Несмотря на существующее обилие исторических жанров и авторов книг на исторические темы (их уже тоже начали классифицировать, выделяя среди них «серьезных, либеральных, национальных», то есть с явно выраженными национальными пристрастиями), несмотря на явно возросшую в последнее время доступность архивных материалов, в истории всегда были, есть и останутся «белые пятна», заполнению которых, к сожалению, не может помочь ни одно из перечисленных выше условий и обстоятельств.
Историю и соответственно историков интересуют события и поступки, факты и даты, продекларированные намерения. Но остаются ещё истинные намерения, мотивы, цели, причины, которые либо преднамеренно тщательно скрывались, либо просто никогда не подвергались огласке. Никакие документы, никакие архивы не в состоянии помочь тем, кого интересуют подобные вопросы.
Собственно говоря, то, о чём идёт речь, - это даже не история, поскольку объектом рассмотрения здесь выступают хорошо известные, многократно описанные события и факты, а основными методами исследования служат сопоставления, аналогии и логический анализ. Но главное, что выводит подобного рода исследования за рамки исторических, - это практически полное отсутствие возможностей достоверного подтверждения полученных результатов. Всё обречено остаться в области логических догадок, совершенно не защищённых против замечаний, упрёков типа: «Это только Ваши «домыслы».
Тем не менее, вполне вероятно, что эти «домыслы» могут кому-то показаться интересными.
Поскольку анализироваться будут события, происходившие в основном в досоветской, советской и постсоветской России, необходимо хотя бы несколько слов сказать об особенностях советской истории. Советские историки не только творили ложь, сочиняли мифы, создавали «великую» историю великой страны, возвеличивая роль партии и её вождей, они ещё совершали преступления чисто уголовные, «расчищая» архивы, изымая «вредные» документы, в ряде случаев заменяя подлинные документы фальшивыми.
Бороться с советской историографией начали, когда это стало возможным, разными способами. Вначале наибольшую активность развили «разоблачители». При этом некоторые из них, раскрывая ложь, разоблачая советские мифы, умышленно или непроизвольно, как говорится, «по простоте душевной» создавали новые мифы. Такая активность вызвала у многих читателей «усталостную» реакцию, то есть их просто перестала интересовать история.
«Разоблачителей» сменили «созидатели», которые опять работают «по заказу» в рамках программы патриотического воспитания и творят новую ложь или воссоздают старую. Одни – о великой России, которую разрушили большевики, среди которых преобладали евреи; другие – противореча первым, восстанавливают мифы о великом и мудром Сталине, который если и губил людей, то преимущественно негодных, а по поводу их количества говорят, что мало.
Что роднит, в основном, новую ложь со старой? – Подмена! Говорят о том, что составляло средства, совершенно умалчивая о цели. И средства превращаются в цель. По-прежнему умалчивают о том, ради какой великой цели создавал Сталин могучую индустриальную державу (миллионы граждан до сих пор продолжают пропускать через свои легкие сотни тысяч тон промышленных отходов). Предпочитают говорить о народе, строившем социализм в «стране, со всех сторон окружённой врагами». Продолжают об этом говорить, несмотря на, казалось бы, неопровержимые доказательства, собранные, в частности, Виктором Суворовым, которые раскрывают экспансионистские планы Сталина. Правда, и сам В. Суворов в известной мере способствовал формированию столь устойчивого «иммунитета» к представленным им фактам. Из-за своего стремления ошеломить, а главное, из-за своей непоследовательности он отталкивает от себя не только консервативно настроенных читателей, но и просто думающих. О профессиональных историках и говорить не приходится. Удивительно, как они признали-то Солженицына – тоже ведь исторических факультетов не кончал.
Наверное, следует ещё пояснить, почему в качестве заглавия выбрана «философия», а не «история». Объясняется это желанием обратить внимание не на «событийность», в которой нет ничего из «вновь раскрытого», а на причинно-следственную связь рассматриваемых событий, на мотивацию поступков тех, кто в основном определял ход истории в 20 столетии. Именно в этом проявились основные моменты философии трагедии, созданной независимо друг от друга: в России – Достоевским, а в Германии – Ницше. Если в советское время были доступны хотя бы произведения Достоевского (замалчивалась только его философия), то на Ницше прочно «навесили» клеймо идеолога фашизма и содержали его произведения на спецхранении. Однако большевиков беспокоила не опасность повального увлечения советских людей идеологией фашизма. Философия фашизма помогла бы раскрыть истинную суть большевизма.
Глава I. Начало трагедии
Все политические партии и общественные организации, среди которых и враждующие друг с другом, участвуют в процессе дискредитации царской фамилии, двора и царского правительства. Интриги и заговоры раздирают российскую империю. Аристократия, которую одинаково пугают и надвигающиеся либеральные реформы, и революция, а также, как ей кажется, недостаточная активность (попросту – пассивность) царя в этих условиях, втягивает Россию в войну с Японией. Маленькая победоносная война часто рассматривалась в России в качестве спасительного средства, способного объединить страну, поднять патриотический дух населения. Столь же часто она приводила к противоположным результатам. Так получается и на этот раз: вместо ожидаемой победы – поражение; а фактор сдерживания революции оборачивается её ускорителем.
Вслед за этими неудачами следуют другие. Всё, что не предпринимает Николай II, даже казавшиеся без сомнения удачными его решения оборачиваются трагедиями. Одним из наиболее ярких примеров такого рода может служить назначение Столыпина на пост премьер-министра. По-видимому, в условиях массовых интриг и тотального предательства требуются не большой ум и решительность, какими безусловно обладал Столыпин, а другие качества (возможно, хитрость и коварство оказались бы более кстати). Ожидал ли Столыпин, что более всех его крестьянской реформой окажутся недовольны социалисты.
Однако всё это описано многими авторами и потому хорошо известно. Нас же интересует не сама по себе ситуация, а лишь событие, которое может быть принято за начало процесса, приведшего нас в теперешнее состояние.
Просто завораживает существующая до сих пор неоднозначность оценок того предреволюционного периода. При этом, конечно, вовсе не имеется в виду несовпадение советских оценок со всеми другими. Интересны разные, просто полярные оценки среди тех «других». Советские же оценки не рассматриваются вообще по вполне понятным причинам.
Но этот второй вопрос, вопрос об оценках того исторического периода, будучи безусловно интересным, находится всё-таки за пределами основного содержания и поэтому излагается мелким шрифтом.
Вот, например, оценки людей не просто хорошо известных, а знаменитых, к тому же принадлежавших к одному кругу – дворянской аристократии: революционер-анархист князь Кропоткин, философ Николай Бердяев и писатель Иван Бунин.
Князь Кропоткин принадлежал к одной из самых знатных фамилий России, был одно время близок к императору Александру II, потом увлёкся революцией, бежал в Англию и вернулся в Россию уже стариком в 1917 году, но всё ещё преисполненным надежд. Он продолжал надеяться и тогда, когда Февральская революция завершилась Октябрьским переворотом, добился приёма у Ленина, пытался вернуть его на путь «гуманности». Понял ли он, к чему ещё приведёт революция, о которой он так мечтал и которой посвятил всю свою жизнь?
Но если восторженность старого князя может быть отнесена на счёт его возраста, то от оптимизма, с которым воспринимал всё происходящее в те годы Николай Бердяев, так просто не отмахнуться. Как же мог философ, к тому же с эсхатологическим умонастроением, не понимать, к чему приведёт боготворимая им свобода многомиллионную тёмную, безграмотную, крестьянскую Россию, да ещё и вооружённую.
Люди, не ослеплённые этой жаждой революционных перемен, настроенные консервативно, придерживавшиеся старых, веками проверенных идеалов и традиций, не поддавшиеся новым веяниям и течениям, не видели в тот период никакого интеллектуального взрыва, русского ренессанса. И. Бунин в своих воспоминаниях эпоху между двух революций (1905 г. и Февральской) и далее уже после Октябрьского переворота рисует сплошь черной краской. И нельзя назвать всё это клеветой, как было принято в Советском Союзе, где читатель был лишён возможности самостоятельно убедиться в том, что приводимые Буниным оценки основаны на разборе, анализе как хорошо известных произведений Есенина, Блока, Маяковского, Бабеля и других авторов, так и практически неизвестных, найденных в посмертных бумагах.
Существует и «третий» взгляд на эти события, лишённый одновременно и революционной восторженности, и консервативной озлобленности. Взгляд, преисполненный принятия всего того, что должно случиться, и понимания, что случиться может нечто ужасное, в готовности разделить эту судьбу. Таким был взгляд Ахматовой, Мандельштама и, наверняка, ещё многих других.
Однако вернёмся к основной теме. За начало процесса, названного «современной трагедией», можно было бы принять операцию по переброске Ленина из Швейцарии в Россию весной 1917 года с учётом всего того, что предшествовало этому, начиная с момента раскола РСДРП в 1903 году, на меньшевиков и большевиков. Раскол произошёл в основном по причинам не политического или идеологического, а морально-нравственного характера. Группа «товарищей» во главе с Лениным сочла возможным использовать любые средства, включая чисто уголовные, если только они способствуют достижению конечной цели – революции и захвату власти. Собственно говоря, это событие, суть которого состояла в отказе от общепринятых категорий добра и переоценке «ценностей», и следует считать началом воплощения в жизнь философии трагедии.
Дальнейший ряд событий можно рассматривать как закрепление, усиление и наращивание этой трагедии. К событиям этим относятся многочисленные ограбления, незаконные присвоения наследств и другие акции, с помощью которых пополнялась партийная касса большевиков, овладение Лениным единоличным контролем над этой кассой; сотрудничество Ленина с Пилсудским, состоявшим в сговоре с японской разведкой, а позднее – с разведкой Австро-Венгрии, и получавшим от них денежную помощь в очень крупных размерах, которой он делился с Лениным. Этим, в частности, объясняется местопребывания Ленина вблизи от штаб-квартиры Пилсудского в Кракове накануне мировой войны, откуда он был выслан в Швейцарию в начале войны. В Швейцарии Ленин с небольшой группой соратников оказался в совершенно бедственном положении – без денег и документов. Прервалась с началом военных действий и связь с Россией. В этих условиях единственным способом получения вида на жительство, а также денежных средств, стало для Ленина привлечение интереса германского правительства к деятельности большевиков. При помощи доверенных лиц ему удалось вызвать интерес министерства иностранных дел и разведки Германии к «пораженческой» политике своей партии и программе заключения сепаратного мира. С этого момента немцы начали оказывать Ленину финансовую помощь.
На протяжении всей военной кампании немецкая сторона прикладывала неимоверные усилия, не упуская никаких возможностей, чтобы заключить сепаратный мир с одной из воюющих сторон. При этом немцы готовы были идти на уступки и весьма немалые. Примером может служить попытка немецкого командования воспользоваться союзнической миссией депутатов Государственной Думы, которую возглавлял бывший министр внутренних дел Протопопов. Немцы передали через него царю условия сепаратного мира, которые не только сохраняли Россию в прежних её границах, но и добавляли ряд территорий, в частности, Константинополь с окрестностями, Армению, Польшу с Галицией на правах автономии в составе России. Царь признал эти условия идеальными, однако, опасаясь негативной реакции со стороны армии, Думы, не говоря уже о союзниках, отверг их.
Существовавшая у них политическая разведка была хорошо осведомлена о положении большевистской партии в России, и поэтому Германское правительство не возлагало надежд на сколько-нибудь значительное участие большевиков в процессе революционизирования России. По представлениям немцев Ленин смог бы сыграть важную роль в случае, если революция в России произойдёт.
Поэтому после получения первых сообщений о Февральской революции, началась подготовка переброски Ленина ближе к России. Даже Кайзер, узнав из газет о намерении русских революционеров вернуться на Родину, начал давать советы, как это устроить и «чего от них потребовать».
Немецкое участие в делах большевиков особенно возросло, а финансовая помощь достигла чрезвычайных размеров после того, как немцы убедились, что Временное правительство намерено проводить патриотическую политику и сохранять верность союзникам, а единственной «пораженческой» партией является ленинская партия большевиков.
Немецкая помощь не прекращалась и после Октябрьского переворота. Только с учётом этого фактора можно понять истоки той уверенности, граничащей с «нахрапистостью», с которой действует Ленин с момента своего первого публичного появления на Всероссийском Съезде Советов 26 октября, когда он провозгласил свержение Временного правительства и создание Совнаркома под своим руководством. Только немецкой помощью, поступавшей лично «под Ленина» можно объяснить действенность угроз Ленина об отставке, при помощи которых он неизменно добивался принятия своих резолюций на всех заседаниях Совнаркома, вплоть до принятия решения о подписании «похабного» брестского мира с Германией.
Но после того, как Ленин встал во главе государства, сильно изменилось его положение в международном революционном движении, а ещё больше собственное его об этом (положении) представление. Два таких сильных, произошедших за столь короткое время потрясений, как Февральская революция в начале года и Октябрьский переворот, поставивший его, Ленина, во главе государства, не могли пройти для него бесследно. Ещё в январе того года он, если и мог рассчитывать, что где-то, но не в России произойдёт революция, то, в лучшем случае, типа революции 1905 года. Эти события безусловно способствовали начавшемуся в Ленине перерождению (если вообще не стали его причиной). Перерождению, основная суть которого состояла в отказе от идеалов мировой революции, которым он служил без малого четверть века. Теперь мировая революция, в которой России отводилась далеко не первостепенная роль, должна была превратиться в управляемую и контролируемую им, Лениным, революцию, а лидерами национальных революций должны стать подобранные им же люди. В соответствии с этим новым пониманием мировой революции те революции, которые возникают и развиваются стихийно, т.е. независимо от ленинского центра, не только не должны пользоваться поддержкой, а, напротив, должны саботироваться, а их независимые лидеры – устраняться. Именно это и произошло с революцией в Германии и с её лидерами – Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. Такой новый подход к революции позволяет понять и поведение Ленина во всё время брестских переговоров. Позиция Ленина была не понятна никому из его соратников. Даже верный ему Троцкий не смог исполнить в точности его указаний и отказался от подписания мирного договора на столь унизительных для России условиях, ограничившись хорошо известной формулировкой: «Ни мира, ни войны». Ленин же видел себя уже во главе мирового сообщества. Это вселяло в него силы и помогало ему оставаться непоколебимым. Однако, когда судьба большевистского правительства висела буквально на волоске, «наполеоновские планы» Ленина никем не могли быть восприняты серьёзно. Ленин оказался практически в полной изоляции. Более того, он стал казаться своим соратникам помехой, и они (Дзержинский и Свердлов) попытались его убрать, после неудавшейся попытки расстроить мирный договор с Германией посредством организации убийства немецкого посла фон Мирбаха.
История с правоэсеровским заговором, в котором роль убийцы Ленина была отведена фактически слепой и полусумасшедшей Фани Каплан, была сшита «белыми нитками». Не мог поверить, конечно, в неё и Ленин, которому к тому же были известны подробности «суда» над ней, необычного и поспешного приведения в исполнение приговора (в Кремле и самим комендантом Кремля) и, наконец, сожжение её останков. Хотя сама версия с правоэсеровским заговором, ставшая копией его, ленинской версии левоэсеровского заговора, раскрученной тут же после покушения на немецкого посла Мирбаха, была им воспринята, наверное, с одобрением.
Последовавшая вскоре после выздоровления Ленина странная смертьСвердлова стала первой, а для Ленина единственной, смертью как способа устранения ближайших соратников, представляющих опасность. Таким образом, этот чисто уголовный способ сведения счётов был введён Лениным, а при Сталине получил массовое применение.
Но главной «заслугой» Сталина была, конечно, не эта. После смерти Свердлова его место в партийном аппарате быстро занял Сталин, несмотря на неумелые попытки Ленина предотвратить понятую им опасность, заменив Свердлова триумвиратом. Сталин придаёт ленинской идее «мировой экспансии» жизнеспособную форму. Когда начался этот второй этап перерождения первоначальной идеи мировой революции? Существует предположение, что в 1925 году. Возможно, это произошло ещё раньше и явилось для Сталина основным стимулом по претворению плана физического устранения Ленина. Сталинская версия этой пресловутой идеи отличалась от ленинской тем, что советские режимы в европейских странах предполагалось устанавливать не путём «раздувания» в этих странах «пожара революции», а путём их насаждения в условиях своего военного присутствия. Именно военное присутствие гарантировало бы надёжность, а главное, покорность этих режимов.
Кроме того, что не менее важно, Сталин трансформировал в том же направлении, т.е. придал жизнеспособность и второй основополагающей идее: «достижение счастья большинства посредством принесения в жертву меньшинства». Это чисто теоретическое положение, выдвинутое создателями философии трагедии взамен «счастья людей» тоже на практике недостижимо. «Ценность» его состоит только в признании допустимости жертвы. В сталинской интерпретации эта идея была успешно реализована в виде пирамидальной структуры построенного им государства, в котором верхняя часть, называвшаяся номенклатурой, жила за счёт нижней части, включавшей в себя более 95% населения огромной страны. Строгости ради, к 5-7% партийной бюрократии следует добавит ещё 7-8%, в число которых входили высшая технократия, военное руководство и руководство многочисленных марионеточных общественных и творческих объединений.
Эти две «великие» идеи («русская экспансия» в восточном понимании и допустимость большой жертвы), вторая из которых носит явно подсобный характер, так воодушевили Сталина, вселили в него столько «дьявольской» энергии, что он, сумев преодолеть все стоявшие перед ним препятствия, за неполные 20 лет вплотную подошёл к завершающему этапу их реализации. Все без исключения интеллектуальные сподвижники Ленина не заметили или недооценили той перемены, которая произошла в Сталине. Не придали они должного значения и завещанию Ленина, то ли будучи увлечёнными борьбой за власть, то ли считая его в значительной степени плодом больного воображения Ленина. Сталина они по-прежнему воспринимали рабочей лошадкой, явно уступавшей каждому из них. Сталин же, воодушевлённый новой идеей, а главное, отчётливо представляя себе способы её осуществления, видел себя уже совершенно на другом уровне. Нужно было лишь спокойно и без суеты убрать всех, мешавших ему продвигаться по этому пути.
Итак, подведём некоторые итоги, определим более конкретно, какие же именно элементы философии трагедии, существовавшие до того только в книгах Достоевского и Ницше, были воплощены в реальную жизнь Лениным и его талантливым учеником Сталиным.
Началось всё с того, что Ленин избрал своей профессией борьбу за счастье «униженных и оскорблённых», не принадлежа, в общем-то, к их числу. Затем происходит деление соратников по борьбе на обыкновенных и необыкновенных (раскол в партии на меньшевиков и большевиков). В числе обыкновенных оказались все те, которые не сумели, не захотели отвергнуть существовавшие идеалы добра. В разряд необыкновенных зачислены все, признававшие принцип «вседозволенности», лежащий по «ту сторону добра и зла». Наконец, когда совершенно неожиданно власть оказалась в руках Ленина, он ради её сохранения действует в точном соответствии с принципом: «Пусть мир провалится, а чтоб мне чай был». Одновременно с этим происходит отказ от идеи мировой революции, служению которой была посвящена почти вся его жизнь. Эта идея «перерождается» в идею экспансии русской революции.
На этом Ленинский этап воплощения философии трагедии в современную жизнь заканчивается и начинается её сталинская часть. Сталин, перехватив у Ленина невысказанную им, потаённую мечту – идею «русской экспансии», облёк её в буквальном смысле слова в железную форму. А, кроме того, Сталин поправил и теоретиков – основоположников философии трагедии, заменивших понятие «счастье людей» на «счастье большинства» за счёт принесения в жертву меньшинства. Он не только понял нереализуемость этого принципа (поняли его многие, а среди них лучше всех А. Платонов, показав это в «Чевенгуре»), но главное воплотил в жизнь трансформированный им принцип – «счастье меньшинства», ради которого принёс доселе невиданную многомиллионную жертву.
И это, разумеется, ещё не конец воплощённой философии трагедии, а только начало конца. За двадцать с небольшим лет удалось добиться «фантастических» результатов, которыми до сих пор продолжают гордиться ортодоксальные и «не очень» коммунисты. Рассмотрим их вкратце.
Дореволюционное российское общество, в котором хотя и преобладала по численности крестьянская «серая» масса, было представлено всем многообразием сословий. Невообразимо многообразным было и умонастроение граждан, что послужило основанием, как отмечалось выше, назвать этот период «русским ренессансом». Таким же разнообразным было и хозяйство России, хотя многие отрасли и отставали по сравнению с аналогичными в европейских странах. И вот это, в общем-то, нормальное по уровню своего многообразия и развития общество и хозяйство России большевикам удалось превратить в единый, сплочённый «бронированный кулак». Представители сословий, признанных эксплуататорскими и паразитическими, были изгнаны, уничтожены, остальные исчезли в ГУЛАГе «без права переписки». Вместе с этим удалось ликвидировать всякое инакомыслие. Единообразие в умонастроениях советских граждан стало столь привычным, что, когда спустя много лет начало вновь робко проявляться в людях инакомыслие, таких людей уже считали ненормальными и подвергали принудительному лечению при помощи аминазина, «стиравшего» память, электро- и инсулинового шока, разрушавших личность, и других подобных методов и средств. Только окончательно превратившихся в идиотов считали излечившимися и возвращали обратно в общество в какой-то степени им подобных. К числу несомненных «успехов» нужно отнести, конечно, абсолютную управляемость, достигнутую во всех властных, силовых и хозяйственных субъектах, то есть всё легально существовавшее в стране, подчинялось и управлялось единой волей вождя. А те, которые отваживались на нелегальное существование, были практически все выявлены и ликвидированы.
И всё же создать этот «бронированный кулак» удалось ещё и потому, что идея «русской экспансии», в которую Сталин не посвящал никого вплоть до мая 1941 года, улавливалась и, главное, поддерживалась на каком-то подсознательном уровне в глубинах русского народа. Эта идея была сродни всегда существовавшей в душе русского человека тяги к беспредельным просторам. Однако, будучи озвученной, та же идея из мощного источника внутренней энергии способна превратиться в шутовское посмешище, в лубок (что и произошло, спустя много лет, с призывом Жириновского «омыть сапоги в Индийском океане»).
В чём же могло состоять преимущество такого государства? По-настоящему только в одном – в возможности сконцентрировать всю мощь для достижения поставленной цели. Такая цель, как уже было сказано, первоначально родившись в голове Ленина, была «перехвачена» Сталиным, который в кратчайшие сроки создал необходимые средства и подошёл почти вплотную к её реализации.
Глава II. Катастрофа
Но тут Сталина поджидала неожиданность. Эта неожиданность, в отличие от ленинских «неожиданностей» 1917 года, была несчастливой неожиданностью. Она повергла Сталина в депрессию, от которой он так и не оправился.
Превентивный удар, нанесенный Гитлером в июне 1941 года, в одночасье разрушил грандиозный храм сталинской мечты о мировом господстве, который он долго, терпеливо и тщательно возводил, никого не посвящая в тайну своего замысла, прикрывая его плотной завесой лжи, создав вокруг него тягучую атмосферу страха.
И вот храм рухнул. В течение нескольких дней с упорством безумца он отказывался в это поверить, А что же осталось? Ложь, которая уже перестала служить ширмой «великой» идее. Великой идеи, которая многие годы питала энергией, больше не существовало. Осталась одна голая ложь, на поддержание которой потребуется расходовать собственную, теперь уже не восполняемую энергию. Все последующие победы - и военные, и послевоенные – уже были лишены всяческого смысла. Что же касается жертв, то они становились вдвойне, втройне бессмысленными.
Уже битва под Москвой показала, что немецкие тыловые службы катастрофически не справляются со своими задачами: солдаты - без тёплой одежды и горячей пищи, бронетехника – без горюче-смазочных материалов.
В сталинградской наступательной (со стороны немцев) кампании сдаётся многосоттысячная группировка по тем же причинам: тыловые службы не справляются с доставкой боевым частям всего необходимого.
Не нужно обладать слишком большой фантазией, чтобы представить себе положение немецкой армии, затянутой в Предуралье или, того хуже, в Зауралье. При этом союзники смогли бы овладеть до предела истощённой, обессиленной, обескровленной Германией «голыми» руками. Но не тут-то было. (В отличие от Кутузова в войне 1812 года в этой войне Сталин одинаково боялся и своих, и немцев. Неудачи первых месяцев войны объясняются не только отсутствием планов оборонительных действий, но и отсутствием у солдат в массе своей стремления к этой обороне. Подтверждает это огромное число захваченных в плен советских солдат и офицеров. Сталин опасался, что по мере продвижения немцев в глубь территории СССР, будет нарастать противостояние большевистскому режиму. Отсюда принятые им сверх жёсткие меры по предотвращению как отступления, так и сдачи в плен: организация заградительных отрядов и службы «СМЕРШ»). Агонизирующий Верховный со сворой «опущенных», с перебитыми рёбрами, выбитыми зубами полководцев, стремящихся изо всех своих последних сил доказать преданность вождю, вопреки всякой логике пытается в этой уже идеологически проигранной войне урвать хоть что-нибудь. И все руководствуются принципом: «Мы за ценой не постоим», - и платят четырёхкратным превышением. Но главное – эти невероятные жертвы находят понимание в народе. Казалось бы несовместимое – несчастье, слёзы и радость – всегда было естественным состоянием для русского народа, так тонко подмеченным Достоевским. «Праздник со слезами на глазах» прочно вошёл в сознание теперь уже советских людей, получивших 300 тысяч «похоронок» в первую неделю уже после победоносного окончания войны. Столько было принесено Жуковым в качестве последней жертвы в той войне, ради её завершения к 1мая. Только за это он заслуживает осиновый кол вместо памятника.
Никто не признавал, не признаёт и вряд ли признает, что июнь 1941 года, за которым ещё последовал победоносный май 1945 года, был началом конца империи, так и не ставшей по-настоящему великой.
Советская армия – победительница! – Да, бесспорно. А вот, что касается второго определения – освободительница, то с ним можно согласиться, лишь добавив к нему ещё одно – «Поработительница!». Ибо, освободив страны восточной Европы от фашизма, «наладили» у них большевизм и тем самым затормозили их развитие неизвестно на сколько лет. Во всяком случае, для приведения «в чувство» восточной Германии 10 лет оказалось явно недостаточно. И это при условии вложения туда несметного количества средств
Поработительницей она продолжала оставаться не только для чужих народов, но, в первую очередь, и для своего собственного, продолжала «давить» его своей «многомиллионной тяжестью» на протяжении долгих послевоенных десятилетий. Не только на её содержание, но ещё и на создание новых, всё более мощных видов вооружения бессмысленно растрачивался потенциал огромной страны. Никто не вынашивал планов нападения на Советский Союз. О замене большевистского режима в самом Советском Союзе, об освобождении от большевистских режимов других стран мечтали многие. Но планов военного вторжения на территорию Советского Союза не было ни у кого.
Так ради чего же создавался ракетно-ядерный щит? – Исключительно ради сохранения привилегий, которыми пользовалась верхушка построенной Сталиным «пирамиды». Этот, оставшийся единственным смысл существования советской власти тщательно прикрывался разными формами лжи, в том числе и агрессивными. Солдат, побывавших в плену, из которого они были освобождены союзниками, долго, чаще всего до смерти, «лечили» лесоповалом от тлетворного влияния Запада. По той же причине уничтожили активистов еврейского антифашистского комитета, добывавших деньги на победу на том же Западе. И дальше тоже сплошная борьба: с сионизмом; с последствиями культа личности Сталина; вновь с тлетворным влиянием Запада; с попытками контрреволюции (у себя, в ГДР, в Польше, в Венгрии, в Чехословакии); наконец «докатились» до прямого вторжения в сопредельный Афганистан; вслед за этим началась повсеместно борьба с проявлениями сепаратизма, которой суждено было продолжиться уже под видом борьбы с терроризмом в постсоветское время.
Если о венгерских событиях 1956г. что-то стало известно советским людям, а ещё больше – о событиях 1968г. в Чехословакии, то об антисоветских выступлениях в ГДР в 1953г. и более крупных в Польше в том же году, тоже едва не перешедших в восстание, практически ничего не попало в советскую печать. Отношение советских солдат ко всем этим событиям было крайне противоречивым. Например, в Венгрии дело доходило до открытой поддержки восставших со стороны советских солдат, выражавшейся и в передаче оружия восставшим, и даже в принятии прямого участия в вооружённой борьбе. Именно это вынудило советское командование вывести войска, якобы, идя навстречу венгерскому руководству, а спустя несколько дней ввести их вновь, но при этом целиком заменив состав.
Только три поколения граждан, родившихся уже при советской власти, (не имевших отношения к её установлению) были принесены в жертву. Сначала ради «великой» идеи создания мировой социалистической державы, а после её краха, ради сохранения привилегий малочисленной группы сменяющих друг друга партийно-хозяйственных функционеров. Не было ни у Хрущева с Брежневым, ни у Андропова с Горбачёвым никаких грандиозных планов, могущих оправдать существование такого государства. Впрочем, не оправдать, - оправдать вообще ничто не могло, а хотя бы как-то объяснить.
Как только у кого-то из руководителей появлялось желание его реформировать с целью повышения эффективности его функционирования, оно начинало «трещать» по швам. При этом первым пугался сам реформатор, который начинал спешно «поворачивать оглобли» назад. Но Горбачёв «заигрался», и это государство, дотоле казавшееся могучим гигантом, который более семи десятков лет наводил на всех ужас, в одночасье развалился! Горбачёву, конечно, здорово помог Ельцин, открыто замахнувшийся на привилегии, конечно не понимая, что они - то давно уже составляют единственную суть этого государства, разрушать которое он вовсе не собирался. Но именно так случилось, что лучше всего и доказывает справедливость вывода о том, что на борьбе за сохранение привилегий держалась советская власть.
Итак, второй акт трагедии, начавшийся то ли сразу в 41 году, то ли, скорее всего, всё-таки в 45 году, состоял в том, что государство, построенное Сталиным (конечно, не Сталиным, а сотнями миллионов людей, не понимавших, что они строят) для осуществления «великой» идеи, продолжало дальше жить, уже само хаотически генерируя самые разные идеи. Однако, все они, от чисто военных (например, создание «ракетно-ядерного щита» Родины), до абсолютно мирных, вроде «освоения целины» для пополнения закромов Родины, служили лишь ширмой, за которой стыдливо прятали такую жалкую цель, как «сохранение привилегий». Эта суть уже многими была понята и принята. Ясен им был и путь к получению этих привилегий, который главное не требовал особого таланта, - достаточно было лишь громко произносить лозунги, укреплявшие завесу лжи над потаённой целью.
Глава III. Опять обманутые надежды
В конце 89 года в многострадальной России начался очередной акт её нескончаемой трагедии. Во вновь выбранном Верховном Совете СССР депутаты, настроенные на проведение радикальных демократических преобразований в стране, объединились вокруг А.Д. Сахарова в межрегиональную депутатскую группу (МДГ). Как известно, ни Ельцина, ни каких либо других партийных функционеров в этой группе не было. Вообще это объединение с полным правом могло быть названо объединением интеллектуалов, к числу которых Ельцин никогда (ни до, ни после) не принадлежал. После внезапной смерти Андрея Дмитриевича 14 декабря 1989г., группа осталась без лидера. И хотя Сахаров формально не был руководителем группы – она возглавлялась координационным советом – на деле более значимой фигуры в этой группе, конечно, не было. Сахаров выделялся не только своими прошлыми заслугами, но и настоящими, заслугами не только интеллектуальными, но, что может быть более важно, морально-нравственными. Сахаров был автором большого числа научных и общественно-политических работ (в том числе проекта новой Конституции), обладал титулами и званиями, одно лишь перечисление которых заняло бы достаточно много места. И, несмотря на всё это, он мог рассчитывать на лидерство только в таком очень не типичном в условиях России (тогда ещё СССР) образовании, как МДГ. Вряд ли в России он был бы избран президентом (Россия – ведь не Индия, избравшая Ганди). Но вокруг Сахарова, вблизи Сахарова не могло быть мошенников, проходимцев, авантюристов, даже просто отъявленных карьеристов. Однако бессмысленно рассуждать о том, что могло бы быть. Здоровье Сахарова было сильно подорвано во время его шестилетней горьковской ссылки с принудительным «лечением» (кстати, ещё одним преступлением советской власти, оставшимся, как и все прочие, без наказания). В результате, он, не выдержав свалившейся на него нагрузки, эмоционально-психологического перенапряжения, скоропостижно скончался.
Члены МДГ после смерти Сахарова пригласили на роль лидера Ельцина, предполагая использовать его в качестве «тарана», пробойной силы. Так Ельцин стал «первым демократом». Ельцин принадлежал к тем коммунистам, которые не сомневались в преимуществах социализма, а все его недостатки относили на счёт плохих руководителей. Никогда ни о каком коренном переустройстве государственной системы он не помышлял. Появившись в Москве в качестве первого секретаря МК КПСС и пользуясь тем, что его пока ещё плохо знали в лицо, он стал совершать «рейды» по магазинам, рынкам, строительным площадкам. Однако вся эта «самодеятельность», конечно же, не могла дать желаемых результатов, так как причиной всё же были не плохие начальники, - они лишь усугубляли и без того плохое положение. Да, обнаруживались при проведении этих «Ельцинских рейдов» случаи сокрытия товаров, способствующие спекуляции. Но причина-то состояла в тотальном дефиците. А дефицит этот, в свою очередь, был вызван тем, что львиная доля всех ресурсов страны, включая, естественно и в первую очередь, людские ресурсы, поглощалась пресловутым ВПК (военно-промышленным комплексом). Впрочем, всё это уже стало банальным, хотя и не все готовы с этим согласиться.
Дальнейшая судьба Ельцина хорошо известна. Как уже отмечалось, он лишь силою обстоятельств оказался втянутым во все те процессы, которые в результате привели к разрушению государства. Говоря о борьбе с привилегиями, он подразумевал под этим всё тот же процесс «самоочищения» партии от корыстолюбивых, недобросовестных и одновременно неумелых начальников. О развале государства он конечно тогда не помышлял; о более мягком варианте «сахаровского демонтажа» он скорее всего даже не слышал. Ни о чём, кроме эфемерного «социализма с человеческим лицом», вообще никто из высокопоставленных партийных функционеров прогрессивно-либеральной ориентации, включая Ельцина, задумываться не мог. Всё другое, даже не то, что в конце концов произошло, а лишь отдалённо на это походившее, было совершенно несовместимо с их карьерой.
Горбачёвская перестройка в чисто эмоциональном плане очень напоминала хрущевскую «оттепель»: небывалый подъём энтузиазма сменился глубокими разочарованиями. В то время как из памяти постепенно исчезают ощущения той приподнятости, которая царила в обществе на рубеже 80-х – 90-х годов, чувство неудовлетворённости результатами произошедших тогда событий наоборот возрастает. Действительно, всё складывалось поначалу на редкость благополучно, во всяком случае, в Москве. Многосоттысячные митинги сторонников демократических преобразований проходили организованно; обстановка была дружелюбной без остервенения, присущего противостоянию. По-видимому те, которые не разделяли демократических взглядов, настроены были как-то иначе, просто «не высовывались». Даже августовская ночь с 20 на 21 не кажется теперь уже такой трагической. Так как легко представить себе, что при таком скоплении тяжёлой военной техники на улицах ночного города без милицейского сопровождения, на улицах, заполненных толпами возбуждённых людей, в условиях, когда и некоторые бронемашины (на которые удавалось накинуть чехлы), и люди оказались почти одинаково неуправляемы, количество жертв могло бы стать гораздо большим. Даже о похоронах трёх погибших той ночью парней осталось светлое воспоминание. Прекрасный летний день, безукоризненная организация траурной церемонии, участие в ней православного священника, муллы и раввина, (погибшие были трех разных национальностей и, как будто бы, смертью своею они завещали дружбу народов).
Однако все дальнейшие события разворачивались таким образом, что уже не вселяли оптимизма, а лишь снижали положительный потенциал ожиданий. Приходилось поддерживать его уровень старыми запасами. Ни начавшийся суд над членами ГКЧП, ни последовавший за ним суд над КПСС не прояснили многих вопросов, волновавших общество. Складывалось впечатление, что наоборот всё хотят завуалировать, как говорится, спрятать «концы в воду». Так и осталась неясной позиция Горбачёва по отношению к новому союзному договору, другими словами, - «его интерес». Непонятным было казавшееся чрезмерным миролюбие Ельцина по отношению к членам ГКЧП. Ведь помимо непосредственных участников ГКЧП, существовали люди среди милицейских начальников Москвы и комендатуры города, совершившие должностные преступления. Но не было желания их выявлять.
Вообще, впервые ощущение какого-то обмана возникло уже тогда, когда Ельцин поздравлял, стоя на балконе Белого дома, толпу москвичей с победой. Тогда показалось, что энтузиазм москвичей был кому-то «на руку», а их самих использовали в качестве статистов. Дальнейший анализ показал, что эти подозрения не были беспочвенными.
Во-первых, выступление членов ГКЧП можно считать спровоцированным самим Горбачёвым. Подготовленный им проект нового союзного договора, подписание которого было назначено на 19 августа, не оставлял места на «Олимпе» большинству союзных чиновников самого высокого ранга. В рамках этого договора республикам предоставлялся максимальный суверенитет, который исключал существование многих союзных министерств, в первую очередь, силовых, скорее всего, делал ненужным аппарат союзного ЦК компартии, может быть, и союзного Верховного Совета, и многого другого. Поэтому-то текст договора и не был согласован ни с кем из вошедших в состав ГКЧП. В то же время за Горбачёвым сохранялся пост союзного президента, хотя и с урезанными, в основном представительского характера, функциями.
Уверенность и мужественность, проявленные в те 48 часов Ельциным, тоже имели под собой достаточно прочный фундамент. Это и понимание ситуации, основанное на знании, которым не располагали другие, и достигнутая через посредника договорённость с Павлом Грачёвым, фактически руководившим от имени министра обороны Язова вводом и действиями войск в Москве. Ельцин, как уже говорилось, был посвящён Горбачёвым в его планы и поэтому знал, что сообщение о болезни Горбачёва – ложь, а все действия членов ГКЧП – не законны. Именно это давало ему право призвать граждан к неповиновению.
Наконец, среди членов ГКЧП не было ни одной сильной и яркой личности, которая могла бы возглавить его. Казалось бы, военный путч, который имел место на самом деле, должен был возглавлять министр обороны Язов. Однако он был лишь старым воякой и никаким политиком, можно сказать, случайно попавшим в министры, благодаря опять «немецкому вмешательству» (немецкий лётчик-хулиган, посадивший свой самолётик почти на Красной площади, дал повод Горбачёву сменить «армейскую верхушку»). Инициатором создания ГКЧП был шеф КГБ Крючков – личность совершенно бесцветная, которому больше всего подходила должность секретаря Андропова. Поэтому, несмотря на его всеобъемлющую осведомлённость, Горбачёв мог позволить себе крайне пренебрежительное к нему отношение.
В конце концов, роль официального руководителя ГКЧП была возложена на вице-президента Янаева, которого Горбачёв подобрал, руководствуясь лишь желанием застраховать себя (к тому же на 200%) от опасности «подсиживания» со стороны своего заместителя. Как можно было возлагать руководство Комитетом, пусть даже формальное, на такого человека? Один уже только этот шаг лишал всё «мероприятие» какого-то бы ни было шанса на успех.
Немаловажную роль сыграли ещё генералы Лебедь и Карпухин, на которых была возложена задача непосредственного руководства штурмом Белого дома. Лебедь должен был «прорубить» (сквозь толпу москвичей, а также им же самим ранее выставленный по указанию П. Грачёва батальон охраны Белого дома) подходы к подъездам здания для групп отряда «Альфа» под командованием ген. Карпухина. Оба генерала оказались не в лучшей для них ситуации: Лебедь, воюющий против Лебедя; «молодцы» Карпухина, привыкшие действовать скрытно, используя фактор неожиданности, к тому же против противника, уступающего им хотя бы в численности, были в этой ситуации лишены абсолютно всех этих преимуществ. Внутри Белого дома находились по имеющимся у них сведениям минимум 400 хорошо вооружённых профессиональных военных. Согласно поставленной Карпухину задачи, его люди должны были пробиться на пятый этаж, где располагался кабинет Президента России, и арестовать Ельцина. Белый дом, сам по себе, с большими, хорошо просматриваемыми холлами, широкими лестницами, только способствовал бы увеличению числа жертв. Карпухин, оценив их количество в половину численности своего отряда, заявил Крючкову о своём отказе руководить этой операцией, сославшись на «большую кровь» среди защитников Белого дома. Такой же аргумент – невозможность избежать «большой крови» - привёл и Лебедь, сначала Грачёву, а затем уже, вместе с ним и поддержанный им, Язову. О причине, по которой Грачёв с готовностью поддержал выводы Лебедя, уже упоминалось (т.е. существовавший между ним и Ельциным сговор). В результате всего этого Крючков принял решение об отмене штурма, а Язов – о срочном выводе войск из Москвы. На принятие последнего решения сильно повлияло сообщение о гибели в городе к тому моменту уже трёх гражданских лиц, одном тяжело раненном военнослужащем и одном сожжённом бронетранспортёре.
Вслед за этим последовали: вызволение из форосского «плена» Горбачёва с семьёй; арест и водворение в Матросскую тишину (в весьма комфортные условия) членов ГКЧП, где каждый из них поделился своими воспоминаниями, написав по книге, а некоторые – по две. Затем началось следствие по делу о ГКЧП, в ходе которого, как ни странно, сильнее всего проявилось стремление власти (теперь уже новой, российской) не высвечивать многие стороны этого дела. В этом совпали интересы Ельцина и Горбачёва, чтобы не раскрывать сговор относительно нового союзного договора. Кроме того, Ельцин хотел оставить втайне и свой сговор с Грачёвым. А главное, Ельцину вообще оказалась «на руку» вся эта «затея» с ГКЧП, в результате которой он приобрёл широкую международную известность и признание. Его авторитет то ли выровнялся по сравнению с авторитетом Горбачёва, то ли превзошёл его.
Суда над КПСС, от которого ждали, конечно, не расправы над её руководителями, но осуждения ошибочности проводившегося под её руководством курса, вообще не было. Просто так широкие массы населения восприняли процесс рассмотрения иска, поданного компартией по поводу, якобы, незаконного Указа Президента России о запрете её деятельности на предприятиях. Позднее представителями Президента был подан встречный иск о незаконности самой КПСС. Оба иска были фактически отклонены. Немаловажную роль в этом сыграла непопулярность среди профессионалов представителей Президента, Шахрая и Макарова. Шахрая считали амбициозным и выскочкой; репутация же Макарова была «подмочена» его участием в своё время защитником в процессе над зятем Брежнева, Чурбановым.
Проведение какого-либо другого суда над КПСС не планировалось. Все, кто мог опасаться этого, поняли, что никто из них впредь никаким преследованиям подвергаться не будет. Победители благородно предоставили побежденным равные возможности для участия в организации новой жизни. И «побеждённые» очень энергично начали эти возможности использовать.
Компартия, ловко «спекулируя» на ситуации, сформировала свой, «протестный» электорат из числа нищавшей части населения, при поддержке которого повела активно наступление на демократические силы, всячески препятствуя проведению либеральных реформ. Попутно следует заметить, что демократических сил как таковых вообще не существовало. Просто люди, разделявшие демократические взгляды, откликавшиеся на призывы популярных в то время общественных деятелей и выходившие на митинги, - это ещё не политическая сила. Да и новую власть, решившую или вынужденную использовать старый сильно политизированный, настроенный реакционно-консервативно аппарат, нельзя было считать демократической. На предприятиях таких же реакционных взглядов придерживалось практически всё руководство (директорский корпус – детище и опора советской власти).
Когда позднее чиновники и хозяйственники активно включились в начавшийся процесс приватизации, то превратили его в простое разграбление, получившее в народе название «прихватизация». Быстро разобравшись в сути этого процесса, к нему столь же активно подключился и криминал. И процесс, как говорилось тогда, пошёл.
Всё это вместе взятое, т.е. и усилившаяся в стране политическая борьба, и так азартно начавшийся процесс приватизации, помешало, по-видимому, создать нормальные условия (точнее – тепличные) для вовлечения в наконец-то по настоящему начавшуюся перестройку (о которой при Горбачёве только говорили) широких масс населения, ставших бы её опорой, гарантией её необратимости. К сожалению, реально началось катастрофическое обнищание большей части населения страны. Опять, за счет принесения в жертву большинства, очень малая часть населения мгновенно превратилась в богатейших людей планеты.
Несбывшиеся надежды, потеря социального статуса, обнищание послужили той благодатной почвой, на которой стали возрождаться старые, казалось бы, давно забытые мифы. Начали прославлять и монархию, и советскую власть. Всё чаще вспоминают и Столыпина, и Сталина, и опять обвиняют во всём евреев.
Хотя, если вдуматься, ничего странного в этом, может быть, и нет. Советская власть повторила многие, причём худшие, стороны самодержавия. Известно, как насаждались колхозы. И, тем не менее, они просуществовали более полувека, а часть, пусть и небольшая, ещё сохраняется и сегодня. Почему же колхозы всё-таки прижились? А почему у значительной части народа нашла отклик идея мировой революции? Или, почему советской власти за столь короткое время удалось практически полностью ассимилировать евреев? На эти и другие подобные вопросы можно дать один общий ответ. – Народное сознание или подсознание было задолго до этого подготовлено к принятию инициатив такого рода.
Сочетание работы в колхозе с работой на приусадебном участке, которая ещё и облагалась натуральным и денежным налогами, разве не похожи на барщину с оброком? Те, которые переросли в своём сознании эту феодальную форму взаимоотношений и по столыпинской реформе стали собственниками, ещё до начала коллективизации все были уничтожили как кулаки. Остальные, кому ближе была общинная форма, смирились с колхозной жизнью.
Идея мировой революции оказалась сродни русской экспансии, которая раньше удовлетворялись за счёт покорения бескрайних просторов Сибири, Дальнего.Востока, Чукотки.
Проблемой ассимиляции евреев российское самодержавие занималось, причём очень активно, с самого начала 19 века, т.е. более столетия, с тех самых пор, как после раздела Польши к России отошли территории, на которых проживало несколько миллионов евреев.
Короче говоря, многое из того, что делала советская власть, несмотря на, казалось бы, абсолютную новизну этих деяний, в памяти народной ассоциировалось с чем-то хорошо знакомым и даже привычным. Да и сама советская власть, особенно в «сталинском исполнении», с непререкаемом авторитетом вождя, наделённого всей полнотой власти, очень походила на самодержавие.
У евреев тоже были причины не любить как самодержавие, так и советскую власть. Прежде, в начале 20 века наиболее реакционные круги в самодержавной России провоцировали «стихийные выступления» русского народа против евреев, которые, как правило, заканчивались погромами. А ближе к концу 20 столетия, во времена горбачёвской перестройки реакционная часть ЦК КПСС при помощи и участии КГБ начала стимулировать «стихийный» подъём патриотического движения с явно выраженной антиеврейской направленностью. Позднее усилению этого движения сильно поспособствовал ельцинский указ о запрете политорганов в армии. Если армия в целом после августа 91 года оказалась в тяжёлом положении, то её комиссарская часть лишилась вообще всяких средств к существованию. Правда лишения коснулись всего ВПК, но политработники оказались в наиболее тяжёлом положении.
Самой характерной чертой складывавшейся в то время ситуации следует признать непрерывно нараставшее противостояние, которое, в конце концов, вылилось в попытку вооруженного переворота, предпринятую в октябре 1993 года по инициативе большой группы «патриотически» настроенных депутатов Госдумы во главе с триумвиратом: Хасбулатов, Руцкой, Макашов. Пока Президент разбирался с положением в стране, связывался с регионами, с воинскими частями, пытаясь понять, есть ли вообще силы, на которые он мог бы опереться, бывший тогда премьером Правительства Гайдар обратился с призывом к москвичам – выйти на улицы и защитить демократию. Толпы безоружных москвичей, к тому времени уже многократно обманутых и самим государством, и многочисленными аферистами, действовавшими, как казалось людям, от имени этого государства, опять, не раздумывая вышли, чтобы своими телами предотвратить распространение красно-коричневой заразы по Москве. На сей раз жертв было гораздо больше, чем в августе 91 года. Число их перевалило за сотню. Поэтому траурных церемоний не устраивали – всех развезли по разным кладбищам, не привлекая особого внимания общественности. Всё было сделано исключительно сухо, по-деловому. Кстати, и с Белым домом, в котором собрались все главари неудавшегося переворота и остатки «боевых дружин», церемониться тоже не стали. Не добившись ничего переговорами, его начали просто обстреливать крупнокалиберными снарядами. Вскоре после начала артобстрела, из здания вышли все, находившиеся там. А ведь заблокироваться в подвалах Белого дома можно было бы надолго. Но нет, никто не хотел ни только жертвовать собою, но даже лишить себя на сколько-нибудь длительное время комфорта. Не было практически никого и вокруг Белого дома (в отличие от августа 91 года).
Эта, уже вторая за короткий срок одержанная москвичами победа тоже ничего им не принесла кроме горечи разочарований. Вскоре их в очередной раз и ограбили («чёрный» четверг 94 года), и обманули (освободили всех преступников 93 года, присовокупив к ним их собратьв – путчистов 91 года). Дальше события развивались в известном направлении: все освобождённые (на самом деле амнистированные, но для большинства граждан бывшего Советского Союза отпущенный означает невиновный) активно включились в политическую борьбу и избирательную кампанию, которая опять была построена на противостоянии «демократа» Ельцина с национал-коммунистами (хотя народ уже дважды, рискуя своими жизнями, предоставлял возможность окончательно расправиться с ними).
Очередная победа над коммунистами была одержана Ельциным на пределе его физических возможностей. Перенеся тяжёлую операцию на сердце, Ельцин, так и не оправившись после неё, через какое-то время «передал» Россию в «надёжные руки» Путина. Таким образом, спустя без малого два десятилетия Россией вновь начал править бывший гебист.
Итак, Ельцин, в силу обстоятельств оказавшись во главе всех тех процессов, которые происходили в бывшем Советском Союзе в течение последнего десятилетия 20 века, основным содержанием своей деятельности сделал борьбу с коммунистами (и опять же в силу обстоятельств, а не по идеологическим причинам). Именно этим и только этим можно объяснить её перманентность. Кем был бы Ельцин, прекрати он эту борьбу решительными мерами? Во всём остальном, что происходило в стране, он не смог бы даже стать второстепенным участником. Только борьба с коммунистами удерживала его на уровне лица первостепенной важности, основного защитника, гаранта всех демократических преобразований. Ельцин прикрывал собою реформаторов, без Ельцина завоёванный с таким трудом плацдарм удержать никто не может – вот новый миф, появившийся в первом десятилетии постсоветской России. Таким образом, обман продолжился!
Глава IV. Народ и его мифы
Попробуем хотя бы отчасти, не претендуя на всеобъёмлемость, разобраться в причинах той готовности, с которой воспринимаются новые мифы. Почему в России «почва» такая благодатная для произрастания лжи? Проведём «исследование» в двух совершенно разных направлениях: психологическом, исходя из того, что в философии трагедии вообще психологии отдаётся предпочтение перед разумом; экономическом, рассмотрев некоторые аспекты приватизации.
Советской власти не существует уже много лет, т.е. не существует множества политических и административно-хозяйственных институтов, входивших в структуру этой власти. Однако остались люди, бывшие сотрудниками этих институтов со своими представлениями, сформированными при советской власти и о советской власти. Представления эти в большинстве своём - заблуждения, хотя, естественно таковыми не признаются. Более того, многие люди эти представления готовы усиленно пропагандировать. Ими как представителями советской власти вместе с их предшественниками сделано невообразимо много, так как советской властью были пронизаны буквально все сферы деятельности. Рассмотреть всё это многообразие не представляется возможным. Вот, если только на уровне самой общей классификации.
Известно, что существуют нерукотворный мир, т.е. мир, созданный не руками человека, и мир рукотворный. Что касается нерукотворного мира, который принято называть природой, то он на протяжении всего периода существования человека испытывал на себе сильнейшее воздействие с его стороны. Но только советская власть была способна осуществлять или планировать такие грандиозные проекты преобразования природы, последствия которых оказались (или могли бы оказаться) губительными для всей планеты. Вот лишь несколько примеров.
В результате этой безумной по своим масштабам деятельности разрушена экология северных территорий, не выдержавших высокой концентрации людей и техники. Металлургические гиганты, построенные без очистительных сооружений, выбрасывают сотни тонн вредных веществ, постепенно уничтожая всё вокруг. Широкомасштабная ирригация, венцом которой должен был стать, но к счастью не стал, поворот северных и сибирских рек, привела к катастрофическим изменениям климата, обмелению и заболачиванию рек, осушению озёр и даже морей. Примером комплексного воздействия на природу в результате одновременного осуществления нескольких разных программ может служить территория Казахстана, на севере которого располагался ядерный полигон, на юге – ракетно-космический, а на реках Аму-дарье и Сыр-дарье были построены крупнейшие ирригационные (оросительные) системы. Вот лишь отдельные штрихи к ненаписанному портрету обезображенной природы. Вокруг семипалатинского ядерного полигона уничтожено практически всё живое, а то, что чудом уцелело, подверглось таким глубинным изменениям, вплоть до клеточного уровня, в результате которых стало возможным воспроизводство и тиражирование лишь уродств. Загажена и захламлена остатками и останками различных конструкций некогда бывшая прекрасной степь вокруг ракетно-ядерного полигона Кзыл-Ординской области. В прошлом полноводные реки Аму-дарья и Сыр-дарья, впадавшие в Аральское море, обмелели и практически не доходят до прежнего устья, в результате чего почти высохло и перестало существовать Аральское море, а степь оказалась засыпанной солью на сотни километров вокруг. Исчез народ, живший в приаралье, некогда успешно промышлявший рыбу. Стёрлось из памяти даже его название, которое, правда, можно восстановить по названию автономной республики на старой политической карте бывшего Советского Союза. Однако вряд ли возможно восстановить сам народ.
Более чем обосновано включить ещё Азовское море в список загубленных при советской власти морей. Мелкое, хорошо прогреваемое со слабо солёной водой Азовское море было наверное единственным на планете «природным питомником» рыбы. Развивая индустрию на юге России Азовское море превратили в помойку. По уровню нефтяного загрязнения воды Азов превзошёл Чёрное море, а уровень воды в нём понизился примерно на два метра. В итоге улов рыбы уменьшился более чем в сто раз по сравнению с послевоенным периодом (к сожалению, нет возможности сравнить с 1913 г.).
В этот список нужно было бы ещё включить самое древнее (25 млн. лет) и самое глубокое на планете озеро Байкал (в прошлом ещё и самое чистое). Но возможно судьба окажется благосклонной и Байкал окончательно не погибнет. Основной «губитель» Байкала БЦБК ещё в середине 60 годов утратил своё стратегическое значение – высокопрочный авиационный корд научились делать из нефти. Но при советской власти комбинат всё же продолжал работать. В условиях рыночной экономики вряд ли он смог выжить. Ещё раньше «приказал долго жить» БАМ, с началом строительства которого резко расширили все байкальские порты и тем самым создали угрозу нефтяного загрязнения. Однако грех всему этому радоваться, так как многие тысячи людей лишились работы, да и преждевременно – окрестности Байкала богаты цветными металлами, а производство цветных металлов гораздо вреднее производства целлюлозы!
При строительстве крупных ГЭС не было ни единого случая, когда бы из зон затопления вывезли лес или ценнейший чернозём. Тысячи кв. км. затопленных земель превращены в непроходимые топи с массой гниющих водорослей, отравляющих воздух.
В результате индустриализации «лапотной» России (за что до сих пор многие с умилением вспоминают Сталина) почти 1,5 млн. кв. км. пригодной для обитания людей земли (равно площади всех стран Западной Европы с населением более 250 млн. человек) превратили в промышленные пустыни.
В свою очередь, мир рукотворный подразделяется на мир материальных объектов и мир, за которым в последнее время закрепилось название «виртуальный». В последнем самую значительную часть составляет мир понятий. Этот «понятийный» мир, создававшийся лучшими представителями человечества на протяжении тысячелетий, является поистине неисчерпаемым и практически уже непознаваемым. Влияние на этот мир советской власти трудно переоценить: от наложения прямого запрета на развитие, углубление этого мира по ряду направлений (примерами могут служить всем известные запреты на занятия кибернетикой и генетикой, как лженауками) до формирования заведомо ложных понятий преимущественно методами фальсификации и мифологизации. И если урон, нанесённый прямыми запретами, удалось в довольно короткие сроки восполнить, т. к. говоря словами одного из киногероев: «Мысль убить нельзя», то на ложных понятиях сформировался менталитет советских людей. И люди с таким вот советским менталитетом составляют и теперь не просто, как минимум, треть населения стран на территории бывшего Советского Союза, но и наиболее активную (с преобладанием, к тому же, агрессивной составляющей) часть населения этих стран.
Одной из особенностей такого менталитета является раздвоенность сознания, которая проявляется в виде противоречий между понятиями и представлениями, с одной стороны и ощущениями, восприятиями и переживаниями - с другой, т.е. несовпадением результатов познания жизни с помощью личного и опосредованного опытов. Та часть сознания, которая сформирована, в основном, на результатах личного опыта, отзывается на призывы к переменам, к продвижению вперед. Однако когда результаты этих перемен в силу разного рода ошибок и злоупотреблений оказываются отрицательными, уже другая часть сознания, сформированная на ложных понятиях, создаёт мотивацию к движению вспять. Вспомним для примера несколько исторических вех, как ни странно, оказавшихся отдалёнными друг от друга на 70 лет. На рубеже 20 – З0-х годов, т. е. через 70 лет после отмены крепостного права в России, безземельные и малоземельные крестьяне, откликнувшись на призыв советской власти покончить с кулачеством, уничтожили своих собратьев, а то и просто единокровных братьев, сумевших в многолетней и многотрудной борьбе сколотить крепкие крестьянские единоличные хозяйства, и дружно двинулись к новой колхозной форме крепостничества. А вскоре оказались лишёнными и гражданской свободы, и экономической независимости. Впрочем не только они, но абсолютное большинство населения страны оказалось лишённым гражданских прав. То есть городское население, хотя и имевшее внутренние паспорта, было лишено права выезда за границу из-за невозможности получения заграничных паспортов, а право переселения внутри страны было сильно ограничено институтом прописки. Дополнительно действовали экономические ограничения, обусловленные мизерной зарплатой, позволявшей лишь прокормить себя и свою семью. Основное же население страны, представленное десятками миллионов узников Гулага и колхозниками, было к тому же и формально лишено всех гражданских прав. То есть и те, и другие не имели гражданских документов, а колючая проволока, отделявшая одних от других, играла, в каком-то смысле, роль довольно условного фактора, так как условия проживания были едва ли не одинаковыми как внутри территорий, отгороженных колючей проволокой, так и за их пределами. И вот в такой стране находились люди, и в большом количестве, то ли глухих, то ли слепых, то ли негодяев, которые слагали песни о том, что нигде в мире нет страны прекрасней этой, нигде в мире человеку не дышится так вольно, как в советской стране. И самое удивительное, что этому мифу долгое время многие верили, в том числе и далеко за пределами той советской страны.
Спустя ещё 70 лет, на рубеже третьего тысячелетия, после того, как, наконец, добились практически всех гражданских свобод, значительная часть населения страны, «промучившись» в условиях этой самой свободы, познав её эмпирически, оставшись без работы и в одиночестве, без «родного» коллектива и его опеки, делает выбор опять в пользу прошлого, представление о котором сформировалось на основе ложных понятий, десятилетиями внушавшихся идеологами советской власти. Таким образом, раздвоенность сознания мешает последовательно двигаться вперёд, устраняя возникающие на пути ошибки. При столкновении с первыми трудностями срабатывает «пресловутая» память прошлого, которая зовёт повернуть вспять. После десятилетнего существования квази-демократического государства, возникшего из горбачёвской гласности, взятый новым президентом курс на построение сильного государства представляет, к сожалению, путь назад. Временами более, временами менее сильное государство на территории России существовало сотни лет. При этом подавляющее большинство населения страны пребывало в состоянии полнейшего бесправия, бессилия и крайней нужды. Начавшиеся в 91 году в России преобразования вселяли надежды, которым, увы, не суждено было сбыться. Всё свелось, в основном, как и в 1917 году к смене формы собственности. Главная функция государства - защита граждан и разрешение споров между ними при помощи института независимых судей, опять оказалась невыполненной. В этом отношении стало даже хуже, чем было. В ельцинский период это объясняли отсутствием денег, хотя на реставрацию Кремля, на создание президентской гвардии и строительство президентских резиденций деньги находились, также как и на две чеченские войны. В период президентства Путина бюджет наконец-то наполнился (в основном, за счёт подскока мировых цен на нефть), но по-прежнему нет никаких оснований говорить о появлении независимых судей. Да и откуда бы им взяться? А самое главное - как не было, так и нет понимания того, что государство создаётся и существует, чтобы защищать интересы людей, своих граждан. И нет этого понимания не только среди высших чиновников, но и среди простого населения. И даже не продвинулись в направлении такого понимания роли государства за предыдущее десятилетие. Наоборот, обо всех таких делах, как защита своих граждан и забота о них, даже думать-то перестали, ссылаясь на нехватку бюджетных средств. Да и не до того было, когда все вокруг «тащили». А государство тоже, в лице своего главы-президента, создало доселе невиданных размеров администрацию и обзавелось огромной по масштабам собственностью. Но вот с авторитетом власти стало плоховато. Тогда стали укреплять власть: создали проправительственную партию и подчинили себе Думу; теперь через окружных наместников пытаются подчинить всю местную власть. И воссоздаст тогда президентская структура прежний ЦКовский хребет, под которым каждому определят своё место. Вот и возвратимся на круги своя, только вот без сбережений советского периода, без надежд на свободу и человеческое достоинство. А прошедшее ельцинское десятилетие - оно подобно победным трём дням, дававшимся когда-то для разграбления завоёванного города. Россия и в этом шла своим путём: никогда не пригоняла рабов, она свое население превращала в рабов; а теперь и разграбили свою же страну. Поддержали этот грабёж практически все единогласно, но вот воспользоваться удалось лишь немногим. Теперь государство, укрепляя свои военно-полицейские функции и при помощи ещё не забытых приёмов, отобьёт жизненно важные органы у олигархов, разрушит созданные ими империи с собственными охранными отделениями и службами безопасности. И воцарятся снова тишь, да благодать. И возникает лишь вопрос о продолжительности этого нового исторического периода.
В бытность Советского Союза использовалось выражение: «Народ в массе своей», а дальше следовало что угодно, например: предпочитает то-то и то-то; поддерживает или, наоборот, осуждает то-то и то-то, и т.д. Поэтому мне кажется более точной формулировка: «Народ, как масса». В любом случае народ - это группа, пусть множество людей, людей самых разных: тех, которые ощущают себя, в первую очередь, частью этого самого народа, и тех, которые «сами по себе». Им, может быть, даже не знакомо, что значит ощущать себя частью какого-то целого. Так вот, народ, как масса, то есть совокупность людей, каждый из которых ощущает себя частью этой массы, поддерживает новую власть в основных её начинаниях: в стремлении довести «до конца» чеченскую войну и в стремлении навести «порядок». Я могу их понять, но, к сожалению, у меня нет надежды быть ими понятым, если я попытаюсь объяснить, что желание добить «до конца» чеченцев придётся оплачивать дорогой ценой (при этом тут же всплывают в памяти слова из известной песни: «Мы за ценой не постоим»), что многие, мечтавшие о порядке, причём, о порядке тоже любой ценой, этим псевдопорядком были и уничтожены.
Апатия, подавленность, незащищённость - вот, к сожалению, единственное, что осталось у людей, ощущающих себя массой, народом, после ельцинских псевдодемократических преобразований. А всё остальное - это от советской власти, то есть огромное множество мифов и ложных понятий, которые, как ни странно, с годами сами по себе не рассеиваются как туман, а напротив, становятся более прочными, а некоторые так и вовсе священными. Здесь я коснусь лишь нескольких.
В условиях псевдодемократической сверх либеральной России, а короче, в условиях беспредела окреп и приобрёл особую ценность миф о высокой социальной защищенности граждан, существовавшей, якобы, в бывшем Советском Союзе. Но, во-первых, высокий уровень социальной защиты может быть достигнут лишь в богатой стране. Советский Союз же был, к сожалению, не богатой страной, а великой державой. Величие же определялось могуществом его армии (кстати, и представление о военном могуществе, как показала афганская кампания, оказалось тоже мифом).
Представление о высокой степени социальной защиты, которое, в свою очередь, порождало уверенность в завтрашнем дне, базировалось, как говорится, на трёх китах: 1) считалось, что человека невозможно уволить; 2)согласно статистике, в стране отсутствовала безработица; 3) существовали бесплатное медицинское обслуживание и выплаты пособий по нетрудоспособности. Итак, первый кит. Да, действительно процедуры, предусмотренные КЗОТом, сильно затрудняли процесс увольнения. Однако существовало много возможностей обойти эти процедуры. В 1952г., когда было сфабриковано дело кремлёвских врачей-убийц, преимущественно еврейской национальности, практически все евреи были изгнаны со всех оборонных предприятий. Возможно, они не были уволены, а были переведены, освобождены или были найдены какие-то другие формулировки, но суть не в этих формулировках, а в том, что оборонные предприятия были практически полностью «очищены» от кадров еврейской национальности.
Наиболее существенным из того, что можно было бы сказать по поводу якобы отсутствовавшей в советский период безработицы, это то, что существовала её скрытая форма. Собственно говоря, это явление даже не политическое, а экономическое, то есть оно порождается экономикой, основанной на бюджетном финансировании и связанным с этим нормированием всего и вся, то есть и труда, и заработной платы, и социальных гарантий, и многого другого. К сожалению, сектор с подобной экономикой присутствует, как правило, в любом государстве, вне зависимости от политической системы, существующей в данном государстве. Но в советском государстве этот сектор был единственным, если рассматривать только легальную экономику, наряду с которой существовала и нелегальная, т.е. теневая, серая. Там, конечно, порядки существовали совершенно другие.
Перейдём, наконец, к рассмотрению третьего «кита», то есть к существующему до сих пор представлению о хорошем, а главное, бесплатном советском здравоохранении. Начнём с простейшего, а именно с того, что здравоохранение «по крупному» состоит из обслуживания и медикаментозного лечения. Так вот, медикаментозное лечение бесплатным никогда не было. И если отечественные препараты были доступны, то более эффективные импортные – очень даже труднодоступны. Теперь о бесплатном медицинском обслуживании. Хорошее медицинское обслуживание, не говоря уже об очень хорошем, было доступно лишь привилегированным гражданам. Для всех же остальных бесплатным оставалось лишь плохое медицинское обслуживание, так как очень редко хороший врач «застревал» в районной поликлинике в силу каких-нибудь, чаще всего семейных обстоятельств. К хорошему специалисту простой человек мог попасть только за деньги, так как хороших врачей на всех не хватало. Да и вообще по количеству врачей и больничных коек бывший Советский Союз, который неимоверно превозносил своё здравоохранение, значительно уступал развитым капиталистическим странам, так как, повторюсь, Советский Союз так и не стал богатой страной, а здравоохранение, тем более хорошее, стоит совсем недешево.
Ещё можно ожидать, что потенциальный оппонент сошлется на низкую стоимость проезда в общественном транспорте и низкие цены на основные продукты питания. Но если оперировать ценами в условных единицах, как это принято сейчас, хотя понимать под этим следует совсем другое, а именно, процент от средней зарплаты, то все цены на вышеупомянутые товары и услуги окажутся сопоставимыми с соответствующими ценами на Западе, а подчас и более высокими. Однако, с одной стороны, низкие по абсолютной величине цены на продукты питания так и не позволили преодолеть их постоянный дефицит (и это в стране с бескрайними просторами). С другой стороны, мизерная оплата труда, даже без учета дефицита, делала совершенно недоступными такие товары, как хорошая одежда, мебель, автомобили. Что касается автомобилей, то были недоступны даже подержанные автомобили, а право приобретения новых автомобилей предоставлялось только почётным, уважаемым гражданам. Вообще же всё это тривиально, всем известно, хотя и быстро забывается. В довершение скажу лишь ещё об одном факте. Водка, которая всегда считалась дешевой в бывшем Советском Союзе, на самом деле, в тех же условных единицах оказывается на порядок дороже, чем в западных странах. Но главное, на мой взгляд, состоит в том, что всё то, что обеспечивало человеку уверенность в завтрашнем дне (якобы высокая социальная защита; низкие, но только по абсолютной величине, цены на товары повседневного спроса) делало его зависимым во всем и от всех, унижало его человеческое достоинство. Поэтому люди, уверенные в себе, в собственных силах, которые не хотели ничего просить, заискивать, приспосабливаться, не соответствовали «типовому портрету» советского человека, им была уготована участь изгоев общества. Лишь немногим из них, особо талантливым, удалось доказать свою значимость и занять достойное место в жизни, но, как правило, за пределами своей Родины.
Примером ещё одного мифа, складывающегося на наших глазах, может служить миф роли евреев, как в этой, так и в предыдущих революциях. В последнее время евреев всё чаще и чаще обвиняют во всех бедах, которые обрушились на большинство россиян как следствие революции. При этом обыватель как губка впитывает всё, что ему говорят об участии евреев во всех российских революциях, стремясь «историей усилить современность». Поэтому проведём краткий исторический экскурс.
На территориях всех других государств, кроме России, евреи появлялись в качестве беженцев, спасаясь от погромов. В России они впервые оказались не по собственной воле, а в результате трёх последовательных разделов Польши. Поэтому доставшиеся им права они восприняли, а всем попыткам их ограничить оказывали сопротивление. Особенно активное сопротивление встречали меры, направленные на разрушение структуры автономного управления внутри еврейских общин. Начало планомерной деятельности в этом направлении было положено докладом Правительству, который подготовил Г.Державин по результатам своей поездки по новым присоединённым губерниям. Кагальная структура внутриобщинного управления, обнаруженная Державиным, возникла ещё во времена Вавилонского пленения. В 70 годы н.э. после полной оккупации римскими войсками Иудеи, перед лицом грозящей катастрофы древние фарисеи дали клятву сохранить религию и нацию. И эту клятву они сдержали. На протяжении столетий, живя «в рассеянии», лишённые собственной территории, евреи, тем не менее, сохраняли все атрибуты нации. В еврейских общинах безошибочно распознали разрушительную направленность державинского проекта. По убеждению Державина интересам государства Российского противоречило сохранение автономии еврейских общин. Таким образом, сформулированные Державиным интересы России столкнулись с древней задачей по сохранению еврейской нации, с задачей, которая по убеждению верующих евреев носила мистический характер. Это столкновение интересов закончилось взаимоуничтожением. Российское самодержавие пало в 1917 году; русское еврейство было уничтожено как нация чуть позже, при советской власти. Готовилось и его физическое уничтожение, которому помешала смерть Сталина. Бесспорно, что представители русского еврейства активно участвовали в русском революционном движении. Однако их роль явно преувеличена. Историки и писатели, затрагивающие тему русской революции, часто приводят многофамильные списки, указывающие, якобы, на массовое участие евреев в революционном движении. Однако эти списки больше говорят о качественном, нежели количественном участии евреев. Среди лидеров всех мастей и руководителей разных рангов можно насчитать десятки еврейских имён, пусть даже сотни, может быть удастся наскрести тысячу. Но, что это значит по сравнению с миллионами покинувших Россию ещё на рубеже 19 – 20 веков. В отличие от специально раздувавшейся массовости участия евреев в русском революционном движении, массовость иммиграции подтверждается визовыми и проездными документами. В раздувании массовости участия евреев в революции были заинтересованы реакционные круги царского правительства, чтобы отвлечь русское население от участия в революционном движении, приписывая ему чисто еврейский характер.
Теперь перенесёмся в начало 90-х годов 20 века, т.е. в канун последней в том столетии революции. Так же как и первой революции 1905 г. ей предшествовал небывалый по массовости исход евреев из бывшего Советского Союза, а затем из России. Всего в 90-е годы выехало примерно по одному миллиону евреев в Израиль и Америку (причём, не только в США). Ещё несколько сот тысяч выехали в страны Европы и другие страны, включая Австралию и Новую Зеландию. В результате численность евреев в России уменьшилась на порядок по сравнению с количеством евреев, проживавших в бывшем СССР накануне революции 1991г. Эти цифры могут служить лучшим подтверждением того, что и на этот раз эмигрировали евреи более активно, чем участвовали в революции.
Но и низведение роли евреев в революции было бы такой же неправдой, как и преувеличение их участия. Если за участие в революции 1917г. евреев обвиняют в ликвидации частной собственности, то с ещё большим пылом за участие в революции 1991г. их обвиняют в разграблении той самой якобы общенародной собственности, в создании которой они участвовали. Причём в этом оголтелом процессе приписывания всей вины евреям игнорируются любые разъяснения. Так никто не желает обращать внимание на то, что, например, роль В. Гусинского в этом процессе принципиально отличалась от роли Б. Березовского. Но для обывателя главное, что они в результате разбогатели. И этот антисемитский пыл не способны остудить никакие доводы о том, что разбогатевшие евреи составляют просто каплю по сравнению с числом разбогатевших тогда же русских и представителей других народов. Точно так же, как все набросились на Гусинского с Березовским, они дружно встали на защиту Бородина. Хотя каждому здравомыслящему человеку ясно, что ни один чиновник, через руки которого проходили подряды на выполнение разных работ на многие сотни миллионов долларов, не устоял бы против соблазна присвоить себе хотя бы несколько из них. Для этого даже не обязательно лицезреть самого Бородина. Но когда всё-таки смотришь на него, то невольно возникает вопрос: какие же немыслимые заслуги вселили в него столько уверенности, чтобы с таким апломбом многократно повторять: «Я состоялся».
Однако для русского обывателя по-прежнему самым главным остается то, что Березовский с Гусинским евреи, т.е. чужие, а Бородин свой и поэтому «не тронь его». Есть «фигуры покрупнее» Бородина – Потанин, например. Его хоть и вспоминают иногда, но до травли вряд ли дойдёт.
С другой стороны, почему и Гусинский, и Березовский, и многие другие, пусть и не столь известные, должны были считать эту революцию не своей? Разве их деды и прадеды не родились и не прожили свои жизни в России? Или они сами в чём-то уступают другим российским гражданам? И хотя в последнее время всё чаще вместо ельцинского «мы – россияне» говорят: «мы – русские», это ещё не указывает однозначно на необходимость либо вовсе покидать свою Родину, либо не принимать активного участия в её жизни. Однако то ли стихийно формируется, то ли по чьему-то сценарию опять навязывается обществу мнение о том, что сотрудничество с евреями и русским, и всей России приносит лишь одни беды. И результаты подобных «проповедей» не заставили себя долго ждать. Если в начале 20 века наибольшее количество евреев проживало в России (порядка 5,5 миллионов), то к началу 21 века их осталось менее полумиллиона. Впрочем, существуют и более внушительные примеры. Польша, которая некогда занимала главенствующее положение в еврейском мире (после изгнания евреев из Испании), ныне полностью «очистилась» от евреев.
Глава V. Возрождение инакомыслия
Всё изложенное в предыдущих главах может быть отнесено к рассмотрению, обсуждению, анализу действий «постановочной группы». Да, режиссёр со своими многочисленными помощниками безусловно играет основную роль и не только в трагедии. Но ведь без остальных участников, в число которых непременно должны быть введены и зрители, «спектакля» не бывает. Менялось «действие», не оставалось однозначным и его восприятие. Поэтому представляется интересным рассмотреть наиболее характерные перемены, происходившие в восприятии этой «трагедии». Тем более, что восприятие зрителей в некоторые моменты становится таким активным, что большее внимание начинает привлекать не сцена, а зрительный зал. Конечно, это не может служить похвалой «Главному режиссёру» и характеризует, как правило, его слабость.
Так произошло в начале 20 века и повторилось ближе к его концу. Причём, если о слабости «Главного режиссёра» в начале века говорилось достаточно много, то о слабости человека, занявшего место режиссёра в середине 80 годов, не говорил, кажется, вообще никто. О его предательстве ближайшие соратники высказывались неоднократно и для этого у них были основания. Мысль о предательстве его предшественника в начале века тоже усиленно и притом успешно внедрялась в общественное сознание. И если последнее преследовало явно политическую цель, которая и была. В конце концов, достигнута при полном отсутствии предательства, как такового, то в конце века всё было как раз наоборот.
Однако по настоящему роднит этих «режиссёров» то, что они оказались совершенно неспособными противостоять «взрыву» активности зрительного зала. Первому «режиссёру» это стоило жизни (притом не ему одному, но и всем его близким). Для второго ужасными были лишь ожидания последствий, а сами они оказались больше похожими на комедию, чем на трагедию.
Всему происходившему и в начале века, и ближе к его концу, включая и «реакцию» зала, было уделено здесь внимания гораздо больше, чем тому, что происходило в середине столетия. Поэтому восполним хотя бы частично этот пробел, рассмотрев состояние «зрительного зала» после того, как он получил мощный импульс возбуждения, сохранившийся в общественном сознании под названием «оттепель».
Само это название отражало не состояние общества, а перемену, произошедшую в отношении властей к обществу. Оно и в обиход было введено человеком, всегда очень чутко улавливавшем всякие перемены в настроениях властей и потому сравнительно благополучно пережившим все эти перемены (человеком этим был И. Эренбург).
С названиями вообще всё обстоит крайне неудачно. Состояние общества характеризовалось появлением шестидесятников, что означало уже расслоение существовавшего до того «монолита». Шестидесятниками называли себя (и продолжают так называть) представители самых разных кругов. Если их что и объединяло, так это гораздо более терпимое (порой доходившее до увлечения) отношение ко всему западному, по сравнению с присущим большинству общества агрессивно-негативному отношению. Последнее не было естественным, а под большим давлением внедрялось в сознание советских людей в послевоенные годы. Напротив, более естественной была привнесённая вернувшимися с войны солдатами симпатия к западному образу жизни. За эту свою «симпатию» многие из них поплатились ещё десятью годами, вычеркнутыми из жизни, а кое-кто и самой жизнью. Таким способом послевоенную симпатию к западу удалось преодолеть, но не полностью искоренить, как вообще нельзя искоренить всё естественное. Можно лишь загнать «это» во внутрь на какое-то время. И вот время это кончилось с началом хрущевской «оттепели». Но случилось это не в 60 годы, а в конце 50 годов. Поэтому и начало второй волны «западничества», объединившего шестидесятников, относится к концу 50 годов. Так что и временной фактор, лежащий в основе этого названия, не совсем точен.
Однако упомянули мы здесь об этом явлении, конечно же, не с целью уточнения его названия. Так же как и суть его состояла не в возрождении западничества. Это явление было важным с точки зрения оказанного им влияния на развитие общества. Одновременно оно представляло собою опасность для власти, ухудшая управляемость этим самым обществом. Странно, но это было понято и обществом (точнее, его частью), и властью. Последняя начала борьбу с этим явлением, но искоренить его полностью уже не смогла. Более того, шестидесятничество возродило инакомыслие, с которым, как казалось, было покончено навсегда ещё в 30 годы. Правда и само шестидесятничество представляло собою форму инакомыслия, но не протестную. А вот порождённое им диссидентство было уже протестным. К тому же само диссидентство развивалось в направлении нарастания уровня «протестности». В соответствие с последним могут быть выделены три течения: диссиденты-правозащитники; неодиссиденты и, наконец, инсургенты.
Характерным для шестидесятников, как уже было сказано, являлось отсутствие протестной составляющей в их деятельности вне зависимости от области этой деятельности. Отсюда стремление у них к поиску компромисса с властью, готовность «внять» указаниям власти. Успешное сотрудничество с властью являлось для шестидесятников фактором безусловно положительным.
Правозащитная же деятельность начиналась с отказа от сотрудничества с властью, с осознания её преступной сущности. Шестидесятники не были объединены какой-либо совместной деятельностью, что исключало у них наличие лидера (хотя, разумеется, это не было единственной причиной). У диссидентов-правозащитников такой бесспорный лидер появился в лице акад. Сахарова.
Правозащитной деятельности диссидентов предшествовала обычная советская деятельность, на поприще которой многие из них добились определённых успехов. Среди них безусловно выделялся Андрей Дмитриевич Сахаров – академик, трижды герой социалистического труда, почётный член многих зарубежных академий, впоследствии ставший ещё и нобелевским лауреатом. Его общественный вес мог быть сравним, наверное, только с «весом» Льва Толстого. Но, что касается Льва Толстого, то широкой общественности дореволюционной России была малоизвестна и неинтересна его религиозно-философская и общественная деятельность. Зато его литературно-художественные произведения были более, чем известны. В этом отношении Сахарову «повезло» гораздо меньше: его научно-производственная деятельность была совершенно секретной; его научно-теоретические работы были понятны лишь коллегам, физикам-теоретикам; о его правозащитной деятельности были информированы узкие специалисты – сотрудники КГБ. Широкая общественность довольствовалась лишь соответствующими оценками этой деятельности.
Но ещё больше Сахарову не повезло с самой властью. Если по отношению к престарелому писателю, которого многие считали (включая даже членов его семьи) не вполне нормальным, «кровавый» царь и его окружение даже не помышляли применить какие-нибудь меры принудительного воздействия, то в отношении Сахарова был использован целый арсенал: от ссылки до принудительного лечения с принудительным кормлением.
Правозащитная деятельность основывалась на том, что большинство советских законов, как и сама Конституция, носили вполне демократический характер. Однако этот «демократизм» вовсе не предназначался для практического применения. Наиболее яркий пример уже можно найти среди первых законов советской власти – вот закон 1919 года об освобождении от воинской службы по религиозным мотивам. Естественно, по тому закону никто не был освобождён от воинской повинности в бывшем Советском Союзе. Более того, этот вопрос десять лет решался уже в постсоветской России.
В послесталинский период по мере увеличения «прозрачности» железного занавеса правозащитникам удавалось привлекать всё большее внимание зарубежной общественности к фактам несоблюдения такого рода законов. В результате таких акций на советские представительства за рубежом оказывалось давление. Причём часто в такой форме, которая совершенно исключала возможность игнорировать предъявлявшиеся требования (например, организовывали многодневную блокаду здания какого-нибудь советского представительства за рубежом).
Неодиссидентами в отличие от диссидентов были люди, не успевшие ещё сделать советской карьеры, не имевшие никакого положения в обществе. Это одновременно и лишало их защиты, и освобождало от внутренних ограничений, присущих многим правозащитникам, хотя бы в начальный период их деятельности. Наиболее распространённым видом деятельности неодиссидентов было размножение и распространение рукописей и книг, известных под названиями «самиздат» и «тамиздат». Трудно оценить (именно оценить, а не переоценить) влияние их деятельности на общество. Сами диссиденты, рисковавшие очень многим, склонны переоценивать значение своей работы. На самом же деле людей, коренным образом изменивших свои взгляды на жизнь под влиянием прочитанного, было, кажется, меньше, чем им хотелось бы верить.
Ещё меньшее влияние на общество оказали инсургенты. Их опыту внутреннего перерождения, в результате которого «кролик не просто перестаёт бояться волка, а начинает на него кидаться», последовали единицы. В бывшем Советском Союзе практически все люди, потенциально склонные к подобному перерождению, были выявлены и ликвидированы. Вообще же появление подобной разновидности «кроликов» противоречит законам эволюции, поэтому и сама автор (В. Новодворская), придумавшая этот образ, назвала таких кроликов мутантами.
Настоящий взрыв в обществе произошёл, лишь когда были разрешены выборы на альтернативной основе. Но человеческие ресурсы оказались к тому времени настолько истощены, что огромная страна (тогда ещё одна шестая часть планеты) сумела выделить только одного по настоящему честного, бескорыстного, самоотверженного и не просто умного, а мудрого человека. Им был всё тот же Андрей Дмитриевич Сахаров. Никто другой из числа самых популярных в то время людей, возглавивших процесс демократизации, не хотел ради будущего Родины (а не лично своего) лишать себя любимой работы и комфорта. Академик Ю. Афанасьев, который по праву считался одним из лидеров «перестройки», вспоминал с некоторым раздражением, как его однажды разбудил «неугомонный» Сахаров и поручил ему подготовить материал к очередному заседанию Съезда Советов. Один лишь Сахаров готов был «отдавать», не заботясь о «возврате». Это, наверное, тоже неестественное для «нормального» человека состояние. Но как только начинаешь думать о таких «ненормальных», одержимых, в памяти невольно всплывают революционеры всех мастей, среди которых было так много одержимых, а то, чем это всё закончилось, мы назвали трагедией. Может быть очередным «перерождением» станет долгожданное перерождение самого жанра трагедии в какой-нибудь более жизнеутверждающий жанр.
Глава VI. Размышления о покинувших «зрительный зал
Как хорошо всем известно, реагировать на происходящее можно и «ногами»: топать или просто покидать зал. Так, вот в данном случае имеется в виду не топанье и не «стучание подмёткой туфли о кресло», а «переход» в совершенно другой зрительный зал. Явление это, которым сопровождались все акты описываемой трагедии, достаточно сложное и вполне заслуживает отдельного рассмотрения.
Даже с минимального временного удаления 20 век представляется сплошной чередой революций и войн, которые всегда сопровождались потоками массовой эмиграции.
Попробуем рассмотреть лишь некоторые психологически окрашенные аспекты этой проблемы.
Начнем с установления аналогий (которых, казалось бы, не должно быть) между участниками российской эмиграции 20 и 90 годов.
В первой крупной волне российской эмиграции, вызванной октябрьским переворотом 1917 г. и последовавшей за ним гражданской войной, можно выделить две основные группы участников.
Назовём их условно борцами за старую Россию и борцами за новую Россию. В годы, предшествовавшие гражданской войне, они были по разные стороны баррикад, в гражданской войне - по разные стороны линии фронта, а после гражданской войны оказались русскими иммигрантами, часто соседями, но по-прежнему врагами.
Те, которые воевали за старую Россию и, оказавшись побеждёнными в той войне, бежали, вполне обоснованно опасаясь мести, репрессий, расстрелов. Они оставили в России всё самое дорогое и любимое: родовые поместья, столичные дворцы, роскошь, комфорт, почётное положение в обществе и т.д. Многие из них не смогли взять с собой ничего, кроме горсти земли, которую они по настоящему любили, сохранив эту любовь до конца своей жизни и передав её своим детям и внукам. Но и земля эта со всей щедростью одарила их своей любовью, была для них настоящей любящей матерью.
Вторую группу составили люди, которые были по своему происхождению «пасынками», либо оказались отверженными после того, как восстали против творившейся несправедливости, заняв сторону обездоленных и униженных. Натерпевшись от старой России, пройдя тюрьмы и ссылки, они оказались теперь неугодными большевикам, с которыми у них возникли разногласия и по целям, и, тем более, по средствам их достижения.
Конечно, подобное представление эмиграции первой волны в виде двух групп является сверх- условным. Такой уровень условности может быть оправдан лишь удобством сравнения составов первой и последней (в 20 веке) волн эмиграции.
На самом же деле и в первой группе далеко не все были монархистами, реакционерами, как их обычно представляют. За годы, предшествовавшие революции 1917 года, авторитет российского самодержавия так сильно упал, что даже люди из близкого окружения царя перестали быть убеждёнными монархистами.
Ещё более разнообразной была вторая группа. Кого там только не было: социалисты, либералы, консерваторы и пр. Многообразие отнюдь не заканчивалось на этом уровне. К примеру, социалисты делились на соц.-демократов и эсэров. Те, в свою очередь, - на правых и левых, ревизионистов и оппортунистов, максималистов и, простите, чёрт его знает, кого ещё. И все они друг с другом «грызлись». И в этом не было ничего удивительного. Их оценки старой России не совпадали. Ещё более несхожими были их представления о новой России и о методах её строительства. И, конечно, по- разному они относились к советской власти.
Казалось бы, что общего с этими полными трагизма событиями начала 20-х годов имеют события начала 90-х годов? Во-первых, что касается трагизма, то он, конечно, тоже присутствовал, только в скрытой форме, как неотъемлемая характеристика эмиграции вообще. Внешнего же трагизма, вызванного ситуациями подлинного бегства или унизительной высылки, имевшими место в 20-е годы, в исходе 90-х годов не было. Поэтому не трагизм, во всяком случае, в первую очередь роднит эти события. А вот наличие двух основных групп в эмиграционных волнах 20-х и 90-х годов является действительно общей чертой этих событий. Большую часть эмиграции 90-х годов составили люди, хорошо приспособившиеся к советской системе и чувствовавшие себя в бывшем Советском Союзе достаточно комфортно. Вторую группу составляли люди, которые были недовольны советским режимом. Это люди духовно близкие правозащитникам, диссидентам и эмигрантам начала 70-х годов. Однако, в отличие от последних, они по разным причинам не сумели или не хотели покинуть Советский Союз. Но главное, они надеялись на принципиальное, реформирование государства. Вместо этого десятки миллионов простых людей ничего кроме эфемерной свободы не получили. Эфемерной, потому что в любой момент её могут отнять. И момент этот, по всей видимости, приближается. Конечно, речь здесь идёт о свободе в понимании её в рамках «школьной» философии, а не о той свободе, которая представляет собой творческую силу, созидающую добро и зло. Лишить человека той внутренней свободы, которой обладал, например, Даниил Андреев, творивший в заключении свою знаменитую «Розу Мира», конечно, нельзя. Здесь речь идёт о свободе, заложенной в политическое устройство государства. Однако по шкале ценностей именно у простого массового человека свобода занимает далеко не первое место. Особенно это справедливо по отношению к российскому человеку с его тягой к коллективизму. Вряд ли попытки отдельных людей отстоять «дарованную» ельцинским режимом свободу найдут активную поддержку в народе. Да и вовсе не дарована она была народу. Народ заставили заплатить за свободу дорогую цену. Некоторые называют эмиграцию 90 годов «колбасной», считая, что люди ехали в более сытую жизнь. На самом деле это не совсем так, то есть среди эмигрантов есть и такие, которые на рубеже 80 – 90-х годов просто боялись голодной смерти. Но их не так уж много. Гораздо больше тех, которые, наблюдая под окнами своих домов толпы людей, собиравшихся на митинги «Памяти», боялись того, что произошло в Баку и Сумгаите. Наконец, среди эмигрантов не мало и таких, которые уезжали из России в середине 90-х годов, когда дефицит, будь то вещевой, будь то продовольственный, давно уже сменился привычным для всего мира изобилием. Но одновременно с насыщением рынка крепчал «беспредел» и с каждым днём таяла надежда на то, что когда-нибудь в обозримом будущем здесь наступит нормальная жизнь. Прошедшие годы лишь подтвердили интуитивно возникшее предположение о том, что пользующихся «беспределом», и, якобы, профессионально борющихся с ними (ради заработка) представителей власти гораздо больше тех, кто способен и хочет просто работать, - буднично и качественно: доить и сеять, паять и укладывать мостовые, растить детей и не умирать от страха, дожидаясь их возвращения домой. Однако теперь уже мотивы, побудившие людей уехать, мало кому интересны, впрочем, так же, как и они сами. Более важными становятся мысли о будущем. Иммиграция способствует переосмыслению таких понятий, как Родина и история. Историю привыкли воспринимать возвышенно-просветительски, сочетая с ней такие понятия, как: ценить, дорожить, любить. В то время как в истории можно увидеть и нечто вполне утилитарное. История – это труд десятков, даже сотен предыдущих поколений. Люди работали порой до изнеможения ради блага своих детей, внуков и т.д.
Евреи, кочуя на протяжении 2000 лет из страны в страну, обогатили своим трудом, своим умом, своим искусством десятки чужих стран, не имея собственной. Воспользоваться плодами их трудов сможет кто угодно, но только не они сами и их дети. К тому же через несколько лет многие из них утратят возможность полноценного общения, если не со своими детьми, то с внуками, а тем более с правнуками. Но главное – они опять трудятся на чужом «поле». Правда, говоря о «поле», нужно учитывать новые тенденции в мире, которые, если и не укоренились во всех странах, то во многих – несомненно. Это растущий культ прав человека и стремление к интеграции. Возможно, в этих новых условиях целесообразно выбирать то «поле», на котором твой труд окажется наиболее эффективным.
И только по-прежнему в России права человека и в том числе право собственности остаются не гарантированными. Поэтому зарастают бурьяном плодородные пашни, которые после отмены колхозного «крепостничества» в 1991г. мало кто решается обрабатывать.
Об одном отличии между двумя основными группами иммигрантов 20-х и 90-х годов нужно сказать дополнительно. Представители разных групп иммигрантов 90-х годов не были явными врагами в прежней своей жизни, в бытность существования Советского Союза. Чаще всего они просто не были друзьями, придерживаясь разных взглядов (впрочем, негде было им особенно эти взгляды высказывать), но, главное, они занимали разное положение в обществе. Оказавшись в иммиграции, далеко не все люди идентифицируют себя с принадлежностью к той или иной группе. Кроме того, и те и другие могут пользоваться одинаковой помощью со стороны властей страны проживания, не имея при этом никаких внутренних материальных средств, для оказания взаимопомощи. Таким образом, разделение иммиграции 90-х годов на две группы имеет, так сказать, внутреннюю, глубоко скрытую природу.
Теперь рассмотрим проблемы самоидентификации. Применительно к иммигрантам первой волны такой проблемы просто не существовало, так как всё было предельно ясно. Что касается вопросов национальной и религиозной принадлежности, то подавляющее большинство представителей первой группы несомненно ощущали себя русскими и православными. Вторая группа в этом отношении была просто разнообразней. Относительно их политического статуса тоже всё было понятно: представители первой группы были беженцами, представители второй группы - изгнанниками.
Несколько более сложным является вопрос об окружавшей их культурной атмосфере. С одной стороны, культурный обмен, как сейчас принято говорить, в те годы с советской Россией практически отсутствовал. Но зато многие иммигранты смогли стать подлинными носителями и продолжателями русской культуры. В то время как в советской России прилагались усилия одновременно по созданию новой «пролетарской» культуры и искоренению старой российской «буржуазной» культуры. Поэтому во многих отношениях, так сказать, «первозданная» русская культура продолжала существовать только за рубежом в иммигрантской среде. Но в ещё большей степени это относится к русской православной церкви, которая была практически полностью уничтожена к концу 30-х годов в советской России. Воссозданная позднее под контролем ЦК партии и ГБ церковь, до сих пор находится в состоянии конфронтации с русской зарубежной церковью, которая только себя считает продолжательницей исконно русских православных традиций.
Если проблема самоидентификации не существовала применительно к первой волне иммиграции просто из-за отсутствия самой проблемы, то применительно к третьей волне иммиграции, то есть иммиграции 90-х годов, она, если и отсутствует, то совершенно по другой причине. В бывшем Советском Союзе многие понятия, начинавшиеся с приставки само-: самопознание, самоанализ (самоидентификации, кажется, тогда просто не существовало), были если не исключены, то обличены в такую толстую негативную оболочку, которая у нескольких поколений на подсознательном уровне отбила интерес к подобным занятиям. Наглядным примером осуществления подобной политики может служить исключение психоанализа Зигмунда Фрейда из всех образовательных программ и существовавший запрет на выдачу его произведений во всех библиотеках. Достоевский же был исключён из школьных программ, хотя до запрета на выдачу его книг не дошло. В значительной степени в силу такого воспитания и образования проблема самоидентификации просто не стоит, а если где-то и предпринимаются попытки её постановки, то она не воспринимается ни в качестве острой, ни, тем более, актуальной. Применительно к третьей волне иммиграции все вопросы самоидентификации оказались настолько запутанными, что стали по-настоящему проблемными. Даже самый простой из них - вопрос политического статуса, вызвал целую дискуссию, к сожалению, единственную (по всем остальным вопросам, дискуссий не было). Хотя на самом деле всё довольно просто, во всяком случае, применительно к эмигрантам из России. По процедуре оформления выездных и въездных документов все они являются эмигрантами. Но и по самой сути никого из них ни выдворяли, ни принуждали к бегству. А то обстоятельство, что согласно въездным, документам эмигрантам предоставляются разные статусы: переселенцев, репатриантов, беженцев, говорит лишь о желании принимающей стороны облегчить условия адаптации и интеграции. Это благосклонное отношение к «русским» иммигрантам принимающей стороны создало благодатную почву для различного рода спекуляций. Конечно, в морально-нравственном, психологическом отношениях комфортнее ощущать себя беженцами. Это освобождает от внутренних противоречий, создаёт нравственную основу, для того, чтобы продолжать жить в атмосфере русской культуры, которая широким потоком изливается из России в зарубежье. На самом же, деле большинство «русских» иммигрантов покинули Россию (или другие страны СНГ) по чисто экономическим причинам, предпочтя более комфортную и более сытую жизнь за границей полуголодной на Родине. Другая малочисленная часть покинула Родину по мировоззренческим соображениям. Однако достаточно первой группе глубоко задуматься и проанализировать истинные причины, по которым в одной из богатейших стран мира порядка 85% населения вынуждено влачить полунищенское существование, чтобы их позиция совпала с позицией второй группы. Но тогда может пропасть у них «горячая» любовь ко всему русскому, может образоваться вакуум, который нечем будет заполнить.
Вакуум можно было бы заполнить активной, желательно творческой, деятельностью, рассматривая ее, в том числе, ещё и в качестве наиболее эффективного способа интеграции для людей старшего возраста, равно как для детей и подростков таковым является процесс образования, а для молодых - производственная деятельность. Однако, большинство «наших» людей предпочитает считать себя, во-первых, полностью состоявшимися на прежней Родине, а во-вторых, сильно уставшими, нездоровыми и заслужившими, наконец, право на полноценный отдых (почему-то только за счет страны, для которой ничего ими не было сделано).
Что касается вопроса религиозной самоидентификации, то в первую очередь следует отметить, что за 75 лет существования советской власти все религиозные традиции были прерваны. Поэтому попытки иммигрантов, особенно более зрелого возраста, приобщиться к религиозной жизни представляются, по меньшей мере, неестественными.
Более интересным и более сложным является вопрос национальной самоидентификации. В России и других странах СНГ, например, немцы были немцами, евреи были евреями, а в иммиграции они все стали «русскими». Однако это вовсе не означает, что в иммиграции произошло какое-то слияние немцев с евреями на почве общего для них родного языка и принадлежности к одной культуре. «Русскими» их воспринимают представители других народов, других стран, то есть это является их внешней характеристикой. Внутри же сообщества русскоговорящих сохраняется деление, которое существовало в бывшем Советском Союзе. Во всём мире человека характеризуют его родной язык, приобщённость к культуре страны, в которой он вырос, вероисповедание и гражданство. Принадлежность к этносу отходит на второй план. Например, когда в Америке говорят о человеке, что это американец итальянского происхождения, то всем будет понятно - это человек с американским гражданством, родной язык которого итальянский и вырос он в атмосфере итальянской культуры. Хотя по «крови» он может быть не обязательно итальянцем, но и греком, и французом и т.д. Если подобным образом охарактеризовать «русского» немца, то получится несуразица, то есть американец немецкого происхождения означает, что речь идет о выходце из Германии, у которого родным языком является, естественно, немецкий, что совершенно не соответствует действительности. По отношению к «русскому» еврею эта конструкция оказывается вообще нелепой, так как фраза «американец еврейского происхождения» не поддаётся даже расшифровке. Поэтому по отношению к представителям различных этнических групп стран бывшего Советского Союза применима другая конструкция: американский еврей (немец или кто угодно) российского (украинского, белорусского или другого) происхождения. Помимо того, что этой формулировке присуща неоднозначность, она ещё и выносит на первый план этническую характеристику, в то время как в общепринятой формулировке заложена тенденция к тому, чтобы эту характеристику человека как бы вовсе исключить из рассмотрения. В этом проявляется результат закрепления в общественном сознании приобретенного человечеством особенно в годы второй мировой войны трагического опыта, связанного с уничтожением целых народов на этнической основе.
Когда же вопрос касается стран бывшего Советского Союза, то обнаруживается, что в общественном сознании людей, проживающих на этой территории, не произошло никаких коренных сдвигов. Напротив, коммунистический режим способствовал усилению, обострению и консервации «этнически-рассовых» понятий, а главное, настроений, что свидетельствует о косности этого режима в вопросах общечеловеческого развития. В ещё большей степени это относится к мусульманским странам.
Однако пора уже вернуться к непосредственному рассмотрению проблемы национальной самоидентификации, так как все предыдущие рассуждения могут служить лишь основой для рассмотрения данной проблемы и одновременно иллюстрировать её сложность. Суть проблемы состоит в том, что перед «русскими» иммигрантами, когда они становятся родителями, встаёт дилемма: ограничиться им лишь усилиями по сохранению языково-культурной традиции или попытаться ещё и возродить прерванные за годы советской власти национально-религиозные традиции.
В нормальных условиях основным институтом передачи национальных и религиозных традиций является семья. У граждан бывшего Советского Союза, в первую очередь у представителей национальных меньшинств, этот механизм был принудительно вытеснен из системы домашнего воспитания. Когда же теперь то ли великовозрастные иммигранты сами пытаются механически приобщиться к этим традициям, то ли приобщают к ним своих внуков, часто это принимает нелепые, а порой и просто уродливые формы. Не лучше выглядят в этой ситуации отдельные профессиональные служители культа, которые с целью увеличения численности своих прихожан прибегают просто к материальному стимулированию. Другими словами, хорошо то, что является естественным. Когда ребёнок с малолетства наследует какие-то семейные, национальные и религиозные традиции - это хорошо; когда взрослый человек в любом возрасте сознательно приходит к чему-то, открывает для себя что-то и начинает это свято соблюдать, воздействуя на окружающих, в первую очередь на членов своей семьи, - это тоже хорошо, потому что это всё естественно. И, наоборот, всё остальное кажется неестественным, часто получается лживым, выглядит лицемерным.
В бывшем Советском Союзе по отношению к национальным меньшинствам строго соблюдался принцип сохранения многонациональности, но только одним единственным ведомством - внутренних дел, и одним, этому ведомству доступным способом - простановкой национальности в паспорте. Во всех остальных ведомствах действовали либо жёсткие ограничения, либо запреты на все формы национально-религиозного приобщения. Ни букваря, ни литературы, ни культуры на родном языке, не говоря уже о какой-то возможности приобщения к религиозной традиции своего народа. В таких условиях выросло и сформировалось несколько поколений людей со своим мировоззрением, в котором есть вера в человеческий разум, в справедливость и в другие общечеловеческие ценности, но нет веры в Б-га.
В том мире, в котором живут иммигранты сейчас, перед человеком открыты все пути и, возможно, кто-то выберет себе путь, который приведёт его к Б-гу. Но ставить своих внуков почти принудительно на такой путь, кажется ошибочным. То, что это приведёт к углублению разрыва между поколениями, бесспорно. То, как прошла жизнь родителей, не может не сказаться на судьбах их детей и внуков. Это было бы тоже неестественным. Поэтому семейные традиции, в которых получит своё начальное воспитание родившийся в иммиграции ребёнок, должны быть основаны на сформировавшемся уже мировоззрении, не имеющем ничего национально-этнического и религиозного. И с этим обстоятельством следует смириться как с фактом, и не пытаться никого, в первую очередь себя, обмануть. Из этого вовсе не вытекает поддержка противников «всякого возрождения». Если человек верит в возможность и целесообразность такого возрождения, если он к нему стремится, то «начать он должен с себя» (здесь, как никогда, уместна эта поговорка). Но если же он сам не проникнут этой верой, не охвачен этим стремлением, то не следует это исподволь навязывать своим детям и внукам.
Поэтому естественным представляется следующее решение вопроса национальной самоидентификации. К примеру, ребёнок, выросший в Германии в семье эмигрантов из России, должен стать немцем российского происхождения. Если же этот ребёнок либо под влиянием родителей, либо в старшем возрасте самостоятельно придет к осознанию своей принадлежности к какому-то этносу и сделает всё необходимое для того, чтобы это этническое родство стало подлинным, то он, опять же, к примеру, станет немецким евреем российского происхождения. Чтобы данной формуле быть естественной, а не по-советски искусственной, человек за ней стоящий должен быть, как минимум, трёхъязычным, носителем трёх культурных традиций и одной (иудейской) религии.
Хотелось бы затронуть ещё один аспект рассматриваемой проблемы, который уже упоминался выше, такой как трагедийность иммиграции вообще. Если применительно к первой волне иммиграции трагедийность воспринимается как совершенно бесспорная характеристика, то применительно к третьей волне эта характеристика является весьма противоречивой.
В то время, как путь, проделанный подавляющим большинством населения России в последнее десятилетие 20 века, представляется по-прежнему путем «из плохого в худшее», для большинства иммигрантов, наоборот, произошёл переход в лучшую, по крайней мере, более обеспеченную жизнь. Казалось бы, в чем же здесь трагедия? В по-настоящему трагическом положении оказалось очень много людей, не имевших возможности уехать, особенно людей старшего и пожилого возраста. И, тем не менее, трагедийность иммиграции существует, а поговорка: «Не хлебом единым…» не утратила своего смысла, несмотря на наличие лагерей беженцев, особенно из Чечни, в которых люди живут просто в невероятных условиях.
Причина трагедии состоит в том, что иммигранты, несмотря на предоставленные им вполне нормальные условия проживания (в то время как уже было сказано, значительная часть населения России живёт в нечеловеческих условиях), очень многого лишились.
Далеко не все осознают, что среда, в которой формируется человек, становится частью его самого. С биологической, а точнее с биохимической точки зрения, представление о том, что человек состоит из того, что он потребляет, является, в общем-то, банальным. Однако проведение аналогии в этом отношении между биологической и психической природой человека отнюдь не кажется столь же банальным.
В процессе воспитания, образования и просто активной жизни в среде культуры какой-то страны у человека формируется некоторый культурный слой, который определяет его, в большей или меньшей степени, как представителя культуры этой страны. При этом следует различать, что культурный слой, о котором идёт речь, совершенно не тот же самый, что некая совокупность знаний, получаемая человеком при подготовке его в качестве специалиста по культуре той же страны. Другими словами, специалист по культуре какой-то страны и представитель культуры той же страны принципиально не одно и то же.
Так вот язык, естественно, является важнейшей составной частью культурной среды, в которой формируется человек. То есть язык служит не только и даже не столько средством общения, как мы привыкли считать, сколько средой обитания. И вот этой части среды обитания иммигрант лишается.
Язык вообще заслуживает того, чтобы о нем поговорить особо. Мало кто задумывается над различием между понятиями: знание языка и владение языком. Овладение языком подразумевает формирование комплекса сложнейших взаимосвязанных между собой рефлексов: моторных, связанных с управлением работой фонетического аппарата; и звуко-распознающих. Формирование этой рефлексивной базы (которую в быту принято называть навыками говорения и восприятия устной речи) начинается буквально с младенчества и продолжается много лет. Причем для приобретения этих навыков отведен «восприимчивый» период жизни человека. Вот почему с полным правом можно заявить, что язык, неосвоенный с детства, навсегда остаётся чужим языком. Широко рекламируемые методики ускоренного изучения языка естественно не могут заменить собою рассмотренный выше процесс.
Кроме того, (возможно, именно с этого нужно было начать) требования к языку у иммигранта существенным образом отличаются от аналогичных требований человека, выезжающего в другую страну на короткое время. Если турист или специалист, впервые приехавший на международную встречу, испытывают радость оттого, что им хоть как-нибудь удалось вступить в контакт с иностранцами, то человек, постоянно проживающий в чужой стране, стремится всеми доступными ему средствами не привлекать к себе внимание как к иностранцу. Вполне возможно, что это распространяется далеко не на всех иммигрантов.
И, наконец, не возможно обойти еще одну причину рассматриваемой трагедийности иммиграции, возможно, даже самой главной, хотя и разделяемой подобным образом опять же весьма узким кругом иммигрантов. Причина эта состоит в осознании невозможности дальнейшего проживания в той стране, где человеку довелось родиться. Одновременно с этим на человека наваливаются практически неразрешимые вопросы: вправе ли он вообще выбирать себе страну проживания; не возникает ли при этом конфликт между свободой воли и высшим предопределением, обусловившим его рождение именно в этом месте, среди данного народа, в среде его культуры. Кроме того, человек берет на себя ответственность за выбор места рождения своих потомков. Не является ли все это вторжением в недоступные, запретные для него сферы? Понятно, что поиск ответов на подобные вопросы выходит за рамки этой работы.
Интересным ещё может показаться вопрос о той роли, которую играла внешняя и «внутренняя» эмиграция на разных этапах развития советского государства. На самом деле речь теперь пойдёт не только об эмигрантах, но обо всех тех, кто так или иначе, кто словом, кто делом, а кто только мыслью, кто там, а кто здесь способствовали или, по крайней мере, не препятствовали действиям, направленным либо только на реформирование, либо на полное переустройство государства.
Начнём с рассмотрения существовавших на этапе становления советского государства взглядов на эмиграцию и существующих сейчас, в постсоветской России.
В начале 20-х годов для деятелей русской культуры, оставшихся в России, с особой остротой встал вопрос об эмиграции. Естественно, что решали его по-разному. Как именно – об этом чуть позже. А пока отметим такое интересное, возможно чисто русское, в духе Достоевского явление, как отказ от эмиграции с явно выраженным ощущением самопожертвования, наиболее ярко проявившимся, возможно, у Ахматовой и Мандельштама.
С годами добровольный отказ, предполагавший наличие выбора, по мере исчезновения такового, уступил место страху оказаться насильственно лишённым гражданства. Как ни странно, этот страх не исчез у людей даже после развала Советского Союза, о чём в середине 90-х годов написала в своей книге «Над пропастью во лжи» Новодворская: «лишиться права на два метра российской земли казалось непомерным риском, много хуже риска смерти».
Среди деятелей русской культуры были, например, такие, как Есенин (в большей степени) или Маяковский (в меньшей степени), которые не представляли себе жизни за пределами России, т.к. во-первых, не хотели, а во-вторых, и не смогли бы интегрироваться в западную культуру. Но были и другие, как, например, уже упоминавшиеся Ахматова и Мандельштам, которые наверняка смогли бы интегрироваться пусть и не так успешно, как, скажем, Набоков или повторивший его опыт спустя полстолетия Бродский. Хотя опыт Солженицына, Максимова и ряда других показал, что интеграция не является абсолютно обязательной, т.е. оказавшись за границей, можно продолжать работать только над русской темой.
Попробуем, хотя бы поверхностно, оценить влияние и тех, и других, т.е. оставшихся и уехавших, добровольно или принудительно, на происходившее в бывшем Советском Союзе.
Прежде всего, следует определить тех, кого можно отнести к «внутренним эмигрантам», понимая под ними не сотрудничавших с советской властью (или хотя бы не сотрудничавших активно) и поэтому отвергнутых властью, т.е. не публиковавшихся, не исполнявшихся, не выставлявшихся и т.д.
Примерно до середины 20-х годов у людей, не готовых сотрудничать с большевистским режимом, существовала возможность эмиграции. Несколько сот человек получили предложение покинуть Родину, от которого не возможно было отказаться, хотя тот способ выдворения сильно отличался от применявшихся позднее и поэтому мог ещё условно считаться ненасильственным.
Тем не менее, некоторые, если не сказать многие, из не принявших режим, отказались от эмиграции. Вряд ли имело бы смысл сейчас пытаться обсуждать причины, по которым принимались подобные решения. К тому же причины наверняка были самые разные, в том числе субъективные или сугубо личные. Да и мало кто из них когда-нибудь об этих причинах откровенно говорил.
Гораздо интереснее проанализировать последствия такого шага. Какую роль могли сыграть и сыграли великие в условиях тоталитарного государства, отгороженного от остального мира «железным занавесом», с учетом существовавшего в ту пору уровня развития масс-медиа?
Начнём с банального – с того, что существовала альтернатива: под нажимом внешних обстоятельств прогнуться и пойти хоть на какое-то сотрудничество с властью; оставшись в стране, при этом оставаться ещё и самим собою. Как способов сотрудничества с властью, так и результатов, к которым могло привести стремление оставаться самим собою, было много.
Решив сотрудничать с властью, можно было проявить огромную, в том числе, и творческую активность, чтобы добиться максимального успеха в смысле получения званий, наград и связанных с ними привилегий. Можно было сотрудничать с властью столь же активно, преследуя не только и даже не столько корыстные цели, сколько какие-то другие, общечеловеческие. И, наконец, можно было лишь играть в сотрудничество, т.е. не вставая в открытую оппозицию, по существу заниматься саботажем. Никого из тех, чья деятельность в большей или меньшей степени соответствовала одной из этих линий поведения, нельзя конечно причислить к внутренней эмиграции и поэтому рассматривать не будем. К тому же попутно отметим, что тема отношения к таланту в условиях несвободы рассматривается в этой книге отдельно
В бытность Советского Союза существовали диаметрально противоположные взгляды на эмиграцию. Такие как, например, В. Новодворская со своими немногочисленными соратниками не только себе, но и другим отказывала в праве на эмиграцию. Сахаров же, напротив, активно помогал желавшим эмигрировать. Большая часть населения страны, в общем-то, довольно пассивно воспринимала либо одну, либо другую позиции. Защитникам позиции Новодворской хотелось бы задать вопрос: « Приобрело ли что-нибудь общество или наоборот потеряло в результате отказа от эмиграции, например, Мандельштама или Платонова?». Нельзя сказать ничего определённого относительно того, написал бы Мандельштам своё «Мы живём, под собою не чуя страны», а Платонов – «Котлован» и «Чевенгур». Зато доподлинно известно, что единственная запись стихотворения была сделана Мандельштамом на его допросе в НКВД (правда, до этого он прочитал его десятку людей, среди которых наверняка оказался доносчик). Два романа Платонова были опубликованы через пятьдесят лет после их написания, что по мнению Бродского «на столько же лет затормозило психическое развитие нации».
Можно предположить, что, не откажись эти двое, да и многие другие, им подобные, от эмиграции, мир намного раньше познакомился с их произведениями. Если бы даже, в худшем случае, они остались совершенно неизвестными в Советском Союзе, то повлияли бы хоть как-нибудь на мировое общественное мнение.
Легко возразить, что и так не было недостатка в русских эмигрантах, однако их влияние было очень незначительным. Но ведь нужно признать, что это происходило в значительной степени из-за того, что голоса одних (которых мы причислили к внутренним эмигрантам) были совершенно не слышны, в то время как голосами других, согласившихся сотрудничать, и власть, и новая жизнь на все лады прославлялись. При этом люди по обе стороны «железного занавеса» вводились в заблуждение.
В сознании многих сформировалось представление о том, что те великие, которые сознательно отказались от эмиграции, «очеловечивали» общество или хотя бы ту его часть, которая непосредственно с ними соприкасалась, одним присутствием своей великой личности. Попробуем хоть немного в этом разобраться. Далеко не всегда великие в своём творчестве оставались такими же в повседневной жизни. В данном случае речь идёт не о «дьявольски» великих, которые, продав душу дьяволу, возвеличивали власть, а о тех, которые, отказавшись эмигрировать, остались верными себе и своему искусству. Какое влияние мог, например, оказывать на окружающих тот же Мандельштам, сломленный, доведённый до отчаяния, фактически до помешательства, человек без жилья и средств к существованию, вынужденный ходить по друзьям и знакомым, сыпать стихами и практически побираться. Его не печатали сорок пять лет (с 1928 по 1973). За это время выросло целое поколение советских людей, ничего не знавших о нём. Его стихотворение о «Кремлёвском горце» было передано КГБ СССР в начале 1989 года и вошло в полное собрание сочинений, вышедшее лишь в 1990 году. Стало быть, до этого времени оно могло как-то воздействовать только на ограниченное число сотрудников НКВД/МГБ/КГБ. Вывод мало утешительный, скорее совсем не утешительный, тем более, что подобная участь постигла многих.
Послесловие
Конечно же, автор полностью отдаёт себе отчёт в том, что описать на нескольких страницах, пусть даже на нескольких десятках страниц путь, пройденный страной в 20 столетии, да ещё такой страной, как Россия, которая только своё название за указанный промежуток времени поменяла пять раз, несерьёзно и самонадеянно одновременно.
Но в данной работе не описан путь, рассмотрены не происходившие события, а изложена лишь версия о возможных причинах тех событий, которые по мнению автора являлись определяющими. Помимо них произошло множество других, которые, вполне возможно, кем-то оцениваются как более важные.
Как всегда, очень трудным вопросом является вопрос о потенциальном читателе; кто бы им мог быть? Основному моему читателю, с появлением которого на свет и для которого я вообще начал писать, вряд ли всё это будет и понятно, и тем более, интересно. Конечно, более понятно это могло бы стать для человека, сознательная жизнь которого прошла в той же стране. Но при условии, что он пытался самостоятельно разбираться в происходившем вокруг него. К сожалению, большинство воспринимало то, чем их «пичкали», в том числе и в значительной мере советские историки. Многие другие субъективно, своекорыстно воспринимали навязанные им «правила игры». Попросту говоря, принимали их как выгодные для себя. А всё вокруг происходившее оценивали с позиции этого «приятия».
Можно было бы ожидать наличие компетентного и объективного взгляда у специалистов. Но, во-первых, кто из них опуститься до чтения дилетантских произведений, а, во-вторых, откуда у них может оказаться объективность? Да, специалист вынужден заботиться о том, чтобы его работа была принята коллегами по «цеху». Поэтому он по неволе должен стараться быть объективным. Но в бывшем Советском Союзе объективность была весьма условной – то, что соответствовало официальному мнению, считалось объективным, а то, что от него отличалось, - инакомыслием. Мыслить же не так, как нужно, означало мыслить неправильно. «Неправильно» мысливших людей сначала вообще во множестве уничтожали, а позднее стали «лечить». Однако, об этом здесь уже упоминалось, хотя и вскользь, впрочем, также как и обо всём остальном.
Короче говоря, вопрос о читателе, к сожалению, остался без определённого ответа. Что же касается пути, пройденного страной, то он безусловно заслуживает того, чтобы быть описанным более подробно.
Часть 1. философия современной трагедии
© Copyright: Марк Аврутин, 2003
Свидетельство о публикации №203092000124
Свидетельство о публикации №203092000124
Рецензии
Дорогой Марк!
Прочла Вашу книгу( а это -книга!) с огромным вниманием и интересом.
Это настолько полнокровная панорама( если так можно выразиться) по охвату,
глубине и непредвзятой честности анализа и размышлений, что недооценить этот труд просто невозможно. Очень многие собственные поверхностные, хоть и близкие представления становятся более ясными и трезвыми. Все исторические параллели правомерны. Очень интересен и многогранен анализ эммиграционых волн и иммиграционного приспособления, и тоже во временных сопоставлениях. Потрясающе.
Наверное, легче бы это усвоилось по отдельности. Надо было бы сделать мне интервал. Но оторваться не могла. А потому буду еще возвращаться...
Огромное спасибо Вам за высококлассное и к тому же, увлекательное исследование.
Вы знаете, Марк, у меня не возникло ни разу никакого "сопротивления материала" и желания спорить. Без возражений.
С огромным уважением,
Яна Голдовская 09.03.2008 18:22 • Заявить о нарушении
Прочла Вашу книгу( а это -книга!) с огромным вниманием и интересом.
Это настолько полнокровная панорама( если так можно выразиться) по охвату,
глубине и непредвзятой честности анализа и размышлений, что недооценить этот труд просто невозможно. Очень многие собственные поверхностные, хоть и близкие представления становятся более ясными и трезвыми. Все исторические параллели правомерны. Очень интересен и многогранен анализ эммиграционых волн и иммиграционного приспособления, и тоже во временных сопоставлениях. Потрясающе.
Наверное, легче бы это усвоилось по отдельности. Надо было бы сделать мне интервал. Но оторваться не могла. А потому буду еще возвращаться...
Огромное спасибо Вам за высококлассное и к тому же, увлекательное исследование.
Вы знаете, Марк, у меня не возникло ни разу никакого "сопротивления материала" и желания спорить. Без возражений.
С огромным уважением,
Яна Голдовская 09.03.2008 18:22 • Заявить о нарушении
Дорогая Яна! Это Вам большое спасибо за внимательное прочтение без "сопротивления материалу". Этим качеством, в полной мере присущим Вам, обладают далеко не все. Многим их собственные знания, которые они отнюдь не считают поверхностными, как раз и вселяют стремление сопротивляться материалу, сосредотачиваясь на поиске ошибок, неточностей и, наконец, противоречий.
И одно уточнение. "Философия ..." вместе с двумя другими частями (одну из которых - "К истокам" - Вы уже читали) вошла в книгу "О причинах русской катастрофы ХХ века", которую издал теперь наш общий знакомый Барсуков.
С уважением.
Марк Аврутин 10.03.2008 18:21 Заявить о нарушении
И одно уточнение. "Философия ..." вместе с двумя другими частями (одну из которых - "К истокам" - Вы уже читали) вошла в книгу "О причинах русской катастрофы ХХ века", которую издал теперь наш общий знакомый Барсуков.
С уважением.
Марк Аврутин 10.03.2008 18:21 Заявить о нарушении