Но будет завтра

Песок. Обжигающий… Она бежала вперед, ступая босыми ногами по этому песку. Ей хотелось остановиться, и в то же время она желала бежать без оглядки, вперед, только вперед, словно этот бег мог отдалить ее от прошлого. А оно наступало на пятки, било кулаками в спину, отбивая на ней барабанную дробь боли. И приходилось бежать, бежать, что есть мочи, из последних сил, надрывно, спотыкаясь и обжигая ступни. Но мысли предательски возвращались назад, оживляя картинки прошлого, повторяя его слова. Его слова… Такие правильные, такие понятные… И — такие жестокие, хлеставшие по лицу, словно ледяной ветер, обжигающий скулы, заставляющий закрывать глаза и задерживать дыхание, готовое вот-вот сорваться… Его голос…

Я любил тебя, а ты… Ты, зная об этом, понимая, что будет со мной после твоего поступка, совершила его… Ты холодная, расчетливая и подлая… Как ты могла? Как?.. Ты разрушила все то прекрасное, светлое и чистое, что создал твой образ в моей душе. Ты втоптала в грязь красоту, утопила в навозной яме чувства… Мои чувства. Зачем? Не знала, как уйти? Неужели трудно просто сказать: «прости, я разлюбила тебя»? Неужели лучший способ — причинить боль? Почему? Не потому ли, что сердце твое — кусок льда, грязного, подобранного на улице, по которой прошлись сотни людей в грязных сапогах? А? Ответь мне, ты, ледяная кукла! Не молчи!..

Кусок грязного льда… Этого она не могла ему простить. И еще — растоптанное сапогами… Все остальное — могла, но это — нет. Да, она ошиблась, но ведь призналась в этом, просила простить ее, упала перед ним на колени, говорила о своей любви… А он… Он молча смотрел, как она ползает у его ног, и во взгляде его стояло презрение… Его взгляд… Нет, она могла бы простить ему растоптанное сапогами сердце из грязного льда, но взгляд… Это был клинок, больно резанувший по глазам, сердцу, душе… И до сих пор эта боль не ушла — наоборот, она все сильнее и сильнее с каждым прошедшим днем… Интересно, а вспоминает ли он ее? Вряд ли… Чтобы вспоминать, надо помнить хорошее, а он, скоре всего, уже ничего не помнит, кроме последнего, гневно-жестокого разговора. Не разговора даже — ссоры…

…Песок кончился. Теперь она остановилась. Под ногами — камни. Волны омывают их, каждые — одна, две, три, четыре… — тринадцать секунд робко нападая на берег. Она вздохнула, вбирая в себя свежесть морского ветра… Уплыть… Куда-нибудь, только бы подальше отсюда, от всей той суеты, что ее здесь окружало, от друзей, улыбавшихся ей и при этом желавших лишь затащить ее в постель, от подруг, которые всегда готовы украсть счастье, разбить тщательно вылепленную скульптуру семейного очага, разрушить карточный домик придуманной любви… Или — просто уйти… Прямо сейчас, здесь… Войти в воду и идти вперед, пока хватит сил, пока море само не поглотит тело…

Вскрикнула чайка. Она подняла голову, проследив за полетом птицы. Чайка кружила над водой, а потом резко бросилась вниз, а когда вновь взлетела, в когтях ее блестела чешуей рыб. Птица улетела к салам, где ее наверняка ждали птенцы.

Почему-то стало чуть легче. Жизнь все равно продолжалась —  с ней или без нее. Тогда какая разница, жива она или нет?..

Случайный поворот головы, скользящий взгляд по скалам. Фигура. Человек. Вдруг захотелось увидеть его, рассказать о себе, поплакаться. А почему нет? Она медленно, но решительно направилась к фигуре.


Он долго искал ее, но впустую. Этот город никто не знал так, как она, и найти ее здесь было делом нелегким. Но он искал. Зачем? Он не знал. Он все еще помнил ее слова, чувствовал их горечь и боль, помнил себя, свою жестокость — оправданную ее поступком, но все же — жестокость. Ее реакцию он мог понять, но почему она не смогла понять его? На этот вопрос он не знал ответа. Да и нужно ли? Ведь все равно она уже ушла…

Да, он любил ее. Больше сего на свете, больше самого себя. Она была его дыханием, биением его сердца. Ее глаз были для него путеводными звездами, маяками, на которые он шел всю свою жизнь. И вот, ни с того, ни с сего, эти звезды стали светить еще одному. Он спросил — почему? Она не смогла ответить. Он спросил — зачем? Она молчала.

А потом он стал обвинять. Он был жесток в тот момент, жесток настолько, что она упала на колени, моля о прощении. А он… Он был отстраненно-спокоен, взирая на ее стенания. Холодно-спокоен, отстраненно-холоден. Но иначе он тогда поступить не мог. Слишком сильным был удар, слишком глубоко проник яд измены…

 Он бродил по городу, почти бесцельно, помня лишь ее мольбы и просьбы о прощении. В конце концов, он добрался до моря, взобрался на скалы и подошел к краю. Где-то вдали, за спиной, виделся город, а впереди — море, бескрайнее сине-зеленое полотно, колышущееся на ветру, набегающее на берег, словно кто-то пытался расстелить его как можно ровнее. Белая стрела метнулась сверху вниз, и вот уже чайка понеслась в его сторону, держа в когтях сверкающую серебряной чешуей рыбу. Он улыбнулся. Жизнь все равно продолжается…

Легкий поворот головы, скользящий взгляд по побережью. На песке, у самой кромки воды, застыла фигура. Легкое платье цвета лазури, длинные волосы развиваются на ветру — темные и прямые. Она взглянула в его сторону, и медленно сделала несколько шагов к скалам. Потом еще и еще, все увереннее. Потом медленно, но твердо пошла к нему.

Он стал спускаться.


Они встретились на тропинке, ведущей наверх. Замерли, узнав друг друга. Потом она резко развернулась, и пошла назад. Он последовал за ней. Внизу она побежала — без оглядки, как от дикого зверя. Он помчался следом — не сейчас, только не сейчас, я еще не поговорил с тобой…
Они бежали — вот уже песок под ногами, обжигает босые ноги, волнами расходится от удара ботинками. Она споткнулась, но не упала. Потом — еще раз, теперь не удержавшись. Не успела встать — он уже был рядом. Что-то говорил, задыхаясь и глотая слезы. Он молчала. Села, обхватила колени, и остановила взгляд на воде. Он опустился на колени, перехватил ее взгляд.

- Прости меня, - прошептал он. – Прости меня, и я смогу простить тебя.

Она молчала. Простить… Как?..

- Я был не прав, - продолжал он, - и жесток. Чересчур жесток. Но и ты была не права и жестока. А я лишь ответил тебе — в гневе, не подумав. Прости меня, и я прощу тебя.

Она раскачивалась из стороны в сторону, что-то бессвязно бормоча. Нет, его нельзя простить… Слишком больно…

…Как она может?.. Мне ведь больно… Боже, почему она молчит??? Не молчи! Прошу тебя, ответь мне!

Она взглянула на него. Что с ним? Почему он вдруг начал кричать?..

- Прости меня! – кричал он. – Я ведь люблю тебя! Прости!

- Нет.

Коротко. Жестко — нет. И — все. Молчание. Он рухнул набок и замер. Все. Жизнь кончена…

…Солнце село. На небе появились первые звезды. Потом стемнело, и небо оделось в звездные одежды…

Она продолжала сидеть, бессмысленно глядя вперед и повторяя про себя — нет… он лежал навзничь у ее ног — стеклянный взгляд, на губах — прости…

…Ночь прошла, и прошел день. Потом — еще одна ночь и еще один день. Потом — годы. Потом — вечность…

…А она все так же сидела на берегу, обхватив колени руками, глядя вперед, на море, и бессмысленно повторяя — нет… И он все так же лежал ничком у ее ног, глядя в землю стеклянным взглядом и беззвучно шепча — прости…

22—23.09.2003