Часть 2. век надежд и разочарований или фантасмагория лжи

              Глава 1. Вместо предисловия



    Во-первых, почему «вместо»? Потому что здесь я попытаюсь вкратце, конспективно, без обоснований, без аргументов изложить, не стараясь убедить, свой взгляд на недавнее прошлое, на настоящее, попробую спрогнозировать будущее.
    Во-вторых, почему только «недавнее прошлое», и какими оно ограничено рамками? Начну с ответа на вторую половину вопроса. Ограничено оно рамками 20 столетия, которое воспринимается не столько, во всяком случае, не только опосредованно, т.е. из книг, документов, как все другие исторические эпохи, но ещё и через призму личных переживаний, воспоминаний, как собственных, так и людей самых близких, с которыми прожил жизнь.
    Теперь о главном. Каждому человеку, кроме работы в своей профессии, приходится периодически выбирать вместе с судьбой страны и свою собственную. Чтобы сделать этот выбор правильным, человеку необходимы собственная позиция, представления о прошлом и настоящем, ощущение основных тенденций развития общества и многое другое. Изложенное в этой книге, наверное, превосходит потребности среднестатистического избирателя. Превосходит, возможно, из-за повышенного интереса к рассматриваемым проблемам. Но не более того. То есть, эта книга не претендует ни в коей мере быть отнесённой к «исследованиям новейшей истории»; не содержит она и претензий на построение каких-то новых философских систем. Она остаётся «частным мнением» частного человека.
    Поскольку в этом разделе изложена вся концепция целиком, читатель, которому она покажется несовместимой с собственными взглядами, принципами, короче, неприемлемой для него, сможет этим «предисловием» ограничиться. Тот же, кому она покажется спорной или даже интересной, сможет в следующих её частях найти более подробное, или более глубокое, или более обоснованное изложение затронутых вопросов.




    Последние 500 лет привили россиянам любовь к сильной центральной власти. Впрочем, вполне может быть и наоборот: именно благодаря этой любви, в России власть менялась по форме, оставаясь централизованной по сути - великокняжество, монархия, диктатура, президентство. В те короткие исторические промежутки, когда Россия лишалась сильной центральной власти, начиналась смута. Так было всегда – и в далёком, и в недавнем прошлом.
    Первое российское президентство вынуждено было поддерживать демократический фасад власти. По своему же внутреннему содержанию власть та была далека от истинной демократии. Но, тем не менее, Ельцин хотя бы в начале своего президентства чувствовал себя заложником демократов, сделавших его своим лидером. Кроме того, он сам на себя, как бы, возложил миссию борьбы с коммунистами – декоммунизации России. Однако делал он это всё крайне непоследовательно. Да и не могло быть иначе. Разве можно было подготовиться к такой деятельности, работая в обкомах, ЦК, Политбюро КПСС. Не мог он со сталинской беспощадностью расправиться со своими вчерашними товарищами по партии, хотя и товарищами их уже не считал после октябрьского (1987 г.) пленума ЦК и 19 партконференции, но и подняться до осознания преступности компартии он тоже был не в состоянии.
    Принято считать, что Хрущёв провёл десталинизацию, а Ельцин – десоветизацию. Первое ошибочно в плане приписываемых Хрущёву мотивов: будто бы не давала ему покоя совесть; мучился он оттого, что был активным проводником сталинских мероприятий по чистке, а фактически, обновлению партии в 37-38 годах. Не совесть им двигала, а страх. Страх, что осуществит кто-нибудь задуманную ещё Сталиным, очередную чистку. Второе ошибочно по существу: Ельцин лишь участвовал в заключительном акте подготовленной Горбачёвым десоветизации. Ельцин же выдвинулся, получил поддержку масс как борец с партаппаратом.
    Если считать события августа 1991 года революцией, то какой? Буржуазной? – В довершение февральской революции 1917 года? – Исходя из того, что её результатом стала приватизация, узаконившая частную собственность, её можно было бы назвать буржуазной. Однако, ведь к власти-то пришла совсем не буржуазия, которую просто физически извели за много десятилетий до того, а новая ещё только-только зарождалась (существовала, правда, подпольная…). Всё-таки правильней было бы считать её народной антикоммунистической. Но народ от неё тоже не столько получил, сколько потерял: сбережения, работу, социальный статус и многое другое. Декоммунизации, подобно денацификации в Германии тоже не произошло. Короче говоря, и эта последняя в 20 столетии российская революция оказалась незавершенной, так же, как три предыдущих.
    И в начале 90-х годов, и десятилетием позже ни тогдашний лидер нации Ельцин, ни подавляющая часть народа не готовы были признать Ленина преступником  №1, а стало быть и партию, им созданную, преступной. Скорее внесли бы останки Сталина в Мавзолей, чем выкинули бы оттуда мумию Ленина.
    Начать список преступлений Ленина следовало бы с раскола партии российских социал-демократов на большевиков и меньшевиков. Однако в том расколе ещё большой беды не было. Трагедией стал раскол российского общества, гражданская война после захвата власти большевиками.
    После февральской революции 1917 г., после самоотречения Николая П и правые, и левые (умеренные) стремились всеми силами избежать подобного раскола, донести Россию осторожно, словно хрустальный сосуд, до учредительного собрания, на котором надеялись достигнуть, как сейчас принято говорить, консенсуса. Вероятнее всего эти надежды оказались бы несбыточными и, тем не менее, все были озабочены, на всех лежало бремя ответственности, кроме большевиков, в первую очередь, Ленина. Самые ближайшие сподвижники, которые не только всегда во всём поддерживали, но и прожившие с ним, можно сказать, бок о бок все годы эмиграции, выступили, как известно, против захвата власти. Но Ленин был одержим жаждой власти. Чувству ответственности за судьбу России противопоставляется принцип: «Ввяжемся, а там видно будет». Ввязались и что же? – Гражданская война, «Военный коммунизм», голод начала 20-х годов, в отдельных районах – смертельный.
    Итак, гражданская война на совести Ленина, так же как Отечественная – на совести Сталина, так же как третья мировая могла бы оказаться на совести Хрущёва. Однако о Сталине и Хрущёве потом, а пока закончим с Лениным. Благодаря гибкости его ума, политику военного коммунизма сменил НЭП, что, безусловно, является смягчающим обстоятельством. Продолжение политики военного коммунизма загубило бы страну окончательно. А так дали отдышаться, восстановить силы и даже «обрасти» жирком. А затем «схватили за глотку» и сдавили ещё сильней. Раскулачивание, коллективизация и голод в первой половине 30-х ещё более страшный, чем в начале 20-х. К тому же голод возник не столько в результате коллективизации, как принято считать, а был спровоцирован в качестве средства коллективизации. Крестьянина, только со сломленной в результате небывалого голода волей, когда стали массовыми случаи каннибализма, удалось «загнать» в колхозы.
    Странно, но вот уже на протяжении почти столетия самое страшное время продолжают называть коммунизмом, хотя и военным, но всё же… Значит, глубоко в подсознании людей правильно стало ассоциироваться самое страшное с коммунизмом. Уничтожили эксплуататоров, стало быть, по Марксу и эксплуатацию тоже, получили гражданскую войну и голод. Всё это осознал и прекрасно ещё в 20-х годах описал А. Платонов в «Чевенгуре» (с которым дали возможность ознакомиться лишь спустя полстолетия). Но понял это вроде бы и Ленин и, возможно, отказался бы от дальнейшего строительства социализма, ведущего непременно к голодному коммунизму. Вполне возможно, ведь сказал же он по поводу НЭПа: «Это всерьёз и надолго». Но, к сожалению, всё это в сослагательном наклонении. А спровоцированная гражданская война – это исторический факт. Даже Гитлер не довёл Германию до гражданской войны, наоборот, он сплотил нацию (или большую её часть).
    Итак, Ленин закончил на НЭПе, хотя в заслугу ему всё-таки ставится Великая Октябрьская революция. Но Сталин продолжил не развитие НЭПа, а строительства социализма такого, каким он только и мог быть, т.е. ни в чём не похожего на то, что принято было называть капитализмом.
    При этом всё было проникнуто корыстным циничным расчётом и никакой романтики – время революционной романтики кончилось. Кончили и с революционерами-романтиками, чтобы не были они обузой. Для осуществления грандиозной идеи построения социализма на одной шестой территории планеты, а затем его распространении на оставшуюся часть, необходима была могущественная власть. Для обеспечения этого могущества нужно было создать военную промышленность. Это требовало проведения индустриализации. При отсутствии иностранных кредитов и займов (после отказа перенять долги царского правительства) единственным источником валютных поступлений могла стать продажа хлеба. Поэтому начали с коллективизации, превратив крестьянина, т.е. по природе своей хозяина, в отличие от рабочего, в государственного батрака, крепостного, отрабатывающего барщину бесплатно, за право после работы в колхозе работать на приусадебном участке, чтобы не умереть с голоду.
    Как бы то ни было, но приходится признать, что за десять с небольшим лет поставленная цель была достигнута, т.е. могущественная власть была создана. Несмотря на то, что в результате превентивного удара, нанесённого гитлеровскими войсками, этому могуществу был причинён страшный урон, в кратчайшие сроки удалось «зализать» раны, проведя тотальную мобилизацию, запустив в работу эвакуированные заводы «прямо с фундамента», заставив людей (в массе своей подростков 13-14 лет) работать зачастую без крыши и стен, т.е. благодаря всё той же беспредельной жестокости.
    Поэтому высказывание президента новой России о том, что народ одержал победу в той войне с именем Сталина на устах – это желание «потрафить» ветеранам, а, может быть, хуже – недомыслие, заблуждение. Имя Сталина не сходило с уст политработников и в первые месяцы войны, когда в плену оказались миллионы. А вот, когда был издан приказ Сталина «Сдавшегося в плен считать изменником Родины», когда были созданы СМЕРШ и заградотряды, ситуация в корне изменилась. Поэтому дело не в магической силе имени Сталина, а опять же в могуществе и беспредельной жестокости созданной им власти, не ведавшей жалости к людям. В первую очередь благодаря этому качеству, т.е. полному отсутствию жалости, возвеличил Сталин своего первого полководца – Жукова.
    Кончилась война и жестокость, которая во время войны, как бы, распределилась между своими и врагами, целиком обрушилась на своих (хотя деление на своих и чужих весьма относительно). Ещё в конце войны была проведена депортация народов Крыма и Северного Кавказа (мусульман). За годы войны усилился антисемитизм под влиянием антиеврейской политики Гитлера. Сталин решил воспользоваться подготовленной «почвой» и начал серию процессов той же направленности: дело безродных космополитов; дело врачей. Планировалась ещё тотальная высылка евреев из центральных районов страны в глубь Сибири. Всё должно было завершиться ещё одной чисткой и опять  сменой состава партии.
    Внезапная смерть Сталина (естественная, как было тогда официально объявлено, или вынужденная, т.е. убийство, как считают те, которым во всём мерещится заговор евреев) помешала осуществлению этих планов. Хрущёв же, человек более эмоциональный, чем интеллектуальный, которого просто не могла не напугать чудовищность этих планов, решил раз и навсегда устранить даже мысль о возможности доведения этого плана до конца, т.е. до смены состава партии.
    Он надеялся ограничиться закрытым, т.е. в рамках партии, проведением десталинизации. Однако информация об этом вышла не только за рамки партийных организаций, но и за границы Советского Союза. Впрочем, антикоммунистические выступления в ГДР и Польше произошли тут же после смерти Сталина, о чём мы в Советском Союзе смогли узнать лишь гораздо позже. Таким образом, Хрущёв «выбил» из системы один из её важнейших рычагов – страшную своей беспощадностью и могуществом жестокость, перед которой человек оказался практически бессилен, был раздавлен.
    Вслед за этим началось возрождение инакомыслия: шестидесятники, диссиденты, правозащитники, неодиссиденты, наконец, инсургенты (хотя и единицы). Но партийный аппарат длительное время оставался «здоровым», не поражённым этой «бациллой», даже внедрил новый, внешне менее жестокий метод борьбы в виде принудительного психиатрического лечения.
    Шли годы, менялись и уходили в небытие Генсеки. Пришёл новый относительно молодой Генсек, к тому же с университетским образованием (впервые после Ленина, но тот заканчивал экстерном и не Московский, а Казанский), и началась перестройка, а с ней проникло инакомыслие в лице Ельцина и в высший эшелон власти. Аппарат мгновенно осознал опасность, грозившую и ему, и всей социалистической системе, начал травлю Ельцина. Но сменились за 30 лет не только Генсеки, выросло новое поколение, не испытавшее на себе той беспощадной сталинской жестокости, и оно проявило мужество и бесстрашие. Ельцину была оказана беспрецедентная всенародная поддержка, сломившая, преодолевшая все «козни» аппарата. Ничто не могло уже устрашить народ. Каждое действие властей лишь «подливало масло в огонь».
    Рухнул Советский Союз, в постсоветской России началось возрождение того процесса, который был не формально, но фактически, прерван войной 1914 года. Таким образом, проведя приватизацию в конце 1992 года, в 1993 году вернулись к 1913 году, потеряв 80 лет и более ста миллионов человек.
    Век, в котором выпало жить моему поколению и поколению наших родителей, кто-то считает героическим, полным великих свершений, событий, оставивших неизгладимый след в истории человечества. Другим он представляется веком разочарований. И кто же прав? Или у каждого своя правда? Но последнее означает признание права на существование двух правд об одних и тех же событиях. Такая точка зрения для меня не приемлема. Из двух правд – одна должна предстать ложью. Рассмотрим ещё раз события 20 века под этим углом зрения.
    Первое десятилетие 20 века: преодолены последствия поражения в русско-японской войне; всплеск революционного насилия и террора почти сведён на нет; столыпинская реформа начала давать положительные результаты; в России интеллектуальный взрыв, принятый многими за начало эпохи русского возрождения. К сожалению «эпоха» оказалась очень короткой. Первая мировая война; революция; падение монархии; октябрьский переворот, переросший в гражданскую войну. Война свела на нет всё, что было достигнуто Россией за 200 послепетровских лет, обезглавив общество, отбросила его в эпоху дикого варварства, поставила на грань вымирания.
    Однако погибнуть обществу не дали. Вселили в него надежду под названием НЭП. Но вскоре это время надежд было прервано – началась коллективизация, за ней индустриализация. Возрождение подневольного труда, возобновление массовой селекции общества, точнее просто населения, ибо общество уже было разрушено.
    Как не странно, именно начавшаяся война, названная Великой Отечественной, вселила вновь надежду на коренные изменения в жизни народа после победы. Народ, защитивший советскую власть, спасая Отечество, рассчитывал на то, что в ответ советская власть проявит великодушие к своему народу. Всех, активно веривших в это, ждало не просто разочарование, но разочарование в ГУЛАГе. Не дали народу отогреться душой, вдоволь оплакать миллионы погибших. Только закончилась «горячая» война, началась «холодная» с собственным народом и со вчерашними союзниками, которая была прервана смертью Сталина.
    Хрущёвская «оттепель» опять вселила надежды, особенно надежду на покаяние. Никакого покаяния, конечно, не было. Как всегда нашли, кого принести в жертву: на сей раз ими же самими созданное земное божество. Даже названию придали религиозный смысл – «культ личности Сталина».
    Вскоре и сам Хрущёв «прозрел» и пожалел о том, что пошёл на уступки неблагодарному народу, и начал «завинчивать гайки». Те, которые его сместили, потихоньку взялись отмывать от грязи брошенный под ноги народу культ Сталина. Затянувшаяся «слякоть», когда не было ни холодно, ни жарко, «учёными» прозванная периодом «застоя», сменилась горбачёвской перестройкой.
    Наступила опять пора надежд, да ещё каких! И чем же закончилось на этот раз? -  Как всегда, разочарованием. Когда наступило это разочарование? – То ли тут же после августовских событий 1991 года, то ли позднее, когда обесценились у людей все сбережения советского времени. Разочарование от ваучерной приватизации наступило гораздо позже, спустя несколько лет после её проведения. И конечно же, причиной для разочарований стало принятое Думой и подписанное Ельциным в феврале 1994 года постановление об амнистии руководителе переворота 1991 и путчистов 1993 годов. Амнистия без суда – значит, и без общественного осуждения и осуждения коммунистического режима означала предоставление коммунистам всех политических прав без каких-либо ограничений, т.е. фактически отказ от декоммунизации. А затем были «чёрный вторник» 1994 года,  начало первой чеченской войны; угроза коммунистического реванша и ещё много всего другого.
    Надежды, ожидания чего-то хорошего, разочарования оттого, что всё осталось по-прежнему или даже часто становилось хуже – всё это обычные атрибуты простой человеческой жизни. И 20-й век, будучи рассматриваемым отстранённо, через призму столетий, может быть, покажется в далёком будущем какому-нибудь историку-исследователю эпохи индустриализма насыщенным такими важными для истории событиями, как войны, революции, крушения монархий, заговоры, перевороты и прочее.
    Для человека же, большая часть жизни которого прошла в 20 веке, отдалившегося от него (т.е. от века 20-го) всего лишь на несколько лет, главная его особенность видится в другом. Если из только что признанной обычной схемы – желания, надежды, ожидания, разочарования – устранить разочарования и заодно ликвидировать их носителей, а все желания и надежды посчитать уже сбывшимися, то, как раз и возникнет та ситуация, наличие которой и стало той главной особенностью 20-го века. Мы её назвали фантасмагорией лжи.
    Ложь существовала всегда и при всех режимах, и вряд ли стоило бы затевать написание «трактата» о лжи, тем более что существуют и книги о жизни «во лжи», и, наоборот, призывы «жить не по лжи». Но здесь речь пойдёт не о простой лжи, т.е. о лжи, которая создаётся с целью искажения правды, что предполагает, по крайней мере, знание правды. Фантасмагория лжи – это совершенно иное состояние лжи. Другой по качеству стала и сама ложь. Возможно, наслоение лжи, усиление её концентрации и вызвало тот переход количества в качество.
    В основе зарождавшегося революционного движения лежала теория, построенная на ложных концепциях. Привлекательность этой теории состояла, помимо её фундаментальной наукообразности, в кажущейся преемственности с древними представлениями о справедливости,  с одной стороны, и в мощном революционном заряде, с другой стороны.
    Противостоящий правительственный лагерь тоже был пронизан ложью. Всё было ложным, фальшивым, провокационным: и охрана царской особы, создавшая благоприятные условия для покушения на Александра П; и борьба с еврейскими погромами, которая сочеталась с рассылкой прокламаций, призывавших к организации новых погромов; и засылка полицейских провокаторов в террористические организации; наконец, создание усилиями секретной полиции рабочих союзов для борьбы с капиталистами – такая полицейская разновидность социализма, которая привела в полнейшее изумление всю Европу. Уж если даже полиция, пускай и в лице только одного своего Управления, прониклась социалистической идеей и начала способствовать рабочим в их борьбе с капиталистами, то можно себе представить масштаб этой эпидемии. Участие полиции в борьбе с капиталистами – это ещё не предел начавшегося сумасшествия. В борьбу рабочих с капиталистами на стороне рабочих включились и сами капиталисты.
    Вот только рабочие оставались лишь пешками, статистами в этой борьбе. Их интересы служили только прикрытием, формировали ядро той самой лжи, к рассмотрению которой мы пытаемся подойти.
    Для революционной партии до её прихода к власти социалистическая идея служила идеалом, а после захвата власти превратилась в утопию, которую предстояло реализовать. Но, как известно, утопия несовместима с действительной реальностью. Это обстоятельство поставило перед партией невиданную доселе задачу – создать другую реальность, т.е. ирреальность. Вот с этого момента и начинается не просто ложь, но фантасмагория лжи. Эта ложь, которая была мало кому понятна в бытность существования Советского Союза, лагеря социалистических стран и другого лагеря, точнее сети лагерей, скрепляла, подобно цементу, это непрочное единение стран и народов. А сейчас большинство людей не желает оглянуться назад, переосмыслить своё прошлое.
    Да, признать, что большая часть нашей жизни, по крайней мере, лучшая, активная её часть, прожита во лжи – это трудно, даже очень трудно. Особенно для тех, кто сегодня унижен, кем владеет страх очутиться перед «разбитым корытом», страх лишиться любимой иллюзии. А таких среди моих сверстников, к сожалению, большинство. Разукрашивая же своё прошлое яркими красками, вспоминая даже о страшных временах, например, о прошедшей войне с грустью и только хорошее, как о периоде великих испытаний, возвышающих дух, отождествляя себя с этим хорошим, они сами возвышают себя в своих собственных глазах. И наоборот, когда они развенчивают своё прошлое, осуждают его, они, как бы осуждают самих себя. Большинство из них превратилось в рабов своего прошлого. В его идеализации они зашли так далеко, что стали полностью отрицать всё дурное, что было ему присуще. А может быть, опасность развенчания прошлого преувеличена? И дело не только в возрасте и отсутствии будущего у людей старшего возраста, из-за чего, как принято считать, их нельзя лишать ещё и прошлого. Может быть, дело в том, что наше прошлое было таким разным: кто-то был охранником, а кто-то – заключённым, кто-то стоял у распределителя, а кто-то всю жизнь простоял в очереди и т.д.
    Однако отказаться ото лжи прошлого ради истины является нравственным долгом человека, ибо прошлое становится балластом не только настоящего, но и будущего. Вражда к истине, утверждение права на иллюзию и ложь являются самым характерным явлением духовного рабства.
    Многие пытались всё произошедшее объяснить  «кровной основой». Покорность в крови русского народа – этим, мол, они обязаны татарам. Им необходим крепкий хозяин, сильный кулак, кнут и т.д. Самые жестокие, самые безжалостные цари вошли в историю как лучшие. При отсутствии царя в России начиналась смута. Так было в средневековье, и так было во времена Ельцина. Цари основали Россию, и царизм в крови русского народа. Поэтому революция не смогла уничтожить самодержавие. Вместо прежнего царя пришёл новый, революционный царь.
    Да, действительно очень похоже, и всё-таки далеко не одно и то же. Советский тоталитаризм был многим похож на самодержавие,  а диктатор – на царя. И покорность народа сыграла свою роль. И всё же дело не в славянской крови, и в не плохом характере Сталина. Вернее и в этом тоже, но лишь частично. Ведь и в Ираке, и в Корее, и во Вьетнаме, и во многих африканских и латиноамериканских странах происходит или происходило почти то же самое. Да, и восточноевропейские народы оказались не лучше. Так что дело не в крови или мало зависит от крови. Во всяком случае, здесь этнические особенности рассматриваться не будут. Я вообще весьма далёк от разного рода биологических, зоологических, физиологических и других подобных проблем. Мне гораздо ближе и понятнее системный подход к анализу столь сложных проблем.               
    Конечно, обычный человек, прожив жизнь в нормальной стране, избавлен от необходимости самостоятельно составлять историю своей страны. Её он изучал в школе; кто-то, может быть, ещё и в специальных учебных заведениях, и этого вполне достаточно. Но не такой была социалистическая страна и её история. Социалистическая история стала не продолжением мировой, российской, в частности, истории, а её началом. «Мы старый мир разрушим до основания…», а потом уничтожили и его историю, и на пустом месте, вооружившись новой методологией, стали параллельно создавать историю и прошлого, и настоящего. Эта задача, тяжёлая сама по себе, усугублялась ещё необходимостью соответствовать постоянно менявшейся идеологии или, как принято было говорить, «генеральной линии партии». Поэтому результат оказался таким, каков он есть. Отбор фактов и событий, расстановка акцентов, раскрытие причинно-следственных связей между событиями, мотивы поведения тех или иных личностей – короче, всё не удовлетворяет либо вовсе отсутствует.
    Чтобы понятней было то, о чём хотелось бы сказать, приведём несколько примеров. Взять хотя бы известную историю с русским магнатом С. Морозовым, который оказывал финансовую поддержку большевикам. Почему он это делал? Согласно, скажем так, «старой» версии, из симпатии к большевикам, лично к Бауману. Что-то вроде истории взаимоотношений Энгельса с Марксом. Но ведь Морозов то совсем не похож на Энгельса, а Бауман – ещё меньше на Маркса. К тому же, когда рассказывали о помощи капиталиста Энгельса Марксу, опускали ту особенность, что у Энгельса склонность к литературным занятиям сильно превалировала над склонностью к мануфактурным (которых и вовсе то не было).
    Согласно другой версии, созданной уже в постсоветское время, поведение С. Морозова объясняется сильной любовью к женщине, друзьями которой были большевики. И вот ради этой, своего рода, «Настасьи Филипповны большевистского разлива», С. Морозов давал деньги большевикам. Эта попытка заимствовать сюжет у Достоевского и перенести его в 20 век тоже не очень воспринимается.
    А вот причины, по которым интересы не только Морозова, но и других промышленников смыкались с интересами социалистов. О различиях между большевиками и меньшевиками, а также представителями других течений,  даже профессионалы спорят до сих пор. Что же говорить о «малограмотной» буржуазии, да ещё начала века. При этом вовсе не требуется высочайшего дозволения новых ли, старых ли властей на доступ к секретным архивам, поскольку эти причины обнаруживаются просто как следствие реально сложившейся в то время ситуации. Самодержавие находилось под сильным влиянием аристократии и не видело в нарождавшемся классе буржуазии своей опоры. Стало известным, что именно аристократия в лице знатнейших фамилий в сговоре с тайной полицией способствовала созданию «рабочих союзов», т.е. активно поддерживала борьбу рабочих против капиталистов. Буржуазия или её часть видела в самодержавии тормоз развития России и стремилась к его свержению. Вот в этом их интересы совпадали с интересами социалистов.
    Или вот совершенно другая, но столь же непонятная история стремительного возвышения Сталина, разгром им всех соперников. Хотя хорошо известно, что все они превосходили его своей образованностью, интеллектом, ораторскими и литературными способностями, наконец, популярностью в партии и в народе. Существует версия, назовём её «ситуационной», согласно которой, якобы, возникла неестественная, даже ненормальная, ситуация, в которой личные качества Сталина, особенности его натуры оказались востребованными, как никакие другие. Согласно другой версии Сталин действительно обладал какими-то необыкновенными свойствами характера, непревзойдёнными способностями ума. Согласно третьей, мистической версии, Сталин пользовался поддержкой самого Сатаны. В часы ночных бдений он выходил в свою комнату, где подпитывался «сатанинской» энергией, и возвращался полным сил, в то время, как другие «клевали носом». Этим, конечно, не исчерпывается версионность данной темы, но и среди остальных нет такой, которая была бы убедительней. Поэтому и здесь потребовалось создать собственную версию, основываясь опять же на хорошо известных исторических обстоятельствах и вполне естественных, а не каких-то экзотических человеческих реакциях.


Глава 2. Как это начиналось или всеобщее помрачение умов.




                1


    До сих пор остаётся труднообъяснимым явление, которое произошло полтора столетия назад. Во второй половине 19 века в Германии возникло учение, начавшее распространяться с необыкновенной быстротой. Новая социальная утопия, несмотря на столь очевидную ошибочность, можно сказать абсурдность всех своих положений, за несколько лет или десятков лет, что для истории в принципе одно и то же, захватило умы миллионов людей в разных странах мира. К примеру, христианству, чтобы укорениться в человечестве, потребовалось несколько столетий. К тому же неизвестно ещё, чем бы этот процесс «христианизации» мира закончился, не прими император Константин эту религию в качестве государственной.  Может быть, она  и канула бы в лету после распада Римской империи.
    Что могло стать причиной одновременно и ослепления, и столь восторженного увлечения новым учением? То ли в человечестве накопился к тому времени мощный заряд разрушительного действия, который только и ждал соответствующего научного и идеологического оформления; то ли само учение обладало какой-то необыкновенной гипнотической силой, вызвавшей массовое помрачение умов. Скорее всего, соединилось и то, и другое, как говорится, произошло всё в нужном месте и в нужное время. Действительно, востребованность подобного учения созрела очень остро. Все происходившие в тот исторический период процессы способствовали этому. Попытаемся очень сжато, насколько это будет возможно, охарактеризовать обстановку того времени исключительно с целью показать, каким образом объективные процессы отразились в новом учении.
    Новое гуманистическое сознание, порождённое эпохой просвещения, отвергает средневековые приоритеты в отношении физической и духовной природы человека и формирует новое представление о нём  как о центре мира. Одновременно человека перестают считать постоянным источником и носителем зла, который теперь переносится во внешний мир.
    Высвобождение индивидуальной энергии человека, раскрепощение его сознания приводят к небывалому расцвету науки и техники. Результатом становятся величайшие открытия (паровая машина, электричество, двигатель внутреннего сгорания и многие другие), создавшие основу для научно-технической революции и положившие начало широкой индустриализации.
    Могущество человеческого разума, продемонстрированное им в области познания физической природы, порождает иллюзию об его безграничных возможностях, приводит к возникновению культа человеческого разума. Ему приписываются возможности, которыми он явно не обладает, чем создаётся благодатная почва для восприятия социальных утопий.
    Таким образом, практически одновременно в материальном мире и в общественном сознании зарождаются и стремительно развиваются самостоятельные и вместе с тем взаимосвязанные процессы.
    Индустриализация в странах Западной Европы, в первую очередь в Англии, вызывает стремительное разрушение существующего сословного строя. Массы ремесленников и крестьян разоряются, нищают. Это вынуждает их наниматься на мануфактуры, соглашаясь на тяжёлые, кабальные условия труда. К этим отрицательным внешним факторам добавляются внутренние факторы морального порядка. Ведь в труде и ремесленника, и крестьянина присутствовали и личная инициатива, и хоть какие-то элементы творчества. Став наёмными работниками на мануфактурах, они превратились в придаток  машины. Пассивная работа, состоящая в выполнении однотипных операций, исключающая любое проявление личной инициативы, воспринимается как рабство. Жизнь становится скучной, неинтересной, механической. Недовольство характером, содержанием, условиями работы усиливается ещё и низкой оплатой. Всё это создаёт благоприятную основу для восприятия революционных идей.
    Одновременно индустриализация порождает новый общественный слой – технократию, которая создаёт свои властные структуры, проводит индустриализацию крайне жёсткими методами, стремится к расширению власти, что инициирует, в свою очередь, начало борьбы с технократией. Углубление индустриализации сопровождается, с одной стороны, расширением свободного рынка и усилением конкурентной борьбы, а с другой стороны, устранением многих привилегий, которыми прежде пользовалась аристократия. Это порождает протест против либеральной «торгашеской» идеологии, против начинающегося засилья рыночных механизмов. Особенно сильны подобные настроения в Германии. Национальная черта немцев – любовь к порядку делает их особенно нетерпимыми к стихии рынка, которой они стремятся противопоставить «научную организацию», в рамках которой всячески поощряется рост синдикатов, что привело к созданию гигантских монополий. На формирование общественного сознания большое влияние оказывает произошедший раскол между наукой и верой, который стал результатом огромных успехов науки и техники на фоне падения авторитета церкви. Это приводит, в свою очередь, к разрушению религиозных и этических основ общества, к пренебрежению нормами общечеловеческой морали. Одновременно порождает надежду, что путь просвещения и социальных преобразований  приведёт человечество к гармонии и счастью. Усиливается стремление к сознательному формированию своего будущего в соответствии с высокими идеалами справедливости.


                2

    Индивидуализм, выросший из христианской идеи личности, достигший своего расцвета в эпоху Просвещения, ставший основой либерализма  и демократии, породивший научно-техническую революцию, которая привела к индустриализации, вместе с тем усилил коллективистические настроения в обществе. Общественное сознание, развиваясь в направлении освобождения индивидуализма от всяческих традиций, обычаев, предписаний, привело к полному раскрепощению личности, раскрытию творческих возможностей человека. Однако большинство людей обладает лишь минимальной творческой потенцией, и поэтому ощущают свою значимость только в принадлежности к какой-либо группе, не могут представить себя никем иным, кроме как членами коллектива.
    На отрицании христианской идеи личности в 6 веке возник Ислам. В 19 веке на протесте против индивидуализма, либерализма, индустриализма рождается марксизм, который приводит к повальному увлечению социализмом, что знаменует собою победу коллективизма над индивидуализмом (оказавшуюся, к счастью, не окончательной).
    Как ни странно, но и незамутнённым сознанием, свободным от всяческого идеологического тумана, от воздействия адской смеси философии Гегеля с Фейербахом, в марксизме тоже можно выделить три составные части. Конечно, они не совпадают с теми, которые вдалбливались всем без исключения моим современникам в виде учения «О трёх источниках и трёх составных частях марксизма». Вообще это деление будет носить только условный характер. Вот эти три блока основных идей, положений, теорий марксизма! Идеалистический, политический, экономический.
    Безусловно, ни упомянутое (с иронией) старое деление марксизма, ни приведенное новое не исчерпывают собою всех возможных способов его структуризации. Ибо марксизм как глобальная мировоззренческая концепция включает в себя массу вопросов из самых разных областей знания (экономики и истории, социологии и эстетики, философии и даже антропологии), позволяя тем самым комбинировать и группировать их как угодно.
    Идеалистический блок в марксизме составляют древние мессианские пророчества о царстве справедливости, равенства и братской любви, христианская цель преображения человеческого общества. Однако марксизм не просто заимствует общечеловеческие и христианские идеалы, но дополняет их призывом: «…или смерть». Таким образом, насилие с самого начала вводится марксизмом в состав допускаемых им средств, тем самым утверждается преемственность не только якобинских методов, но и методов средневековой инквизиции. Из этого следует, что перенимая общечеловеческие и христианские ценности, марксизм отверг христианскую идею личности, не признал человека верховной ценностью и подчинил его воле коллектива. Здесь также нашли своё отражение и немецкая идея государственности, утверждающая, что цель государства вовсе не состоит в служении интересам личности. И вообще,  притязания индивидуума – плод «торгашеской» идеологии. С подобного рода эклектикой и подменой мы будем сталкиваться неоднократно, т.к. они, к сожалению, стали основными инструментами в лаборатории марксизма.
    Ещё одним типовым приёмом Маркса становится повсеместное использование «революционизирующей приправы». Спекулируя на том, что древние пророчества так долго не исполняются, Маркс призывает ускорить их реализацию. Для этого, говорит Маркс, достаточно совершить революцию, уничтожить все враждебные классы, национализировать средства производства и сразу всё изменится: исчезнет эксплуатация, а между людьми сложатся новые взаимоотношения. Именно так, в точном соответствии с этими указаниями марксизма поступили обитатели платоновского «Чевенгура», абсолютно уверенные в том, что в эксплуатации заинтересованы только буржуи и поэтому, уничтожив их, они избавляются от эксплуатации. «По-чевенгурски» прочитали Маркса и миллионы реальных людей во всём мире. На основе этого мифа о возможном переустройстве мира, этой социальной утопии возникает новая мессианская религия, в которую поверили миллионы людей, получив от неё колоссальный заряд взрывчатой энергии, вызвавшей настоящее помрачение умов.
    Политический блок марксизма составляют теория обнищания пролетариата, теория эксплуатации, теория классовой борьбы  и теория прибавочного продукта, занимающая центральное положение в марксизме и раскрывающая якобы механизм эксплуатации.
    Теория обнищания пролетариата представляет собою особо наглядный пример совершённой Марксом подмены. На самом деле, как уже здесь отмечалось, широкая индустриализация вызвала массовое разорение и обнищание ремесленников и крестьян. То есть на мануфактуры приходили нищие, уже разорившиеся вчерашние ремесленники, становясь наёмными рабочими. Таким образом, не в результате работы на мануфактурах они нищали, а приходили наниматься на работу из-за того, что обнищали. И хотя условия работы в начальный период становления капитализма были очень тяжелыми, но уже в начале 20 века английские рабочие имели довольно высокую оплату труда и по уровню жизни приблизились к среднему классу.
    В теории эксплуатации беспрерывно повторяется положение о том, что без наёмного труда ничего нельзя было произвести, постоянно подчёркивается главенствующая роль рабочего, многократно упоминается какая-то доля неоплаченного труда. Во всём этом нет никакого глубокого проникновения в суть производственного процесса, как нас приучали об этом думать, нет вообще ничего, кроме стремления к разжиганию страстей с целью повышения революционного накала  пролетариата. Ибо даже при самом поверхностном рассмотрении производственного процесса со всей очевидностью обнаружилось бы, что в условиях индустриального производства рабочий ничего бы произвести не смог без предоставленных ему станков, оборудования, инструментов, производственных помещений. Неоплаченная доля труда в гораздо большей степени, возможно, содержится в творческом труде создателей всего этого индустриального производства. Рабочие же, наоборот, всегда стремились присваивать себе плоды чужого труда, причём, труда более ценного, чем их собственный, постоянно выдвигая требования по повышению своей заработной платы.
    Столь же или даже ещё более необоснованы претензии на авангардную роль в руководстве обществом. Разве не абсурдным является утверждение о том, что общество должно двигаться вперёд наименее образованными, интеллектуально ограниченными людьми.
    Все эти рассуждения марксизма об усилении эксплуатации и обнищании пролетариата по мере развития капитализма были лживы. Благодаря усилиям учёных и инженеров удалось повысить производительность труда, за счёт чего сократилась вдвое (со времён Маркса) продолжительность рабочего дня и одновременно повысилась заработная плата рабочих. Поэтому никакой иной цели, кроме разжигания низменных страстей, в первую очередь, зависти и внушения ненависти к капиталистам, ведущих к разрушению общества, в теории классовой борьбы усмотреть нельзя. Маркса вообще с полным правом можно считать величайшим «поджигателем» масс, хотя и выступал он только в роли кабинетного учёного. Только в платоновском «Чевенгуре» уничтожение капиталистов привело к уничтожению эксплуатации, но вслед за этим – и жизни вообще. Опыт же практического социализма показал, что тотальное истребление буржуазии не только не уничтожило, но, наоборот, значительно усилило эксплуатацию (о чём разговор впереди).
    Итак, вскрыв в политическом блоке источник общественного Зла, марксизм предложил конкретные методы борьбы с этим Злом, которые составляют экономический блок этого учения.
    Уничтожение капиталистов вполне естественно, а главное обязательно должно сопровождаться полной национализацией капитала и всех средств производства, концентрацией их в руках пролетарского государства. Однако уничтожение капиталистов не уничтожает функцию накопления капитала, без которой вообще не может существовать индустриальное производство и, более того, индустриальная цивилизация. А, как известно, ни сам Маркс и никто из его последователей не выступали против индустриализма. В то же время единственным источником накопления капитала может служить удержание прибавочной стоимости, которое по Марксу является сутью, основным механизмом эксплуатации. Стало быть, во-первых, капитализм как носитель основных черт, составляющих понятие общественного Зла (отчуждение прибавочной стоимости, накопление капитала, эксплуатация), не уничтожим. Во-вторых,  практический социализм, под которым понимается, помимо тотальной национализации, внедрение всех остальных положений марксизма, ведёт (и привёл на самом деле – о чём тоже впереди) к ещё более жестокой эксплуатации. Этому способствует слияние политической власти с экономической, так как рабочим бороться за свои права, за улучшение своего положения становится просто не с кем. Всякая борьба заканчивается завоеванием власти. Власть в руках пролетарского государства, значит, в своих собственных. Кто же борется с самим собой? – Только сумасшедшие. А таких нужно принудительно лечить. Их и лечили (об этом тоже впереди).
    Само по себе отчуждение прибавочного продукта имело место и в докапиталистических системах. Поэтому представляется возможным сопоставить между собой способы отчуждения в рабовладельческом, феодальном и капиталистическом обществах. Результаты такого сопоставления показывает, что развитие шло в сторону применения более гуманных способов. В этом отношении (впрочем, так же как и во всех других) социализм представляет собою шаг назад. Таким образом, благодаря ловкой подмене вполне естественная и необходимая при любом способе производства  функция удержания прибавочной стоимости превращается у Маркса в механизм эксплуатации, приобретает мощный революционный заряд.
    Большинство последователей нового учения практически ничего не смыслили в экономике. Поэтому оказались в буквальном смысле загипнотизированными его высокой наукообразностью, считали его абсолютно доказанным, а поэтому, безусловно, истинным. Всех завораживала иллюзия научности, целиком построенная на сфальсифицированных доказательствах. Каким-то удивительным образом люди обманывали самих себя, находя в марксизме то, чего хотели. Образованная часть общества увидела в нём дальнейшее развитие, усовершенствование либерализма, вопреки тому, что на самом деле в нём содержалось отрицание последнего. Даже религиозные деятели обнаружили в нём тождественность с эсхатологической целью христианства, которая состоит в конечном преображении человечества и мироздания.
    Однако вернёмся к экономическим вопросам. Как уже было сказано, государственная политика Германии, бисмарковский протекционизм привел к созданию гигантских монополий. Теоретики-социалисты умудрились преподнести этот факт как неизбежное превращение конкретной системы в монополистический капитализм. То есть совершенно грубая, ничем не прикрытая фальсификация становится нормой. Как грибы появляются многочисленные, подчас противоположные по смыслу концепции, согласно которым конкуренция то представляется пригодной только в простых условиях производства, то препятствующей применению новых технических достижений.
    Короче говоря, нападки на конкуренцию сыпались со всех сторон. Всех захватила идея замены свободного рынка, конкуренции планированием, идея сознательного построения организованного общества. Никого не смущают при этом никакие противоречия. Всеми совершенно спокойно воспринимается призыв к уничтожению свободной торговли и частного капитала без малейшего опасения, что их уничтожение приведёт к уничтожению демократических свобод, возникших как раз в результате развития частного капитала и свободной торговли. Очарованные научностью марксизма, люди не хотят замечать его якобинскую природу, безоговорочно верят в то, что подчинение личности коллективу приведёт не к растворению личности в коллективе, а наоборот к её расцвету. Хотя было очевидно, что предложенные марксизмом методы построения «высокоорганизованного» общества требовали принятия всеми его членами единого мировоззрения, исключали всякое подобие плюрализма. Впрочем, что говорить об этом, если и спустя 100 лет руководители Советского Союза не понимали этого, что и стало одной из причин его распада.
    Утопичность идеи искусственного построения «высокоорганизованного» общества была доказана ещё во времена Наполеона. В силу своего индивидуального опыта, психофизиологических и прочих особенностей не возможно отыскать двух совершенно одинаковых людей. Эта неодинаковость людей ведёт к непредсказуемости их поведения в тех или иных условиях, что становится самым существенным препятствием на пути построения организованного общества. А вот конкуренция и свободный рынок, напротив, способны обеспечить их координацию.
    Планирование неразрывно связано с распределением – областью наиболее уязвимой с точки зрения справедливости. Однако страстное желание верить и здесь помешало разглядеть отличия, внесённые марксизмом в древние идеалы справедливости. Марксизм обещает не абсолютно равное, а только более равное, более справедливое распределение. Эти определения были восприняты почти как тождественные, хотя между ними вообще нет ничего общего. В то время, как древний идеал является чисто утопическим, под социалистический идеал подходит вообще любой способ распределения, лишь бы побольше отобрать, чтобы было, что распределять.
    Планирование вообще ведёт к отрыву от реальности, к «раздвоению» мира, к созданию экономики-фикции. На поддержание этих двух миров, реального и идеального, требовалось усилий вдвое больше. Практический социализм и привёл к возврату к условиям жизни, существовавшим в период раннего Маркса. Искусственно заниженная зарплата или вообще её отсутствие в плановом производстве, требовала для поддержания реальной жизни «работы после работы» (подробно разбирается дальше). То есть, планирование не только не ослабило эксплуатацию, не говоря уж о полном её уничтожении, как обещала теория, но напротив, неимоверно её усилило.
    Если усиление эксплуатации было связано ещё с некоторыми особенностями практического социализма, то обещание уничтожить её предложенными марксизмом методами было сознательной ложью, т.к. эксплуатация присуща вообще индустриализму, составляет его зло. Проблема уничтожения капитализма если и разрешима, то в совершенно другой плоскости – в плоскости взаимоотношений, основанных на другом мировоззрении, требующем замены властной субординации свободной координацией. Только тогда станет возможной по-настоящему демократическая организация решения вопросов, связанных с распределением совместно созданного продукта при соблюдении полной прозрачности на договорных и строго добровольных началах.


                3


    Итак, на смену либеральному мифу о суверенной  человеческой личности, не выдержавшему напора общественной стихии, во второй половине 19 века пришёл коллективистский миф о человеке, существующем лишь в качестве части коллектива. К сожалению, этот миф оказался не просто ложным, но очень вредным и поэтому сыграл трагическую роль в развитии человечества.
    Идея переустройства человеческого общества, овладевшая умами не только «лучших» представителей человечества, но и массами простых людей, повернула естественный ход развития индустриализма в сторону искусственной организации общества. В результате 20 век стал веком победного и вместе с тем зловещего шествия марксизма. В сознании миллионов людей, одурманенных ложью, принятой за правду, исказились все высокие понятия. Это привело к тому, что ради свободы людей стали сгонять в лагеря, во имя равенства и братства – отрубать им головы, во имя братства – лишать всего того, что делает человека личностью.
    Марксизм способствовал зарождению российской социал-демократии, распавшейся впоследствии на два крупных течения: большевизм, сделавший ставку на маргинальную часть пролетариата и крестьянскую бедноту; и меньшевизм, который опирался на рабочую аристократию и тянулся к либеральной буржуазии.
    Вряд ли может быть продуктивен спор о том, кто правильнее прочитал Маркса. В Марксизме каждый может найти то, что он хочет, и в то же время он позволяет не заметить то, чего замечать не хотелось бы. Меньшевики не хотели замечать якобинскую природу марксизма и не заметили, а когда обнаружили её в действиях большевиков, было уже слишком поздно. «Зверь уже лизнул горячей человеческой крови. Машина человекоубийства пущена в ход…» - писал Мартов в 1918 году.
    Большевики же, напротив, захотели увидеть в маргинальной части пролетариата, в той части, которой «нечего терять, кроме собственных цепей», революционный авангард – и сделали его своей опорой. И это при том, что сам Маркс указывал на роль революционной партии как выразительницы интересов стихийно проснувшегося классового сознания пролетариата. Классовое сознание к тому времени сформировалось как раз у той части пролетариата, на которую опирались меньшевики. Большевиков оно не устраивало, т.к. ограничивалось чисто экономическими интересами.
    Марксизм породил не только (как это многими принято считать) российскую социал-демократию, из которой выделился большевизм, проросший затем в советский коммунизм, но и германский национал-социализм. Ещё в период «военной истерии», поднявшейся в Германии в 1914 году, из рядов немецких социалистов-марксистов выделились приверженцы немецкой идеи государства, отвергнувшие всё, что было связано и с притязаниями индивидуума, и с интернационализмом. Они выступили как ярые коллективисты, признававшие за индивидуумом лишь право жертвовать собою ради нации, ради государства. Начавшуюся мировую войну они рассматривали как войну с английским либерализмом. Особый энтузиазм эта война вызвала у молодёжи, для которой либерал стал злейшим врагом, само слово «либерал» превратилось в ругательство, Именно в движении немецкой молодёжи произошло слияние социализма с национализмом, сплотившее нацию.
    Представление о том, что обессиленные междоусобной борьбой социал-демократы не смогли противостоять приходу к власти в Германии национал-социалистов, является всего лишь одним из многочисленных советских мифов. Цель его – противопоставить коммунистов нацистам, которые, якобы, вели с ними непримиримую борьбу. На самом же деле они вместе боролись за уничтожение либеральной демократии и много преуспели в этом.
    Та разрушительная сила, которую обнаружили в 20 веке в своих действиях все без исключения революционные партии марксистского толка, содержалась уже в самом учении. Именно в марксизме содержится призыв к уничтожению реального мира с целью построения того, что построить было в принципе не возможно. И если эта утопичность замысла не была столь наглядной, то убедиться  в непригодности, абсурдности всех предлагавшихся методов построения нового мира можно было умозрительным путём, не прибегая к массовому кровопролитию, которым сопровождалось строительство практического социализма.
    Впрочем, находились, конечно, здравомыслящие люди, которые уже в самом начале 20 века пытались предотвратить это надвигавшееся на мир наваждение в виде повального увлечения социализмом. Тот же Лев Толстой со свойственной ему страстностью публициста, опираясь на свой громадный авторитет романиста, доказывал невозможность устранить ни отчуждение прибавочного продукта, ни, стало быть, эксплуатацию при социализме. Но кто же его, не марксиста, будет слушать? Хотя вот, когда стало нужно, назвали его – непротивленца «зеркалом русской революции». Этот абсурд, кстати, тоже спокойно воспринимался тремя поколениями советских граждан.
    Несмотря на то, что все положения марксизма оказались опровергнутыми и теоретически, и практически всем последующим развитием капитализма и построением социализма, правоверные марксисты остались верными своему учению. Хотя одни из них отвергают ответственность марксизма за советские концлагеря, беспрерывно повторяя, что Сталин неправильно прочёл Маркса. Другие, напротив, восхваляют Сталина, приписывают ему все успехи России в 20 веке. Как ни странно, число почитателей Сталина со временем не уменьшилось, а напротив, даже увеличилось и достигло в начале уже 21 века только в России более 30% населения.
    Это может служить основанием, чтобы заявить: Гитлер не умер в Берлине в 1945 году; Сталин не умер в Москве в 1953 году, ни на ХХ съезде КПСС; они продолжают жить среди нас и в нас. Тоталитарное государство не сводимо к особенностям «национальной истории» России или Германии. Оно не только кошмарное явление прошлого, но и может стать образом будущего, например, панисламского государства.


 

                Глава 3. И рухнул мир




    Если в европейских странах социалистические идеи начали не только оказывать большое влияние на формирование общественного сознания, но и заметную роль стали играть в политической жизни ряда стран, в первую очередь, Германии и Англии, то в России они сделались заметными лишь благодаря усердию советских историков. На самом же деле в начале 20 столетия в годы, предшествовавшие революциям, социалистическими идеями была проникнута очень незначительная часть населения России, а социалистические партии практически не играли никакой роли в политической жизни. Да, высокопоставленные царские сановники, не исключая и саму царскую фамилию, были охвачены страхом, посеянным эсеровскими террористическими организациями. Более того, произошла даже революция 1905 года.
    После падения коммунистического режима большинство историков перестало называть события октября 1917 года Великой Октябрьской Революцией. В отношении революции 1905 года такого изменения не произошло. Хотя всем понятно, что это был просто бунт, не имевший социальных последствий. Бунт был спровоцирован расстрелом манифестации 9 января 1905 года. Манифестация же не имела политической направленности и была организована бывшим полицейским провокатором Гапоном, оставшимся без руководства после отстранения Зубатова.
    Политический террор не находил поддержки в простом народе. Это и естественно, т.к. огромнейшую часть этого самого народа составляло крестьянство, которое ничего, кроме земли, заинтересовать не могло. К тому же бомбометание – это не крестьянский стиль борьбы. Выбор цели, тщательная подготовка акции, не говоря уже о самом процессе изготовления бомб – всё это было просто чуждым крестьянскому уму.
    Основными тенденциями в развитии политической жизни России того периода были консервативная и либеральная. Обе эти тенденции, несмотря на всю их, мягко говоря, несовместимость, имели общую точку соприкосновения. Их объединяло враждебное отношение к царю. Наиболее влиятельная часть российского общества, которой присущи были консервативные, даже реакционные, взгляды, сформировалась ещё в период царствования крутого нравом, деспотичного Александра III. Николай II, который не имел с ним, как казалось, ничего общего, был им и не приятен, и не понятен. Он представлялся им слабохарактерным, а, главное, неумным царём. На самом же деле он не обладал лишь отцовской грубостью, не мог человеку решительно сказать «нет» и не мог грубо навязать своё мнение, но совершенно не выносил, когда на него оказывали сильное давление, даже если оно исходило от любимой им до последнего дня супруги. Короче говоря, консерваторов, т.е. аристократию, дворянство просто не устраивала личность царя.
    Либералы, отражавшие взгляды просвещенной части общества, «интеллигенции и только» становившейся на ноги, ещё по-настоящему не окрепшей буржуазии, считали самодержавие вообще себя изжившим, ставшим тормозом на пути европеизации России. Несмотря на то, что либеральные взгляды были малопонятны основной массе населения России, именно либеральная агитация проводилась наиболее успешно, т.к. использовала механизм земства.
    После решительных мер правительства во главе со Столыпиным (роспуск 2-й Думы, арест социал-демократов, взятие под контроль боевой организации партии эсеров) к 1908 году в стране наступило успокоение. Во взаимодействии с 3-й Думой, избранной по новому закону о выборах, началось реальное проведение аграрной реформы. При посредничестве крестьянского земельного банка крестьяне, имевшие рентабельные хозяйства, наделялись землёй и становились собственниками. Однако реформа тормозилась нападками и слева, и справа. И те, и другие видели в традиционной крестьянской общине оплот для своей деятельности. В результате к 1917 году собственниками стало менее трети крестьян.   
    В 1911 году во время праздничных торжеств в Киеве был убит Столыпин. За несколько лет (с1907 по 1911) пребывания Столыпина на посту премьер-министра ему удалось сделать исключительно много: началась аграрная реформа, принят новый закон о выборах, удалось избежать втягивания России в конфликт из-за аннексии Боснии и Герцеговины Австрией, удалось подавить волну терроризма и общего революционного движения. Кроме того, Столыпин добился санкции на арест Распутина (которому, правда, удалось избежать ареста). Ему удалось убедить царя, что падение морального авторитета самодержца в народном сознании окажется гибельным для России. Ответственным за охрану Столыпина на киевских торжествах был лично новый министр внутренних дел Курлов, назначенный по просьбе императрицы. Из всех министров внутренних дел, доживших до революции, один Курлов был освобождён большевиками и уехал заграницу в 1918 году. Остальные были расстреляны.
    Столыпин был ярым противником участия России в международных конфликтах. Возможно, останься он  жив, России удалось бы в 1914 году избежать войны.
    После назначения Курлова и убийства Столыпина ничто уже не препятствовало Распутину. Влияние его росло день ото дня. Многие министры перед докладом царю встречались с Распутиным. Согласие последнего с вносимым предложением служило для Николая II самым веским аргументом. Вообще роль Распутина в падении престижа царской фамилии огромна.
    В то время, как социалистические партии были разгромлены ещё усилиями столыпинской организации, влияние либералов усиливалось. Особенно оно возросло во время 1-й мировой войны, благодаря активному участию в военных делах. Правительственная администрация явно не справлялась с нахлынувшими на неё проблемами: массовая мобилизация, снабжение армии, развёртывание госпиталей, эвакуация населения из прифронтовых районов, размещение беженцев и др. В эту деятельность включились общественные организации либерального толка. В процессе решения этих вопросов устанавливались контакты с командующими фронтами. Это способствовало проникновению либеральных идей в армию.
    Размах деятельности большевиков в тот период просто физически не мог достигнуть того уровня, который позднее был приписан официальной советской историографией. Руководящее ядро большевистской партии во главе с Лениным находилось в эмиграции. Руководство русского бюро было арестовано и сослано в Сибирь. Избежавшие ареста находились в глубоком подполье вдали от центров России. К тому же большевики были дискредитированы причастностью к ограблениям банков, а их представитель в Государственной Думе Малиновский был изобличён как полицейский агент.
    Большевики не только не сыграли сколь-нибудь существенной роли в подготовке революции, но напротив, события февраля 1917 года стали для них полной неожиданностью. Они присоединились к народному движению, когда его размах и политические последствия стали очевидными. Но зато, присоединившись, начали действовать очень активно, преимущественно среди рабочих и в расквартированных в Петрограде и Москве воинских частях.
    Количество рабочих за годы войны в Петрограде увеличилось чуть ли не вдвое. Пополнение было очень восприимчивым к эфемерным лозунгам большевиков, легко подавалось на их агитацию.
    Большевиков привлекли к участию в подавлении Корниловского мятежа; это одновременно означало их реабилитацию после июльских событий, когда они были объявлены немецкими агентами. Началось ускоренное формирование отрядов Красной гвардии. Положение большевиков сильно укрепилось после того, как для вооружения рабочих к ним попало более 40 тысяч винтовок. В дополнение ко всему этому в руках большевиков оказался проект постановления Временного правительства о выводе части гарнизона из Петрограда для обороны подступов к городу и об эвакуации самого правительства. Хотя этот документ и был опровергнут, большевики максимально использовали его для обвинений Временного правительства в измене, в желании руками немцев подавить революцию, сорвать созыв Учредительного собрания.
    Разыграть эту «патриотическую карту» большевикам удалось с большим успехом, несмотря на то, что это была чистой воды спекуляция. Вообще, любые обвинения в адрес Временного правительства общественность охотно воспринимала и поддерживала. Отношение общественности к Временному правительству было очень похоже на её отношение к царской фамилии. Да и обвинения повторялись: слабость, нерешительность и, наконец, измена. К тому же на Временном правительстве на протяжении всего времени его работы лежала тень нелегитимности. Связано это было с «огрехами» в процессе передачи власти: Михаил, в пользу которого отрёкся Николай II, отказавшись от престола, т.е. не будучи Государем, передал всю полноту власти Временному правительству; в свою очередь, Временное правительство тоже допустило ошибку, поспешив разогнать Думу, и закрепило за собой законодательную и исполнительную власть.
    Описанные события послужили большевикам поводом к постановке вопроса о передаче власти Петроградскому Совету. С тех пор, как мы знаем, лозунг «Вся власть Советам» продержался вплоть до самого падения коммунистического режима в 1991 году. Однако реальной властью Советы не обладали никогда и не могли по своей природе. Поэтому содержательными в этом лозунге были первые два слова, которые раскрывали его диктаторские устремления, желание сосредоточить всю власть в одних руках. И эта цель была достигнута – вся власть (исполнительная, законодательная, судебная) всегда была в одних руках. Большинство Петроградского Совета не поддержало большевиков. И революционные демократы, и меньшевики считали эту инициативу гибельной для обороны страны, ведущей к контрреволюции.
    Для борьбы с большевиками объединились либералы, революционные демократы и умеренные социалисты. Но союз их был «хрупким»: одни (социалисты) выступали против применения решительных мер по отношению к большевикам, считая их всё-таки тоже социалистами, желая любыми способами избежать открытой конфронтации в лагере революционных сил; другие хотели исполнить основную миссию, возложенную на Временное правительство – довести страну до Учредительного Собрания. Однако этим перечнем реальный спектр общественных настроений накануне Октябрьского переворота, конечно, далеко не исчерпывается.
    Революционных демократов пугала не столько сама по себе большевистская авантюра, сколько неизбежность наступления вслед за ней контрреволюции. Крайне правые хотели бы, оперевшись на военных, преобразовать Временное правительство в своём духе.
    Среди большинства заводских и фабричных рабочих, солдат в петроградских казармах большим успехом пользовалась черносотенная печать, а не социалистическая.
    Кроме того, в общественном сознании прочно укоренилась мысль о том, что если большевики и захватят власть, то продержится она недолго и будет сметена недовольством масс. В этом смысле «большевистский эксперимент» смог бы даже помочь России «излечиться» от большевизма.
    Что касается самого Временного правительства, то оно почему-то было уверено в поддержке военных, в первую очередь, казачьего корпуса, а кроме того, офицеров, находившихся в Петрограде числом порядка 15 тысяч. В критический же момент оказалось, что и у тех, и у других отсутствовал пафос борьбы за Временное правительство. Особой трагедией и для Временного правительства, и для России в целом стал отказ казаков защищать правительство. То, что для истории и России обернулось трагедией, тогда было не более, чем простой провокацией, в которой главную роль сыграл В. Бонч-Бруевич. Старый большевик, соратник Ленина, поддержавший его в 1902 году, Бонч-Бруевич эмиграции избежал и продолжал работать в Академии Наук, где он ещё с конца 19 века изучал русские религиозные секты, сопровождая духоборов, уехавших в Канаду, и пр. Благодаря этой своей профессиональной деятельности, он был известен среди казаков, многие из которых были сектантами, пользовался у них уважением. Накануне большевистского выступления Бонч-Бруевича посетила делегация казаков, и он убедил их не стрелять в рабочих, соблюдать нейтралитет. Казаки  легко дали себя убедить, т.к. это совпадало с их собственными настроениями – они не доверяли Временному правительству, особенно Керенскому. Керенский же совершенно не сомневался, что сил, находившихся в Петрограде, окажется достаточно для подавления большевиков и поэтому отказывался от посылки войск с фронта вплоть до ночи 25 октября 1917 года.
    Войска с фронта не прибыли в Петроград и после начавшегося выступления большевиков. Существует масса противоречивых мнений относительно того, почему так произошло. Многие из участников тех событий, оставившие свои воспоминания, возлагают вину на тех или иных военачальников. При этом, как правило, полностью отсутствуют сколько-нибудь убедительные подтверждения. Кроме того, для понимания общей ситуации все эти детали с массой имён, званий, должностей, номеров и названий частей, с указанием дат и пр. являются совершенно излишними (они оказались бы, возможно, полезными для служебного расследования). Поэтому достаточно рассмотрения основных настроений среди Временного правительства и военных.
    Большинство во Временном правительстве склонно было расценивать военную силу в целом как реакционную и соглашалось лишь на участие отдельных воинских частей, отобранных под личным надзором Керенского. С этой целью Керенский прибыл в Псков, где был сформирован небольшой отряд под командованием ген. Краснова. Этот отряд предполагалось укрепить другими воинскими частями, располагавшимися в Царском Селе и Гатчине. В первую очередь, опять рассчитывали на казаков. Однако они тоже отказались участвовать в братоубийственной войне, как и казаки, входившие в состав петроградского гарнизона. Такое же мнение, т.е. придерживаться нейтралитета, разделяли солдаты многих частей. Командование фронтом придерживалось мнения о том, что основная задача армии состоит в удерживании позиций. Что же касается политической борьбы, то они не сомневались в быстрой самоликвидации большевиков, выражавших политические взгляды меньшинства.
    Как ни странно, но и после захвата власти большевиками настроение масс оставалось тем же: большевики не продержаться более двух недель. Даже многие из большевиков разделяли такое же мнение. Когда отряд Краснова начал бой под Пулковом, в штабе большевиков и вовсе наступило уныние.
    Всероссийский Комитет Спасения Родины, объединивший демократов, призвал не исполнять распоряжения большевиков. Чиновники Городской Думы начали саботаж, их поддержали служащие других городских учреждений. Комитет Спасения старался избежать замены «левых» экстремистов «правыми», довести страну до Учредительного Собрания и спасти её от контрреволюции и анархии.
    Всеобщая уверенность в быстрой самоликвидации большевиков привела к полному параличу власти. В ожидании мирного разрешения политического кризиса войска на фронте призывались оставаться на своих позициях, чтобы не допустить продвижения противника вглубь территории России.
    Борьба с большевиками могла реально вестись лишь при содействии военных. Но офицеров считали корниловцами, казачество тоже целиком было причислено к реакционным силам. Кроме того, в тот период чужда была психология гражданской войны. Все боялись взять на себя ответственность за её начало. Поэтому считали недопустимым вовлекать в столкновение юнкеров. Командующий гарнизоном отказался вооружить добровольцев из гражданского населения, объясняя, что это повлечёт за собой расхищение оружия. Вообще штаб петроградского гарнизона, а командующий в особенности, были поглощены переговорами. Такое поведение командования способствовало разложению солдат.
    Подобная ситуация сложилась и в Москве. Гарнизон предпочёл держаться   нейтралитета. Офицеров, которых в Москве насчитывалось ещё больше – до 30 тысяч, привлекать тоже боялись. Революционные демократы боялись вступления в борьбу организованной военной силы, которая подавит революцию вообще. Они всё ещё продолжали надеяться  на создание единого революционного фронта, способного довести Россию до Учредительного Собрания.
    В Москве были плохо осведомлены о положении дел в Петрограде. Преобладали слухи о том, что у большевиков полная разруха во всём. Керенского же, наоборот, поддерживают казаки и кавалерия и поэтому победа ему обеспечена. Главной задачей по-прежнему считалось избежать губительной братоубийственной между усобицы. Поэтому население в целом не поддерживало и даже враждебно относилось к небольшой кучке защитников Москвы. Даже слова «офицер», «юнкер», «студент» стали ругательными. Когда же, наконец, спустя несколько дней Командующий обратился к москвичам с призывом сплотиться для вооруженной борьбы с анархией и бандами хулиганов, его обращение было воспринято как  провокация.
    Рабочий класс в массе своей в борьбе не участвовал, лишь совсем незначительная часть вступила в Красную гвардию. Таким образом, большевики возглавили активное меньшинство в борьбе с пассивным большинством.
    Трагедия революции состояла в том, что в течение восьми месяцев, предшествовавших большевистскому перевороту, ни одна из основных проблем революции не была решена. Все находились буквально в состоянии какого-то «оцепенения», ожидая созыва Учредительного Собрания. Переходное время явно затянулось, общественность переставала верить в Учредительное Собрание. Наступал новый этап борьбы с большевиками: защитники Москвы по одиночке потянулись под знамёна Добровольческой армии.
    Со временем в сознании людей может происходить нечто вроде аберрации, когда внутренняя взаимосвязь явлений и процессов, как бы, исчезает и они предстают как независимые события. Хорошим примером подобной аберрации, мне кажется, могут служить «военный коммунизм» и гражданская война.
    С началом гражданской войны в 1918 г. большевики, выражавшие интересы и взгляды меньшинства населения России (ту часть, которую позднее начали называть маргинальной), оказавшись в политической изоляции после отказа всех партий от сотрудничества с ними, после объявления им бойкота и начавшегося саботажа со стороны чиновников и служащих вынуждены были пойти на крайние меры. Если бы в то время существовала не революционная, а какая-нибудь более «нормальная» законность, то, наверное, было бы объявлено чрезвычайное положение и все представители власти действовали бы в соответствии с законом о чрезвычайном положении. Но поскольку ничего, кроме революционного азарта (по научному «революционного сознания»), не было, то появилось на свет это, кажущееся теперь абсурдным, словосочетание «военный коммунизм». До той поры коммунизм существовал в теории, в спорах о нём учёных-философов и в человеческих мечтах, ассоциируясь с божьим царством, с земным раем. С войнами же, напротив, ассоциируются самые тяжёлые, самые страшные периоды жизни. Большевики совместили эти два противоположных понятия в одно. Вначале многие и в России, и за её пределами искренне верили, надеялись, терпеливо ждали, когда всё «тёмное», связанное с военным или приравненным к нему периодом, отойдёт и останется одно «светлое», каким представлялся людям коммунизм.
    Хотя некоторые от этого наваждения не избавились и до сих пор, всё-таки этот коммунистический «угар», как туман, начал быстро рассеиваться в 80-е годы 20-го столетия. Однако этому предшествовали ещё многие события и, в частности, гражданская война, к рассмотрению которой мы и вернёмся.
    Если ложь о социализме создавалась преимущественно советскими философами, историками, писателями и другими представителями творческой интеллигенции, то ложь о гражданской войне «успешно» создавалась с двух сторон: и в России, и в русском зарубежье.
    Мотивы, которыми руководствовались советские деятели, в общем-то, понятны, поэтому останавливаться здесь на них не имеет смысла, а о самом механизме создания лжи в Советском Союзе будет говориться в дальнейшем ещё очень много. Мотивы же деятелей русского зарубежья, возможно, менее известны и понятны.
    Русское зарубежье того времени можно было бы с полным правом разделить на две, пусть и не совсем равные, но всё-таки соизмеримые по численности, группы: гражданские и военные. Если всего эмигрировало тогда из России порядка двух миллионов человек, то военных, с учётом членов их семей, было несколько сот тысяч. Такое разделение представляется достаточно обоснованным в целях классификации состава зарубежья на мировоззренческой основе. Причислять огульно всех военных к закоренелым монархистам после тех событий, которые предшествовали их эмиграции, сильно подорвали престиж царской  власти, не могли не сказаться на их отношении и к НиколаюII, и к монархическому строю вообще, было бы ошибочно. Скорее их следовало считать консервативными патриотами.
    Тем не менее, практически все представители гражданской части зарубежья, и правые, и левые всех оттенков видели в армии реакционную силу. В чём они были правы, так это в том, что военные действительно представляли собой силу. В отличие от гражданской части, хотя и представленной многочисленными группами, объединениями и т.д., т.е. довольно структурированным сообществом, но обессиленным внутренними спорами и даже непримиримой враждой, армия некоторое время оставалась единой. Но и после распада армии, которому способствовали не только союзники, но и соотечественники, военные по своим взглядам оставались более едиными.
    Говоря о лжи вокруг армии, возможно, следует и начать с этого слова «армия», ибо вопреки мнению, усвоенному уже представителями нескольких поколений граждан бывшего Советского Союза, гражданская война закончилась не хаотическим бегством белогвардейцев, а чётко организованной эвакуацией ещё вполне боеспособной армии численностью около 150 тысяч человек под командованием генерала Врангеля. Армия могла ещё какое-то время противостоять большевикам, но по-видимому, командующий, который одновременно являлся ещё и носителем верховной российской власти, предпочёл политические интересы чисто военным.
    Армия по заранее составленному плану была погружена на военные и транспортные корабли Черноморской флотилии и отплыла к берегам Турции, где расположилась военным лагерем и жила по военным уставам. Но союзники, поддерживаемые представителями русской общественности за границей, не были заинтересованы в сохранении «русской силы» и приложили максимум усилий сначала для того, чтобы раздробить русскую армию и развести отдельные её части по разным странам, а затем и вовсе её расформировать.
    Впрочем, союзники и раньше, ещё во время гражданской войны поддерживали лишь те воинские соединения, которые воевали против немцев, будучи заинтересованными в сохранении 2-го фронта, а не в борьбе с большевиками. Союзники были заинтересованы в крушении обеих монархий: и российской, и германской. Это  делает многое понятным из того нагромождения лжи о гражданской войне, которое было создано трудами советских «историков» и таких же писателей. Если сравнительно малочисленный чешский корпус длительное время удерживал огромную территорию от Сибири до Волги, а потом ещё отошёл с золотым запасом царской России, то ничего подобного войсками Антанты за весь период гражданской войны организовано не было.
    В «белом» движении соперничество между командующими армий преобладало над чувством патриотизма, ответственностью за судьбу России. Этим в значительной степени, а также, как всегда, плохими дорогами, объясняется тот факт, что за всё время ведения боевых действий ни разу не была создана ситуация, когда Красной Армии пришлось бы воевать одновременно на четырёх фронтах6 северо-восточном, южном, западном, северо-западном. Вместо этого Красная Армия, довольно оперативно перемещаясь по центральному району, который обладал более развитой сетью дорог по сравнению с периферией, наносил поочередно сокрушительные удары на каждом из фронтов.
    К числу наиболее значимых причин поражения «белых» следует ещё отнести отсутствие поддержки со стороны практически всех слоёв российского общества. Крестьяне боялись возврата помещикам конфискованных у них земель. Интеллигенция и буржуазия видели в «белом» движении угрозу реставрации монархии.
    Ложь о гражданской войне коснулась и Красной армии по вполне понятной причине – её организатором был Троцкий. В кратчайшее время удалось мобилизовать порядка 5 миллионов человек, в числе которых было лишь 10% солдат царской армии, т.е. это была совершенно новая армия. Кроме того, была милитаризована практически вся экономика страны. Страна из последних сил работала на армию, отдавая ей всё, что у неё было. На самом деле, конечно, отбирали всё, что было. 
    Подтверждением тому, что русская интеллигенция представляла собой весьма необычное общественно-социальное явление, может служить её реакция на поражение белых. Все они без исключения были врагами большевиков. Но, несмотря на это, в поражении белого движения в России правые видели крушение надежд на реставрацию монархии, левые – то, что контрреволюция не прошла. И, хотя это обрекало их на вечное изгнанничество, в приподнятом настроении находились и те, и другие, полагая, что «дело сделано». Для одних «делом» было свержение монархии, для других – революция. И не важно ради чего, и не важно какой ценой была достигнута эта цель – всё, как бы, отошло на задний план, в том числе и их собственная участь и участь той части народа, которая осталась под большевиками.
    
    
       
              Глава 4. Сталинский социализм.




                1


    К концу гражданской войны численность партии большевиков достигла 600 тысяч человек. Такой стремительный рост (численность партии в начале революции не превышала 15 тысяч) может быть объяснён лишь изменением самой природы партии, изменившимся содержанием выполняемых ею функций. Примерно к сентябрю 1918 года можно отнести начало строительства партии совершенно нового типа. Два основных фактора определили особенности этой новой партии. Во-первых, после ликвидации обвинённой в покушении на Ленина партии правых эсеров возникла ситуация однопартийного правления. В связи с этим отпала важнейшая задача, обычно стоящая перед любой политической партией, - борьба за власть. Вместо неё возникла задача сохранения власти, которая требовала применения новых методов работы, развития новых функций, а главное, привлечения к этой работе людей другого склада. Вторым фактором стал полный распад всего бюрократического аппарата. Его предстояло не просто восстановить, но сделать это таким образом, чтобы все ответственные места были заняты своими людьми, т.е. членами партии. Вместе с этим возник механизм, эффективно прослуживший более 70 лет – освобождение от должности посредством исключения из партии.
    Таким образом, в 1918 году началось создание скорее нового социального слоя руководящих кадров, а не политической партии. Хотя никто и никогда в этом не признавался, а партия всегда отстаивала свой статус обычной политической партии, для каждого здравомыслящего человека эта особенность партии была очевидной. Именно этой особенностью объясняется быстрый приток в партию новых людей, увидевших в ней мощнейшее средство социального продвижения. От человека требовалась лишь преданность делу партии. Взамен перед ним открывались самые широкие перспективы.
    Происшедшие в партии изменения поразили даже Ленина, вернувшегося к работе после болезни в связи с ранением. Партия, которую создавал Ленин, была тоже необычной партией – партией профессиональных революционеров, а не просто сообществом людей, объединённых общим мировоззрением. И всё же в ленинской партии из человеческих достоинств больше других ценились не преданность, а другие качества: интеллект, творческая потенция, литературные и ораторские способности, воля, мужество и др.
    Однако дело было не в Свердлове, начавшем создавать новую партию, и не в Сталине, продолжившем строительство партии в том же духе. Дело было в изменившейся ситуации: отсутствие поддержки не только у тех слоёв общества, которые могли бы поставлять управленческие кадры, но и у самой многочисленной части населения – крестьяне не желали поддерживать и задаром кормить большевиков. Для управления огромной страной требовалась в первую очередь дисциплина и усердие в исполнении команд из центра. Все другие качества становились не просто лишними, но даже вредными.
    Трудно предположить, чем на самом деле руководствовался Ленин, провозглашая «всерьёз и надолго» новую политику и специально подчеркнув её экономическую направленность. Всем была понятна лишь одна задача – преодолеть в стране голод. Предполагал ли Ленин изменить ситуацию, чтобы избежать того перерождения партии, которое началось со второй половины 18 года. Известно лишь, что партия, к тому времени состоявшая уже из людей, вступивших не просто в одну из политических партий, а в правящую и единственную в стране партию, не намеревалась лишиться своей руководящей роли. Чтобы упрочить и, желательно было бы увековечить это положение, действовали по разным направлениям: законодательное закрепление; замена стихийной поддержки масс созданием мощной опоры в виде военно-полицейской структуры. И всё же этого было бы недостаточно. Подобная власть была бы властью оккупационного типа. В своей же стране хотелось не только искусственно придать власти более привлекательный имидж, но ещё и сделать так, чтобы он всем населением страны воспринимался как вполне естественный и чтобы в этой естественности никто не сомневался.
    Решение этой задачи осуществлялось тоже одновременным применением разных методов: создание коммунистической идеологии; создание системы коммунистического воспитания масс и, наконец, устранение из общества всех неподдающихся, не верящих и даже сомневающихся, причём, не считаясь с количеством таковых.
    В предреволюционные годы Ленину и созданной им партии вряд ли хотелось серьёзно размышлять об утопичности содержащихся в марксизме практических методов построения социализма. Ещё более неподходящим для подобных размышлений временем стал период после захвата власти. Наконец, после окончания гражданской войны, подавление Кронштадтского мятежа, многочисленных крестьянских восстаний (из которых широко известным был лишь Тамбовский бунт), казалось бы, настало время приступить к строительству практического социализма. Но нет, Ленин, идя наперекор всему руководству партии, объявляет НЭП.
    Однако Ленин, по-видимому, всё-таки недооценил произошедшие в партии изменения. Он считал, что принятых им мер (устранение Свердлова, замена его тремя равноправными секретарями ЦК для управления работой аппарата ЦК) было достаточно. Во время гражданской войны для него существовали более важные задачи, чем партийное строительство. Тем не менее, строительство партии, как уже отмечалось, шло и шло очень «успешно». Настолько успешно, что теперь уже новая ленинская инициатива вызвала резкий протест не только у всего руководящего состава партии, но и у окрепшего аппарата многочисленных партийных функционеров. Короче, НЭП стал началом открытой борьбы против Ленина.
    Каким-то странным образом практически совпали по времени такие важные события, как ухудшение в состоянии здоровья Ленина, поворот к НЭПу и начало открытой борьбы с Лениным. До сих пор, несмотря на то, что прошло 80 лет со дня смерти Ленина, 50 лет со дня смерти Сталина, более 10 лет с момента падения советской власти, раскрыты архивы, снята цензура, не установлена взаимосвязь этих событий, т.е. какое из них было причиной, а какое – следствием. Непонятым до конца остался и ленинский замысел с НЭПом. Всё покрыто не только тайной, но и толстым слоем лжи.
    В первую очередь, ложь о единстве ленинского ЦК. Его никогда не было, а в самые ответственные моменты дело доходило до раскола. Так было накануне Октябрьского переворота, когда возник конфликт Ленина с Каменевым и Зиновьевым, в период дискуссии по Брестскому мирному договору, по вопросу перехода к НЭПу, по условиям союзного договора. Накал борьбы среди высшего руководства партии нарастал. Борьба велась как против Ленина, так и междоусобная, за право стать преемником Ленина.
    Поскольку хронология и методы этой борьбы достаточно хорошо описаны многими авторами, включая и участников самой борьбы, вряд ли стоит подробно на ней останавливаться. Зато интересным в связи с ней мне кажется вопрос о том, кто из возможных приемников был готов и (или) способен последовательно претворить в жизнь предписания марксизма. Интерес обусловлен тем, что ответом на этот вопрос могут служить не слова, а поступки «героев». Из всех марксистских предписаний актуальными могли быть на тот момент предписания о концентрации всего и вся, т.к. то, что можно было национализировать, было национализировано, кроме крестьянских хозяйств. Что же касается концентрации, то речь могла идти только о концентрации власти, поскольку индустриализация в России лишь начиналась в период, предшествовавший войне 14 года. Всё, что удалось тогда создать, за последующие годы войн и революций было практически полностью расстроено. Поэтому прежде, чем концентрировать средства производства, их нужно было создать. Итак, как же вели себя «вожди» по отношению к концентрации власти?
    Наиболее могущественным в борьбе за власть мог бы оказаться Троцкий, если бы он захотел опереться на пятимиллионную Красную Армию, главой которой он был. Однако Троцкий в этой борьбе оставался довольно пассивным. Вопреки опасениям всех остальных претендентов, Троцкий считал недопустимым, чтобы в славянском государстве с укоренившимся антисемитизмом первый пост занял еврей. Больше всего его устраивало то положение, которое он занимал при Ленине. Но на интересующий нас вопрос Троцкий всё же ответил: и он сам, и заменивший его Фрунзе, и Тухачевский, бывший замом при никаком наркоме Ворошилове, стремились сохранить независимость Армии, за что все они поплатились. Дзержинский тоже противился контролю ГПУ со стороны сталинского ЦК, Зиновьев старался укрепить питерскую парторганизацию и сохранить её независимость и т.т. Вполне возможно, что их стремление к независимости на этапе борьбы за верховную власть сменилось бы желанием лишить этой независимости всех проигравших в этой борьбе. Однако на этом этапе лишь один Сталин прилагал усилия к достижению абсолютной концентрации власти.
    Трудно, конечно, воспринять этот факт за доказательство того, что только Сталин по настоящему проник в глубь «практического» марксизма. Скорее всего, просто в силу особенностей его характера насильственный путь построения «социализма» казался ему вполне допустимым, более того, единственно возможным. Только его не могли остановить никакие жертвы.
    Многие авторы в разное время рассуждали о том, каким бы мог стать социализм, окажись на месте Сталина кто-либо другой, например, не дай Бог, Троцкий или Зиновьев, или Бухарин и т.д. Мне кажется, никто из них, включая самого Ленина, не оказался бы способным построить практический социализм. Да, и Ленин, и Троцкий в годы гражданской войны проявляли известную жестокость. Но ведь это была война, да к тому же под флагом защиты революции. А претворение в жизнь утопии потребовало уничтожения двух третей населения собственной страны, чтобы оставшиеся поверили в возможность построения социализма и уже ни в чём не сомневались. Кто смог пойти на это, кроме Сталина? К тому же только Сталину был свойственен догматический стиль мышления, сформировавшийся ещё в юные годы. Любой другой претендент обладал гораздо более мощным интеллектом, образованием, гибкостью ума и прочими качествами, которые, возможно, исключило бы ту прямолинейность, с которой Сталин претворял в жизнь предписания марксизма. Ведь повернул же всё-таки Ленин в сторону НЭПа. И хотя в периодическом «перекладывании руля» от военного коммунизма к НЭПу, от НЭПа к коллективизации, а затем к некоторому ослаблению идеологического пресса во время Отечественной войны, которое сменилось послевоенным усилением террора, и т.д., вплоть до горбачёвской перестройки, усматривается определённая закономерность в поведении партии, этой закономерности могло вовсе и не быть. Просто для нормального здравомыслящего человека вполне осознано или интуитивно, на бессознательном уровне становится неприемлемым план насильственного осуществления утопии, требующий для своего претворения принесения в жертву многих десятков миллионов людей. Далеко не каждый способен быть диктатором. В Германии не было второго Гитлера, даже в миллиардном Китае не нашлось другого Мао Дзедуна. Я склонен думать, что и в руководстве бывшего Советского Союза не было человека, кроме Сталина, способного на роль диктатора. Поэтому рассуждения о возможных вариантах социализма кажутся совершенно беспочвенными.
    Однако, вернёмся всё же в начало 20-х годов, чтобы, хотя и не столь подробно, как это было принято с указанием всех дат, номеров и названий партийных форумов, рассмотреть особенности процесса концентрации власти, столь необходимой для начала создания могущества этой власти.
    Итак, в конце 20-го – начале 21-го годов в здоровье Ленина обнаружилось резкое ухудшение. В этом общеизвестном факте очень много странного. Во-первых, трудно представить, что Ленин принимает столь ответственное решение, как переход к НЭПу, в состоянии резкого ухудшения здоровья. Гораздо легче предположить, что после обнародования НЭПа по непонятной причине наступает резкое ухудшение состояния здоровья Ленина. Во-вторых, именно тогда просочилась информация о возможном диагнозе: «Прогрессирующий паралич как следствие запущенного сифилиса». Каким образом опытные конспираторы, подпольщики, каковыми были все – и Ленин с супругой, и секретари ЦК – могли допустить утечку столь важной для деятельности партии и государства и одновременно компрометирующей информации?
    После устранения Свердлова весной 1919 года аппаратом ЦК фактически руководит Сталин, хотя Ленин, как ему казалось, предусмотрел коллегиальную форму управления. Вряд ли Сталин мог бы не обратить внимания на страшные обстоятельства казни Каплан. Дзержинский, симпатизировавший Троцкому, начинает сотрудничать со Сталиным. Не стал ли декабрь 20 года повторением августа-сентября 18 года? А в паре заговорщиков Свердлова заменил Сталин. Информация о неизлечимом заболевании, якобы обнаруженном у Ленина, должна была послужить сигналом для внутрипартийной борьбы за власть. Первым «заглатывает наживку « Зиновьев и начинает борьбу против Троцкого.
    В период гражданской войны вполне естественно самым важным участком был фронт, и поэтому не было для Ленина человека важнее, чем создатель Красной Армии Троцкий. Ленин не опасался растущей популярности Троцкого, а вот Зиновьев, бывший всегда при Ленине, мог даже чисто по-человечески ревновать. Знал ли Зиновьев о заговоре Свердлова-Дзержинского против Ленина в 18 году? Вряд ли. Скорее всего, не знал он или не придавал должного значения произошедшему сближению Сталина с Дзержинским. Для него Сталин по-прежнему оставался «рабочей лошадкой», на многое не претендующей.
    Именно с подачи Зиновьева Сталин надолго принимает роль этакого пассивно-добродушного третейского судьи, сталкивая  поочерёдно своих соперников: сначала Зиновьева с Троцким под флагом борьбы с троцкизмом, затем Бухарина с Зиновьевым в борьбе с левым уклоном, и, наконец, в борьбе с правым уклоном «летят» Бухарин, Рыков и Томский. При этом один Сталин остаётся прямолинейным (без уклонов) марксистом.
    Попутно с очищением «Олимпа» Сталин подчиняет себе Армию, назначив наркомом обороны Ворошилова после снятия Троцкого и фактически убийства сменившего его Фрунзе, а затем ГПУ, после тоже не совсем естественной смерти Дзержинского. Итак, к 1926 году Сталин возглавляет аппарат ЦК, Политбюро, полностью контролирует Армию и ГПУ, т.е. задача концентрации власти полностью решена.
    В 1926 году на XIV съезде партии Сталин впервые выступил с политическим докладом. Его более интеллектуальные соперники, которые к тому моменту, хотя и лишились своих постов, оставались живы (моральная смерть должна предшествовать смерти физической – этот метод уничтожения своих личных врагов Сталин соблюдал неуклонно), подмечают его ошибки, неуверенность, с которой он держится. А это уже всё его игра – игра всемогущего диктатора в этакого простачка, которую он будет вести на протяжении многих лет.
    В том же 26 году произошло событие, хотя и хорошо всем известное, но, тем не менее, недостаточно оценённое и понятое. На XV партконференции Сталин объявил программу «построения социализма в одной стране». Эта программа затрагивала самые глубинные струны русской души, в которой мессианская идея стать ведущей страной мира жила, передаваясь из поколения в поколение ещё с 15 века, после падения Константинополя. Это событие ознаменовало собой рождение русского национал-большевизма, который только рядился в тогу интернационализма. На самом же деле он был отвергнут отказом от мировой революции, которую Сталин втайне замыслил заменить русской экспансией. Не указать народам мира на собственном примере путь построения социализма, а навязать им свой социализм. Эта идея овладела Сталиным, поэтому сказать, что Сталин разыграл марксистскую карту, было бы неверным, т.к. это отнюдь не было розыгрышем. Это было очень серьёзно.


                2


    Итак, к 1926 году концентрация власти (первый этап в создании могущества власти) была осуществлена, и следовало приступить ко второму этапу – индустриализации, необходимой для производства собственного оружия. Однако Сталин в 1928 году объявляет о начале коллективизации. В общественном сознании укоренилось представление о том, что основная цель коллективизации состояла в ликвидации единственного экономически независимого класса – крестьян. Мне же видится, что не независимость крестьян мешала Сталину. Кустари, платившие патент, пережили сталинскую эпоху и были ликвидированы лишь при Хрущёве, как и подсобные хозяйства в посёлках городского типа.
    В 1926 году резко возрос сбор зерна, благодаря уступкам крестьянам, но крестьяне не были заинтересованы в его продаже, т.к. государство ничего не могло, а главное не собиралось, предоставить им взамен. Как уже было сказано, цель Сталина состояла не в удовлетворении потребностей этой самой многочисленной части населения страны. Возможно, при других обстоятельствах, если бы в государстве существовала пусть несовременная, пусть отсталая промышленность, которая могла бы удовлетворить потребности крестьян, не пошёл бы Сталин на коллективизацию (ведь сохранилось же, например, в Польше крестьянство). В данном случае экономическая составляющая вопроса была для Сталина важнее политической. Не переломить хребет крестьянской России стремился Сталин, а получить зерно – единственный источник валютных поступлений, необходимых для создания могущества власти.
    Не известно, что понимал Сталин в капитализме, социализме, индустриализме. Но в том, что он разбирался в тонкостях механизма власти, вряд ли кто может сомневаться. Основа власти – это тайна власти и её могущество. Тайна порождается лукавством и молчанием. Что касается молчания, то он, столь длительное время тесно общаясь с признанными «говорунами», не владея, в достаточной мере, русским языком, а главное, их эрудицией, не имел шансов их переговорить и научился молчать лучше, чем говорить, стал просто «гением молчания». Что может стать основой могущества власти, Сталин тоже хорошо понимал – это милитаризация всей экономики. Ничего, кроме военной промышленности Сталина не заботило. Нет средств для приобретения за рубежом технологического оборудования, оплаты труда приглашённых иностранных специалистов – продать зерно, в том числе, и посевное. Сопротивление крестьян, последующий за изъятием посевного зерна голод – ничто не могло смутить Сталина. Всем направлявшимся для выполнения этой задачи эмиссарам была предоставлена только одна возможность: с поставленной задачей справиться, продемонстрировав преданность, решительность и безжалостность. На карту ставилась не только их собственная жизнь, но и жизнь близких. Апеллировать было уже не к кому.
    Действовали в полном соответствии с заимствованным марксизмом у якобинцев принципом: «Даёшь (в данном случае зерно) или смерть!». Крестьяне зерно отдавать не хотели, в колхозы вступать – тоже. И счёт смертям пошёл на миллионы.
***
   
    Однако ведь подобную жестокость народ мог бы и не потерпеть. Перестал же он почитать за отца родного «кровавого» монарха, а, перестав – сбросил с престола. Поэтому прежде, чем приступить к выполнению этих беспредельно жестоких мероприятий, следовало внушить народу столь же беспредельную, безграничную любовь и веру в мудрость и безошибочность всех поступков великого Сталина – короче, обожествить его.
    Ведущую роль в создании культа Сталина (термин этот появился, как известно, четверть века спустя и в другом сочетании: «разоблачение культа личности тов. Сталина») сыграли советские философы, т.е. философы, получившие образование в созданных уже после революции учебных заведениях. Процесс этот интересен сам по себе. Как известно, всех крупнейших философов, религиозных мыслителей, оставшихся после революции и гражданской войны, из России выслали в начале 20-х годов. Однако двоих ещё нашли: ими оказались Аксельрод, бывшая помощницей Плеханова по теоретическим вопросам философии, и Деборин, окончивший философский факультет Бернского университета. Несмотря на их меньшевистское прошлое (Аксельрод входила даже в состав ЦК) по рекомендации Ленина они были привлечены к разработке программы философских факультетов института Красной Профессуры и философского института Коммунистической Академии. Они стали основателями первой советской философской школы. При активном содействии Троцкого начал издаваться философский журнал «Под знаменем марксизма». В журнале публиковались работы и самого Троцкого, не уступавшие по уровню работам философов-профессионалов, например, «Философский портрет Плеханова», «философские статьи по теории относительности» и др.
    Однако вскоре между руководителями философской школы Аксельрод и Дебориным возникли разногласия по вопросу о роли философии в естествознании. Аксельрод выступала категорически против «комисарствующих» философов. Деборину же напротив импонировала активная роль философии и философов в естествознании. На стороне Деборина выступали крупные партийные функционеры. Совместными усилиями сторонников Аксельрод, названных «механистами», разгромили и на «философском небосводе» единственной звездой первой величины остался Деборин. Но при этом Деборин, оставаясь профессиональным философом-теоретиком, был далёк от придания научной полемике политической окраски. Молодое же поколение советских философов позднее использовали аргументацию Деборина в подавлении кибернетики и генетики, математической логики и социологии. Все учёные, работавшие в этих областях, подверглись самым жестоким гонениям как механисты. Но всему этому ещё предстояло случиться позднее. В конце же 20-х годов травле подвергся сам «бог философии» Деборин, который не в состоянии был понять, что на территории Советского Союза наступает новая эра – эра единобожия.
    Группа молодых философов, вчерашних выпускников философского факультета, за спинами которых стояли представители сталинского ЦК, начали травлю Деборина. Молодые философы, теоретический уровень которых не позволял им вести строго научные споры с Дебориным, переносили всё в сферу политики. Основным принципом становится принцип партийности в философии, основными методами – навешивание ярлыков, основным аргументом – меньшевистское прошлое Деборина. В результате этой борьбы были устранены и механисты, и деборинцы. Новое философское руководство во главе с Митиным, ставшим впоследствии академиком, отвергло все методы объективного анализа, названные «меньшевиствующим идеализмом» и механизмом и заменило их партийной боевитостью и политической целесообразностью.
    После устранения всех «старых» философских кадров приступили к созданию культа Сталина на «ленинском фундаменте». Это означало, что бесконечное повторение имени Ленина должно было служить прикрытием для внедрения в сознание людей культа Сталина. Деятельность Ленина освещалась только через призму оценок Сталина и с единственной целью – подчеркивать величие Сталина. Ленин отдельно от Сталина теряет смысл, вообще перестаёт существовать. «Заслугой» Митинской группы стало то, что они вовремя и самостоятельно разгадали смысл сталинских клятв именем Ленина и начали успешно создавать культ Сталина, беспрерывно крича о Ленине.
     Молодые философы, воодушевлённые вниманием Сталина, готовы были работать по всем направлениям. Работая по направлению «вглубь», они, дополняя список философов-евреев, дошли до Спинозы, вскрыв его еврейское религиозное мировоззрение. Не менее плодотворной оказалась и деятельность в другом направлении. Там уничижительной критике подвергся Плеханов, рядом с которым Сталин как теоретик выглядел очень неубедительно. Поэтому Плеханова старались представить не как философа-теоретика, а лишь как лидера меньшевиков и врага большевиков. Причём, опять же всё это делалось под флагом защиты Ленина.
    К числу «заслуг» Митина необходимо также отнести расширение арсенала методов борьбы. Введя туда партийность философии и, главное, идеологию, которая до того не занимала столь важного места в идейной жизни, удалось создать основу для долговременной борьбы с деятелями советской науки и культуры. Что же касается «успехов» в деле создания культа Сталина, то они были бесспорны: к концу 30-х годов в общественное сознание уже прочно внедрили образ Сталина – гиганта человеческой мысли.
    На этом успешно создаваемом идеологическом фоне осуществлялись гигантские мероприятия. Поражали не столько их масштабы, сколько жестокость. Начав коллективизацию с раскулачивания, депортировали в Сибирь и на Крайний Север пять миллионов крестьянских семей. Миллионы из них погибли в дороге и при обустройстве на новых местах. Десятки тысяч были убиты при защите своего имущества в деревнях. Имущество кулаков стало основой колхозной собственности. Эта компания, которой руководило ОГПУ, вызвала яростное сопротивление крестьян. Начались убийства местных активистов, поджоги, массовый забой скота и пр. Когда волна насилия грозила уже выйти из-под контроля, вышла знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой подчёркивался принцип добровольности и необходимость учёта местных условий. Статья успокоила крестьян, а главное, показала, как бы, непричастность к этой акции Сталина. Но в том же году коллективизация возобновилась с новой силой. В 1932-33 годах разразился в стране страшный голод, унёсший ещё миллионы жизней.
    Однако коллективизация, как уже отмечалось, осуществлялась лишь как средство изъятия у крестьян зерна, которое продавали по демпинговым ценам. Полученная валюта шла на закупку технологического оборудования, в основном, американского. Поскольку оплата осуществлялась наличными, то старались приобретать более дешёвое оборудование, которое оказывалось уже устаревшим. И, конечно, приобреталось оборудование только для основного технологического цикла, т.е. оборудование вспомогательное, без которого можно было обойтись, из поставок исключалось. Примером могут служить очистные сооружения, отсутствие которых десятки лет губит здоровье людей и экологию. Но когда думали только о создании могущества власти, подобные «мелочи» опускали. Однако целью индустриализации было не превращение «лапотной» России в индустриальную державу, как до сих пор повторяют историки и многие политики. Цель индустриализации состояла в создании основы могущества власти.
    Доказательством того, что замысел Сталина был никому не понятен, могло служить дело Рютина, который распространил среди членов партии письмо с обоснованиями целесообразности отмены коллективизации и снижения темпов индустриализации. Это дело рассматривалось на Политбюро летом 32 года. Сталин впервые потребовал смертной казни. Его поддержали только двое – Молотов и Каганович (впоследствии все остальные были уничтожены).
    За шесть лет, прошедших с момента объявления плана построения социализма, жизнь непомерно ухудшилась, страна дошла уже до предела. И если в начале 20-х годов на помощь голодающей России пришёл весь мир, то в начале 30-х годов всё происходившее уже было отгорожено от мира непроницаемым железным занавесом. С 1926 года началось раздвоение реальности на действительную реальность и ирреальность, существующую в газетных статьях, сообщениях, произведениях искусства, из которых специально отобранная часть попадала за границу. Именно по этим сообщениям судили о якобы колоссальных достижениях первой страны социализма. Мир же в то время, как известно, переживал глубокий экономический кризис. Казалось бы, Россия доведена уже до такого состояния, когда даже голодная смерть перестала вызывать волнения, и, стало быть, с ней можно было делать, что угодно. Однако рассмотрение дела Рютина показало, что гипнотического действия культа Сталина оказалось недостаточно. Не только люди типа Рютина не утратили способности видеть и адекватно реагировать на реальную действительность, но и большая часть ближайших соратников по Политбюро с пониманием отнеслись к озабоченности Рютина дальнейшей судьбой страны. И Сталин решает дополнительно к гипнозу ввести постоянно действующий наркоз страхом, каковым становится массированный террор. Сигналом к нему послужило убийство Кирова.
    Вопреки мнению о том, что террор продолжился всего лишь 3 года, он оставался ещё и действенным средством борьбы со всеми людьми, не поддавшимися гипнозу, либо выходившими из наркоза, на протяжении всего времени существования советской власти. Просто менялись его формы и масштабы применения. «Отрезвление» становилось смертельно опасным. Причём, как в ближайшем окружении Сталина, так и далеко на периферии. Уничтожаются члены сталинского Политбюро Киров, Орджоникидзе, Косиор, Рудзутак, Куйбышев, не поддержавшие предложение Сталина по делу Рютина. Безжалостно уничтожается много раз испытанный подельщик Сталина глава НКВД Ягода, доказавший ему свою преданность ещё с 20 года. Формальной причиной стал отказ Ягоды от продолжения следствия по делу группы Бухарина, Рыкова, Томского после самоубийства последнего, которое вызвало массовое недовольство среди членов партии.
    Сталину впредь становятся не нужны люди, принимающие самостоятельные решения и вообще самостоятельно мыслящие. Востребованы лишь те, которые способны претворять в жизнь замыслы вождя, причём не боящиеся применять самые безжалостные методы. Одним из таких новых «фаворитов» Сталина становится Хрущёв, продемонстрировавший свои «способности» на Украине в 32-33 годах. Его «заслугой» стал голод, доводивший нередко людей до каннибализма.
    На массовые волнения среди членов партии Сталин тоже реагирует: из партии в эти годы было исключено порядка двух миллионов человек, т.е. фактически сменён весь состав партии. Все старые и не очень старые члены партии, но знавшие не понаслышке кем был Сталин при Ленине, исключены и по большей части репрессированы. Произведена замена руководства в промышленности, в Армии, НКВД, уничтожены все старые кадры на идеологическом фронте.

                ***

     Не только в бывшем Советском Союзе и странах социалистического лагеря, но и на Западе прочно укоренилось мнение о реально существовавшем социализме. Солидные учёные и политики исследовали его особенности, подыскивали ему научные определения, оценивали его достоинства и недостатки, вполне серьёзно сопоставляли экономические показатели двух общественных систем: социалистической и капиталистической. Во всех этих странах был растиражирован сталинский «социализм», который вообще никаким социализмом не был. Объявив в 1926 году программу строительства социализма в одной стране, Сталин социализм строить не собирался. После объявления этой программы для построения социализма отводилась исключительно воображаемая реальность. Социализм создавался усилиями философов, поэтов, писателей, журналистов, композиторов, художников, кинематографистов и т.д. Всё остальное население страны было нацелено на создание могущества власти.
    Уже говорилось о том, что трудно сказать однозначно, готов ли был Ленин насильственным путём насаждать социализм. Очень уж смущает его переход к НЭПу. Хотя, вполне возможно, по своей глубине он мало отличался от горбачёвской перестройки. Что касается соратников Ленина, все они от Троцкого до Бухарина несомненно были захвачены идеей построения общества лучшего, чем то, которое тогда существовало. Увлечена этой идеей была в то время большая часть прогрессивно мыслящего человечества. Теперь в перспективе времени по поступкам, делам, поведению Сталина можно с уверенностью и достаточно обоснованно заявить, что социализм он строить не собирался. Условия жизни народа его не интересовали. «В народ он не ходил», от общения с ним энергией не заряжался. Сохранившиеся до сих пор в памяти людей ежегодные весенние, названные сталинскими, объявления о снижении цен, равно как и его спрятанная в пышных усах улыбка – всё это не более чем игра, хитрость, маневрирование. Такое же маневрирование, как и статья, успокоившая крестьян в 30 году и одновременно обезопасившая его самого тем, что отвела удар куда-то в сторону безымянных чиновников на местах. Ничего, кроме создания и непрерывного укрепления могущества власти его не заботило. Ничто из сделанного Сталиным не противоречит этому утверждению. Не отыскать ни одного сталинского мероприятия, которое было бы проникнуто заботой о людях.
    Уже говорилось о том, что марксизм не способен был привести человечество к счастью, но он был проникнут мечтой об этом. Именно эта мечта увлекла лучших людей планеты, сделав их слепыми. Сталин к их числу не принадлежал, и марксизм, а позднее ленинизм, служил ему ширмой, а ещё основой для расправы с соперниками. Освобождение Олимпа от всех возможных претендентов на высшую власть, смена государственного, партийного, военного руководства страны, даже образование фактически новой партии – всё это, как бы, не особенно волновало простой народ. Но вот коллективизация, индустриализация – это то, что затрагивало каждого.
    Принято считать, что в результате коллективизации было уничтожено кулачество и созданы коллективные крестьянские хозяйства. И первое, и второе – ложь. Было уничтожено крестьянство, т.е. те люди, которые были способны совершенно по особому относиться к земле, которые состояли с ней, условно говоря, в интимных отношениях. Вот эта особая связь человека с землёй была разрушена, и в результате этого Россия утратила способность кормить себя самостоятельно. Всё, что касается колхозов, жизни в колхозах, роли колхозов особенно в Отечественной войне – всё это относится к  ирреальности, существовавшей лишь в представлениях, в искажённом сознании людей, а не в реальной действительности. По-настоящему коллективные крестьянские хозяйства действительно существовали, но созданы они были не по замыслу Сталина. Существовали, например толстовские коммуны, созданные непротивленцами, последователями Л. Толстого. В коммунах этих сохранялось то отношение человека к земле, о котором было только что сказано и которое не позволяло подчиниться районному руководству. Последнее и стало причиной их истребления. А вот разрушение связи человека с землёй, отчуждение его от земли стало причиной поголовного пьянства. Сейчас, когда пишутся эти строки, спустя 13 лет после падения советской власти, крестьянство не возродилось. А об одном, случайно найденном в глуши Архангельской области, крестьянине были написаны статьи, сняты фильмы – настолько это было удивительным явлением.
    Индустриализация преследовала одну единственную цель – создание военной промышленности. Помимо многочисленных предприятий, предназначавшихся полностью для выпуска военной продукции, со специально отобранным контингентом рабочих и служащих, известных в народе под названием «почтовые ящики», большинство чисто гражданских предприятий тоже участвовало в изготовлении военной продукции. Основной продукцией автомобильных, вагоностроительных, не говоря уже о тракторостроительных заводах, были всё те же танки, самоходные орудия и пр. Одни из лучших в мире на рубеже 50-60-х годов пассажирские авиалайнеры ИЛ-18 и ТУ-104 были созданы на базе бомбардировщиков дальнего действия. Первый спутник Земли стал «побочным» продуктом в процессе создания средств доставки ядерного оружия.
     Вопросы удовлетворения потребностей населения страны по-прежнему занимали последнее место. Практический социализм, т.е. та часть экономики, которая, как бы, отводилась для этих целей, строилась по широко распространённому в бывшем Советском Союзе остаточному принципу. Всё, что не удовлетворяло требованиям военной промышленности, использовалось для изготовления продукции для населения. По тому же принципу распределялись средства в бюджете и т.д.
    В основном же потребности населения удовлетворялись стихийно, т.е. без организующей роли партии. Без постановлений Политбюро и Совмина возникали подпольные цеха и «чёрные» рынки, в том числе и рынки труда. Хотя и возникла эта подпольная «серая» (теневая) экономика без всяких правительственных постановлений, о её существовании органы советской власти были хорошо осведомлены, более того, её услугами широко пользовались. Таким образом, население страны, большая часть которого была занята в производстве военной продукции, самообеспечивалась без всякой связи с легальной государственной, считавшейся социалистической, экономикой. Народ вообще в этой стране нужен был только потому, что он обеспечивал могущество власти.
    И вот эту страну во всём мире признали в качестве социалистической. Правда, тому социализму придумали массу определений: казарменный, практический, лозунговый, административно-командный и т.д., пытаясь таким образом подчеркнуть его ущербность. Самым удивительным было то, что люди бывшей советской страны считали себя советскими, а страну свою социалистической. Большинство и до сих пор продолжает так считать. Заслуга в том, конечно, целиком и полностью принадлежала работникам идеологического фронта, на котором усердно трудились философы, пропагандисты, журналисты, писатели и ещё многие представители разных «творческих» профессий.


                ***

    Для внутреннего пользования была создана мощнейшая система коммунистического воспитания, которой охватывались все периоды жизни человека. Цель её состояла в изменении представления о действительной реальности. С одной стороны, эта  идея - вместо изменения самой реальности заняться изменением представления о ней – может показаться гениальной, особенно на фоне её грандиозного по масштабам воплощения. Но с другой стороны, каждому психиатру известно, что именно такое поведение отличает сумасшедшего от нормального человека. Если нормальный человек стремится как-то изменить своё «положение» и стать кем-то, то человек с больной психикой представляет себя, например, Петром I или Наполеоном.
    Однако не всё так просто. Когда представишь себе, что в этой системе активно работали миллионы, а количество охваченных ею составляли десятки миллионов, то простота сразу пропадает и появляется недоумение: как это всё могло возникнуть, развиваться и продержаться десятки лет? Каким изощрённым умом нужно было обладать, чтобы сформулировать задачу по созданию фиктивной реальности таким образом, чтобы она была воспринята в качестве государственной. Правда, для этого воспринимающая сторона должна была тоже пребывать в надлежащем состоянии.

 Именно в таком состоянии и находилось в то время общество: все социальные структуры были разрушены и заменены государством; население было обескровлено многолетней резнёй и голодом; элита – ошельмована, запугана, одурманена. Другими словами, когда полностью разрушенное общество перестало сопротивляться, по отношению к нему был введён террор нового типа, который заставил, а потом и приучил жить в мире лжи и подлога.
   Не мудрствуя лукаво, при разработке методов коммунистического воспитания решили применить богатейший опыт, накопленный при дрессировке животных: демонстрировавших правильное поведение поощряли; пытавшихся вести себя в соответствии со здравым смыслом наказывали. В условиях тотального дефицита одинаково легко было и поощрять, и наказывать человека, полностью зависимого от государства. При этом методы наказания были значительно расширены. К традиционным полицейским методам воздействия добавили «чисто социалистические», не только закрывая человеку доступ к материальным благам, но и лишая его всяческих возможностей, в первую очередь, возможности профессионального служебного роста. Соответственно и предоставлялись такие возможности не более талантливым, трудолюбивым, как это было принято повсеместно. Поскольку этот процесс воспитания начинался с самого раннего возраста, он оказался очень эффективным. В конечном счёте, удалось сформировать особую разновидность человека, названного позднее «советским» или на жаргоне «совком», который характеризуется раздвоением сознания, особенностями языка, моральных представлений, отношением к внешнему миру. При неприятии этого ирреального мира оставался только один путь - на «социальное дно». Правда, поскольку в вымышленной реальности ему не было отведено место, то и в действительной реальности оно не могло быть столь неприкрытым, откровенным, каким его изобразил великий пролетарский писатель М. Горький. Кстати, ведь именно ему, великому писателю, поручил Сталин озвучить свою тоже «великую» идею сотворения вымышленного мира, антимира.
    Вообще, участие М. Горького в сотворении или, наоборот, в разоблачении этого мира до конца не известно. После смерти (тоже, скорее всего, не вполне естественной) писателя сообщалось, что зарегистрировано и сдано на хранение восемь тысяч его рукописей. Наверняка среди них были неопубликованные. Могли ли в тех условиях быть сохранены рукописи разоблачительного характера? Только по недосмотру в силу очень большого их количества. Но за «недосмотр» при Сталине человека лишали жизни, поэтому вероятность положительного ответа крайне мала. Зато роль М. Горького  в распространении этой фикции велика, без всякого сомнения. Его авторитет, личные связи с представителями западной интеллигенции не в малой степени стали причиной не только признания, но и в течение длительного времени поддержки советского социализма. Отобранные визитёры с Запада своими рассказами способствовали тому, что ложь о сталинском социализме и о нём самом глубоко проникла в общественное сознание на Западе. Известнейшие писатели соглашались под «диктовку кремля» писать биографию Сталина.
    Вообще масштабы выполнения работ в рамках системы коммунистического воспитания были столь грандиозны, что их трудно даже представить. Примером может служить хотя бы такое направление этой деятельности, как «препарирование» культурного наследия, предполагавшее, помимо тщательного отбора авторов, не менее тщательный отбор их произведений, в результате которого изымались, утаивались целые направления в их творчестве. При этом одних авторов превозносили и «насаждали как картошку», подобно Маяковскому. Другим оставляли скромное место в тени – таких было очень много. Третьих полностью «изымали из обращения». Подобным образом удалось из Л. Толстого сделать даже активного поборника революции. Все его многочисленные философские, публицистические работы с явно выраженной антиреволюционной направленностью оставались недоступными десятки лет. Такой же участи подверглись многие деятели русской (и не только русской) культуры. По этой причине о них до сих пор существует искажённое представление.

                *** 

    После съезда «победителей», три четверти участников которого были уничтожены, в разгар кампании массового террора, когда Сталин, пряча улыбку в усах, сказал свою знаменитую фразу «Жить стало лучше, жить стало веселей», спустя 10 лет после объявления программы построения социализма в одной стране в 1936 году была принята новая Конституция, называвшаяся «сталинской», в которой законодательно был закреплён факт построения социализма в СССР. И хотя уже не мало было сказано о том, каким был этот социализм, всё же не мешало бы ещё раз кратко подытожить, что всё-таки удалось сделать.
    Наиболее наглядное представление создаётся в терминах произведенных разрушений. Итак, ещё в первые годы существования советской власти был нанесен непоправимый урон гражданскому обществу, которое создавалось в России на протяжении нескольких сот лет. К рассматриваемому моменту времени оно было разрушено окончательно. И сельское, и городское население страны оказалось полностью зависимым от государства не только в экономическом отношении, но и в правовом тоже. Паспортизация и институт прописки прикрепили горожан к их местожительству, сделав его «постоянным», а введение трудовой книжки привязало их к месту работы. Крестьяне, ставшие колхозниками, были вообще лишены всяких документов, и положение их стало мало отличным от положения лагерных заключенных. Уместно было бы здесь привести известный некрасовский вопрос, несколько его перефразировав: «Итак, кому же на Руси стало жить лучше?». Казалось бы, партийцам. Ведь именно ради скорейшего социального продвижения они начали стремительно увеличивать численность партийных рядов. Но во второй половине 30-х годов порядка двух миллионов членов партии были исключены и репрессированы. Была произведена почти полная замена партии. Что касается партийной верхушки, то она была практически вся уничтожена, за исключением буквально нескольких, ничего не значивших фигур типа Калинина и Ворошилова. Существовала ещё не упомянутая здесь прослойка – это советская творческая интеллигенция. Многие из их числа жили действительно роскошно. Вот, например, что писал о своей жизни Алексей Толстой: «У меня целое поместье в Царском Селе. У меня три автомобиля. У меня такой набор драгоценных английских трубок, какого нет даже у  английского короля». Но и их положение было тоже неустойчивым. Маяковского вынудили застрелиться; ускорили смерть М. Горького после того, как он сделал всё, что от него требовали и т.д.
    И всё же, что представлял собою сталинский социализм? Как ни странно, лучший ответ на этот  вопрос можно получить из известной ленинской формулы в её сталинской редакции. Как известно, Сталин был гораздо меньшим фантазёром, чем Ленин. Поэтому слово «коммунизм» он поменял на «социализм». Ну, действительно, какой коммунизм в период гражданской войны, продразвёрстки и продналога. К тому же социализм, согласно теории должен предшествовать коммунизму (какой, право, неаккуратный  Ленин). Что касается определения «советская», то всем известно, что Советы как органы власти являются принципиально недееспособными. Они оказались способными только разрушить существовавшую власть, создав видимость двоевластия (и то, благодаря руководству Троцкого).
    Итак, к какому же виду привёл Сталин ленинскую формулу: «Социализм – это советская власть плюс электрификация всей страны»? Электрификация, не трудно догадаться, является символом современного на индустриальной основе могущества власти. Значит, социализм – это власть, опирающаяся на могущество. Сталин, обеспечив к концу 1926 года полную концентрацию власти, за 10 последующих лет построил её могущество, подчинил ей (т.е. себе) всё без исключения население страны, не только объявил, но и закрепил в Конституции в конце 1936 года этот результат, который был им назван «социализмом». Впрочем, он мог бы назвать его как угодно – оспаривать уже никто бы не стал.



             Глава 5. Война неизвестная.



                1

   
Произведенная Сталиным в конце 30-х  годов полная замена командного состава Красной Армии, лишь в силу эмоционального воздействия до сих пор многими воспринимается в качестве причины последовавших за ней событий, главным образом, неудач в начале войны. На самом же деле устранение партийной верхушки не послужило ничему причиной, но было, наоборот, лишь следствием изменившейся под давлением Сталина главной военной стратегии страны: вместо оборонительной стратегии была принята наступательная. А если и стало причиной, то совершенно других событий, о которых не принято было говорить.
    Странное сходство обнаруживается между Лениным и Сталиным: их истинные замыслы были совершенно непонятны даже самым ближайшим сподвижникам. Этим объясняется полное отсутствие поддержки Ленина со стороны членов ЦК в самые напряженные моменты, о чём уже говорилось выше, особо отмечая при этом канун Октябрьского переворота, заключение Брестского мира с Германией и переход к НЭПу. В то время, когда все были охвачены революционным порывом, думали о судьбах русской и мировой революции, Ленин думал о власти: осенью 1917 года – о захвате власти; весной 1918 года – об её удержании. И НЭП был ничем иным, как только средством сохранения власти. Совершенно разный настрой мешал людям проникнуться ленинским замыслом, а проникнув, его понять и принять. На деле же непонимание шло от полного неприятия, а оно, в сою очередь, вызывалось нацеленностью на нечто совсем другое.
    И только Сталину удалось проникнуть и понять суть ленинской формулы, отбросив одновременно и витиеватость, и революционную романтику, максимально приземлив её, сделать практически реализуемой. Но произошло это лишь тогда, когда  стало возможным примерить эту власть к себе. До тех пор, пока эта власть могла рассматриваться им только как ленинская власть, он оставался достаточно пассивным. Так было и в течение всего 1917 года, и в 1918 –1919 годах. Был Ленин и при нём эти блистательные евреи – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов, которых Сталин терпеть не мог, а ещё Дзержинский и «любимец партии», её теоретик молодой Бухарин. Среди этой когорты не было для Сталина достойного места.
    Ситуация принципиально изменилась после того, как Свердлову удалось сильно повредить здоровье Ленина. Вскоре не стало самого Свердлова. Возможность устранения Ленина впервые представилась Сталину как вполне осуществимая. Остальные, ну, может быть, кроме Троцкого, не были борцами. Борцом был Ленин, а они были при нём – его помощниками, соратниками.
    Обо всём этом уже говорилось в предыдущих главах. Здесь же повторяется исключительно для того, чтобы высветить тот момент, когда для Сталина стало впервые возможным ленинскую формулу «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны» сделать настолько близкой, настолько своей, чтобы её содержание и вытекающее из него поведение отныне стали никому неизвестными. Он привёл её к виду: социализм – это моя власть.
    Главное, эту формулу Сталину удалось полностью претворить в жизнь. В отличие от Ленина, не понятая по-настоящему сталинская программа построения социализма в одной стране, была встречена с энтузиазмом. К тому времени, когда энтузиазм начал иссякать, власть и могущество Сталина уже настолько укрепились, что он мог позволить себе применить террор – вначале традиционный, а чуть позже, по мере готовности подключить ещё и идеологический. При этом необходимо учитывать, что сталинскому террору подверглось общество уже обезглавленное ещё при Ленине, в период гражданской войны, т.е. непомерно возросший по силе террор был направлен на ослабленное общество.
    Итак, к концу 30-х годов, после всех этих сталинских мероприятий, в результате которых собственная страна оказалась полностью покорённой, вполне реальным стало осуществление петровской мечты о русской экспансии на Запад. Однако страна-то продолжала жить и думать о строительстве социализма, будучи со всех сторон окружённой империалистами, т.е. заклятыми врагами этого социализма. Поэтому создание могущества власти воспринимала (здесь существенным является и всё слово целиком, и его часть «принимала») за укрепление обороноспособности страны. Экспансионистские устремления удавалось хорошо скрывать при помощи уже достаточно хорошо отлаженной пропагандистской машины – части общей идеологической системы.
    Однако колоссальные усилия, затраченные Сталиным на построение этой идеологической системы и на создание с её помощью второй реальности – ирреальности, затронули и его самого. Он сам в значительной мере переместился в этот вымышленный по его заказу мир. Поэтому он не верил донесениям своей разведки о концентрации немецких войск на западных границах, продолжая устранять все оборонительные укрепления, всё более раскрывая границу, подготавливая её для наступления своих войск и сами войска готовя к наступлению.
    Вся эта сталинская подготовка очень облегчила немцам вторжение на территорию СССР и ускорило их продвижение в первые недели и месяцы войны. Однако об этом уже достаточно говорилось в другой моей книге и ещё больше в книгах других авторов. Поэтому остановлюсь на менее известных сторонах той войны.


                2


    Помимо той войны, которая известна по множеству книг, спектаклей, кинофильмов, войны патриотической, которая велась под лозунгом «За Родину, за Сталина», существовала ещё и другая война, тоже патриотическая, но под лозунгом – «За Россию без Сталина».
    Так же обстоит дело и в отношении причин успешного продвижения немцев в начале войны. После долгого молчания просочились сведения о невероятно жестоких по отношению к собственным войскам сталинских приказов, но не принято было говорить о причинах их появления. Причиной же и того, и другого была массовая сдача в плен советских военнослужащих в ответ на распространённый немцами миф об их миссии освобождения России от большевиков.
    В первые месяцы войны в плену оказалось 2,5 миллиона солдат и офицеров Красной Армии. На оккупированной территории, т.е. на территории, свободной от большевиков проживало более 60 миллионов человек. Что нам позволено было знать о жизни этих людей? Ещё не закончилась война, а Фадеев поспешил исполнять сталинский заказ о подвигах «молодогвардейцев». На беспредельную жестокость властей народ ответил беспримерным патриотизмом – вот та «правда» жизни, которая навязывалась всем нам.
    Под влиянием ситуации, сложившейся в первые месяцы войны, родилась идея «третьей» силы: Россия без Сталина и Гитлера, без немцев и без большевиков. Хотя эта идея не поддерживалась высшим политическим руководством Германии, среди высокопоставленных военных находились такие, которые оказывали её реализации всяческую поддержку.
    Советские военнопленные с энтузиазмом встретили сообщение о формировании Русской Освободительной Армии. В начале 1942 года число добровольцев в РОА превысило один миллион человек. Однако немцы всячески затягивали начало формирования РОА. Вместо этого они привлекали бывших солдат Красной Армии к службе в немецких частях, обещая им последующий перевод в РОА. Гитлеру не нравилась самостоятельная позиция генерала Власова, его открытая критика в адрес немцев, с которой он выступал на оккупированных территориях.
    Ещё осенью 1941 года, когда немцы были под Москвой, многим казалось реальной замена сталинского режима властью военных. Спасла Сталина проведенная им предвоенная чистка армейского командования, в ходе которой были истреблены все военачальники, обладавшие хоть каким-то политическим кругозором. Репрессированы были все военачальники, в выступлениях которых удалось обнаружить хотя бы намёк на самостоятельное политическое мышление. Часть из них, правда, в самом начале войны была освобождена и после, как правило, месячной реабилитации в военных санаториях направлялась на фронт.
    К началу 1943 года власовский штаб разработал план организации прорыва на одном из участков советского фронта силами РОА с последующим увлечением в «прорыв» частей Красной Армии. Конечная цель плана состояла в совместном освобождении Москвы. Однако Гитлер только в середине 1944 года, когда катастрофа стала уже практически неизбежной, дал лишь формальное согласие на формирование РОА. К концу 1944 года был создан Комитет освобождения народов России, в который вошли 49 человек из числа бывших советских граждан и эмигрантов первой волны (учёные, писатели, инженеры). Тогда же было сформировано и командование РОА. Хотя реально существовала возможность укомплектовать 25 дивизий, к январю 1945 года удалось сформировать только две дивизии, которые были переданы под командование генерала Власова.
    На оккупированных территориях тоже происходили события, оставшиеся нам практически неизвестными. Причём, события куда более значительные, чем описанные Фадеевым в «Молодой гвардии». В Ленинградской и псковской областях действовала тайная организация борцов за Россию. Наряду с партизанскими отрядами, создававшимися оставленными для этих целей сотрудниками НКВД, возникали «независимые» партизанские отряды. Нередко они вступали в бой друг с другом. Помимо организации партизанских отрядов агенты НКВД поступали на службу в гестапо и проявляли там поражавшую даже немцев жестокость. Их деятельность оказывала двойной эффект: во-первых, усиливала представление о зверствах немцев на оккупированных территориях; во-вторых, направлялась на лиц с антикоммунистическими настроениями, с которыми немцы пытались налаживать контакты.
    Но, наверное, самым значительным из всего того, что происходило на оккупированных территориях и имело отношение к попыткам реализации идеи «третьей» силы, стало создание «Особой Республики» в Брянской области под русским самоуправлением. Возглавил Республику бывший инженер Воскобойников. На территории Республики с населением в два миллиона человек действовали школы, больницы, фабрики; выходила газета, работали театр, банк. Порядок поддерживался собственными полицейскими подразделениями. Кроме того, была сформирована воинская бригада численностью 20 тысяч человек, которая считала себя частью будущей РОА. Немецкое командование, контролировавшее тот район, признало Республику в качестве автономного района под русским самоуправлением.
    В бывшем Советском Союзе часто говорилось о том, что дружба народов с честью выдержала испытание войной. Это было такой же ложью, как и всё остальное. Во-первых, никогда не было «дружбы народов». Естественно, о народах, колонизированных в канун войны, вообще говорить не приходится – они даже русского языка не знали. Но и народы, столетиями входившие сначала в состав Российской Империи, а потом в СССР, чувствовали себя колонизированными народами. Даже братские славянские народы испытывали на себе насильственное влияние Москвы. Поэтому национальное самоуправление во время войны у разных народов проявилось по-разному. Труднее всего было русским представить себя оккупированными большевиками – очень уж это абстрактно. Сталин отлично понимал это и, обращаясь к народам Советского Союза, имел в виду, в первую очередь, русских и не ошибся. Именно, благодаря национальному самосознанию великороссов, не принявших немцев в качестве освободителей, удалось спасти большевистский режим.
    Все остальные народы, оказавшиеся на оккупированных территориях, приняли немцев в качестве освободителей. Конечно, не все, как вообще никогда нельзя говорить о народе в целом. Но, несомненно,  можно говорить о значительной его части. 
    После окончания войны на территории стран Западной Европы осталось порядка 7 миллионов. Сколько их осталось после того, как с позволения союзников и правительств освобожденных стран СМЕРШевцы провели чистки всех лагерей перемещённых лиц. Это люди, которые бежали вслед за отступавшими немецкими войсками, бежали «куда глаза глядят», лишь подальше от сталинских чекистов, которые сплошной цепью двигались вслед за советскими солдатами. А бежали оттого, что приняли немцев в качестве освободителей от «москалей» и сотрудничали с ними.
    Ещё с большим восточным гостеприимством приняли немцев мусульманские народы, оказавшиеся на оккупированных территориях Кавказа и Крыма. Отношение мусульманских народов к русским никогда не было дружественным. Эта «любовь» к русским просто проявлялась всегда в моменты ослабления центральной власти. Так было и до этой войны, так произошло и позже, в период распада Советского Союза. Взаимоотношения мусульманских народов с русским народом – это самостоятельная тема. Здесь же остановлюсь только на участи, которая постигла шесть мусульманских народов: чеченцев, ингушей, балкарцев, кабардинцев, карачаевцев и крымских татар. Они не пополнили числа беженцев, и после освобождения этих территорий оказались арестованными. Около одного миллиона человек в начале 1944 года были высланы в Сибирь и Казахстан. Сотни тысяч из них погибли только в дороге.
    Трагично закончилась судьба РОА. В январе 1945 года, когда командование РОА было передано, наконец, генералу Власову, Германия, истощённая войной на два фронта, сдавала одну позицию за другой. Советские войска, окрылённые многочисленными победами, стремительно продвигались вперёд. Если учесть ещё их несметное количество, то легко себе представить ситуацию, в которой оказался генерал Власов и его армия в составе всего лишь двух дивизий. В этих условиях оставалось рассчитывать только на благосклонность союзников, в первую очередь, американцев, но её нужно было заслужить. Под большим давлением своих сподвижников генерал Власов даёт согласие на оказание помощи восставшим пражанам. При этом чувствует он себя скверно, т.к. понимает, что воевать с немцами в мае 1945 года всё равно, что бить лежащего. К тому же армия создавалась не для борьбы с немцами, более того, при их содействии.
    Чтобы понять, чем могло руководствоваться не только командование РОА, но и командование казачьего корпуса, направившегося на соединение с РОА, нужно вернуться в 20-е годы. Тогда Прага была одним из крупнейших центров русского зарубежья. Правительство Чехии выплачивало пособия русским беженцам, способствовало созданию русской гимназии и университета. Генерал Власов вряд ли знал и о расстановке сил в чешском подполье, и об условиях раздела сфер влияния между союзниками, подписанных на ялтинской конференции.
    Повстанческим комитетом в Праге, от имени которого было направлено обращение к командованию РОА об оказании помощи восставшим пражанам, руководили антисоветски настроенные люди. Также как и восставшие варшавяне, они намеривались установить собственную власть самостоятельно без вмешательства со стороны союзников. Возможно, генерал Власов, как и командование казачьего корпуса, рассчитывал на то, что Чехия с их помощью отстоит свою независимость. Однако тут же после освобождения Праги повстанческий комитет был отстранён Радой, которой руководили коммунисты. На следующий день командующий 1-ой дивизией РОА получил от имени Рады предписание, в котором говорилось, что политическое руководство Чехии отказывается от помощи предателей и немецких наёмников. Дивизия покинула Прагу и направилась в сторону американской зоны. А уже 12 мая американцы выдали её советским войскам. Позднее была выдана и 2-я дивизия, оставшаяся в американской зоне.
    Казачий корпус был сформирован в Италии из эмигрантов ещё первой волны, т.е 20-х годов, имевших гражданство разных стран. В составе командования корпуса было 37 генералов, в том числе Краснов, Шкуро и др., и 2200 офицеров. Узнав о гибели 1-й дивизии РОА, корпус добровольно сдался англичанам, которые обманным путём передали их советским войскам.
    Если поведение американского командования было продиктовано стремлением избежать конфликтов с советской стороной из-за нарушения условий ялтинской конференции, то поведение англичан иначе как подлым названо быть не может. Союзниками было принято требование Сталина о выдаче всех советских граждан, проживавших на территории Советского Союза на момент начала второй мировой войны. В составе же казачьего корпуса вообще не было советских граждан. Из 30 тысяч казаков большинство родилось уже за границей. Поэтому требования ялтинской конференции не распространялись на этих людей.
    После окончания войны на территории европейских стран оказалось порядка 20 миллионов советских граждан: 12 миллионов восточных рабочих и военнопленных; 7 миллионов беженцев и 1 миллион военнослужащих, состоявших на службе в немецких войсках. Вплоть до Потсдамской конференции, проходившей в июле 1945 года, на которой впервые во взаимоотношениях между союзниками возникла некоторая холодность, сотрудники НКВД совершенно беспрепятственно охотились за советскими гражданами, не желавшими возвращаться на Родину. Эмигранты первой волны пытались их спасти, организовали первый лагерь невозвращенцев под Касселем в Германии. В 1947 году правительства США, Австралии, ряда южно-американских стран разрешили бывшим советским гражданам въезд в их страны. Начался массовый отъезд невозвращенцев из Европы, где они по-прежнему не могли чувствовать себя в безопасности.


                ***

    1947 год принято считать началом «холодной» войны, многие страницы которой утаивались от советских граждан с таким же усердием, как и подобные им страницы настоящей войны. Руководители США и Англии только в послевоенном усилении советского влияния в странах Восточной Европы обнаружили признаки советской экспансии. С целью предотвращения её дальнейшего расширения уже в июле 1945 года на Потсдамской конференции Трумэн, сменивший на посту президента США Рузвельта, объявил Сталину о наличии у них атомной бомбы. По-видимому, эти слова не произвели на Сталина впечатления, и в августе 1945 года всему миру была продемонстрирована  разрушительная мощь нового вида оружия. Трудно отыскать иной смысл в бомбардировке Японии, находившейся уже на грани капитуляции, кроме шантажа и угрозы Советскому Союзу.
    Реальное состояние советской экономики было действительно ужасным (разрушены тысячи городов, десятки тысяч деревень сожжены, десятки миллионов человек не имели жилья). Однако Сталин использовал это обстоятельство лишь в качестве повода для категорического отказа от выплат по «лэнд-лизу» (договор по условиям американской помощи). В результате обстановка ухудшилась, т.к. Трумэн в ответ отказался предоставить кредиты. И вот в этих условиях развёртывается программа создания «ракетно-ядерного щита». Кроме того, оказывается экономическая помощь «оккупированным» странам Восточной Европы, инициируется организация национально-освободительного движения в Африке, Юго-восточной Азии, на Ближнем Востоке. По отношению к народу собственной страны, пребывающему в состоянии крайней нищеты, применяется не раз уже испытанное «оружие» - очередной этап террора. Численность заключённых в советских лагерях достигает 17 миллионов – «большая награда за великую победу».
    Под флагом усиления идеологической борьбы проводится целый ряд мероприятий. Во-первых, своеобразному террору подвергается Армия. Каждый подлежавший демобилизации подвергается тщательной проверке. Всех, в чьих  высказываниях устных или письменных удаётся обнаружить «тлетворное» влияние контактов с западными союзниками или, что ещё хуже, с представителями русского зарубежья ожидают вместо демобилизации сроки от 10 лет. По этой причине демобилизация затянулась вплоть до начала 50-х годов.
    Война закончена, прошёл парад победы, теперь уже никто не должен купаться в «лучах славы». Вся слава должна достаться одному Сталину, ибо слава победы – важнейшая составляющая могущества власти. Поэтому всё ближайшее окружение Сталина отодвигается в тень, начиная с Жукова, который в 1946 году освобождается с поста Первого Заместителя Верховного Главнокомандующего.
    Обнаруживаются связи жён Молотова, Калинина, Поскрёбышева, Ворошилова с активистами еврейского антифашистского комитета. Все были арестованы, кроме жены Ворошилова, который в крайне агрессивной форме воспрепятствовал её аресту. Члены же еврейского антифашистского комитета, представленные как «безродные космополиты» были расстреляны. Вслед за процессом  космополитов  развернулось дело «кремлёвских врачей – убийц». В опубликованном списке врачей подавляющее число фамилий были еврейскими. Так готовилась невиданная доселе по своим масштабам акция депортации всего еврейского населения Советского Союза в районы Сибири и Крайнего Севера. Пытаясь представить масштабы этой акции, следует иметь в виду огромное число смешанных браков. Однако у сталинских подручных был накоплен опыт проведения такого рода массовых операций: менее суток потребовалось для вывоза 850 тысяч человек – жителей мусульманских республик Северного Кавказа. Однако внезапная смерть Сталина предотвратила воплощение этого замысла, само существование которого никогда официально не было подтверждено.
    Со смертью Сталина обычно ассоциируются его похороны, унесшие сотни человеческих жизней. Похороны были организованы таким образом, что огромные потоки людей с широких улиц вливались в искусственно образованные более узкие «ворота», созданные из поставленных в несколько рядов грузовых автомобилей. Издалека эти препятствия были не видны, поэтому люди, идущие сзади не снижали скорости движения, создавая напор на идущих впереди. Поток раздавливал людей, не попавших в центр «воронки». Эту трагедию утаить было невозможно, однако о большинстве других мало что известно и до сих пор.
    О волнениях в советских концлагерях, произошедших вслед за смертью Сталина, было написано в книгах Солженицына. О массовых выступлениях в странах Восточной Европы, часто переходивших в вооружённые восстания с захватом власти, книг не написано, во всяком случае, по-русски. Впервые о подобного рода «беспорядках» стало известно лишь в 1956 году уже после ХХ съезда КПСС. «Отдельными беспорядками» было названо восстание в Венгрии. Однако ни о масштабах, а главное, о причинах этих беспорядков ничего не сообщалось.
    Но «беспорядки» начались гораздо раньше. В 1953 году почти одновременно произошли восстания в Восточном Берлине, в советской зоне Германии, в нескольких городах Польши, особо крупные в Варшаве и Кракове, где было введено военное положение. Эти выступления никак не были поддержаны с Запада. И в Польше, и в Германии часть советских солдат отказались стрелять в восставший народ. После подавления этих восстаний воинские подразделения, среди которых были солдаты, отказавшиеся выполнять приказы гебистов, подверглись жестоким репрессиям (одних только расстрелянных было 18 человек). В 1954 году в Западном Берлине поставили памятник «Российским офицерам и солдатам, отказавшимся стрелять в борцов за свободу».
    Вторым сигналом к массовым выступлениям в странах Восточной Европы послужил ХХ съезд партии в 1956 году. В начале июля начались забастовки, захваты тюрем в Чехословакии, затем в Польше и, наконец, в октябре в Венгрии. По всей Чехословакии прокатилась волна массовых арестов, подавивших стремление к свободе на целых 12 лет. В Польше и советские войска, и Польская армия отказались участвовать в подавлении восстания. Народ удалось успокоить без применения силы: министра обороны Рокоссовского отозвали в Москву; власть передали бывшему диссиденту Гомулке. Начался «польский» вариант построения коммунизма.
    Самые значительные события происходили, как было сказано, в Венгрии. Советская пресса сделала максимум возможного, чтобы скрыть правду, т.к. в Венгрии произошла настоящая революция. Началось всё с манифестации 23 октября 1956 года в поддержку польского народа. Эта манифестация с широким участием рабочей и студенческой молодёжи быстро переросла в поголовное восстание, а оно, в свою очередь, в Революцию с политическими требованиями: полная ликвидация коммунистического режима; отмена однопартийной системы; вывод иностранных войск; проведение свободных выборов. Советские войска явно симпатизировали восставшему народу. Со многими венграми у советских солдат и офицеров существовали дружеские отношения. Поэтому 30 октября советские войска были выведены, 4 ноября введены новые, которым ничего не было известно об истинных причинах восстания. Под прикрытием советских войск было сформировано марионеточное правительство Кадара, которое силами венгерского КГБ зверски расправилось с восставшими. Основной причиной неудач явилось отсутствие единого руководства, как следствие этого – несогласованность действий ревкомов в разных городах. Кроме того, в самих ревкомах оказались люди разной политической ориентации, которые часто не могли договориться между собой.
    Венгерская Революция произошла на стыке двух периодов: сталинский закончился; начался хрущёвский, который породил новые надежды.


              Глава 6. Даёшь коммунизм!



    Ровно 15 лет проработал Хрущёв бок о бок со Сталиным, будучи членом Политбюро. Сталин не требовал от своих приближённых – подчинённых глубокого понимания своего замысла. Важнее понимания было для него их поведение. Лучше даже сказать: «правильное» поведение при отсутствии глубокого понимания. Придя к власти, Хрущёв и продемонстрировал своё полное непонимание «сталинского социализма». В этом причины его «совершенно неправильного» поведения. Как уже говорилось, главными в сталинском социализме были власть и могущество власти (социализм – это власть плюс могущество власти). Хрущёв же начал всячески ослаблять тоталитарную власть. Оказалось, что он сохранил представление о социализме даже не на марксовском, а на домарксовском уровне, т.к. Маркс, наверное, всё-таки понимал, что должна существовать какая-то взаимосвязь между достигнутым уровнем развития экономики страны, её богатством и социализмом. Хрущёв этого не понимал. И уж тем более не понимал он, что социализм – это вообще неосуществимая утопия (не понимали этого и Горбачёв, и Ельцин, несмотря на их высшее образование, которого у Хрущёва не было, правда, не было и у Сталина…).
    Сталин приступил к созданию могущества своей власти примерно в сорокалетнем возрасте. Строил он его довольно быстро, но без суеты. Отсутствие суеты очень положительно сказывалось на восприятии народом его продвижения вверх по «лестнице власти». Хрущёв и по характеру был совершенно другой – несдержанный, импульсивный – просто антипод Сталина, и возраст, в котором он пришёл к власти, заставлял его торопиться. В результате всё его поведение, все его поспешные расправы с соперниками привели к падению авторитета власти. К тому же, способствовали формированию, в первую очередь, у интеллигенции совершенно ошибочного представления о характере этой власти. Людям казалось, что Хрущёв вместе с десталинизацией стремится и к деидеологизации, к правде жизни. Более того, им казалось, что он нуждается в их поддержке в борьбе с ложью, в разрушении созданной Сталиным социалистической ирреальности. Всем показалось, что к власти пришёл энергичный, а главное, нормальный, здравомыслящий человек, с которым начнётся возрождение нормальной жизни. Но, как уже не раз здесь говорилось, при социализме не может быть нормальной жизни. Хрущёв же был коммунистом, «насквозь пропитанным» социализмом, и ему хотелось привнести больше социализма в реальную жизнь. Конечно, он и раньше, при Сталине, видел отсутствие социализма в реальной жизни. Но тогда было совсем небезопасно проявлять повышенный интерес к вопросам о причинах такого сильного расхождения между социалистической ирреальностью и действительной реальностью. Теперь же, находясь у руля власти, Хрущёв начал «навёрстывать упущенное», пытаясь успеть построить не только социализм, но и коммунизм («наше поколение будет жить при коммунизме»). Самой крупной жертвой этого самообмана относительно сути хрущёвской эпохи стал, наверное, Пастернак. В сталинские времена он хорошо знал, как надлежит себя вести. Занимаясь то лирикой, то переводами, он пристойно дожил почти до 70 лет. И тут его «прорвало» правдой жизни. Хрущёв же вовсе не был поборником этой правды, которая только и могла, что разрушить социалистическую ирреальность. Ему же хотелось внедрить социализм в реальную жизнь, т.е. совместить ирреальность с реальностью. Помимо Пастернака, многие, особенно молодые, тридцатилетние бросились тоже обнажать правду. Всё это вызвало страшный гнев Хрущёва. Вместо «дружбы с народом» ради построения реального социализма, возникло в обществе противостояние. В демонстрацию открытого проявления этого противостояния превратились похороны в июне 1960 года подвергшегося опале Пастернака. Организованные молодым поколением интеллигенции, названным впоследствии шестидесятниками, эти похороны стали первой политической демонстрацией.
    Многочисленные конфликты Хрущёва с интеллигенцией, переходящие в шумные скандалы, то ли не могли, а возможно, и не хотели скрывать, зато о проходивших по всей стране забастовках, демонстрациях рабочих люди узнавали только из сообщений зарубежного радио. Особенно крупные беспорядки произошли в октябре 1959 года в Темир-Тау, Казахстане. Так же, как в своё время в Венгрии местные воинские подразделения отказывались участвовать в «усмирении» народа. Тогда были вызваны спецотряды КГБ из других областей. Было много убитых, раненых, многие и гражданские, и военные были арестованы.
    Успехи, достигнутые в создании ракетно-ядерного оружия, создали временное превосходство СССР над Америкой в гонке вооружений. Хрущёв почувствовал себя более уверенно, начал воображать себя диктатором, но действия его носили неадекватный и импульсивный характер: то он инициирует массовую кампанию по борьбе с тунеядством (одной из жертв становится И. Бродский), то приказывает с необыкновенной жестокостью подавить выступление рабочих в Новочеркасске в 1962 году. Также непоследовательно выступает он на международной арене: вслед за мирными инициативами вызывающее выступление в ООН, установка ракет на Кубе. Подобное поведение главы государства вело лишь к падению авторитета власти как внутри страны, так и за границей, в первую очередь, в странах Восточной Европы. Общество при этом демонстрировало отсутствие страха перед властью. В то время, когда представители власти, дискредитированные перед народом, чувствовали себя не вполне уверенно, требовалось проявлять большую настойчивость, чтобы заставить их действовать активно.
    Всё это способствовало зарождению в стране на рубеже 50-60-х годов второго полюса, в виде противостоящей власти общественности. И хотя численность «этой» общественности оставалась смехотворно малой по сравнению с численностью властных структур (КГБ, МВД, Армия), сам факт её существования служил помехой к возрождению в народе прежнего страха перед властью.
    Однако гораздо более существенным фактором стала произошедшая перемена в массовом сознании, особенно молодёжи. В годы вынужденной хрущёвской «оттепели», когда произошло неслыханное падение авторитета власти (оно сравнимо, наверное, только с предреволюционным в 1917 году), сформировалось поколение, свободное от веры в  вымышленную идеологическую реальность – ирреальность. Многие, цинично демонстрируя веру в эту ирреальность с целью «карьерного» продвижения, на самом деле интересовались лишь действительной реальностью. Занимая со временем разные посты в иерархии власти, они с большим пониманием, чем их предшественники, стали относиться к бытовым интересам народа.
    Так началось строительство практического социализма: вслед за массовым жилищным строительством начался массовый выпуск автомобилей, раздача садовых участков и т.д. Таким образом, власть откликнулась на потребительские запросы населения и сделала вторую ошибку, подтвердив тем самым непреходящую важность существования для человека истинной реальности. Это стало поворотным моментом, начиная с которого, идеологическая реальность-ирреальность перестаёт восприниматься серьёзно. Произошедшее изменение в общественном сознании инициировало, в свою очередь, многие процессы, начавшиеся как в хозяйственной, так и в культурной областях жизни страны. Процессы, оказавшиеся необратимыми, привели, в конце концов, к распаду советской империи, т.е. поворот от сталинского вымышленного социализма к попытке построения реального социализма стал началом его конца вообще. Причём в этом процессе разрушения участвовали и сама власть, и народ.
    По-видимому, Хрущёв всё-таки искренне верил в то, что целью Сталина действительно было построение социализма. Так как всех сомневающихся Сталин пытался выявить и ликвидировать. Верил он и в то, что «перекос» в сторону военной промышленности возник в силу обстоятельств (вражеское окружение), а не изначально по замыслу  Сталина, как создание могущества власти (этим он намеривался «свой» социализм, в основном, и ограничить). То, что при нём исполняло роль социалистического сектора производства, предназначалось для удовлетворения самых необходимых потребностей самой же военной промышленности и людей, в ней занятых. При этом,  значительной части населения была предоставлена возможность кормиться самостоятельно (приусадебные участки, подсобные хозяйства, колхозные рынки, кустари).
    Хрущёв решил, не снижая темпов, продолжать развитие военной промышленности и одновременно довести тот недоразвитый при Сталине социалистический сектор до уровня, при котором он смог бы удовлетворить потребности всего населения. Это дало бы возможность покончить с неэффективным приусадебным хозяйством, а заодно и с кустарями. Неизвестно, к чему бы мы пришли, начни Хрущёв выполнять этот план в представленной выше последовательности. Однако, как уже отмечалось, Хрущёв был очень торопливым, суетливым и, возможно, принял желаемое за уже осуществлённое.  Поэтому план свой он начал реализовывать с последней его фазы – с ликвидации не только приусадебных участков, подсобных хозяйств, но и самих деревень и т.д.
    Короче говоря, Хрущёв «замахнулся» на предоставленную народу в своё время Сталиным  возможность кормить себя своим трудом. При этом Хрущёв, веря в социализм, не понимая, что он не в состоянии по природе своей обеспечить всех, лишил огромную часть населения страны возможности трудиться легально. Но и уничтожать их он тоже не собирался. Возникшая ситуация подтолкнула людей к занятиям нелегальным, к уходу в подполье, к усилению воровства. Позднее это превратится в «теневую» экономику. Пока же, главным образом, воровство ослабляло тот доставшийся Хрущёву после Сталина и без того хилый социалистический сектор производства.
    Если бы все многочисленные эксперименты Хрущёва по реорганизации социализма не вышли бы за рамки хозяйственной сферы, т.е. не затронули партийной структуры, я думаю, что его бы не свергли. Но Хрущёв посягнул ещё и на монолитность партии, породил на местах двоевластие, соперничество, расколов обкомы на промышленные и сельскохозяйственные. Это уже ослабляло святая святых, саму партийную власть. Этого партия допустить не могла, и Хрущёва свергли.
    В период хрущёвского правления зародилось ещё одно явление, которое нельзя назвать прямым следствием какого-нибудь одного из его, как принято было считать, неудачных экспериментов. К тому же это явление, помимо того, что вообще относилось к области совершенно закрытой, строго охранявшейся, ещё и само по себе оставалось не столь проявленным даже внутри этой области. Однако по силе своего воздействия на все сферы деятельности государства должно быть отнесено к одному из основных и определяющих. И действительно, именно оно, став непосильным бременем, определило конечную судьбу Советского Союза.
    В результате произошедшего при Хрущёве ослабления власти, падения её авторитета и возникавшего в связи с этим время от времени сомнения в её (власти) дееспособности, началось отделение «могущества» власти от самой власти. Это «могущество», бывшее при Сталине всего лишь атрибутом власти, его опорой, т.е. объектом, стало играть роль субъекта, причём незаметно, в первую очередь, для самого Хрущёва. Более того, Хрущёв поначалу пытался, подобно Сталину, по-хозяйски им манипулировать, например, чуть совсем не загубил военную авиацию, отдав предпочтение ракетам. Но это лишь подстегнуло технократию перейти к более активным действиям.
    Роль военных в свержении Хрущёва так и осталась в тени. Но ни у одного здравомыслящего человека не может возникнуть сомнение относительно того, что не могли организаторы этой акции обойтись без консультаций с военными, как минимум, без зондирования военных кругов. Отношение авиации – этой армейской элиты к хрущёвскому волюнтаризму и, стало быть, к нему самому не трудно себе представить. Но с авиацией в армии была связана масса других вспомогательных, обслуживающих, учебных подразделений.
    Но, хотя роль «военного» фактора в свержении Хрущёва так и не стала предметом общественного обсуждения, процессы, происходившие в то время в армии, были более открытыми по сравнению с процессами в военной промышленности. В порядке самосохранения по инициативе и под давлением военной технократии при ЦК КПСС создаётся ВПК – военно-промышленная комиссия. Понятно, что между этим совершенно конкретным и чисто бюрократическим подразделением при ЦК КПСС не было и не могло быть никакого тождества с абсолютно абстрактным понятием американского Военно-Промышленного Комплекса (ВПК). Однако в народном сознании это тождество прочно закрепилось на многие годы.
    ВПК сначала осторожно, а затем всё настойчивее и решительнее начинает лоббировать интересы военной промышленности. Росту могущества военной технократии в значительной степени способствует ослабление власти партийной бюрократии вслед за утратой ею истинной веры в идеологию. В конечном счёте, технократия превращается в мощную политическую силу, формирует второй полюс власти, а её представитель (Кириленко) становится фактически вторым человеком в партии. Значительность произошедших изменений подтверждается официальными партийными документами как признание возрастающей роли советской интеллигенции. Динамизм, активность военной технократии вынуждает партийную бюрократию всё более играть роль сдерживающего, консервативного фактора. Тем не менее, экспансионистские устремления технократии, преодолев сопротивление партийной бюрократии, становятся определяющими как во внутренней, так и во внешней политике Советского Союза. Под давлением технократии принимается в 1966 году новая Программа индустриализации, основная цель которой – заложить промышленную основу мировой коммунистической системы. Одновременно разрабатывалась концепция создания новой демографической  базы – советского народа. Это было вызвано тем, что по абсолютной величине нерусское население Советского Союза существенно превысило численность русских, до сих пор служивших такой демографической основой. Но, главное, что русский народ в отличие от ряда других народов, в первую очередь, мусульманских, понесших в процентном отношении ещё большие потери, чем русские, не сумел восстановить свою демографическую базу. Основной причиной этого было резкое падение рождаемости из-за массовой урбанизации, миграции населения, распада традиционной русской семьи и т.д.
    Все программы периода 60-70-х годов отличались своей совершенно потрясающей грандиозностью. Решение этой демографической проблемы тоже вылилось, в конечном счёте, в столь же грандиозную программу интеграции и формирования однородного социалистического общества. Причём эта программа включала в себя и реализацию советской экспансии, т.е. не ограничивалась рамками Советского Союза. В пределах же Союза предусматривалось создание единого советского народа при полном игнорировании всех социальных и этнических различий между нациями, посредством «отсечения» национальных диаспор, устранения различий между городом и деревней. Для реализации последнего планировалось полное уничтожение деревни (десятки тысяч успели уничтожить), переселение крестьян в посёлки городского типа с пятиэтажными домами. Кроме того, за счёт сверхиндустриализации сельского хозяйства, создания агропромышленных предприятий предполагалось высвободить массу сельского населения для использования его в программе индустриализации.
    Подобно сближению с последующим слиянием наций внутри Советского Союза предполагалось осуществить такое же сближение на принципах пролетарского интернационализма сначала социалистического мира, а затем распространить это на весь мир. Как ни странно, внешнеполитические успехи Советского Союза превзошли его успехи в реализации внутренних программ. Этому, в значительной мере, способствовало растущее влияние коммунистических партий во многих странах западной Европы, в первую очередь, в Италии и Франции. В итоге в сферу советской внешней экспансии оказались втянутыми, помимо традиционно присутствовавших там стран Восточной Европы, огромные регионы юго-восточной Азии, Латинской Америки, Африки.
    Внутренняя же программа создания основы мировой коммунистической системы зашла в тупик, потерпела полный крах. Провалилась брежневская программа национальной интеграции. Все попытки заменить языковую, культурную, а применительно к мусульманским народам ещё и религиозную самобытность в качестве основы национального чувства на государственную принадлежность, т.е. гражданство, подобно странам Западной Европы и США, не только не увенчались успехом, но ещё и усилили скрытую ненависть к русским. Таким образом, Советскому Союзу как государству не удалось создать ни новую нацию, ни новый тип устойчивого, наднационального федеративного сверхгосударства. Последствия же программы индустриализации оказались просто катастрофическими. Огромнейшие капиталовложения не только привели страну к экономическому кризису, но и поставили ещё живую природу на грань уничтожения. Позднее эти методы хозяйствования, названные экстенсивными, были осуждены партией (как всегда оставшейся невиновной). Что же касается сельского хозяйства, то на этот раз его удалось наконец-то подорвать окончательно. С ликвидацией малых деревень было фактически уничтожено и крестьянство с его приусадебными хозяйствами, кормившими треть населения страны. Невосполнимый урон понёс и социалистический сектор сельского хозяйства: миллионы квадратных метров пахотной земли были безвозвратно загублены в результате бездумной мелиорации и химизации; огромные площади были выведены из сельскохозяйственного оборота из-за отсутствия дорог. Общий итог – потеря способности прокормить население своей страны без закупки продовольствия за границей, которое оплачивалось за счёт иностранных кредитов. Памятником той эпохи  стала не только навсегда обезображенная природа, но и нескончаемый долг Советского союза, унаследованный после его распада Россией.
    Однако до распада ещё было далеко, несмотря на то, что произошёл он гораздо раньше, чем себе это мог кто-нибудь представить. Многие помнят, как Горбачёв уже после его отстранения от власти не уставал повторять, что при желании мог бы «процарствовать» ещё минимум 25 лет. Это говорит не о каких-то скрытых резервах Советского Союза, а лишь о незнании руководством страны её истинного положения.
    Говоря о начале хрущёвско-брежневской эры,  уже подчёркивалось, что ни Хрущёв, ни тем более Брежнев не намеривались разрушить социалистическую ирреальность. Они только хотели в реальную действительность привнести побольше социализма (в то время, как он там вообще отсутствовал полностью с точки зрения обещанного людям улучшения их жизни). Руководили же они этим процессом с высоты своего «божественного» Олимпа, имея при этом совершенно искажённое понимание о той самой реальности, которая подвергалась гигантским и столь кошмарным преобразованиям. Характеристика их поведения кажется неправдоподобной, ибо трудно представить себе, каким изменениям подвергается психика человека, десятками лет живущего в вымышленном мире. Что уж говорить об этих «небожителях», если даже простые люди возопили, когда они, вместо информации о социалистической ирреальности, вдруг получили информацию о действительной реальности, которую стали воспринимать как «чернуху».
    Социализм за всё время своего существования не подвергся никаким изменениям, т.к. оставался на самом деле неосуществимым, вымышленным. Все попытки социалистического преобразования реальной жизни неизменно вели к её уничтожению. Столь длительное, на протяжении 75 лет, «социалистическое воздействие» могла выдержать только очень большая страна. Какой-нибудь Камбоджи хватило бы лишь нескольких лет.
    Интерес к Советскому Союзу как к государству, построившему социализм, создавшему новое, передовое, высокоорганизованное общество, возник на Западе в период мирового экономического кризиса. С тех пор практически все - от политиков и  государственных деятелей до туристов – совершенно серьёзно воспринимали ту информацию о социализме, которая оказывалась в их распоряжении, включая экономику, культуру, науку, спорт, общественные институты и прочее. Хотя началось сознательное формирование социалистической ирреальности практически одновременно с проявлением интереса к Советскому Союзу со стороны Запада, по человеческим меркам эти события не могут быть признаны каким-то образом взаимосвязанными. Вовсе не интересом Западной общественности к первой в мире стране социализма инициировался и стимулировался этот грандиозный процесс создания вымышленной реальности. Её возникновение, как уже отмечалось, было продиктовано внутренней логикой развития всего исторического процесса, которая требовала либо признания невозможности построения социализма вообще как утопии (что, несомненно, было бы тогда никем не понято и воспринято как недееспособность признающегося в этом), либо продолжения его «успешного» строительства, но уже в ирреальном мире. В реальном же мире следовало лишь крепить могущество власти – опоры террора, который, в свою очередь, стал бы единственным и вместе с тем эффективным инструментом внедрения этой вымышленной реальности в сознание людей. И хотя  террор  предназначался и был  эффективен как средство внутренней политики Советского государства, ложь о якобы уже существующем социализме успешно распространялась по всему миру. «Благая весть» о социализме воспринималась, без всякого сомнения, как информация о чём-то реально существующем. Сплошь вымышленные, лживые параметры, характеризующие жизнь в условиях социализма исследовались и сопоставлялись с аналогичными параметрами «старого» мира. Это признание мира социализма реально существующим оказалось для всего остального международного сообщества вовсе не таким уж безобидным, как это могло бы показаться. Оно способствовало значительному духовному ослаблению старого мира, которое стало особенно заметным в середине – второй половине 70-х годов 20 столетия. Именно на этот период пришёлся пик подъёма международного рабочего и коммунистического движения. Приход к власти социалистов в ряде крупнейших стран Западной Европы сопровождался проведением широкой национализации, т.е. не отдельных предприятий, а целых отраслей. Повсеместно в результате национализации стоимость продукции этих отраслей резко возрастала, товары и услуги становились неконкурентоспособными. Порою целые отрасли становились убыточными, и их приходилось закрывать. Примером могла бы служить угледобывающая промышленность Англии, полностью закрытая с приходом к власти консерваторов во главе с Тэтчер.
    Публиковавшиеся в Советском Союзе статистические данные поражали воображение западных специалистов, которые воспринимали их совершенно буквально, в то время как эти данные вообще не были связаны с реальным производством. Публиковались не показатели реального производства, которых вообще никто не знал, а планируемые данные, целиком и полностью относившиеся к экономике-фикции, существовавшей независимо от реальной экономики. Все характеристики этой вымышленной экономики должны были соответствовать условию, что социализм уже существует. Потому никогда и нигде не появлялись сообщения о таких явлениях, как нищета, массовая преступность, наркомания, забастовки, несчастные случаи на производстве и др., которые были признаны порождением капитализма и считались несовместимыми с природой социалистического общества. Часто удавалось скрыть сведения об авиационных и железнодорожных катастрофах. Длительное время скрывали правду даже о катастрофе глобального масштаба на Чернобыльской АЭС, несмотря на то, что отсутствие этой информации наносило вред здоровью людей огромного региона.
    В рамках брежневской программы индустриализации на рубеже 60-70-х годов началось массовое внедрение вычислительной техники, создание автоматизированных систем управления производством (АСУП). К этому периоду, по-видимому, относится начало массового осознания факта существования двух независимых друг от друга реальностей: действительной и фиктивной. Масса людей, до того бывшая далёкой от непосредственного участия в формировании социалистической ирреальности, тут вдруг оказалась втянутой в этот процесс. Сотрудники многочисленных НИИ и КБ, производственники – все, кто участвовал в создании, внедрении и эксплуатации этих АСУП, получили возможность увидеть и при желании понять, каким образом создаётся, в данном случае, фиктивная экономика. Вычислительные центры АСУП обрабатывали огромные массивы информации, преобразуя её к виду, удобному для восприятия различных категорий пользователей. При этом данные в АСУП поступали не с производственного оборудования, а вводились операторами АСУП, при необходимости могли корректироваться, т.е. вместо реальной производственной обстановки в АСУП формировалась фиктивная. Таким образом, поддерживалось соответствие между планируемыми показателями (нисходящая линия) и отчётными данными (восходящая линия).
    Хрущёв, оставаясь в душе всё-таки в значительной мере наивным коммунистом, продолжая искренне верить в социализм, попытался его привнести в действительную реальность, сблизить её с социалистической ирреальностью. Тем самым он привлёк внимание, в первую очередь, творческой интеллигенции к самому факту существования действительной реальности, в которой социализма вовсе и не было. В ответ на это творческая интеллигенция, совершенно неправильно понявшая Хрущёва, начала с энтузиазмом разрабатывать тему отсутствия социализма в реальной жизни. Хрущёв был этим искренне разочарован, а интеллигенция была подвергнута нападкам и гонениям. Причём, часто дело не ограничивалось участием партийных, идеологических работников, подключались и правоохранительные органы.
    Непонятную многим современникам силу брежневского режима составило отсутствие веры. Бессмысленным стало требовать от людей неистовой веры в социализм после того, как само партийное руководство привлекло внимание масс к его отсутствию в реальной жизни. Однако запрет говорить об этом, наложенный ещё Хрущёвым, не только не был снят при Брежневе, но, наоборот, усилился. На страже исполнения этого запрета теперь бок о бок стояли вместе правоохранительные органы и карательная медицина. Таким образом, человеку позволили при желании освободить его внутренний мир от веры в коммунизм, но одновременно с этим потребовали внешнего соблюдения «правил игры». Это отключение внутреннего мира от системы придало ей видимость спокойствия и стабильности.
    Может показаться странной и надуманной связь между действовавшим в брежневскую эпоху требованием «соблюдения правил игры» и массовым приходом во власть людей, занимавшихся в молодые годы спортом почти на профессиональном уровне. Как видно им воспринять реальную жизнь как игру с чётким соблюдением правил, установленных над ними стоящим руководством, чьё место они со временем мечтали занять, было легче по сравнению с людьми, к спорту равнодушными. Именно такие, к спорту более равнодушные, чем к реальной жизни, оказывались среди диссидентов, правозащитников.
    Вопреки ожиданиям отношение брежневского режима к тем представителям интеллигенции, которые решили, что идеологию уже можно отнести к пережиткам прошлого, стало просто нетерпимым. Идеология по-прежнему оставалась сутью режима и к людям, которые демонстративно не хотели считаться с этим, не понимали этого, широко стали применять методы принудительного психиатрического лечения. Заменой тюремно-лагерного воспитательного процесса лечебным в специальных психиатрических больницах достигались одновременно две цели: усиление мер воздействия и упрощение процедуры «вынесения приговора». Применение мер психотропного воздействия к обычному человеку превращало его в неизлечимого идиота. Лишь немногим людям с необыкновенно сильной волей удалось каким-то образом сохранить психическое здоровье, разрушив при этом физическое. Что же касается достижения великой цели, то для вынесения «приговора» в этом случае не требовалось присутствия не только адвоката, но и самого «подсудимого», признанного психически невменяемым.
    Люди с «крепкой волей» заслуживают больше, чем нескольких строк и, слава Богу, что судьба их не осталась безвестной, а нашла отражение в книгах, написанных ими самими или о них. Поэтому здесь можно действительно ограничиться лишь несколькими строчками, чтобы просто обратить внимание на особо изощренные элементы функционирования той системы, в которую они попадали. Тех, кому удавалось покинуть «лечебное» учреждение, сохранив свою психику здоровой или, по крайней мере, относительно здоровой, ставили на диспансерный учёт. Единственной возможностью избежать повторного курса «лечения» был полный отказ от участия в общественной жизни (или от жизни вообще). Один из немногих способов реализации этой возможности состоял в эмиграции. Однако далеко не всем он был доступен. Некоторые (например, В. Новодворская) были принципиально против эмиграции. Таких ждало повторное «лечение». Причём основанием для него служило всего лишь заключение диспансера об «обострении болезни», которое выдавалось по запросу или просьбе, или рекомендации милиции, чаще КГБ. При этом, согласно каким-то, естественно неписаным правилам, срок повторного «лечения» не мог быть короче предшествовавшего. Короче, выдержать такое могли единицы.
    Диссидентское и правозащитное движение в Советском Союзе вообще было малочисленным, несмотря на то, что склонность к преувеличению существовала как у самих диссидентов, так и у тех, кто с ними боролся, т.е., в первую очередь, КГБ. Ещё иностранные корреспонденты поддерживали и усиливали это представление о возникшем в СССР противостоянии с властью.
    Но вот как раз этого-то противостояния с властью, которого не было, возможно и не хватало, чтобы обрести поддержку в народе, чтобы объединить и направить смутное недовольство народа в какое-то русло. Ничего этого, к сожалению, не было. Независимая, как считалось, от власти общественность на самом деле была независима, оторвана от народа. Среди этой общественности были такие крупные личности, как Сахаров и Солженицын, были поэты, писатели, театральные деятели, даже православные проповедники. Возникли нелегальные издания, причём всех возможных направлений. Но всё оставалось малодоступным и малоизвестным широким массам народа. Главное, что отличало деятельность этой общественности, - это полное отсутствие политической составляющей: все они оставались приверженцами социализма, коммунизма, не намеривались свергать существующий режим, а только хотели его улучшить, очистить от плохих начальников, заевшихся бюрократов, боролись с отдельными конкретными правонарушениями. Поэтому-то их интеллигентская «возня» и не затрагивала тех глубинных струн народного недовольства, которое проявлялось в пьянствах, преступности, антисемитизме, шовинизме и т.д. Исключение составляла до сих пор остающаяся одиозной В. Новодворская. Её деятельность носила открыто выраженную антикоммунистическую направленность. Она призывала к свержению незаконной власти коммунистов и продолжению февральской 1917 года революции. И все, такие разные, «разношёрстные» представители этой, так называемой, независимой общественности одинаково опасались опорочить себя связью с В. Новодворской и несколькими её сторонниками. По оценке самой В. Новодворской деятельность советских диссидентов лишь способствовала укреплению КГБ, оправдывала его существование. Разбудить же народ советским диссидентам, в отличие, скажем, от польских, не удалось – народ крепко спал. Мне же кажется, что причина состояла не в том, что народ крепко спал (или не только в том). Подтверждением могут служить хотя бы такие факты: необыкновенная активность, проявленная народом во второй половине 1980-х годов, с одной стороны, и практически полная невостребованность диссидентов в новой постсоветской России, с другой стороны.
    Странная вообще проявляется связь российской интеллигенции со своим народом. Никто от декабристов до большевиков широкой народной поддержки не имел. Большевики такую поддержку получили, ею воспользовались, народ обманули, колонизировали собственную страну, подавляющее большинство людей честных, самостоятельно мыслящих ликвидировали, остальных обманули вторично, перевоплотившись в демократов. Народ же, окончательно запутавшись, раскололся на две почти равные половины, одна из которых поддерживает ортодоксальных коммунистов, другая – новых, «перекрасившихся».
    Однако возникновению новой постсоветской России предшествовало ещё много событий. В 1970-е годы советская экспансия достигла максимального размаха. КПСС оказывает большую материальную помощь и идеологическую поддержку зарубежным компартиям. В результате, компартии Италии и Франции оказываются в непосредственной близости от власти. Причём, власть могла перейти к ним совершенно законным, демократическим путём. Советскому Союзу удалось очень «успешно» спровоцировать антиизраильскую активность арабских стран, вручив им флаг борцов с новым видом расизма – израильским сионизмом. Таким он был признан ООН под давлением Советского Союза и попустительстве европейских стран. Эта антиизраильская позиция, которая возникла более четверти века назад и продолжается поныне, способствовала становлению, укреплению, расширению арабо-мусульманского терроризма, превратившегося, наконец, в глобальный, международный. Однако этого Советскому Союзу оказалось недостаточно – «подожгли» исламский мир с другой стороны, со стороны Средней Азии, организовав вторжение в Афганистан. Однако эту авантюру уже никоим образом нельзя признать успешной для Советского Союза. Западному миру всё-таки удалось найти в себе здоровые внутренние силы, которые смогли переломить застарелую интеллигентность – гуманистическую тенденцию к поддержке Советского Союза.  По инициативе новых лидеров США и Англии, Р. Рейгана и М. Тэтчер, возникло жёсткое противостояние, вылившееся в настоящую блокаду Советского Союза, которая, в конечном счёте, привела к падению этой «империи зла». Как видно в бесконечном поединке сил Добра и Зла, подошло время поменять одно зло на другое: псевдокоммунистическое, наднациональное, атеистическое на псевдоисламское, панмусульманское.
    В последней четверти 19 века христианский мир подвергся расколу на социалистов, приверженцев коллективистской идеологии, и либералов, мировоззренческую основу которых составлял индивидуализм. Примерно сто лет потребовалось на то, чтобы эта трещина начала затягиваться. Но почти одновременно с этим стала шириться и углубляться пропасть между христианским миром и миром исламским. Целиком ли укладывается это явление в те рамки борьбы сил Добра и Зла, которые были обозначены выше? Всё ли так просто? Коммунисты-коллективисты, подготовив себе смену в виде других коллективистов – исламистов, уступили им арену борьбы. Не удалось одним расколоть, погубить христианский мир изнутри, за дело взялись другие, но цель осталась прежней. Может быть действительно существуют какие-то причины, поддерживающие это постоянство цели.
    Подобно тому, как христианство создало видимость духовности в языческом мире, не затронув его сущности, коммунизм создал вымышленную ирреальность на социально-бытовом уровне, тоже не будучи в состоянии изменить действительную реальность. Идолопоклонство в языческом мире, таким образом, не только не было преодолено, но, наоборот, достигло такого могущества, которое придвинуло мир вплотную к очередной глобальной катастрофе. Если постараться беспристрастно взглянуть на мир с точки зрения его «религиозной окраски», то можно обнаружить следующую картину: непрерывно растущее идолопоклонство под прикрытием христианской и многих индуистских религий; иудаизм по-прежнему остающийся непопулярной религией одного малочисленного народа и, наконец, ислам. Этот беглый взгляд наводит на мысль о том, что, возможно, где-то в глубинах ислама вызрело понимание того, что теперь именно на ислам ложится миссия освобождения мира от идолопоклонства. Итак, дикий, фанатичный, необузданный ислам против просвещённого языческого идолопоклонства. Как говорится «хрен редьки не слаще».
    При рассмотрении практического социализма в бывшем Советском Союзе, отмечалось, в качестве его особенности, отсутствие конкуренции. При этом имелась в виду экономика, где этой особенностью обуславливалось низкое качество выпускавшихся товаров и производимых услуг. Но в этих условиях стало возможным отсутствие конкуренции и в другой, исключительно человеческой области.
    В Советском Союзе более других ценились такие качества, как преданность начальству, умение восхвалять его, желание информировать его обо всём происходящем (т.е. попросту, доносить), умение поступать вопреки здравому смыслу. Все эти качества были несовместимы с умом, смелостью, человеческим достоинством. Если на Западе подобные люди в условиях конкурентной борьбы проигрывали более честным, более талантливым, короче, более достойным, то в Советском союзе происходило всё наоборот. В результате сформировалось общество, в котором бездарности эксплуатировали талантливых и способных, паразитировали за их счёт. По оценке таких людей, конечно же, нет и не может быть ничего лучше социализма. Только при социализме могли существовать невежды-академики (вроде упоминавшихся здесь Митина и Лысенко), бестолковые инженеры (причём, количество которых превышало инженерное сообщество всех развитых стран мира вместе взятых), такого же уровня врачи и т.д. Только социализм мог предоставить этим людям такие прекрасные  возможности для социального продвижения. К числу таких возможностей относились и расстрелы, ибо расстрел одного руководителя открывал перспективу десятку подчинённых. Поэтому преданность и доносительство уживались бок о бок и укоренялись в характере советского человека. И ничего, что, в конечном счёте, это вело к всеобщему обнищанию, т.к. главной была не абсолютная мера, а относительная; главное не то, чем ты обладаешь, а то, что твой подчинённый эти обладать не может.
    Другой особенностью социализма, которой он любил бахвалиться, было отсутствие безработицы. Однако на самом деле безработица в Советском союзе существовала, но в скрытой форме, т.е. нищенская оплата труда позволяла считаться «работающими» целой армии людей, практически ничего не делавших. Таким образом, с человека было впервые снято древнее проклятие: «Трудиться в поте лица своего». Для людей же трудолюбивых, способных, талантливых, привыкших обо всём иметь собственное суждение, более всего ценивших свободу быть самим собой, социализм был ненавистен, ненавистной осталась и память о нём.
    Развал Советского Союза, а вместе с ним и крах всей мировой социалистической системы (несмотря на то, что в ряде стран сохранился коммунистический режим) были обусловлены «благоприятным» сочетанием как внутренних, так и внешних факторов. Объявленная по инициативе новых западных лидеров блокада Советскому Союзу обострила все его внутренние противоречия. Столь неэффективная, расточительная, низкопроизводительная экономика Советского Союза могла существовать только при постоянной помощи со стороны западных стран, которая оказывалась, исходя из соображения «как бы не было хуже». Когда же «плохой» политик Рейган не посчитал нужным руководствоваться этим, лишённым всякого здравого смысла, доводом и США заняли крайне жёсткую позицию по отношению к Советскому Союзу,  которую поддержали другие западные страны, в первую очередь, Великобритания, то советские лидеры вынуждены были начать поиск каких-то путей повышения эффективности своей экономики. Но для этого, конечно, среди руководства должен был оказаться человек, готовый к восприятию хоть каких-то перемен. И такой человек не просто нашёлся, но и сумел занять первое место в иерархии власти. К сожалению, Горбачёв, будучи не просто коммунистом, но ещё и до «мозга костей» пропитанным социалистической идеологией, не мог даже мысли допустить о демонтаже социализма. Подобно Хрущёву, Горбачёв мог думать только в направлении улучшения социализма. Ни в коей мере не могло быть воспринято им понимание утопичности и нереформируемости социализма. Но в то же время он видел, что любые его инициативы ведут если не к разрушению, то, по крайней мере, к ослаблению социалистического режима. Поэтому он вскоре избрал тактику поведения, при которой все обещанные перемены ограничивались бы только разговорами о них. Такая тактика имела свою внутреннюю логику, была естественным развитием и продолжением вымышленного социализма, дополняя его воображаемыми переменами, преследующими, якобы, цель его улучшения.
    Но тут на Олимпе появился Ельцин, в котором не просто сочетались два таких качества, как наивная вера в идеалы коммунизма и склонность к борьбе, но к тому же эти качества были доведены до предела. Если для Горбачёва, принявшего вымышленный социализм, целиком в него погруженного, мысль о воображаемых переменах этого социализма казалась совершенно естественной, то Ельцин её воспринять не мог и не хотел. Ему ещё сильней, чем в своё время Хрущёву, хотелось видеть больше социализма в в действительной реальности. В отличие от Горбачёва в Ельцине производственника было больше, чем партийного функционера, и поэтому действительная реальность, а не вымышленная ирреальность, была ещё ближе и понятней. Поэтому Ельцин не мог, как всё остальное окружение Горбачёва, смириться с таким положением, когда разговорами о переменах старались сами эти перемены не допустить. Ельцин не только не понимал, что любые перемены, реформы приведут к разрушению социализма, но и был готов, ради изменения действительной реальности к лучшему, принести в жертву вымышленный, идеологический социализм.
    Только борьба Ельцина, начатая им против партократии, смогла пробудить, активизировать дремавшее в народе недовольство режимом, а главное, собственной жизнью и придать ему форму политической борьбы. К сожалению, ни сам Ельцин не был сознательным антикоммунистом, ни в его окружении не было и не могло быть таких людей. В верхний слой советского общества – необщества (а людям из другого слоя не было доступа к Ельцину) могли проникнуть только люди, принимавшие социалистическую ирреальность, и потому умевшие в действительной реальности не столько делать, сколько говорить. Дела же все перепоручили хозяйственникам, коммунистам и гебистам, которые и сформировали облик новой России.
    И всё же было бы не совсем правильным приписать только Ельцину всю заслугу в том небывалом подъёме активности народа, который по времени действительно совпал с началом не столько ельцинской борьбы, сколько борьбы с Ельциным. В конце 80-х годов, помимо начавшейся (на пленуме ЦК КПСС 1987 года) борьбы с Ельциным, которая, следует отметить, не была очень шумной, происходили в общественной жизни и другие процессы, повлиявшие на рост активности народа (в основном, конечно, это была интеллигенция). При попустительстве (трудно это назвать как-то иначе) Горбачёва практически одновременно и в партии, и в экономике произошли события, которые, как бы, с  двух сторон «встряхнули» общество. В партии – это создание (точнее только разговоры об этом) «демократической платформы в КПСС»; а в экономике – это выборы Советов Трудовых Коллективов (СТК), проведение которых происходило согласно вновь принятому закону о предприятиях. Несмотря на то, что оба этих процесса сами по себе не имели сколько-нибудь значительного продолжения, косвенное их влияние трудно переоценить. 
    Как известно, в бывшем Советском Союзе практически всё общество было «пронизано» партийными ячейками, которые существовали как по месту работы, так и по месту жительства (для пенсионеров и инвалидов). Поэтому беседами о начавшейся демократизации в партии были охвачены очень многие. И хотя вскоре под давлением правого консервативного крыла в партии было принято постановление, осудившее эти попытки раскола партии, «процесс» как говорили тогда, пошёл и вылился в создание общественно-политического движения «Демократическая Россия».
    Деятельность СТК тоже вскоре оказалась под контролем администрации. Тем не менее, она сильно поспособствовала раскрепощению пассивной части населения. Многие из них влились в «Демократическую  Россию» именно благодаря участию в СТК.
    Таким образом, компартия и в создании «Демократической России», так же, как и во всём остальном, сыграла свою руководящую роль. И к тому моменту, когда противостояние Ельцина с партаппаратом вылилось в формы предвыборной борьбы 1989 года, он уже имел могущественную поддержку в лице «Демократической России», которая собирала многосоттысячные митинги, а чуть позднее, в период кампании по выборам президента России, организовала столь же массовый сбор подписей, необходимых для выдвижения в кандидаты на этот пост.
    На периферии предпринимались попытки подавить эти выступления. При этом была пролита кровь и в Баку, и в Тбилиси, и в Вильнюсе и в других городах. И, тем не менее, несмотря на  кощунство подобных рассуждений, эти попытки следует признать робкими и нерешительными, что, скорее всего, было вызвано всё-таки отсутствием прямого приказа Горбачёва на проведение этих акций. Горбачёв не мог быть диктатором, не мог допустить массовых жертв. Это подтверждается хотя бы выбором людей с «трясущимися» руками, которыми он себя окружил. Среди них не было ни одного даже отдалённо напоминавшего Жукова. Поэтому обвинения последнего Генсека КПСС в кровожадности, жестокости, конечно же, бездоказательны и очень напоминают обвинения в том же самом последнего русского царя Николая II.
    Несправедливы и обвинения Горбачёва в преднамеренном развале Советского Союза. Все существовавшие в тот период течения, от самых демократических, до самых консервативных, носили явно выраженный изоляционистский характер. Это проявлялось даже в их названии, например, та же «Демократическая Россия». Ещё активнее эти центробежные силы были в республиках Закавказья, Средней Азии, не говоря уже о республиках Балтии. Повсюду местная национальная элита хотела обрести партийную и государственную независимость.
    Этот, в общем-то, прогрессивный на тот момент процесс был поддержан значительной частью некоренного населения республик. Однако вскоре после распада Советского Союза власть почти во всех республиках, ставших независимыми государствами, перешла от демократов к национал-коммунистам, которые во всех отношениях оказались ещё хуже интернационал-коммунистов. Особенно болезненно это ощутило некоренное население республик. Вместо насаждавшейся десятилетиями лжи о дружбе советских народов прорвалась жестокая правда о ненависти к русским.
    С особой жестокостью, граничившей с варварством, эта ненависть проявилась к русскоязычному населению со стороны мусульманских народов в процессе обретения ими суверенитета. Так же, как в своё время русскоязычные, считавшие себя «белыми людьми», называли всех коренных «чучмеками», так и всех русскоязычных, среди которых были представители самых разных национальностей, стали  называть русскими.  Трудно понять причины этой, как казалось, неожиданно поднявшейся ненависти, когда с детства привыкли слышать об особенностях российской национальной политики. Царская Россия чужие страны присоединяла по их же собственным просьбам; народы этих стран оказывались под защитой России, которая щедро делилась с ними сокровищами своей культуры. Ещё больше в этом направлении сделала советская власть – принесла диким народам Азии письменность. И никого не удивлял тот факт, что эти дикие народы задолго до образования России, не говоря уже о Советском Союзе, не обладая письменностью, читали Коран. Оказывается, читали они на чужом для них арабском языке, который просуществовал вплоть до 1928 года. С 1929 года началось внедрение латинского алфавита, который не встретил большого сопротивления, поскольку, во-первых, не был алфавитом поработившей их страны, а во-вторых, примерно в то же время Турция перешла на латиницу. Когда же в 1939 году переходили на кириллицу, сопротивляться уже было некому. Эти две последовательные замены позволили произвести тщательный отбор культурного наследия, в результате которого были отпечатаны только те произведения, которые могли быть использованы при коммунистическом воспитании. Введение кириллицы, кроме того, облегчило процесс русификации.
    Конечным итогом этой чисто колониальной политики, осуществлённой в полном соответствии с принципом «разделяй и властвуй», стало распадение единой мусульманской общины на 29 наций, каждой из которых были даны письменность на основе кириллицы и свой, непонятный другим, язык.
    Новая национальная элита, выросшая уже в советское время, испытывала дискриминацию со стороны Москвы. Её не допускали к ключевым постам, которые распределялись ЦК КПСС. Это способствовало формированию чувства принадлежности к другому, несоветскому миру. Поэтому, когда советская власть «зашаталась», интеллигенция мусульманских республик не видела другой альтернативы, кроме абсолютного суверенитета. Простой народ, в котором глубоко укоренилась ненависть ко всему инородному, тоже поддержал это стремление к независимости.
    Итак, какой бы памятник, установленный на обломках Советской Империи, оказался бы наиболее близким и понятным всем советским людям без исключения, от самого «низа» до самого «верха»? Отбросив лицемерие, каждый, если не на словах, то в глубине души, согласится с тем, что только перед бутылкой водки в затуманенном алкоголем воображении советских людей воплощалась великая утопия. Водка уравнивала всех друг с другом, стирала все различия и создавала своеобразное братство, которое не смогло осуществиться в реальной жизни.
    Ничего, кроме водки, - ни террор, ни реформы – не смогли совместить социалистическую ирреальность с действительной реальностью. И поэтому, когда при Горбачёве резко сократили её производство, то нанесли удар не только по экономике. Да, доходы от продажи водки покрывали расходы на здравоохранение, социальное обеспечение и спорт вместе взятые. К тому же экономика во второй половине 80-х годов, исчерпав практически все свои резервы, приблизилась к критическому состоянию. И всё же более сильный удар был нанесен по престижу власти. Власть полностью лишилась поддержки в обществе. Если и не все принимали участие в массовых выступлениях против власти, то в её защиту выступлений не было вообще.
    Так же, как почти 75 лет тому назад, престиж власти упал до предельно низкого уровня. Почему-то в такие моменты в России вдруг возникают, как минимум, две силы, обязательно противоборствующие друг другу.
    75 лет назад представителей либеральной буржуазии, только добившихся власти после отречения царя, тут же начали теснить социалисты. В результате, пройдя путь от буржуазной до социалистической, Революция оставила след лишь на небосклоне власти. При этом на грешной Земле за столь короткий промежуток времени ничего не успело измениться, если не считать того, что всё продолжало разваливаться.
    В начале 90-х годов в горбачёвском Политбюро, в котором до того царили тишь и благодать (после выведения оттуда Ельцина, который, следует отметить, никого, кроме самого себя, не представлял), вдруг проявились два противоборствующих лидера: от партократии - Шенин, а от военной технократии - Бакланов. Коллективного руководства в партии никогда не было. Горбачёвский период тоже не стал исключением. Поэтому двоевластие было равносильно политическому безвластию. В результате, роль организатора акции по спасению коммунистического режима и сохранению целостности Советского Союза взял на себя шеф КГБ Крючков, что было конечно не естественно. В КГБ существовало могущественное управление по охране конституционного строя, но отстранение от власти первого лица в государстве, ставшего к тому же ещё и президентом, явно уже выходило за все мыслимые пределы функций по охране государственного строя. И каждый из привлечённых Крючковым к участию в этой акции в какой-то степени осознавал абсурдность происходящего, а это вселяло некоторую неуверенность, предопределяло поведение непоследовательное, уклончивое. Другими словами, каждый готов был отступиться, потому что каждый из них был прирождённым исполнителем – из таких формировал Горбачёв своё окружение.
    На противоположном фланге, наоборот, нашёлся человек с явно выраженными бойцовскими качествами, с натурой лидера. Но не было у этого человека ни команды, ни ясного понимания того, что надлежит делать, если власть окажется у него в руках. В качестве цели он  не видел перед собою ничего, кроме улучшения социализма, а из всех методов  знал  и  владел  лишь  одним – заменой  ответственных  кадров, числом не более 2 - 3-х десятков.
    Что буржуазно-либеральные, что социалистические течения в царской России были куда более зрелыми, чем демократические в Советском Союзе. Они были оформлены в политические партии, существовавшие по много лет. Ничего подобного не могло быть при коммунистическом режиме. Кроме 20 миллионной компартии и «Демократического Союза» (ДС) Новодворской с зарегистрированным числом членов 50, ничего больше не существовало. Казалось, могла бы «Демократическая Россия» создать за короткий срок свою структуру. Но, по-видимому, в тот же период ещё достаточно эффективно действовал КГБ, а к тому же, наверное, не хотелось лидерам «Демократической России» повторять в своей деятельности Свердлова со Сталиным. В результате, Ельцин использовал оставшийся после развала Советского Союза бюрократический аппарат, коммунистический по своему мировоззрению и реакционно-консервативный по настроению.
    Ельцин знал этих людей не только по своему 20-летнему опыту партийной работы, но и по травле, которой подвергался с их стороны с 1987 года. Зная, что и в жизни, и в борьбе не существует для них никаких табу; знал, что ничем они не побрезгуют ради того, чтобы сохраниться. Ельцин понял или ему объяснили, что если известную поговорку  «коммунисты сдаются, но не погибают» чуть переделать, то получится формулировка условий, при которых станет возможным сотрудничество со старым аппаратом (т.е. «коммунисты продаются…»). И аппарат купили, предоставив ему право участия в приватизации на льготных условиях. Народ же по привычке обманули.
    С этого, т.е. с обмана, и началось строительство новой постсоветской России. И это, естественно, ибо больше всего советские люди были приучены ко лжи. В производстве лжи они достигли такой изощрённости, а сама ложь по масштабам своим превзошла такие мыслимые и немыслимые пределы, что, в итоге, грань между правдой и ложью стёрлась окончательно, люди часто лгали друг другу просто так без всякой цели. А когда впереди проступала конкретная цель, тут уж люди пускались «во все тяжкие».
    Правительство обмануло не только свой народ с ваучерной приватизацией, но обманывало и другие страны, выпрашивая помощь и кредиты. И другие страны, конечно, с готовностью откликались и тоже по привычке. Они всегда оказывали помощь Советскому Союзу, чтобы он не «озверел» от голода и не бросился на них со всеми своими ракетами и ядерными бомбами. И только с приходом Р. Рейгана был положен конец этим ненормальным взаимоотношениям, благодаря которым, собственно, и продержался социализм столь продолжительное время.
    Новые друзья Ельцина Клинтон и Коль щедрой рукой предоставляли России многомиллиардные кредиты, которые тут же разворовывались. За счёт этих кредитов, в основном» «кормилась» власть, а ещё отреставрировали Кремлёвский Дворец и построили несколько новых президентских резиденций. Короче говоря, сделали то, в чём особенно остро нуждался народ, - укрепили атрибуты власти. Как говорится, «привычка – вторая натура», и новая власть стремится произвести впечатление на свой народ и восстановить его зависимое от неё положение, на какое-то время частично утраченное.
    Власть не только сама обманывала народ, но и попустительствовала тому, чтобы граждане обманывали друг друга, конечно же, наживаясь на этом: сначала на регистрации и лицензировании, а потом на распродаже за бесценок имущества «липовых» фирм, инвестиционных фондов, финансовых пирамид и т.д.
    Жалко ли народ? Принуждавшихся насильственно верить в социализм, вербовавшихся на Крайний Север, чтобы за 10 – 20 лет работы и жизни в невероятно тяжёлых условиях, собрать на домик где-нибудь в центральной России, жалко, когда их сбережения превратились в «труху». А когда люди несли свои деньги, чтобы ни за что получить от них доход в 200-300%, - не жалко. Но поведение власти, которая всё это «контролировала» и цинично на этом наживалась, отвратительно.



                Послесловие

         
    Итак, почти за 75 лет существования советской власти единственное, в чём удалось продвинуться, достигнуть небывалых результатов – это во всех видах производства, распространения, внедрения, тиражирования лжи. Да и на что другое можно было рассчитывать, когда 2,5-миллионная национальная элита была уничтожена в гражданской войне, изгнана, распылена. Половина оставшегося населения, наиболее трудолюбивая и здравомыслящая, была превращена в «лагерную пыль». Другая половина разделилась на производителей лжи и её потребителей. Постепенно этот процесс затягивал и потребителей, превращая их в мелких производителей бессмысленной лжи. За то же время другой, несоциалистический, нормальный или просто реальный мир далеко ушёл в углублении понимания общечеловеческих идеалов и ценностей.
    Большой вклад в этот процесс осмысления был внесён философами и мыслителями русского зарубежья.
    Процесс демократизации в постсоветской России начался с нулевой отметки, т.е. при отсутствии хоть малейшего задела, но ещё и совершенно неестественным путём. Стремление к многопартийности привело к тому, что процесс формирования политических партий опередил процесс структуризации. Наследием советского прошлого осталось в России народонаселение, а не гражданское общество. К тому моменту, когда в России политические партии начнут выражать действительные интересы разных групп сформировавшегося общества, эта форма демократии, начавшая устаревать ещё в последней четверти 20 столетия, будучи крайне несовершенной, возможно, устареет окончательно. Помимо того, что групповыми интересами не исчерпывается вся совокупность человеческих интересов, т.к. человек одновременно входит в несколько общественных образований (от семьи до государства), преобладание в обществе интересов одной или нескольких групп тоже уже не отвечает требованиям современного понимания демократии.
    Представление о демократии как о голосующем народе перестало быть привлекательным. В общественном сознании передовых стран уже давно сформировалось иное представление о власти, в рамках которого правительство предстаёт не столько полновластным хозяином, обладающим функциями карать и миловать, сколько координирующей инстанцией, способной согласовывать и увязывать между собой интересы и устремления разных общественных структур. Принцип свободной координации стоит неизмеримо выше принципа принудительной субординации.
    Общественное же сознание в России занято поисками пресловутых общегосударственных интересов, выражением «общей воли нации», хотя уже мир давно пришёл к пониманию невозможности осчастливить народ как целое и недопустимости принесения в жертву общему благу личных интересов.
    Ещё свежи в памяти попытки Горбачёва в конце 1980-х годов «насадить» на советской почве заимствованные им на Западе понятия «консенсуса» и «представительства общественных организаций». Но ведь известно, что прежде, чем сеять, нужно подготовить почву. А разве советская власть готовила почву к восприятию таких понятий? Поэтому вместо чувства благодарности эти горбачёвские новации вызывали в народе совсем другие чувства. Впрочем, наверное, не только оторванностью, полным непониманием реальной жизни можно объяснить эти стремления Генсека. Во всяком случае, что касается «представительства общественных организаций», то в этом уж точно проявились его корыстно-корпоративные интересы, т.к. самой крупной «организацией» была КПСС, а все остальные создавались, как известно, тоже под контролем различных отделов ЦК КПСС.
    Во второй половине 20 века в западных странах вопросы классовой борьбы, вопросы отчуждения прибавочной стоимости перестают быть актуальными. На первый план выдвигается проблема поиска форм и способов соучастия рабочих в управлении производством, в выработке равновесных цен и заработков. Для Советского Союза и других социалистических стран, в которых рабочие «владели» предприятиями, такой проблемы, конечно, не было. Да, и профсоюзы занимались более «важными» делами: организацией социалистических соревнований, созданием бригад коммунистического труда, распределением продовольственных заказов и т.д.
    В капиталистическом обществе, где высоко оцененный труд давно уже стал не только материальной, но и моральной основой для рабочего, продолжались поиски условий сотрудничества, при которых рабочий получил бы ещё и творческое удовлетворение.
    Трагический опыт Советского Союза, других социалистических стран помог западному миру осознать непревзойденную ценность свободного рыночного хозяйства. В республиках же бывшего Советского Союза многочисленная бюрократия, привыкшая «брать», с одной стороны, и криминал, слившийся с правоохранительными органами, с другой стороны, всячески препятствуют развитию свободного рынка. Рынок действительно нуждается в контроле, но не со стороны криминала; нуждается в создании равных для всех условий работы. Создание по-настоящему свободного рынка есть неотъемлемая часть борьбы за гражданскую и экономическую свободу.
    Говоря об отставании социалистических стран в построении демократии, справедливости ради следует сказать, что и западный мир, к сожалению, преодолел лишь начальный участок на пути к подлинной демократии. Во-первых, демократия, да и просто, как уже говорилось, в весьма несовершенной форме существует там лишь в политической сфере. Что же касается демократии на производстве или хозяйственной демократии, то её не существует вообще. Свободный же рынок не имеет прямого отношения к хозяйственной демократии. Да, без свободного рынка она не может существовать (Горбачёв пытался внедрить элементы хозяйственной демократии при отсутствии не только свободного рынка, но и свободы вообще, что вызвало лишь резкий рост инфляции). Хозяйственная демократия должна реализовываться в совершенно другой сфере – во взаимоотношениях внутри предприятий, между предприятиями и административными и торговыми учреждениями. Хозяйственная демократия предполагает справедливое распределение продукта на основании добровольного договора при условии соблюдения полной «прозрачности» в отношении распределяемого дохода и, одновременно, при наличии средств воздействия и на производство, и на распределение. Реализация этих принципов требует полного контроля, открытой отчётности, отсутствия «стены», отделяющей дирекцию от персонала; согласования точек зрения дирекции и рабочих. В итоге борьба за классовые интересы должна смениться солидарностью в процессе выполнения всех производственных функций.
    В условиях индустриального производства масса рабочих вынуждена выполнять простейшие рутинные операции. Труд, полностью лишённый элементов творчества, воспринимается как рабское повиновение. При этом личность, как правило, теряет те свойства, которые необходимы для поддержания определённого уровня активности в свободном правовом обществе. Для предотвращения этих негативных последствий индустриализма возникла потребность в гуманизации труда, которая станет следующим за механизацией этапом развития индустриализма. Цель гуманизации – пробудить интерес рабочего к самой работе. Для достижения этого потребуется вложить творческий смысл в каждую работу.
    Наверное, было бы не совсем правильным не сказать, хотя бы кратко, о сегодняшнем состоянии компартии, которая, как никак, занимала важное место в этом повествовании. После распада Советского Союза, утратив смысл, прекратила своё существование КПСС, без оформления этого исторического события специальными документами. Не просто могущественная, а самая могущественная в мире политическая организация тихо исчезла, избежав суда, не попросив прощения за все свои злодеяния, не оформив надлежащим образом передачу принадлежавшего ей имущества. Решено было, по-видимому, не привлекать к этим вопросам особого внимания народа – он, мол, всё равно ничего не понимает, а разжигать страсти в России небезопасно. Короче говоря, всё «обтяпали» втихомолку, как привыкли. А что же с членами партии, которых было более 19 миллионов? Они тоже без всякого оформления просто перестали числиться коммунистами. Те же из них, которые не смогли так легко расстаться  то ли с коммунистическими идеями, то ли, что более вероятно, со своими воспоминаниями о бывших привилегиях, вступили во вновь созданную, без всяких затруднений зарегистрированную, республиканскую компартию (КПРФ). Таким образом, КПРФ вобрала в себя наиболее ортодоксальных членов бывшей КПСС. И вот этот, наиболее реакционный «осколок» КПСС, отдавая дань времени, рядится в тогу социал-демократии, вряд ли имея представление о современных социал-демократах и социалистах.
    Во-первых, и те, и другие, считают себя врагами любого тоталитаризма, а советский, как известно, достиг предельной формы его существования. Российские же коммунисты не просто чтят своё коммунистическое прошлое, ратуют за его возрождение, считают существующий режим преступным, пытались его насильственным путём свергнуть.
    Во-вторых, новые социалисты перестали видеть в частичной национализации переходный этап к тотальной национализации. И, вообще, им пришлось отказаться от всех устаревших догм, от социалистической утопии и остаться просто выразителями интересов более слабой, менее защищённой части общества. Поскольку эта часть общества, как правило, бывает более многочисленной, социалисты часто оказываются у власти. Однако длительное пребывание социалистов у власти пагубно сказывается на экономике этих стран. Поэтому более оптимально, когда социалисты, находясь в оппозиции, не дают «запустить» социальный сектор в то время, как в центре внимания остаются всё-таки вопросы стимулирования роста производства. Так как только непрерывный рост производительности труда, подъём экономики создают реальную основу для укрепления социального сектора.