Флот начинается с Крепости продолжение

**
Для всех калининградских призывников армия и флот начинаются с Крепости.
Те, кто хоть раз бывал в этом городе, наверняка заметил, что весь город и является по сути одной большой крепостью.  Крепости везде - рынок, музей янтаря, КМШ (Калининградская Морская Школа – или Камыши), да и где только не встретите вы там самых настоящих средневековых крепостей. Но… есть только одна Крепость, которая не просто крепость, а у неё имя собственное – «Крепость».
Стены с бойницами, башни. Внутри плац… на плацу вокзальный, старого образца, гальюн (туалет)… Есть казарменные помещения  -  узкие нары в два ряда, сводчатые потолки. Долго там никто не задерживается – лишь на день или на два открываются для человека ворота Крепости… И только этот день связывает нас потом с этим местом – а больше уже нам за всю жизнь ни разу не пробраться внутрь, не встать на плацу…
Но зато какой это день!..
В этот день мы уходим в солдаты.

Крепость – это областной военкомат. Последняя инстанция перед набегающим кошмаром строевой жизни и уставных отношений. Или наоборот – первая после нескончаемой гражданской бестолочи, суеты и подросткового мракобесия. Как бы мы в последующем не относились к происшедшему, но любой подтвердит – Крепость прочно тогда встала на рубеже, на границе всего, что было с нами до, и всем тем, что приключилось или ещё может приключиться после. Все мы, когда-то ушедшие в армию или на флот, никогда не будем роднёй всем тем, кто остался. Каждый из нас, уходя из своей «Крепости», навстречу лихому ветру военной судьбы, с первым же шагом переставал быть и маменьким сынком, и бабушкиным внучком – у каждого впереди было неотвратимое преобразование (и, несомненно, положительное) из инфальтильного сопляка в самостоятельную, активно выживающую единицу, пусть уже лишённую большинства романтических заблуждений, но зато твёрдо уверенную в существенности основных человеческих ценностей…
Но до чего же необстоятельно всё выглядело…

***
- Раздеться!
- Что, и трусы снимать?
- Всё снимать…
- И скальпы?
- Скальпы можно оставить.

***
- Заходите… заходите, заходите! И вы тоже!
Мы стоим в дверях голые, мнёмся.
- Да мы ж все не поместимся, девушка…
Врачиха манит нас вглубь кабинета:
- Ничего-ничего, подходите поближе, не бойтесь меня.
Виноградов:
- А чего вас бояться? Вы не такая уж и страшная… скорее даже наоборот.
Девушка:
- Вот как? Ну, спасибо.
Виноградов:
- Да всегда пожалуйста. А если хотите, могу повторить приватно…
Девушка:
- Чуть позже, ладно.
Виноградов улыбается, но пока ничего не уточняет.
Девушка говорит:
- Покажите мне свою правую руку.
Вообще-то надо сказать, что у каждого из нас папка с личным делом, которой мы прикрываем естество с известного направления – и мы перекладываем папки в левую руку, поднимаем вверх правую. Естественно, кто-то наоборот показывает левую – а кто-то даже умышленно…
Врачиха не обращая внимания на явные провокации, приказывает буквально следующее:
- А теперь возьмите в правую руку правое яичко… У всех есть правое яичко?..

… кстати сказать, то ли правого, то ли левого яичка «не оказалось» тогда не только у Виноградова, но и у Здорового. Мы думали, что и он прикалывается – но по факту, у Здорового и вправду чего-то там где-то не достало, потому что он таки, единственный, впоследствии поехал в артиллерию…  А мы, напомню, все поехали на флот…

***
Не особо надеясь, что мне таки удастся избежать ясно обозначившейся для меня участи стать в самое ближайшее время подводником, я даже не пытался «косить». Я пишу здесь слово «косить» в кавычках только потому, что давно уже никто не косит так понарошку как это делал, хотя бы, наш Здоровый, мечтая отслужить не три, а только два полных года…
Теперь уж если косят, так косят. А тут – ну, рази это закос, когда вместо трёх лет службы на флоте человек получает два в артиллерии, притом, что его часть потом отправляют в Афганистан…

Психиатр на областной комиссии был ненормальный. Грубил… и только в путь писал отводы от плавсостава.
Ещё до своего прибытия в Крепость я зачем-то подстригся наголо. Сделал я это за компанию – кроме меня ещё человек пять-десять оголили черепа в парихмахерской около МДМ-а (межрейсовый дом моряков – был раньше такой). Правда, тут же и пожалел о содеянном. Оказалось, что у меня, лысого, такой неприглядный видон. Но поздно уже было плакать, и я всю дорогу до Северодвинской учебки прикрывал свою лысину аккуратно, на особый манер, повязанным платочком (это сейчас все грамотные – бандана-бандана, а тогда это называлось «платочек»). И вид у меня из-за этого платка был чисто духовский – как… то ли араб, то ли грузинец. А тогда у всех на памяти был Дато Туташхия – потому военные всю дорогу звали меня Абреком.
Однако кличка впоследствии  не прилипла, хотя я полгода прослужил с теми же пацанами, с кем призывался.
- Почему вся голова в шрамах? – строго спросил меня психиатр.
Не правда ли, трудно сразу сообразить, что ответить на такой вопрос, тем более, что для меня самого это было новостью -  шрамы на голове оголились впервые, и вообще разглядеть свой затылок ещё не выпадало случая...
- Дерёшься, наверное?!
А это уже вообще странно слышать человеку, который ещё ни разу в жизни толком-то никому и в челюсть не заехал.
- Да вообще не дерусь!
- ТЫ НА КОГО КРИЧИШЬ?!
- Я не кричу.
- Так. Всё понятно. Эмоциональная неуравновешенность…
И тут же записал мне в личное дело, что де я не пригоден к несению службы в пограничных войсках и в плавсоставе.
Я вышел из кабинета, не веря глазам и ушам – вот так, без всяких усилий с моей стороны, я уже добился всего, о чём не мог и мечтать…
Помню, за месяц до этого… будучи в вынужденном отпуске, после своего отчисления из КВИМУ, я зачитывался по ночам Хэмингуэем и время от времени, подымая очи к потолку, молился кому-то там о том, чтобы меня хотя бы не послали в подводники. Мне самым ужасным казалось именно это – жизнь в подводной лодке, без неба и солнца…
Сразу скажу – потом в Северодвинске, уже на следующей станции распределения, никто из врачей даже не взглянул на эту несчастную запись.
И поехал я в Гремиху, на К-145, как миленький.
…не сразу, конечно,.

***
Нет, придётся всё-таки рассказать, как и за что меня отчислили.
Если  это замолчать, то не совсем понятен будет и последующий ход событий.

Это были времена провозглашённого Горбачёвым (чтоб он уже исдох, наконец, предатель трудового народа) сухого закона. Думаю, всё, кто постарше, помнят и настоялись в те годы в очередях за спиртным, а многие поимели и немалые личные неприятности…
Сразу придётся оговориться, что потребление спиртного я позволял себе не часто – это так… так было всегда, и так теперь…
Единственно, как помните, в юности всё делалось по максимуму, поэтому, если уж я себе это позволял, то уж… позволял.
За год учёбы в КВИМУ я напился трижды – но только один раз обошлось без приключений.
В первый раз… я, Горшков  и наш старшина роты –  молдаванин-армеец – усевшись где-то над Музеем Янтаря, меж крепостных зубцов, очень крепко посидели. При этом наблюдали сверху, как в декорациях полуразрушенных стен снимают кино про фашистов…
Маленький такой танк с крестом на башне всё выезжал откуда-то из-за угла…
Потом из танка  выпрыгивал офицер и подбегал к съёмочной группе…
И… всё начиналось сначала.
Наобщавшись тогда с прекрасным, мы в казарму вернулись дружно сплетённые в хорошую зюзю, но… на этом история и оканчивается – с смысле никаких последствий не было (кстати, старшина тогда на крыше музея, глядя сверху вниз на творческий процесс, со вкусом нам рассказал, как он чуть однажды не трахнул Софию Ротару, но, как всегда, почему-то это бывает - сорвалось… и раз уж я упомянул об этом, то обязательно придётся заметить (к чести старшины)  говорил он о Ротару не только с глубоким чувством, но и с нескрываемым уважением (О, мама Стиклера!(с)

Второй раз… случился на Новый год  и прошёл чуть менее благополучно – меня, ещё вменяемого, но уже толику слишком агрессивного и, конечно, уже малоадекватного, под белы ручки выпроводили из общежития КТИ в сопровождении двух милиционеров. Милиционеры были хорошие ребята – поздравили с наступившим Новым годом и отпустили на все четыре стороны. Правда сначала я опять же выбрал сторону КТИ, и даже успел открыть дверь в общагу… Но ребята  вежливо, однако довольно настойчиво попросили меня выбрать сегодня какую-нибудь сторону… Парни были хорошие. Я пообещал им вернуться сюда не раньше, чем через пару дней и удалился.

Третий раз был уже после восьмого марта и кончился для меня локально… маленькой трагедией. Естественно должно сказать, что не первой для меня подобной трагедией и не последней…
Самое удивительное, что именно на восьмое марта ни я, ни мои сотоварищи даже и не предприняли никаких поползновений.
А на кой спрашивается чёрт мы надрались десятого?..
Был у нас ещё такой деятель – Березовский. Нет-нет, он был не родня этому предателю-еврею, отсиживающемуся от заслуженного наказания по Англиям. Это был просто такой рубаха парень, очень недурно игравший на гитаре, сколочивший даже там, в КВИМУ, некую джаз-рок банду. Я видел (слышал) однажды их выступление – очень неплохой уровень…
Так вот, идея принадлежала Березовскому (может, я и ошибаюсь на старости лет – может быть, его фамилия была Березов). Давайте, говорит он, пойдём к одним моим знакомым девчонкам, посидим, туда-сюда, может, поближе познакомимся...
Пошли. Выстояли сначала дикую очередь за белым вином – а другого, вообще-то, в магазине и не было. Ничего вообще кроме этого белого вина не было.
Кое-как обманули продавщицу насчёт своего возраста – до двадцати одного ведь...
Пришли, а  девочки куда-то уехали на выходные…
А у нас, на троих, бутылок двенадцать. Не обратно же их в казарму тащить.
Короче, нашли место – друзья-ускоренники пустили к себе в общагу.
Ну и посидели мы там.
Даже засиделись.
…Горшков упал, как мертвый, со стаканом в руке. Причём его последние слова были: «Да здравствует Клайпеда!» - он сам из Клайпеды, и во время застолья уверял всех, что никто кроме него и вообще ребят из Клайпеды пить не умеет, все, мол, слабаки.
Я дотащил его бездыханного до свободной шконки (кровати) и посмотрел на едва шевелящего языком Березова…
- Скоро вечерняя поверка.
Березов согласился, болтанув головой.
- Пойдём в казарму?
Березов опять согласился…
На улице было холодно и темно.
Вдруг откуда-то вынырнули менты и сразу крепко схватили меня – хотя лично я даже и не осознал этого толком. Смешно, но только что державшийся за меня Березов, вдруг проявил немалую энергию - ловко вывернулся и скоро-скоро убежал…
А я, как потом выяснилось, пошёл в участок давать показания…

Собственно здесь мои воспоминания прерываются. Будто во сне произошло со мной следующее – я сидел на скамейке в каком-то коридорчике, рядом хихикали две девушки, я заигрывал с ними, и мне дали подписать какую-то бумагу, потом велели сказать девушкам «до свидания», попросили на выход…
Правду сказать, вышеописанное я восстановил в памяти гораздо-гораздо позже. Только через несколько месяцев. А тогда…
Мент, который меня поймал, сначала вёл меня куда-то, рассказывая, что он тоже когда-то в КВИМУ учился, но отчислили, мол, его – а теперь, типа, и тебя, добрый ты молодец, отчислят. Теперь-то за пьянку отчисляют…
Потом этот же мент говорит:
- Ну что? Ты вроде нормальный. Сам дойдёшь?
- Дойду.
- Ну, тогда иди…
И я пошёл.
Пошёл, пошёл. Пошёл быстрее, быстрее. Потом даже и побежал…
Когда я пробегал мимо следующих двух милиционеров, за три квартала от первых,  я уже смутно помнил кто я такой и куда вообще сейчас бегу – мне почему-то казалось, что я Гарри Каспаров и сдаю зачёты по ГТО. Во всяком случае, когда поймавшие меня милиционеры, задали мне эти вопросы, я примерно так им и ответил.
Потом, долго дожидаясь чего-то вместе с ними на улице, неподалёку от кинотеатра «Ленинград», я слегка замёрз и протрезвел. А, протрезвев, осторожно спросил, не отпустят ли они меня уже восвояси.
- Да куда ж мы тебя такого? Ты сам и не дойдёшь…
- Так ведь рядом здесь.
- Не-не… вот уже автобус едет.
В автобусе, сидя рядом с некой пьяной проституткой, я уже твёрдо осознал своё положение. Но… поделать ничего не мог.
Нас долго возили по городу, но все медвытрезвители оказались переполненными. Поэтому нас отвезли в РОВД, каковому принадлежали автобус и наряд, где и посадили в «аквариум». То есть тогда-то я и узнал, что это «аквариум»…
Кроме меня и упомянутой проститутки – довольно стильной дамы, с манерами, хоть и пьяненькой - с нами оказался ещё один дяденька, около тридцати лет – приблатнённый такой и чем-то неуловимо похожий на моего родного брата. Наверное, именно этим он мне сразу и не понравился.
- Эй, ты, сучка! Сигареты есть?! – спросил он, вставая со сдвинутых стульев, где до этого возлежал (в аквариуме были именно стулья, а не скамейки – это странно, но факт).
Проститутка вздрогнула от таких его слов, а я… «Ну», - думаю...
- Эй! А ты не мог бы повежливей разговаривать с дамой?
Курсанты КВИМУ всегда отличались не только своей галантностью, но ещё и обострённым чувством справедливости, и особенно тем, что никогда не проходили мимо. Я не мог оказаться хуже всех.
Мужик мне сказал:
- Ты чо?.. Что-то хочешь, щенок?
И направился ко мне, выставив вперёд голову и челюсть, угрожающе скалясь.
Я оставался сидеть на стуле до тех пор, пока он не оказался от меня непосредственно в зоне контакта – а тогда уже скоренько приподнялся и пятернёй… не ударил, а просто толкнул его прямо в выставленную вперёд морду. При этом я произнес фразу, подслушанную в каком-то советском фильме того времени:
- Кого бодаешь, сука?!
Мужик, переваривая услышанное, буквально упал на жопу – мой толчок был мало того неожиданным, но и, видать, ощутимым.
Правда, мужчина тут же вскочил и хотел всерьёз на меня броситься, но на этот раз я взял инициативу и одним ударом кулака свалил его снова на пол. Кажется, я и попал-то ему в лоб – но, видать дядька, был не очень-то прочный на удар, и вставать обратно не торопился…
Тут я увидел боковым зрением, как целая орава милиционеров несётся к дверям аквариума, чтобы – это очевидно – покарать драчунов. Конечно, они видели и слышали исключительно всё, с самого начала… Я втянул голову в плечи и стараясь напоследок не выказать слабости, ровно вернулся на своё, с самого начала облюбованное место. Менты залетели внутрь как смерчь, но… какого же было моё удивление, когда они принялись выкручивать руки и месить не меня, а того подонка. Я смотрел и не мог поверить глазам – кто-то из них даже одобрительно улыбнулся в мой адрес.
Потом приехали пацаны во главе со старшиной и забрали меня.
Менты сами вызвонили их среди ночи, и отдали меня, пообещав, что никакие бумаги они никуда посылать не будут, простились со мной, похлопав по плечу (в деканат тогда, если помните приходили такие бумаги из ментуры – такой-то, такого-то… а результат – отчисление).
Так вот эти менты своё обещание сдержали.
Но пришла бумага из первого места… где я и провёл-то, наверное, минут пятнадцать-двадцать, общаясь с девушками-дружинницами…
До прихода злополучной бумаги, я и вообще-то свято не помнил про это отделение.

Кстати, Березов вернулся тогда к нашим друзьям, просидел ещё пару часов, пока не немного не протрезвел и… добрался до дому без приключений.
Горшков, напротив, где-то среди ночи, осознав себя находящимся в незнакомом месте – кстати, ещё неизвестно кем себя осознав - вылез в коридор и, не умея найти ни выхода, ни туалета, принялся в голос по-волчьи завывать.
Он выл, метаясь по этажам… практически всю ночь - убегал от выскакивающих к нему из комнат людей, затаивался на лестничных пролётах, засыпал у батареи…
На утро его так и нашли - подвывающим у батареи…

Не повезло только мне.

Именно из-за своего отчисления, я пошёл в военкомат и сам напросился в армию. Дело в том, что как-то до этого потерялись все мои документы – в Джамбуле я числился переведённым в Калининград, а в Калининграде – я, вроде как, остался в Джамбуле. Поэтому – коли б не отчислили меня, рисковал я вообще не оказаться в ни армии, ни на флоте… Так бы и доучился до приснопамятного восемьдесят восьмого, когда студентов забирать перестали, а тех кого уже призвали- отпустили.
Приказ об отчислении подписали только шестого мая, под самую сессию, а потому родители о моём позоре ничего не знали – по всем раскладам мне надо было уходить в армию… я и ушёл.


***
Стоим в строю на плацу. Вторые сутки в крепости.
Майор говорит нам какую-то очередную проповедь – под тип того, что если вы не будете сукины вырожденцы выполнять предъявляемых к вам паразитам на теле отечества, требования, то всех вас идиотов сошлют служить на «Змеиную речку», где падлы и сгниёте.
Нас человек двести, если не больше –  практически всем похрену, где находится вышеупомянутая речка. Однако нас больше волнует то, что мы вчера всё-всё-всё выпили – всё, что было с собой, и то, что нам принесли к вечеру друзья и подружки, передав через стену. Что делать сегодня – а кто-то ведь ещё и страдает с похмелья – представляется слабо. Стоим неровной толпой и вслух обсуждаем вырисовывающуюся в перспективе грядущего дня проблему. На майора внимание обращают только те, к кому он непосредственно обращается.
- Фамилия!
- …
Рядом со строем крутится сержант – здоровый, высокий детина с хамским выражением лица и полным отсутствием манер. Сержант уже давно на что-то нарывается, но видно не уверен, с кого ему начать. Хотя, как мне показалось, он уже второй день пристально присматривается ко мне – напомню, я же один такой, в бандане – и к Паше-механику – просто потому, что Паша самый крепкий и дерзкий из нас. Мы не особо переживаем – у нас таких сержантов ещё по десятку на каждого в ближайшее время, может быть, судьбой намеряно. Чего нервы тратить.
Не знаю почему, но сержант сначала прицепился именно к Паше, а не ко мне, подошёл к нему сзади-сбоку,:
- Разговоры!!.. Как фамилия?
Паша, почти не повернув головы, спросил:
- А что ты хочешь?
- Я спрашиваю, как фамилия?!
Паша меня немного удивил, конечно, своей отмороженностью, но… именно следующее его поведение и стало для меня своеобразным эталоном для применения… в условиях жёсткости уставных и особенно неуставных отношений… и часто приносило выигрышные результаты. Потом, правда, вся эта «крутость» отмерла сама собой, частично вышла вместе с потом – но до этого «потом» ещё дожить надо было.
- А ты что, золотой п**ды колпак, что я должен тебе фамилию по первому требованию называть?
Сержант опешил, замычал и попытался схватить Пашу за рукав.
- Руки… - жёстко сказал Паша, после чего повернулся ко мне и добавил с улыбкой, - мыл?..
Сержант рукав отпустил, злобно прошипел что-то и переключился на меня –  это выглядело стрёмно, но не очень чтобы неожиданно – он сделал страшное лицо и спросил:
- А ты, Абрек, чего скалишься? Тоже  чего-то хочешь?
Вот тут я начал входить во вкус военной жизни – высоту планки задал Паша (я его тогда едва знал, но он действительно мировой парень, хоть и мех… тогда поговорка ходила с двойным смыслом: «смех смехом, а п**да кверху - мехам»). Я сказал сержанту, что-то такое, что, мол, у него изо рта воняет, и треба ему сначала трошки зубья свои почистить, прежде чем с приличными хлопчиками за исполнение желаний гутарить.
Пацаны заржали, а Паша добавил, что, мол, «золотая рыбка ты, в натуре…»
- Ну, щщас!  - сказал сержант и побежал к майору.
Майор, наверное, был неплохой человек – шумел-то больше для порядку. Просто, чтобы держать нас в рамках. И к слову сказать, он на свою пресловутую «Змеиную речку» так никого и не отправил…
Из строя, однако, нас вытащил:
- Поступаете в распоряжение старшего сержанта для выполнение хозработ.
(Да, наш сержант был старшим сержантом, но это без разницы для данного повествования).
Если отбросить несущественное, то сержант повёл нас чистить гальюн на плацу. То есть это для нас он был гальюн – а наш сухопутный друг обзывал сие строение «толчком».
- Хоть языками лижите, но чтобы блестел. Ясно? Через час… - и так далее и тому подобное.
Паша, слушая его слова, курил, щурился от  дыма. А до этого мы оба ещё и отлили, под ценные наставления…
Паша сказал:
- Ладно. Лучше за гальюном покурить, чем на плацу торчать. Подождём.
Я согласился.
Сержант начал опять что-то шипеть, чтобы привлечь наше с Пашей внимание. Это ему не без труда, но удалось… 
- Я даю вам час…
Мы затоптали окурки.
- Может, пошли? - предложил я.
- Пошли, - согласился Паша, - воняет…
- Стоять!!
- Пошёл на **й!
- Стоять, Абрек! Я тебе…
Я вернулся:
- Что ты мне, сука волчья? - («ГУГА», да?), -  п**ды хочешь?
И сержант – на голову выше меня ростом, с голосом-не-голосом – рыком льва, сдулся…
А мы просто ушли к своим пацанам, рассыпавшимся по плацу по команде  «вольно, раз-дись!»
Майор даже не взглянул в нашу сторону…
Потом Паша объяснял мне, что пока мы с ним не приняли присягу – ни один генерал или маршал не имеет полного юридического права нам что либо приказывать, а нам, если даже мы и забьём полный болт, ничего не сделают. Тем более, что всех этих людей – военкомов, сержантов, покупателей - вот сейчас мы уедем на флот, и больше никогда в этой жизни скорее всего-то и не увидим…
Другое дело в учебке…
И совсем другое - после присяги.

…а впереди нас ждала бесконечность.


***
В вагоне нас было человек сто.
Почти все были квимовцы. И почти всех я лично знал не менее года.
По какой-то причине опять именно я (в своей бандане) очень не понравился прапорщику, который вёз нас в Северодвинск – был ещё и каплей, но я не понравился именно прапорщику. Тот решил утвердить за мой счёт свой авторитет, попытался заставить убираться в вагоне за всеми нашими пьяницами – кстати, может, как раз из-за того, что у меня единственного был трезвый вид.
Однако был незамедлительно послан… на всё те же три буквы.
…благоразумно отступил и более с глупостями ко мне или к кому другому не приставал.

Мэтр, прозванный так скорее всего за свой рост – два ноль девять – вместе с парой других пацанов познакомились в вагоне с дембелями, ехавшими на родину. Слово за слово – «духи вешайтесь», «а ну-ка скинулись нам на водочку»… один из дембелей был поднят в горизонтальное положение и пробил своей головой стекло в тамбуре…
Нам за это стекло всю дорогу потом пеняли проводники.

Вообще, Мэтра звали Ярослав. За ним ещё числились клички Кит, Слон – но он хороший парень, и, думаю, военный флот научил его если не мудрости, то умению рассчитывать свои силы. Они ведь ни у кого не беспредельные – в учебке он, по обыкновению один, выступил против нескольких «крючков» (курсантов – будущих мичманов, как правило, нашего возраста или чуть старше). Иной раз  его рост позволял ему одерживать верх в столкновениях даже и без драки, но тогда ему почти сразу же сломали нос, нелениво попинали, а после на словах объяснили, что необходимо уважать чужое достоинство, хоть даже ты и выше ростом…
Но он действительно неплохой парень – ни разу после этого он не выказал следов трусости в схватках с теми же крючками, но и никогда не делал вид, будто бы ничего не было… он просто вынес этот урок и сделал для себя выводы.
Кстати, кроме смелости он обладал цепким умом и невероятным дружелюбием.

День в Питере прошёл как последнее свидание со сказкой – ангелы на крышах и милые девушки. Потом опять вокзал и поезд в Северодвинск через Архангельск.
Двое наших сбежали – просто поехали назад в Калининград, типа отстали. Вообще надеялись только на то, что в следующий раз их не отправят уже служить на флот, а определят куда-нибудь хоть в ПВО, что ли… Но нет. Не вышло – через неделю после нас они прибыли в ту же учебку – но только не попали в наш штурманский взвод, а стали турбинистами.

Подъехали к Архангельску… Три часа ночи, а солнце, как днём.  Мы не сразу осознали, но когда осознали – с испугу пить перестали…
Сюрреальная картина – солнце в окна, и ни одного человека, ни одной машины на улицах. Только наш поезд одинёшенек катится…
Все мы впервые оказались на Севере.

***


Рецензии
Мэтра помню,его трудно было не заметить:)
Очень знакомо.Крепость-официально "Астрономический бастион",откуда набирали в "астрономические войска":).Эпизод с двумя отставшими в Питере помню.Возможно мы с Вами ехали в одном поезде на службу в ВМФ?Призыв 1987 г. весна.Учеба в КВИМУ-РТФ 1986-1994

Пресловутого кап.2 Бойко боялся как черт ладана,но близко познакомится не пришлось.После возвращения со срочной в 1989 нач.ОРСО был Пиночет(настоящей фамилии не помню),да и общая атмосфера была уже помягче.

Успехов в творчестве!

Кучинскас Гинтарас   24.04.2015 10:21     Заявить о нарушении
Приветствую, Гинтарас!
рад встрече с однокашником. Точно в одном поезде, значит ехали :)
в 90-м ,когда я приехал в КВИМУ, к пацанам, был очень удивлен мягкостью общей атмосферы - парни жили в кубриках как дома.
А я после службы оказался в ЛВИМУ, в Питере (Макаровка), и очень вам в этом плане завидовал. В Питере ОРСО было посвирепее (почти как квимовское в нашем 1986-м :) ), часто пыталось нас карать, не взирая на сроки службы. :)
Тебе успехов, друг! / я уже, извини, забил :)

Валерий Юдин   20.05.2015 14:42   Заявить о нарушении