Глаза ребенка

Подполковник Смирнов стоял и решался. Ему надо было срочно позвонить. Но этого делать не стоило. Долг солдата с одной стороны, семья – с другой.
В окрестностях части гуляла банда. Дикая и безжалостная. Состояла она то ли из четырех, то ли из пяти человек. Даже это точно не было известно. Выжившие мало что могли сказать. Да и выживших было немного. Банда грабила и убивала. Без особого смысла и с особой жестокостью. Где она раздобыла свои первые стволы, никто не знал. Потом оружие банда брала с боя. Если можно назвать боем расстрел милиционеров.
Несколько десятков трупов за неделю. Несколько непонятных провалов. Убитые милиционеры, убитые люди. Те, кто не успел убежать. Огромные силы, стянутые в район. В его части все, наверное, стоят на ушах. И только он в отпуске, отдыхает на даче. Участник двух войн, обладатель бесценного боевого опыта.
Прислать за ним УАЗик – дело несложное. Раз его нет, можно успокаивать себя мыслью, что подполковник в данный момент не нужен. Вот только Смирнов знал, что это не так. Нужен. Но первый отпуск за три года. У комбрига не поднялась рука. Надеялся, что подполковник объявится сам.
Антон Петрович собирался это сделать после первого же известия. Но резко воспротивилась жена. Смирнов ее понимал. Мысль о том, что ее Антошку, без единой царапины прошедшего две войны, может убить какой-то подонок в паре километров от дома, приводила супругу в ужас.
Подполковник сдался. Понадеялся, что с бандой будет покончено за пару дней. Прошла неделя.
Вчера рыбачили. Всю ночь. Утром жена и дети свалились как убитые. А Антону Петровичу не спалось. Он решился. Сходить на станцию, позвонить. Попросить, чтобы прислали машину.
На площади возле станции уже кипела жизнь. Продавцы, зевая, выкладывали товар. Почта открылась. Стояла патрульная машина, топтались четверо. Нет, не милиционеров. ОМОН. Хоть и далеко, но и сюда банда добраться может. Вот и прислали. Береженого Бог бережет.
Звонить или не звонить? Желая оттянуть момент, Антон Петрович потянулся за сигаретами. Забыл. На даче, на столе. Ничего. Углядев открытый ларек, подполковник двинулся к нему. И тут заметил мальчишку. Точнее, его глаза.
Детей на площади хватало. Пришедших с родителями и желающих заработать на мороженое. Просто болтающихся без дела и помогающих продавцам. У всех были обычные глаза. Счастливые или не очень. Но обычные. А у этого…
Страшные глаза. Затравленные, злые, жестокие. Антон Петрович только один раз видел такие.
Дети войны, маленькие обитатели разоренных городов и сел. Познавшие боль и смерть. Как хотелось сказать им, что не все так плохо, что есть места, где тихо, где можно играть и не бояться. Смирнов скормил им не один килограмм конфет. Одни хватали гостинец и убегали. Другие ходили за ним, прося еще. И был один мальчик.
Протягивая тогда конфету, Антон Петрович поймал его взгляд. Такой же взгляд. И понял, что что-то произойдет. А пацан уже вытягивал пистолет. Медленно и неумело. Будь на его месте взрослый, подполковник, тогда еще капитан, застрелил бы его уже не один раз. Тут не мог. Вспоминал почему-то своего сына. И не мог.
Выручил сержант Бобков, детей не имевший и потому воспоминаниями не мучившийся. Мальчик упал на землю, а Бобков посмотрел на капитана и покрутил пальцем у виска.
Потом, когда Смирнов объяснил ему, сержант ответил просто:
-- Да разве то ребенок? Дети злыми не бывают.
Женился ли Бобков? Неизвестно. У подполковника уже трое.
“Наверное, Бобков, бывают, -- подумал Антон Петрович. – Может, родители – алкоголики?”
Непохоже. Парень одет прилично. Джинсы, яркие кроссовки, дутая куртка. Странно, сейчас же лето. Жарко ведь в ней.
Смирнов покупал сигареты, когда подъехал “Мерседес”. Из него вышли четверо. ОМОНовцы напряглись. Антон Петрович тоже. Кое-что беспокоило. На всех четверых были дутые куртки. Такие же, как…
А потом грохнул взрыв.
Привычка сработала. Подполковник упал там, где стоял. Огляделся. Рядом с исковерканной машиной лежали четыре трупа. Мальчик медленно и неумело вытягивал из-под куртки автомат.
Постреляв на площади, бандиты разбежались продолжать развлечение. Один подбежал к ларьку, рявкнул на истошно орущую продавщицу, вбил новый рожок, передернул затвор и принялся выцеливать разбегающихся прохожих. На Смирнова он не обратил внимания. Раз не бежит, значит мертв. Свою ошибку парень не успел понять. Подполковник сломал ему шею.
Появление мужика с автоматом сначала не восприняли всерьез. Один из бандитов начал картинно разворачиваться, чтобы расстрелять нахала. На него хватило одного выстрела. Другой, сообразив, что все не так просто, бросился к машине. Антон Петрович не стал играть в боевик. Парень не сделал и трех шагов.
Последний то ли успел послужить, то ли попал на пару уроков НВП. Он нырнул за прилавки и принялся отстреливаться. Смирнова это не беспокоило. В поединке умеющего убивать с умеющим воевать выигрывает, как правило, последний. Подполковник лег и пополз, надеясь на трезвый расчет и шестое чувство.
Шестое чувство не подвело. Что-то вдруг заставило Смирнова перевернуться. Не зря. На Антона Петровича смотрели детские глаза. Затравленные, злые, жестокие. И черный зрачок ствола.
“Разве это ребенок? – пронеслось у подполковника в голове. – Кто бы ни был виноват, но это уже не ребенок.”
А палец тем временем жал на спусковой крючок.