Тварь

Сбылась у дурака мечта жизни: я – доктор, но людей не лечу. С восьми лет чуть ли не жил при матери в детской реанимации, медицину со всей её грязью и кровью любил до самозабвения, а вот больных терпеть не могу. И то сказать – жалуется человек: и то ему мешает, и это у него болит. А стоит расписать лечение, указать путь, как сразу нас нет. Это делать лень, то не хочется, а лекарства ужас какие дорогие… На самом деле людям интереснее болеть, чем быть здоровыми. А как же: и с соседкой нечем поделиться-похвастаться, мол, вот мы какие умирающие и несчастные, и зависти подкормиться нечем, и оправдать свою лень и злобу здоровому человеку труднее, чем убогому. Впрочем, здоровые этими недугами и не страдают. Вот и получается, что болезнь, за исключением детей и острых случаев, человеком заслужена, и ничего врач с ней поделать не может.
Но это досужие умствования, а моя работа вполне практическая. Наше учреждение определяет профпригодность. Если врачу участковой поликлиники приходится иметь дело с больными, то ко мне все приходят здоровыми. А уж я решаю, так это или нет. Разные, конечно, попадаются подарки. И листы из карточек вырывают, и затирают, и подсылают со своими документами друзей-приятелей. Ну и мы тут не лыком шиты. В комиссии одни матёрые профессионалы. За годы на этой должности так научились «на понты высаживать» – следаки удивлялись. А как же: пропустишь эпилептика на высоту, он оттуда с приступом грохнется, всю жизнь пенсию семье платить будешь. А если за руль автобуса или маршрутки сердечник сядет? Как в том анекдоте: «Отец мой умер достойно, с улыбкой на устах от сердечного приступа . Не то, что те тридцать засранцев, которых он вёз в своём автобусе». Однако, бывают клиенты совсем из ряда вон выходящие.
Баба эта была уже в возрасте и перекошена на совесть. Комиссию она пришла проходить водительскую, а машинка не какая-нибудь, а «ауди-100». По карточке – инвалид третьей группы по онкологии околоушной железы. Оперировали её не раз, при одной из операций перерезали лицевой нерв, вот её и перекосило. А не перерезать нерв, так кромсать сонную артерию – иначе не достать метастаз, пустить опухоль в мозги. Ну и без этого баба страшная. Слоновые ноги, коксартроз… Короче, смертный грех. Такому с ходу не подпишешь, надо разобраться досконально. С одной стороны, какой из неё водитель? А с другой, явных противопоказаний нет, инвалидность – тьфу, третья группа. В таких случаях любая подробность роль играет. И где человек жил, и где работал, и как проходили операции, и какие были осложнения, какой уход. Особенно для нас, профпатологов, важно место работы. В принципе, такого рода комиссию можно пройти и в поликлинике по месту жительства. Тем не менее, предприятия, нанимающие работников, предпочитают иметь дело с нами потому что, как справедливо шутит наш хирург, только мы можем на глаз отличить токаря-карусельщика от токаря-револьверщика. Никакого чуда здесь нет, только опыт да внимательный глаз. Как Шерлок Холмс с первого взгляда видел гарпунёра, отставного сержанта флота её Величества или конторского служащего, так и наши врачи могут многое сказать о человеке, стоит ему лишь войти в кабинет. Способность определять профессию стала у нас второй натурой. Иной раз реагируешь раньше, чем успеваешь сообразить, что к чему. На днях обогнал в подземном переходе двух ребят из тех, что проповедуют Бога на западный манер. Уж не знаю, из какой они секты, да и не интересно. Идут себе молодые парни, в чёрных брючках, белых рубашечках с короткими рукавами, при галстуках и с сумочками через плечо. На нагрудных карманах бирочки: старейшина Билл и старейшина Джек. Они меня не трогали, что меня дёрнуло, сам не пойму. Может, достало это самонадеянное и неуместное «старейшина»? Тоже, в общем, не их выдумка, какой-то умник перевёл. Так или иначе, а я ни с того, ни с сего, и спросил:
- Nevy?
- Ми Вас не понимать…
- Мальчики, вы хоть походку смените…- бросил я и пошёл себе дальше.
Похоже, до старейшин всё-таки дошло, что я имел в виду. Когда я обернулся, они безуспешно пытались идти вразнобой свободным шагом. Получалось, прямо скажу, не очень. Я и сам потом думал, почему с ходу определил их принадлежность именно к ВМФ. И только много позже понял: по часам. Они оба носили их на правой руке циферблатом внутрь. Типично для подводников и плавсостава. Вот и здесь, она только вошла, а я уже напрягся.
- Где работали? - спрашиваю.
- В системе УВД.
«Система УВД» понятие широкое, само по себе ещё ничего не означает. А в этом случае означает очень многое. Кроме нашей поликлиники профессиональными комиссия в городе занимается ещё больница водников и поликлиника МВД. Ясно, что моряки и сотрудники внутренних органов предпочитают иметь дело со своими. Их там знают, и даже по выходу на пенсию в спорных случаях там легче договориться. То, что бывший работник «системы УВД» пришла к нам, весьма настораживало. В карточке место работы затёрто и затёрто профессионально, бумагой о бумагу, осталась только профессия - бухгалтер. Опять же интересно, где это в УВД бухгалтер смог заработать столько, чтобы при минимальной пенсии кататься на такой тачке? В общем, отправил я её на врачебно-консультационную комиссию: одна голова хорошо, а три лучше. В комиссии невролог, хирург и терапевт. Собрались втроём, беседуем с этим чудом. Я карточку в руках вращаю, изучаю, а вдруг ещё где какие подтирки. Хирург с терапевтом за жизнь беседуют. Попытались раскрутить её через машину, на какие бабки куплена. Но она упёрлась: мэр подарил за заслуги перед городом. На связи, значит, давит.
- Брехня, - заявил хирург. – Мэр сам на сотке ездит, а ему директор завода подарил. Этот может себе позволить.
Баба в позу, мол, будет на нас жаловаться. Коллеги кивают, жалуйся, давай, а только и сама хороша: карточка – документ и подтирать её деяние уголовно наказуемое. Я в склоке участвовал постольку поскольку, а сам в это время внимательно просматривал бумаги. Место работы нашей посетительницы почему-то оказалось для врачебной комиссии таким принципиальным вопросом, что она пошла на махинации. Следовательно, выяснить, как говорил наш незабвенный политический деятель, «где собака порылась», нужно было во что бы то ни стало. По опыту я знаю, что место работы часто, наряду с фамилией, указывают на бланках анализов, выписках из истории болезни и врачебных заключениях. А тут, как назло, нигде ничего. Только фамилия, инициалы и «инвалид третьей группы». Но кто ищет, тот находит. Вот и мне повезло. Обнаружил в деле выписку с не особенно тщательно вытертым местом записи. При дневном освещении хрен прочтёшь, но, как я уже говорил, в нашей конторке всему научишься. Включил лампу и посветил боковым светом.
- Мужики! - говорю. - Знаете, где она работала? В детском приёмнике-распределителе!
Мужики замерли, а я хоть на рабочем месте и не имею права на такие выходки, выпалил:
- Мало тебя перекосило! Больше надо было.
Баба в крик:
- У нас все профессии почётны, в том числе бухгалтер! Не имеете права!
Я уже взял себя в руки, а коллеги завелись не на шутку. Хирург - тот вообще мастер ***ми кидаться, но и терапевт, уж на что флегматичный мужик, а и у него шерсть встала дыбом. Заявил, что хороший дворник на дороге не валяется, но и на ауди не раскатывает, а комиссию она здесь никогда не пройдёт.
- Коллеги! - вмешался я. – Мы с вами всё-таки доктора. Написать ей «не годна» из-за того, что она на сиротских деньгах прижила себе машину, мы не имеем права. А вот на основании приказов Министерства здравоохранения о противопоказаниях к вождению автотранспортом вполне можем.
Порылись по приказам. Я накопал три противопоказания, хирург по своей специальности ещё пять. Терапевт, как председатель комиссии, вынес заключение. Подписались, шлёпнули печать, вручили в белы руки и отправили на все четыре стороны. Посулив нам громы небесные и прочие несчастья, старуха пошла к своей тачке. А мы сели думать, на кой ей было наше разрешение? Водить самой этот агрегат ей явно не по зубам. Неужели нельзя было записать машину на детей? Баба-то, по всему видно, ушлая. Крутили так и эдак, из чистого любопытства, ни до чего не додумались. Терапевт предложил позвонить знакомому менту, у которого можно было этот вопрос провентилировать. Бывший следователь ушёл на пенсию по ранению и город знал как свои пять пальцев. Слабость имел своеобразную: любил погудеть в медучреждениях. В принципе, понятно: койки кругом, спирт близко, сестрички… В общем, и он нас знал, и мы его. Сказано, сделано! Переключили телефон на селекторную связь и позвонили. Терапевт поздоровался, спросил про жизнь, а когда со вступительной частью было покончено, поинтересовался, знает ли он такую-то.
- Она что, ещё жива?
- Жива, - подтвердил терапевт. – Приходила к нам на комиссию. На свою машину.
С того конца прозвучало сильное выражение, с которым, зная обстоятельства, трудно было не согласиться.
- Ну и что, прошла?
- Нет, конечно. Просто интересно, зачем она сама-то проходила? Разве нельзя было записать машину на детей?
- Нельзя. Дети от неё отказались.
- Как так? – опешили мы.
- Вы что, не знаете этой истории? Пацаны ещё в школе воровали у неё деньги, тайком покупали пряники, печенье, конфеты и приходили «к маме на работу». Пока один тёрся у неё в кабинете и забивал баки, второй раздавал гостинцы детям в приёмнике.
Хирург много лет проработал на дальнем севере, терапевт у нас – ветеран «войн, которых не было», да и я не вчера родился, но в тишине, наступившей после этих слов, слышно было, как потрескивает селектор.
- В городе её хорошо знают, – продолжал невидимый собеседник. - Она живёт одна в четырёхкомнатной квартире, и никак не может получить государственную субсидию: муж нынешней председателя собеса – её бывший воспитанник.
- А чего ж она не оформила себе крутую инвалидность? Группу ей давали онкологи, и дали неглупо: бессрочная третья. И льгот никаких, одни проблемы, и переделать на более высокую и льготную из-за бессрочности не получится.
- Не смогла купить.
- Со всеми своими деньгами?
- Со всеми.
Онкологи среди наших городских докторов слывут самыми безбашенными крохоборами, но как видно, и у них есть совесть. Задела их эта тварь за живое.
- А что у неё за машина? – спросили из селектора. – Небось, новая «копейка»?
Терапевт откашлялся и ответил:
- Ауди – 100.
На этот раз замолчали на том конце. Пауза длилась минуты три. Такое требовалось переварить.
- Ты не ошибся?
- Нет, сам видел.
Телефон снова помолчал.
- Старая, небось?
- Девяносто четвёртого года выпуска.
- Значит, через таможню шла как новая… Пора её пристрелить. Нужно сказать, кому следует.
- Нет! – Возмутился я. – Это ей слишком дёшево обойдётся. Пусть живёт!
- Правильно, - согласился хирург. – Операций у неё было несколько, и ещё будут. Околоушная железа такая: стоит только маленький узелок пропустить, и всё сначала. А пулю жалко. Слишком для неё достойная смерть.
Мы помолчали. Вдруг селектор заговорил бодрым голосом.
- Помните Михалыча и его привычку?
Мы подтвердили. Михалычу принадлежала в городе сеть магазинов стройматериалов. За ним водилась странность, проявлявшаяся лишь тогда, когда он в зюзю надирался. Представьте: приходит конкретный мужик в дорогой кабак, достойно с друзьями ужинает. Жульенчики, икорочка, коньячок рекой – всё путём. А потом начинается: берёт аккуратно из вазочки хлеб, перекладывает на пустую тарелку, бережно ссыпает в ладонь крошки и отправляет в рот. Потом переходит к следующей порции. И так все хлебницы, какие есть в ресторане и до каких сможет дотянуться.
- Знаете, откуда это у него пошло?
- Он говорил, из детдома.
- Нет, из приёмника. Это нашей приятельницы воспитанник. С тех пор и пошёл этот бзик. Как только расслабится, начинает крошки таскать. Я ему скажу. Он мужик умный, что-нибудь придумает.
- Я бы на его месте обошёл весь её дом, рассказал, кто она, и забашлял всем соседям, чтобы дел с ней не имели, и даже не разговаривали! – добавил от себя хирург.
На том мы с бывшим следователем и простились.
Не знаю, что будет дальше. Расскажут ли Михалычу о его бывшей попечительнице? Пойдёт ли он по квартирам и станет ли платить соседям за остракизм? Сам я не вижу в этом большого смысла, но не я собираю по тарелкам каждую осыпавшуюся крошку, не мне и судить. Я, пожалуй, фаталист, и верю в справедливость. Бог не фраер, и, как сказал хирург, околоушная опухоль коварна. Да и кирпичи с неба иной раз падают на нужную голову. Хотя нет, тут и кирпича жалко. Кирпичу тоже хочется, чтобы человек был хороший.
Все профессии почётны. Если есть работа, кто-то должен её делать, хорошо ли, плохо ли, с огоньком или через пень-колоду. Но есть в человеческом обществе особые должности. Там работают или святые, или такие вот твари. Так получилось, что я знаком с нынешней заведующей детского распределителя. Это моя бывшая участковый педиатр. Каждый раз, когда она приходит к нам в поликлинику, она пытается проскользнуть мимо меня, но ей это ещё ни разу не удалось, ведь с меня начинается комиссия. Я усаживаю её в кабинете, беру её документы и иду по коллегам. Все, от врачей до рентген-лаборантов, без лишних слов ставят свои подписи. Она смущённо благодарит, потому что не привыкла просить для себя. У неё нет четырёхкомнатной квартиры и крутой тачки. У неё сеть морщин, усталые руки и ясные глаза. Её дети не стыдятся своей матери, хоть и забывают порой ей позвонить. И она святая.