?
- Дождь будет, - сообщил Виталик и, нагнувшись, стал закатывать
джинсы.
- Знаю, - пробубнил мужчина, - рыба с кровью пошла. Значит, скоро
посыпит.
К Виталику подошла Ленка.
- Что делать будем?
- Снимай кроссы, закатывай штаны, - на тот берег пойдём.
- А чё там делать? – удивился мужчина.
- Значит, дядя, так надо, - отрезала Ленка и стала разуваться.
          Виталик скинул с плеч рюкзак и взял его в руки.
- Здесь, земляк, глубоко? – спросил он у мужчины.
- По колено, - проинформировал мужчина, и пошёл своей дорогой
по берегу реки.
Виталик вошёл в воду и его охватили тёплые струи воды. «Понятно». Виталик шёл на ощупь, но уверенно. Ленка шла за ним, держа в руках кроссовки. Они шли медленно, боясь, споткнуться и упасть.
Вот и середина реки. Остановиться, оглядеться. Переждать неизвестно что. А дальше сильное течение и водные струи сталкивают в свою стихию.
- Может, вернёмся? – предложила Ленка.
- Нет – пойдём, - не согласился Виталик и двинулся вперёд.
          Он шёл осторожно, ступая на холодные донные камни. Рука Виталика были заняты, и балансировать становилось всё труднее.
- Осторожно, - предупредила Ленка.
- Не плачь, Маруся… - отозвался Виталик и сделал ещё несколько
правильных шагов.
Ну, вот и берег. Виталик закинул рюкзак на сухое место и оглянулся. Ленка стояла за его спиной и ждала.
- Давай кроссы.
          Ленка передала Виталику кроссовки, и Виталик выбросил их к рюкзаку.
- Давай руку.
          Ленка протянула руку. Виталик ухватился за неё и они вместе вскарабкались на крутой берег.
- Наконец-то!
- Обувайся, - согласился Виталик, - И бегом под те деревья – там
не замочит.
Виталик указал на заросли старых деревьев, разросшихся за длинную свою жизнь и вверх и вширь.
- Сейчас.
          Ленка обулась и поспешила за Виталиком, который в босом состоянии уносил вещи в безопасное место.
- Всё.
- Всё, - согласился Виталик.
          Они стояли под деревьями и чувствовали себя в полной безопасности. А воздух, между тем, посуровел, наполнился загадочностью и стал густым. Густым, - словно свинцовое небо спустилось к земле и решило раздавить её своей тяжестью. Ни души вокруг, ни звука.
- Сейчас начнётся, - прошептал Виталик.
          И точно: в воздухе грохнуло, отозвалось эхом, и шелест прошёлся по листьям, - хлынул дождь. И тут же ещё одна молния сверкнула, и ещё один гром прогремел. Тяжёлые капли зацокали по высыхающей, но ещё крепкой траве.
- Успели, - облегчённо вздохнула Ленка.
- Успели, - согласился Виталик и добавил, - Этот дождь надолго.
Давай, для костра сушняк собирать. Костёр разведём. Варить ужин будем. Ночевать, скорее всего, тут придётся.
Ленка смотрела на Виталика, смотрела и вдруг улыбнулась и рассмеялась.
- Ты чего? – удивился Виталик.
- Ничего.
          И Виталик всё понял и тоже рассмеялся. Опасность миновала. Какой же у них должен быть вид?

                *   *   *               

Сеанс закончился, и из кинотеатра хлынула необузданная толпа разомлевших и весёлых зрителей.
Шарканье ног, чирканье спичек о спичечный коробок, говор и смех. Курильщики спешат усладить свой мозг успокаивающим дымом.
- Во, кино!
- Дают наши, - хоть одну путёвую картину сняли…
          На проспекте горели фонари. Жёлтая листва клочьями свисала с веток и шевелилась, обдуваемая лёгким осенним ветром. Гомон и шум большого города слышался со всех сторон.
По проезжей части неслись машины. Общественный транспорт гудел, свистел и скрипел. В центре города много разной техники. Куда не посмотришь, - везде что-нибудь стоит, крутится или тарахтит. Буд-то бы другого места нет в городе, для того чтобы красоваться «колёсами».
А людей, людей… И зачем они покинули свои тёплые квартиры и принялись утаптывать опавшую, помертвевшую листву? Может вышли подышать свежим воздухом? Но где его взять этот свежий воздух, если его нет?
Толпа зрителей встретилась с толпой гуляющих и сразу же большоя толпа поглотила меньшую. Зрители исчезли, - остался один большой, длинный, общий гудящий поток, состоящий из ног, голосов, всхлипов и шуршанья. Люди, есть люди, и что с них взять…
- Хорошее кино!
- Хорошее.
          Они шли, взявшись за руки. Вернее говоря, Ленка держала Виталика по локоть, и грациозно переносила своё тело в пространстве. Они гуляли, заходили в кафе-мороженое и посещали различные увеселительные места. Осень…
- А как он…
          Виталик не сдержался и стал вспоминать один из увлекательных моментов, только что увиденного кино. Ленка молча слушала, и на лице у неё появлялось – временами – совершенно непонятное выражение. Она воспринимала весь мир своим чутким существом и… ещё что-то хотелось. Может успокоения? И сердце и мозг её просили и требовали ясности и права. Но как выразить внутреннее чувство простыми словами?
Виталик продолжал вспоминать:
- А он… А она… А помнишь, как…
          Рядом шли такие же, как они люди. И у каждого было своё. И каждый думал о своём.
- Виталик, - Ленка потянула Виталика за руку, отвлекая его от
рассуждений о игре актёров и о ценности режиссуры, - Виталик…
Виталик недоумённо посмотрел на Ленку, хотел, что-то сказать, но промолчал.
- Виталик, а что если нам…
          Ленка замолчала, и стала смотреть куда-то вдаль – туда, куда уходил проспект. Виталик не стал её расспрашивать, но тоже замолчал и стал ждать. Между ними возникла та самая особенная тишина, то молчание, за которым должно последовать нечто непростое, особенное и важное.
- Виталик, - ещё раз сказала Ленка.
- Ну? – осторожно спросил Виталик.
- Давай, переулками пойдём, - неожиданно предложила Ленка.
- Давай, - ничего не понимая, согласился Виталик.
          Они свернули на первую попавшуюся на пути улицу, и сразу очутились в тишине. Там – за спиной – остались людской поток, крики и шум. А тут умиротворение и спокойствие.
Шагов через двадцать, Ленка сбавила темп ходьбы и прижалась к Виталику. Виталик чувствовал, что сейчас что-то должно произойти и в молчании ждал этого. 
- Виталик, - голос Ленка стал пустым и выжидательным, - Ты
слышишь?
- Да, - тихо ответил Виталик.
- Виталик, - Ленка ещё сильнее прижалась к Виталику и сразу же
как-то отчуждённо отстранилась и на одном дыхании произнесла, - А почему бы нам свадьбу не сделать?
- Почему?
          Виталик произнёс слово, и его охватило волнение.
- А? – Ленка требовательно смотрела на Виталика и Виталик
чувствовал, что ему надо немедленно ответить. А что?
- Ну? – голос Ленки стал резким.
- Да. Да, конечно, - Виталик ещё что-то хотел сказать, но других
слов у него не находилось.
- Что, - конечно? – строго поинтересовалась Ленка.
- Когда хочешь, - ответил Виталик и внутренний тормоз расслабился,
испортился. А на сердце стало легко.
- Серьёзно? – голос Ленки был твёрд и прям.
- Конечно, серьёзно.
- Стой.
          Ленка остановилась, и Виталик остановился.
- Ну, что? – спросил Виталик.
          Ленка не дала ему договорить. Она поднялась на носки и поцеловала Виталика в губы. Виталик сделал движение ей навстречу, но Ленка уже отстранилась, и улыбка счастливого человека засияла у неё на губах.
- Совсем дурак, - со вздохом сказала она, - Сам, что ли не догадался
сказать!
- А я чего – я ничего, - Виталик пожал плечами, и его лицо тоже
украсилось улыбкой.
- Ладно, пошли.
          Ленка опять взяла Виталика за руку, и они лёгким шагом заспешили в сторону своего дома. И разговор, который между ними сразу же возник, способствовал вечернему моциону.
- Когда играть будем? – поинтересовалась Ленка.
- Как только, так…
- А точнее?
- Когда хочешь.
- Ладно, - решила Ленка, - завтра пойдём заявление подавать.
- Завтра, - значит завтра, - согласился Виталик и полез в карман за
сигаретами.
- Значит, у нас есть месяц времени, - считала Ленка, - За этот месяц
надо всё приготовить.
- Приготовим.
          Виталика смешила ситуация. Он смеялся сам над собой. Сколько переживаний, сколько ночей, проведённых в мечтах. И… всё так просто. Получилось.
Ленка продолжала обсуждать детали предстоящей свадьбы и Виталик слушал её с вниманием. И стоит как-то увековечить этот день.
Они вывернули на маленькую площадь и шли как раз мимо того места, где бабульки расположились с букетами пёстрых цветов.
«Вот, что надо!» – пришло в голову Виталику, и он потянул Ленку к вёдрам и бидонам.
- Ты что? – осведомилась Ленка.
          Виталик обвёл рукой букеты.
- Выбирай.
- Что?
- Цветы, - и добавил тихим голосом, - Какие нравятся.
          Ленка посмотрела в глаза Виталика, потом повела плечами и глянула на цветы.
- Вот этот.
          Виталик расплатился.
- Это тебе, - сказал он, вручая букет Ленке.
- Понимаю.
- На память.
- Ясно, - Ленка улыбнулась, понюхала ароматные лепестки и
откинула голову, - Вот и всё.
- Пошли.
- Пошли.
          Они ушли с площадки и, дворами, - кратчайшим путём – поспешили к себе домой. Ленка продолжила свои мечтания о предстоящей свадьбе.
- Я такую фату пошью – закачаешься! У меня подружка в ателье
есть. Она обещала… Кольца мы как все приобретём. Ну и комиссию по организации создадим… Всё будет на уровне.
- Уровне чего?
- На самом высшем уровне, - пояснила Ленка, - Мне поверь –
сделаю. Веришь?
- Верю.
          Они ушли от людного шума. Глубокие дворы, поросшие деревьями, встречали тишиной и пустынностью.
- Дожди будут, - ни к селу, ни к городу, заметил Виталик.
- Ну и пусть, - отозвалась Ленка, - Нам какое дело? У нас и так
всё ясно.
Они ступили на маленькую дорожку, с одной стороны которой находился дом, а другим ограничителем являлся забор детского сада. Дорожка была совсем узкой. Только один человек мог идти по ней свободно, ну а если попадётся встречный человек, то и разминуться будет трудно. Вот какая интересная тропинка.
Виталик шёл первым и уже где-то посередине пройденной дорожки услышал голос Ленки, раздавшийся за спиной.
- Виталик, подожди.
          Виталик остановился и оглянулся. Ленка подошла к нему вплотную и заглянула ему в глаза.
- Виталик, - спросила Ленка, - Виталик, ты меня любишь?
          Виталик прижал Ленку к себе и сказал тихо, но убеждённо:
- Да, Ленка, люблю.
- Скажи ещё.
- Я люблю тебя, Лена.
          И тут новая мысль прошла по Виталику и опалила его изнутри, утюгом горячим.
- А ты, - Виталик запнулся, - А ты, Лен, любишь меня?
          Ленка ещё глубже заглянула Виталику в глаза и тихо, как и Виталик, произнесла:
- Да, Виталик, - люблю.
          Они обнялись, хихикнули и побежали к своему подъезду. И вся земля показалась прекрасной в этот миг.
Они весело вбежали в подъезд, поднялись на первую площадку и Виталик, как всегда, достал из ящика, принесённую днём, почту. Пришли газеты и ещё какая-то открытка. «Дома прочитаю», - подумал Виталик, и они побежали по ступенькам наверх, - на свой этаж.
Виталик открыл квартиру ключом, они разулись, и им захотелось быть вместе.
- Пойдём.
          В своей комнате Виталик сел в кресло, отложил газеты в сторону, и стал читать открытку.
- Что там пришло? – спросила Ленка и заглянула Виталику через
плечо.
- В связи с законом о всеобщей… вы обязаны явиться со следующими
документами: а) …
- Что это? – вновь спросила ленка.
          Виталик засунул открытку во внутренний карман, достал пачку сигарет и извлёк одну сигаретину из этой пачки.
- Ты что молчишь? – в глазах Ленки появилась тревога, - Что
пришло?
Виталик прикурил, поднял голову к Ленке и нашёл своими глазами её глаза.
- Ну? – Ленка не выдержала внимательного взгляда Виталика, - Что?
- Повестка, - выдохнул из себя Виталик.
- А?
- Повестка. В армию забирают. Всё.
          Виталик выдохнул эти слова и опять затянулся. Ленка села на кровать, потянулась к сигаретной пачке Виталика и тоже достала сигарету. Прикурила от спички. Её лицо ничего не выражало. Ленка осунулась, и всё в ней поблекло.
Так они и сидели, - молчали и курили. А что было делать? Кто-то там решил…
- Может, отсрочку дадут? – наконец высказала предположение Ленка.
          Виталик отрицательно покачал головой.
- Нет, - глухо сказал он, - Завтра идти.
          Ленка поджала губы и опустила свои глаза в пол. Виталик курил и голова становилась совсем ясной и совсем пустой. Что-то подкатило к сердцу, и оно заколотилось и заскрипело совсем в ином ритме, чем обычно. И в голову ударило…
- Виталик…
- Что?
- А может, я схожу к военкому…
- Когда? Завтра в строй… Что будет, то будет.
          И опять наступило молчание. Тихо стало. Только отбивали свой бестрастный ритм механические часы. «Тук-тук, тук-тук». Виталик услышал посторонний звук в комнате и поднял голову.
Ленка плакала. Она плакала тихо, сдерживаясь, украдкой. Виталик встал и подошёл к Ленке.
- Не надо, слышь, - сказать он и взял Ленку за плечи.
          Ленка посмотрела затуманенными глазами на Виталика, и слёзы сами по себе стали выкатываться из её глаз и падать на пол.
- Перестань, Лен…
          Она встала, она прижала Виталика к себе. И заговорила, и зашептала. И ни как не хотела отпускать от себя Виталика.
Виталик обнял Ленку, и прижал к себе.
- Перестань, - сказал он, - Перестань. Я вернусь.
- Да, да, - шептала Ленка, - Ты, конечно… Я тебя… Виталий! Я…
ты знаешь, я тебя буду ждать. Ты веришь? Да?!..
За окном опускалась ночь. Осенняя ночь несла дожди и холод. Осенняя ночь приближала зиму.
А впереди была целая жизнь.