Струйки дыма

Две мелкие девицы, в возрасте, когда только что начинают пользоваться косметикой, вывернули из-за угла школы. Они встали под козырьком моего подъезда; вороватые оглядки и приглушенный разговор выдали их с головой. Я неуместно выходила из дома. Явление взрослой тети подействовало, как жупел - они поспешили изобразить на лице кротость и послушание, торопливо пряча в рукава зажженные уже сигареты и роняя под ноги зажигалки. Боятся, подумала я и с размаху въехала в предлагаемую роль: укоризненно посмотрела, фыркнула и пошла своей дорогой, элегантно порхнув долгой полой пальто.

Из детства помню фильм «Табор уходит в небо», где красивая черноволосая, черноглазая цыганка Рада курила маленькую изогнутую трубку. Много лет спустя я узнала, что «Табор уходит в небо» - это ранний Горький; что фильм снят по нескольким рассказам одного красивого цикла. С тех пор, глядя на маленькую трубку в женской руке, я представляю состарившуюся красавицу Изергиль, жестокого Ларру, малиновые закаты Бесарабии, и чувствую запах дождя, полыни и свежескошенной травы.

Кирилл - это человек-сигарета. За его словами уследить непросто - взгляд и внимание направляются за тонкими, изящными, как у пианиста, пальцами. Его курительный процесс походит на танец с сигарами; рука рисует сложные линии, плывет, падает каскадом, пишет картину, дирижирует оркестром. Много завистников хотели перенять у Кирилла эту завораживающую манеру, но он неповторим. За спинами передаются номера телефонов, шепотом назначаются встречи, полувзглядом завораживаются сердца.

Аркадий Аркадиевич - тоже человек-сигарета. Он давно сидит в каморке, где и днем, и ночью - сумерки, хотя раскрыты шторы, горит лампа. Давно и навсегда он выбрал свою любовь. Если бы у Аркадия Аркадиевича было полцарства, он легко бы расплатился им за пачку сигарет. Он курит всегда и везде, даже во сне. Его сотрудники научились приносить с собой сменную обувь и одежду; при выходе с работы им всегда разрешается принять душ и переодеться. Кожа и глаза Аркадия Аркадиевича приобрели стойкий темно-дымчатый оттенок.

В одиннадцать вечера в баре «Фюртенберг» играют живую музыку. Город Фрайбург, юг Германии, полон контрастов. На сцене три альтернатив-панка поют под баян. Нефильтрованное пиво необычайно кружит голову. Над столиками низко спущены приглушенные лампы. Стелется дым - здесь много курят. Я поднимаю глаза и вижу двух мужчин лет пятидесяти: одного из них я встретила утром в магазине гитар - он продавец. Другой - седоволосый негр в широкой шляпе. Все бы ничего, но продавец наигрывает что-то блюзовое, а его собеседник тихо напевает низким хриплым голосом. Когда этим двоим было двадцать, они наверняка переписывали у друзей «Вудсток» и плели венцы из одуванчиков. Я повторяю слова узнанной песни; негр хрипло усмехается и оборачивается. Он достает большую сигару и прикуривает. Сладкий пряный запах расстилается над столом и плывет по комнате.

Мой дед курил на войне, но, вернувшись, познакомился с бабушкой и однажды раз и навсегда выбросил сигарету. Другая бабушка во время войны потеряла троих маленьких дочерей. А когда получила похоронку на мужа, выкурила первую в жизни сигарету. В телеграмме значилось «Пропал без вести», и она до конца дней своих ждала его. После уже никто не мог представить ее без белой сигареты. Я маленькая приходила в ее комнату, забиралась на кресло, разглядывала старинные часы, каталась на ножной швейной машинке и любила нюхать дым от больших беломорин.

В кругу моих знакомых начинают курить женщины, а продолжают бросать - мужчины.  Мужской пол курит по привычке; женский - по экстравагантным соображениям. Есть также те, которые предпочитают сигарете хороший табак и трубку. Моя знакомая норвежка сворачивала из бумаги козьи ножки прямо на улице, и была неоднократно замечена нашей полицией. За говорение на неизвестном северном языке ей все прощалось.

Весна 2003