Я рисую

Я не умел рисовать никогда, но в младших классах Советской школы в непрофилирующих предметах поощрялось участие, которое всегда переполняло весы, на одной чаше которых находилось желание, а на другой умение. Я  помню, что очень старался, и очень активно пытался объяснить смысл нарисованного, давая полномасштабные сценарии происходящего до и после изображенного на листе.
Нет, я не рисовал ничего  необычного, ничего  такого, чтобы невозможно было бы не узнать. В моих рисунках не присутствовали неординарные формы, другие углы зрения или что-то ещё в этом духе. Как раз наоборот, я рисовал самые обычные картины, которые встречаются на каждом шагу, и которые мы привыкли видеть в детских рисунках: дом, труба, из которой идёт дым, корявые оконца, обязательная дверь и крыльцо, зелёная трава, солнышко, облака, иногда даже слабое подобие птиц, и обязательные человечки....Человечки эти, по мнению наиболее продвинутых психологов, отражали реалию семейных взаимоотношений, в которых рос и формировался ребёнок. Как правило, скрещенные палочки рук наглядно показывали чудесные взаимоотношения в семье, где папа, выпивая чашку кофе поутру, как правило на бегу спешил в свой очередной НИИ, или дожевывая бутерброд на ходу спешил на завод, говоря непременное: «до вечера darling», а мама, которая почему-то всегда отправлялась на свое трудовое место неизменно позже, шла поторапливать нерадивое создание, которое в напряженной позе чистящего зубы существа, продолжало видеть последние серию увлекательного сна. Вырастая, сны снятся нам намного реже, но тогда, сны кзались совершенно естественным наполнением сна.
Я пытался рисовать самые обычные  рисунки, такие же как и все остальные дети, но по какой-то совершенно мне непонятной причине они были неузнаваемы, а значит требовали объяснений.  Я объяснял, я рассказывал очень красочно, конечно же мне было тогда невдомёк, что рисование является  уделом далеко не всех., а лишь тех, кто относится к  избранной касте, которая с раннего детства проявляет недюжие способности к этому предмету, а уже после, по настоянию всевозможных оценщиков детских талантов, была переправлена в кузницы отечественных зодчих для прохождения специального обучения и обращения в братство маститых художников современности..
Ребёнком я совершенно искренне считал, что каждый желающий может рисовать, достаточно лишь приобрести кисти и краски, необходимый запас бумаги и запастись запасом воображения, которое нарисует всё само внутри каждого из нас. Я не считал, что мои рисунки чем-то отличаются от других, и особенно, что они чем-то хуже...Об этом мне сказали другие. Сейчас уже не имеет значение, каким образом мне пытались сообщить об этом: улыбчивым ли молчанием, подбадривающими ли словами типа: « не все рождаются Репиными», или же жестким отсеканием из группы тех, кому это делать не только дозволялось, но и рекоменовалось. Главное, что я знаю, что рисовать я не умею.
Удивительно, но меня всегда очень огорчал этот факт..Я всегда с огромным интересом увлекался  живописью, смотрел как рисуют другие, даже пытался рисовать в стихах....Мне всегда не хватало именно этой формы выражения, так как огромное количество вещей, о которых я хотел поведать миру имели отчетливые формы, которые всегда было очень сложно уложить в любые другие формы, кроме изобразительных. Выписывая словами образы, которые бы с такой поразительной ясностью и лёгкостью могли бы предстать нарисованными, меня никогда не покидало это удивительное желание. Со временем оно обрело формы навязчивой идеи, в то время как огромное количество возможных творческих полей, в которых я мог сразу попасть в так называемую касту, были безжалостно заброшены и нереализованы. Я стал фотографировать. Мне было 11 лет, когда я впервые прикоснулся к фотоаппарату...Мне казалось, что то, что я вижу и не могу изобразить, я смогу передать при помощи фотографии, смогу поставить штамп своих глаз, передать своё чувствование момента. Я до сих пор с превиликой нежностью отношусь к фотографии, как к одному из возможных способов передачи чувственной гамммы, тех эмоций, которые обуревают меня  в миг нажатия кнопки.
Удивительно, что впоследствии, когда мне стали открываться всевозможные  истины эзотерического характера, я видел их прежде всего в виде картин и образов, совершенно отчетливо проявляющихся на моём экране воображения. Я пытаюсь их перессказать, как когда-то перессказывал собственные рисунки, добавляя по вкусу нужные слова, чтобы как можно точнее выразить все нюансы изображения. Я подбираю слова, подобно краскам палитры, чтобы не упустить ни единой мелочи, чтобы поймать все тончайшие нити и формы.
И вдруг я понял, что я рисую, я рисую, но совсем по-другому, я рисую словами, изображая ими всё то, чтобы хотел увидеть в своём рисунке.