Алекса дома - Главы 4 и последняя

Глава четвёртая
1
Погода изменилась. С самого утра небо покрылось акварельными разводами, местами нежными, местами густыми и  тяжёлыми на вид. Было красиво и печально: предчувствие дождя, достаточно сильное для того, чтобы почувствовать через стекло накатывающие волны свежести. Алекса встала и прямо так, в ночнушке, села за пианино. Она ещё даже не совсем проснулась, только помотала головой, приводя волосы сим доисторическим способом в некий порядок, и пальцы заиграли сами. Она играла, ни о чём не думая, только потом в голове понемногу сформировалось убеждение: «Это Филипп Эммануэль Бах». Но больше она не думала, только иногда оборачивалась к окну, чтобы вдохнуть грусть и вдохновиться ею.
    Затем сама по себе полилась другая мелодия, попроще, посовременней, всколыхнулось какое-то воспоминание, связанное с нею, но не всплыло на поверхность и затихло. Мелодия сбилась, сползла куда-то, возникла другая, сыгралась два раза и замолкла. Алекса посидела за фортепиано ещё немного, слушая звучащую тишину, потом зевнула и пошла ставить кофе.
    Пока он вскипал, пока Алекса двигалась в привычном, неизменно приводящем её в хорошее состояние духа утреннем кухонном танце, акварель некрасиво размазалась, и дождь начал накрапывать. Алекса сидела у стола, вдыхала запах горячего кофе, а за окном темнел асфальт, дома, как всегда при дожде, выглядели жалко и убого, зато намокшие деревья стали весомее, солиднее, мудрее и вообще заметнее, так, что легче стало поверить в существование энтов. Во дворе, как всегда, было пустынно, и Алекса никак не могла понять, то ли ей приятно и живительно из-за окружавшего её одиночества и молчания, то ли маленький неживой городок неприятно напоминал ей одновременно новеллы Буццати и виденный когда-то самодельный фильм об Америке, где её друзья заехали в заброшенный город. Казалось, с человечеством явно происходило что-то, не замечаемое ими и не интересующее их.
    Вместе с глотками кофе в пустой душе Алексы начинали пробуждаться образы людей, отрывки воспоминаний, смутные ассоциации – то, ради чего она сюда и приехала. Она закончила завтрак, аккуратно всё за собой убрала – ещё несколько па утреннего танца,- пошла в спальню, оделась. Затем оглядела комнату, ковёр, письменный стол, под стеклом которого когда-то толпились сплошной прослойкой фотографий, книжные полки, почти пустые. Она видела эту комнату той, прежней, с книгами своей юношеской поры на полках, с большими мягкими игрушками на кресле и на диване, с цветами на подоконнике и на полу. Большей частью эти несколько дней Алекса не делала ничего. Она немного читала, слушала музыку, но главным образом бродила по комнатам или сидела в комнате и … Иногда она погружалась в конкретное воспоминание, которое текло в более-менее логичной последовательности и ароматно напоминало отрывок из какого-то полузабытого романа, иногда она чувствовала, как воспоминания толпятся у дверей, требуя быть допущенными в сознание, но ни одно из них не может туда проникнуть из-за ужасной давки. Там, видимо, была настоящая Ходынка, и Алексе становилось немножко страшновато, создавалось не на шутку пугающее впечатление, что можно легко оказаться раздавленной в этой давке, но чаще бывало приятно представить невообразимое количество, мириады воспоминаний, встревоженных и пробуженных её приездом, большинство из которых так и не дождётся своей очереди быть пропущенными в сознание, быть прокрученными в видеозале души, сегодня, эту неделю, никогда, никогда, никогда… Алекса думала о нашем обитании в квартирах, содержащих массу вещей, многими из которых мы не пользуемся, книги, которые мы прочитали один раз в жизни в школе и больше не открывали, компьютерах, где на всякий случай сохраняется всё, а особенно то, к чему никогда не будет возврата. Люди двигались в вещевом измерении, давно перестав осознавать бóльшую часть того, что окружает их, одинокие, в слепоте внутренней пустоты, пока их руки создавали предметы, трогали предметы, использовали предметы, которых было так же много, как звёзд в небе, и о которых мы думали не чаще, чем о звёздах. Да что предметы, если нас слишком мало для собственных воспоминаний. Для собственной жизни.
    Алекса стряхнула свои размышления и вызвала определённое воспоминание. Оно появилось не сразу, проявляясь и фокусируясь. В этой же комнате… Почти на этом месте… Коса воспоминаний вдруг начала очень быстро раскручиваться, движимая некоей скрытой пружиной, да так, что её пряди грозили пройтись по лицу в стремительном порыве как можно быстрее высвободиться.
2
- Здравствуй, Максим. У вас всё хорошо?
- Да, спасибо. Жалко, что ты так и не отведала баклажан.
- Ничего, в следующий раз обязательно. Ты знаешь, у меня к тебе есть одна просьба.
- Я тебя слушаю.
- Ты знаешь номер телефона Дениса?
- Где-то у меня записан, сейчас я посмотрю. Но я, кажется, тебе писал – он женился, живёт на другой квартире…
- Да, я в курсе, поэтому у меня и нет его номера телефона.
- Вот он, есть на чём записать? Диктую…
- Спасибо, Макс. Я тебе перезвоню.
- Буду ждать. Счастливо.
……
- Добрый день. Могу я попросить к телефону Дениса?
- Сейчас он подойдёт.
- Дэник, здравствуй, это я, Алекса. Я тут приехала из Москвы и хотела бы увидеться с тобой.
- … …  Ты думаешь, что ты делаешь?! Откуда ты узнала мой номер?
- Мне его Максим дал… Что-то не так? Извини.
- Так вот, больше мне не звони, понятно? Никогда мне больше не звони!
……
- Максик, это опять я. Извини, я, кажется, подложила тебе свинью.
- Как, уже? Ну, ты даёшь. Ну рассказывай, я жутко заинтригован. Абсолютно не представляю, что за свиней ты разводишь.
- Кроме шуток. Ты понимаешь, я решила позвонить Денису, хотела зайти к нему или пригласить его к себе, в общем, встретиться и поболтать о былых временах, а он повёл себя совершенно ужасно. Сказал, чтобы я ему не звонила, прямо накричал на меня.
- Да-а… Понимаю. Вот как, значит. А я тут при чём?
- Он спросил, где я взяла его номер телефона, а я так опешила, что назвала ему твоё имя. Если он на тебя наедет, это будет полностью моя вина.
- Ах, вот оно что!.. Ясненько. Я думаю, ничего страшного. Спасибо, что предупредила, я буду морально готов. А вообще, не бери в голову, я как-нибудь справлюсь с ситуацией. Он, конечно, фрукт. М-м… Я надеюсь, ты не очень расстроилась?
- Ещё даже не успела. Всё произошло как-то настолько неожиданно, что я ошарашилась и до сих пор неважнецки соображаю. Извини ещё раз.
- Алекса, всё нормально. Выпей глоток вина и включи телевизор, там тебе скажут какую-нибудь гадость, ты и переключишься.
- Спасибо за заботу, Максик. Извини ещё раз.
- Не напрягайся зря. Счастливо
……
- Алло, это ты, Максим?
- Да, я тебя слушаю.
- Слушай, тут мне только что Сашка звонила. Ты что, дал ей мой номер телефона?
- Ну да. А что, ты хочешь сказать, что не надо было?
- Максим, я хочу напомнить тебе, что раздавание моего номера телефона не входит в джентльменский кодекс. Мне очень неприятно осознавать, что ты можешь в любой момент устроить мне такую гадость за моей спиной.
- Какую гадость, Денис, о чём ты говоришь? Разве Алекса – не свой человек?
- При чём здесь свой – не свой?..
- Ничего себе – при чём. Ты что, не хочешь с ней встречаться?
- Ты что, вообще не соображаешь?
- А что?
- Слушай, я должен тебе всё объяснять на пальцах?! А что я скажу Серафиме? Что звонила моя бывшая любовница и хочет со мной поболтать о прошлом?
- А хоть бы и так.
- Ты с ума сошёл. Короче, ты мне устроил кучу неприятностей, я никак не ожидал, что ты настолько не соображаешь, что делаешь. Постарайся соблюдать в отношении меня хотя бы элементарные правила этикета.
- Хорошо, хорошо.
- Ты меня просто подставил. Я даже не знаю, как у тебя язык повернулся. Представь, что кто-нибудь из твоих прошлых пассий звонит к тебе домой и требует тебя к телефону!
- Ну и что?
- Не прикидывайся ослом! В общем, мне из-за тебя предстоит объясняться. Потрудись в следующий раз подумать прежде, чем делать такие вещи.
… …
- Максим?
- Слушаю, слушаю.
- Ты, конечно, уже в курсе, что Алекса приехала?
- Да. Мы посидели с ней на днях.
- Ну, и как ты это «считал»?
- Что-то я тебя не понимаю, Ким. Что я должен был «считать»?
- А-а, ты не допёр. Хорошо, спрашиваю напрямую. Тебе не показалось, что она из-за меня приехала?
- Э-э… Нет. А что…?
- Тут такая сцена была,- улёт. Она приходит ко мне, с водкой, колбасой, тут же Люда сидит, разговариваем, милый такой старорежимный трёп, а потом она начинает мне в брюки лезть, чуть ли не при Люде.
- Да ну!
- Не хило, да? Ну, в тот раз у нас ничего не вышло, обстановочка не способствовала, Луна не в том знаке, сам понимаешь… Но я тут сижу и думаю: наверное, надо мне теперь кое-какие шаги предпринять. Одеть тройку, зайти за цветами, что ли, шампанского купить…
- Не знаю. У меня, честно говоря, такого впечатления не возникло.
- Ладно-ладно, Максик, я тебе потом перезвоню, такую историю расскажу, закачаешься. Мы с ней ещё покувыркаемся.
- Да ну тебя, Ким. Давай лучше бутылочку разопьём. Послушай, я тебе новый летний шедевр сейчас прочитаю…
3
Ночь. Она едет куда-то в автобусе. За окном город, всё тщащийся сбросить с себя ночь своими чрезмерно яркими огнями – как всегда, неудачно. Идёт дождь, и яркие огни постоянно размываются в ставшую совсем уж невесёлой кашу. Дождь почему-то проникает в салон автобуса, видимо, через дырочку в проржавевшей крыше, и постоянно капает Алексе на голову. И вообще она чувствует себя довольно несчастной.
    В автобусе горит яркий свет, и Алексе хорошо видны её попутчики. Тем более что они все ей хорошо знакомы. Это её городские друзья; некоторых она едва помнит; где-то сидят и Максим с Кимом, но с её места ей их не видно. Впрочем, как и всегда во снах, она не смотрит на своих попутчиков, но знает, кто они, и, наверное, легко смогла бы сказать, где кто сидит. Недалеко от неё за ней сидят Денис и Гурам; она не оборачивается, но их лица видит очень хорошо, более того, они стоят у неё перед внутренним взором. Никто из них не заговаривает с ней, не трогается с места, она как бы путешествует одна, и это было бы странно, если бы она задумалась об этом, но она просто едет, и всё. Она едет, и дождь капает на неё.
    Так она – или они – едут какое-то время, выезжают из города, едут по темной загородной местности, честно принимающей ночные условия, и через некоторое время подъезжают к какому-то непонятному туннелю, в который ведут рельсы. То ли они собираются ехать по этим рельсам, поскольку иначе не получается, то ли этот автобус какой-то не такой, либо, в конце концов, не автобус вовсе, а всё время ехал по рельсам -– не понятно, но водитель останавливается, чтобы проверить пути: всё ли с ними в порядке в тоннеле. Обнаруживается нечто вроде дрезины, на которой можно проехать по путям одному человеку, и этот человек тут же объявляется: какой-то молодой парень, вроде тоже ехавший в автобусе, но когда он выходит вперёд и Алекса бросает на него взгляд, оказывается, что он ей совершенно не знаком. Он легко вспрыгивает на дрезину; в свете фар автобуса он кажется светящимся, лучистым. Он подъезжает к развёрстости туннеля, въезжает в него, и вдали от света фар остаётся таким же лучащимся, так что Алексе (и всем ним) хорошо видно, как он лёгким мотыльком скользит по рельсам на своём огромном индустриальном скутере. Огонёк маячит у них перед глазами, удаляясь и уменьшаясь, но не исчезая, и Алекса знает, что скоро они смогут поехать дальше. Ах да, и, кстати, в туннеле дождь наконец перестанет капать на неё.


Глава пятая
1
Утром небо чистое, дождя не ожидается, но, пока солнце не вошло в силу, асфальт остаётся тёмным и влажным, и деревья, и как будто даже дома. Из-за этого, или просто потому, что уход лета неизбежен, день кажется осенним. Небо синее, чем обычно, земля кажется жирнее, и уже упавшие листья отчётливее выделяются на ней. Вчера Алекса изрядно помучалась из-за противного Дениса. Что и говорить, любила. За ночь острота воспоминаний сошла, но томление продолжало преследовать её. Сидеть дома не хотелось ни за что: не поймёшь, то ли нервная траясучка навалилась, то ли надо выйти, чтобы, когда постучат в дверь ненужные воспоминания, дома никого не было. Алекса решила выйти в центр, посидеть в «Холодке», неторопливо пососать пивка. Если уж очень повезёт, разговориться с кем-нибудь приятным. Видеться со знакомыми не хотелось. Совсем. Завтра, может быть.
    Она оделась, не торопясь, продуманно, хотя выбора особого и не было, но ощущение того, что она отправляется завоёвывать мир, она тщательно пестовала, оно наполняло её уверенностью в осмысленности существования. Торопиться не хотелось. Она вышла из дома в тень, домом отбрасываемую; прохлада налетела на неё, мгновенно вытатуировав осенний пэттерн пупырышек на обнажённой коже рук. Здесь осень уже показывала свои коготки, но стоило Алексе выйти из тени на свет, как осень тут же сделалась приятной, ласковой и для не совсем уж молодых людей даже желанной своей умеренностью. Алекса оглядела двор, подошла к кучке опавших листьев у бордюра, тронула их носком босоножка, и в этот миг оказалась выхваченной из существования.
    Прямо отсюда, из этого вороха листьев, разошлись какие-то невидимые лучи, разделившие пространство перед Алексой на то ли коридорчики, то ли каналы, то ли некие временные страты. Внешне абсолютно ничего не изменилось, глаза видели только то, что они должны были видеть, и тем не менее Алекса непреложно знала, что вот здесь начинается разветвление её жизни. Она чувствовала границы этих каналов; она знала, что, стоит ей только сделать что-то донельзя простое, просто ступить в них, что ли, и можно вот так запросто оказаться в каком-то другом времени твоей жизни. Здесь открывался канал в твои школьные годы, она даже почти могла вспомнить день, в который она попадёт; отсюда, левее, тянулись нити из более раннего детства, когда конкретные дни не помнились, зато стоило чуть-чуть напрячься, чтобы хлынула информация о том, какого роста достигала тогда Алекса, что она носила, как проводила время. Где-то правее и соответственно ближе к ней она ощущала присутствие первых московских дней; из того канала доносился какой-то характерный запах (это был не запах, но более точное слово подобрать было нельзя), она чувствовала своё настроение, состояние, энергетику, сильно отличавшиеся от теперешнего её самочувствия. На миг ощущение того, что она может сделать шаг и очутиться в своём прошлом (а было ли это её прошлое – или она, оказавшись в нём и сохранив своё сегодняшнее восприятие, могла переиначить свою жизнь?) было очень острым, намного острее обычных воспоминаний. В отличие от призрачных воспоминаний оно казалось удивительно, обострённо реальным. Алекса не сомневалась, что сейчас она действительно может вернуться в своё прошлое. Эта возможность наполнила её новой энергией, настолько свежей и сильной, что ей показалось, будто ничего подобного она не ощущала никогда в жизни.
    Это была огромная копилка радостей,  одно присутствие рядом с которой начисто вымело из Алексы все чувства, пережитые вчера и, раз уж на то пошло, до вчерашнего дня тоже. Сквозняк настоящего прошлого сдул невидимую паутину огорчений настоящего с души Алексы. Она словно родилась заново.
    Алекса улыбнулась тому, как восприятие уверенно привело её к этому избитому клише. Она задержалась ещё на долю секунды у живительного колодца времени, а затем двинулась дальше. В центр города.