Растительность

В детстве очень хотел отпустить себе усы. А они не росли. Даже юношеский пушок, который пробивается годам к четырнадцати – и тот отсутствовал. Одноклассники щеголяли усами, усиками и усищами, правда, их за это гоняли. Низзя. Не положено. А меня не гоняли, потому что усы не росли. И в итоге "примерно" по поведению стояло только у меня. А у одноклассников – в лучшем случае "уд". И за это меня не любили, считали выскочкой и зазнайкой.
Зато у меня бурно росли вихры. Чем и воспользовался, отпустив в  последнем классе прическу а-ля "юный Моцарт". Тогда на меня окрысились не только учителя, но и окрестные милиционеры. Один раз они меня поймали и подстригли. Причем своеобразно. С одного бока все оттяпали, с другого оставили. Такие вот военные шуточки. На милицию жаловаться было некому, поэтому я свой протест выразил самым примитивным способом: с этим "милицейским причесоном" пришел в школу. Выгнали домой и попросили без родителей не появляться.
В школу пришел с отцом. Он долго и мрачно слушал речь директрисы, потом только тяжело вздохнул, взял меня за ухо и отвел в ближайшую парикмахерскую, где из меня сделали ежика, внезапно проснувшегося после зимней спячки в стогу сена. Одноклассники тихо злорадствовали.
Инцидент даром не прошел, и закончил я школу с таким аттестатом, что никакой институт меня принимать не захотел. Влез в кирзовые сапоги и потопал в армию.
Там в  моем организме произошел какой-то сбой, и усы неожиданно начали расти, да так резво, что бриться приходилось два раза в день. Отцы-командиры, увидев первые признаки щетины, начинали покрываться багровыми пятнами и орали так, что слышно было, наверное, в соседней части.
Тогда же, в армии, я увидел в первый раз обложку альбома Deep Purple, на которой Ритчи Блэкмор щеголял усищами и кудрявой гривой. Я поклялся себе, что больше никто не свернет меня с намеченного пути.
Вернувшись из армии, устроился на работу сторожем и принялся усиленно отпускать растительность. Через два года у меня уже были волосы до плеч и аккуратная татарская бородка. Местное хулиганье меня неожиданно зауважало, и я стал у них чем-то вроде районной достопримечательности.
Однажды шел по улице и столкнулся с бывшей одноклассницей. Она меня, как это ни странно, узнала. Посидели в кафе, поболтали "за жизнь". Она уже успела развестись, и устав от зануды-мужа, решила найти себе что-нибудь поэкстравагантнее. Я на эту роль подходил как нельзя лучше.
В ноябре поженились. Через год родилась дочь. Она любила, забравшись ко мне на плечи, схватить за патлы и резко повиснуть на руках. Сначала было больно. Потом привык.
К тридцати годам неожиданно начал лысеть. Пришлось постричься. В цивильном виде меня, хоть и с существенным опозданием, приняли в машиностроительный институт. Закончил с красным дипломом, быстро пошел в гору. В сорок два у меня уже была машина, трехкомнатная квартира, растолстевшая жена и оторва-дочь, пропадавшая на каких-то тусовках до утра. Не с моей биографией было читать ей морали.
В сорок семь я был лыс, как коленка. Неожиданно взглянув в зеркало, обнаружил в нем молодого подтянутого человека, которому от силы можно было дать тридцать с небольшим. Жена подошла сзади и, уткнувшись в плечо, буркнула:
– Всегда хотела, чтоб у тебя была такая стрижка. Ты так симпатичнее.
Чуден ход мыслей созданий твоих, Господи!