Серая мышь

  Серая мышь мечется между стенками тоннеля, по которому вот-вот пройдет поезд, сверкающий огнями, синий, куда-то опаздывающий.
  Серая мышь чувствует что-то, пытается спрятаться, убежать. Мышиный цвет грязной поверхности… Прячется у рельс, глупая.
  Прилетает поезд. Мне страшно за мышь, синий, сверкающий, он закрыл собой маленькое пепельное тельце… Но я лезу в вагон, сажусь и чувствую усталость. Наверно, погибла…

  Озверевшие люди, животные с человеческими глазами, небо, затоптанное ногами, асфальт над головой. Не живем, только кричим, воюем, убиваем. Мировая война никогда не закончится.

  Я хотела бы написать, что жизнь без тебя ничего не значит, но это так банально… Почему же я это чувствую? Это тянется и тянется – так долго!.. И я увязаю в твоих глазах, волосах (коричневый крем, горький и незнакомый вкус), в твоих ужимках, мягком липком голосе… И я молчу о главном. Ты слишком полон, чтобы впустить кого-то еще – серую мышь, которая мечется между стенками тоннеля и не знает, может, догадывается, что сейчас пройдет поезд и все исчезнет. А ты останешься: весь-весь коричневый и чужой.
И все-таки жизнь без тебя ничего не значит.

  Ты умеешь жить?
  Холодный белый вечер (везде снег, на одежде, ресницах, деревьях, прохожих), замерзшая асфальтовая дорожка перед глазами – я больше не люблю смотреть в человеческие лица. Добраться бы до дома – уютно, тепло, кошки, книжки…
Машинально переставляла ноги, путаясь в пальто, поправляла шарф, а все вокруг было белым (все серое, грязное по-прежнему есть, просто оно под этим белым пухом).
  Я думала об институте (неужели ты думаешь, что твои мысли кому-нибудь нужны?), о деньгах, которых нет, о работе (я деталь, очень важная деталь, и меня берегут – не дай бог, сломаюсь и не смогу работать), но только не о тебе. Если я буду думать о тебе, я потеряю привычную пустоту и мне опять захочется быть счастливой, а я слишком взрослая, чтобы жить иллюзиями.
  Горела урна. Ярко-желтая и ярко-голубая (Украина, золотистый пахучий Киев), а в ней полыхал огонь, высокий, яркий, наглый, как мой котенок, как ты, он жадно жрал ледяной воздух и был слишком рыжим и чужим в этой белой картинке (белая дорожка, белое крыльцо магазина, белое небо, белая собака – кажется, замерзла, бедняжка).
  И я все думала, умеешь ли ты жить?

  Пришел троллейбус, меня втиснули между пьяным мужчинкой и сварливой тушей, занимавшей весь проход (надеюсь, я умру раньше, чем стану замужней бабой, помешанной на сумках с продуктами и «чтобы все дети были сыты, а этот урод приносил зарплату…»).

  Я серая мышь, я попала под поезд – но ведь я не знала, что эти дома – тоннель, а высокое небо (я видела его раз или два) – потолок метрополитена.
  Стало так светло – это не ты, это фары поезда, но я подумала о тебе, опять потеряла равновесие. Это было уже неважно, потому что пришел поезд – он был синим, а я хотела, чтобы он был коричневым.

  Мне холодно и больно, и поезд синий, а не коричневый.

  Ты провожаешь меня до двери, я захожу в офис, а потом снова выхожу в коридор, чтобы успеть увидеть, как ты уходишь.

  День заканчивается, я падаю на сиденье в метро и думаю о тебе (я ведь запретила себе, зачем же опять?..), а еще о мировой войне и о том, что мы все мертворожденные, о том, что меня не воспринимают всерьез, что мне не нравится быть красивой девушкой, я хочу быть всего лишь человеком, о том, что снова кончились деньги и если бы не ты… Стоп.
  Я устала и хочу спать, но опять усну не раньше двух.
  Кажется, мыши – ночные зверьки.

  Но ведь никуда не деться от работы, учебы и синего поезда.

6.12.2002