Город

Море было серым, с прожилками синего, с торчащими из него железными конструкциями и длинными белыми кораблями на его глади. Дальше, на самом горизонте и на другой стороне бухты был виден кусочек города, а над ним -такое же серое, с прожилками синего, небо. Город был словно пленен серым, и думы его обитателей были, как мне думалось, не менее серыми - пусть даже и с прожилками синего, они казались мне не стоящими моего внимания, равно как и внимания других живущих. Болело горло, и чуть побаливали мышцы ног - все те же последствия не долеченной болезни. Может быть оттого мне и казалось, что город был болен, что город был поражен неведомой болезнью, что были больны не только его жители, но и его деревья, его машины, его птицы, его телеграфные столбы, улицы, дома, переулки, скамейки, мусорные ящики, газовые факелы, портовые краны, гостиницы, художники, проститутки, ученные, обыватели - все были больны тяжелой болезнью безразличия и лени. Суета чаек над водой не могла обмануть меня - чайки были больны тоже, и в их криках мне слышались тоска и обреченность. Подумать только - к этому городу я стремился в часы своей прикованности к постели, в часы болезни! Мне не хотелось верить, что мои мысли были подарены городу, который уже в этот момент предал меня, который уже распадался на отдельные судорожно держащиеся друг за друга части - который держался лишь для того, чтобы на моих глазах рухнуть и быть погребенным под тенями собственных домов.