Шесть мелочей

   Четверг. Полусонная усталость. Ноги подкашиваются, голова идет кругом. Мне противно снова пытаться что-то объяснить и доказать. Куда деть недосказанные слова? Я не знаю, нужны ли ей вообще слова. Её пылающая натура, кипящая при любом запахе любви, требует чего-то большего и значимого. К чему слова? Они ничего не решают, они не сумеют рассказать о моём бесправном равнодушии к ней.
   Мы уже полчаса молчим. Не роняя ни слова, никчемно прижавшись друг к другу, каждый сам по себе размышляет. Ну не прелесть ли она? Да и зачем мешать человеку думать?
   Я почти с интересом заглядываю в её русые глаза и открыто, без робости и других недоразумений любуюсь нежными, молочными складками век, её превосходными живыми ресницами, они чуть вздрагивают, когда я касаюсь их взглядом. До чего же я люблю её глаза! Господи, в самые отвратительные моменты моей жизни я готов часами вспоминать её глаза. Когда она злится, они становятся шире, а затем с каждой минутой округляются все больше и больше. От злости или агрессии цвет плавно переливается в ядовито-зеленый, отчего я начинаю любить её ещё сильнее. Самые длинные ресницы, какие я только видел в жизни, нервно отмеряют длину её вздоха. Когда злость закипает в ней настолько, что невозможно удержать, но по-прежнему хочет позлиться, у неё начинает дергаться правое веко, а затем по клеточкам Женька покрывается пунцовым смущением.
   Здорово! Я уже с полчаса рассуждаю о её глазах… в полном одиночестве. А мы по-прежнему молчим. Она все так же утвердительно складывает ромбики из цветков на обоях. Я даже знаю, чем это все закончится: она вспыхнет, рассерженно стрельнёт глазами по моим губам, а потом попробует быстро все исправить, сделав вид, будто ничего не произошло. Почти до мелочей, до царапинок на шее и чуть видных усиков, я знаю её всю (я могу с полной уверенностью это сказать). Это так приятно осознавать, что ещё через полчаса я сам себе докажу, что люблю её. И так будет всегда.
   Она, согнувшись вдвое, примостилась на моих ногах и по-хозяйски обняла мой живот. Её волосы изрядно меня щекочут, но я пока стараюсь не раздражаться по мелочам. А если я ей скажу, что мне неудобно, она снова обидится и уйдет в другую комнату. Как ребенок, ей-богу!
   Кстати сказать (а может быть, совсем некстати), я ужасно люблю её руки. Особенно мне нравятся её неровные ногти и сетка меленьких морщинок, покрывающих её ладошки. До чего у неё маленькие руки! Когда я прикладываю свою ладонь, её кончики пальцев едва достают до середины моих. Здорово! Здорово быть в чем-то лучше неё.
    Странно я её люблю. Впрочем, до подробностей так приятно разглядывать, что я никак не могу отказать себе в этом удовольствии. Слегка пересыпаю её волосы с рыжеватым оттенком, я точно знаю, что ей это ужасно нравится.
   
   Суббота. Без остановок пьём чай. Нет времени на размышления, все что-то спорим.
- Из тебя получится первоклассный индеец, - говорит Женька прелестным грудным голоском, ставя мне точку над переносицей пальцем, вымазанным в варенье из крыжовника. Она визжит от восторга, когда я густо разукрашиваю её лицо сиропом. От сладкого кожа чуть морщится, по её щекам уже стекают медовые капли, слава Богу, что не слезы – я не любитель мокрых сцен. Довольно и радостно улыбаясь и озорно поглядывая на меня смеющимися глазами, она ждет, что я предприму дальше.
- Ну… что мне теперь делать? – заискивающе поглядывает на меня. Я усмехаюсь, а потом медленно, лениво, словно кошка, начинаю вылизывать её сладкое лицо. Боже, как это приятно!
   Женька из тех людей, из тех маленьких людей, которым слишком приятна жизнь. Её готовность ни в чем мне не прекословить и ловить мои желания на лету иногда меня просто убивает. Моя любимая её особенность в том, что она всегда готова меня целовать.
   Она так, видимо, меня любит, что боится хоть в чем-нибудь ошибиться, поэтому и постоянно извиняется. Стоит ей задеть мои волосы, когда расчесывает их, или наступить мне на ногу, так сразу же со всех сторон сыплется: «прости», «извини» и всё в том же духе. Надоело.
    Порой мне кажется, что я уже почти готов бросить её. Я три ночи подряд придумывал, как ей все сказать. Спокойным, жестоким  голосом я заявлю, что больше не хочу её видеть, что больше не могу её терпеть и что вообще-то она мне давно надоела. Представляю, как тогда Женька будет беситься, а потом и плакать. А это так отвратительно выглядит! Она покроется красным, и только на щеках останутся два обморочно белых пятнышка. Хотя… слезы идут её глазам, они становятся всё более выразительными. Вдоволь наплакавшись, она начнет обвинять меня в жестокости и безрассудстве, назовет меня чудовищем и кем-нибудь в этом роде, короче говоря, выльет на меня всю её жалкую злость, будут сыпаться проклятья и ругательства из её таких ласковых губ. Задрожит подбородок. Ко всему прочему я добавлю, что она ещё ребенок и не знает, чего хочет. Здорово! Этого она точно не выдержит и, попытавшись сдержать себя в руках, отпустит ещё парочку ругательств и вылетит навсегда из моей квартиры. А я буду хладнокровно смотреть ей прямо в глаза равнодушным и тупым взглядом. Наверное, это будет весьма забавная сцена, если, конечно, у меня хватит смелости всё высказать ей до конца, если хватит…
   А пока… пока что я обнимаю её незрелое тело и дышу её запахом.
   Ненавижу эти духи! Тем более что Женька душит ими исключительно волосы. Что за дурацкая привычка, ведь я столько раз говорил ей, что меня это раздражает, опять она не слушает меня.
   На самом деле, я люблю, как она пахнет ночью. В темноте струится нежный, родной запах. Он немного отдает молоком и уксусом, чуть примешивается сюда же привкус лимона. Я схожу с ума от этого запаха. Однажды ночью я долго не мог уснуть… я около часа смотрел на её равномерно поднимающуюся и опускающуюся грудь и наслаждался её запахом. Может быть, в этом-то и есть моё счастье.

    Понедельник. Я зол и раздражен. Мне невероятно скучно и совершенно нечем заняться. Наверное, однажды я умру от скуки и безделья.
    Женька не пришла. Уже полдесятого - я в полном одиночестве. Потягиваю пиво из бокала, разглядываю её фотографию. А она неплохо здесь получилась, и хорошо, что Женька здесь не улыбается. Улыбка ей не идет. Зато меня ужасно веселит  выражение лица, когда она, сдвинув брови, задумается над чем-нибудь  серьёзным. Это очень смешно – ужасно смешон её взгляд, когда она пытается казаться взрослой.
    Понедельник. Последняя неделя августа. Мне скучно. Я не люблю пить в одиночестве, а она никогда не пьёт со мной вместе. Женька лишь стоит рядом и смотрит со злостью, как я вливаю в себя алкоголь. Однажды я спросил у неё, почему она никогда не пьет со мной, она ответила, что не любит, когда её видят пьющей.
   И все-таки приятно остаться одному. Так тепло пьется пиво…

    Среда. Женька всегда пытается меня удивлять. Она каждый раз придумывает что-нибудь новое, видимо, хочет мне не надоесть. Посмотрим, сколько я выдержу.
    Сегодня она принесла мне букет жасмина. Мне противен этот ужасный настырный запах, этот въедливый аромат. Я люблю шиповник и ландыши. Но я все-таки улыбнулся, едва коснувшись губами её щеки. Она даже вздрогнула от удовольствия. Ну что мне, право,  жалко, вот так, незаметно, повышать адреналин в её крови…
   Она выспрашивает всё про мои прошлые увлечения. Ей-богу, мазохистка! Ну для чего, скажите на милость, для чего ей знать, кому и как я признавался ей в любви, где и с кем встречался, через сколько и с кем расстался… не понимаю я, зачем ей это все нужно. Явно не любопытство, но как тогда она с искренним интересом мучила меня вопросами около получаса? Да не все ли равно… не буду забивать себе голову, а то она у меня и так кружится. Черт возьми, почему  же у меня уже третий день кружится голова? Никак не могу понять.
    Сегодня я даже соскучился по ней. И было так уютно подержать её в объятьях, так чутко ощущать живое тепло… много ли человеку для счастья надо?
     Завтра, наверное, опять поссоримся. Я не знаю, наверняка, но предполагаю. Надо найти кого-нибудь из друзей на случай, если она завтра не придет. Не вечно же мне пить в одиночестве. Я даже могу поспорить, что она опять найдет что-нибудь обидное для себя в моих словах. И какая ей охота постоянно принижать себя? Не понимаю. Ей, видимо, доставляет дикую радость ждать, что я буду опровергать ей заниженную самооценку. М-да, чувствую, она так этого и не услышит. 
   
     Четверг. Снова четверг. Последние летние дни отдают брусникой и запоздалым солнцем. И никакой жалости к нему, к этому ужасному лету. И зачем только я встретил её? Впрочем, в этом нет ничего удивительного, видимо, каждая девушка, которая видит меня впервые, загорается страстью и пытается привлечь моё внимание. И как же мне надоели все эти Тани, Нади, Ани, Веры…  сколько же можно отказывать им в любви? Они загораются страстью, только она быстро тухнет… месяца через три. Действительно, я не могу выдержать одну и ту же любовь больше трех месяцев. Странная особенность. Хотя я никогда сам не пытаюсь сделать первый шаг. Да и какой от этого прок? Ведь их и так много, а мне ни к чему себя терять.
      Это все даже неважно. Мне сейчас так тепло… я лежу около двух часов на траве, греюсь под поздним солнцем. Женька жмется ко мне, её трясет от холода. Сейчас она натянет мой свитер и, может быть, даже уснет. Я лежу на её согнутых коленях и рисую. Ей нравится смотреть, как я заполняю ерундовыми рисунками пространство белого листа (у меня неплохая фантазия), впрочем, и меня забавляет это нехитрое занятие. Женька смотрит на меня в течение пятнадцати минут, не отвлекаясь ни на назойливых мошек, ни на холод.  Наконец, она отворачивается от меня и начинает звонко жевать помидор, закусывая его хлебом. И тут я замечаю – у неё необыкновенно тонкая и прозрачная шея.
- Пора идти на станцию, - замечает она, и сколько нежности в её взгляде! Меня это даже трогает.
      Не спеша, мы идем обратно. В лесу необыкновенно чистый воздух… но я не люблю собирать грибы, да и вообще гулять по лесу: я плохо вижу. Тем более что мне приходится каждые пятьдесят метров останавливаться, звать Женьку и ждать, пока она догонит меня. Она собирает бруснику и чернику и разноцветными пригоршнями приносит их мне. То пропадет за деревьями, то выбежит  из леса. В общем, у меня уже рябит в глазах. Мало ей того, что я устал и хочу скорее приехать домой, так она весело подходит ко мне и тянется к губам. Несмотря на свою раздраженность, я подчиняюсь её желанию. Наверное, я никогда не забуду этого поцелуя… с привкусом брусники… и так божественно пахнет еловыми ветками, и небо цвета индиго.
     Ещё долго не хочется открывать глаза, чувствуя её неровное, родное дыхание, её теплые руки, обнимающие мое лицо так трогательно. У меня даже ноги подкашиваются. Чисто вдыхать её нежный вкус. И я забываю  всю свою злость на Женьку, забываю её надоедливость, и меня не заботит то, что слишком большая возможность опоздать на поезд, но мне уже все равно…

     Пятница. Травлю организм алкоголем. Запершись в комнате от всех человеческих глаз, я пью портвейн… без удовольствия, а скорее – так надо: я хочу жутко напиться вдрызг. Господи, я не выдержу этого, – моя голова ужасно кружится, меня качает, хотя я ещё и не пьян. Дрожат руки. Я сильно и слишком устал. И что же мне теперь делать?
    Я никогда не считал её умной, а теперь никакого другого слова мне не подобрать. Да я даже не уважал её никогда. Женька меня изрядно удивила. Хочется осыпать её проклятьями, ругаться последними мерзкими словами, но мне не удается, а точнее сказать – язык не поворачивается. Силы хватает только на то, чтобы напиться. Я хочу её забыть, хочу забыть сегодня, завтра она опять придет мне на ум, - не хочу. Нужно, чтобы её больше не было в моих мыслях… нужно.
    Никак не могу собраться с мыслями… в общем, она пришла и совершенно спокойно сказала мне, мило улыбаясь, что больше не хочет меня видеть, что больше не намерена терпеть мою ленивую натуру и что надеется меня больше никогда не встретить. Хорошенький конец, нечего сказать. Я даже растерялся… я не смог ей ничего ответить. Я попытался сделать вид, что меня это ничуть не огорчает. А Женька смеялась, смеялась мне в лицо!
     Женька смеялась всем своим видом, каждой крохотной частицей своего тела. Она издевалась надо мной этими словами! Я пытался заметить какую-нибудь мелочь,  что-нибудь знакомое в ней, но я ничего не смог найти. Она изменилась, Женька стала чужой, уже не было ничего детского и наивного в её взгляде, не было надоедливой мне, безоглядной любви. Всё это куда-то исчезло. Наверное, она просто  повзрослела, выросла.
     В прихожей ещё кружит её запах, - родной запах её тела. Нужно забыть её сегодня, сегодня ночью, нужно…