Дакмэн В соавторстве с Петром Панишадом. Том I

Роман - эпос

Немного об авторах.

Авторы нового выдающегося творения "Дакмэн": Петруша Панишад и Генерал Родина, несомненно, уже давно стали вечно-живыми классиками русскоязычной литературы. Это не первое совместное произведение друзей. Заметной вехой в мировой поэзии и музыке стала рок-опера "Последняя жертва доктора Хофмана", вышедшая из-под их перьев в 1994 году. Другие плоды их деятельности: множество стихотворений, замечательная песня "Вот что-то едет", копченые щуки, засоленная форель, шедевры деревянной архитектуры, сушеные, соленые, жаренные и вареные грибы и много другое, - известны в основном узкому кругу близких друзей. Оба гения - светочи словесности, видные журналисты и народные герои, друзья стариков и детей, защитники животных, отважные покорители севера. Ни один год друзья провели в исследовательских путешествиях, принимали участие в конных и пеших экспедициях. Ими написано много картин. Большинство стихов Родины и Панишада сразу запоминаются читателю. В авторах "Дакмэна" чувствуется разносторонний ум, нечеловеческое терпение и работоспособность. Внутренний мир гениев прекрасен и напоминает Тихий океан - размерами, Марианскую впадину - глубиной, а чистотой озеро Байкал.

Друзья по-настоящему талантливы. Возникает ощущение, что живут они не в нашем мире, а где-то там, где все окружающие - продвинутые и доброжелательные люди. Их творения обгоняют свое время и, несомненно, (не единожды) переживут всю людскую цивилизацию, они проникнуты такой любовью к людям, что временами становится страшно, но в то же время начисто лишены даже намека на банальность. Читая их, хочется кричать ура и прыгать от неистребимого желания благоустроить всю планету.

Книга, которую вы держите в руках или видите перед собой на экране - первый том Романа-эпоса "Дакмэн". Произведение, безусловно, относится к литературе, которой стыдно не знать. В том, кому впервые предстоит почувствовать на себе творчество двух гениев, откроется новый удивительный мир. Глубокое и вдумчивое чтение Романа сделает жизнь читателя прекраснее, поможет не совершать роковых ошибок.

Авторы.

Часть I
Икарушка

1

Желание летать посетило его еще в Москве, зимой дело было. Гуляя по парку, Икарушка вдруг обратил внимание на то, на что раньше почему-то его не обращал: на птичек. Небольшая воронья стая, каркая, кружилась над ним высоко в небе. Не на меня ли они кричат? - подумал он тогда. Повернул к пернатым голову, топнут ножкой, а вороны все кружились и каркали. Мальчику этот случай запомнился. Не то, чтобы он злобу на ворон затаил, но теперь, приходя в лес, прежнего спокойствия уже не ощущал, чувствовал, что что-то изменилось. Тропинки не радовали больше колес его велосипедика мягкой упругостью, хвоей пахло, но полезности запаха, как прежде, он не ощущал.

Когда мальчику исполнилось 10, ему подарили волнистого попугайчика. Именно тогда ребенок полюбил небо. Нет, летчиком, конечно, становиться он не собирался, но птичья идея засела в нем крепко и не желала покидать его, как тройник, проглоченный вместе с маленьким полосатым окуньком, не желает покидать щучьего желудка. Поведение мудрой птицы завораживало, глаза-бусины манили. Хотелось понять, о чем может думать существо, глядящее иногда из-под потолка на комнату, привыкшее вообще на все смотреть чуть сверху, наклонив голову на бок. Потрясала удивительная способность быстро запоминать информацию, повторять новые, незнакомые до поры до времени слова, проговаривать их с разной интонацией. Казалось, что многократное повторение птицей одного и того же слова приводит к глубокому, особенному, неведомому людям пониманию речи. И конечно, как всем детям, ему хотелось обладать каким-нибудь редким даром, быть единственным, владеть тайным знанием, чем-то, что открылось только ему.

Навсегда были забыты неприятности, виною которых было отсутствие кишечника у птиц и любовь мальчика постоянно торчать под ветвями деревьев и проводами электропередачи. Забыта ловля с приятелями голубей и поедание зажаренных в костре дымящихся тушек. Он перестал разорять гнезда и скворечники. А из своего меню не смотря на крики и угрозы расправы ремнем, исключил куриные яйца и мясо птицы, блюда которые еще недавно входили в его ежедневный рацион. И только рогатку, подаренную отцом на 23 февраля, не выбросил - сказалась сыновья почтительность, а по-прежнему держал у себя под ватной подушкой, от перьевой он, конечно же, отказался.

Как-то раз, сидя на мягком диване (диван был немецкий, времен второй мировой, набит он был волосами узников "Бухенвальда". Это создавало полезную для правильного формирования юного тела упругость, и, в то же время, не лишало диван определенной мягкости), ковыряя в носу и изучая книгу по орнитологии, он наткнулся на очень интересную статейку. Посвящена она была мужику со странным именем Леонардо, который, судя по всему, тоже любил птиц. Мало того, он тоже наблюдал за ними и пришел к интересным выводам. Леонардо решил заменить полет на машущих крыльях, полетом на крыльях планирующих. И в 1505 году даже написал книгу с непонятным, но видимо, мудрым названием "Сodice sul Volo degli Uccelli" и снабдил ее для удобства рисунками. Строчки из книжки прочно заседали в голове: "Человек повернется направо, если согнет правую руку и вытянет левую; меняя эти движения, он будет поворачиваться справа налево…" Засели они рядом с другими заученными с раннего детства словами, сказанными его отцом: "Запомни, сын: Никогда не жуй с открытым ртом, и всегда снимай трусы, когда сидишь на горшке!"

Теперь Икарушка понимал, что просто сидеть сложа руки он больше не сможет. Мальчик начал учиться летать, правда, пока только во сне. Икарушка засыпал, и у него все получалось и набор высоты, и повороты, и мягкая посадка. Когда же Икарушка просыпался и с криком "Бабушка! Бабушка! Я опять летал во сне!" бежал поделиться своей радостью от полета, то натыкался лишь на холодное непонимание: "Летаешь, значит растешь". Иногда снились ему и кошмары, но и в них он тоже летал. То его ударит током упавший высоковольтный провод, и он воспарит, то подхватит и унесет в поднебесье гигантская птица. Однако чаще всего во сне он падал с крыши небоскреба или с вершины горы.

Попробовал Икарушка совершить свой первый полет ранней весной во время прогулки. Он забрался на крышу ближайшего детского сада и с воплем "Поехали!", растопырив руки и пальцы, спрыгнул с нее. Полет занял ровно четыре секунды. Затем минут десять Икарушка провел в тающем сугробе, в который он воткнулся головой вниз. Он судорожно болтал ножками, пока его задыхающееся тельце не вытащил сильно поддатый дворник Евсеич, приняв торчащие из сугроба ноги за собственный дворовый инвентарь. Из цепких лап дворника ревущего Икарушку вызволил его собственный отец, возвращавшийся с работы. К тому времени Евсеич уже успел подмести половину подотчетной ему территории. Выслушав сбивчивый рассказ, отец выпорол сына-героя офицерским ремнем, который держали в доме исключительно в воспитательных целях, и на всякий случай решил установить решетки на всех окнах квартиры, пока Икарушка неделю лежал на животе, не имея, по понятным причинам, возможности ни сесть, ни встать.

Скорость полета малярийного комара 3,5 километра в час, конечно же, Икарушка об этом знал. Конечно, размышлял он, это не сокол-сапсан, но и это не плохо… Мечты то были или нет, но не летать теперь он не мог. Все должен был решить случай. И вот…
- Дети!
- Дети! - прокричала средних лет и приятных форм дама, обращаясь к классу. - Я ваша новая учительница. Зовут меня Евгения Семеновна, прошу это имя запомнить, как запомнить и то, что изучать мы будем новый предмет, удивительную науку - химию. Химия - это бессонные ночи, это постоянные разговоры о химии, это химические лаборатории, это родители, которые говорят: "А наш ребенок - химик". И это жизнь, дети! Не математика и не русский язык, а хи-ми-я. От незнания математики на уроке не умрешь, а от незнания химии - легко! Чтоб вы все понимали, что это серьезный предмет, который нельзя изучать спустя рукава, я вынуждена вам продемонстрировать, что же такое химия!

Евгения достала пустую 2-х литровую жестяную банку от болгарских помидорчиков и поставила ее на стол вверх дном.
- Поговорим о водороде, незнание которого может быть опасным и даже губительным. Вот он у меня тут сейчас будет. - на столе появилась еще и баночка с проводами, которые шли к розетке и шлангом, который Евгения засунула под помидорную баночку.
- Дети, смотрите, это не просто пузырики, это водород! Он легче воздуха и он сейчас наполняет баночку.

Икарушка разволновался и поднял руку.
- Ну, спроси, кудрявенький, - сказала учительница, улыбнувшись.
- Евгения Семеновна, позвольте вопрос.
- Да… да, сказала же уже!
- А не надо ли перевернуть баночку, а то вытечет же водород
- Э-хе-хе, хе, хе… глупыш, ну куда он вытечет, он легче воздуха, я же сказала уже. - Им шарики можно надувать, и они летать будут. Сказав это, Евгения хихикнула, вспомнив свою первую любовь Васю, которому она подарила такой шарик. Уже на следующий день после этого Вася бросил курить.
- Так. Так. Кажется, баночка то уже полна.
- А почему она не взлетает?
- Сейчас, каракулевый мой, сейчас взлетит.

Евгения отколола от сарафана с розами булавку и резким точным движением пробила ей дно банки ровно посередке. Сразу же в руке ее появились спички. Дети, затаив дыхание, следили за волшебством. Чирк! И над баночкой загорелся огонек, будто фитилек у свечки подожгли. Появился странный звук, будто самолет перед стартом запускает для прогрева турбины.
- Ну, и что там происходит, как думаете? А… не знаете. А вот что: водород вытекает из дырочки в крышке и сгорает, а снизу в банку поступает воздух. Сейчас концентрация водорода с кислородом достигнет…

Оглушительный взрыв прервал размеренные объяснения учительницы. Евгения сидела теперь в углу в раковине. То есть самой раковины видно не было, ее закрывал сарафан с розами. Видна была только сточная гофрированная трубка, которая торчала теперь из-под сарафана. В конце класса из шкафа выпало стекло и разбилось о голову одной из учениц. Остальные дети сидели с открытыми ртами и удивленно смотрели по сторонам. Постепенно, к ним возвращался слух.

Евгения Семеновна ловко выскочила из раковины и удовлетворенным взглядом обвела ребят.
- Ну что, детишки, гремучий газ это вам не дырки в асфальте ковырять и серу туда заталкивать. Поняли, что такое химия?

Икарушка не вбежал, а влетел в квартиру. Все его существо трепетало от мысли, что наконец-то, сегодня, он избавится от гадкой решетки на окне.
- Химия! Химия! - повторял про себя взволнованный ребенок

Но родители почти сразу заметили неладное и решили присмотреть за сыном. Когда же Икарушка достал с полки учебник по химии, родители, почти сразу отобрали у него книгу. Только и успел прочитать наш герой в оглавлении - "Получение водорода с помощью пропускания водяного пара над кокосом" - в книге, конечно же было написано "над коксом", но взволнованный мальчик слова такого не знал, а внимательно прочитать времени у него не было.

Мечта о загадочном кокосе в течение двух недель не давала ему нормально спать. А когда, навертевшись в постели, Икурушка ненадолго забывался тревожным сном, кокос появлялся в образе огромного чудовища, похожего на слона, пускающего из хобота белоснежный пар и с языками огня под хвостом. Слон дико вращал кроваво красными глазами и громким скрипящим голосом выкрикивал слово: "Химия".

Однажды Икарушка прогуливался во дворе перед домом. Одновременно с ним во дворе гулял, только что вернувшийся из Англии международный обозреватель газеты "Известия" В.П. Мовин. Гулял Виктор Петрович не один, а со своим бультерьером, привезенным с британских островов. Таких собачек наш герой еще никогда не видел. Когда же бультерьер подошел к Икарушке понюхать его ногу, а международный обозреватель позвал пса назад, в теплом воздухе раздалось: "Кокос, ко мне". "Так вот ты, какой зверь невиданный - кокос", - с восхищением подумал Икарушка.

План в голове у мальчика родился и созрел тем же вечером: кошка плюс хлороформ. Хлороформ он обнаружил после тщательной ревизии квартиры в чуланчике, где хранили лыжи. Как он там оказался мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Кошка была поймана под лавкой рядом с подъездом. Икарушка спрятался в кустах примыкающих к детской площадке. Осталось подождать, когда Виктор Петрович выведет Кокоса на прогулку.

Ничего не подозревающий пес, радостно виляя обрубком хвоста, резвился на свежем воздухе, когда его чуткий к запахам нос учуял кошачий дух. "Вау, гау!", - пролаял Кокос и бросился к кустам, где притаился Икарушка с кошкой в руках. Кошка, почуяв беду, пыталась вырваться, но цепкие ребячьи пальцы легко справились с ее напрасными потугами. Через минуту все было кончено: Икарушка, прижимая к груди одурманенного хлороформом пса, обежал вокруг дома и влетел в подъезд через черный ход, а международный обозреватель долго еще надрывал горло, в бесполезных попытках подозвать к себе собачку.

На кухне все уже было приготовлено. Крутой кипяток в большой обливной, чьим функциональным назначением было кипячение белья, кастрюле, стоявшей на раскаленной до красна конфорке, исходил горячим паром. Пятилитровая банка для сбора водорода была прикреплена чуть выше. Три часа Икарушка продержал невинное животное над кастрюлей с кипящей водой, пока не выронил несчастного зверя из ослабевших ручек.

Найдя на кухне вареную собаку, отец опять выпорол Икарушку. А закончив экзекуцию молвил:
- Слышишь, мать. Пора нам перебираться на дачу.

2

Летом Подмосковье утопает в зелени: тут тебе и белоствольная береза с нежными листиками, и сосна-великан с лечебным хвойным запахом, и ольха - ценное сырье для любителей копченой рыбки. Как всегда эти теплые месяцы нашему герою предстояло провести недалеко от Москвы в симпатичном летнем домике. Хороша и размерена бывает жизнь дачников: с утра чаек на свежем воздухе, днем обед с непременным супчиком, вечером - легкий ужин. Сон на природе исцеляет не только душу - анализы тоже в норме. Между сном и приемами пищи на рыбалку можно сходить, либо в лес по грибы-ягоды прогуляться. Но у Икарушки в известном месте от предстоящей поездки не зудело. Что-то было потеряно безвозвратно, навсегда.

Ночью мальчику снился сон. Он видел своего старого друга по сновидениям, верного помощника и соратника дедушку Опроста. Дедушка сегодня выглядел на редкость спокойным, стоял под небольшой елью, щурился по обыкновению и улыбался мальчику. Говорить во сне было трудно, но Икарушка нашел в себе силы и решил обсудить то, что беспокоило:
- Здравствуй, дедушка Опрост.
- Здравствуй, Икарушка.
- Я тут днем случайно собаку сварил.
- Знаю, но это не так страшно, как тебе кажется. Ты же сделал это не потому, что плохой мальчик, а потому, что тебе нужен был водород. Выбросили ее, конечно, зря, раз уж сварили, но…
- Это правда, дедушка, мальчик я не злой. А почему водорода не было, я же так старался?

Опрост ласково посмотрел и тихо сказал:
- Кокос, Икарушка, это орех такой. Большой и волосатый орех.
- А где же мне найти его? Где он растет, дедушка?
- Растет он не здесь, далеко он растет. Но его можно купить. Можно попросить родителей и они купят.
- Нет, не купят. Меня выпороли вчера, так что кокос, скорее всего, не купят. Они меня вообще не любят. Решетки на окнах сделали. Выращивают, как хомяка в клетке.
- А ты им скажи, что тебе не хватает витаминов, что в кокосе они. Скажи, что стыдно жалеть денег ребенку на еду.

Икарушкины родители не спали, просто не могли уснуть. Пытались объяснить события минувшего дня и с ужасом вслушивались в бормотание спящего сына. "Дедушка Опрост… днем сварил собаку… но это не страшно… выбросили ее зря… раз уж сварили…мальчик я не злой… я же так старался… большой волосатый…его можно купить…они купят…как хомяка…ребенку на еду"

А утром у Икарушки поднялась температура. Как объяснила врач с труднопроизносимой фамилией Потрашкова: в раны на икарушкиной многострадальной заднице попала инфекция с папиного ремня. Был назначен курс антибиотиков, а чтобы хоть как-то загладить вину суровый родитель объездил пол Москвы, но кокос для сына купил. Орех был очищен от кожуры, и на тарелочке Икарушке принесли белые лакомые кусочки:
- Кушай, сына. Это очень полезный орешек - кокос.
- Аааааааа, - слабым голосом простонал Икарушка и потерял создание.

Пришел в себя Икарушка глубокой ночью. Ломтики кокоса лежали нетронутыми на тарелке. "А где же волосики, а где же волосики", - пробормотал он слабым голоском и опять провалился в обморок, где его уже поджидал старый друг.
- Волосики на скорлупе, а скорлупа в мусорном ведре, - глаза Опроста были полны тихой скорби.
- Спасибо, дедушка, - проговорил Икарушка и пришел в себя.

При помощи клея, сгущенного молока и изоляционной ленты кокос в первоначальном виде был воссоздан. А Икарушка с перемазанным сгущенкой лицом, наблюдал за закипающей в кастрюльке водой. Но стоило ему расположить кокос над паром, как на пороге кухни возникла разбуженная Икарушкиной возней мать. От неожиданности Икарушка разжал ладошки и кокос шлепнулся в воду.
- Давно варишь? - мама выключила плиту, вылила из кастрюльки воду и выбросила испорченный орех в ведро для мусора.
- Я же люблю тебя. Я все тебе сейчас объясню, дурачок, - мама ласково погладила Икарушку по голове и отвела в детскую.
- Запомни, сынок. Кокосы нужно есть сырыми, а ни как иначе. А сейчас спи, глупыш.

Икарушка был послушным мальчиком и сразу же отправился к Опросту. А мама разбудила главу семьи, и до самого утра они шепотом что-то обсуждали.

Проснулся Икарушка в полдень. Ласковое солнце, пробившись сквозь решетку, смешно окрасило лицо мальчика, как бы предлагая сыграть в "крестики-нолики". Икарушка открыл глаза и увидел стоящих у его кровати матушку и нежное создание с большим розовым бантом в белокурых волосах.
- Познакомься. Это Люлечка Фединтруп, твоя троюродная сестра. Ну, я вас оставлю: спешу в магазин. - Икарушкина мама приветливо улыбнулась и закрыла за собой дверь детской.

Он влюбился в эту девочку сразу и настолько сильно, что даже не слушал, о чем она рассказывала ему в течение трех часов, пока находилась у Икарушки в комнате. Мальчик лишь пристально смотрел на ее похожий на клювик маленький ротик, на ее страдающие косоглазием, как у птичек черные глаза, на ее смешной, как хохолок попугайчика бантик.

Когда же она попрощалась, но обещала вернуться на следующий день, Икарушка решил сделать для нее что-нибудь настолько прекрасное, такое выдающееся, чтобы Люлечка никогда и ни за что больше не уходила, а, наоборот, всегда была рядом с ним, с Икарушкой.

Но в одурманенную избытком чувств голову ничего не лезло, у мамы спросить совета он стеснялся, оставался лишь один самый верный советчик, благодаря которому поговорка "утро вечера мудренее" уже давно обрела для Икарушки смысл. Он закрыл глаза и уснул.
- Я хочу, чтобы она была всегда со мной, - резюмировал Икарушка свой сбивчивый рассказ Опросту о прошедшем дне.
- Влюбился, значит. - Опрост почесал седую бороду и, выловив там вошь, отправил ее в рот. Посмаковав, продолжил:
- Так всегда бывает… Весной...
- Но дедушка! Как мне ей понравиться?
- Напиши для нее стихи. Напиши и подари, - Опрост поковырял ногтем мизинца в ухе и удивленно посмотрел на результат:
- Стихи - самое верное. Не родилась еще ни одна девочка, которая смогла бы супротив стихов устоять.

Проснувшись в шесть утра, Икарушка сразу достал тетрадку и свою любимую, стилизованную под птичью лапку, шариковую авторучку. После пяти часов по мучительному упорного труда в исчирканной тетрадке появились следующие вирши:
Над седой равниной моря,
Над пучиной океана,
Над домами,
И над лесом
Я лечу, как птица счастья.
И меня то вверх уносит,
То бросает прям на трактор.
И летать мне не наскучит
Никогда на этом свете.
Не наскучит громким криком
Оглашать просторы неба.
Срать на головы прохожим,
Взгляды их ловить отважно.
Мои руки словно крылья,
Мои ноги словно лапки.
В голове живет лишь ветер
И твое, о Люля, имя
Имя Люли Фединтрупши
Вместе с образом прекрасным.

Икарушка аккуратно переписал стихи на чистый листок, и, выдрав его из тетрадки, сложил вчетверо и подписал: "Для тебя". Когда Люлечка вошла к нему в комнату, он, покраснев, протянул ей свое творение.

Ни то чтобы стихи девочке не понравились, но, не смотря на уговоры икарушкиных родителей, она никогда больше в гости к нашему герою не приходила, а при упоминании его имени начинала тихонечко плакать.

3

Обед у соседей начинался, обычно, в три, если, конечно Икарушка не опаздывал к березе, которая росла прямо перед домом, и на которую выходили окна гостиной. Сегодня все было в порядке: он уже пришел и уже лез на березу. До верхушки обычно добирался к 15.30. После чего срывался, тихо летел вниз, задевая за ветки, громко падал на аккуратно уложенные и накрытые шифером подгнившие бревна, пробивал их до земли, сидел в них минуты полторы - две, аккуратно вылезал из образовавшейся дырки и прыжками устремлялся к своей даче с криками "бабушка! Ба-буш-ка-а-а…"

Родители его к этому привыкли, конечно же переживали за сына, но, видя, что ребенок не расшибается, а лишь покрывается синяками и ссадинами, опустили руки - пусть летает. Соседям, у чьего окна все происходило, было, конечно, тяжелее:
- Ну вот, опять! Опять! Мои бревна пробил, - сказал глава соседской семьи и грустно посмотрел в сторону березы. - И шифер, совсем новый шифер. Забор поставлю! И березу всю ободрал. Дерево же. Живое.

Тем временем намазанный зеленкой герой сидел у себя на верандочке, на плите перед ним стояла кастрюлька, в которой закипал воск (мальчик накрошил туда свечек), за спиной лежала вспоротая лезвием из папиной бритвы подушка.
- Подумаешь воск горячий. Зато перья к рукам и спине хорошо прилипнут. А высоко к солнцу я и не буду подниматься. Полетаю немного над лесом и домой. А все будут стоять во дворе и смотреть на то, как я борозжу просторы.

Спустя всего три часа, герой вновь стоял под березой. Его тело густо покрывали перья, белоснежный чередовался с зеленым. Зеленка все-таки проступила, но героя это не огорчало. Почти все строения на икарушкиной даче были выкрашены в зеленый цвет и расписаны для красоты белыми и черными кружочками. Очень даже симпатичная раскрасочка получилась - огурец со сметаной, - оглядев себя, прошептал мальчик. Огурцы он любил, правда, с чесноком еще и помидорами, ну да ничего.

Часы показывали 18.39, соседи снова встретилась за столом, на этот раз, чтобы попить чаю. Глава семьи, накрывая заварной чайник толстым махровым полотенцем, выглянул в окно и порадовался тому, как выглядит под лучами начинающего садиться солнца новый лист шифера на бревнах.
- Смотрите-ка, какой красивый. Не успел еще мхом покрыться, но все равно - будто всегда тут лежал. А это кто? ... Мать! Ну, сколько ж можно?! Уж и в полдник! Продам эту дачу. А вот я ему сейчас!

Не кипятись, хотела было сказать хозяйка, но, увидев похорошевшего Икарушку, решила, что лучше промолчать.

Цепляясь руками, ногами и зубами за ветки, юный Икар мощными рывками, быстро поднимался по березе. Ни пера во время этой процедуры не выпало из новых крыльев, зеленочные разводы играли в лучах заходящего солнца. Глаза были широко раскрыты и устремлены к одной из самых верхних веток дерева, достаточно крепкой для того, чтобы выдержать юный организм. На шее, вместо привычного ключа от квартиры, болтался на шнурке манок для уток. Голову венчала вязаная шапочка с надписью "Союз-15" и очки сварщика. 10 минут назад, на террасе перед стартом Икарушка поцеловал фотографию, на которой были запечатлены космонавты Сарафанов и Демин, летавшие на "Союзе". Оказавшись на нужной ветке, герой с удовлетворением отметил, что дует сильный западный ветер и что дует он на восток. Привычно растопырив руки, Икарушка вдруг почувствовал упругость воздуха. Распростертые крылья гудели на ветру, небо звало героя! Крякнув несколько раз и оттолкнувшись от ветки, Икарушка полетел! Внизу промелькнула тропинка, затем забор. Кружась над поселком, Икарушка набирал высоту, и вот уже дачи превратились в маленькие домики, тропинка - в ниточку, а береза стала маленьким зеленым пятнышком. Махнув крылом родному дому, новоиспеченный пернатый взял курс на восток.

Часть II
Исход

1

Поля и леса с высоты птичьего полета были похожи на разноцветные квадратики, они быстро сменяли друг друга, оставаясь позади, в ушах свистел ветер. Дакмэн быстро и уверенно летел на восток. Он уже вкусил новой жизни - жизни в небе, к которой стремился с детства. Он понял, наконец, зачем рожден - теперь он не мог не совершать подвигов. Глаза уже привыкли к тому, как выглядели с высоты предметы, научились отличать елку от сосны, а липу от ясеня. Садиться он пока боялся - вдруг не взлетит снова, ведь опыта такого у него пока не было. Но руки постепенно устали, и Дакмэн, выбрав подходящую ровную полянку в лесу, пошел на посадку. Вот уже ног коснулись верхушечки гречихи, большие пальцы вспороли пыль на тропинке, перебежавшей полянку от ближайшего леска до домика, сидящего на пригорке. Герой остановился, да так и оставался еще несколько минут с растопыренными руками. Затем крылья сами постепенно опустились и прижались к туловищу. Боясь повредить оперенье, но, желая убедиться, что перья держаться плотно, Икарушка осторожно потянул одно из себя - перо сидело крепко и не хотело отрываться. Остальные вели себя точно так же. Мало того, между большими, посаженными на воск, куриными перьями виднелся молодой, густой, розоватый пух, обещавший превратиться в хорошее яркое оперенье. Порадовавшись такому счастью, мальчик добрел до леса, оросил лопушок и прилег под белоствольной отдохнуть - руки гудели и вообще организму после перелета требовался отдых.

Дедушка Опрост сидел на бревне под ореховым кустом и самозабвенно ел овсянку с черникой. Каша была очень горячей, и по огромному бугристому лицу скатывались капельки пота, насыщая бороду влагой. Икарушку дед заметил не сразу, а, может, сделал вид, что не заметил, не желая отвлекаться на разговоры, пока в тарелке оставалась хоть капля горячего пориджа.

Правда, это не мешало ему краем глаза приглядывать за жирной гусеницей, медленно подбиравшейся к нескольким листьям салата, которыми дедушка надеялся завершить трапезу. Проведя указательным пальцем по тарелке и, завершив, таким образом, ее чистку, дедушка облизал его и отправил в рот салат. Меж опростовых зубов еще несколько мгновений можно было наблюдать испуганную мордочку гусеницы, затем рот захлопнулся, и плотно сжатые губы медленно растянулись в приветливой улыбке.
- Здравствуй, Икарушка.
- Здравствуй, дедушка! Приятного аппетита! (Икарушка поймал себя на том, что поедание дедушкой гусеницы не вызвало у него чувства отвращения, а наоборот, мальчик почувствовал, что голоден.) - Я летал! Я много пролетел! Перья - вот! Растет пух!

Дед уже более внимательно посмотрел на мальчика, подумал о птичьем вирусе - атипичной пневмонии, которая должна была появиться через пару десятков лет, но страх перед болезнью почти сразу отошел на задний план - больно уж странно выглядел юный герой - и опростова улыбка его стала еще шире.
- Кто ж ты теперь, мой дивный дружочек?
- Я теперь человек-утка - супергерой, спаситель всех, кто попал в беду.
- Это, как Черный плащ в мультфильме? А родители видели тебя, из дома то, небось, давно улетел?

Опрост обратил внимание на то, что Икарушка смотрит на него как-то странно, наклонив голову набок.
- Нет, родители ничего не знают.
- Так лети домой, обрадуй родственников, славный утенок Тим, - дедушка опять улыбнулся и медленно растворился в воздухе.

С березы упала гусеница, и больно стукнула Икарушку по лбу. Склевав ее, мальчик нашел зеленую вкусной и, в который уже раз полез на березу. Только теперь он лез туда за продуктами.

Наевшись гусеницами и паучками, Икарушка почувствовал, что сил для нового перелета теперь достаточно. Зажав манок для уток меж зубами, мальчик громко крякнул и…

Взлетал Икарушка уже уверенней, что-то было в нем от большого баклана - птицы, которая взлетает с трудом, но полет имеет сильный и красивый. Шея у мальчика слегка выросла, нос окреп.

"Смотри-ка, мать, начало лета, а птицы уже на юг летят", - сказал икарушкин папа, показывая пальцем на жирную, крякающую, похожую на утку розовую птицу, летящую высоко в небе.

Сидор Фединтруп - заядлый охотник, особенно на утку, брел через болото по пояс в теплой водичке. Потертый патронташ болтался на шее, ружье, пахнущее машинным маслом, он на всякий случай держал в руках. Настроение было препоганым - уже пошли вторые сутки, следовало подумать о возвращении домой, а к ягдташу, кроме пары репейников, так ничего прикреплено и не было. На одной из кочек Сидор заметил жабу. Зло посмотрев на нее, он медленно вскинул ружьё, заряженное патронами со слоником (знаменитые разрывные пути "Магнум - Слонобой") и хотел уже было пальнуть, даже представил себе, как бедное земноводное оросит собой соседние кустики, но тут услышал в небе крик незнакомой птицы. Огромная розовая утка, издавая страшные крякающие вопли, с дикой скоростью неслась прямо на него. Сидор, естественно, ничего не успел предпринять. Да при всем желании - просто не мог успеть. В последний момент он увидел прямо перед собой глаза птицы, на миг они даже показались ему знакомыми, а в следующее мгновение свет для Фединтрупа погас навсегда.

Защитник всего живого отскреб себя от того, что осталось от охотника, благо птицей он был тренированной и падение с огромной высоты не могло его сильно повредить, мимодумно проглотил жабу и уселся на той самой кочке, дабы спокойно обдумать, что же с ним произошло. А произошло вот что - он просто потерял контроль.

В поисках контроля Икарушка обшарил место падения, но нашел лишь то, что осталось от гражданина Фединтрупа, или, точнее, трупа Сидора. Покопавшись, он обнаружил паспорт. Полистал, и пришел в ужас. Он прочитал фамилию. Тело Икарушки задергалось в конвульсиях, а из уст, больше похожих теперь на клюв, вырвались звуки, одновременно похожие на рыданье и кряканье. Люлечка - его первая любовь, любовь всей его жизни, была потеряна навсегда. Еще одна нить, связывающая его с людьми, была порвана. Еще одна гиря, тянущая его к земле, была сброшена.

Вдоволь нарыдавшись, Икарушка понял, что потерянный контроль вернулся. Он поправил шапочку и очки, широко расправил розовые крылья, победно хрюкнул в манок и вновь взял курс на восток, где в пятнадцати километрах находился военный аэродром, именно туда его тянула и звала неведомая сила.

2

Фельдшер-любитель Казимир Владленович Затворяйтедверисамов с грустью смотрел на карту смертности Положиловского района. Перхоть здесь покосила многих, не говоря уже о поносе и насморке. Что же делать, что же делать, но - только не оперативное вмешательство. С ужасом Казимир Владленович вспомнил четырнадцать не совсем удачных операций по удалению окаянного отростка - аппендицита. Слово аппендэктомия фельдшеру ни разу так и не удалось выговорить. Уже на стыке второго и третьего звуков он начинал заикаться, на четвертом - его начинало колбасить. Надо сказать, что за редким исключением встреча больного с фельдшером заканчивалась печально для первого.

Из положиловских больных обычно выживали лишь страдающие метеоризмом. Они скрывались от лекаря в заброшенном сарае у речки, и медицине вход туда был заказан.

Как-то Казимир в противогазе попытался навестить метеорщиков, но через десять секунд потерял сознание.

Единственную в своей практике удачную операцию фельдшер собирался сделать себе через неделю. Решение это пришло к нему вместе и импотенцией. Фаллопротезирование, вернее, внедрение в кавернозные тела полового члена гибкого пластикового протеза, обеспечивающего эрекцию - на это фельдшер возлагал большие надежды. Им были изучены кипы справочников и пособий, заказаны в городе недостающие инструменты и лекарства. Но об этом потом, сейчас нужно было как-то опустить кривую смертности, ведь если ничего не изменится, через двенадцать лет в Положилове никого не останется и на кой тогда самолечение... Первым делом, решил Каземир, перхоть. Еще совсем недавно шутка "перхоть, как кошка в доме" так смешила и радовала его и, что не мало важно, радовала и смешила всех знакомых и еще незнакомых девушек. В последнее время, правда, фельдшер девушек не смешил, грустно глядел на них, вздыхал, но близко не подходил. Зачем?

Нужно было спасать людей! Спасать срочно. Но - своими силами. Обратиться к начальству с просьбой прислать специальный шампунь фельдшер не мог. Каземир боялся, что в районе заинтересуются его персоной. Ведь единственное, что он закончил кроме начальной школы - курсы латинского языка для слаборазвитых детей. Профессор, так называли его в деревне, подошел к шкафчику, достал оттуда бутыль со спиртом, и наполнил стакан. Накапал туда валокордина, залпом выпил. Коктейль должен был помочь принять решение. Слегка полегчало. Каземир вышел на воздух и, присев на крыльцо, прикурил от спички ароматную беломорину. Затянулся, блаженно закатил глаза и вдруг увидел в небе большую розовую птицу. С подозрением посмотрел на "беломорину", потом опять на птицу, которая явно шла на снижение. Как потерял сознание, доктор вспомнить не мог.

Икарушка захотел пить. То ли съеденная лягушка обладала мочегонными свойствами, то ли с организмом начались необратимые изменения, но наш герой потерял в процессе полета почти всю влагу. Сначала ему очень нравилось, проносясь над поселками орошать их дождем, но в конце концов - сильно сморщенный и подсохший Икарушка изменил курс и стал приближаться к Положилову, чьи аскетичные постройки маячили немного справа внизу.

По возвращению в себя из состояния помутнения, вызванного посадкой Икарушки, в Казимире проснулся чисто научный интерес к небывалому. Интерес этот заставил фельдшера подойти к птице-человеку.
- Приветствую тебя, незнакомец, - вытянув правую руку, наподобие фашистского приветствия и прижав левую к груди, членораздельно проговорил Казимир.
- А где у вас можно чего-нибудь выпить? - тут же спросил, изголодавшийся по влаге Икарушка.

Сочетание звуков "выпить" было ключевым. В деревне его понимали все. И через пять минут профессор уже приводил в чувство Икарушку, впервые вкусившего спирта. Четырех литров чистейшей ключевой воды хватило - на чудо-птице расправились морщины, и открылись глаза. А потом, уже сильно захмелевшие и ставшими друзьями собутыльники, делились самым сокровенным. Икарушка сбивчиво пытался рассказать о том, в чем еще сам до конца не разобрался - о Люличке, и о кокосе, и об огурцах в сметане, о дедушке Опросте. А Казимир поведал о перхоти и фаллопротезировании. Выпив еще по стаканчику, друзья обняли друг друга и сидели так еще довольно долго.
- Поможешь с операцией? А то вот девушки… - Казимир уронил голову на покрытую пухом грудь друга.
- Говно вопрос, - ответил Икарушка и прослезился.

А потом они отправились знакомить Казимира с дедушкой Опростом.

С гор весело сбегал чистый холодный ручеек, на его заросших осокой бережках встречались огромные старые дубы и вязы. Меж двух таких деревьев на небольшой полянке стояло соломенное кресло. За ним воткнут зонтик, защищавший от солнца. В кресле, свесив вниз голову и задрав кверху ноги, лежал сам дедушка Опрост и, периодически нажимая на зажатую в руке бибику, крутил ногами педали воображаемого велосипеда. Икарушке было неловко, что он без разрешения привел товарища. Отвлекать увлеченного дедушку было еще неудобнее. Икарушка, показав на Опроста, поднес палец к губам и тихонько ушел вместе с фельдшером восвояси. Очнувшись, профессор понял, что перед ним сталкер в параллельные миры и зауважал пернатого еще больше.

Утро встретило Икарушку сильной головной болью и уже ставшей привычной сухостью во рту. Он встал и, пошатываясь, побрел искать глоток живительной влаги. В сенях он встретил бодрого и свежевыбритого Казимира. Фельдшер мыл под рукомойником любимый скальпель, найденный в мусорном контейнере на задворках горбольницы. Остальной инструмент, присланный по почте, ждал своей очереди завернутый в промасленную бумагу.
- Вот к операции готовлюсь. Инструменты стерилизую, - протянув потрепанную Икарушке газету, Каземир продолжал:
- На вот, подготовься.

Чудо-птица развернул газету и прочел: "Дмитрий Красножон. Фаллопротезирование - гарантированная твердость".

Пока Икарушка разглядывал картинки, прилагающиеся к статье,

Каземир закончил с помывкой инструментов и разложил их на лавке. Затем сходил в комнату и вернулся, в одной руке держа небольшой (около тридцати сантиметров) кусок черной резиновой трубки, а в другой бутыль с остатками спирта.
- Все готово к операции, - сказал Казимир, и стянул штаны. Затем отхлебнул спирта из бутыли и подышал на свой орган, дезинфицируя его.
- Поехали! - пока еще твердым голосом промолвил Казимир и сделал надрез на причинном месте. Однако, увидев кровь, тут же потерял сознание.

Икарушка минуты три пялился на капающую кровь, но обещание, данное другу заставило его поднять выпавший из руки фельдшера-любителя скальпель. А "давши слово - держись", да и знаменитое "Поехали" - фразы, заученные с детства, заменили Икарушке специальные медицинские знания. "Успешно", - с удовольствием думал свежеиспеченный хирург, обильно поливая йодом свою работу. Затем он натянул на Казимира портки, отвез в комнату и положил на кровать.

Разбежавшись, с приятным чувством выполненного долга Икар расправил могучие крылья, поймал ветер и… полетел дальше, поскольку в известном месте продолжала свербить неведомая сила.

Казимир пришел в себя приблизительно через час. Об операции он ничего не помнил, а боль пониже живота принял за желание сходить в туалет. "Удобства" находились во дворе, и фельдшер-любитель добрался туда за считанные секунды. Сказался немалый опыт в этом деле. Рука привычным движением стянула штаны, и страшный вопль, пугая оставшихся в живых положиловских детишек, покрыл окрестности. В пальцах несчастного адепта самолечения оказалась зажатой черная резиновая трубка, накрепко пришитая суровыми нитками к жалким остаткам мужской гордости. Профессор снова потерял сознание.

Икар набрал высоту и, наслаждаясь белоснежным клубящимся морем из облаков, напевал свежесочиненную песню
Ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля,
Ой, ля-ля, ля-лю-ши
Как у розовой свиньи
Отрастают уши

Каша на плите кипит
С маслом и с повидлой
Кушай сынко пшену смесь
Мальчик будешь видный

Караси в пруду гуляют
Апельсин в шкафу лежит
Кто не лопит сладку кашку,
У того, у того…

И, вспомнив только что проведенную операцию, допел -

У того рука дрожит!

Каземир очнулся на ступеньках нужника, из расстегнутых штанов торчал кусок толстого, измазанного йодом шланга. В стороне стояли деревенские ребятишки и с ужасом смотрели на профессора. Настроение было хуже некуда - предстоял принеприятнейший разговор с женой - Зоей. От того, что Каземир не ночевал дома, отбрехаться было бы легко, но то, что торчало сейчас у него из брюк… Профессор понимал, что отвертеться будет теперь ой как непросто.

А не сходить ли мне к Опросту, подумал фельдшер и сразу же вырубился.

Посреди дремучего леса, на небольшой вырубке стояла крепкая осиновая баня. Из трубы шел пар, из-за двери раздавалось довольное кряхтение дедушки: "Ой! Ой-ёй-ёй! Ох! Ааааа, ой!". Профессор хотел постучаться, но заметил на дверях табличку, на которой прочел:
В глухой степи
Где света край
Живет охотник знатный
Он отправляет прямо в рай
И знает путь обратный
Он знает, как построить дом,
Как ощипать утенка,
И может он, наверняка,
Поймать и слопать червяка,
Сто грамм вдогонку коньяка -
Обеззаразить нутри
И никогда ни лоб его
Ни лысу голову его
Блестящу голову его
Не украшают кудри

А надо ли мне к Опросту, и вообще, что я тут делаю - вдруг подумалось Каземиру.

3

Почти все поле аэродрома заросло ромашками и колокольчиками. В небольшой березовой рощице два летчика-испытателя Фёдр Рупрехтович Кладенец и Пуберт Анастасович Нипочем - уроженцы деревни Положилово, что находилась в нескольких километрах от взлетной полосы - сидели на поваленной взбесившимся несколько дней назад бобром березе, ели бутерброды с докторской колбасой и пили кефир средней жирности. Лица, как обычно бывает в таких обстоятельствах, у обоих были целеустремленные, решительные и мужественные. Не смотря на то, что сегодня пилотам предстояло испытать новую суперсекретную модель российского военного самолета-истребителя "Баклан-16", друзья улыбались друг другу, шутили. Предстоящий полет их ни капельки не пугал. Небо они любили, как орлы - да их так и называли за глаза, - а полеты давно стали неотъемлемой частью их суровой холостяцкой жизни. Девушки дома их не ждали, спешить после работы было некуда.

Пуберт заметил и указал на это Федору, как по взлетной полосе к ним приближается Вася Капшиц - местный аэродромный техник-смотритель. Вася носил траур по родному брату Григорию, который недавно умер от сыпучей. Друзья помахали Васе руками, обратили внимание на легкий белый налет на черной водолазке, обменялись многозначительными взглядами, по-доброму улыбнулись товарищу.
- Привет Капшиц!
- Здорово, Орлы!
- Как тебе новый ястребок, летать то будет?
- У вас все летать будет - Вася сел на березу и достал папиросочку.

В это время за летным полем в высокой траве показалась голова профессора Каземира. Она то взмывала над зеленью, то ныряла в нее. С фельдшером явно происходило что-то странное. Наконец он вынырнул из травы окончательно и странной походкой, виляя бедрами, направился к летчикам. На Каземире был широкий длинный плащ до пят, воротник был высоко поднят, руки он держал в карманах. На ногах - зеленые бахилы.
- Глянь-ка, Шуберт (так иногда Федор любя называл Пуберта), у профессора новый плащ.
- Странно это все. И походка странная. И плащ. У кого из положиловских есть плащ? Да нет ни у кого. И зачем здесь плащи? Это в городе хорошо, когда в плаще. А здесь…


- Здравствуйте, профессор!
- Ага, ага.

Фельдшер продолжал оглядываться по сторонам.
- Жену мою не видели?
- Нет, Казимир Владленович, не было ее здесь.
- Может, внимания не обратили?
- Эх, профессор, нам сверху видно все, правда, Пуберт?
- Точно, Федь, всё!
- Профессор вдруг подошел чуть ближе, встал напротив летчиков, замер на секунду другую, затем резко распахнул плащ. Под ним оказалось абсолютно голое розоватое тело. К месту, непроизвольно притягивающему взгляды, был пришит кусок толстого черного шланга.
- Оба! Оба! Оба! - профессор, вращая бедрами, помахал шлангом из стороны в сторону. Утомившись, он запахнул плащ и вприпрыжку помчался через поле туда, откуда недавно появился. Друзья молча переглянулись.

4

На краю деревни, в маленьком, покосившемся от времени домике жил большой охотник и затейник - Каплан Иудович Швайнехундер. Невысокого лысоватого дедушку с бегающими поросячьими глазками в деревне не любил никто. Да и Каплан Иудович, надо сказать, тоже никого не любил. Когда профессор отличился перед летчиками, Удя (так в деревни для краткости прозвали Швайнехундера), укрывшись в рощице, внимательно прислушивался ко всему, о чем говорили орлы и, конечно, был удивлен поведением фельдшера. Дедушку привело сюда не праздное любопытство. Он давно следил за летчиками, надеясь узнать что-нибудь важное, стратегическое, а затем продать иностранным шпионам. Шланг потряс его до глубины души. Удя понимал, что фельдшер - человек образованный, интеллигент так сказать. Просто так ничего не делает и тут - на тебе.

По-пластунски Каплан быстро пересек поле и, оказавшись в высокой траве, побежал по проложенной профессором тропинке. Бежал он долго и, когда силы уже почти покинули его, заметил фельдшера. Казимир стоял под деревом и копался в земле. Деньги зарыть хочет, а я - отрою, промелькнуло в седой голове Каплана Иудовича. - Только бы побольше. Хотя ведь денег то у профессора нет и быть не может, слишком уж много журналов выписывает да и пьет еще. Скорее всего, профессор их просто украл. Скорее всего у жены, которую убил. Потому и спрашивал у летчиков, не видели ли они его Зою. Никогда не спрашивал, а тут вдруг спросил. Теперь, если труп найдут, летчики скажут, что помнят, как профессор искал ее, волновался. Вот ведь гад какой. А теперь своими руками кровавыми яму роет, муравьев ему в печень красных. А, может, он не деньги прячет, а труп хочет схоронить! А деньги уже спрятал. Где? Где профессор мог спрятать деньги. - Удя вспомнил, что видел профессора утром, выползающим из нужника. - Не может быть! В говно схоронил. Ну да ничего, пока он тут трупец прикапывает, я и денюшки извлеку и заявление в милицию написать успею.

По той же тропинке Удя теперь бежал обратно в деревню. Проползая мимо расчехленного и готового к заправке истребителя, он сунул руку в карман, обнаружил там горсть стирального порошка - его он умыкнул у соседки, к которой утром заходил за спичками и горстью чернослива для каши (свой у него, конечно, тоже имелся, но его было жалко), - приподнялся, встал на цыпочки, высыпал порошок в бензобак и пополз дальше. Когда вдалеке показалась крыша профессорского нужника, Уд (так кратко называл себя он сам) сбавил скорость, а добравшись до зарослей черноплодки, схоронился в них. Посижу, пока не стемнеет, - пробубнил он под нос.

Подходя к дому, Зоя Затворяйтедверисамова заметила Каплана Иудовича, прильнувшего к щелочке в туалетной стене и, судя по всему, тщательно следящего за тем, что творится внутри. Вот ведь, столько лет живу в Положилове, знаю всех, как облупленных, а и в голову не приходило, что Каплан может пасть так низко. Хорошо, что хоть Каземирушка мой нормально сориентирован в этой жизни. Кстати, а за кем там подглядывает Удя, если меня там нет? Неужто, за ним. Вот ведь гад какой.

Вертясь у щелочки, Удя случайно наступил на сухую еловую веточку, та предательски хрустнула. Моментально среагировав, Каплан упал на живот, закрыл голову руками и затараторил как заведенный: "А лежачего не бьют, лежачего не бьют, не бьют лежачего то". Через пару минут, заметив, что ничего не происходит, Удя встал, отряхнулся, и вновь прильнул к щелочке. В клозете было тихо, если не считать легкого жужжания и вроде бы пусто. Убедившись, что тревога была ложной - Зою он так и не заметил - Каплан присел, затем лег и подполз к двери. Тихо скрипнули петли, дверь приоткрылась и закрылась снова. Подождав секунд 30, пока глаза привыкнут к полумраку, Уд сдвинул крышку, выпустил рой мух из открывшейся дыры и посмотрел вниз. Некоторое время он вглядывался в ровный слой жижи и прислушивался - не идет ли кто. Затем поковырял в говне палкой, надеясь нащупать что-нибудь твердое, завернутое в пакет, но все безуспешно. Тогда дедушка решился на крайний шаг и, держась руками за края дыры, погрузился по горло в зловонное болото.

Вдруг в дверь постучали. От неожиданности старичок чуть не разжал пальцев, но в последний момент удержался. Не смотря на то, что сильно испугался, он все продолжал болтать ногами в жиже, надеясь нащупать деньги.
- Занято! - дерзко проорал Каплан Иудович.
- Это кем это там занято в моем сортире? - спросила Затворяйтедверисамова.
- Мной! - огрызнулся Удя.
- Мною? Это кто это там гавкает?
- С тобой, свинья, не гавкает а разговаривает генерал Каплан! - прокричал Удя в щель и испугался собственных слов.
- Я тебе ща дам, свинья! Извращенец поганый! Ишь ты, генерал. А ну открывай дверь и выходи!

В какой то миг Каплану даже захотелось разжать пальцы, но природа сказала - Нет! и пальцы впились в доски с новой силой.
- Не выйду я! Не могу сейчас, Зоя, милая. Диарея у меня.
- Нет выйдешь, гнида поносная! А не выйдешь, так я тебя вытащу.

Уд перестал болтать ногами. Он вдруг понял, что раз Зоя стоит за дверью, денег под ним нет. Внутри вдруг как-то все сжалось. Каплан Иудович вылез из дырки и открыл дверь.
- Что с вами стряслось, дедушка? - Зоя настолько была потрясена увиденным, что сразу забыла о том, что Каплан подглядывал и обзывался свиньей.
- Соседка черносливом накормила. Я и подумать не мог, что она так меня отравит. Не любят меня в деревне. Старый я, слабенький, - заголосил Удя.

Зое стало неловко, все-таки старый человек, а она так с ним поговорила.
- Каплан Иудович, а пойдемте к нам. Я Вам водички согрею, полью из леечки, а то куда вы сейчас в таком виде?

В стариковской голове зашевелились воспоминания о розовых, пышных, нежных женских телах, которые он часто, будучи еще мальчишкой, наблюдал сквозь щель в деревенской бане. По телу пробежала легкая дрожь, на спине вылезло несколько мурашек.
- Пойдемте, Зоечка, пойдемте, - пробормотал, всхлипывая, Удя.

Подойдя к избе, Зоя засмущалась. Ей не хотелось еще раз обидеть старичка, но и завести его в таком виде в дом она тоже не могла.
- Вы не подождете здесь, перед домом? Я вам сейчас стульчик вынесу.
- У меня есть выбор? - дрожащим голосом провыл дедушка.
- Я быстро, Каплан Иудович. Мигом я.

Зоя вбежала в сени, схватила старенький табурет, которым уже давно не пользовались, и снова выбежала к соседу.
- Вот, присаживайтесь, пожалуйста.
- Спасибо, доченька. - Каплан сел на табурет, но в эту минуту одна из ножек не выдержала и переломилась. Дедушка упал на спину и треснулся головой о колоду, на которой кололи дрова.
- А-а-а! Убийцы, старикоморы, душегубы, палачи! Руку помощи! - истерично прокричал Уд, протягивая руки в сторону Зои.

Зоя схватила грабли и протянула дедушке.
- Держитесь, пожалуйста.

Да, сексом здесь и не пахнет, - промелькнула в удиной голове грустная мысль.
- Спасибо, доченька, - Каплан встал, опираясь на грабли.
- Кажется, я ноги сломал и пару-тройку ребер.
- Бог с вами, дедушка, вы бы тогда встать не смогли.
- Ты плохо знаешь меня, Зоечка, нет в Положилове более мужественного и стойкого человека! - Сказав это, Каплан снова почувствовал набухшие на спине мурашки. Усевшись прямо на землю, он застыл в ожидании теплой водички.

Отмытый и причесанный, разодетый в белую рубаху и кальсоны Каплан Иудович Швайнехундер сидел в горнице, на столе перед ним стоял дымящийся самовар, розетка с черничным вареньем, лежали сушки. В избе было чисто, сухо, светло и тепло. Казалось бы - расслабься и пей чай, но мысли о странностях профессорского поведения не давали покоя старику. Просто так забыть о только что упущенных деньгах Уд не мог.
- Богато живете, Зоя, - сказал дедушка, показывая на варенье и сушки.
- Да не жалуемся, Каплан Иудович.
- А не будет ли нескромным спросить, много ли получает профессор?
- От чего ж. Немного. 800 рубликов оклад, да из больных иногда кто-нибудь подкинет чего.
- И много подкидывают? - продолжал расспросы разволновавшийся старичок.
- Да нет, откуда. У нас в Положилово разве кто много получает? Так с чего ж давать то?
- Ну… Может из города кто бывает?
- Не знаю, Каплан Иудович, не знаю. Думаю, что нет. Хотя, постойте, было у него вчера какое-то странное существо в гостях. Вроде человека, только с крыльями и клювом.
- Ангел что ли? - спросил Уд, подозрительно взглянув на Зою.
- Да нет, какой ангел. Так, инвалид. Думаю, что это у него болезнь. Птичья болезнь.
- Это что за недуг такой? Пьяница он что ли? "Перепел" у него? Или это когда курицу есть нельзя, потому что она заразная?
- Да нет, не думаю. Просто вдруг у человека начинают расти крылья.
- Ну, здорово! А зачем это лечить. Пользоваться надо, а не лечить. С крыльями лучше жить в городе, - размечтался Уд. - Большие дома, окна. Летай себе, заглядывай, наведывайся. Красота. Пища для ума, да и разжиться есть чем.
- О чем это вы, дедушка.
- Да так, Зоя, о своем, о стариковском. Говорю, что крылья - не так уж и плохо. Особенно для врача. Вот бы профессору крылья. Крылатый врач - скорая помощь в любой точке мира… А может они друзья с этим пернатым?
- Да нет, я его первый раз видела.
- Ну, может, в городе познакомились. Часто профессор в городе бывает?
- Да постоянно туда ездит. Книги покупает, инструменты. Все к какой-то операции готовится.
- Ну вот, значит, мог и познакомиться.
- Да, в принципе мог.

Удя вновь почувствовал прилив сил. Он вдруг понял, что профессор с птицей давно знаком. Как человек образованный, конечно, он уболтал существо, и теперь оно работает на него. Много ли надо пернатому? Покупает ему пшено да просо, булку дает по праздникам. А взамен гребет блага. Ну, профессор! Вот откуда деньги-то! Чувство восхищения смешалось у Каплана с чувством обиды и разочарования. Почему я так рано вылез, надо было все обследовать. Говорила мне мама, не бросай начатого, доводи дело до конца. А я… Ну да ничего, ничего. Наверстаю.

Дедушка быстро собрался, распрощался с Зоей, поблагодарив ее за угощение и одежду, собрал в сумочку свои не высохшие но постиранные шмотки и побежал домой. По дороге он успел пнуть кошку, занятую в тот момент добычей воробья, поймать того самого воробья, подманить им другую кошку, пнуть ее с воробьем и снова забрать птичку. Домой. В суп или кашу - если гости.

Смеркалось. Василий Капшиц сидел на террасе у своей соседки и подруги с которой он встречался уже 4 года со странным даже для Положилова именем Япоппа. Япоппа Квас была приятной 29-летней девушкой, имела густые длинные черные волосы, правильные черты лица и фигуру топ-модели. Для жителей Положилова было загадкой, что же она нашла в Васе, и первые 2 года это часто становилось темой небольших дискуссий, но потом жители смирились. Япоппа закончила колдовать над самоваром и присела рядом с Василием. Они часто вели философские беседы. Сегодня темой было появление на аэродроме профессора, а в небе странной розовой птицы. Оба факта были довольно любопытными, но связи между ними установить не удавалось. Так они сидели и беседовали довольно долго, пили чай с сахаром и овсяным печеньем, брались за руки и нежно смотрели друг другу в глаза. Вдруг Япоппа заметила за забором странное движение и обратила на него внимание Василия. По краю дороги, иногда ныряя в кусты, шел обмотанный целлофаном человек. Его голова размещалась внутри трехлитровой банки, на руки по локти были натянуты розовые хозяйственные перчатки. Человек шел с большим трудом. Ему явно мешали сапоги по щиколотку замурованные в цементные лепешки.

- Вася, посмотри-ка! Вот оно - связующее звено. Мы его ищем, а оно само к нам пожаловало.
- Мать моя!
- Тихо, не спугни.

Существо, казалось, услышало их и скрылось в кустах. Но, спустя пару минут снова появилось уже почти напротив япоппиной калитки. Теперь голубки заметили и длинный шланг, один конец которого уходил под банку. Второй, прикрепленный скотчем к куску пенопласта, находился в руке связующего звена. Подождав, пока оно не скроется за поворотом, Вася и Япоппа, не сговариваясь, встали из-за стола и осторожно, стараясь как можно меньше шуметь, пошли за существом - благо на дороге хорошо были видны большие круглые следы. Долго ли, коротко ли, а только следы подвели их к профессорскому забору и сразу за выбитыми досками свернули вдоль него. Переглянувшись, парочка воспользовалась проломом и тоже проникла на профессорский участок. Меньше чем через минуту, они снова заметили связующее. Теперь оно копошилось внутри затворяйтедверисамовского туалета. Закрепив свободный конец шланга рядом с дырой для отправления всякого-разного, звено с огромным трудом взгромоздилось на чресельный круг, после этого, внутри круглой стеклянной головы что-то засияло приятным желтоватым светом. Затаив дыхание, молодые люди следили за происходящим.
- Василий, - произнесла Япоппа не своим голосом, - это же хуманоид.

Вася и сам думал о том же, но после этих слов приготовился бежать.
- Япоппочка, милая, надо бы сделать ноги пока не поздно. Они ведь частенько воруют землян, увозят их на свои далекие планеты и ставят потом разные жестокие опыты.
- Не боись, Василий, удрать мы всегда успеем. Нельзя упускать такой шанс. Нужно узнать, что будет дальше. И, если получится, захватить его и самого сдать куда надо, а там уж разберутся на опыты или еще на что.
- А вот как он с нами разберется?
- Да за что ему с нами-то разбираться? Не боись, не заметит он нас. У него тут дело важное, не просто же так он через всю деревню к профессорскому дому шел.

Разговор был прерван громким шлепком. Незнакомец исчез, но из дыры еще какое-то время вырывался луч света. Он постепенно тускнел и, наконец, туалет погрузился во тьму.
- Ну и что ты теперь скажешь? - шепотом спросил Василий у Япоппы.
- Тсс! Тихо ты!

На крыльце профессорского дома зажегся свет, дверь отворилась и показалась Зоя. Неуверенной походкой с фонариком в руке она направилась по тропинке к туалету. Шла не торопясь, то и дело останавливалась, оглядывала кусты со смородиной и крыжовником, у парника приподняла пленку и долго изучала появившиеся огурчики. Наконец дошла до нужника и удивленно уставилась на открытую дверь. Зоя помнила, что закрывала ее, а тут вот на тебе, открыта. После случая с Удей, она вообще с опаской относилась к этому строению. Из темноты до нее донеслись зловещие чавкающие звуки. Зоя заметила, что из отверстой дыры торчит что-то черное, длинное и фыркающее. Змея - промелькнуло в голове. В змее забурлило громче, она приподняла морду и начала выползать на улицу.
- А-а-а! Мама! - истерично прокричала Зоя и потеряла сознание. Была б она мужчиной, конечно, Опрост ей быстро бы все растолковал, но увы, объяснений Зое так и не пришлось выслушать.

Япоппа и Вася не рискнули вмешиваться в межпланетную политику и оставили Зою лежать на холодной сырой земле. Но и домой они не пошли, слишком уж было интересно узнать, что же там делает пришелец. Япоппа (естественно, не говоря об этом Василию) даже рассчитывала наладить с гостем теплые отношения.

В кустах смородины вдруг зашуршало, и на освещенную луной дорожку выплыла небезызвестная фигура деревенского профессора. Он не спеша, зашел в нужник, повернулся лицом к яблоне, за которой стояли молодые, резким движением распахнул плащ и бешено затряс бедрами. От этих движений шланг, умело вшитый на место окаянного отростка и, видимо, заменяющий его, громко шлепал профессора то по животу, то исчезал в промежности и ударялся о стенку туалета.
- Оба, оба, Об-а-а! - разносилось в ночном воздухе - Вот я вам! Оба, оба!

Япоппа заметила, что одной ногой профессор стоит на трубке, оставленной гуманоидом. Трубка эта на глазах увеличивалась и походила уже больше на раздувшийся шарик, какие Квас как-то видела у положиловского профессора в лаборатории на больших стеклянных сосудах. Профессор тогда слегка смутился, после чего долго рассказывал Япоппе, которая так ничего и не поняла из его объяснений, о сложных процессах брожения и о связи этих процессов с метеоризмами. Внезапно япоппины мысли были прерваны другими процессами. Шланг, на котором стоял профессор лопнул, глубоко под землей забулькало, затем забурлило и из известного отверстия вновь забил свет. Он спугнул фельдшера, который мгновенно исчез в кустах. В дверях показался сильно потрепанный инопланетянин. Сапог на его ногах уже не было, свет сквозь испачканное стекло космошлема сиял не так ярко. Несколько раз подпрыгнув и таким образом слегка отряхнувшись, инопланетный гость перемахнул через забор и вприпрыжку помчался обратно по дорожке, приведшей его к профессорскому дому. Япоппа с Василием устремились за ним следом. В тот момент, когда гуманоид явил себя из туалета, Зоя открыла глаза, затем села и несколько секунд глядела в спину быстро удаляющемуся существу. Когда то скрылось из виду, несчастная вздрогнула, глаза ее закатились, и она снова отключилась. Утром в таком состоянии ее нашла соседка, и спустя час машина скорой помощи увезла Зою в город.

5

Федор Рупрехтович и Пуберт Анастасович запускали на поляне "Баклана".

- Ать винта, - проорал по привычке Федор, хотя орать то было совсем не обязательно.
- Есть ать винта, Федя! - прокричал ему, тоже по привычке Пуберт и дернул лопасть винта вниз.

Самолет затарахтел, зафыркал, пробежал по полю несколько метров, развернулся и стал работать чуть тише. Запустили второй мотор, шум снова усилился. Из кабины на землю выпрыгнул улыбающийся Кладенец.
- Шульберт, пусть движок погреется, давай по 100 на дорожку.

Через поле к ним бежал Капшиц.
- Ей, орлы! Инструкцию то читали?
- А, иди ты, какую инструкцию. Там разберемся.

Федя протянул Васе стаканчик, наполненный спиртом. Оттопырив мизинчик, Капшиц аккуратно вылил содержимое в запрокинутую голову, вернул ее в привычное положение, передернулся и передал стакан Шуберту.
- Перекусить бы еще чего, а то кишка кишке кукиш кажет, - мудро заметил Федя.
- Пока будешь перекусывать, все горючее спалим. Потом поедим, в воздухе, - сказал Пуберт и побежал к самолету. Федя встал и поплелся за товарищем.
- Шлем забыл! Шуберт! Шлем! - Вася, схватил пубертов шлем и, догнав, отдал летчику.

"Баклан" подрулил к взлетной, замер на несколько секунд, моторы взревели, самолет вздрогнул и быстро стал набирать скорость. Взлетали орлы всегда одинаково: почти в конце полосы, когда со стороны казалось, что самолету уже не оторваться и, что сейчас он окажется в лесу, а не в небе, он вдруг резко отрывался от земли и почти вертикально уходил вверх.
- Ааааааа…настасыч! Летим, бубёныть! Летим, Настасыч! А… у…. Еу.. ррррр… ух!

Самолет быстро набрал высоту, и пилоты с любопытством уставились в круглые окошки, разглядывая проносящиеся под ними верхушки сосен, озеро, поле, затем самолет вошел в белые клубящиеся облака, а вскоре вокруг раскинулся бескрайний белоснежный океан, на краю которого сидело большое красное солнце.

Пуберт снял шлем и полез в рюкзачок, с которым он никогда не расставался. Обычно тот висел у него за спиной, но сейчас в самолете он стоял рядом на полу.
- Буженинка! Федя, как ты до буженинки? Хорошая, нежирная. На черном хлебушке.
- Ты ж знаешь, Шульберт, чего спрашиваешь то? Когда ж я от буженинки отказывался. Только фляжку возьми в сумочке у меня. - Пилоты любили хорошо поесть, но сегодня они запаслись так обстоятельно еще и потому, что полет предстоял неблизкий. Нужно было проверить, способна ли новая машина преодолевать 10 тысяч километров без посадки и дозаправки. Есть же даже в обычном полете хотелось не меньше, чем пассажирам в поезде дальнего следования. Очень скоро вместе с бужениной на приборной доске появилась вареная курица в фольге, десяток крутых яиц, фляжка с белоглазенькой, зеленый лук, огурцы с помидорами и даже солоночка, сделанная Пубертом из пузырька от валидола.
- Федя, бросай приборы, к обеду давай.

Федор включил автопилот и повернулся к Пуберту.
- Композитор, как-то странно левый мотор тарахтит, не кажется тебе?
- Нет! Когда я режу буженину, мне ничего не кажется, я глух и слеп.
- А зря, Шульберт, зря.
- Это почему это?
- Ну, хотя бы потому, что у тебя нос в желтке вымазан.
- А ну тебя, ешь вот давай.
- Ты бы налил что ли.
- Уже.
- За кого?
- За Отто Юльевича Шмидта?
- За кого?
- За Отто Юльевича.
- Не буду, за Шмидта.
- Почему?
- Принципиально!
- Ты, Федор, охренел что ли?
- Не буду за немца пить и все тут!
- Он же Герой Советского Союза!
- Кто?
- Шмидт!
- Это почему же он герой?
- Да потому, что герой! И орденов у него столько, сколько пальцев у тебя на левой руке.

Федор как всегда левую руку держал в кармане. Он давно смирился с тем, что на ней шесть пальцев, но привычка прятать руку осталась с детства, когда в школе его дразнили "шестилапым".
- Ну, это не так уж и много. Хотя, все равно интересно, за что немцу столько орденов дали?
- Да… Федя, стыдно не знать. Он на судне плавал, и на льдине дрейфовал с "челюскинцами". Да в честь него ледокол назвали! А ты - пить не буду. Эх…
- Да ладно тебе, чего ты напал то на меня, давай, выпью, раз человек хороший. Я же не националист какой, я же летчик российский!
- Точно, Федя, летчик! Да еще какой!

Друзья чокнулись, на зубах запела буженина, по лицам загуляли улыбки.
- Шуберт, а мотор все-таки странно тарахтит?
- Какой? Правый или левый?
- Теперь уже кажется, что оба.
- Опять тебе кажется. Давай повторим что ли.
- За немцев? Давай! - оживился Федр.
- Ну почему за немцев, давай за Алексея Маресьева что ли.
- А не рано за Маресьева то?
- Ну, давай за Гагарина.
- Вот за Гагарина давай, и буженинку сверху на него с яйцом!
- И буженинку. А забористая смесь у тебя во фляге.
- Настойка боярышника. В аптеке купил, 72 градуса - не козявку стрескать! Давай-ка, Пуберт, намажь на хлеб маслица, положи сверху кусочек сыру, палочку крабовую, огурчик соленый да маянезом капни.
- Сейчас, сейчас, Феденька.
- Да Клади маяз густо, в амбаре не будет пусто.
- Обидеть меня хочешь? Я ж в прошлый раз еще тебе сказал, что не жалко мне маянезу, просто после наших полетов техники жалуются, что все приборы жиром залиты. Вот я и выдавливаю понемногу, чтобы не капать на них.
- Да ладно тебе, композитор, шучу.

Друзья пропустили еще по одной, закусили и откинулись на спинки кресел. Федр снял самолет с автопилота и пошел на снижение.
- Ты это чего это? - спросил Пуберт товарища.
- Давай до 500 метров спустимся и посмотрим в окно, а то так не интересно: облака и облака все.
- Федь, слышь, а ведь верно, странно моторы работают. Неровно как-то, с перебоями.
- Ну мы же до этого на "Бакланах" не летали. Может, они должны так тарахтеть? Ведь самолет большой, значит, и шуму должно быть больше, так ведь?
- Да по логике то так, вроде правильно все, но, может, проверим?
- И как ты это проверишь? Шуберт открывает форточку и лезет на крышу? Ну, насмешил, проверить. Ты фильмов насмотрелся героических? Обмотаешься тряпками и засосешься в турбину?
- Вечно ты, Рупрехтыч, все преувеличиваешь, насмехаешься над всем. Поляну надо найти, сесть, заглушить движки и посмотреть.
- Что посмотреть? На движки посмотреть? Ну, посмотришь ты на них и что?
- Я думал, что ты посмотришь. Ты ж разбираешься.
- В ком я разбираюсь?
- В движках.
- Ты сдурел что ли? Была у меня в детстве лодка игрушечная с пропеллером, я ее в тазике запускал. Так ведь там моторчик маленький был, электрический, да и не разбирал я его.
- А у кого конструктор был с проводами и моторами? Кто сложные схемы собирал из лампочек, звоночков и кнопочек? Кто хвастался, что все у него работает?
- Успокойся, Пуберт! Все равно в движок я не полезу. Вспомни только, сколько мы всего с тобой разобрали. И что с этим стало? Хоть одно обратно собралось?

А сколько мы уже в полете знаешь? А я тебе сам скажу, что пока мы тут огурчики лопали с буженинкой, уже час прошел! А сколько мы за час пролетели-улетели?
- Не меньше 500 километров на "Баклане".
- Верно, ну и где мы теперь? В какую сторону мы летели?
- Налево?
- Не знаю, Пуберт, не знаю. Мы же должны километры налетать, а не груз доставить. Значит, чтобы попасть на положиловский, нам еще часа 3-4 полетать надо, выяснить где он и так далее. Сечешь?
- Ну.
- А если мы сядем и движок разберем, то куда потом пойдем?
- Федя, ну не предлагал я его разбирать. Посмотреть только.
- Ладно, ищи полянку, но только посмотрим!

В эту секунду оба мотора взвыли, затем дернулись. Левый заглох. Самолет получил крен и резко пошел на снижение.
- Федя, Феденька! Падаем!
- Падаем, Шульберт! А-а-а-а-а!

Правый мотор угрожающе зафыркал
- Штурвал надо бы на себя! Федя! Выравнивай его, вот так! Молодец! Выравнивай! Поляна вон!
- Маленькая она, Шуберт, не сесть нам на ней.
- Выбора-то у нас нет. Садись!
- Не сесть нам!
- Садись, говорю.
- Нет, боюсь я!
- А вот Шмидт бы сел.
- Так на то он и Герой Советского Союза.
- Немец он еще, Федя, немец.
- Держись, Пуберт, снижаемся. И ремень пристегни!
- Так я и не отстегивал.
- Пятьдесят метров до земли, тридцать, десять, пять, касание…

Вспахав поляну, прорубив крыльями в лесу полосу метров в двадцать и потеряв хвост самолет остановился. Пуберт вместе с креслом отодрался от приборной доски, отстегнул ремень безопасности и, не обращая внимания на полученные увечья бросился на поиски Федора. Нашел он его сразу, тут же, на приборной доске.
- Ты как, Феденька?
- Да не знаю пока. Ноги и руки целы, вроде.
- А ты как?
- Да тоже, вроде, ничего. А почему затормозил так резко?
- Так сказал же тебе - маленькая поляна, можем и не сесть.
- А почему кнопка выпуска колес не нажата?
- Не колес, а шасси, деревня.
- Ну, шасси. Почему мы их не выпустили?
- Не успели как-то.
- На кнопку нажать не успели? Да ты просто забыл о ней, Феденька.
- Чего ты умничаешь, а? Сам бы и сажал?
- Я второй пилот, Феденька, второй я! И зарплата у меня второго пилота, и на погонах поменьше.
- Ну и гад же ты, Пуберт, я нам жизни спас, а ты - зарплата. Эх…
- Прости, того я, перенервничал. Давай лучше вылезем и посмотрим где мы.
- Давай вылезем, только я и так знаю, что в лесу, а сзади - поляна. Ладно, хватит болтать второй пилот, бери компас и вылезай.

Друзья выбрались из самолета и огляделись.
- Что с ориентацией на месте?
- Там поляна, а там лес.
- Компас что говорит?
- Он, Федя, говорит, что там вот - север, а там - юг.
- Да, попали-пропали!

6

Аризонская пустыня была окрашена зловеще багровым светом заходящего солнца, когда два сильно пьяных генерала спускались в секретный подземный бункер. Имена и фамилии двух высоких чинов американских вооруженных сил, несмотря на негритянское происхождение одного из генералов, были похожи. Того, что был с более светлым цветом кожи, звали Джон Билс, другого Бил Джонс. Приятелями они стали давно еще во время грандиозной попойки, апогеем которой стал захват острова Гранада.

В секретный бункер их привел не долг военнослужащего и, даже, не приказ президента, а банальный пьяный спор, состоявшийся в одном из многочисленных казино Вегаса, где они пили виски и развлекались игрой в "дартс".
- А ведь наша новая баллистическая ракета "Топор Железного дровосека - 2" до Кубы легко долетит, - запуская нетвердой рукой очередной дротик, сказал генерал Билс.
- Как на палец плюнуть, - подтвердил генерал Джонс и плюнул для аргументации в направлении руки своего приятеля.
- И до Польши долетит, - вытирая оплеванную руку, о мундир развил свою сентенцию генерал Билс.
- Как нассать в стакан, - генерал Джонс, он явно был любителем красивых речевых оборотов. Да и дело у генерала редко расходилось со словом. Поэтому следующие пять минут генералы возились на полу, пытаясь вырвать, друг у друга стакан, в котором еще недавно было налито виски. В результате стакан был разбит, а беседа продолжена.
- И до Мадагаскара долетит?! - поглядывая с опаской на Джонса, прошептал Билс.
- Ага, - сказал Джонс. Поведение Билса его слегка рассмешило.
- И куда угодно долетит, даже до секретного русского аэродрома в Положилово, - подвел итог генерал Билс.
- А вот и нет, - генерал Джонс вспомнил инцидент со стаканом.

И чтобы разрешить свой спор, предварительно располовинив еще одну бутылку "Джека Дениелса" генералы поперлись к ближайшему ракетному командному пункту, замаскированному в пустыне Аризона под секретный бункер.

Бункер был оборудован по старинке, что его делало особенно привлекательным в генеральских глазах, огромным пультом с множеством кнопок, каждая из которых отвечала за стратегическую цель вероятного противника с одной стороны, и за баллистическую межконтинентальную самонаводящуюся ракету с другой. Дежурившие на КП военнослужащие были привычны к наездам подвыпивших чинов из Пентагона, поэтому все основные кнопки, были наглухо заблокированы. Однако кнопка, посвященная деревне Положилово, из-за ее (деревни) абсолютной бесполезности, как в стратегическом, так и геополитическом плане, была вполне функциональна. Ракета стартовала, пьяных генералов связали и упекли на гауптвахту. А положиловцев ждал неприятный сюрприз.

7

Икарушка сидел под большой елью и изучал извлеченную из отверстия в голове сухую зеленоватую козявку. Вдруг резко стемнело, а воздух прорезал свирепый и угрожающий вой "Топора Железного дровосека". Мальчик насторожился, вскочил на ноги и пошел на разгон. Секунд 30 он еще бежал по полянке, пытаясь поднять в воздух распухшее от безделья тело и вспарывая когтями пашню. В конце концов ему удалось оторваться от земли, начался набор скорости и высоты. Вскоре показался "Дровосек". Он потряс мальчика размерами и формой. Икарушка сразу понял, что это беда и что кроме него никто с ней не справится. Он легко догнал ракету, оседлал ее и, что было сил, замахал руками-крыльями. Но реактивная тяга "топора" пересилила потуги отважного человека-птицы. Всему рано или поздно приходит конец. Пришел он и нечеловеческому напряжению организма Икарушки. Таких перегрузок не вынес бы даже взрослый мужчина.
- Тр-рр-рр-рр-пу-пуууууууууууууууууууууууукхххх, - разнеслось вдруг над лесом, и тысячи ворон попадали замертво с деревьев. Со стороны могло показаться, что прогремел гром.

Ракета, получив мощный импульс, подкинувший ее вверх, дрогнула.

"Тота!", - обрадовался Икар.
"Fuck off!", - ругнулась, если б смогла, ракета.

Перехватив "Топор Железного дровосека" руками-крыльями, Икар напряг, что было мочи все необходимые органы.

И ракета сдалась!

Все выше и выше уносил герой смертельную опасность от жителей небольшой российской деревни. Сопротивление воздуха падало, дышать становилось все труднее и труднее. Но Икарушка все равно летел, летел пока не потерял сознание.

- Дедушка! Я молодец? - Икарушка широко улыбнулся Опросту.
- Нет, дурашка, - дедушка Опрост сурово посмотрел на Икара сквозь густые брови.
- Но почему? Я же людей спас! - Слезы выступили на красноватых, по-птичьи лишенных ресниц глазах юного героя.
- Никого ты пока не спас. А, наоборот, падаешь сейчас на столицу всего мира, тьфу нашей родины, вместе с мегатонной ядерной ракетой. А ведь лететь то надо бы к океану.
- Как к океану? Там ведь рыбки. Погибнут же?
- Хрен с ними! Главное людей спасти!

Договорить умудренный правильной жизнью старец не успел, т.к. Икарушка пришел в себя...

Глотая слезы и выпуская газы, наш герой летел над океаном. Ему было жалко и быстрых рыбок, и глупых медуз, и вкусную морскую капусту и даже черепах. Но выбора у него не было: детище американских империалистов, или, если вам больше нравится, оплота демократии, упало в океан.

Но взрыва не последовало. Икарушка совершил над местом падения широкий круг, затем, уже поверив в удачу, еще один. Счастье за спасенных им людей при полном отсутствии жертв, так переполнило его, что в голове сама собой родилась песня:
От ракеты я всех спас!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
И никто не пострадал!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
И душа моя поет!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
А что задница болит!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Так ведь это не беда!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Ждут меня мои друзья!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
К ним я скоро прилечу!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Всем на свете помогу!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Ах, какой я молодец!
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Nen b crfpjxrt - rjytw
(Тут и сказочки конец)

Допел он, подивившись себе, на непонятном компьютерном языке.
Развернувшись с оттяжкой (герою теперь уже были ведомы новые способы ускорения), он взял курс назад к Положилову, т.к. в хорошо поработавшем в этот день месте, отчетливо свербило: "Ты нам опять нужен!".
Уже через час внизу показались знакомые домики.

8

Медведь, сколько помнил себя, пользовался в лесу уважением. Еще медвежонком, и серые убийцы волки, и лишенные мозгов кабаны уступали ему дорогу. А уж когда косолапый вырос, что говорить - хозяин тайги, он и есть хозяин тайги. Но так вовсе не считали люди, в насмешку прозванные учеными. Увидев их, медведь, конечно, почуял что-то неладное, но ничего не успел сделать, так как вдруг заснул.
- Мее! Мее! Уууу!, - поприветствовал медведь дедушку Опроста.
- Здравствуй, Мишенька, - грустно отозвался друг всего живого.
- Ууу, мууу, Оу ? - спросил мишка, об ученых.
- Ничего, ничего. Сейчас номер у тебя на заднице выбреют и уйдут, - Опрост, сплюнул, и про себя подумал: "Ученые, блин загорелый. Животных метят, изучают… Им для галочки, а животинке всю жизнь маяться".
- Иу, Меее, Мууу-А?
- Ты, Мишенька, главное старайся никому зад свой не казать, да в тепле его держи, вот. А на людей зла то не держи, глупые они еще пока, яко дети...

Когда медведь проснулся, никого рядом с ним не было. Слегка болела голова и чесалась жопа, а так все было по-прежнему. Разговор с дедушкой Опростом он уже забыл: медведь, вообще ни думать, ни помнить о чем-то одном долго не мог. Что, правда, не исключало наследственную злопамятность.

Косолапый с выбритыми на попке загогулинами, не смотря на внушительный размер, когти и зубы, уважение у зверей вызывать уже не мог. Они, конечно, его побаивались, но за спиной его хихикали, да мелкие пакости над медведем чинили с удовольствием. А любимым анекдотами в лесу стали истории о медведе №136.

- А хорошо, что мы пожрать в самолете успели, - Пуберт, посмотрел на живот Федора и добавил: - Теперь долго есть не захочется.

Шел третий день, после крушения Баклана. Все это время отважные летчики провели в бессмысленных поисках нужного направления для выхода из леса. За спорами и метаниями они и не заметили, как сильно отдалились от места крушения с остатками продовольствия и так называемым "черным ящиком", который давно уже не являлся ни хронографом, ни излучателем-маяком, а служил лишь, как емкость для неприкосновенного запаса: хранилищем двух банок тушенки и литровой фляги со спиртом. А вы думаете, отчего это первым делом спасатели ищут "черный ящик". То, то же. Ночевали они, трогательно обнявшись, прямо на траве, благо летние ночи это вполне позволяли.
- Ты, Пуберт, кончай издеваться, то, - Федя икнул, - У меня ужо давно кишки друг с другом разговаривают. Причем исключительно об еде.
- А ты еще из болота попей, - хихикнул Пуберт.

Дело в том, что уже на следующий день после крушения Федор, захотев попить, не решился следовать мудрому примеру Пуберта, жующего то травинку, то листок, а напился, прям из лужи. Теперь организм его был девственно чист, с точки зрения продуктов питания.
- А я вот фильму видел, так там один чукча, уши свои с голодухи схавал, - не унимался Пуберт.
- Ты это то, к чему - подозрительно посмотрел на друга Федор.
- А к тому! У кого палец лишний. А? - Пуберт ткнул пальцем в грудь Федора.
- Ты руки то убери. На чужой каравай рот не разевай. Тьфу, совсем с тобой заговариваться начал, - оттолкнул Пуберта Федор.
- Да шучу я, шучу. Больно нужен мне твой палец худосочный, - Пуберт почесал голову:
- Вот идея у меня. Давай ежей ловить, как Герой Советского союза, безногий летчик Мересьев!, - при этом лицо Пуберта окрасилось мечтательной улыбкой. Еж, особенно нагулявший жиру, считался у положиловцев деликатесом. Однако добыть его умели не многие. Большим мастером слыл, побывавший на зоне, дед Семен Лопошук. Для этого у него была специально обученная собака породы дворняжка, которая легко находила ежиные норы, а уж дальше все было делом техники.
- Как же мы их ловить то будем? - Федор из-под-лобья посмотрел на Пуберта, однако слюну сглотнул. Он тоже любил ежатину и считал ее много вкуснее свинины, молодой телятины, утятины, крольчатины и курятины. И даже индюшатины, хотя последнюю он ни разу в жизни не пробовал. А уж неповторимый вкус ежиного жира...
- Да кончай дуться-то. Сделаем ловушку, сами спрячемся. И опа. Уже сыты.
- А из чего мы ловушку, то, дурень, сделаем. И наживка нужна. Вот ты знаешь, чего ежи-то любят.
- Ясень пень, знаю. Я в детстве одного на огороде поймал. Он жил у меня неделю в доме. Молоко ежи любят!
- Ну и где же тут в лесу молоко? Угостил бы друга.
- Тогда так поймаем. Найдем полянку, дождемся ночи, спрячемся и кирдык ежу!
- А если он не придет?
- Придет, придет. Мне дед Лопошук сказывал, что ежей в лесу, как комаров, на любой поляне сотня.
- Это он когда тебе сказывал, не тогда когда вы самогонки то напились и на тракторе на зайцев охотились? Тогда это он спьяну тебе, дурню, наговорил, а ты и поверил.
- Нет, он божился, что, правда. Ты же знаешь, как он бога любит.
- Ну раз божился, тогда да.

Тем временем начинало заметно темнеть. Герои летчики добрели до ближайшей полянки и притаились недалеко от ее центра, замаскировавшись оторванными у дерева ветками. К моменту, когда они закончили маскироваться, окончательно стемнело.

Молча пролежали они недолго. Федор ткнул Пуберта локтем и прошептал ему в ухо:
- А как же мы ежика увидим и словим? Темно же.
- Ничего мы его по шуму поймаем. Сам небось слышал, как ежи топают, а уж как дышат.

На том и порешили. Достали личное оружие и стали ждать. Лежали молча, они недолго. Первым не выдержал Федор:
- А вдруг придет Отец Еж?

Пуберт покрылся липким потом. Как и все жители Положилова, он был напуган с самого детства страшной легендой об огромном (по деревенским источникам до десяти метров в холке) Отце Еже, мстительном чудовище, наказывающем людей за погубленных братьев и сестер. Встреча с ним, по легенде, для любителей ежатины заканчивалась однозначно: полным физическим унижением и уничтожением.
- Сплюнь, дурень! - Пуберт ткнул Федора локтем в ребра: Накаркаешь ешо!
- А я что! Я ничего, - Федор и сам был испуган, так некстати вспомнившимся образом.

И тут в кустах напротив летчиков зашуршало. Затем затрещало и затопало. В свете луны на поляне показалась здоровенная туша. Герои не сговариваясь открыли огонь, сопровождая выстрелы, каждому знакомыми с детства словами и фразами.

Измордованный насмешками Медведь, в корне поменял свой распорядок дня. Теперь все солнечное время суток он проводил в своей берлоге, а как только солнце заваливалось за западную часть горизонта, выползал наружу. Вначале он сильно страдал и даже потерял правый глаз, напоровшись на сук. Затем, не без помощи дедушки Опроста, он научился неплохо ориентироваться даже в темноте. По запаху отыскивать спелые ягоды и сладкие, запрятанные под землей, корни.
- Я теряю корни-и-и
- О у е-е-е
- Где вы мои корни?
- О у Е-е-е
- Ща найду я корни
- Е-е-е у
- Ягоды вы где?, - напевал под нос косолапый, направляясь на свою любимую, поросшую малиновыми кустами поляну. Именно сейчас, по его расчетам, огромные ягоды лесной малины должны были налиться сладким соком и покрыться красно-розовой спелостью.

Аккуратной поступью лесного жителя, ведущего ночной образ жизни, ломая мощным телом непослушные ветки деревьев, Медведь приближался к заветной поляне. И через некоторое время достиг ее. Неприятный сюрприз, в виде беспорядочной пальбы обезумевших от страха героев-летчиков, надолго отправил Медведя в гостеприимные сети беседы с дедом Опростом:
- Ты же знаешь, как я не люблю сюрпризы! - жаловался Медведь на зверином языке вселенскому дедушке: - У меня такое слабое сердце и болезнь медвежья...

Дедушка Опрост лишь кивал седой головой в ответ. Он заметно был расстроен долгой предстоящей беседой с косолапым: Медведь ни остротой ума, ни глубиной мысли с детства не страдал...

Пальба закончилась вместе с патронами. Федор и Пуберт еще минуты три тяжело дышали и хлопали ошарашенными глазами. Потом минут пять еще молча слушали звоны в ушах и всматривались в неподвижный сгусток тьмы.

- Ннну мммы ссссс тттобой уууу-х! Отца Ежжжика ттого, - Федор от волнения заикался и теребил большими пальцами мочку уха.
- Пойдем посмотрим штоль? - Пуберт на всякий случай перезарядил пистолет.
- А вдруг он просто затаился. И как… прыгнет! - Федор перестал заикаться, но мочку уха так и не отпустил.
- Ну давай подождем немного, поглядим.
- Давай.

Они немного поглядели. Потом еще немного поглядели. И не заметили, как уснули. Федор спал спокойно, сладко посасывая свои многочисленные пальцы. Пуберт спал беспокойно: зажатый в кулаке пистолет навеял героический сон. Снилась Пуберту Великая Отечественная война. Сам он был смелым партизаном. Взрывал фашистские штабы и технику, пускал под откос поезда. Но ближе к утру удача отвернулась от героя: попался он в ловушку расставленную фашистами и их подручными из местных. Пуберт сначала расстрелял во врагов все обойму своего верного ППШ, затем начал отбиваться от наседающих на него полицаев финским ножом.

Федор проснулся от сильных ударов пистолетом по печени. "Фига себе", - подумал Федя и уже было собрался звездануть Пуберта по голове ботинком, но вовремя заметил, что глаза у драчуна закрыты. "Приснилось что-то", - смекнул Федор и сразу подобрел. Сорвал травинку и засунул ее в нос товарищу.
- А---пчхи! - чихнул Пуберт и проснулся - Где это мы?
- Где, где! У козла на бороде! Забыл, что ль, как Отца Ежика вчера...

Они одновременно посмотрели в сторону туши.
- Так это ж медведь, - Пуберт поскреб небритый подбородок: Так вот кого мы ночью завалили.
- Дааааа. Гора мяса, - обрадовался Федор.

Они подошли к поверженному зверю. Пуберт пнул мишку ногой, а Федор с уважением потрогал когти. Летчики переглянулись и заулыбались. А тут и Медведь пришел в себя. Ситуация перешла из гамбита в эндшпиль и окрасилась цветами опасности.
- Карррля, крябля, Оооооу! - разнеслось в небе над поляной.

Испуганные летчики и зверь не сговариваясь задрали головы. Огромная розовая утка с длинными человечьми ногами вместо лапок неслась по небу, оставляя за собой серый самолетный след. За считанные секунды существо успело снизиться, схватить медведя и исчезнуть за лесом.
- Федь, я и не знал, что птицы медведей того… - вымолвил Пуберт после некоторой паузы.
- Думаешь, что он это знал, - Федр кивнул в сторону бывшего медведя.
- Да… Так вот жил ежиный папа и не знал, где найдет свою погибель.
- А чем это воняет, композитор? Ты что ли обгадился?
- Сам ты обгадился. Лишь бы обидное сказать.
- А что ж пахнет то так?
- Может медведь? Или птица?
- А, ладно, проехали. Хотя воняет, конечно.
- Идти надо, Федь. Ну их, ежей этих. Ягоды ведь есть, сыроежки там всякие, кора дуба - если что, хвоя.
- И то верно, пойдем.

Друзья встали, обнялись и пошли искать Положилово.

9

Икарушка не ел медвежатины, он нес медведя на небольшой островок в Белом море, на котором уже обитало одно странное животное. Кроме этого зверя на затерянном клочке суши никого не было. Камень, торчащий из воды, несколько невысоких, но раскидистых сосен, мшисто-брусничная полянка - весь островок не больше привычного дачнику шестисоточного размера. На нем человек-утка решил разместить тех, кто был ему непонятен. Первым существом был кот, которого супергерой будучи еще ребеночком нашел на даче. Кота звали Памперс, Икарушка его сначала любил, а на острове он оказался вот как:

Когда кота впервые привезли в Москву, он безумно тосковал по лесу, по птичкам, свежему воздуху и сочным мышкам. От тоски у него вылезала шерсть, ввалились бока и вообще - довольно быстро он стал менее привлекательным. Мальчик уже не испытывал к животному прежних чувств, а тут еще и соседка, которую беспокоили безумные крики животного, проводящего дни в гордом одиночестве. Родители уже были готовы расстаться с полосатым, но пытливый ум юного дарования подсказал, как сохранить друга. По телевизору показывали зарубежный детектив, в котором преступник застрелил одного хорошего дядьку, прижав дуло пистолета к обычной перьевой подушке. Благодаря этому нехитрому маневру, звука выстрела никто не слышал. Обмозговав и оценив изобретательность преступника, Икарушка выпросил у родителей 40 рублей, пошел в аптеку и купил там пачку памперсов. Их ему продала симпатичная старушка, похвалившая его за доброту.
- Ты хороший мальчик, раз помогаешь родителям, - сказала она.
- Никому я не помогаю, - ответил ребенок.
- А зачем же ты покупаешь памперсы?
- Для себя, - пробурчал под нос мальчик.

Придя домой, он вскрыл пачку, надел один из памперсов коту на голову и наступил на пушистый хвост. Глушитель работал, но сваливался. Тогда икарушка надел для верности поверх памперса старый собачий намордник, и примотал его к туловищу животного широким прозрачным скотчем. Кот затих. Его крики перестали тревожить соседку. Раз в день Икарушка менял коту памперс, и все было хорошо. Беда, как всегда, пришла внезапно. Мальчик с родителями уехал на 2 недели отдыхать, а кот остался охранять квартиру. Соседке оставили ключи и просили поливать цветы и кормить котика. Первую неделю она с животным не пересекалась, хотя ежедневно честно подсыпала ему корм в миску и меняла воду. Кот тоже честно пытался есть и пить, но оставленный на морде памперс закрывал рот и кормиться не давал. От жажды правда кот не страдал, он научился опускать памперс в мисочку. Жидкость впитывалась, и кот потом постепенно высасывал ее из памперса. От этих манипуляций правда пострадали глаза, нос и усы, которые добрый мальчик перед отъездом нарисовал гуашью прямо на памперсе. Они расползлись, и кот выглядел теперь весьма свирепо. Головы он поднять не мог - памперс слишком увеличился в размерах и весил теперь больше кота. Передвигалось животное задом наперед, волоча за собой по полу огромную, как тыква голову.

Трагедия разыгралась на 12-ый день, до возвращения хозяев несчастного животного оставалось всего ничего, но…

Около 8 часов вечера соседка последний раз в жизни переступила порог икарушкиной квартиры, полила цветы, зашла на кухню, наполнила водой мисочку, потянулась за коробочкой с "вискасом", но была отвлечена громким шлепком в коридоре. Кот, пытавшийся с утра залезть на фортепьяно, наконец достиг своей цели, но в последнюю секунду был завален памперсом и рухнул с полутораметровой высоты на паркет. Памперс при этом порвался в том месте, в котором у кота под ним находился рот. Животное получило возможность орать и тут же ею воспользовалось. К шлепку сразу же прибавилось "М-м-м-я-я-я-а-у-у-у-а-а-а"! Соседка обернулась и - слабая нервная система не выдержала встречи с домашним животным.

Икарушка навещал ее раз в больнице, но увиденное ему не понравилось - огромный забор, толстые стекла и решетки на окнах, странный взгляд, которым она встретила и проводила его. Одним словом, он решил о ней забыть.

А вот кота забыть он не мог, вернее того, как он выглядел, когда мальчик с родителями зашел в квартиру. Огромная распухшая голова, глаза и нос, расплывшиеся под намордником, зияющая пасть с висящими из нее ошметками памперсного геля и прилипшими к этим ошметкам кусочками "вискаса".

Кота посадили в клетку, а когда мальчик стал тем, кем он был сейчас, животное определилось на необитаемый остров. Теперь, правда, остров был вполне обитаем. Зверей стало двое.

Улетел Икарушка не сразу. Около часа он просидел на камушке, глядя ни притихших кота и медведя. За это время по его лицу скатилось несколько слезинок. От чего-то герою было жутко грустно и тоскливо. Это не было жалостью к животным или тоской по дому. Грусть была непонятной, и это усиливало ее. Хотелось дать волю непривычным чувствам, переполнявшим душу и разрыдаться, но… Герои не плачут.

Икарушка встал, расправил крылья и подставил лицо холодному северному ветру. Ветер пах морем, осенью и последними теплыми денечками. Подпрыгнув, Дакмэн взмыл ввысь, повернул к заходящему солнцу правым крылом и взял курс домой в Москву.