Иван Сусанин Forever

Иван Сусанин Forever

История не простая, а, если угодно, аллегорическая (или, если угодно, не аллегорическая). Главное – не ищите политических намеков. Не совсем же вы…

Посвящается М. У.

Издалека, извысока, да из старинного лубка, Сорока-Воровка Ворона летела, а может то Птица Сирин была, а может и самая простая Сова. Ну, в общем, летела, летела, летела. Прилетела и села. И вокруг посмотрела.
То не сказка, а присказка была. Щас и сказка будет.
Скоро она сказывается, да не скоро дело делается. Поспешишь - людей насмешишь. Один в поле не воин, в общем… Вот я расскажу вам сказку про одного такого, который сидел на печи, ел калачи, да и умудрился стать одним в поле воином. Нелегкое это дело.
Жил да был в деревушке в забытом-каком-то-там уезде славный дядечка—Иван Сусанин. Был он тамошним старостой. Жил себе смирно да тихо. Никого не обижал, да и не обижался ни на кого. Сам себе хозяин, сам господин. Но не один. Жена у него была – Марфа, да дети, да внуки. Правнуков, правда, еще не нежил. Но это ж дело поправимое. Вот, в общем, жил он себе спокойненько, никого не трогал, стало быть. И надо ж такому случиться, что в это-то мирное, спокойное время война приключилась. Да такая,  что о ней прослышали даже в глухой деревне в каком-то-там уезде, где наш Иван Сусанин и жил.
Ну, молодость-то бурная у нашего Ивана была. Он как узнал, что война-то из-за поляков приключилась, сразу нахмурился.
-Что такое, тятенька, - спросил его пришедший погостить сын.
-Что такое, тятенька, - спросил другой
- Что такое, тятенька, - разом спросили все – и дети, и внуки, и, кажись, даже не родившиеся еще правнуки. И Марфа, обознавшись и спутавшись, назвала его тятенькой.
- Плохо дело, сахарные вы мои, - отвечал Иван. Хуже поляков напасти еще не придумано. Поляки, они шустрые, вострые. Усищи-зубищи во все стороны пораскиданы. Ручищи-ножищи длинные. А сами они – силачи высокорослые. Лучше воинов и не сыщещь. Хуже них только половцы, которые с ними в родстве. Но тех-то, кажись, давно всех повывели .А эти, гляди ж, опять безобразничают, разор учиняют.
- Так-то оно так, тяьтенька. – отвечал старший сын. – Да, не погнушайтесь слов моих  - есть у меня, что прибавить к  вашим. Наши-то, стало быть, тоже хороши. Из-за трона царского сами грызню и разор устроили на родной-то земле. Кум Селифан сказывал, что это оттудова кто-то с поляками снюхался. А сами- то они, может еще и не пришли бы.
-Дело говоришь, -  одобрил Иван. Да все равно полячина ходка на чужие несчастья. Они, глядишь, пронюхали, что у нас в царстве-государстве неладно. Вот и повадились.
Долго ли коротко ли, но засобирался Иван во поля во леса.
-Да куда ж ты, сердешный,  - всполошилась Марфа.
-Молчи, женщина,  - отрезал Иван.   Вернусь скоро.
И ушел на разведку. Никого с собой не взял.

***

Идет полями, идет лесами. А куда, только ему одному ведомо. Никаких дуростей не учиняет. Увидит лешего – раскланяется. С шишигами и кикиморами настороже. Но тонок и деликатен, одним словом.
Раз, правда, промашка вышла. Спутал лешего с лесником. Ну, да это Брянщина – там все уж чересчур дико. Леса-то заповедные.
Шел-шел, да и пришел, как по всему видно. Избушка стоит, хлипкая и занюханная всеми зверьми лесными. И живет ли в ней кто – неведомо.
-Выходи кум Селифан, - крикнул Иван. Только крикнул он шепотом.
В избушке скрипнуло, хряснуло, жмыхнуло. Кум на пороге показался. И до того ж это странный кум – ни у кого такого нету. Нос уж больно длиннен. Уши слишком востры. Брови уж что-то подозрительно густые. Да и пальцы на руках что-то…. В общем, даже тот, кто лешего видел – и тот удивился бы. А уж кто не видел….
Но наш – то Иван еще и знаком с ним, оказывается. Еще и в кумовьях его держит!..
-Здравствуй, Иванушка, - молвил кум, - с чем пожаловал.
Ничего себе.  «Иванушка», говорит. Нашему-то Сусанину.
-Низкий поклон тебе, кум. И от семьи моей дорогие гостинцы. В избу-то пустишь?
-Отчего ж не пустить.
Вошли они. Что внутри творится – тут уж в сказке не сказать, не вымолвить. Бардак не бардак, а похлеще будет. Как будто кто матерных слов накидал да и оставил дежать по углам. Неприятно, мягко говоря.
-Со старшеньким твоим вот недавно виделся,- чешет бороду кум. – Заплутал он в лесу. Да я его вывел.
-Я так и думал, - говорит Иван. – Вот держи – самогон-дринкин, твой любимый, закуски к нему всякие-вкусные. Это моя напекла вот…
-А это что? Мог бы одного самогону принести. Мне бы хватило.
-Да уж не обессудь. После сам разберешься.
-Ладно, чего хотел то?
«Ишь, какой недовольный, - думает Сусанин, - порадовал, стало быть, я его гостинцами». А сам говорит.
-Кум, дорогой. Пособи. Выведи на тропинку верную.  Что вокруг творится-вертится, подскажи. Не любо мне пересуды людские слушать, да плутать вместе со всеми!
-Да ты и сам все знаешь. А больше тебе и знать не положено. Я твоему старшенькому много чего порассказал.
-Так-то оно так, но он у меня неразумный. Молод еще. Половина слов твоих, кум, по дороге из головушки у него вылетела. А другую половину он соседским разболтал. Вот и пришел ни с чем.
-Ну ладно, хоть и не люблю я лясы-растабасы точить. Но для тебя и то в радость.
Слушай. Другой раз повторять не буду. Из-за леса дремучего, из-за ручья гремучего, из-за гор не-очень-то-высоких, да из-за скважин и ущелий глубоких вышел кое-кто, из-за которого в вашем царстве-государстве и разор и поножовщина и мука смертная и прочее всякое-такое.
-Да кто же это – замер Иван.
-Имени его никто не знает. Он разными называется. Для царских одним, для боярских – другим, а для короля Сигизмунда – третьим.
-Сигизмунд – король польский, - шепчет Иван.
-Да, король польский. И этот с ним знается, кто всегда притворяется.  И в гости ходит и с принцессами колобродит. И пока его терпят.
-Что ж делать, - приуныл Иван.
-Не знаю. И тебе не советую. Иди – ка ты домой. Утро вечера мудренее. С тем и живи. Уж как-нибудь само все решится.
-Не хотелось бы так, - говорит Иван, - долго я  сидел на печи, ел калачи, подобно великим богатырям древности. Настало время и себя показать, и других посмотреть.
- Ну, коли так, то слушай. Чем смогу – помогу.  А иным – не буду.
Не хочешь попасть впросак, как всякий другой дурак – разверни уши и слушай.
У этого кого-то главная забота—на трон взгромоздиться. Но его пока что не пускают. Да только он уже почти всех перессорил, недолго ему ждать осталось. А покамест вокруг беда и разруха. Поляки ваших режут да и ваши же им помогают.  И черти на костях пируют. Это-то ладно. С этим уж ничего не поделаешь. Но мечту его свергнуть можно. Попробовать можно.
-А как?
-Не знаю. Это уж ты сам.
-Ну а хоть как звать-то его ты знаешь?
-А его так и зовут – Самозванец. Он ведь каким именем хочет, таким и называется…

***

«Что ж такое, - думал Иван, шагая по лесной тропке. – Во французкой стороне аэростаты летают, агличане уже давно чай с Бергамотом пьют. А у нас до сих пор – поляки и самозванцы…  На трон, говоришь…»
В общем, невесело шел.
Брянщина – дикое место.  В передовых районах уже понемножку переходят на «Беломор», и, сидя на завалинках, лузгают семечки да смотрят на пролетающие заморские дельтапланы. А тут можно хоть полгода идти и никого не встретить. Причем, Смоленские леса повыше будут. Но Брянщина уж больно густа.
«Между прочим, - думалось Ивану, - не так уж все плохо. Вестимо, наш самоучка, тезка мой, Иван-то Кулибин мастерит штучки похлеще их стратостатов. С ним бы свела судьба. Мы бы всех поляков отвадили».
А все-таки интересно, что это за Бергамот такой, с которым агличане чай пьют?

***

Ночь пришла нежданно-негаданно, умолкли пташки-канарейки. Ручейки и речушки поумерили веселое свое журчание . Темень клочками повисла на ветках, отразилась в озерах. Кто в постельки-кроватки, а у лесных-полевых жителей день начинается полночный. Просвистит трясогузка, соловушка чиркнет. Водяные водяники, мокриды мокрые, мшаники да кочерыжки лесные носами водят – кто-кто в теремочках да избушках не сидит, не спит. Кто по ночному лесу похаживает, покой его взбудораживает.  На кого и попросту посмотрят, попугают для острастки, а кого и в болотную тину, в хвойную чащу, в норы паутинные, в переходы длинные затащат да так и оставят навсегда.
Не сказать, что Иван-то Сусанин наш испугался, но поосторожнее стал. К шорохам и посвистам ночным прислушивается. На ночлег не торопится, да и по тропке шагать не спешит. Осматривается, обвыкается. Слушает - где вскрикнет, где всплеснет, где всполошится. Все примечать надо.
Вон у лесного озера коряга-корягой. А приглядись - непростая. И глазами сверкнет и прискрипнет не по-коряжьему. Подальше бы отсюда.
А все потому, что у кума не взял оберег лесной с секретом. Чтоб всякая чудь дивная за своего принимала. Позабыл. Ну и ладно – с оберегом всякий сумеет.
Это еще что – Среднерусская возвышенность. А ближе к северу – там вообще дебри дикие непролазные. Да и то сказать – финны племя незлобивое, но чуди и жмуди поблизости так и вьются. Только у поморов спокойнее. Моржи да белые медведи им не помеха. Иногда и пингвины приплывают. Но это другая история…
Крадется Иван. Крадется. А чует только – костром воздух напитан. Это кто ж по неразумию своему костры-то жжет в Брянских-то лесах? Иван сразу бы тому по шапке-то надавал, на дожидаясь, пока дивы лесные всем сразу надают. Идет Иван, крадется…
Вот огонек виден стал, речь промелькнула не наша, не русская. Странные звуки. Видно гости незванные пожаловали, а хуже-то их не бывает. Хоть силач туркестанский, хоть дохлячишко с Запада или наоборот, а если незванным пришел – пиши пропало. Молоко скиснет, соседский кот кур передушит, урожай не соберешь.
А то что гости племени-то людского-человечьего, так это яснее ясного. Костер другим ни к чему, как ни к чему он птицам и зверям лесным.
Вот Иван топор-то из-за пояса и вытащил. С кем другим. Опять же,  все сразу ясно, а с человеком-то еще поди договорись…
Костерок хлипкий – еле видать. Ну, что там еще видно. Ну, есть кто-то - это видно. Говорят о чем-то на тарабарском своем наречии. Щелк-щелк какой-то слышен.
А щелк-щелк – это оружие такое заморское – аркебуза. Или мушкет. Наш щелкать не будет. Наш не с кремневым замком. Один запал торчит. Значит, все ясно.
И впрямь. Рожи польские сгрудились у костра – только усы шевелятся. Все как на подбор – рожи-то – толстые, довольные. Видно пакость какую учинили. Или только собираются. Но это все равно.
“Ну, обожжыте. – думает Иван, - Щас я вас…” Только потянулся за топором. Как вдруг пиф-паф. Раз-раз-раз - и поляки разбежались врассыпную. Только угли догорать остались.
А ору-то поднялось вокруг! Откуда ни возьмись налетели конные. Шум и треск, беготня. Ну и суматоха. Тут и с оберегом-то пропадешь. Стреляют,  а кто-то на мечах поединок устроил. И вновь – щелк-щелк – аркебузы перезаряжают. Иван, правду сказать, растерялся, лег за куст, посматривает. И вновь речь иноземная и топот конский и выстрелы. А откуда – уж не понять. Сошлись не на шутку оккупанты польские. А с кем – неизвестно.
“Как они в темнотище такой еще ружья-то заряжать умудряются”, думает Иван. Думал-думал, а так и не понял. Понял только, что зря он думал – тень над ним нависла , схватил Иван топор, но поздно – как жахнут его по головушке. Только звезды посыпались.
-Охолонись, сынко, послышался голос сильный и властный. Так говорят доспехи у заморских рыцарей, когда скачут те в бой. Так говорит сталь клинка., толкнувшись в бою со сталью враждебной.
Меж тем чиркнул кремень и стало видно лицо говорившего – он разжигал трубку. Усы его были пышней и опасней усов любого поляка, лицо не столь страшное и зверское, однако внушающее уважение и еще целую пропасть смятенных чувств. А одет он был тоже не по нашему…
-Батько Тарас, - крикнул Иван, отводя со лба заливавшую глаза кровь.
-Провалиться мне на этом самом месте, ежли то не Сусанин, - воскликнул усатый и соскочил с коня ловко, будто бы отрок. – Знал бы я хлопцы, кто из вас так его отделал – не сносить бы еме головы, а еще пуще - зада.
-Это я, батько, - молвил невысокий и  темный человек с кошачьим лицом. По-прежнему он держался подле Ивана.
-Нестор! Вперед думай, а после уж делай. Це ж мой названный братка. Давненько не виделись мы. – говорил батько, сжимая Ивана в объятиях. – Уж сорок лет минуло…
Нестор испарился – как будто его и не было. Должно быть, только лесовики умеют так ловко исчезать.

****

- Мы гнали их через поля и реки и они, бедолаги, уж мыслили, что оставили позади славное лыцарство, - возглашал батько. – Пей, пей – казак без горилки, что мужик без … (в оригинале стоит неприличное слово).
Иван пил, но, конечно же, в меру.
-Между прочим,-  мягко и вкрадиво сказал Нестор, - есть нормальные поляки и не надо их трогать. Но они, как правило, сидят дома и никому не мешают.
-Истинно так, - подтвердил батько. – Но речь-то не о них, а об этих. Хой, братцы, не выдумано еще такого слова в этом краю иль в каком-то другом, чтоб обозвать этих (в оригинале стоит неприличное слово) по закону, честь по чести.
Вдумайтесь – мало им нашей кровушки. Они идут, жгут и грабят москалей, и это еще ладно. Они…(тут голос батьки понизился и он таинственно зашептал) …они решили украсть секрет нашей горилки.
Лыцарство возмущенно загалдело.
-Тихо, хлопцы! - воскликнул батько. –Пока с вами старый Бульба тому не бывать!

***

-В лесах ваших опасно, - сказал на прощанье батько. – Чтобы ты не держал зла на нас я дам тебе помошника – Ешкина Кота Нестора по кличке Махно. Он будет тебе верным товарищем. Да и сподручней вдвоем. Не серчай на него. Он ловок и смышлен. Неразумные бурсаки вздумали было его пичкить своими философствованиями, но я вовремя спас хлопца. Когда старый Бульба преставится, лучшего батьки моим сынкам не найти. Прощай. Дай же я тебя расцелую.
Уж на что Иван был не из слабеньких, а и то едва сдюжил лобзания батьки.

***

И пошли как они есть – Иван в лаптях да тулупе, да Ешкин Кот в зеленом своем кафтане вдвоем по Брянщине. А поговорить  было о чем.
- В старину были хлопцы, - говорил Махно, - которые являлись истинными хлопцами. Каждого из них хватило бы на сотню поляков. А все дело в том, что они не противоречили истинному пути. Но те времена миновали. Глубокоуважаемый Иван, зачем вы оставили гостеприимный лагерь нашего батьки и пустились в столь опасное путешествие сами, с одним неразумным и слабохарактерным провожатым?
- Все дело, Нестор, в разнице менталитетов, - отвечал ему Сусанин.- Я давно знаком с батькой и, хотя мы многие годы не виделись, я верю, что наш великоросский и малоросский менталитеты в данном конкретном случае сблизились. Наши недостатки приобрели вид достоинств. Но его многоопытное лыцарство… Батько говорит с ними на одном языке, а я говорил бы совсем на другом. С тобой одним мне легче сладить. Глядишь, сработаемся.
-  Все в наших руках, и это очередной повод в том убедиться, - заключил Нестор.
О многом говорили, о многом. И о спорной теории Коперника и продолжателя дел его – Галилео Галилея и о зверствех Торквемады, что творятся в тех же краях (“нигде спокою нету” – вздыхал Иван), и о гвардейцах кардинала, и о Билле Поражающим Копьем. Но как-то все невзначай клонился разговор к одному – к догадкам о том кто-как-знает-так-себя-и-называет.
- Эти мистические мистификации могут запугать неразумного, но не истинного философа, прикоснувшегося к таинствам древних хлопцев. Я слышал гораздо более внушительные истории. А в юные годы самолично учавствовал в ликвидации преступной шубы, что водилась в окрестностях Иркутской губернии и пугала проезжающих мушкетом аглицкой системы, - уверял Нестор Ивана.
- Так то оно так, но… - сомневался Иван. – Это-то ладно. Я вот никак в толк не возьму, зачем ему трон-то царский нужен. По-моему только мороки лишней…. Может я стар стал, мало что понимаю?
- А, – махнул Махно,  - если желаете знать, то по моему мнению этот тот-который-сам-не-знает-как-себя-он-называет обыкновенный упырь. И таких как он на любых тронах сиживало видимо-невидимо в любых царствах и государствах. Их туда страсть как тянет. Этого скинете, новый объявится. Да еще и не один. Как пить дать.
- Веселенько, ничего не скажешь, - вздыхал Иван.
- Да не повод это тужить и расстраиваться. Великие хлопцы древности вообще не зависели от того, кто ими правил. Не было войн и смут, но каждый жил как ему вздумается. В этом величайший пример, которому стоит следовать. А если он упырь – ему же хуже.
- До такого совершенства нам, пожалуй, еще далековато.
- Да, помельчал народ, - согласился Нестор.-  Но я все о другом хочу спросить-то.  Куда мы идем? И что у нас за планы?
- Да нет у нас никаких планов. А идем мы ко мне в родную деревню в какой-то-там-уезд. Не знаю я, что делать.
- Но это неверно и неправильно. Я, положим, сам не знаю, что нам делать, но вновь громоздиться на печку не собираюсь и другим не советую. Впрочем, если очень уж хочется…  Кстати, в родимой сторонке в молодые-то годы я тоже любил припрятаться от всех и жить себе спокойненько, но бурса меня научила, что все дело в двух развеселых бесах, что зовутся Авось и Небось. Они любят одурманить всякого хлопца и под шумок бедокурить. Иногда их воздействие полезно для общего космического равновесия, но если чересчур позволить им…
- Хватит уж! Я сказал, что мы будем сидеть на месте?! Говорил я такое?! Я просто сказал, что не знаю, что делать. Покамест…
- Неразумный и слабохарактерный не желал обидеть своего глубокоуважаемого собеседника. Он несколько увлекся построением изысканных умозаключении, и только. Каждый должен выполнять то, к чему у него душа лежит. Без того никак. Кто весел – пусть смеется, кто хочет… Наверное, с печкой то же самое и есть.
- Да ладно. Я вот только призадумался: а ведь ты дело говоришь – эти Авось с Небосем…
- Да, а в аглицкой стороне их зовут Туби и Ноттуби…
- Ага. Они и верно почти любого хлопца ухандокать могут. Но с девицами у них ведь посложнее, если я не ошибаюсь…
Нестор только развел руками.

***

Выпал снег, а оно и понятно – до самой зимы просидел Иван в родной деревне. Все думал, что бы предпринять. Нестор погостил и ушел – скликал себе молодцев, назвал отряд “Партизаны Полной Луны” и отправился воевать по лесам и дорогам. Воевал с кем придется – и с полячиной и со всякой всячиной.
Но ближе к зиме всякая всячина стала отправляться в родные норы и берлоги и впадать в спячку. Кроме поляков никого и не осталось.
- Может и правду говорил мне Нестор про этих его хлопцев древности, а, Марфа. – вопрошал Иван. – Вот он, к примеру… Ну, кто он… Да простой разбойник, если хотите. Грабит, кого ни попадя. И чужим достается, и своим, чего уж греха таить. И таким образом он… это, как его… Исполняет своею космическую функцию. А кто я. Простой крестьянин, вот кто. Вот и маюсь и ничего решить не могу, потому, что не за свое дело взялся…
- По мне так уж точно – сидел бы ты дома и никуда не совался. Вон, прилег бы, - говорит ему Марфа.
- Молчи, женщина. Я не с тобой разговариваю.
- Вот те на! А с кем же?
- С собою, вестимо.
- Уж не рехнулся ли ты часом, старый?
- Ну ладно. С тобой, с тобой… Только так – риторически… А только как ни крути, а все молодость вспоминается. А в молодости я был пошибче. Навроде Ешкина Кота.
- Так что же. Детки-то твои на что молодые, а вон какие смирные. Нешто не в тебя?
- Не про то я. Они уже другие. А я еще маленько прежний…


***


Еще некоторое время прошло и объявился Кот Ешкин. Не один, конечно, а со своей ватагой. Въехал он в деревню на черном-черном коне. Чернее угля был тот конь. Счастлив и улыбчив был Нестор, а в объятиях держал он девушку, да такую распрекрасную, что опять же, как и в случае с избушкой кума Селифана, сказка не в силах что-либо поделать. Скажет она лишь одно – настоль красна была девица, что в толпе пронесся слух (а Нестора полдеревни встречать вышло), что она не простая, а – во-первых: золотая; и – во-вторых: это сама колдунья Маринка.
-Сами вы Маринка, - прикрикнул на них Нестор. - Маринка ваша вороной обернулась или еще какой-то там птицей и упорхнула из Московии-то. А хахаль ее не улетел. Вот он.
И потряс в воздухе холщовым мешочком.
-Сам на площади собирал. Зарядили им пушку, упырем вашим, да и хряснули, как следует. А остатки сожгли, да пепел развеяли. Насилу умыкнул. А ну-ка!
Развязал он мешочек. Быстро мелькнули черные крупицы на промозглом ветру и унеслись куда подальше, чтоб попасть в пасть болотнику или чертяке лесному, в тот самый миг, когда он соберется поужинать. Поперхнется чертяка, огорчится и пойдет к Бабке-Ежке да Дедке-Пихто жаловаться. Да только ничего у него не выйдет. Ешкин-то Кот Бабке-Ежке родимый племянничек .
Спрыгнул Нестор с коня и к Ивану.
-Отца-Матери у меня отродясь не было. Хоть ты, достопочтенный и многоуважаемый благослови союз наш с прекрасной Милисентой, спасенной мною в неравном бою. Детей своих благословлял и все у них правильно. Прими и меня в сыновья.
Народ зашушукался.
А ну,  пошли по домам. – сказал всем Иван. Да так мягкло и ласково, что народ и вправду стал расходится.
-А ведь ты и верно говорил, сынок, - улыбнулся Сусанин. – Я сидел у себя в деревеньке и пальцем о палец не ударил. А все без меня свершилось…
-Так ли уж и все, - закрыл Кот один глаз. – Да и свершилось ли? В любом случае, говорил же я – упырь тот не последний. И неча из-за них буйны головы клонить, тосковать, бухать, тужить. Есть – ну и леший с ними. А нет – и того лучше. Ты благословляй, давай.
Благословили его, благословили.

***

- Дурак я, что домой вернулся. – сказал как-то вечером своей Марфе Иван. – Надо было с батькой Тарасом пошастать и покуролесить. А то с тех самых пор у меня внутри ерундобина какая-то.
- Это все твой Кот Ешкин тебя науськал. Наслушался его бредней философических, вот тебя совсем разморило. И то сказать, я тебя насилу признала, когда ты с ним воротился. Снаружи вроде тот, а внутри…
- Молчи… сама знаешь кто. Все правильно он говорил. Иначе как это объяснишь. Все вроде в порядке и у меня и в царстве-государстве нашем. Супостата извели, царевича молодого нашли. Да и держат тут же, наподалеку, до поры до времени. Считай, под моим присмотром. Так откуда это печаль и тоскливое осознание собственной невостребованности?!
- Так вот тебе и дело подыскали. Это ж славно. Хоть какую ответственность в память о былых заслугах возложили. А то вот вечно – как без дела, так всякий вздор несешь. Всех уже извел.
- Да молчи уж.
В это время в дверь постучали. Тихо так. Иван сразу заподозрил неладное.
- А ну-ка, мать, - говорит, - вырубай кипятильник, да всю снедь в печку спрячь. Чует мое сердце, незванные гости к нам пожаловали.
-Открывай,  хозяева, - раздалось за дверью. – А то все равно войдем.
-Что-то не нравится мне акцент этой странной изысканной речи, - молвил Иван. Должно быть поляки.
-Здорово, коллега, - сказал усатый полячище, вваливаясь в высаженную дверь.
-Тамбовский волк тебе коллега, - отшатнулся Иван.
-Да, ладныть. Не серчай, мой коханный. Дай по-быстрому поесть, попить, уложи спатеньки, а потом уж и разговаривай. Эй, ребята, заходи по одному.
И до того здоровые длинноусые и длиннорукие были те поляки, что Иван как-то присмирел и уселся на лавку. Он, в который раз, не знал, что бы такое предпринять.
А эти и ели и пили и голосили и вроде все как простые люди. Но не нравились они Ивану, ой, не нравились. То в глазах у них что промелькнет, то еще где… Добра не жди, как говорится.
-Ну ладно, - говорит тот, который у них за старшего. Завтра утром выйдем. Потом, конечно, гусары подоспеют и всю вашу деревню повырежут, а пока мы тут повеселимся. Эй, ребята!
Те из-за стола и повскакивали.
Глянул Иван на улицу – мать… честная. Там их еще столько же, если не больше. И вон, в перелеске что-то сверкает. И еще это самое – щелк-щелк…
-Ребятушки, - говорит Иван (а голос вот-вот дрогнет), - ребятушки. А куда ж вас столько?..
-Куда, говоришь, - оскалил клыки Старший, а вот куда, пся твоя крев. Царевича вашего искать. Новый царь у вас теперь – Самозванец II.
И тут случилось что-то с Иваном. Упал он на коленки было от слабости, но быстро поднялся. Это просто настолько ясно ему стало, что сейчас делать
-Ты чего, - удивился Старший.
-Да ничего. Молодцы, не губите деток и барышень. Я знаю где царевич скрывается.
-Ты что, старый, - ошарашенно говорит Марфа.
-Говорю же вам всем – ничего. Я староста здешний. Все на мне. И царевича за мной прикрепили.
-Да ну, - хрипит старший, - ты на что намекаешь?
-Покажу я вам все, только не загубите.
-Ну ты молодец, … (в оригинале стоит неприличное слово), Мы ж полгода по вашей Смоленщине шляемся. Заросли как зверье, друг от друга шарахаемся. Думали уж, что предатели совсем перевелись.
-Предатели, - говорит Иван, - никогда не переведутся. – А у нас не Смоленщина, а Брянщина. Марфа, скажешь завтрева старшему, что бы дверь приладил.
-Да ты что, старый.
-Да ничего, дай я тебя расцелую напоследок.

****

«А ведь, глядишь, не встретил бы Ешкина Кота – не решился бы» - думал Иван, чувствуя, как за спиной его один за другим собираются поляки. И до того длинная вереница получилась – прямо как в том сказе про скомороха-крысолова. Но это, правда, заморский сказ. Там все начинается с того, что в одном городе крыс развелось видимо-невидимо. Ну, и приходит, значит, к ним один с дудочкой… Ну ладно, это в следующий раз как-нибудь. А пока идет себе Иван и в снег почти не проваливается. Не то, что поляки эти. А, вон и гусары показались. Нелегко им в наших-то краях, в нашу-то пору, да в их-то доспехах. Ну ничего…
А про Бергамота вспомнил Иван. Это про него ведь стишок-то сочинили:

Он встает очень поздно,
Так поздно встает –
Важно помнить об этой примете –
Что свой утренний чай на закате он пьет,
А обедает он на рассвете…

Вот такой он, Бергамот этот. Или это Бармаглот был. Ну ладно, неважно. Главное не позабыть, как в лесу-то плутать. Кум Селифан учил – к лесу задом, к чему-то там передом. А, вот еще – жаль, что с Иваном Кулибиным так и не свиделись. Ну, да это тоже ничего. Все равно из этой сказки скоро уходить. Может, в другой какой встретимся.
А пока что:

Иван Сусанин Forever