Шинель

               

     Моя семья всегда была ограничена в средствах. Детство мое было суровым, хотя я не могу пожаловаться на голод и отсутствие родительской любви. Оно было, скорее, спартанским, как у большинства людей, родившихся и выросших в тяжелые военные и послевоенные годы. Одевали меня очень скромно, поэтому я отчетливо помню свой первый ”взрослый” костюмчик – брюки и пиджачок с настоящими карманами, куда я постоянно совал руки, чтобы ощутить их глубину, прохладную шелковую подкладку. На брюках сзади тоже был карман, как у взрослых.
     Я часто вспоминаю старичка-портного в маленьком, залитом мутными солнечными потоками душном ателье, куда меня привели  родители, чтобы сшить настоящую солдатскую шинель.
     Я помню разрисованную мелом, сметанную белыми нитками         
полуготовую шинель, тесный, колющийся воротник, грубые, неподдающиеся петли, блестящие медные пуговицы, бледное лицо, вихрастые черные волосы в тусклом зеркале примерочной.
     В этой шинели я впервые пошел в школу. Никто не дразнил меня – в полуголодном послевоенном Ташкенте еще ощущалось тяжкое дыхание войны. Слишком много калек, слишком много военной униформы, чтобы это бросалось в глаза.
     Она была практичной, удобной, теплой и одновременно какой-то скромно мужественной, эта шинель. Она спасала от стужи в  холодные послевоенные ташкентские зимы. Я помню свою первую драку в этой шинели – солнечное холодное утро, дорогу в школу, хрупкий, блестящий, с треском лопающийся под ногами лед, чернильницу-непроливайку  в портфеле. В школе, на переменке, какой-то оболтус встал позади меня на четвереньки, другой толкнул. 
Я дал в ответ оплеуху. Завязалась драка. Кончилось тем, что меня, сопротивляющегося, поволокли по земле, по грязи, через весь двор к директору школы. Видимых последствий для шинели от этого не было. Высохнув, грязь отвалилась. Это была настоящая солдатская шинель!
       Оглядываясь на далекие теперь уже годы, я думаю, что, несмотря на постоянную нужду, плохонькую одежонку, я был счастлив. Редкая обновка, более или менее крупная покупка приносили настоящую радость и запоминались на многие годы. Нет, у меня не было зависти к более обеспеченным сверстникам, вероятно, и потому, что все мы находились примерно в одинаковом положении. Я просто радовался жизни и не замечал ее убогости. О, блаженное время раннего детства, когда я выходил рано утром из деревянного барака в прохладу свежего утра и садился с ломтем черного хлеба под тутовое дерево, под мягкие блики солнечных лучей, пробивающихся сквозь густую, зеленую листву ветвей, ощущая босыми ногами еще холодную, мягкую, бархатную пыль,  предвкушая прекрасный, напоенный ароматами счастья и свободы, длинный, вечный день!
     Счастливые часы счастливого детства! Как бы я хотел снова вернуться в это далекое время, ощутить спокойствие и невинность детской души, еще не отягощенной грехами и предательствами взрослой жизни.