Железные решётки мне не клетка, и каменные стены - не тюрьма...

Меня задержали на окраине города, когда я пытался поймать попутную машину.
Вид у меня был не самый лучший – длинные спутанные волосы, двухнедельная щетина и чёрная, и не только от загара, шея.
Воздух я, разумеется, тоже не озонировал. После нескольких бесплодных попыток я бросил это занятие, и решил и дальше двигаться пешком. Но подъехала полицейская машина, и,  затормозив в нескольких шагах от меня, перегородила дорогу.
- Эй, ты, грязнуля, куда идёшь? – из машины высунулась круглая физиономия шерифа и грозно уставилась на меня.
Я остановился и нехотя, поправляя упавшие на лоб волосы, сказал.
- В город…
- Разумеется, грязнуля! – съязвил тот. – Другой дороги здесь и нет. Я спрашиваю тебя какого чёрта ты здесь околачиваешься?
- Просто так, - я пожал плечами. – Просто иду. Надо же куда-нибудь идти.
- Слушай, ты, вонючка, - миролюбиво сказал шериф. – Может быть тебе лучше убрать свою вшивую задницу куда-нибудь подальше и не соваться сюда больше? А то у тебя могут быть очень крупные неприятности. Знаешь ли, - заметил он, оглядывая меня с ног до головы. – Нам такая шпана, как ты, в городе не нужна. Своего дерьма хватает.
- Я–то,конечно, могу пойти и другой дорогой, - согласился я, вычёсывая из засаленных патлов какое-то кусачее насекомое.- Но ведь вы же помните, что было, когда Джона Рэмбо пытались удалить из города?
       И, поймав эту прыгающую мелочь, раздавил её зубами. Шерифа, аж, передёрнуло.
- Знаешь, вонючка, - заявил он, выходя из машины и вытаскивая наручники.- По-моему, я действительно ошибся на твой счёт. Будет гораздо лучше, если ты всё-таки познакомишься с нашим городишкой. А то ребята зажирели, пусть сало порастрясут. У нас давно не было такой гадости в камере, как ты, даже мэр огорчается, что деньги в трубу вылетают.
Он грубо выкрутил мне руку и, наставив свою пушку прямо в затылок, одел наручники.
В участке откровенно воняло алкоголем и спермой. Парочка проституток, запертых в обезьяннике, красила губы. Лейтенант застёгивал  ширинку, на столе стоял недопитый стакан.
- Перкинс, твою мать! – заорал шериф, опуская огромный кулак на поверхность в опасной близости от стакана. Стол тряхнуло баллов на семь по шкале Рихтера, и содержимое вылилось на папку с протоколами. – Сукин сын, сколько раз я тебе говорил, чтобы не нажирался на рабочем месте?!
- Шеф, -  осклабился  лейтенант. – Я трезв как стёклышко… Хотите минералочки?
И достал бутылку виски.
- Говнюк! – буркнул шериф и опорожнил остаток одним мощным лошадиным глотком. – Оприходуй этого засранца, - сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони, и заорал, стукнув дубинкой по решётке.- Эй вы, шлюхи! Ко мне на оформление!
И расстегнул ширинку.
Шлюхи вздрогнули, с сожалением глядя на помаду, и засеменили к нему в кабинет.
- Имя? Фамилия? Год рождения? Место проживания? Род занятий? – Перкинс на автомате сыпал вопросами, пытаясь просунуть пуговицу в несуществующую петлю. Его колбасило.
- Правду говорить или как? – спросил я, прислушиваясь к воплям шерифа, требующего, чтобы одна из нарушительниц стала членистоногим.
- А у тебя что, есть другой выбор? -   спросил  Перкинс, переключаясь на полуавтоматический режим, и, стукнув кулаком по столу, заорал. – Отвечай, сукин сын, когда тебя спрашивает представитель закона!
Стакан дёрнулся, но не перевернулся. Шериф заслуживал свою должность по праву.
- Хорошо, - покорно ответил я, вытирая набежавшую соплю указательным пальцем, и, ловко оперируя ею, скинул прямо на стол ему под нос.
- Я родился в… году, меня зовут… место рождения… по профессии…
- Издеваешься, да? – заорал Перкинс, и, тяжело дыша, приблизил ко мне свою бульдожью морду.
- Я тебя, говнюка, смешаю с собачьим дерьмом, если ты через полсекунды не дашь мне ответ. Как твоё имя?!
- Я же ответил вам, - сказал я ему и повторил всё от начала до конца.
Он зашипел от ярости как паровоз с внезапно  расклепавшимся   котлом, и, коротко размахнувшись, ударил меня резиновой дубинкой по голове.
Дубинка самортизировала ему в челюсть, и он, прикусив язык, рухнул на пол как мешок с коровьим навозом.
- Вам плохо? – спросил я его участливо и рваным башмаком перевернул на спину. Он, закатив глаза, демонстрировал прекрасные белки со следами билирубина. Алкоголь поднимался к мозгу без каких – либо проблем.
Я деликатно постучался к шерифу.
- Перкинс! Твою мать! – заорал шериф. – Не мешай мне работать! Я занят!
Я заглянул в кабинет. Шериф вовсю драл одну из девок, матерясь, как кофемолка без остановки. Вторая девица пристроилась сзади и диагностировала его  проктологию.
 - Гм… гм…, - деликатно прокашлял я. – Там лейтенанту худо стало…
Шерифа развернуло на 180 градусов, и он едва не вылетел из штанов. Проститутка, стоявшая в позе бегущего египтянина, клюнула  носом, и, не
удержав равновесия, рухнула на подругу, не успевшую вытащить голову из под могучих  чресл  шерифа.
С первого взгляда было трудно разобраться, какая конечность кому принадлежит, и я тихо закрыл дверь
Меня били очень долго. И ногами, и дубинками, по голове, по лицу, по спине и в солнечное сплетение. Через минут двадцать они выдохлись и я, неторопливо поднявшись на ноги, сел на стул.
- Теперь я свободен? – спросил я их с самым наивным выражением лица. Шериф дышал как рыба, выброшенная на берег, широко разевая рот, и выпучив глаза. С обоих ручьями стекал пот.
- Мне уже можно идти? – спросил я снова и шериф, закричав,  схватил  меня в охапку, но не пронёс даже и двух метров как стал обладателем великолепной    пупочной  грыжи, а я под собственной тяжестью ушёл по пояс в землю.
Шерифа увезли на операцию, а Перкинс выкапывал   меня до часу ночи, после чего я был заперт в карцере без еды, без воды и одежды. Улёгшись голышом на пол,я слепил из бетона некое подобие постели, повторявший изгибы моего тела,и захрапел.
Через неделю шериф похудел на 14 килограммов и 628,394568 грамма, о чём я ему сообщил при первой же нашей встречи после его  выписки. И предложил закончить дело полюбовно, и, извинившись передо мной, отпустить восвояси. Он долго плевался слюной и вопил, что выпустит мои кишки, но добьётся от меня покорности. Я, пожав плечами, выполнил его просьбу, вытащив их одной левой прямо через рот, и вывернул наизнанку.
Он визжал, как резаная свинья,и послеоперационные швы разошлись как в море корабли. Его опять увезли в больницу, а Перкинс заболел нервным тиком и угрюмо лечился алкоголем.
Меня заперли в карцере во второй раз, а кода шерифа привезли обратно, я снова предложил ему извиниться и, признав своё поражение, отпустить меня. Измученный исхудавший ещё больше,весь зелёный от наркоза и бессонницы, он мужественно пытался заполнить протокол допроса, на что у него ушло сто сорок четыре патрона.
Я собрал их все, больше похожие на свинцовые доллары, чем на пули 45 калибра и преподнёс шерифу, в очередной раз, предлагая мировую. В ответ могучий Перкинс облил меня бензином и поджёг. На это ушло двадцать литров и вся обстановка участка. Пожарные тушили всю ночь, но спасти удалось только шерифа.Перкинс,проспиртованный как экспонат из кунсткамеры от головы до пят,  сгорел как факел, освещающий дорогу в неизвестное будущее.
Шерифа увезли в дурдом, а я, потеряв всякий интерес, ушёл с пепелища. Больше мне здесь делать было уже нечего.
         Включив  антигравы,я покинул пределы города, и, перетрансформировавшись,принял свой настоящий облик. Во мне было 10 футов роста, двенадцать пар рук и две головы, и меня звали... Моё имя произносилось на частоте более 40 тысяч герц, и было недоступно человеческому уху.
Включив индикатор телепортации, я в последний раз оглядел поверхность Земли, пытаясь запомнить всё по лучше, чтобы потом описать это школьном сочинении, и тут мне пришло на память двустишие известного земного поэта Ричарда   Ловласа, жившего почти четыре века назад, которое можно было использовать в качестве эпиграфа (а то опять оставят на следующий световой год!):
          «Железные решётки мне не клетка,
           И каменные стены не тюрьма»…
Интересно, он, что тоже прилетел сюда с Альдебарана?...