Случайная нота

Алле Ивановне Катаевой

– По-моему, сюда, – неуверенно сказала Настя, останавливаясь и вглядываясь в проход между домами.
– Не дальше? – усомнился Валерий.
Она ещё раз огляделась, пожала было плечами, но тут же замотала головой:
– Точно, сюда!
– Как скажешь. Дубль три! – вздохнул Валерий, и они свернули.
Квартал было не узнать. Где когда-то тянулся бурый забор вокруг бесконечной стройки – теперь чинно в ряд выставились пятиэтажки. С балконов свисало бельё. Симметрично зеленели газоны. Жиденькие прутики у дороги вымахали в кряжистые деревья. И только бывший пустырь, а ныне новый рынок, издали так и казался пустырём.
– Чёрт! Всё-таки дальше, – растерянно сказала Настя.
– Я говорил, – напомнил Валерий.
– Ой! Вот же оно! – вскрикнула она и схватила его за рукав.
Из-за угла вдруг вымахнул куб из стекла и чёрного камня. Другие дома, будто застеснявшись своей обыкновенности, сразу расступились. Куб походил на гигантский магнитофон. Широкие чёрные ступени вели к прозрачным кассетам-дверям. Двери то и дело открывались и закрывались, сияя тёмным блеском.
– Обалдеть, – пробормотала Настя и остановилась. – Мы ж его на субботниках достраивали… ещё керамзит таскали…
Валерий не спеша осмотрел сооружение, кивнул одобрительно.
– Ничего, нормально потрудились! Только зачем же окна так распахивать? Всё таки люди кругом.
– Что? Что? – переспросила Настя, возбуждённо блестя глазами. На неё напала лёгкая счастливая глухота. – А-а, подумаешь… Потерпят! Всё-таки музыкальное училище! А искусство требует жертв!
Последние слова она прокричала уже издали, подхваченная властной ускоряющей силой. Поющее, гремящее, звенящее, стонущее и грохочущее царство в одно мгновение втянуло, обступило и поглотило её. Сквозь торжественные толчки фортепианных аккордов в воздухе пробивались пронзительные скрипичные трели, и весёлыми фонтанчиками взбрызгивали дробные ксилофонные пассажи.
– Чувствуется… На поиски и то два часа пожертвовали, – проворчал Валерий, прибавляя шагу.
По ступенькам навстречу сбежала стайка подростков – сразу не разобрать, девчонок или мальчишек: все как один длинноволосые, в джинсах и кроссовках. Настя опять приостановилась, проводила их взглядом, что-то сказала беззвучно. Валерий нетерпеливо махнул в сторону двери – поторопись, мол!
Вошли.
В вестибюле было на порядок тише. Какофония разом убавила громкости, и различились голоса. Основная тема – невнятно–сумбурный гул – обогатилась побочным звуковым рядом: топотом ног и цоканьем номерков о стойку гардероба.
– Ты посмотри – гардероб у них, зеркала! Сервис! – удивилась Настя. – А сами – ну пацаны ж совсем! Вон смотри, с футляром, – виолончелист, называется… Это что же, и мы такие были?!
– Не скажи. Лично ты такую тяжесть не таскала… Ну так вперёд, что ли? Чего тормозим?
– Да я не знаю, в какую тут сторону! Всё по-другому… Вообще как-то…Думаешь, ещё помнит меня кто-нибудь, узнает? Может, и Виолетта на пенсии! Всё-таки девять лет прошло – это ей уже, значит…
– Ну, тебя узнать, ясное дело, проблема. Говорил – меньше красься! Но рискнуть придётся, раз пришли. У гардеробщицы спро… Да вот же лифт! Табличку видишь? Вокальное – третий этаж.
Новенький лифт дёрнулся и заскользил плавно, бесшумно.
– Смотри – крутые! – возмутилась Настя. – Мы так всю дорогу по лестницам бегали! Коридоры без окон, лампочка вечно перегорит – одни силуэты туда-сюда… А этим всё на лопате! Лица, главное, – заметил? Прямо каждый – Шопен! Лучано Паваротти! Не-ет, мы поскромней были…
На третьем этаже царила почти что тишина: скромный музыкальный ручеёк журчал за пухлыми тёмно–серыми дверями. И вдруг басовитое «Ми-и-и-и-а-а-а…» вознеслось вверх и, продержавшись минуту, покатилось обратно вниз зловещим «ха-ха-ха-ха-ха».
Настя нервно огляделась, бросила в сторону хохота: «Убожество! Тембра никакого!», потом в сторону окон – «И кто только проектировал – все с одной стороны?! Купейный вагон!» Они двинулись было направо, но тут же остановились – позади грянуло мощно и многоголосо: «Ай, у! туш-ка! мо-я-лу-го-ва-я! Мо-ло! душ-ка! моя молодая!»
– Дирижёры с народниками… Пойти, глянуть зал, – пробормотала Настя и двинулась в сторону хора.
Остановились у приоткрытой двери. Зал оказался высоченный, с громадными окнами в малиновых занавесях. На сцене стояло и сидело, Валерию показалось, человек сто – кто с балалайкой, или с бубном, или с какими-то ложками, кто просто так. И все рассыпались мелким бесом: «Ой, лёли-лёли-лёли-лёли, луговая! Ой, лёли-лёли-лёли-лёли, молодая!»
– Сводная… к концерту готовятся… а сопрано ничего, – отметила Настя почему-то печально. – Страшненькие, правда, нечёсаные какие-то… зато голоса… и чувствуется – без комплексов… а вон та в углу ? Она приплясывает, что ли? Точно, пляшет! И дирижёр хоть бы что!
– А по-моему, нормально! Человек в образе.
– В образе – это когда вместе со всеми. Хор – это когда ВМЕСТЕ! Другое состояние. Каждый звук – одновременно взяли, одновременно сняли…ну, иногда на длинной ноте можно дыхание поменять, пока другие держат. На концерте, бывает, заслушаешься, как со стороны, и даже не верится – неужто это мы так поём?! Я хор, наверно, больше специальности любила… Одной выступать – совсем другое! Не было у меня смелости какой-то, куража. Зря Виолетта со мной билась… Ой, а в центре с аккордеоном, посмотри! Это ж завотделением! Нет, ты посмотри на него!
– Весёленький такой? Улыбается?
– Улыбается! Да ты знаешь, сколько ему лет?! Ему за пятьдесят!
– Ну и что, улыбаться уже нельзя человеку?
– Да ты не понимаешь! Он просто… у него жена умерла, ещё когда мы учились! Пианистка была, красавица! А он теперь сидит… довольный, как на именинах… Как не было ничего…
– Ну, может, работу свою человек любит… Короче! Ты Виолетту эту самую собираешься искать или нет? До поезда два часа!
– Ой, пойдём, пойдём… Чёрт! Тут же и табличек нет на классах! Постоим здесь, пока допоют, тогда спросим… во время исполнения нельзя.
Вдруг она схватила Валерия за рукав, потянула.
– Шуберт! Слышишь?! «В тишине-е шумят уны-ло…» Это серенада! Я на втором курсе пела!
– Ничего… Пискляво немного.
– А вот здесь – слышишь? Слышишь?! Это Виолетта! Виолетта Петровна! Точно – её голос! Вот отсюда!
– Неужто? Ну, слава Богу… Полчасика хватит тебе? Учти, время пошло! – крикнул он вдогонку.
Серая дверь открылась и захлопнулась. Послышался вскрик, визг, грохот, смех, и с десяток голосов загомонили разом, перебивая друг друга. Потом пауза – и новый взрыв голосов – смех – вскрик: «Так что ж ты молчишь?!» И его втянули в распахнувшуюся дверь.
Оказалось, там было всего лишь четверо: Настя, старушка с детским лицом и две девицы в шортах.
– Мой муж! Виолетта Петровна! – закричала Настя.
Старушка метнулась к Валерию и завладела его рукой, сжав её сухими горячими ладонями.
Заговорили одновременно:
– Валер, где фотоаппарат? Виолетта Петровна, давайте у рояля!.. Ой, это уже не тот!
– Солнышко, неужели прямо сегодня? Обязательно? А у меня комната свободная! Пожили бы недельку!
– Не тот, не тот! Тут на крышке было сердце и все имена: Ирка, Илонка, Борька, Костя…
– Тесновато немного… Если только крупным планом?
– Илонку помнишь? Теперь в нашем оперном! И уже на ведущих партиях. Осталась бы, послушала!
– Ой, Виолетта Петровна, не искушайте! Так исправили ей, значит, тремоляцию? Тихоня… Кто бы мог подумать!
– А может, лучше на фоне училища?
– Точно! Виолетта Петровна, спустимся, да?! Ваши девочки пока слова поучат.
– Ну, уж ради такого случая…
Пока спускались в лифте, вспоминали чебуреки в старом буфете, и как кто-то на академическом забыл слова, но успел придумать свои, а у кого-то свалились ноты с пюпитра, и как в старом училище выступали манекенщицы из модельного агентства.
Зашли в скверик – чистенький, ухоженный, яркий, как игрушка, с тёмно-самшитовым бордюром вокруг жёлтых песочных аллей. Присели на низенькую скамейку. Мимо молодая женщина везла в коляске малыша. Вдалеке бесшумно скользили машины. День ещё только разгорался – ясный, свежий, осенний, начало чьего-то учебного года.
– Этот парк разве был? – удивилась Настя, оглядываясь. – Совсем не помню. И осень не помню. Мне кажется – тогда всё время была весна. Выходишь из училища – небо в тучах, пахнет травой, и дождь по листьям, как музыка!
Виолетта кивала, улыбалась. Морщинки на её лице то собирались, то разглаживались – будто лёгкие облачка проносились и исчезали вдали.
– И ещё деревья так пахли, сладко–сладко… Какие же деревья? Не помню, куда-то я всё время бежала, спешила. Виолетта Петровна, куда это я вечно неслась?
– Ты очень старательная была. Такая строгая, организованная, как математик.
– Ещё бы! В великие певицы готовилась… Однажды мальчик за мной шёл, – вы его не знаете, с дирижёрско-хорового – хотел что-то сказать, а я – в троллейбус. Лекция у меня!
– А чего ж ты? Может, кошелёк уронила! – осудил Валерий.
Виолетта улыбнулась, окинула их взглядом.
– Замужество тебе на пользу! Я уж думала – так и не вылезешь из своих брючек. Как вам это удалось?
– Да уж пришлось повозиться,– вздохнул Валерий.
– А малыш на фотографии – вылитый папа!
– Ну уж нет! Глаза и брови мои.
– Я тут, вы понимаете, на вторых ролях.
– Не удивляюсь… Она у нас ещё на первом курсе концертмейстеру замечания делала!
– У вас и эта по соседям играет.
– Зато девочка – слышала? Контральтовое меццо-сопрано! Это ещё только второй курс. Вот подожди, ещё полгода…
– Виолетта Петровна! Вы совсем такая же!
Настя вдруг всхлипнула и уткнулась лицом ей в плечо.
– Серенаду сегодня пели! – объяснила, улыбаясь сквозь слёзы.
– А-а, Шуберт… У нас её Илона пела, да?
– Да вы что – Илонка! – возмутилась она, и даже слёзы высохли. – У неё диапазон какой?! А я «до» третьей октавы без распевки брала, помните? Без распевки!
– Помню. Без распевки, – подтвердила Виолетта. И, обхватив Настю за плечи, прижала к себе.

На вокзал мчались так – в вагоне минут пятнадцать не могли отдышаться.
– Ну, заговорились! А ты чего не сказал, что пора? – оправдывалась Настя.
– Усыпили вы меня! Какие-то серенады, рояли, тремоляции… И два часа! За этим, что ли, ехали?
– Да какая разница… В разговоре ведь не слова главное, а интонация, подтекст…
– Ага, понятно! Жалеешь, значит, что со своим дирижёром не поговорила? Может, остановилась бы тогда – сейчас бы на сцене вместе с ним стояла. На ведущих партиях!
– А что сцена? Вся жизнь наша – сцена. И музыка – вся жизнь. Одна тональность, потом другая… Надо только уметь слушать.
– А у кого слуха нет? – проворчал он.
– Развивать. Работать, товарищ, работать! – засмеялась она и взлохматила ему волосы.
Поезд уже набирал ход.
Из-за перегородок доносились голоса, смех, звон посуды, отдалённый гитарный перебор – и стук колёс, словно аккомпанемент.


Рецензии
Лена, (можно так?) очень интересно. Как-то живо и жизнено. Ты, наверное, музыкант? Я невольно вспомнил себя среди этого оркестра и аккордов. Спасибо.
Эдуард Береговой

Эдуард Береговой   20.10.2003 17:04     Заявить о нарушении
Да, угадали, музыкант по образованию (первому). Спасибо за отклик

Елена Лобанова   21.10.2003 14:59   Заявить о нарушении
Уважаемая Е., Я сам имею образование по классу баяна, играю на гитаре, пою в академическом хоре - второй бас. А произведение Ваше мне очень понравилось. С уважением Э.

Эдуард Береговой   23.10.2003 13:22   Заявить о нарушении