Марьюшка из лужи

     Марьюшка жила на дне лужи. В этом никто не виноват, так уж получилось. Внешность имела самую обычную, не красавица и не урод. Крепкая в кости, невысокого роста, волосы собраны в хвост, у неё розовые пятки и золотистый пушок между лопатками.
     По луже все ходили туда и сюда, не стесняясь. Топали сапоги, скоро пробегали ботинки, а иногда и туфельки-лодочки, поднимаясь на носок, чтобы не зачерпнуть холодной грязной воды, бороздили Марьюшкину лужу. Мальчишки пускали по ней кораблики, собаки лакали воду шершавыми языками, а дворовый хулиган Вася однажды бросил в лужу бутылку, обрызгав проходившую мимо старушку.
     Марьюшка относилась к этим событиям терпеливо и с пониманием. Наверное, привыкла. Не скажем, конечно, что жизнь на дне лужи – мёд. Однако здесь тоже есть свои радости, как и везде. Если лечь на спину, через мутную преграду иногда видно небо, а осенью так здорово мечтать, глядя, как скользят по водной глади опавшие листья. Но больше всего Марьюшка любила прижаться ухом к чёрному влажному дну и слушать дыхание матери-Земли, всем существом ощущая её жирный плодородный дух. 

     Годы сменяли друг дружку, серые и безликие. Летом лужа почти пересыхала, а зимой воду сковывал лёд, – казалось, так будет продолжаться вечно! Но однажды кое-что изменилось.
     Стаял апрель, дивно пахли розы на лотке продавщицы тёти Зины, всё в этом мире цвело, улыбалось и пело о любви. И тогда Марьюшка впервые за свою долгую однообразную жизнь решила выйти из лужи. Решила – и вышла.
     Её тело, никогда не знавшее одежды, из тёплой утробы лужи попало вдруг на зябкий городской воздух. Розовые пятки дробно стучали по асфальту, Марьюшка шла неведомо куда, вдыхая полной грудью терпкий апрель, шла навстречу приключениям.

     Приключения не заставили себя ждать и очень скоро начали приключаться. Только были они какие-то невесёлые и странные, совсем не весенние… Первая Марьюшку заметила Зинаида Матвеевна, тётя Зина, что продаёт цветы на углу. «Это надо, какие шлюхи наглые, – уже по улицам голые сигают!» Цветочница бросила на Марьюшку злой взгляд исподлобья, сплюнула: «Вот отрродье!» А сама загрустила, почему непонятно, и ещё долго имела печальный вид.
     Следующим свидетелем оказался хулиган Вася. Вася курил сигарету, сжимая в руке недопитую пивную бутылку. Внезапно как из-под земли, перед ним возникла абсолютно голая тётка. Она чесала прямо по лужам, не разбирая дороги, чуть не до колена утопая в холодной грязи. Вася от неожиданности громко заржал, потом зачем-то замахнулся и бросил в сумасшедшую бутылкой. Но в последний момент его рука дрогнула, бутылка упала, пиво вытекло на землю и смешалось с природной влагой. Голая тётка посмотрела на мальчика большими удивлёнными глазами. Кожа у неё была белая-белая, как сметана.
     И тогда хулиган Вася заплакал. Он рыдал первый раз в жизни. Даже в прошлом году, в драке лишившись зуба и сломав руку (боль ужасная!), не плакал, а сейчас точно плотину прорвало. Вспомнилось, как жива была мама, у неё такие же белые руки, и добрый голос, и папка тогда ещё не пил… А потом вспомнилось, как они все на кухне, сидят за столом, слушают радиоприёмник и уплетают арбуз, огромный и сладкий. Вася размазал кулаком слёзы, долго матерно выругался. Марьюшка зашагала дальше.
     В подворотне напротив стоял, ссутулясь, интеллигент Щепкин. Стоял здесь, потому что поругался с женой, а сутулился от холода, выскочив из дома в одной сорочке. «Ого, нагая!» Щепкин раскрыл рот, уставился на Марьюшку и застыл. В голове его со скоростью света шевелились мысли, сменяя одна другую. «Неприлично так пялиться, что она про меня подумает!» «А какая разница, вот  подойти бы сейчас к ней, прямо посреди улицы нагнуть, да и!..» «Какое же я грязное животное». Щепкин горестно вздохнул, всё глубже забираясь в дебри саморефлексий. «А ведь слабо подойти-то, ТРУС!» «Я ТРУС И ПОДЛЕЦ!» «Бедная девушка попала в беду, её надо сейчас догнать, предложить помощь, накинуть на белые беззащитные плечи плащ…» «А плащ-то на вешалке остался. Моя Тамара, вот кто сволочь – “Я до ночи на работе, дома шаром покати, везде срач, окурки, а ты лежишь на диване и думаешь о вечном”. Она меня не любит и не понимает, и никогда не понимала, и это быдло – моя жена!»       Интеллигент Щепкин заскулил, схватил себя за волосы и дёрнул. От боли он взвыл, обхватил голову руками и тоненько плача, прижался к кирпичной стене.
     Марьюшка прошла мимо, ничего не замечая. Марьюшке было очень холодно. Она смотрела прямо перед собой, тело пронзали острые иголочки морозца, весна выдалась холодная, поздняя.

     Дворник Трофим заступил сегодня на трудовой пост с утра пораньше. На завтрак выпил рассолу, голова немного трещала от вчерашних возлияний. Но наперекор всему, настроение было просто отличное! Насвистывая что-то из Чайковского и оживлённо орудуя метлой, он шёл по тротуару словно бы в танце, приветствуя наступление нового дня.
     Внезапно Трофим увидел Марьюшку. «Да она ж замёрзнет сейчас. Вот суки, ограбили, раздели. А красивая девка! (Дворник невольно залюбовался.)  У кого только рука поднялась на такую красоту?» Отброшенная, метла полетела в сторону. Ни слова не говоря, Трофим накинул Марьюшке на плечи старый свой ватничек, взял за руку и увёл за собой. Сегодня улицу подметать некому…
     «Еэ-аа», – скрипели качели. «Уов уов», – надсадно гавкал дворовый пёс. «Тльь-ч», – жалобно гнулась на ветру сломанная ветка рябины. И лишь матерь-Земля дышала неслышно, её жирный запах щекотал в носу. 
     Они сидели подвале, в крохотной дворницкой, пили обжигающе горячий чай, Трофим всё подкладывал гостье сливового варения, стыдливо отворачиваясь от её наготы. Засунутые в старые дырявые валенки, Марьюшкины ноги наконец согрелись. И тогда она запела. Таких песен здесь не слышал никто!

     Напоследок хочется высказать опасение, что меня поймут неправильно. Мол, «Марьюшка со дна лужи» – всего лишь метафора, литературный образ, вроде жизни «в ужасной дыре». Это совсем не так. На самом деле, поселиться можно где угодно. Москвичи, конечно, думают: для жизни худо-бедно приспособлена столица, некоторые с сомнением вспомнят Питер. А вы попробуйте сесть в поезд и ехать, куда глаза глядят, – час, день, неделю. А оттуда пешком, пока ноги не заломит усталость. И везде дома, жильё. Стоит это осмыслить, и ничто уже не покажется вам слишком странным.

Москва, сентябрь 2003