Стоп-кран

СТОП-КРАН

Хетагуров успел на электричку 19-08. Вошел в тамбур, встал у дальних дверей и закурил. У входа толклись двое мужчин. Один из них был пьян. Видно, ему с трудом удавалось стоять, подпирая стену, и он все пытался съехать на пол, но в последний момент, словно понимая, что это уже совсем ни к чему, взбирался спиной обратно вверх и вытягивался на какое-то время во фрунт. Заметно было и то, что дядьке скучно. Вяло и лениво цепляясь к входившим пассажирам, он нехотя, в полнакала ругался матом, да еще водил по тамбуру мутноватыми глазами, задерживаясь недолго на ком-либо, словно оценивая, подходящий ли это объект атаки.
Он блефовал. Возможно, именно так смотрят старые и немощные хищники на тех, кто вольно или невольно оказался в поле их зрения. Страдая несварением желудка, мучаясь от боли в суставах, лишенные возможности не только преследовать свою жертву, но и дотянуться до нее, когда она рядом. Бывшие хищники способны лишь тихо лежать и пучить глаза, полагая, наверное, что это по-прежнему наводит ужас.
«Этот мужчина, - подумал Хетагуров, - помнит вкус былой бойцовской славы, связанную с опьянением и усиленную спиртным собственную агрессивность, страх в глазах окружающих. Но все давно прошло, осталась только память, да и та теперь осторожничала».
Когда объявили, что «двери закрываются», Хетагуров на мужичка не смотрел. Он повернулся в его сторону, лишь услышав яростный хрип: «****ь, *****!» и звуки возни у входа. Кто-то пытался в последний момент заскочить в тамбур, и пьяный дядька помогал ему, безуспешно растаскивая закрывающиеся двери. Поезд начал движение, и дядька закричал: «Стоп-кран!» и судорожно стал шарить неверными руками у себя над головой, слева и справа.
«Стоп-кран» размещался как раз в том углу, где стоял Хетагуров, и он сразу почувствовал, как этот кусок металла вдруг забеспокоил его, взнервил. Хетагуров смотрел на пьяного во все глаза, не веря ему и не решаясь дернуть ручку, эту жалкую железяку, давившую его к земле. Ошалелыми глазами дядька нашел в тамбуре «стоп-кран» и Хетагурова рядом с ним.
- Дергай, дергай! - закричал он, но тот возбужденно всматриваясь в соловые дядькины глаза и страшась уже своего бездействия, с места не сдвинулся.
Поезд ускорил ход, и пьяный, равнодушно и буднично, словно речь шла о чем-то пустяковом, вдруг громко сказал: «Конец, кранты», - и отвалился к стене.
Хетагурову стало дурно. Ему захотелось своей крови. Он страстно желал, чтобы этот мужчина вспомнил скорее и ярче свою давнишнюю способность наводить на окружающих страх; чтобы проснулось и всколыхнулось в нем его хищническое нутро, и он увидел наконец, что объект атаки - жалкая, трясущаяся жертва - находится совсем рядом, в двух шагах.
Но дядька, прикрыв веки, мирно дремал, умудряясь не сползать на пол. Сонными, вялыми, безликими стояли в тамбуре и все остальные ездоки.
Хетагуров хотел, чтобы кровь ему пустили немедленно, он жаждал задохнуться в ее зловонии и отчасти поэтому тоже задал вопрос, который мог показаться диким:
- Молодой?
Никто ему не ответил. Тогда он сам преодолел дистанцию в два шага, чтобы подставить свое горло и тем самым помочь хищнику. И себе.
Но дядька только чуть-чуть приоткрыл припухшие, морщинистые веки и вяло сказал:
-Не-ка, старый.
«Старый, - повторил Хетагуров, как во сне. - Нет, не старый он, совсем нет.»
- Как он был одет? Одет как?
- Нормально, - ответил дядька, слабо махнув рукой, словно давая понять, что ему наскучила, обрыдла уже эта тема, что он хочет сейчас только опохмелиться и заснуть. - А пальто, пальто какого цвета? - рьяно приставал к нему Хетагуров, уже заметно возбужденный и нехорошо блестевший черными глазами. Но мужичок, казавшийся пьяным в дым, вдруг распрямился, вскинул голову и, взяв Хетагурова за воротник и дыша ему прямо в лицо, процедил отчетливо и трезво:
- Темное, понял, сука?! Темное. Пшел отсюда, гад.
Хетагуров вздрогнул и отшатнулся. Он ясно почувствовал, что в этом дядьке разбудил-таки дремавшего годами, раздавленного бытом и водкой зверя, и сейчас тот готов перервать жертве горло и наесться свежатины. Еще минуту назад Хетагуров сам настойчиво добивался этого, но в это мгновение ощутив близко, совсем рядом, горячее дыхание оскаленной пасти, он дрогнул и сник.
На этой электричке, 19-08, ездил обычно отец Хетагурова. Ему был 61 год, у нег было пальто темного цвета, и он мог втискиваться между закрывающимися створками дверей отходящего электропоезда.
Хетагуров покрылся испариной. Ездил отец обычно во втором вагоне от головы поезда, и Хетагуров пошел вперед. Шел, разглядывая пассажиров и не видя их, торопился и ничего не соображал. В одном из вагонов он задел локтем какого-то парня, тот толкнул его в грудь, но Хетагуров не вспылил, а, проговорив невнятное извинение, двинулся дальше. Ему крикнули что-то вслед, он не расслышал, что. Ему казалось, что он идет быстро, на деле же едва волочил ноги, его сковывал ужас от содеянного, и по мере приближения ко второму вагону движения его становились все более неуклюжими и тяжелыми.
К своим тридцати пяти годам Хетагуров побывал в нескольких инцидентах, которые по своему характеру могли сковать волю сильного человека, поставить его на колени, расплющить. Но в тех случаях причина страха крылась во внешних обстоятельствах, угроза исходила именно извне. Сейчас же глубокий парализующий страх сидел внутри, в самом Хетагурове, разрывал его на куски, и эти обломки метались в поисках выхода и не находили его. Страх, раскаяние и страдание сплелись в Хетагурове вредино.
Он дошел до второго вагона и попытался открыть дверь - она не поддалась; он дернул за ручку еще раз и еще - результат был тот же. Совершенно обессиленный, Хетагуров привалился к косяку. Дверь открыл милицейский наряд, сержант и курсант с резиновыми палками на боку важно прошествовали мимо. Сквозь стекло Хетагуров рассматривал пассажиров второго, но увидеть отца в переполненном вагоне ему не удалось. Теперь уже самостоятельно Хетагуров открыл дверь и медленно двинулся по проходу. Сидели какие-то люди, молчали, болтали, жевали. Отца среди них не было. Не оказалось его и в первом вагоне. Надежды, слабо и робко тлевшие в Хетагурове, гасли. И только ужас становился сильнее; как гаррота, он сдавливал горло неотвратимо, сдавливая вместе с ним и душу, сердце, мысли и, казалось, нет на свете ничего, что способно было бы остановить движение винта в этом мрачном, чудовищном обруче.
Хетагуров вышел в Долгопрудной и, привалившись к перилам, подавленно и отрешенно рассматривал шедших мимо пасажиров. Электрички, как и обычно в то время суток, шли одна за другой, с интервалом примерно в шесть минут. Но этот промежуток казался ему вечным. Люди приезжали и уезжали, но Хетагуров уже ничего не видел: он стоял на платформе потому, что двигаться попросту не мог.
Он увидел отца часа через полтора. Тот шел по платформе, размахивая портфелем в правой руке и давая по привычке отмашку левой. Хетагуров окликнул его, и отец очень удивился, и было неясно, обрадован он или, скорее, встревожен.
-Здравствуй, - сказал он и, помедлив, поцеловал Хетагурова трижды в щеку. - Ты чего?!
- Ничего, - ответил тот. - Жду тебя.
Отец был румяный, светился как бы изнутри - это было видно даже при слабом фонаре на платформе; от него пахло коньяком и одеколоном.
- Ты где был?
- На собрании, - ответил отец спокойно.
- Ну и как, тебя избрали?
- Куда? - не понял отец.
- Куда-нибудь, руководить..
- А-а, вот ты о чем, - рассмеялся отец счастливо, - нет, не избрали. Собрание было с другой повесткой, о текущих делах.
- Понятно, - сказал Хетагуров, - сейчас ведь не тот сезон.
- Вот именно, - сказал отец. - А как малышки?
- Нормально. Все здоровы. Привет маме.
- Спасибо, сын.
Хетагуров сел в автобус и поехал домой. Ночь тянулась долго, как все зимние ночи. Может быть, еще дольше.
Утром Хетагуров ходил по перрону на Савеловском вокзале и, всматриваясь в рельсы второго пути, искал следы своего преступления. Никаких следов он не обнаружил. И винт теперь не так уж сильно и больно стягивал горло, возможно, он ослаб за прошедшую ночь.
Хетагуров зашел в платку, где работал его друг Сергей, и рассказал эту историю.
- А чего ты думал? - спросил Сергей, протягивая покупателю пакет с ветчиной. - Какие еще следы? Теперь быстро убирают. Кофе будешь?
Хетагуров взял в руки стаканчик бочкового кофе и нехотя сделал глоток.

21 декабря 1989 года
5 октября 2003 года