Словно эхо

На поминках не было слёз. Не от бессердечия – от молодости. Было всем собравшимся лет по двадцать пять – тридцать, и лишь вдове – тридцать два. Да и отмечали уже годовщину – ровно год со дня смерти. Первый шок потери (двадцать девять лет, несчастный случай) миновал. Боль понемногу притупилась.
– Блины попробуй. Рыба вон… Нанесли не знаю сколько всего.
Стол был накрыт добротно. Вдова встречала и угощала, успевая между делом то переодеть испачкавшегося сынишку, то послать старшую дочь в магазин. Была она смугла и ясноглаза, держалась степенно, на вопросы отвечала негромко и спокойно.
– Это Славик там на фотографии? Слушай, не похож нисколько! В клетчатом пиджаке…
– Пиджак чужой. Да ему тут всего-то двадцать два.
– Я и смотрю… В жизни бы он такой не надел.
Говорили о покойном запросто, без надрыва, разве что чуть тише звучали голоса. Словно вышел человек на минутку и вот-вот вернётся – неловко обсуждать его за спиной.
– Сколько ж вы прожили, Люсь?
– Одиннадцать.
– Из них десять в коммуналке – точно? Помню этот ваш диван…
– Люся, а тот шофёр – было ему что-нибудь?
– Да что могло быть. Кто что докажет? Приходил два раза, деньги приносил, яблоки… Клянёися, что не виноват – Славка сам выскочил. Они ж все клянутся!
Помянув покойного, переключались на своё. Многие не виделись два-три года. Тот сменил работу; эта съездила за границу; другая ждала ребёнка.
– Твоя, что ли, бээмвуха? Ну, ты на понтах!
– Шефа… Так как, Людмила, – поговорить насчёт тебя? У нас самая раскрутка!
– Подумать надо… Тут своя раскрутка…
Постепенно всё громче и бойчее становился разговор, и кто-то, забывшись, уже рассказывал анекдот, а кто-то деловито отправлялся смотреть вторую комнату: «Я ж у вас с коммунальных времён не бывал!» И поближе к хозяйке подсаживался паренёк с нежным румянцем на щеках, и словно вспыхивали в ответ розы на её чёрном платье. Ничто, в общем, не скрывалось; об   ЭТОМ   тоже говорили спокойно.
Уже приезжали, Людка рассказывала,  ЕГО  родители. Говорили с ней.
– И что?
– Да что. Уговаривали отложить на полгода. А она сказала – ни на чём, мол, не настаиваю.
Щуплый старичок застрял в дверях, глядя на хозяйку снизу вверх блестящими не то от чувствительности, не то от выпитого глазами:
– Опять народу полно! И мировые проблемы! Вот сколько помню – вечно у вас мировые проблемы! То альпинисты эти с гитарой сидят, то Серёга наш, балбес, то художницы какие-то голые – и всё спорят! А о чём? В дверь глянешь – бутылки даже нет, один чайник на столе. Славка в углу что-то печатает, ты туда-сюда с Шуркой на руках… Ты мне скажи, Люсенька, – чего им всем от вас надо было? Чего они у вас забыли?
– По-всякому, дядь Петь, – ровным голосом отвечает вдова, протирая бокал. – Кому совет. Кого на работе сократили. Серёга ваш стихи писал. Кому просто в компании посидеть… Славка, у кого где болит, чувствовал.
– Ну, ну… А ты, Людмила, молодцом! Так и держись. Детки подрастут. Молодая ещё. Крест на себе не ставь.
– Угу… Только бывает, сожмёт вот тут – и ни с места.
Рука её поднимается к горлу. Бокал, попав в поток закатных лучей, вдруг радужно вспыхивает.
Дедок молча пожимает хозяйке локоть и выходит.
Прощаемся и мы с Веркой.
По лестнице спускаемся осторожно: Верка на восьмом месяце. Я поддерживаю её под руку. Но, выйдя из подъезда, всё же пугаюсь:
– Тебе плохо?!
– Гадина! – неожиданно шипит Верка. – Подругу видела эту, с зубами? Представляешь, я с Шуриком в ту комнату пошла – хомячка хотел показать – так она следом притащилась, стала и смотрит: как бы я чего не стянула! Я тебе клянусь! Лошадь. Она меня давно бесила… Жила у них по месяцам! Член семьи!
– Да не волнуйся ты, тебе ж вредно! И какое тебе до неё…
– И ничего не уютно у них было! Придёшь – всё бросят, сядут и рассматривают тебя, как насекомое! Особенно Славка, глазищами своими…Вопросы всякие идиотские, выводы тут же, не отходя от кассы: то я трусливая, в разведку со мной не пойдёшь, то – детей не заводим из скупости… Про Мишу, знаешь, что выдали? Крутой, говорят, мужик, жить будешь как за каменной стеной; вот, правда, душа там и не ночевала… Представляешь? Поздравили, называется!
– Да успокойся… Славки нет уже, чего ты заводишься? Примерная, примерная ты супруга, успокойся! Они просто – что подумали, то и выдали… И про себя так же…
– Вот именно –про себя так же! Тебе сказать, что мне раз Славка выдал? Когда меня Люська только привела?
Верка останавливается и, вытаращив глаза, переходит на шёпот:
– У меня платье было в стиле барокко, сиреневое с пелериной, помнишь? И он так смотрел весь вечер! А когда провожали, вдруг говорит: «Если ты не будешь к нам приходить… мы умрём!» И так сказал… То есть он при Людке не мог же сказать – «Я   УМРУ» – ты понимаешь? Он… знал как будто?!
– Что он знал?.. А-а, понятно! И ты, значит, видя такое дело, и не ходила? И он, думаешь, поэтому погиб?
Верка пожимает плечами. В круглых глазах её застыл суеверный ужас и… детский восторг. И это так не вяжется с её фигуркой с аккуратным животиком, со скуластой мордочкой в коричневых пятнах, что я, прыснув, спешу успокоить:
– Не мучайся! Люська точно сказала: ТАМ он был нужен, вот и взяли. Сама подумай: не кого-нибудь – Славку же выбрали! Так что лично ты ни при чём… Ну, может, не совсем, – запоздало спохватываюсь я, заметив её дрожащие губы. Но она уже всхлипывает и, комкая платочек, бормочет:
– Я почему так… Просто Миша мой стиль не воспринимает. Говорит, в моих моделях только сачки для бабочек рекламировать! На свадьбу мне готовое из Эмиратов привёз, потом в «секонд» сдали… А Славка сам хотел по моему эскизу пиджак сшить, с асимметричной застёжкой, Люська не дала! И после выставки в училище сказал: «Большому кораблю – большое плаванье!» Так и сказал, мне Люська сама передавала!
– Ну, раз сказал – значит, так и будет! Славка зря не базарил.
Верка улыбается сквозь слёзы, откинув волосы. И на мгновение её причуда словно обретает какой-то смысл… Но улыбка тут же превращается в гримасу, и она опять шипит:
– Вампир она, вот кто! Всё из него высосала – и любовь, и семью, и все силы, и всё мало ей было…
Я с грустным удивлением разглядываю Верку: никогда не видела у неё такого выражения!
«Стареем, – вдруг впервые приходит в голову. – Господи, жизнь-то проходит!.. Славка, Славка! Как же так?!»