Анализ одного урока

На улице солнце. Кичливый сентябрь, похваляясь теплом, устроил столпотворение двадцати двух летних градусов. На доске – цветными мелками, детским глупым неучительским почерком (моим) – тема «Voyages, voyages». И все слушают Дезирлесс на кассете, потому что это зачетный урок, сидит методист с университета, в общем, выпендриться просто необходимо. И я что-то говорю, говорю, говорю на французском и усмехаюсь, видя, как мой 10Б делает умные лица, мол, все понимаем. Ничего они не понимают. Я им вчера весь урок рассказала. Только на русском.
На улице солнце, а в душе так тоскливо и серо. Как будто случилось то, после чего дальше жить уже невозможно. Но я улыбаюсь и практически за них перевожу песню, практически за них отвечаю на свои вопросы и практически за них говорю, что им эта песня, конечно же, понравилась.
Острый приступ боли притупляет собственная речь. «Хорошо, а сейчас поиграем в туристические агентства»… Еще не успела объяснить правила, как они бросились читать карточки, которые я раздала. Уж дослушали бы до конца ради приличия. Они работают. Смотрю на часы. С песней управились быстро, теперь можно над этим заданием посидеть подольше.
Тишина… ОНО ее любит. И ОНО снова полз-з-з-зет, надвиг-г-г-гается, как вчера, как позавчера, как в тот день, когда я поняла, что жизнь – скверная штука, а я – мелкая ничтожная тварь, которая не в силах ничего сделать для того, чтобы она стала хоть на йоту лучше…
Не слишком ли они долго? «Вы готовы?» (с улыбкой, бесконечной доброжелательностью на лице). В их глазах – выражение абсолютной неготовности. Мягко (с улыбкой, бесконечной доброжелательностью на лице) подталкиваю самую сильную: «Начинай». Практически начинаю, продолжаю и заканчиваю за нее и всех остальных вместе взятых. Я не усовершенствовала свой французский за четыре года в университете так, как за прошлогоднюю и эту, последнюю в моей жизни, практику. «Так, хорошо, - хвалю саму себя. – А теперь читаем слова по новой теме, которые вы сами нашли дома». Это была хорошая затея с моей стороны. Сережа перечисляет все виды водного транспорта от лодки до крейсера. «Сережа у нас специалист по водному транспорту», - пускаю я шуточку, и, несмотря на то, что она незапланирована, они ее понимают и улыбаются.
Я тоже улыбаюсь, а ОНО не отступает. ОНО – это втоптанные в грязь мечты о счастье, обыкновенные, земные, не особо требовательные, которые еще совсем недавно, когда мне было столько же лет, сколько этим ученикам, казались такими осуществимыми. ОНО – это полумертвая, истерзанная мумия надежды, преследующей меня столько лет днями и ночами, словно брошеный, жалкий, больной пес, который верно тащится за своим хозяином, предпочитая лучше умереть у его ног или вместе с ним, чем отстать, оставить его в покое. Надежда, от которой все время больно. Кажется, Шоу говорил что-то вроде того, что есть два несчастья в жизни: первое - когда желание сердца не исполнилось, и второе - когда оно исполнилось. И почему только то, что ты хочешь открыть, поведать миру, - уже сказано! Шоу тоже понял, что жизнь – это ад, но продолжал жить, поставив точку в своей ужасающей, но правдивой сентенции. Он бы мог написать: счастья нет, но предпочел выразить это в более щадящей форме, чтобы не шокировать тех немногих, кто еще это счастье ждет.
С домашней лексикой затянули, придется срезать на коробочке или не задавать вопросов по теме. «Итак, угадайте, что в этой коробочке…»-«Какой формы?»-«…Не могу определить (хочу сказать «обтекаемой», но не знаю, как это будет по-французски)».-«Какого цвета?» - «Голубого». – «Какого размера?» - «…Ну… с вас примерно». – «Из чего сделан?» - «…Из … из крови и мяса». Улыбаюсь и спрашиваю себя: они вообще хоть что-то понимают? «Матрос?» - «Нет, не матрос». (Ага, поняли. За исключением слова «голубого»). Опять улыбаюсь и спрашиваю себя: у кого ты научилась улыбаться, когда хочется выпрыгнуть из окна или нет, лучше утопиться, это как раз по теме урока. Как там будет «утопиться», я даже записала?.. А, нет. «Утонуть» - есть. «Утопиться» - нет.
Совершенно неожиданно они догадываются, что это рыба. Правда, слово сказали на английском – «fish», с французским артиклем – «la fish». Новый повод для шутки и доброжелательной улыбочки. Методист сделала замечание, что не улыбаюсь на уроках. Что ж, глядите. Я улыбаюсь! Все как скажете. А слово – дельфин.
Быстренько задаю вопросы по теме «Путешествия на корабле» и перебегаю на грамматику. Один говорит другому фразу шепотом, остальные отгадывают: «Он тебе сказал, что…» - а дальше – согласование времен.
Смотрю на часы и вижу, что до звонка – минута. Пока они сочиняют фразу, пишу на доске домашнее задание. Никак не могут придумать фразу. Тороплю. Ну все. Скажет: не уместилась в рамках урока. А что я, гений – умещаться в рамках?
И вообще, мне хочется лечь спать, а проснуться тогда, когда придет время умирать. Мне хочется рыдать, топать ногами, кричать, жаловаться, жаловаться, жаловаться, несколько часов, а может, и несколько дней подряд, что мне выпало горе знать секрет об этой жизни, о том, что она нелепа, безнадежна, уныла и слишком, слишком болезненна! Что у меня больше нет никаких сил знать этот секрет, наблюдать за другими и удивляться их спокойствию, их удовлетворенности, их уверенности. Но меня понимают не больше, чем 10Б на этом уроке. Просто кивают головой, улыбаются и притворяются.
Останавливаю грамматическую игру и объявляю домашнее задание. Уже два раза сказала на французском и три раза перевела, а звонок все не звенит. Смотрю на часы и осознаю, что звонок не в сорок, а в сорок пять минут. Беру книжку с анекдотиками про запас. Читаю анекдот про двух мужчин, потерпевших кораблекрушение. Ноль эмоций. Перевожу трудные слова и читаю еще раз. Та же реакция.
Уже под долгожданный звонок рассказываю этот анекдот на русском. Смеются. И я улыбаюсь, хотя мне уже мало что смешно в этой жизни. Но я же будущий учитель. Мне лгать положено. О том, что в жизни нет невозможного. О том, что солнце светит всегда и всем. О том, что мир – чист и доброжелателен. О том, что я этот мир люблю…

25.09.03.