I
Так странно. Не было пробуждения. Не было боли. Не было вообще ничего. Моя жизнь началась с... Описание моей жизни можно начать со слов “Я вошла в оазис”. До этого не было ничего. Ни памяти, ни даже смутных ощущений. Как будто я родилась для того, чтобы войти в этот несчастный чахленький крохотный оазис. Так не должно быть, я знаю.
Я вошла в оазис, но, сраженная мыслями, сделала короткую остановку, занеся ногу для шага. Потом продолжила идти. Я должна была это делать. Я шла недолго. Я сразу услышала, что в оазисе кто-то есть. Целое маленькое племя кочевников. Я вышла к грязноватому желтому озерцу, вокруг которого они собрались: смуглые, плотно закутанные во всевозможные тряпки, воняющие чем-то неприятным и притягательным одновременно, но не потом, в окружении своих драгоценных животных бегунов и носильщиков. Они все замолчали, глядя на меня. Я спустилась к воде, села на колени и зачерпнула рукой воду. Мне вдруг сильно захотелось пить. Вода была горькой, и я поморщилась. Вдруг люди зашумели. Я подняла голову. Вода в озере стала абсолютно чистой. Солнце играло в его ровной голубой глади. Я снова зачерпнула ее и попробовала. Она стала вкусной! Я очнулась в своем изумлении от гудения, которое издавали кочевники. Я взглянула на них. Они стояли на коленях и отвешивали мне поклоны до земли. Ползком ко мне приблизился старик, от которого пахло как угодно, но только не притягательно. Он со страхом взглянул на меня.
— Мезда? — неуверенно спросил он. Я подумала и кивнула.
— Ор Мезда, байха муи! — “О Мезда, богиня моя!”. Я поняла все, что он сказал. Имя, которым он меня назвал, означало “не боящаяся солнца”.
Я подняла взгляд на дневное светило. Я знала, что оно должно резать глаза, но я спокойно на него смотрела. Я даже не удивилась и поднялась на ноги. Старик продолжал валяться где-то внизу, и я сказала ему, наклонившись:
— Мезда тройги ваха, дзреро муи, — “Мезда просит подняться, жрец мой”.
Он взвыл, но встал и, ковыляя, как испорченная игрушка, повел меня к людям. Они боязливо расступились передо мной. Я получила возможность глянуть вниз, на свое отражение в уже чистой воде озера. И застыла, завороженная увиденным.
Я оказалась темноволосой, бледнокожей, очень худой, как от истощения, женщиной. Большие светло-карие глаза внимательно на меня смотрели. Они были одновременно пустыми и мягкими. Черты лица были точеными и тоже какими-то худыми. Нос чуть вздернут кверху и нижняя губа заметно пухлее верхней. Подбородок острый, щеки впавшие. Волосы русые, слегка вьющиеся, обрамляли мое лицо. Шея была голой. Я взглянула вниз, на свое тело, оторвавшись от собственного отражения. Грудь большая, красивой формы, стянутая кожаной, не достающей до ввалившегося мускулистого живота, курткой. На ногах очень короткие, но широкие, шорты и высокие, выше колена сапоги, тоже кожаные и из той же кожи, что и остальная одежда. Это я?
Шепот за спиной заставил меня пробудиться. Люди продолжали испуганно на меня смотреть, но у жреца храбрости явно прибавилось.
— Что еще может Мезда? — вежливо спросил он. Правильно, вдруг я приезжая ведьма, а не богиня. Но я не знала, что умею еще, и поэтому пожала плечами.
Мужчины поднесли ко мне раненого юношу. Его укусила в руку змея. Я почти растерянно погладила место укуса, как сквозь сон жалея парня, молодого в расцвете сил, но бездетного... Но мои слабые сожаления быстро кончились. Он был здоров и с благоговением и страхом смотрел на меня. Мне же стало интересно, что я еще могу здесь натворить.
Я почему-то вспомнила об озере и обернулась к нему. Внимательно на него посмотрела. Точно из его центра взвился маленький, но мощный водяной смерч. Так, с этим ясно. Я опустилась на колени и погладила землю. Оттуда немедленно ринулась молодая пальмочка, уверенно набирая рост и силу. И это я могу! Я взглянула вверх, но немедленного дождя не пролилось ни капли, как я ни приказывала, умоляла или просто просила. Значит, этого я не могу.
Так я осталась в племени Белого Света. Так они себя называли, потому поклонялись солнцу и людям с бледной кожей. Я обнаружила, что мне может быть жарко, и я могу потеть, но солнечные лучи не оставляли следов на моей коже. Еще я предпочитала ночь дню, отсыпаясь по утрам, но сон мне тоже почти не требовался. Такого же распорядка придерживалось и племя. Еще я очень мало и редко ела, но много пила. Но люди только радовались этому. Я стала их богиней, сама того не желая. Идти мне было некуда, даже нечего искать, ничто далекое не бередило мне душу и не манило в дальние страны. Я приняла то, что само нашло меня, никому ничего не доказывая и ничего, в общем, не требуя. Я отменила почти все молебны мне и научила их молитве, теоретически призывающей меня в трудную минуту. Я давала им воду и пищу, когда они нуждались в них, исцеляла их самих и их детей, предсказывала судьбу и определяла предназначение, управляла ради них погодой. Тогда мне дождь вызвать удалось, просто пришел он ночью. Так что пришлось точно рассчитывать что и где нам нужно, чтобы не сбежать от спасительных облаков. В свою очередь кочевники научили меня некоторым вещам, позволявшим иногда не пользоваться моими способностями. Например, мастерство владения клинком — небольшим изогнутым лезвием на узорной ручке. Но все же я чаще пользовалась своей силой, а не их умениями. Других племен мы не встречали, но старик Ердук, мой жрец, много мне рассказывал о них, поведал много их сказок и легенд. Мне было интересно его слушать. Я жила спокойно, не ожидая от будущего ничего, ни счастья, ни бед, и не питая никаких надежд. Я понимала, что могла бы при первой попавшейся возможности оставить племя и отправиться на поиски самой себя — ведь я до сих пор не знала кто я и что я. Ни своего имени и прошлого, как будто его не было. Но ничего этого я не хотела. Желания умерли во мне.
Однажды я проснулась с твердым знанием своих сил. Тогда я определила их так: самое лучшее, что я могу сделать — это воскресить, самое худшее — разнести этот мир в клочки. Но я не горела желанием делать первое или сотворить второе.
Мое тело перестало быть таким тощим. Живот больше не прилипал к позвоночнику, а щеки — к друг другу. Но все равно я осталась худой. Мускулы на руках округлились, налились силой, а грудь больше не казалась такой несуразной: крупная на тощем теле.
Отсутствие памяти и настоящего имени меня совершенно не угнетали. Конечно, я с трудом вспоминала подробности прошедшего дня, но рядом всегда был друг, способный все напомнить, и поэтому, меня вполне даже устраивала та жизнь, что я вела, и я не собиралась готовить и осуществлять перемены и не слишком-то сильно их желала.
Через некоторое время я поняла, что отличаюсь от окружающих людей хотя бы тем, что у меня нет месячных кровотечений, и я не подвержена болезням, старости и такой неприятной вещи, как обмороки. А еще иногда мне казалось, что все люди вокруг меня — тени, что их нет, и только мое тело сохраняло для моего сознания реальность.
Так я прожила долго. Но у меня плохие отношения со временем — я способна отличать времена года и время суток, но посчитать их — не в моих силах. Я могла странствовать с кочевниками пять месяцев, а могла пять лет. Думаю, что все же мое пребывание с ними длилось больше года, но совершенно точно меньше столетия — все это время меня не покидал старый Ердук, мой жрец, ставший мои охранником, слугой и наставником.
Все это время я словно находилась в забытье, не знаю, как точно описать мое состояние. Но оно меня не волновало — я знала, что это может и не хорошо, но нормально. И еще я очень редко говорила вслух, а мои мысли отличались лаконичностью. Самое длинное мое предложение состояло из пяти-шести слов, но такие речи я говорила раза два. Чаще всего я обходилась кивком головы или ее покачиванием, иногда — жестом руки. Так было удобнее для меня. Не знаю почему.
Пока я странствовала с кочевниками, я была твердо уверена, что так будет продолжаться всегда. Точнее, я не думала, что это может закончиться. Но всему на свете приходит конец, это я знаю сейчас. Пришел конец и моему мирному существованию.
С помощью дара прорицания я узнала, что к землям, принадлежащим моему племени, идет огромная армия завоевателей. Мы могли бы убежать от них, но я поняла, что они искали нас — чтобы подчинить себе или уничтожить, в зависимости от поведения моих людей. И я подумала, что могла бы остановить их без особого труда — я не представляла силы, способной тягаться со мной, их колдуны не были бы мне помехой. Поразмыслив, я решила встретить войско с кучкой воинов-мужчин моего племени, разбить его и вернуться к женщинам и детям. Мой жрец должен был остаться с ними, чтобы позаботиться о них, он был неплохим волшебником. И еще я не собиралась позволять людям мародерствовать на останках чужой боли. Я понимала, что вещи мертвых должны принадлежать им.
Я не боялась убивать, потому что знала, что смерть — такое же благо, как и жизнь, и мне дана власть над ними, и я могу раздавать смерть и жизнь так, как пожелаю. Только я вообще не хотела этим заниматься, мне было все равно. Ни воскрешать, ни умерщвлять.
Все случилось так, как я планировала — мы встретили армию чужеземцев на гребне высокой дюны. В случае сражения им пришлось бы взбираться к нам по песку, а на самую плохую ситуацию я приберегла бурю, которая смела бы всех — и меня, и завоевателей, и кочевников.
Мои воины выстроились в линию позади меня, молча и неподвижно, что должно было напугать иноземцев, но они были слишком далеко, чтобы разглядеть нас. Я же видела длинную темную линию на горизонте и чувствовала, что там находится много людей. Я решила действовать сразу.
Я встала на самом краю гребня, в очень неустойчивом положении, с некоторым усилием сохраняя равновесие, и, немного раздвинув руки, слегка пошевелила растопыренными пальцами. Песок повиновался мне. И я воздела руки вверх и опустила их вниз, направив пальцы в сторону армии противника. Огромные тучи песка обрушились на нее, погребая под собой сотни и тысячи людей. Я не испытывала ничего, убивая такое количество людей. Мне было лишь немного жаль их лошадей — они были не причем. И я продолжала это странное действо, не слыша взволнованного дыхания людей за моей спиной. Я впала в какой-то транс, не обращая внимания на окружающий мир.
Но я быстро очнулась от приглушенных вскриков за спиной. Кто раздвинул моих людей одним усилием воли, но моя сила питала их, и они сопротивлялись ей. Я резко обернулась, почувствовав за спиной страх. Но повернулась неловко, одна моя нога соскользнула вниз по песку, и я упала на одно колено, глядя на человека, стоявшего среди испуганных воинов, снизу вверх.
Я сразу почувствовала Ужас. Ужас от того, что вся моя сила и моя жизнь до этого момента были лишь моей фантазией, моей выдумкой, а сейчас меня должны были убить, растерзать в клочки за мою неслыханную дерзость. Я думаю, что в моих пустых глазах появился страх, и исчезла мягкость. Да, я испугалась его.
Этот человек был ненамного выше меня, он был крепким и мускулистым, было ощущение силы, а не показ ее. Он был одет в темную кожу: туника, штаны, сапоги, но на груди был большой треугольный вырез, его голова была бритой, и он тоже не боялся солнца, как и я. Его кожа была оттенка темной бронзы, а глаза — еще темнее. Его лицо было лицом ястреба, а в глазах, в которых я не заметила зрачка, мерцало презрение. Но я не отрывала своего взгляда от него. Он не сделал ни одно движения. Лишь глаза, словно перекрутившись, сменились голубыми, ярко-голубыми с иссиня-черным зрачком. И, глядя в них, я начала возрождаться. Я разделилась на две части — одна, внешняя, была все так же бессильна и испугана, а вторая, где-то внутри, уже приготовилась дать отпор, но... Я вдруг поняла, что не могу убить его, причинить ему вред. И я заметила, что в голубых глазах уже нет презрения. Они были почти также пусты, как мои собственные.
— Пойдем со мной, — вдруг произнес он. Я поняла его язык.
Я сама не заметила, как встала, в следующий момент я уже стояла перед ним, вглядываясь в его ястребиное лицо. Он понял мой немой вопрос, прежде, чем я его задала.
— Они будут живы, если ты будешь покорна и свободна.
Хорошо. Я склонила голову в знак согласия. Он отвернулся от меня и пошел. Я последовала за ним, сделав знак своим людям, чтобы они шли за мной. Они удивленно перешептывались, но слушались меня беспрекословно. Как всегда.
Он сделал крюк, чтобы обойти песчаную равнину, перед которой остановились с двух сторон две армии. Мы послушно шли за ним.
Мы шли долго, кочевники выдохлись и устали. Я же чувствовала какое-то холодное подобие любопытства, к тому же оно было очень слабым. Ноги продолжали меня также хорошо слушаться, и я не отставала от того странного человека.
Когда мы подошли к чужой армии, то я увидела все последствия своей атаки. Те, кто выжили, были либо сурово покалечены, либо ослеплены и много кашляли. Почти не осталось мужчин, способных хорошо сражаться. Да, если бы не колдун, мы бы победили. Было много трупов лошадей. Я отворачивалась от них. Не понимаю почему. Люди злобно смотрели на нас, некоторые пытались плеваться, но если и набирали необходимое количество слюны, то моя сила отбрасывала плевки обратно во владельцев. Человек прервал их одним взмахом руки. Я поняла, что они боялись его. Но я знала, что он изменился и теперь его не стоит страшиться. Он повел нас к полузанесенному шатру из грубой ткани. Вдруг он обернулся и посмотрел на меня. Его глаза стали необычно для его лица мягкими, как у меня, а на губах появилась ласковая и добрая улыбка, неподходящая для его ястребиности.
— Спасибо, — сказал он.
Его лицо вмиг посуровело, он отвернулся и вошел в шатер.
II
Его звали Тьюр. Меня позабавило это имя. Странное и красивое. Как одинокий птичий вскрик.
Он был богом для своих людей, так же, как и я — для своих. Но его они боялись, а когда поняли, что я такая же, стали бояться и меня. Но я не разговаривала с ними.
Раньше он творил много странных дел, а после похода стал подолгу просиживать в библиотеке, читая и почти не принимая пищу. Я стала пить совсем мало и почти не ела, но все же больше, чем он. Был ли он выносливей чем я? Возможно. Но я целыми днями бродила по его Замку, а он сидел неподвижно за столом.
Замок — странное существо. По-моему, он немного живой. Он был построен давным-давно некоей угаснувшей расой. Его стены из темно-коричневого камня притягивали меня. Их цвет напоминал цвет кожи, в которую я была одета. В главных коридорах и залах нынешние его обитатели украсили его украшениями из драгоценных камней и драпировками из дорогих тканей. Но более всего мне были симпатичны заброшенные помещения с первозданной пустотой и мрачностью.
Жители Замка разукрасили по-своему и меня. Мою одежду, так же как и одежду Тьюра, расшили золотой проволокой, выведя ею причудливые и изящные узоры. Мне это не понравилось, но это был такой слабый протест, что они почти его не заметили. Но я наотрез отказалась менять одежду, и мне сшили два плаща — черный с золотистой нитью и разноцветный, почти прозрачный, который я так ни разу и не одела.
Но сначала был торжественный въезд в Картт — город, выросший вокруг Замка. Перед его стенами победоносную, хоть и изрядно побитую, армию ждали широкие повозки из дерева, на которые они все взгромоздились. Человеку, затеявшему все это, предложили специальную телегу огромных размеров, накрытую алым покрывалом, которую тащили не столько изящные черные лошади, сколько его сила. В заднем ее конце свалили все трофеи (по пути я видела несколько разоренных им городов). Я не пожелала стоять на переднем краю телеги, приветствуя жителей города, и сидела на скромном, но мягком пуфике, поджав колени и обхватив голову руками. Мне было скучно. Ердук должен был прибыть через несколько дней после меня, и я знала уже, что мы больше с ним не увидимся. Где-то глубоко слабо задрожало желание противостоять предсказанию. Но оно быстро погасло, задавленное пустотой и спокойствием. До меня изредка долетали лепестки цветов, которыми осыпали телегу правителя, и я с трудом различала хвалебную песню со странным ритмом, которую пели чистые женские голоса, иногда им подпевали приятные мужские.
Я не смотрела на колдуна и не встречалась с ним глазами с тех пор, как на одном из многочисленных привалов я сделала это и ясно услышала: “ИЗ МОЕГО РОДА…” Я почти испугалась, потому что ничего не поняла и не захотела понимать. Точнее, я знала, что время еще не пришло. Для чего? Почему? У меня не было ответов на эти вопросы, и я запомнила их очень смутно, уверенная, что в нужный момент я их вспомню.
Когда за мной захлопнулись двери Замка, закрылась и дверь в мое прошлое с кочевниками. Теперь я могла четко вспомнить любую подробность и, при желании, посчитать дни, проведенные с ними. Я вступила на новую ступень своей странной жизни.
В честь нашего приезда устроили большое празднество. Много было поющих, танцующих и читающих стихи и сказки. Но мне ничего не понравилось. Ничего из творений этого бледнокожего, светлоглазого и светловолосого племени. Хотя встречались и темноволосые, и темноглазые. Все, что они делали, отдавало некоей фальшью, которая мне не нравилась. Они делали все просто так или потому, что так надо, так их попросили, так им приказали. Не было ни одного вдохновенного творца, но, судя по гобеленам и одежде, такие раньше рождались здесь.
На празднестве я узнала, что Замку — несколько тысяч лет. Но я догадывалась, что ему больше, чем они предполагают. Сколько — я не знала.
У них была странная мода: как можно больше открыть грудь и ноги ниже колена. Все остальное должно было быть закрыто. Девушки ходили с открытыми лицами, но после замужества они закрывали их. Мой вид изрядно удивлял мужчин и привлекал их ко мне. Но ни один из них не привлекал меня. Они были больше тенями, чем мои кочевники (хотя с некоторых пор они перестали быть моими). Они были ими всегда — в отличие от других. Реальным оставался только их повелитель. Никто из них мне не нравился, я не хотела с ними общаться.
Поэтому я стала бродить по самым отдаленным уголкам Замка, там, где они боялись появляться. Я почти не думала, изредка осеняемая какими-то простыми мыслями.
Так я догадалась, что полюбила Тьюра. Не так, как это случается с людьми. Я не желала печься о его благополучии и безопасности, о его настроении и удовольствиях. Я не горела желанием быть все время с ним и редко вспоминала его лицо. Вся моя любовь заключалась в том, что я не могла его убить, и, если бы меня попросили бы об этом, я убила бы просившего. Вот так все и получалось.
Так я поняла, что могу убить его — я сильнее, но он меня — никогда. Не знаю почему. Что-то могло мешать ему обрести всю силу, и это действительно волновало меня. Второе сильное чувство. Первым было удивление, когда я вошла в оазис и поняла, что только что родилась.
Я гуляла везде, никто не осмеливался мне что-либо запрещать. Я видела их сады — прекрасные и хрупкие, но еще оставался в них какой-то след от творений прежних обитателей. Иногда я появлялась там и, как привидение, бродила по тропинкам.
Однажды я увидела Тьюра. Он стоял на самом краю крохотного озерца и поднимал в нем маленькие смерчи. Он внимательно наблюдал за ними. Потом почувствовал мое присутствие и поднял голову. В голубых глазах вокруг зрачков появилась нежно-коричневая каемка. Я промолчала, как всегда, и ушла. Он так и остался там.
Я стала иногда заходить в его библиотеку. Он сидел между рядов стеллажей с книгами, за столом прямо перед дверью. И всегда читал какие-то огромные фолианты. Когда я входила, он отрывался от чтения и смотрел мне в глаза. И с каждым разом я замечала, что глаза его темнеют, приобретая карий оттенок. Однажды голубой цвет вовсе исчез. Теперь карие глаза все темнели и темнели… Я чувствовала, что он опять теряет силу. Я бродила кругами между полками и думала.
Изредка я встречала в коридорах своих кочевников. Они немедленно падали передо мной на колени, боясь заглянуть мне в глаза. В Замке я поняла почему. Стоило мне посмотреть на человека, даже не в глаза, а просто так, вскользь, как он немедленно начинал заглядывать мне в зрачки, трусливо трясясь и безуспешно пытаясь оторваться от меня. За это свойство жителей Замка я их невзлюбила. Мои люди могли выдерживать мой взгляд. А Тьюр мог посмотреть мне в глаза и остаться спокойным. Только взора отвести все равно не мог. Потому что его глаза стали темными.
Я стояла перед дверью библиотеки. Я услышала обрывки разговоров, что повелитель стал реже бывать там, что он опять становился жестоким и страшным. Я знала, что сейчас он там, за дверью. Я волновалась, потому что не знала, что делать. Наконец я решилась зайти. Чувства слабо дрожали где-то в глубине.
Он стоял возле окна, откуда лился чистый и ясный свет. Небо за ним было таким же голубым, как когда-то глаза этого человека. Моего рода. Я подошла к нему совсем близко. Он обернулся и взглянул на меня. В глубине его глаз затеплился страх. Этого я уже не могла вынести и понять. Я взяла его лицо в свои руки и поцеловала его в губы. Когда я оторвалась, его глаза стали такими же голубыми, как небо за его спиной. Он опять мягко улыбнулся и ласково на меня посмотрел.
— Спасибо.
Я как всегда промолчала в ответ. Отвернулась и ушла. Но мне…
Спустя несколько дней я заметила, что люди в Замке стали двигаться суетливее. Я не догадывалась почему, лишь уловила, что приехали какие-то знатные гости. Они не интересовали меня, и я не хотела с ними встречаться.
Я брела по коридору, предаваясь странным мечтам, вихрями кружившимся в пустой голове. Вдруг мимо стали бегать служанки в своих сложных одеждах, постоянно задевая меня ими. Я остановилась и огляделась.
И увидела Их. Вроде их было двое — один стоял почти передо мной, а второй — за первым, и я не разглядела его. Зато я хорошо рассмотрела первого. Его волосы, кожа и глаза — все было почти белым. Одежда тоже была очень светлых оттенков. Желтоватые пряди были заплетены во что-то сзади. Голубоватые глаза смотрели прямо на меня спокойно и с любопытством. Розоватая, чистая кожа… От нее пахло чем-то знакомым. Знакомым мне? Без памяти? Он отвел от меня глаза! И заговорил со своим спутником. Я увидела лишь золотистые волосы и яркую одежду. Эти были реальными. Они не были тенями. “ЭЛЬФ”, мелькнуло и исчезло в моей голове. Они поклонились мне и пошли дальше. Я последовала за ними.
Они пришли на главную террасу Замка — место для приемов высокого ранга. Тьюр уже был там. Он привстал при виде гостей и удивился при виде меня.
— Она красавица, — сказал бледнокожий обо мне. Его голос обладал странной мелодикой. Он мог принадлежать и женщине, и мужчине.
Я взглянуло на себя в зеркало, висевшее на стене. Моя фигура приобрела более приятные округлости, и лицо больше не было тощим. Я действительно стала красивой. Глаза остались такими же мягкими и пустыми. Волосы отросли, и оказалось, что они закрывают мне спину плащом. Нежным и пушистым. Как странно это осознавать.
— Я сочту за честь соседство с Вами, — обратился ко мне бледнокожий и ловко поставил легкий стул рядом со своим. — Называйте меня Келон и не ошибетесь.
Я вежливо кивнула и села рядом с ним. Его запах до сих пор бередил мне что-то. Может душу? Я глянула на него. Он смотрел прямо перед собой, изучая орнамент на стенах. Мне захотелось улыбнуться. Настолько светлым и радостным было его существование для меня.
Перед нами стали выступать танцовщицы. Я опять смотрела на их фальшь. По-моему, эльф тоже это чувствовал. Потом пришли фокусники. Потом принесли столы с едой. Я еле прикоснулась к ней, отпив лишь немного искристого вина из хрустального кубка с золотым украшением в виде птицы. А затем пришли певцы Тьюра.
Я всегда любила слушать их. Мне не нравились ни их песни, ни их голоса, но само их присутствие уже что-то говорило мне. Что? Не знаю.
Мы прослушали две песни. Они были сочинены недавно, и их еще никто не слышал за пределами Замка. Келону они не понравились.
— Спойте что-нибудь старинное, — попросил он певцов. Они замешкались. Вышел один из них и поклонился нам.
— Вы говорите об этой песне, — сказал утвердительно он. Никто ему не возражал. И он запел, а другие стали подыгрывать ему на своих причудливых инструментах.
— Была древность и были боги…\Была сказка и были битвы…\Время отсчитало вехи \Эпохи Воды…
Я мгновенно поняла, что должна была услышать эту песню. Древнюю, как Замок. Как моя сила. Я слегка нагнулась вперед, боясь пропустить хоть слово, хоть звук. Я забыла об эльфах, Тьюре и людях вокруг меня. Я жила песней.
— А я пою о том, что было!..\ А я пою о том, чего уже нет.\ Не забудьте люди древних богов завет:\ Река Времени прошлое еще не отпустила…
— Увидеть прошлое, увидеть былое…\Увидеть бога и поклониться ему…\Остаться навек без покоя\ Суждено в Реку Времени заглянувшему…
— А я спою о том, что будет!..\ А я спою о том, что нас ждет.\ Не забудьте люди древних богов завет:\ Реку Времени никто не перейдет…
— Было время, когда путь\ Вел тебя далеко по дороге…\Будет снова когда-нибудь\ Это время, и вернутся древние боги…
— А я пою о том, что есть!..\ А я пою о том, что вокруг.\ Не забудьте люди древних богов завет:\ Река Времени их вернет когда-нибудь…Вернет…
Он замолчал.
Я откинулась на спинку стула. Почему они не поют старых песен? Я глубоко дышала, снова переживая все. Почему они не поют таких песен, затрагивающих нечто в глубине?..
— Хороши старинные песни… — услышала я рядом.
— А эльфийские еще лучше…
— Они слишком длинны и загадочны, — усмехнулся Келон.
— Зато мы насладимся музыкой и вашими голосами, — возразил Тьюр.
— Ну что ж… Хорошо.
Он легко поднялся, и ему немедленно принесли инструмент. Он не был вычурным и чем-либо украшенным. Его струны дышали древностью, но не были хрупкими и жалкими. Эльф покрутил его в руках. Его друг сел рядом с ним на табурет, на котором ранее сидел один из певцов.
— О-о-о-и-и-э-э… — затянул он чистым голосом.
— На лане кроум вилако не! На лане сил тролле валко не… И рея со тон дедри! И рея ко фар нелмви… — запел Келон.
Эльфийская музыка отличалась от человеческой так же, как небо отличается от голубой краски. Я не знаю, о чем они пели. Их язык пока не интересовал меня, и я его не понимала. Но их мелодия и голоса очищали душу лучше, чем вода — тело… Я закрыла глаза и словно поплыла сквозь теплые волны неведомой реки. Может, это была Река Времени?
Я очнулась, когда затих последний звук, дрожавший где-то высоко и далеко. Эльфы и повелитель Замка о чем-то тихо разговаривали. Я поняла, что они договаривались о политике — то, зачем они сюда, собственно говоря, прибыли. Я поднялась и тихо выскользнула в коридор. Я знала, что бледнокожий проводил меня взглядом. Я знала, что мы еще встретимся.
После этого случая я тоже поселилась в библиотеке. Я сидела за столом, который стоял рядом с его столом. Я читала много книг. В большинстве своем это были книги заклинаний и книги о разных странах и государствах, когда-либо существовавших на земле. Заклятья мне было даже почти смешно читать: настолько там было много лишнего, ненужного и недействующего. Все остальные фолианты были интересными. Я много узнала об окружающем меня мире. Но эти знания падали в пустоту.
Но один раз, уже поздно ночью, когда повсюду сами собой зажигались свечи, что-то вытянуло меня из-за стола и повело в глубь огромной комнаты, заполненной книгами. Я долго шла, и передо мной зажигались свечи, освещая полки со все более древними и странными книгами, они вставали из темноты, как призраки дряхлого прошлого, не угрожая и ничего не обещая мне. Появились пыль и паутина. Я остановилась возле стола, на котором уже давно не протирали пыль, поставила на него свой подсвечник и подошла к стеллажу. Мой взор притягивала книга в черном кожаном переплете, украшенная золотой проволокой так же, как моя одежда. Я взяла ее в руки и в тот же миг поняла, что кожа, которой обтянута книга — человеческая. Кожа легендарных черных людей… Я погладила обложку. Холодная, шелковистая… Я открыла ее. На первой странице вились растения, цвели цветы вокруг названия. “Книга Тайн”. А внизу было приписано: “Здесь сокрыто настолько великое, что не каждый может ее прочитать”. Ее сделал не автор.
Я села за стол и стала листать страницы. Сначала шли заклинания. Ничего лишнего. Ничего бездейственного. Как можно меньше усилий прилагалось для достижения как можно большего результата. Такое редко встречалось в книгах по магии, а когда вся книга такая…
Там были и страшные, и прекрасные заклятья и проклятья. Зелья и заговоры. Волшебные песни. Два заклинания эльфийской магии, написанные полностью и с подробным описанием свойств. Такого не было нигде. Все, на что были способны колдуны — написать, что нужно говорить и делать. Но они не знали, как правильно произносить и двигаться. Они не понимали смысла. А здесь…
После заклинаний, удивительно красиво украшенных затейливым орнаментом, вдруг начинался дневник создателя книги. Это были просто записи простыми черными чернилами. Но именно их я стала внимательно читать. Почему? Не скажу и сейчас.
«Вот я и обрел то, о чем мечтают все волшебники… Сила. Удивительное слово, наиболее полно характеризующее это явление. Но что с ней делать? Власть мне уже не нужна. Любовь Той… Сила подсказала мне, что она уже не будет прежней, и ничто не сможет изменить этого».
«Сила. Зачем она мне? Она велика. У меня такое чувство, что я не обрел ее, а разбудил, и она полна благодарности за это, как любое живое существо благодарно своему спасителю. Как сделать так, чтобы мои знания, Сила, не попали в плохие руки? Она способна исцелять миры и разрушать их. Она лишь не может создавать их. Что делать с Силой?»
«Как я не мог понять?! Ведь единственный способ сохранить Силу для потомков — это передать ее тому, кому полностью доверяешь. Я не верю больше людям. Другим Сила не нужна, у них есть своя. Так пусть появится племя, ею обладающее. Как всегда, первоосновой для него будут люди».
«Я не учел, что люди глубоко порочны. Как приучить ребенка не ставить опытов с Силой, чтобы не натворить с помощью нее зла? Хотя стоит попробовать. Вокруг гибнет так много детей, что легко найти мать, которая откажется от большей части выводка. Ведь я не буду их убивать».
«Нашел такую мать с трудом, зато получил сразу троих. Наделил их Силой, взрастил и воспитал. Но известный возраст нарушил все мои планы. Из-за меняющегося тела и характера все мои дети погибли. Зря люди считают, что все колдуны хладнокровны и жестоки. На моих глазах выступили слезы при виде их мертвых тел, и жалел я отнюдь не погибшие четырнадцать лет работы…»
«Долго раздумывал над тем, как исключить сей возраст из становления человека или хотя бы сократить его. Пришел к выводу, что это невозможно, потому что это время, когда человек становится собой, обретает личность. Я же не хочу передать Силу своре глупцов?»
«Узнал о существовании диких эльфов. Удивительное племя с удивительной магией, но очень скрытны. Воинственны. И они прекрасны, но не тем, чем прекрасны их цивилизованные собратья».
«Вызвал дух женщины, создавшей в свое время эльфов. Я старик, я скоро умру, но она сумела разбудить во мне глубоко мужское. Теперь я понимаю, в кого пошли эльфы. Мне лишь не понятно, как она обрела силу и знания для творения… Мы говорили с ней долго. Она предложила мне изменить начальную сущность людей, то, что закладывается с рождением, так же, как это сделала она. Но она не объяснила, как это сделать. Что ж, тогда я докопаюсь до сути сам».
«Нашел! Моя раса! Раса тех, кто никогда не совершит глупость и не подвергнется страстям человеческим! Благодаря легендам о единорогах я понял, как мне создать расу, достойную обладания Силой. У младенцев нужно отнять Огонь Души, тот, что вечно зовет людей куда-то, зажигает Любовь и Ненависть… А сердце, ставшее холодным нужно наполнить Пустотой. Они ничего не чувствуют. Им сразу дана мудрость в одном из ее величайших проявлений. И Сила умножается в Пустоте, потому что ей не нужно теснить мечты и мысли. Я назвал свою расу Наполненные Пустотой…»
«Ошибка! Даже она, создательница эльфов, не избежала ошибок, а что уж обо мне говорить! Шестерым моим детям уже по шестнадцать лет. Они удивительно спокойны и разумны, поражают странной мудростью даже меня. Но… Трое девушек и трое юношей абсолютно не интересуются друг другом с точки зрения продолжения рода. Они знают, что все живое размножается и творит себе подобных, но они не испытывают подобных желаний. Сила делает их практически бессмертными, но все же они могут умереть. Что делать? Я расскажу им, что они обязаны иметь детей. Они слушаются меня, что поразительно. И все шестеро признались, что никогда не смогли бы убить меня. Они удивительно немногословны. Мало едят и пьют. Они красивы какой-то особой красотой».
Дальше этот странный дневник обрывался. Я пролистала последние несколько чистых страниц и на последней нашла строчку, написанную почерком, поднявшим во мне бурю.
«Наш создатель скончался, уморенный старостью. Свой дом он повелел закрыть и забыть, а нам — расселиться по миру».
Я вздохнула и закрыла книгу. Подняла голову. Передо мной стоял Тьюр. Я знала, что он там давно стоит и следит за моим чтением. Он стоял, скрестив руки на груди, а его голубые глаза, казалось, светились собственным светом.
— Теперь ты все знаешь.
Я промолчала.
— Но мы могли бы вернуть себе Огонь Души. Хранители Огня — единороги. Кровь одного из них сделала бы нас людьми.
Он был полукровкой, вдруг догадалась я. Поэтому имел мечты и мысли. Но в Пустоте такого быть не может. Я вдруг обрела смысл жизни, и исчезли все мои вопросы. Я не желала становиться человеком, поэтому покачала головой.
— Как хочешь.
Он еще постоял надо мной. Я сидела, тупо уставившись в обложку книги. Но если бы я была человеком, то я бы пела и танцевала от радости. Что-то похожее на нее теплилось в глубине меня.
— Будет война.
Я подняла голову. Я не спросила с кем и почему.
— Война — это плохо, — лишь сказала я. — Плохо не смертями, а другим…
Это была моя первая фраза. Так он впервые услышал мой голос.
Он пожал плечами и ушел. Я посмотрела ему вслед. Свечи на стеллажах быстро зажигались и погасали, когда он проходил мимо них. Я оставила книгу на столе и последовала за ним. Мне было интересно, когда ее наконец уберут.
Когда за моей спиной захлопнулась тяжелая дверь, я вдруг поняла, что еще один этап моей жизни закончился и что я так и не узнаю, убрали «Книгу Тайн» или нет.
III
В черном плаще с золотой нитью, в черной кожаной скудной одежде, украшенной золотой проволокой на абсолютно черном коне с мрачными глазами я выехала за стены Картта, зная, что никогда сюда не вернусь. Однако Тьюр еще вернется домой.
Это был бешеный бросок мимо высоких суровых гор и бедных, полуразвалившихся горных селений. Крестьяне с грязными щеками, нечесаные и одетые в жуткие обноски, боязливо сторонились непонятной армии. Я так и не поинтересовалась, с кем же мы, собственно говоря, воюем. Но я подумала, что они живут недалеко, если такое значение имеет скорость. Относительно пустыни Замок находился на севере, еще севернее лежало море. Мы же ехали на запад.
Я боялась, что будет война с эльфами, но я быстро убедилась, что мои опасения не оправдались. Но войско, собранное предводителем жителей Замка, впечатляло. Я заметила на правом фланге высоких верблюдов кочевников. И поняла, что там стоит мое бывшее племя. Правда, его никто не считал «бывшим». Это племя находилось под благословением меня, так считали люди. В чем-то они были правы. Я послала гонца, чтобы выяснить, жив ли Ердук и где он сейчас.
Скоро ко мне подскакал гонец, одетый в цвета личной гвардии Тьюра. Он осведомился у меня, не хочу ли я присоединится к повелителю. Я отказалась, потому что в моей голове забрезжило воспоминание о земле, которую я смогу увидеть со своего места здесь, но не замечу, если присоединюсь к ядру построения.
Землю Кантайр мечтали увидеть многие… Но это было в древности. В седой древности по этим дорогам ходили крепкие сапоги прекрасных воителей и тонкие туфли легконогих эльфов, кованые сапоги гномов и ступни ангелов, обтянутые мягкой кожей… Во тьме веков затерялось падение этих земель, и нет уж на свете и следа величественных крепостей и замков. Но странная память хранилась в этой пыли. Память, понять которую могла лишь я да любое волшебное существо. А касались ли когда-нибудь этих дорог золотистые копыта единорогов? Ответа на этот странный вопрос мне не пришло, и он умер во мне.
Сейчас Земля Кантайр была пыльной полупустыней, где было достаточно влаги для жизни, но не было сил для нее. Я почти грустно оглядела разрозненные камни со стертой резьбой, напоминавшие о кончине всего великого.
— Мертвые Равнины, — со страхом, злобой и презрением прошипел голос у меня рядом с ухом.
Не глядя, я как можно жестче и сильней ударила одного из полководцев по лицу. Он упал на землю, его лошадь взбрыкнула и умчалась, а он остался отплевываться.
Ни он, ни я, ни даже Кэлон не имели права судить ни эти земли, ни их уже мертвых обитателей. Только Замок равнялся им по возрасту. Странно, я вовсе не испытывала гнева, даже перед ударом я осталась спокойна. Может, не я тогда ударила?
Потом снова были горы, но низкие и какие-то незначительные. О них я лишь могла вспомнить, что на человеческой памяти они никогда и не были высокими.
Привалы нестрого отпечатались в моей памяти, люди были взволнованны и немного вяловаты. Они пели мало своих боевых песен. Самое большое оживление царило возле ставки Тьюра, да на правом фланге, где мои кочевники поддерживали себя мыслью, что я близко, всего-то — на левом фланге. Но расстояние между нами было все же велико. До меня наконец дошли вести о Ердуке. Мой жрец остался в Замке, дабы возносить мне достойные жертвы. Думаю, старик просто не хотел воевать и остался в теплом местечке, благо я не карала за несоблюдение обрядов. Иногда, кстати, и здесь раздавались нестройные, почти пьяные, хвалебные песни в мою честь. Но я заставила их прекратить это дело.
Теперь я вообще перестала пользоваться своей силой. Она тихо дремала во мне, как хищник, а я продолжала пугать посторонних пустым, но мягким взглядом. Странно, но ощущение божественности, которое пытались в меня вбить люди, не приходило. Странно, но у меня не возникало даже смутного желания сотворить какое-нибудь чудо. Более того, я не собирались ничего подобного делать и на войне. Я потребовала себе меч, и отныне тяжелая, но красивая штука отбивала бока моему коню. Оружие мое было сделано из превосходнейшей стали, но зачернено. Кожа на ножнах идеально подходила к моей одежде.
Я уже слышала разговоры о победе под тенью Черной Всадницы. Однако я была уверена, что сопровождаю светлое воинство, как бы оно меня не обряжало.
Мой черный конь сначала откровенно меня боялся. В очередной раз борясь с ним, я вдруг вспомнила, что любое доброе животное мгновенно находит общий язык с эльфом. К чему мне это воспоминание? Я отбросила его, как шелуху. Но с конем все-таки сумела подружиться. Просто однажды, почти растерявшись я неслышно пробормотала, но все же не подумала: «Что, малыш, трудно под Пустотой?». Он неожиданно затих и задергал ушами. С тех пор этот большой и сильный зверь отзывался только на кличку Малыш, игнорируя все прочее обращение. Это изрядно веселило одного из полководцев Тьюра.
Этот человек позже стал проявлять ко мне повышенное внимание. Он был главнокомандующим легкой гвардией и к тому же превосходным мечником. Более всего в нем мне запомнилась посадка на лошади и его профиль, тонкий, изящно вырезанный неведомым умельцем. Он был чужеземцем, достигшим в Замке высокого положения благодаря своему мечу, уму и удаче. Я до сих пор не знаю, чем заслужила его пристальное внимание. Лишь немного здесь виновата моя мнимая божественность.
Однажды он решился близко ко мне подъехать. Малыш презрительно фыркнул на его грациозную лошадку. Я по своему обычаю не обратила на него внимания. Однако он со мной заговорил. Его звали Мехед, и он много болтал не по делу.
— Что тебе нужно, Мехед? — не вытерпела я и равнодушно спросила его.
— Ваши слова, госпожа! Приятно, когда разговариваешь с тем, кого считают богом.
Я кожей почувствовала, как он хитро улыбнулся.
— Я действительно не знаю, кто я. Может, богиня, может, ведьма. Тебе какая разница?
— Хочу с вами говорить, госпожа.
— О чем?
— О том, что вижу. Вы много времени проводили в библиотеке Замка.
— Сейчас ты ничего не видишь. Но несколько дней назад мы проехали легендарной Дорогой Волшебства, что в Землях Кантайр. Эта дорога известна тем, что по ней прошлись все необычные существа этого мира. Светлые, когда она только родилась, темные, когда предалась забвению.
— А я и не знал…
— Чего? — поинтересовалась я.
— Ни того, как она называется, ни почему… Это все сказано в тех книгах, что вы читали?
— Ну да, — скучно кивнула я.
— Как вы можете так нарочито равнодушно говорить о Землях… …Кантайр! — вдруг вскипел мой спутник, запнувшись на новом названии. Я удивленно глянула на него, и он съежился под моим взглядом. Я быстро отвела глаза. Он быстро пришел в себя.
— Прости.
Не знаю, как он воспринял мое извинение. То ли решил, что я прошу прощение за неучтивость в рассказе, то ли решил, что я раскаиваюсь в своем взгляде… Во всяком случае в этот день он молчал. На следующий Тьюр перестроил армию, и мы с ним оказались в тылу. Мехед ненадолго уезжал, но к вечеру вернулся.
— Эти крестьяне, пехотинцы! Они боялись их!
Я поняла, о ком он говорил.
— Я всю жизнь мечтал, что величие Изумрудной Короны воспрянет из пепла времен, что вновь настанут годы великих подвигов. Но я давно расстался с этой мечтой, как с выполнимой… — горько прошептал мужчина, и я догадалась, что он не так молод, каким кажется.
— Изумрудной Короне не воспрясть, ибо она уничтожена в горниле черной ненависти. Но великие дни всегда возвращаются, когда их уже никто не ждет. А меж великими подвигами земля и небо отдыхают от героев. Надежда уже потеряна, значит скоро… Скоро…
Я произнесла все это своим обычным равнодушным тоном. Но мой спутник не был бы так высок положением, если бы не различил в моих словах мне самой непонятные нотки.
— Вы думаете? — обрадовался он. Потом покосился на меня и сдержал в себе какой-то вопрос.
Ближе к ночи, когда армия замедлила ход, он все же решился.
— Госпожа, почему вас прозвали Черной Всадницей, а ваши кочевники кличут вас Не Боящейся Солнца? А имени вашего так никто и не знает.
— Я не знаю, Мехед, почему люди так стремятся обрядить меня в черное одеяние. Самой мне все равно, в какие цвета я одета. Я знаю лишь, что не служу никому.
— Это лучше, чем служить Злу, — утешился мужчина. — Мне продолжать называть вас госпожой? Я опускаю слово «Темная»…
— Нинарум. Называй меня так.
— Нинарум? — он задумался. — По-эльфийски.
— Безымянная, — перевела я. — Теперь тебе легче?
— Да, Нинарум, — улыбаясь, откликнулся он. — Вы еще и шутить умеете!
В ответ я лишь пожала плечами. Этот человек оказался способным вызвать у меня симпатию. Но если это и было его конечной целью, то моя привязанность особых благ ему не давала. Я не защищала в бою, не дарила исцеления или любви и покоя тем, кто в меня верил. Интересно, согласилась бы я вылечить Тьюра, будь он ранен? Глупо, он не может быть ранен, значит, и думать тут нечего. Я тряхнула головой и легонько подтолкнула своего коня. Он немного ускорил шаг.
Весть о моем новом имени быстро облетела армию, и, думаю, дошла до ее предводителя. Не знаю, как он отнесся к этому нововведению.
Мехед придумал обучать меня владеть тем оружием, что висело у меня на боку. Он предупредил, что путь будет долгим, поэтому я легко согласилась. К тому же, когда я с ним разговаривала, то мне иногда даже становилось весело. Но меня угнетало то, что он, как и все, был в чем-то лишь тенью и боялся моего взгляда не меньше других.
Приемы, которым он меня учил, оказались удивительно простыми, хотя он постоянно твердил, что сразу учит меня наисложнейшим способам ведения боя. Я подозревала, что наипростейший — это способность поднять меч, потому что он не был особо легким.
Вскоре мы вступили в полосу предгорных лесов, из тех, что храбро пытаются одолеть вершины скал. Люди стали более настороженными, блеск опасности я замечала даже в глазах обычно безмятежного и веселого Мехеда, которого я иногда называла учителем. Но приемлемо шутить, по его мнению, я так и не смогла научиться.
Мы почти уже вышли из лесов, когда ночь заставила сделать очередной привал. Я, как всегда, устроилась с краю, со мной естественно был Мехед. Мы отошли в темноту и достали клинки. Его освещался светом многочисленных костров, а мой не было видно даже так, потому что он не блестел. Я скинула плащ одним движением, этому меня научил тот же человек, что стоял сейчас передо мной.
Ночь была восхитительной. Луны не было, но не хуже нее освещали землю звезды. Такие еще называют эльфийскими: они яркие и крупные, да еще и переливаются, как настоящие драгоценные камни на бархатных подушках.
Мы начали бой как обычно осторожно. Мой учитель быстро разгорячился и стал наносить удары активнее. Я тоже стала входить в раж. Я, совершенно независимо от сознания, двигалась удивительно плавно, словно скользила в невидимых волнах, легко уворачиваясь не только от меча противника, но и от случайных веток и корней. Поэтому, когда я так же свободно увернулась от тонкой стрелы, то даже не сразу поняла, в чем дело. Зато вместо меня это понял Мехед. Он громко стал созывать воинов, которые, впрочем, были довольно далеко и вовремя поспеть не могли. Но я не собиралась позволять умирать ему, когда он еще не всему обучил меня. Я зачем-то махнула мечом в воздухе, так, что он загудел, и побежала туда, где чувствовала нескольких человек. Беспомощный против меня, мой учитель бросился за мной.
Мы наткнулись на небольшой, но хорошо вооруженный и подготовленный отряд. Правда, им и в голову не приходило, что загадочная богиня будет с ними сражаться, да еще с каким-то дьяволом в человеческой шкуре, который сражался, коварно улыбаясь, и, пренебрегая собственной жизнью, совершал немыслимые трюки и выверты. Поэтому у меня и у Мехеда было несколько секунд форы, прежде чем неудачливые воители пришли в себя. Эти несколько секунд обошлись им в пятерых воинов. Двоих я убила одним ударом меча, двоих убил так же мой спутник. Еще одного он успел заколоть, когда на меня в недоумении кинулось сразу шестеро. В итоге живым из этой схватки не вышел никто, кроме меня и Мехеда, естественно. Я заметила, что в бою он вдруг перестал быть тенью. Странно. Когда наконец прибежали воины армии, их изумленным взглядам под изменчивым светом факелов предстали двадцать трупов, из которых пятеро были лучниками.
— Долго же вы бежали! — ехидно приветствовал охранников главнокомандующий легкой гвардией. — А если бы это были не мы с госпожой, а кто-нибудь другой? Сомневаюсь, что вы бежали бы быстрее!
— Прости, полководец, — со смущением, но и с сомнением, проговорил один из них. — Но как же узнать, кто это и зачем они напали на вас? Вы ведь всех поубивали.
Я присела на корточки и вытерла абсолютно черный меч об траву. Странно, но даже при свете факелов крови я на нем так и не увидела…
— А вот в этом нам поможет сама госпожа, — спокойно произнес за его спиной знакомый голос. Они немедленно попадали наземь, а Мехед низко поклонился тени, подошедшей к нам.
— Я не буду их оживлять, — твердо сказала я.
— Почему? — холодно осведомился Тьюр.
— Смерть я им уже подарила. Еще подарков делать им я не собираюсь. И без того знаю, что их подослали твои противники, потому что они надеялись, что я лишь девчонка на твоей службе, изображающая из себя богиню, — неожиданно резко и многословно ответила я. Мой учитель удивленно покосился на меня, но, во-первых, остался прям, как палка, во-вторых, сделал вид, что ничего не слышал
Мой собеседник помолчал, внимательно изучая меня. Потом пожал плечами, хмыкнул и ушел. Мехед перевел дух и вытер меч о траву.
— Интересная беседа получилась, — осторожно произнес он. Я промолчала, но он уже умел правильно расценивать мое молчание. — Понимаете, раньше все считали, что вы любите друг друга. Теперь получается, что нет.
— Почему же? — равнодушно отозвалась я. — Просто он попросил слишком много. Да он и сам все это умеет, зачем ему я понадобилась?
— Чтобы окончательно убедить этих глупцов, что вы настоящая. Хороший бой, Нинарум! Не зря я вас учил, вы прекрасная ученица!
— Охотно верю. Скажи, Мехед, а с кем мы воюем?
— Вы не знаете? — изумился человек. Я опять промолчала. Он глубоко вздохнул. — Мы идем войной на непокорных и глупых дагантаров. Они утверждают, что все герои и прекрасные события прошлого — сказки, что им не следует верить, а следует строить новое будущее на обломках старых времен. Они собирались построить какой-то свой «центр», как они его называют, на Землях Кантайр.
— Как можно строить там, где будет еще что-то, просто чуть позже? — спокойно спросила я, но в моем тоне появились нотки удивления.
— Они не верят в это, — пожал он широкими плечами, обтянутыми зеленой тканью. — Они осмелились просить на это разрешения у Повелителя Замка, ведь формально эта территория принадлежит ему. Он, естественно, отказал. Ну, они и стали завоевывать все земли, по которым можно дойти до Земель Кантайр, такая узкая полоса на карте получилась… Вот месяц назад они прошли мимо Запретных Эльфийских Лесов, о чем нас предупредили их посланники, и напали уже на земли, принадлежащие Замку. Теперь война. Почему-то мне кажется, что мы победим. А вы как думаете?
— Я никак не думаю, — рассеянно ответила я. — Зачем им вообще Земли Кантайр? Они же уже сотни лет не плодородны…
— Правда?
Я кивнула. Он задумался.
— Нинарум, а возможно такое, что они лгут, презирая старинные легенды? Может им что-то нужно в тех Землях? Что-то, о чем мы даже не подозреваем.
— Почему не подозреваем? Я вполне представляю себе, что может там им понадобится. Но тогда об этом должен знать и Тьюр.
— Судя по всему, он не знает! — вдруг заволновался мой спутник.
— Ну, тогда я скажу ему, — решила я и вскочила на своего коня. Говорить Мехеду что-либо уже не было времени, Малыш рванул вперед, и я обратилась к человеку мыслями: «Немедленно догоняй меня и скачи впереди! Приведешь меня к Тьюру!» Столь грозному окрику он вряд ли мог сопротивляться, поэтому скоро его изящная лошадка понеслась перед моим мощным скакуном. Люди расступались перед нами, а я рассеянно думала, что мы совершенно зря поднимаем шум вокруг своего сумасшедшего предположения. Похоже, я положительно действую на мыслительные способности Мехеда.
Мы быстро оказались рядом со светлым, расшитым золотом шатром. Главнокомандующий легкой гвардией использовал всю силу своих легких, чтобы заставить охранников пропустить меня к Повелителю. Я сжалилась над ними всеми, вспомнила слова Тьюра и одним движением сдвинула всех людей на моем пути в сторону. Даже Мехеда. Но он не обиделся. Я же вошла в шатер. Что ж, как и все, что творили жители Замка, убранство его было красивым и бездушным.
Тьюр оказался полураздет, видимо он собирался лечь спать. Я села на мягкий ковер, скрестив ноги и проигнорировав стул.
— Что-то случилось? — спокойно спросил он.
— Мне пришла в голову неожиданная мысль, — равнодушно ответила я. — Мехед сказал мне, что в корне войны лежат Земли Кантайр, которые мы уже проехали. Противник еще довольно далеко, как я понимаю. Я хотела сказать тебе, что в Землях Кантайр может находиться нечто, из-за чего целый народ делает вид, будто презирает старинные легенды. Ты знаешь, что это?
— Нет, — он выглядел ошеломленным ровно настолько, насколько на это способна ледяная статуя. Многовато проявлений чувств.
— И замечательно. Они уведут нас подальше от Земель, а потом просто придут на них, найдут то, в чье существование верят, и тогда даже я смогу остановить их лишь ценой своей жизни.
— Но что там? — в глубине голубых глаз появился неприкрытый интерес.
— Если ты этого не знаешь, то это прекрасно.
— Хорошо.
Он задумался. Я почувствовала, что он используют собственные способности. Я оградила себя от них. На всякий случай.
— Уже вечер. Дай своему поклоннику отдохнуть, — ожил он. — Он ждет тебя снаружи. Ты права. Я зря не пользовался Силой.
— Не нужно бояться использовать свои силы. Эти никогда не может быть лишним.
Я почти пожала плечами и вышла. Мехед действительно мялся неподалеку. Я почти обрадовалась ему. В упавшей темноте было видно только его одежду и белки глаз, ведь он был смуглым и черноглазым. Я улыбнулась каким-то своим, даже мне непонятным мыслям. Почему-то он радостно улыбнулся мне в ответ. Я пошла опять к лесу, где жгли трупы. Мой конь и мой друг последовали за мной. Я представляю, как это выглядело странно со стороны: небольшого роста женщина в черном плаще и черной скудной одежде решительно идет сквозь толпу, за ней следует огромный черный конь, рядом с которым стройный всадник кажется маленьким. Все они не отрывали от меня глаз, даже лошадь, изредка косившаяся на гору рядом с собой.
Как всегда, я устроилась с краю. Мехед был вынужден заняться своими подчиненными. Я не возражала. Я уставилась в огонь и погрузилась в свою восхитительную пустоту. Почему-то однажды из нее всплыло какое-то лицо, за которым сразу последовал Кэлон. Красиво он пел тогда, в Замке!.. В сердце заскреблись слабые отголоски всего, пережитого тогда мной.
После долгих раздумий и совещаний с приближенными Тьюр наконец решил что-то делать. Он придумал разделить армию, так, чтобы одна часть ее сторожила Земли Кантайр, а другая продолжала идти вперед. Сообщение с ней собирались поддерживать вместе со мной, пользуясь тем, что я и Предводитель могли за доли мгновения обменяться мыслями. Раньше мы этого никогда не делали.
Это решение означало расставание с Мехедом. Грусти я не испытывала, я чувствовала, что на этой войне он останется жив, хотя его гибель уже относительно близко. Он умрет славно, жаль лишь, что не доживет до возрождения своих любимых Земель Кантайр.
Ночь я провела спокойно, гипнотизируя огонь и наблюдая за спящим Малышом. «Грядут перемены…. Они всегда грядут. Их остается только принимать….» Где я это слышала? Я чувствовала, что у меня есть прошлое, но зачем-то оно скрывалось от меня, используя мою собственную Силу. Никто из живущих ныне не мог мне рассказать его. Что же произошло, когда я очутилась возле оазиса? Ведь все-таки я тогда родилась, а не просто очнулась от забытья. Теперь я хорошо помню свое удивление этому событию.
Утром я попрощалась с Мехедом. Он как-то весь поник и тяжело держал поводья своей лошадки. По-моему, он прозвал ее Бабочкой. За что?
— Прощай.
— Даже так, Нинарум? Ты помнишь мои уроки?
— Помню. Я их никогда не забуду.
— Я знаю.
— Почему?
— Я понял твои глаза…
Он махнул рукой, отвернулся и пошел к своим всадникам, ссутулившись. Но потом он распрямился и начал напевать веселую песенку. Мне показалось, что я с ним еще встречусь. Или с его сыном, который будет на него очень похож… Я посмотрела на Малыша. Он покосился на меня своим черным глазом.
Полководец из меня был, естественно, никакой. Я лишь брела за своей армией, изредка принимая мысли Тьюра и передавая их его ставленникам. Все они всегда испуганно на меня косились. Некоторое время я скучала, но потом снова привыкла быть одна.
Вскоре мы подошли к тем низким горам, что никогда не были высокими. Я огляделась, привстав на стременах, и вдруг вспомнила: «А я пою о том, что было!.. \ А я пою о том, чего уже нет. \ Не забудьте люди древних богов завет: \ Река Времени прошлое еще не отпустила…» Какого прошлого эта река не отпустила? Не стали бы древние певцы сочинять пустую песню. Это предсказание? Очередной вопрос умер во мне. Я опустила голову и старалась не смотреть на камни этих неважных гор. «Сердце станет свободным и надежда найдет в нем место…» А это откуда и о чем? Это песня. Только я не знаю, какая и чья. Впрочем, меня это не интересовало. Я опустила голову, стараясь не смотреть на небо. Оно в последнее время на меня давит. Оно старательно напоминает мне о единорогах, но этих воспоминаний мне не было нужно.
Ночная тишина удивительна. Потому что ее нет. Сначала кажется, что она есть и что она вокруг тебя, что она тянет тебя в себя… А потом обнаруживается, что ее нет. Шумит ветер, дышат люди и животные, переворачиваются и шевелятся, где-то вдалеке что-то покрикивает. Я не спала, сидя у потухшего костра и вслушиваясь в ночную тишину. Иногда мне казалось, что звезды над моей головой втихомолку носятся по небу, застывая каждый раз, когда я поднимала на них равнодушный взгляд.
Мы опять вступили на Земли Кантайр. Я снова ощутила странную силу этих мест. Она была даже больше меня — просто потому, что была другой, иной, не такой, как я. Я думаю, она заключалась именно в том, что когда-то здесь побывало огромное количество волшебных существ. Это наложило свой отпечаток на эту каменистую, давно мертвую землю. Но где-то далеко уже чувствовалось напряжение, предшествующее рождению. Странно, но этого не было, когда я ехала здесь вместе со всей армией. И Мехедом. Уж он-то был бы доволен жизнью здесь, но вынужден был идти за своим предводителем. «А он ведь наемник!..» — с усталым удивлением подумала я. — «Сколько у него, интересно, детей по свету раскидано?» Это пронеслось во мне даже с ехидством. Его наука.
Через весьма короткое время мы подъехали к угрюмому неловкому, но крепкому сооружению, построенному для защиты безлюдных Земель от захватчиков. Оно так нелепо смотрелось здесь, что мне захотелось снести его с лица земли. Но я сдержалась.
Житье там было скучное, серое и раздражающее. Воины тихо погрязали в лени и пошлости, изредка вспоминая о каких-то странных молениях мне.
Мне выделили, конечно, самую большую комнату, но я в ней не нуждалась, отправляясь бродить по окрестностям. Это было тоже скучным делом, но больше нечем было заняться. Я видела много того, чего теперь никто не поймет. История Кантайр и Изумрудной Короны еще довольно сильно напоминала о себе, и если жизнь последней уже закончилась, то жизнь первой пребывала в состоянии спячки, и скоро та должна была проснуться.
Как оказалось, разведчики не забросили свою работу. Все оказалось правдой — сказка о неверии в легенды была создана для отвода глаз от древних и загадочных Земель. Сюда двигался упорный, достаточно большой отряд врагов, тех самых дагантаров. Я послала свою мысль Тьюру, и он приказал нам ждать все армию. А потом разведчики донесли, что к тому отряду присоединился еще один, побольше, а с другой стороны двигается третий. Как я поняла, предводитель нашей храброй, самонадеянной армии перестал делать привалы, обещая отдых перед самым сражением.
Никакой особой баталии не получилось. Противники успели раньше, чего и следовало ожидать. Им нечего было бояться, и их не терзали сомнения.
Получилась маленькая героическая защита одинокой крепости. Никто не просил у меня помощи, и я не помогала, но злоба, крохотная, зато искренняя, росла во мне. Они рушили своими метательными снарядами остатки древних творений, что представлялось мне недопустимым.
Через некоторое время, когда положение, по-видимому, стало безвыходным, а Тьюр продолжал требовать ожидания, ко мне однажды ворвался предводитель нашего отряда.
— Госпожа! Умоляю, примените силу свою! Люди гибнут! Их катапульты рушат все вокруг!
Гибель людей меня не слишком взволновала. Они часто умирают, и порой в мирное время даже больше, чем в войну. Но уничтожение малейших следов прошлого Земель Кантайр вызвало во мне величайшую вспышку гнева. Это было моей ошибкой. Я мгновенно взорвалась от гнева и силы, разнесла на куски себя, воинов, защищавших меня и нападавших на меня, уничтожила саму эту глупую крепость, но своею волей не дала обломиться ни кусочку из древних камней. Столь сильное излияние энергии вызвало рассеяние моего тела на мельчайшие частицы, которым пришлось долго собираться вновь вместе. Но я не умерла. Мой дух остался над остатками крепости, и я запомнила визит Тьюра и армии. Меня почти тронуло искреннее горе Мехеда, бродившего по камням и шептавшего в отчаянии: «Куда же ты, Нинарум?..»
Закончился еще один период моей жизни. Теперь я могла судить о событиях, произошедших со мной, могла их свободно вспоминать и считать дни. Их было мало.
IV
Мое тело собралось в единое целое. Я была абсолютно голой, ветер и солнце безжалостно терзали меня. Моя одежда, мое оружие, мой конь — все сгинуло в том взрыве. Жаль, что я редко ошибаюсь, да и то по крупному. Облака скрыли от меня солнце.
Я села и растерла замерзшие колени. Потом взглядом одела себя так, как хотела, точнее, ко мне откуда-то пришел образ какой-то странной одежды. Я оказалась теперь вся серой. Серые штаны чуть ниже колена, серая рубашка с рукавами чуть ниже локтя и узким горлом. Серый пояс с железной пряжкой, на котором ничего не висело. Я встала и огляделась. Босые ноги мало беспокоили меня. Глазами, видящими невидимое, я увидела следы давно ушедшей армии. После короткой заминки и сражения с Пустотой я пошла в другую сторону. Во мне появились зачатки чувств, которые грозили вырасти, я же вовсе их не желала, но затоптать не могла при всей своей всесильности.
Я долго шла. Шла за Луной, словно ловя след кого-то неведомого, исчезнувшего в тени Луны. Эльфийские звезды не покидали меня. Когда-то, давным-давно это уже было, только было жарче, и память иссушалась с пугающей быстротой. Только цели не было. Я шагала по Землям Кантайр, но быстро вышла за их приделы. В тех смешных горах я вновь обрела себя, свою пустоту. Это было очень приятно, словно я вернулась куда-то, где мне было хорошо. В моей памяти таких мест не было. Идти на поиски Тьюра я и теперь не собиралась, поскольку сила моя подсказала мне, что он жив. Я хотела найти того, кто потерялся в тени Луны, потому что такое не могло получиться у обычного человека.
В голове моей, все такой же пустой, непрестанно вертелись слова той песни, что я когда-то слышала. Это было похоже на смерч, в котором все движется по кругу, ломая любые преграды на своем пути. Я старалась отбросить свои воспоминания, но почему-то боялась применить против них свою силу и поэтому вела себя как обычный человек, терзаемый нежелательными воспоминаниями. Думаю, что я боялась потерять недавно обретенную память, боялась, что словно очнусь где-то, как будто только что родилась.
Однажды ко мне вдруг вернулась та песня, что пели эльфы тогда. Теперь я знала их язык и внимательно вслушалась в музыку, звучавшую в моей голове. Это было похоже на насмешку — они спели свой вариант той древней песни. Мое сознание временно перестало быть пустым. У меня появились эмоции. Слабые, словно задавленные. Я определила местонахождение ближайшей деревни и направилась туда, поскольку мне понадобилось общество людей.
Я обнаружила, что успела выйти к морю, и с каменного побережья изумленно смотрела на синие волны с седыми гребнями. В них копилось напряжение, должен был начаться шторм. Сначала я хотела устроить что-нибудь пострашнее, чтобы жители деревни меня боялись и не мешали мне, но передумала. Я хотела притвориться нормальным человеком, не показывать своей силы. Я каким-то странным образом попрощалась с морем, отвернулась от него и вздохнула. Когда шла к деревеньке, наблюдая за суетой у причала, вспомнила, что люди носят обувь, и сотворила себе какие-то мягкие, обтягивающие ступни, туфли, непохожие на то, что принято называть обувью. Но потом решила, что так больше буду похожа на чужестранку. Хотя в таком захолустье к незнакомцам относятся очень плохо. Мне показалось, что в моей силе что-то изменилось. Но, может, это просто от того, что я стала ею часто пользоваться.
Когда я подходила к деревне, и ветер уже донес до меня не слишком приятный запах рыбы, я вдруг пробормотала себе под нос: «Была древность и были боги…\Была сказка и были битвы…\Время отсчитало вехи \Эпохи Воды…»
Жители встретили меня недоверчиво, чего и следовало ожидать. Я с запозданием вспомнила вдруг, что у обычных людей бывают профессии, что-то, что они знают, чем зарабатывают на жизнь. Еда мне не нужна, но есть надо, иначе я не буду похожа на обычную женщину. Мысль о том, что они выходят замуж, или просто заводят себе любовника, мне претила. Меня застали врасплох огромным количеством вопросов и глубокой, с оттенком злобы недоверчивостью. Мне надо было открыть рот после долгого молчания.
— Я знахарка. — вырвалось у меня неожиданно тонким голосом, фальцетом. Они зашумели.
Один из них предложил мне уйти. Мне опять пришлось ответить. Я указала им на то, что лишать себя добровольного целителя глупо. Они решили прогнать меня, но я заметила в мыслях все их, что они готовы принять меня, просто боятся.
И я ушла. На ближайшую скалу, откуда хорошо видно море и деревню на его берегу. Построила себе там хижину, частично с помощью рук, частично — силой. Удивительное равнодушие овладело тогда мной, сладостное состояние, к которому я, казалось, стремилась всю свою жизнь. Странно.
Мне приходилось зажигать костер, чтобы жители видели, что я еще здесь. Несколько раз к моему жилищу подкрадывались мальчишки и девчонки и с заготовленным ужасом наблюдали за мной. Однако я ничего не делала. Иногда дремала у себя на ветках, иногда сидела рядом с костром, наблюдая за борьбой пламени за жизнь и подкидывая туда сырых веток, чтобы было больше дыма. Иногда бродила по окрестностям, но это была дикая земля, видевшая человека еще одним животным, не более. Она не помнила ничего великого, кроме особо сильных приливов и сухих ветров с юга. Она не помнила даже когда появилась на ней та деревушка.
Однажды ко мне пришли. Старуха с молодой девушкой. Они почти подкрались, но я сидела возле костра и не оборачивалась, Когда девушку одолел особо сильный приступ кашля, я встала и посмотрела на них прямо. Мой взгляд потерял силу, они больше не боялись меня… Или это я не хотела, чтобы меня боялись?
— Ты говорила, что знахарка, — тяжело начала старуха. Я ждала. Все, что она захочет, она скажет и без меня, без моих вопросов.
— Дочка моя заболела. Сначала на тебя думали, потом мальчишки сказали, что ты вообще про нас думать забыла. Ты прости уж глупых людей. Вот я тебе каши рыбной принесла, еще кой чего осталось, то с нашей землицы…
Дальше она собиралась бессвязно повторять все уже сказанное. Зачем ей надо было будить милосердие в той, что сама уже таковою назвалась — не знаю. По глупости, опасливости и недоверию, может быть. Я взяла девушку за руку. Это была наследственная болезнь. Я уложила ее на землю, на холодную скалу. Вспомнила, что знахарки пользуются травами, огляделась, сорвала два листика какого-то кустика и бросила их в плошку, которая, повинуясь мне, наполнилась водой. Старуха что-то испуганно взвыла. Я поставила плошку в самый огонь, и тут же быстро ее вынула оттуда, слегка обожгла пальцы. Теперь должно сойти за лекарство. Надеюсь, старая женщина не заметила, как быстро сошло покраснение. Та была занята своей дочерью. Я заставила девушку выпить пойло и положила руку ей на лоб. Это было просто. Вылечить. Так, чтобы ее потомки не болели.
С тех пор люди стали приходить ко мне очень часто. Я лечила и их животных, практически ничего не требуя взамен, ведь мне ничего и не надо было. Я не дарила тепла и ласки, я давала лишь здоровье, поэтому никто не называл меня посланницей Добра или чем-то в таком роде. Я настолько прижилась на той скале, что люди теперь называли ее Знахарьей. Конечно, мне приходилось нарушать молчание чаще, чем я хотела бы, но это было лучше, чем ничего.
На моей памяти сменилось несколько поколений. Люди заметили, что я не старею, но я сказала им, что мне обещана вечная молодость в обмен на бескорыстное исцеление. Чтобы польстить им, я также добавила, что из других мест меня часто прогоняли из-за страха. Я достигла своей цели, отныне про меня рассказывали только добрые сказки. Обожествления мне нечего было бояться — они видели, что я обычный человек.
Мой взгляд утратил свою прежнюю власть, или я сама изменилась, но больше это никого не беспокоило. Я могла сколько угодно наблюдать за людьми, встречаться с ними глазами, и они не пугались, не теряли себя и не слабели. Но не перестали от этого быть полупрозрачными, сотканными из тумана мыслей. Постепенно я забыла о силе своих глаз.
Несколько раз ко мне начинали приглядываться молодые люди, но моя холодность и равнодушие исправно оградили меня от того, о чем я успела позабыть. Странно — позабыть, будто когда-то я знала чувственную любовь.
Дважды в виду берега проходили большие корабли, но одна из старух объяснила мне, что пираты давным-давно удостоверились, что брать здесь нечего, то же самое выяснили все остальные. Деревушка немного торговала с еще несколькими такими поселениями, но почему-то местные жители охраняли меня от любых чужестранцев, держа мое существование в тайне. Я была им благодарна за это, поэтому шторма стали реже посещать эти берега.
Численность населения деревни увеличилась со времени моего прибытия, мне даже удалось избежать вырождения и кровосмешения с помощью изменения крови ближайших родственников. Любой, кто приходил ко мне, пусть и с просьбой подлечить немногочисленный скот, переставал быть кровным родственников своей семье. В поселении теперь жило около сотни человек, но все они были далеки от богатства — тут не требовалось моего вмешательства, потому что земля местная была неплодородна, а хлеб и фрукты стоили очень дорого.
Спустя очень долгое время моего относительного одиночества мне выстроили новый крепкий домик, где было гораздо уютней, чем в хижине. Моя отстраненность от жизни деревни, большое количество добрых знаков, появившихся после моего прибытия и постоянная готовность помочь сделали меня чем-то вроде хранительницы этого места, меня не боялись и даже не помышляли о том, чтобы не любить.
Я часто бродила по окрестностям. Мне казалось, что я чему-то учусь здесь. Чему — я так и не поняла. В моей пустой голове сначала постоянно кружились воспоминания, но после третьей полной смены поколений они исчезли из меня, оставшись призрачными тенями на самом дне колодца моего разума. Я обрела шаткое равновесие между народившимися чувствами и вожделенной пустотой. Даже слова той песни стали стихами-тенями, не беспокоя меня ничем.
Земли Кантайр, о которых так радел мой Мехед, приготовились к восстановлению. Я чувствовала, как земля накапливает силы, становится чуточку плодородной и начинает что-то прятать в себе, что-то, наоборот, возвращая свету. Отзвуки тех потрясений иногда будоражили и местную почву. Но я легко останавливала самые разрушительные позывы.
Я настолько прижилась в том месте, что забыла все, кроме Кантайр, Мехеда и факта существования эльфов. Человек, которого я, наверное, любила, искал меня, но давно стал прахом, потому что нашел раненого единорога и убил его, напился его крови и проснулся проклятым человеком, без капли крови нашего рода. Он смог выбраться, избавиться от проклятия и снова стать где-то королем. После чего умер, и род его угас на внуке, который погиб бездетно, зато храбро. Но род Мехеда продолжался и множился. Как ни странно, только мужчины рождались у его жен. Его потомки не становились великими королями и воинами, не увлекались магией и жречеством. Хотя они всегда оказывались в центре самых важных событий, никогда не становясь центрами этих самых событий. Некоторые из них подались путям Зла, но и там ничего особого не добились. Словно их род выдохся на одном из полководцев великого императора — моему другу удалось достичь наивысшего положения во всем своем роде, я проверила и его предков.
Замок все так же стоял на земле, в нем рождались и умирали, ненавидели и любили, в нем ничего не менялось. Даже библиотека, и это меня в какой-то степени радовало.
Мое племя благополучно растворилось в других племенах, его потомки были великими сказителями и мудрецами, ни на что большее не претендуя. Многие умирали не своей смертью, потому что такие, как они, всегда стоят поперек дороги великих людей. Тот старик тоже умер и истлел, моя благосклонность не продлила его и без того растянутых сверх меры лет.
Эльфы продолжали свое странное существование, оставаясь такими же бессмертными, прекрасными и настоящими, не множась, но и не убывая. Я не могла проследить пути тех, с кем когда-то повстречалась в Замке, потому что пути эльфов скрыты ото всех.
Я сладостно предавались историям тех, кого когда-то знала, позволяя этим знаниям ненадолго замутить кристально ровную поверхность моего разума. Я просто жила, ни на кого и ни на что не надеясь.
К сожалению, однажды все изменилось…
V
Корабли пришли с севера. Много больших, красивых кораблей с яркими флагами и белыми парусами. Но только один из них подошел к крохотному, хрупкому причалу. Жители деревеньки встречали гостей угощением и радостными песнями. По этому признаку она поняла, что прибыл кто-то важный. Подумала, сосредоточилась и стала слышать все, что творилось на причале.
На берег сошел сам вельможа в сопровождении небольшой, хорошо вооруженной свиты. Все были достаточно ярко одеты. Они заговорили с местным правителем.
— Что за деревня? — высокомерно спросил главный.
— Рыбачья, господин, — поклонился староста. — Скалисточкой называется.
— Нда. И как, пираты докучают?
— Нет, господин! — мужчина пожал плечами, собрался было развести руки в разные стороны, но почему-то передумал. — У нас брать нечего, это все знают.
— И все-таки? Почему вдруг нечего? Вон сколько тут народа живет, неужели все вместе наработать не можете?
— Не можем, господин. — вздохнул человек. — Сами видите, еле-еле кормимся. Если бы не…
Он чуть не проговорился, но тут ему показалось, что кто-то из своих, за спиной, угрожающе шепнул. Я совершенно не хотела встречаться с этими разукрашенными людьми. Даже учитывая то, что вельможа был одним из потомков Мехеда.
— Если бы не рыба, которая чего-то развелась хорошо, оголодали бы, да вымерли… Господин.
— Вот как, — несколько удивленно произнес главный. — То есть ты хочешь сказать, что живете вы сносно, а в защите императора не нуждаетесь?
— Да, господин, получается, что так, — сам удивился староста.
— Везучая вы деревня, — задумчиво произнес молодой мужчина. — Не счастливая, нет, но везучая… Странно это. А откуда ж столько народу? Много чужаков?
— Да нет, все свои, господин.
Этот был слишком умен. Его глаза рыскали по округе и уже, похоже, зацепились за мой аккуратный домик на отшибе. Однако как-то влиять на него я не пожелала. Пусть все будет, как будет.
— Тебе известно, что если жениться на своей родной сестре, то дети, скорее всего, будут больными. Если же повезет, то уж совершенно точно больными будут внуки?
— Так на скотине видно! Извините, господин… Да вот, как-то живем, не болеем чего-то…
— Не болеете? Странно. Может, вы какие-нибудь особенные? Стоило бы вас переселить в более гостеприимные земли, там вы бы развернулись…
— Не убивай, господин! — взвыло все население деревни, кроме детей, падая на колени. Вот и плохая сторона их любви ко мне! Они прекрасно осознавали, что я привязана скорее к месту, чем к ним. И как они догадались?!
Господин тоже очень удивился.
— Я вас не понимаю. Вы не хотите лучшей доли?
— Лучше, чем сейчас, не будет, господин. Прости нас.
— Ладно, потом это обсудим. А почему кто-то из вас живет в столько неудобном месте? — он умудрился указать подбородком прямо на Знахарью скалу. То есть на мой домик.
— А-а… Э-э… Это отшельник, господин. Он нас не беспокоит, и мы его не трогаем…
— А дом ему кто построил?
— Так там раньше один местный жил, вот он и вселился в пустой дом, — следует признать, что староста умело выкрутился.
— Надо будет с ним познакомиться, — бросил вельможа.
Затем они стали обсуждать какие-то скучные вещи, что-то вроде устройства в деревне на некоторое время самого вельможи и нескольких его слуг. Мне не понравилось, что все они вооружены, все уже убивали и готовы убить еще. Я даже задумалась о том, не уйти ли, а может и вообще исчезнуть, но я так прижилась в той деревне (ах да, она же называется Скалисточкой!..), что просто уже не могла ничего менять. Только насильственное изменение моей жизни сподвигло бы меня на переезд.
Весь тот день и даже следующий меня не трогали, перетаскивая туда-сюда какие-то тюки, выстраивая на смотр всех мужчин деревни, втихаря прижимая девчонок посмазливее в темных углах. Девчонки, кстати, никогда не возражали. Я тоже: прилив новой крови откладывал волшебные действа с внутренностями жителей, да и лица их поразнообразней станут. Вельможа поглядывал на мой домик, но ничего совсем не делал. В эти дни ко мне никто, конечно, не приходил, однако, у гостей деревни был один раненый. Он был тяжело ранен, и уже началось заражение, но никто его ко мне не направлял.
К сожалению, день, когда вельможа решил наведаться ко мне, наступил очень быстро и был третьим днем пребывания корабля в нашей бухте. Он поднялся со всей своей свитой, все они были насторожены и ждали чего угодно, но только не молодой красивой женщины в серой странной одежде. Я ждала их, сидя на крыльце. Волосы я на всякий случай распустила.
Он был не очень похож на своего предка. Только глаза были очень… Такие же, в общем. Он сильно удивился, увидев меня. Изумленно оглянулся на спутников, но быстро взял себя в руки и твердым шагом направился ко мне.
— Кто вы?
— Откуда я знаю, кто ты? — пожала я плечами.
— Я — слуга его императорского величества! Правая рука управителя морей, Терзус.
— Императорского? Не верю. Не знаю я никаких императоров. А, нет, помню одного, Тьюром звали. Но он вроде как умер уже.
— Тьюр? Из какого ты века, женщина? — опять изумился он. — И что значит «не верю»? А чему же ты веришь?
— Ничему, вещам не следует доверять. А всех остальных ты мог обдурить. Явиться на корабле с вооруженной охраной — невелика премудрость, любой пират так может.
— Да как ты?.. — он сначала взъярился, однако же вдруг успокоился.
— Мне нечего тебе сказать о себе, кроме того, что ты уже услышала. Не веришь — твои проблемы. Где отшельник, живущий здесь? Он твой муж?
— Тоже мне! Я не могу быть сама себе мужем. Да и мужа-то у меня не было, один раз в жизни целовалась, с Тьюром, и только!
— С Тьюром? — опять удивился бедняга. Однако, он видимо решил, что я сумасшедшая, и сделал вид, что не обратил внимания.
— Ты просто отшельница? Живешь здесь одна и не боишься…
— А зачем вредить знахарке?
— Заниматься магией на территории империи запрещено!
— Какой такой империи? И кто это интересно может запретить мне лечить людей? И не магия это, а волшебство скорее уж.
— Есть разница? — ехидно спросил Терзус.
— Конечно. Маг, он чужими силами пользуется. Так что их правильно было бы запретить. А волшебник может только своими силами пользоваться. И волшебник могущественнее мага, ведь собственные силы бесконечны, а вот чужие…
— Хорошо, — он задумался. — В дом ты нас пустишь?
— Да вы там все не поместитесь. И что вам там смотреть? Домов никогда не видели?
— Видели, — он скрипнул зубами. — Проверить, не хранишь ли ты там запрещенных предметов.
— А откуда я знаю, что запрещено, а что нет?
— Теперь узнаешь. Если таковые в твоем доме найдутся, мы их просто заберем. Но второй раз мы будем вынуждены тебя арестовать.
— Меня? — мне действительно стало смешно. — А если мне вещи, которые тебе не понравятся, будут нужны, то забрать ты их не сможешь, уж извини.
— Так ты действительно умеешь лечить?
— А ты в деревне ничего не заметил? Зачем тогда всех из домов выгонял? А у охраны своей спроси, они тебя скажут, что и с девками тоже все в порядке.
За его спиной почти что заалел закат. Он смущенно кашлянул, но тут же осознал все сказанное.
— У нас есть раненый, ты вылечишь его?
— Несите, — пожала я плечами. Мне все это уже надоело.
— Как? Его нельзя носить!
— Да умри он по дороге ко мне — верну! — я встала и ушла в дом, хлопнув дверью. А потом немножко изменила ее. Несмотря на то, что запоров у меня никогда не было, открыть мою дверь они так и не смогли. Заглянув в окно, Терзус увидел меня сидящей на кровати с закрытыми глазами. Я проверяла его раненого. Переноска на нем скажется вредно, но умереть — не умрет, никуда он не денется. Расслабившись я стала ждать.
Как и следовало ожидать, этот вельможа не зря носил в себе кровь Мехеда. Наплевав на заверения собственного лекаря и допросив жителей деревни, он велел собрать носилки для раненного. Тот действительно умер, как раз, когда матросы, кряхтя, поднесли его к моей двери.
— Открывай, знахарка! — заорал Терзус. — Он умер, выполняй свое обещание!
— Неси его сам. Больше никого в дом не пущу, — равнодушно ответила я. Его злость раздражала меня, однако раздражение это затаилось где-то в глубинах моей души, если таковая у меня есть. Он скрипнул зубами, грубо сорвал с носилок труп и, открыв ногой дверь, ворвался в мой дом. В тот же миг я поняла, что больше мне здесь не жить. Он увезет меня. Почему и куда — мне не интересно. Окинув взглядом единственную комнату, он положил тело на пол. Я встала с кровати, села рядом с трупом на колени и положила руки ему на грудь (для видимости волшебства). Его душа блуждала совсем близко и вернуть ее было очень просто. Раненный воин хрипло вдохнул воздух и тихо застонал, к нему вернулась его боль. Я нахмурилась и дала его телу силы для мгновенного восстановления. Оно само быстро сделало свое дело, и мне осталось только снять повязку с его живота и стереть в нем память о посмертии. Мужчина удивленно захлопал глазами и тут же вскочил, оттолкнув меня. Мне было все равно, и я упала, неловко ударившись локтем. Впрочем, мое тело было незнакомо с болью, оно просто вернуло сустав на место и восстановило порванные ткани.
— Успокойся, Анртал! Это целительница, и она воскресила тебя из мертвых. Поблагодари ее.
Тот неуверенно посмотрел на меня. Потом медленно поклонился, явно сомневаясь в словах господина, в то же время веря ему. Я села на полу и для вида потерла локоть.
— Прости его, он испугался.
Терзус подошел ко мне и помог подняться. Но вот странность — когда он прикоснулся ко мне, по его телу пробежала дрожь, которую я не смогла понять. Он чего-то испугался? Мы оказались примерно одного роста, и он зачем-то посмотрел мне в глаза.
— Анртал, выйди. Идите обратно на корабль. Я скоро тоже приду. Начинайте готовить ужин.
Все это он сказал, не отрываясь от моих глаз. Я отвечала ему лишь удивлением и недоумением. Когда шаги за стенами моего домика засвидетельствовали наше одиночество, вельможа сел на мою кровать, а я села перед на пол и стала смотреть на него сверху вниз. Меня немного рассмешило его удивление моим поведением.
— Повтори, что ты рассказывала о Тьюре Великом.
— Я ничего про него не рассказывала никому.
— Ты говорила, что целовалась с ним.
— Иначе он стал бы человеком. Всего лишь могущественным волшебником.
— И чем же он стал после поцелуя?
— Таким же, как я. Бессмертным и почти всесильным.
— Почти?
— Я сильнее его.
— Но он умер!
— О да. Я случайно уничтожила свое тело в Землях Кантайр, и мы надолго расстались. А потом я просто не стала его искать.
— А если ты поцелуешь меня, я тоже…
— Нет. Ты не из моего рода. Ты из рода Мехеда, моего друга.
Он долго молча и потрясенно на меня смотрел. Не верил сначала моим словам, потом — своим глазам. Не верил в какой-то момент вообще ничему. Затем он пришел в себя.
— Так ты — Черная Богиня, Нинарум?!
— Меня так называли, — я решила кивнуть.
— Нинарум… — его глаза вдруг стали совсем странными. — Почему ты пряталась все это время? Эти века? Не помогала Тьюру и… Мехеду…
Я ответила ему холодным взглядом. Он немного смутился. Потом подумал.
— Постой, есть легенда, что Черной Богине нельзя было смотреть в глаза. А ты…
— Посмотри мне в глаза.
Он не мог мне сопротивляться. А я на миг вернула своему взгляду всю его силу. Терзус вздрогнул так, что кровать подпрыгнула, и съежился на ней подобно ребенку. Лишь через минуту он пришел в себя и сильно рассердился на все на свете, но быстро себя успокоил.
— У меня больше нет причин не верить тебе. Поехали с нами в империю, ты сможешь прекрасно послужить императору и его семье…
— Я никому не служу. Я была с Тьюром, а не служила ему. Я редко выполняла его просьбы. Последний раз это привело к гибели многих, в том числе и меня.
— Хорошо, поехали со мной…
— Почему?
— А разве моему роду не предначертано быть рядом с тобой?
— Нет. Хотя я вам и нравлюсь чем-то.
— Тебе интересно — чем?
— Нет, — я качнула головой.
Он молчал и смотрел на меня. Потом нагнулся и взял пальцами мой подбородок. Мне было все равно. Пожалуй, я только не позволила бы ему убить свое тело, потому что такую боль я вполне могу почувствовать.
— Я возьму тебя с собой.
— А деревня?
— Отныне она будет называть Благословленной. Ты уже сделала невероятно много для этой земли. Посмотрим, смогут ли они удержать твой бесценный дар.
Я быстро заглянула в будущее. О да, еще как смогут! Нужна лишь еще маленькая помощь.
— Оставь здесь своих воинов, двух или трех. Новая кровь пойдет на пользу, и они научат жителей сражаться. Иначе пираты уничтожат моих любимцев.
Про любимцев я солгала, но поняла, что именно так смогу заставить его послушаться, не прибегая к своей силе. Он кивнул.
— Как скажешь, так и будет. Ты пойдешь со мной?
Вместо ответа я поднялась и вышла. Он смешно поспешил вслед за мной. Ему еще долго ко мне привыкать. К моему равнодушию и моей пустоте.
На корабле меня приняли довольно радушно, наверное, благодаря абсолютно здоровому товарищу. На корабле было всего две нормальные каюты, и мне выделили вторую, соседствующую с капитанской. Капитаном оказался тот же Терзус. Кроме входа из коридора в трюма в моей каюте была дверь из его каюты. Запертая. Подумав, я открыла ее. У них на корабле оказалось три платья. Я выбрала себе темно-красное, потому что оно лежало поверх других, светло-серого и нежно-зеленого. В зеркале я увидела всю ту же себя: темные длинные пушистые волосы, глаза, ставшие золотыми, бледная кожа, полная грудь, тонкая талия и широкие бедра. Да, я красива, но зачем мне эта красота... Я отвернулась от своего отражения и села возле окна. Зачем на корабле такие широкие кровати? И деревня стала слишком хорошо видна с моря. Раньше был виден только полуразрушенный пирс.
На следующий день корабль присоединился к своей флотилии. Когда он отплывал, его провожали оставленные воины, правитель деревни, названный теперь старостой и все девушки деревни, ибо все они огорчились из-за покинувших их любовников. Хотя ведь некоторые остались… Я вышла на палубу и смотрела на удаляющийся берег. Небольшим усилием я сделала свой домик вечным — это еще пригодится жителям деревни. Я несколько мешала суетящимся морякам, но они не осмеливались меня даже толкать. Терзус пока терпел это. Однако как только его присутствие возле рулевого перестало быть необходимостью, он спустился ко мне и взял сзади за плечи, которые остались оголенными из-за фасона платья.
— Нинарум, ты прекрасна. Но не стоит во время отплытия стоять на палубе.
Я обернулась и посмотрела на него. Потом отошла и оперлась на фальшборт. Он смотрел мне в спину, ничего не делая. Когда мы встали посреди этого скопища кораблей, я спустилась вниз, в свою каюту. Наверху «правая рука управителя морей» встречался со своими подопечными, что-то им объяснял и рассказывал, приказывал и даже сердился. Он и обо мне что-то говорил. А я лежала на кровати и чувствовала, как погружаюсь в прекрасную, очаровывающую Пустоту…
Когда стемнело, я встала и огляделась. Лежать целый день вредно для тела. Но занять себя на корабле мне было нечем. Оглядываясь, я вспомнила девушек Замка. Они любили заниматься рукоделием. У кровати появился столик для вышивания, который я внимательно оглядела, поскольку никогда раньше таких вещей не видела. Да, понятно, как им пользоваться. На столике появилась уже закрепленная белая ткань. Нет. Если Замок, то ткань должна быть черная, а нити — золотыми. Я села за столик, выбрала иголку, вдела в нее нить и задумалась. Что тут можно вышить? Черная ткань… Тьма… Это не Пустота, это тоже некая полнота. Но что может быть творением Ничего? Я позволила своим губам растянуться в легкой улыбке и, забыв ее убрать, занялась вышиванием. Свет мне давала свеча, плававшая в воздухе над столиком.
Утром я уничтожила свечу и продолжила заниматься. Но скоро мое тело сообщило мне, что ему нужна прогулка. Я послушалась его и поднялась на палубу. Суета матросов на палубе, наверное, имела какое-то значение, но я не видела причин в нее вникать. Капитан корабля сделал вид, что не обратил на меня внимания. Я ходила взад-вперед и вдыхала полной грудью воздух моря.
Ветер моря сильно отличается от ветра суши. От последнего веет свободой и спокойствием, а от первого — тревогой, переменами и тоже свободой. Я знаю, почему море обещает такие вещи. Я помню, почему всегда есть люди, которые слышат эти обещания. Я знаю, что не отношусь к людям.
Я слушала море, его сказки и были, размышления и фантазии, слепленные из мыслей тех, кто в нем умер, живет и родился. Я слушала запахи, когда ко мне подошел один из матросов. Он был очень смущен и постоянно кидал испуганные взгляды на своего капитана, который в этот момент отвернулся и разговаривал с кем-то.
— Я слышал, госпожа, что вы — целительница. Я болен, у меня уже пятнадцать лет нет детей. Своих детей. Жена родила двоих от соседа. Исцелите меня! Я прошу вас! Я…
— Иди, — равнодушно ответила я. Когда же он растерянно и разочарованно на меня посмотрел, я поняла, что не договорила. Пришлось еще один раз открывать рот. — Ты здоров.
Еще два дня я жила спокойно, все также вышивая, пока тело не потребовало разминки. Наверное, после долгих прогулок по Замку, оно отвыкло от отдыха. Вышивка и однообразие жизни разбудило старые воспоминания. На третий день я поняла, к чему вдруг они ожили.
Немного штормило, и через корабль дул ветер с суши. Я стояла на носу и представляла себе рисунок, который рисовали на моей коже капли морской воды. В какой-то миг моих ноздрей коснулся странный запах: горьковатый, скорее пряный, словно кто-то рассыпал какую-то пыль по ветру. Вдруг под закрытыми веками я увидела лицо. Лицо не тени, которыми являются люди. Лишь одно мгновение потребовалось мне, чтобы понять кто это. Меня вспомнил Келон, эльф, когда-то посещавший Тьюра. Мои губы улыбнулись не прошлому, а тому, кто послал мне это письмо из запахов. Он знал, где я нахожусь. Вот странно: к чему я ему? И почему именно сейчас. Я с удовольствием понюхала воздух, напоследок ощутив легкую сладость, словно случайно затесавшуюся в дуновения. Очень странно, ведь капля соскользнула с моих ресниц на щеку, явно захотев стать слезой.
Сзади подошел Терзус и накинул мне на плечи что-то мягкое и теплое.
— Не стоит стоять так в приближении шторма, Нинарум…
— Стоит. Зачем тебе забывать о том, кто я?
— Чтобы не сойти с ума. Ты даже не представляешь себе свою невероятность.
Он обнял меня за талию и, разговаривая, почти касался губами моей шеи. Я ощутила его желание. До этого меня никто не хотел. Послание Келона уже кончилось, и я, оттолкнув человека, ушла к себе в каюту, продолжать вышивание. Уже там я обнаружила на себе его верхнюю одежду и равнодушно сбросила ее на кровать.
Картина на черной ткани уже стала вырисовываться из хитросплетений золотых нитей. Я восстанавливала древнюю технику вышивки, не знаю, известна ли она мастерицам этого времени. Но так вышивали женщины МОЕГО РОДА, когда весь он еще существовал.
Дверь моей каюты открылась, и внутрь вошел Терзус. Я не обратила на него никакого внимания. Он забрал свою одежду и встал за моей спиной. У него перехватило дыхание, но я обратила на это внимание лишь потому, что он обратился ко мне прерывающимся голосом.
— Что это, Нинарум?
— Картина, вышитая золотыми нитями, — решила ответить я.
Он потряс головой и отпрянул. Не знаю, что его так ужаснуло. Я скептически оглядела свое творение. Ничего страшного и поразительно красивого я в нем не видела. Что ж, видимо, эта техника была незнакома ему, а, значит, и всем остальным людям. Я продолжила свое дело.
Когда он открыл дверь, ведущую из моей каюты в коридор, то я сочла необходимым указать ему на неудобство:
— Дверь между нашими каютами открыта. Через нее тебе удобней выйти.
— Что?! — он опять удивился? — Зачем ты сделала это?
— Не люблю закрытых дверей, — солгала я, пожав плечами. С округлившимися глазами он прошествовал в свою каюту.
— Когда мы прибудем на место назначения? — спросила я его сквозь стены. Он вздрогнул. Странно, Мехед не был таким нервным.
— Через три дня, если погода не изменится.
Тут я задумалась. В общем, я, конечно, умею управлять погодой. И как раз благодаря этому мне известно о том, насколько это тонкий инструмент. Одна лишняя гроза или погожий денек — и начнется новая эпоха льдов или наоборот, моря высохнут, ибо обмелеют реки. Я покачала сама себе головой: управлять погодой в море я не буду, слишком велик риск.
Я провела очередную ночь при свете летающей свечи. Теперь я вышивала несколько медленней, чтобы закончить вышивку перед прибытием в порт. Отдам это полотно какому-нибудь владыке, вроде Терзус упоминал какого-то императора…
Утром что-то проскользнуло мимо моего окна, и я вспомнила о существовании тех, кто был куда могущественнее меня, тех, кого люди и гномы называют богами. Я прислушалась к миру за окном: то была женщина, которую моряки называли богиней морского ветра. Она была куда как могущественней меня, потому что играла с погодой, как ребенок с игрушкой без всяких последствий. Она собиралась менять ветер.
«Постой!» — крикнула я ей вслед, естественно, беззвучно. Она безмерно удивилась, но, поняв, с кем имеет дело, преисполнилась чувства, замешанного на уважении, жалости и презрении. «Что тебе, Наполненная Пустотой? Неужели устала от себя?» «Нет, могучая. Прошу тебя лишь о хорошей погоде, о попутном ветре для этого корабля и сопровождающих его, если таковые есть». «Ого! Ты просишь ведь для себя?» «Конечно». «Будь по твоему, диковинка. Будет, что рассказать…»
Она исчезла.
Спустя две ночи, когда я закончила свое полотно и заключила его в достойную раму из темной бронзы с позолотой, Терзус явился ко мне в каюту и в задумчивости встал посреди нее, стараясь не глядеть на мое творение. Я решила, что стоит повернуться к нему лицом.
— Нинарум! Сегодня вечером мы прибудем в Ескиимешарт, главный порт Великой Империи. Завтра утром ты будешь представлена Императору Солнца и Луны согласно нашим церемониям. Хотя, зная тебя и твою историю, я подозреваю, что это он будет представлен Черной Богине, Владычице Смерти, Жизни и Памяти.
Он замолчал. Мне пришлось открыть рот.
— И что?
Он был в замешательстве. Потом сделал один шаг ко мне, другой. Я стояла у кровати, на которой до его прихода сидела, и спокойно смотрела в его лицо, ожидая дальнейших действий. Он сделал еще один шаг и оказался стоящим вплотную ко мне. Я почувствовала, как колотится его сердце и как в его глубинах нарастает желание. Видимо, утреннее солнце, проникавшее сквозь не очень чистые оконные стекла, как-то особо обрисовывало мою фигуру. Я не отодвинулась, и он решился.
Взяв меня за подбородок, он попытался меня поцеловать, но у него это плохо получилось, потому что мои губы не ответили ему. Он повторил попытку с таким же результатом и, оставив это безнадежное дело, прижался губами к моей шее справа.
— О, Нинарум! Если бы ты знала…
Я молчала. Он не мешал мне.
— Знала, что я влюбился в тебя… Тогда, когда ты сидела на пороге своей хижины… Если бы ты знала…
Я пожала плечами, зажав его лицо между плечом и подбородком. Он отшатнулся, видимо ощутив боль. С изумлением посмотрел мне в глаза. Я позволила ему встретиться с Пустотой во мне.
Терзус задрожал и стал оседать на пол. Когда он опустился на колени, вцепившись в мою юбку, я остановила его свидание с Пустотой.
— Со мной может быть лишь равный мне.
Он издал странный звук, только похожий на всхлип, встал и ушел в свою каюту.
Я решила изменить свое платье, ведь оно следовало ушедшей моде города, куда мы направлялись. Оно стало песочно-желтого цвета, укоротилось, я пустила разрез до колена и изменила форму выреза, спрятав плечи. Добавила вышивки того же рода, что и запечатлена на моем черном полотне, и создала украшения из светлого, эльфийского золота с крупными черными камнями. Подумала, и добавила на платье вставки черного цвета. Оглядев себя в зеркало, осталась довольна.
Вместе с утихающим ветром (богине надоело мое желание) также медленно, словно не веря произошедшему, вдаль ушла еще одна эпоха моей жизни. Я не стала смотреть ей вслед.
VI
Ескиимешарт оказался огромным, степенным городом, созданным талантливым построителем, поскольку представлял собой единую картину — хвалу величию Империи. Я смотрела на его приближение с носа корабля, тесно прижавшись к фигуре, украшавшей его. Я проведу здесь много времени, много лет… И здесь находится могила Мехеда.
Мне понравился звук, с каким волны бились в борта корабля. В них слышалось то, что заставляет тысячи людей забывать о твердой и надежной суше — обещания. Я закрыла глаза, продолжая смотреть на приближающийся город, скользящие мимо другие корабли и крохотные лодчонки, наверное, торговцев. Волны продолжали обещать. Из века в век — одно и то же. Даже такие, как я, способны верить этим обещаниям. Но не я сама.
Корабль стал медленнее двигаться, я почуяла запах отбросов, которые безжалостно сбрасывались в море, ощутила кожей великое столпотворение людей, куда более эмоциональное, чем то, к которому я привыкла. Потом до меня донесся гул, быстро распавшийся на свои составляющие: перебранки, зазывы и разговоры, скрип снастей и кораблей, плеск воды и вина, крики морских птиц, постукивания дерева об дерево, металла об дерево и дерева об металл. Я открыла глаза и замерла — Наполненные Пустотой по-своему приветствуют Полноту и Порядок. Такого скопления разумных и неразумных, живых и мертвых я не видела никогда. Столько ярких красок, ярких звуков, ярких запахов и ярких вкусов я даже не пыталась себе представить.
Корабли расступались перед нами, словно придворные перед правителем или его глашатаем. Раздавались редкие приветствия, и мне казалось, что все глаза, наблюдающие за женщиной в желтом на носу, мне знакомы, что я встречалась с ними. Только позже я поняла, что уже бывало в моей жизни подобное, пусть и не так ярко и ошеломляюще.
Кажется, что тогда я должна была испытывать бурю эмоций, но все, что я делала — это наблюдала и отмечала свои редкие ощущения. И, тем не менее, я приветствовала Полноту и Порядок, которые царили здесь безраздельно. Согласно давно установленному правилу (кем и зачем?) над кораблем распахнулись крылья, которые никто не видел и не слышал, но даже рыбы в воде поняли, что они распахнулись. Крылья Пустоты, поднятые в знак того, что она не собирается обосновываться здесь.
Следует отдать должное Порядку — он умеет защищаться.
За спиной кто-то резко выдохнул. Я лениво вспомнила, что Терзус не разговаривал со мной после того случая в моей каюте. Однако здесь он не сумел сдержать свою деятельную натуру. И все-таки: почему воспоминания о Мехеде порой так сильно задевают ровную поверхность моего сознания, на ней даже появляется наилегчайшая рябь?
— Что ты сделала, Нинарум? — почти прошептал он в панике. Его пугали крылья. Я убрала их, потому что время, строго отмеренное для приветствия, истекло.
— Поздоровалась.
— С кем? — удивился он.
Я промолчала. Он что-то понял для себя и вернулся на корму, чтобы продолжать делать вид, что управляет кораблем. Странно, он не умел вводить корабли в гавань, в которой много других плавучих предметов.
Порядок ответил мне должным образом — над гаванью простерлась огромная рука. Ее тоже никто не видел и не слышал, но, почуяв ее, все испуганные успокоились. Даже Терзус перестал так быстро дышать.
Я закрыла глаза и позволила своей силе унести меня куда-то. Естественно, разумом, а не телом.
В комнате, которую было плохо видно, шагал из угла в угол человек, облеченный большой властью, но, тем не менее, прямой. У двери в комнату распростерся маг, обладавший даром предвидения, хотя и довольно слабым.
— Так ты скажешь мне внятно, маг? — человек вложил в последнее слово очень много презрения. Я прислушалась к их беседе, поняв, что могу узнать что-то полезное. Относительно полезное. — Что только сейчас случилось в порту? Это как-то связано с прибытием сюда этого… наглеца?
— О да, мой император! Именно Терзус Дерзкий везет на своем корабле то, что вызвало…
— Те штуки, — нетерпеливо оборвал его император. Ему было сорок семь лет. — Что это было?
— Крылья Тьмы и Рука Света, о мой повелитель, — просто ответил маг.
Гм, он сильно не прав. Порядок и полнота включают в себя Тьму и Свет, потому что обе эти стихии полны и упорядочены. Хаос — это нечто отдельное, но принадлежащее все же Полноте, ведь в нем что-то, да есть. А вот Пустота, моя прекрасная пустота, никак не относится к этим понятиям. Хотя я не могу сказать, что она враг всему остальному. Когда как.
— И что? Кто это вызвал? Сам дерзкий?
— О нет! Это было что-то вроде предупреждения… Как салют перед дуэлью противнику. Тьма с корабля Терзуса, да будет проклято его семя, приветствовала Свет в нашем городе…
— Мда? — император явно собирался подложить свинью своему магу. — Тебе известно ведь о свойствах моего талисмана?
— Д-да, о…
— Так смотрит же!
С победным возгласом человек вырвал из-под одежды медальон, висевший у него на шее. Тот ровно светился светло-золотистым светом. Забавная штука. Я смотрела на нее, но она никак не менялась. Правильно, меня она просто не чувствует. Ведь меня как бы и нет, я — пуста.
Маг же ошалел. Он крутился вокруг медальона, умудряясь оставаться на коленях и не прикасаться к телу своего владыки. Похвальная ловкость, особенно учитывая его возраст. Видимо, сказались многочисленные и многолетние тренировки.
— Не понимаю, повелитель… Он не мог сломаться, но и…
— Зато ты можешь ошибаться, маг, — жестко сказал император. — Там были явно не Свет и Тьма.
— Одно скажу вам, мой повелитель, да продлятся ваши годы вечность, — витиевато вздохнул горе-маг. — Терзус Дерзкий привез на своем корабле нечто в высшей степени необычное. Скорее всего человека, потому что если это некий могущественный предмет…
Маг грустно пожал плечами.
— Значит, так… — задумался император. — Сюрприз?
— О нет, Терзус не способен замышлять что-то против вашей власти, мой повелитель! Мне кажется, что он скорее рад своей находке, — почему-то маг после своих задумчивых слов снова распластался на полу.
— Иди, — мрачно хмыкнул человек своему слуге. Тот выскользнул из комнаты, а я решила, что знаю теперь достаточно, чтобы наша встреча с Императором прошла интересно, в первую очередь, для него.
Оказавшись вновь на корабле, я задумалась: мой разум одновременно пытался выбрать наилучший наряд, изменив уже имеющийся, рассчитать все фразы, чтобы императору все стало ясно и чтобы потомок Мехеда не пострадал, придумать, как нейтрализовать старания мага, не берясь за муторное превращение его в покорного зомби. Я улыбнулась своей мысленной суете. И тут же почему-то все стало ясно. Мое платье претерпело изменения прямо на глазах моряков. Я удивила их, но странно, разве они не знали, что я могу? Или они наивно продолжали считать меня просто целительницей? Удивление Терзуса было даже неприятно, уж он-то мог бы все понимать… Да, до предка ему далеко. Жаль.
Ко встрече со мной в городе готовились основательно. Так основательно, что подзабыли, кто именно привез меня сюда. Какие-то награды, которые должен был получить мой… пусть будет друг, даже забыли вынести из дворца. У причала нас поджидали паланкины, увешанные отрезами тканей. Я оглядела их и отказалась так ехать. Я предпочла пойти пешком, и теперь вся кавалькада (паланкины Терзуса и его не менее именитых подчиненных, телеги с особо отличившимися матросами и повозки с данью и добычей, которые были собраны в морях) вынуждена была ко мне пристраиваться, ведь я шла впереди. Я отказалась от сокрытия силы своих глаз, и люди сами расступались передо мной. Видимо, что-то их в происходящем очень сильно шокировало, потому что изначальный шум приветствий стих, и движение происходило в почти полной тишине. На меня смотрели со страхом и изумлением. Никакого почтения я не заметила, но скорее хорошо отнеслась к этому, чем плохо.
Я прошла к площади перед неким дворцом или храмом, где нас ожидал Император. Он не был удивлен увиденным, ему уже успели обо всем доложить, но прежде, чем он открыл рот, толпа наконец-то издала хоть какие-то звуки. Правда, это было возмущение. Группа женщин, одетых в какие-то особые наряды, проталкивалась к месту встречи. Они успели выйти ко мне раньше, чем кто-либо смог более ясно выразить протест, отодвинув даже солдат, которые огораживали площадь.
Не могу сказать, что при виде их я преисполнилась каких бы то ни было эмоций. Я просто вспомнила, кто они. Они называли себя Поющими, и они заслуживали этого звания, в отличие от подавляющего большинства людей, пытающихся издавать мелодичные звуки. Эти женщины были родственны мне, потому что свою силу они черпали в Пустоте. Их песни служили лишь средством приблизиться к ней, а оказавшись в вожделенном состоянии, они были способны на кое-какое колдовство. Однако, я прекрасно знала, что чего-либо значительного без проводника в виде Наполненного Пустотой они совершить не могут.
Их решительный вид побудил меня к действиям, которые были продиктованы скорее памятью и тем, что я живу настоящим, не оценивая свое прошлое и будущее. Над городом пронесся гром, а ветер заставил ставни выстукивать старинный ритм. Женщины воодушевились и немедленно подхватили мелодию, сделав это удивительно точно, я бы сказала — великолепно. Природа, повинуясь моей воле, продолжала играть эту музыку, а я запела на мертвом языке. Взгляды женщин подтвердили, что им известен текст песни, а самое главное — ее перевод.
—Той’дау а ку хе и вас’джей стэбо, эт бифо хе, и ну трэм’ол, — песня эта энергична и обычно побуждает людей к каким-либо действиям. Но не только людей. Песня покорности.
Отмечу, что в данном случае я не управляла погодой. Ветер был лишь движением воздуха, причем только на площади, гром не имел под собой грозового основания, а облака, которые стали собираться над местом встречи, были вызваны песнью, и не могли повлиять на течения естественных ветров и остальные составляющие погоды. Однако, с помощью облаков я и эти женщины все же управляли людьми, потому что облака принимали формы и являлись объемными картинами… Чего — не знаю, здесь я позволила силам, которые признаю высшими, говорить через нас. Все, что делала именно я — следила за тем, чтобы влияние песни не распространялось дальше площади. Остальное делали высшие силы и женщины, для которых тогда я являлась лишь проводником Пустоты.
А песня развивалась, ритмичный ветер и странный гром почти перестали пугать собравшихся (следует признать, что Император быстро оправился от изумления и страха), ведь облачные картинки затмили все остальное.
Я отдаю должное искусству Поющих — они оставили мне главный голос, сумев своими голосами оттенить его, заставить людей слышать переливы и грани, которые я не вкладывала в свое пение.
Думаю, что текст песни в более-менее точном переводе (я не стала пытаться сохранить ритм мелодии) может быть интересен. Просто потому, что она была сочинена не для развлечения:
Тогда был день, и был рассвет,
Я шел навстречу ветру, как грозовая туча,
Я продолжал считать, что лучше,
Когда свободны люди и запретов нет,
Когда они идут туда, куда хотят,
Что в глубине они смирней ягнят.
Они сказали мне, что я не прав,
Что я должен быть царем и богом всех живущих,
Я отказался здесь, ведь лучше,
Когда свободны люди от всевозможных глав,
Когда они идут туда, куда хотят,
Когда дают им стать смирней ягнят.
Я был убит под светом ночи,
Я умирал, когда моя суть текла сквозь грязь.
Но я смог сдержаться, не дал себе власть,
Не проклял тех, кто поднял на меня мечи.
И одного теперь по-настоящему мне жаль —
Не смог я усмирить живущую в мужчинах сталь.
От оригинала здесь есть отличия, но самое главное — в том древнем языке нет родов, женского и мужского, так что исполнять эту песню мог бы любой: и мужчина, и женщина.
Мы закончили исполнение песни, и последние отзвуки грома стихли, а ветер попросту исчез, словно смешавшись от собственной наглости.
— Чувствуешь, Император? — холодно спросила я.
Он не ответил, зло глядя на меня.
— Хорошо.
Только здесь я наконец увидела, почему вдруг прервалось мое упоительное уединение с Пустотой на Знахарьей горе. Мир уже стоял у одного из поворотов: точка в неизвестном людям измерении, когда их мир может либо исчезнуть, либо в муках переродиться. К этому повороту обычно выносит всех, кто способен как-то повлиять на дорогу мира. Всех, кто достаточно силен. Например, Пустоту объединенную с Силой. Меня.
Жаль. Если бы у меня были желания, то я бы осталась на Знахарьей Горе. Но желаний у меня нет.
— О Истинная Поющая, Воплощение Песни, мы рады приветствовать тебя здесь! — низко склонилась передо мной, очевидно, главная из женщин.
Я бы вздрогнула. Я внимательно посмотрела на них. Коснулась их. Что ж удивительного в том, что смертные не смогли сохранить всех знаний об искусстве колдовской песни? Они забыли о том, что Наполненные Пустотой не являются воплощением чего-либо иного, чем власти Пустоты. И именно это наше свойство позволяло нам усилить магию человеческих песен, особых песен. Прошло так много столетий, что люди просто забыли о таких, как я. И, как это ни грустно, о сути колдовской песни: объединение многих, неравное, но дающее удивительную мощь. Я рассеянно подумала, что мне надо разозлиться.
— О Великий Император всего сущего! — вдруг громогласно обратился к площади Терзус. Все, кроме меня и того, к кому обращались, вздрогнули. — Прости, что раньше не сказал тебе, кого именно я привез тебе!
Мужчина благосклонно кивнул, изучая склонившегося перед ним.
— Ескиимешарт почтила своим присутствием легендарная Нинарум, Черная Богиня Тьюра!
Мне показалось, что тишина упала почти на весь город. Забавно. Что успели придумать про меня за эти столетия?
— Ты уверен? — спокойно спросил Император.
— Разве всемирному владыке мало демонстрации силы Нинарум?
— Это была демонстрация возможностей секты Поющих. Странной секты. Теперь они раскрыты. И они называют по-другому.
— Это правда она! Только она может знать того, чьим потомком я являюсь!
— Вот как? —теперь он вопросительно смотрел на меня. Не знаю, чего он хотел добиться этим взглядом, но так он встретился с Пустотой. Этот человек целых два мига боролся с нею. Правда, ему помогала сила, заключенная в его амулете. Затем дрожь пробила и его. Я отвела глаза.
— Я верю тебе, — твердо сказал Император.
По-моему, Терзус смотрел на него с суеверным ужасом. Да уж, сильно разбавлена кровь столь милого мне Мехеда!
Стоять. «Милого»? Я подняла глаза к очистившемуся небу. «Помнишь?» — обратилась я к неизвестно кому. И вспомнила:
«— Прощай.
— Даже так, Нинарум? Ты помнишь мои уроки?
— Помню. Я их никогда не забуду.
— Я знаю.
— Почему?
— Я понял твои глаза…»
«Я понял твои глаза»… Неожиданно предсказание, явившееся мне тогда, стало ясным. Этому помогли не только те слова моего друга («друга…»), но и глаза Терзуса, когда мы встретились первый раз. Вот о чем этот мир силился намекнуть мне! Нашел кому — Наполненные Пустотой слишком равнодушны для этого. И для сопротивления миру тоже.
Сначала я хотела использовать для этих целей тело Терзуса, но потом решила, что ему еще можно жить. Значит, надо найти могилу Мехеда. («Мехед!..»)
Я спокойно свернула влево и пошла по улицам. Люди расступались передо мной, а сзади меня, кажется, кто-то окликал.
Найти ее оказалось довольно сложно: она была далеко от той площади. К тому же на ней построили дом, в котором жило много народу. Я выгнала их всех, наслав страх, разрушила дом, опустила обратно пыль и прошла прямо к тому месту, где покоились кости… его…
Я была так сосредоточена на выполнении воли мира, что не обращала на все остальное внимания. Никто не был ранен в результате моих действий, что удивительно, но ничего, кроме всесильной воли меня не волновало. Я еще вспомнила, что применение моей Силы всегда ненадолго возрождало во мне эмоции, заставляя тлеть давно погасший Огонь Души. То, что я собиралась сделать, было столь трудно, что, возможно, я получу шанс исследовать человеческие эмоции более детально, чем мне того хотелось бы. Но я не собиралась противостоять воле мира — у меня не было веских причин для этого. Я встала прямо на землю над его костями.
Хлынула Сила.
— Ох, Мехед, как же я соскучилась по тебе! — весело произнесла я, и мой рот непроизвольно расплылся в широкой счастливой улыбке. Мда, вот они, эти эмоции.
— Нина… — донеслось до меня из теней, где обитают души умерших и ожидающих перевоплощения.
Схватка с тем, кто считал себя хозяином мертвых, прошла для меня незаметно. Это весьма странное чувство счастья заставляло меня стремиться к моему другу с упорством быка, перед которым плывет красная тряпка.
На все ушло меньше мига.
Я открыла глаза.
Мехед.
Эмоции еще не покинули меня, и я встретила его улыбкой.
— Ты стала еще прекрасней, моя Нинарум, — лукаво улыбнулся он мне в ответ.
Странно. «Моя»? Да. Ведь и правда его. Иначе бы воскрешение прошло бы гораздо сложнее, и отняло бы целое мгновение.
— Здесь не осталось тех, кто понимал бы мои глаза, — я склонила голову, радостно глядя на него. — Пришлось вернуть тебя.
— Ценой дома? — он покрутил головой. — Ох, Нинарум, как я тебе благодарен.
Я понимала его в то время. Потому что сама с удивлением испытывала эмоции. Он встал передо мной на одно колено, и это не вызвало у меня протеста, потому что теперь я знала, что его чувства искренни. И по-другому выразить их он не мог. Умен, что и говорить.
Он снова встал, и я изучающее прошлась по нему: все тот же изящный профиль, та же смуглая кожа, словно бархатная, и черные глаза… Даже волосы остались непослушными. Я поняла, что воскресила его таким, каким помнила. Замечательно. Я вдруг поняла, что он красив. Странно, почему я раньше это не видела? Из-за отсутствия эмоций? Скорее всего. И он перестал быть тенью, но тут уж я знала почему. Просто человек, который помнит свою смерть и то, что было после, больше не может быть тенью. Вот и все.
За нашими спинами раздался хлопок. Я обернулась. Это упал лоток одного из торговцев. На меня и моего друга смотрела целая толпа людей. Было тихо, и по ветру летело огромнейшее изумление.
Стражникам Императора пришлось расталкивать ошеломленных людей. Тот предстал перед нами.
— Ты разрушила дом в моем городе, Нинарум! — начал он было гневную речь, но осекся, глядя во все глаза на Мехеда. —Кто это?
— Предок Терзуса. Мой друг. Его зовут Мехед. Когда мы расстались, он командовал легкой гвардией Тьюра. Потом он поднялся до личного тайного советника по делам войны. Потом был убит заговорщиками.
Тут выдержка изменила этому человеку. Его челюсть отвисла, и он уставился на Мехеда. Моего Мехеда. Я горделиво улыбнулась. Сквозь толпу просочился Терзус и обомлел перед своим предком. Тот же заметно оживился и подошел к нему.
— Ну, привет, потомок! — весело сказал он. — Я смотрю, мир совсем сильно изменился за мое отсутствие. Меня боятся нечего. Из всех присутствующих здесь лишь Нинарум страшна.
Я пошла за Мехедом и взяла его за руку. Он удивленно посмотрел на меня, потом криво улыбнулся, видно что-то поняв. И очередная страница моей истории перевернулась.
Богиня без огня
© Copyright: Людмила, 2003
Свидетельство о публикации №203092800078
Свидетельство о публикации №203092800078
Рецензии
Спасибо, Людмила. У Вас замечательная проза. Я очень заинтересовалась Вашим эссе "Об эльфам". Хочу номинировать его в феврале на критику.
Елена Зейферт 25.01.2004 08:20 • Заявить о нарушении
Елена Зейферт 25.01.2004 08:20 • Заявить о нарушении