Темучин

                Темучин.

           Темучин  сидел  на  топчане  в  своей  юрте.  Рядом  с  ним  в  сундуке  рылся  слуга - китаец.  Наконец  он  вытащил  серебрянную  кольчугу.  Темучин  облачился  в  неё. Слуга  с  укором  посмотрел  на  него,  но  тут  же  потупил  глаза,  встретив  прямой  взор  воителя.  Темучин  встал.   Он  снял  со  стены  ножны  и  вытащил  из  них  свой  меч.  Подставив  лезвие  под  поток  света,  лившийся  из  отверстия  в  стене,  Темучин  увидел  блеск  стали.  Он,  словно  лаская,  провёл  рукой  вдоль  клинка.  Послышался  лёгкий  шорох.  Слуга,  широко  раскрыв  глаза,  наблюдал  за  своим  господином.  Темучин  вспомнил  Ван - хана.   Вспомнил,  как  тот  вопил,  задыхаясь  в  дыму.  Вспомнил  вопли  меркитов  и  найманов. 
          ... А  тем  временем  на  пространстве,  огороженном  поставленными  в  круг  телегами,  собирался  курултай - совет  монгольской  знати.  Темучин  был  обязан  присутствовать  там.  После  убийства  Ван - хана  и  кровавой  резни,  которую  он  устроил  в  стане  татар  все  сторонились  его.  Совет  мог  осудить  Темучина,  мог  изгнать,  мог  убить.  Мог  и  назначить  его  новым  ханом.
         Темучин  готовился  к  церемонии  -  церемонии  возвышения   или  церемонии  уничижения  -  к  какой,  он  пока  не  знал.   «Скажи,  о  хозяин, -  неожиданно  спросил  слуга. - Знаешь  ли  ты,  что  курултай  может  изгнать  тебя  из  племени?» - «Знаю. »  «А  знаешь  ли  ты,  что  он  может  убить  тебя? » -         «Да. » «Но  почему  же  ты  подвергаешь  себя  опасности ?  Почему  ты  собираешься  идти  туда? » - « Я  пойду.  Я  не  могу  не  пойти. »  « Но  почему ?  Ещё  не  поздно  всё  изменить !.. » 
          Темучин  горько  усмехнулся.  Он  вспомнил  день  своего  освобождения  из  рабства.  Он  пришёл  тогда,  полуголый,  голодный,  грязный,  точь-в-точь  дервиш,  который   весь  день  выпрашивал  милостыню  на  базаре.  Такие  речи  говорил  он  тогда  кереитскому  хану : «  Выслушай  меня,  о  благородный !  Едва  я  отлепился  от  груди  матери,  как  был  отравлен  мой  отец .  Виной  тому - татары,  и  по  их  воле  я  десять  лет  был  рабом.  Я  не  ропщу  и  не  жалуюсь,  ибо  это  моя  судьба,  и  я  принял  её.  Но  возмездие  не  обойдёт  моих  врагов !  Я  восстану  из  праха,  и  месть  моя  будет  со  мной.  Помоги  мне,  о  пресветлый  Ван - хан !  Вместе  мы - сила !  Сила -  наша  судьба.  Мы  должны  принять  её,  ибо  сила,  которая  правит  нами  повелела  так. »  После  этого  начались  бесконечные  походы.  Горели  юрты  татаров,  лошади  с  разорванными  ноздрями  и  отсечёнными  хвостами   волокли  на  верёвке  своих  хозяев,  трепля  их  о  землю,  кричали  женщины ...
      Вспомнился  Темучину  и  другой  день.  День,  когда  Ван - хан,  связаный,  валялся  в  деревянном  срубе,  подожженном  с  четырёх  сторон.  Тогда  голос  Темучина  разрывал  клубящийся  дым : «Это  твоя  судьба,  о  хан - быть  убитым  мной.  Я - часть  твоей  судьбы,  а  ты - часть  моей.  Так  повелела  сила,  правящая  нами,  и  ни  ты,  ни я,  ни  кто - либо  ещё  не  можем  с  этим  ничего  поделать ! »
      « Изменить?  Ничего  нельзя  изменить, - ответил  Темучин  китайцу. -  Моя  судьба  принадлежит  не  мне.  Ею  правит  высшая  сила,  которая  повелевает  всеми  людьми.  После  смерти  Ван - хана  уже  ничего  нельзя  было  изменить.  И  я  проживу  свою  судьбу  до  конца.  Мне  все  равно,  умру  я  сегодня,  или  стану  ханом.  Это  не  зависит  от  меня.
         Знаешь  ли  ты  легенду  об  одном  древнем  монгольском  племени ?  Говорят,  что  если  кто - то  нарушал  закон  племени,  и  курултай  признавал, что  искуплением  проступка  будет  только  смерть,  то  преступнику  давалась  возможность  получить  прощение  и  сохранить  жизнь.  На  вершине  холма,  у  подножия  которого  рос  лес,  выстраивались  воины  племени,  и  у  каждого  из  них  было  копьё.  Совершивший  проступок  должен  был  спуститься  с  холма,  и  если  ему  удавалось  достигнуть  леса,  он  был  свободен.  Во  время  его  спуска  с  холма  любой  воин  имел  право  метнуть  в  него  копьё.  При  всем  этом  спускаться  с  холма  нужно  было  медленно  и  спокойно.  Обычно   преступник  пугался  и  бросался  бежать,  и  тут  его  настигала  смерть.  Но  был  один  человек,  который  спас  свою   жизнь  и  достиг  леса.  Спускаясь,  он  мысленно  вверил  себя  высшей  силе  и  был  готов  принять  свою  судьбу,  какой  бы  она  ни  была.  И,  глядя,  как  он  спокойно  и  безмятежно  спускается   к  лесу,  ни  один  воин  не  посмел  метнуть  своё  копьё . »
           ...  А  совет   уже  собрался в  полном  составе,  и  только  Темучин  ещё  не  занял  своё  место.  Старейшина  боялся  начинать  без  него, опасаясь  его  воинственного  нрава .  Среди  ханов  разных  родов  проходили  беседы,  и  все  сходились  к  мысли,  что  Темучин  должен  быть  изгнан  за  пределы  земель  монголов,  слишком  уж  много  разрушения  он  принёс.  И  вдруг  все  разговоры  стихли.  Темучин  вышел  на  середину  площадки.
            Выпрямившись  в  полный  рост,  он  окинул  взглядом  всех  собравшихся.  Его  кольчуга  переливалась  на  свету,  густые  чёрные  волосы  ниспадали  на  плечи.  Глаза  Темучина  светились  странным  чёрным  огнём  из  узких  щелей  между  его  веками.   Темучин  поклонился  старейшине  и  занял  своё  место.
           Церемония  началась,  а  он  всё  еще  не  знал  какая.  Его  это  не  слишком  интересовало.  Ханы  поочереди  говорили  что-то,  что  то  говорил  старейшина.  Вдруг  Темучин  услышал :  «Никто  не  удивится,  если  я  назову  Темучина  самым  лучшим  из  монголов.  Он  был  рабом,  но  смыл  с  себя  это  позорное  клеймо.  Его  отец  был  убит,  но  был  и  отмщён.   Воистину,  Темучин  был  отважным  воином,  и  отныне  он  будет  господином  всем  нам;  я  провозглашаю  его  великим  каганом  всех  монголов  и  нарекаю  Чингисханом.  Отныне   он  -  наш  господин,  а  мы  его  слуги.  Если  имеет  кто - либо  нечто,  что  воспрепятствует  этому,  то  пусть  предъявит  это  сейчас,  или  же  не  предъявляет  никогда. »
Все  молчали.  Внезапно  по  площадке  прокатился  не  то  стон,  не  то  вздох: «Мой  хан ... »
 Чингисхан  встал  и  поклонился.  Глаза  его  горели  всё  тем  же  чёрным  огнём.