Записки инвалида - 5

Запись пятая
воскресенье, 12 октября 2003 г.
Я опять заболел на воскресенье. Решил сегодня никуда не ходить, отлеживаться, почитывать, пописывать ерунду – главное никуда не торопиться и не напрягаться.
Да и материальный стимул выходить из дома вдруг пропал. Как раз был несколько дней назад. Я получил зарплату и запланировал себе обновить гардероб. Это как закон. Иные выпьют, а я шмотки и тряпки покупаю. Иногда книги. Правда, книги все реже, чем рубашки и галстуки. Иногда письменные принадлежности покупаю. Знаете ли, приятно расписаться ручкой за  пять долларов, оставить пометку на желтой клейкой бумаге, что-то набросать в еженедельнике.  После недолгого, но счастливого пользования чудо-ручкой, ее приходится отложить в особую коробочку или футлярчик, поскольку запасного стержня к ней не достать, – таким образом она пополняет мою коллекцию. А вот речь зашла о еженедельнике. О нем стоит сказать несколько слов. Еженедельником он так называется, это слово оттиснуто на мягком переплете, а что оно на самом деле – трудно сказать. Это толстый страниц на две тысячи блокнот ин квинто, то есть в формате А5, книжном формате, в дерматиновом мягком переплете, страницы в мелкую клетку,  со множеством колонтитулов и алфавитным указателем. Очень легко заблудиться в этой книге, особенно если заполнять ее не с первой страницы, не по порядку, а как постмодернистские романы. Собственно, я этот блокнотище и завел, чтобы воссоздать многоплановость  своего сознания. С целью доказать, что и самый гиблый человек, самый узкий ум способен на увлекательное путешествие по этажам своего  духа. Вот у меня в этой рукописной книге несколько отделов, расположенных в различных местах. Отдел "Дневник" – самый традиционный по своей задаче. В нем я описываю своей день, если он богат событиями, встречами, если он оставляет приятные воспоминания. В основном, я его заполняю вечером, когда этот день, воспользуемся метафорой Ницше, слетает как опавший с дерева листок. Отдел "Что день грядущий мне готовит" – это бизнес–план любого уважающего  себя делового предпринимателя. У меня никакой фирмы нет, я не служу в коммерческих структурах, идей своего шефа я не записываю и не обрабатываю. И поэтому я тоскую по той работе ума, когда необходимо придумывать, выдумывать, изощряться в вариантах, затем подсчитывать, снова решать. И при этом решать не колеблясь и не сомневаясь. Как можно догадаться, здесь я планирую свой день, и делаю прогнозы относительно будущего. А затем сличаю две колонки: "сделать" и "сделано". Пока что знаменатель у меня намного превосходит числитель. Этот отдел соответствует моей фантазии. Отдел "Литературные портреты".  На самом деле, это никакие не литературные портреты, то есть, как можно понять, портреты литераторов. Это полигон для пробы пера. Я описываю человека, и через слово о нем создаю то, чего я не знаю. Как он живет, чем дышит. Фон и перспективы  его судьбы. Но выходит из-под моего пера нечто унылое и однообразное. Все судьбы на одно лицо, а лица у всех искривлены гримасой боли, невидимой боли, незаметной для них. На полигоне у меня остатки человеческой жизни, испарина бывших боев. Как правило, описание я не довожу до конца, потому что когда появляется сюжет истории героя, я перехожу в следующий раздел: "Сюжеты и истории". Здесь я стараюсь ничего не выдумывать, а брать историю, приключившуюся с кем-то в ее настоящем виде. Но и в таком виде, не приукрашенном искусством, истории получаются половинчатыми. Редко когда в истории проявляется характер и судьба героя. Я сделал вывод, что человек не склонен рисковать и идти на конфронтацию с обстоятельствами. Собственно говоря, это обывательская, но здоровая мысль. Разделы связанные с моей профессиональной деятельностью не стоят упоминания. Кому охота читать, что пишет человек накануне своих лекций и уроков. Но "Бухгалтерия" моя, помещенная в конце, как мне кажется, очень информационна. Здесь мы вступаем в царство рассудка. Конечно же, бухгалтерия информационна, ибо интерес к деньгам, а особенно, чужим – неистребим даже в самом "бессребряном" веке нашего бывшего государства–империи. А что же говорить о  нынешнем, сребролюбивом, когда на финансовые факультеты поступает страшная темнота – лишь от одного сакраментального понимания слова "финансы". Здесь я веду учет своим расходам. Записываю наиболее крупные покупки и большие траты. Так, у меня записано, как еще несколько лет назад в течение одного вечера я истратил на одну дамочку около пяти тысяч драм. Казалось бы, сухой факт. Истратил, ну, истратил. Купил что-то. Но нет. За голыми цифрами встают воспоминания об этой роковой женщине. Ведь я хотел с ней расстаться. И мы расстались. Я хотел расстаться очень резко, бесповоротно, так как считал, что она меня извела и измучила. Я у нее давно сидел на крючке. Я хотел решить все с первого слова, сразу выпалить и уйти свободным от нее навеки. И при этом, не потратив ни копейки. Это очень серьезно. Она обладает удивительным свойством сорить деньгами. Точнее, не она, а мужчины рядом с ней тратят деньги на нее. Деньги и мужчины так и липнут к ней. И я, считавшийся самым бедным из ее поклонников, не отставал. Дошло до того, что пришлось влезть в долги. Театры и концерты, подарки и закуски в вечерних кафе. И все это в ожидании ее решения о моем сердце, и все это в совершеннейшем непонимании, питает ли она ко мне хоть часть моей симпатии и страсти. И в тот последний день произошло нечто противоположное моему разумению. Не я, а она меня бросила. Она меня не любила все эти недели нашего знакомства, она мне одалживала время и культурное обхождение, она меня питала страстью, которой я недостоин (а я даже подозревал, что она холодна). Это я унижал ее моими прикосновениями! Это я, противный скупердяй, не смог как следует ухаживать за ней и требовал взамен на подарки чувства, которого она ставит выше грешных помыслов о ней. Это я хотел купить ее, а она не продажная женщина. Замечу в свое оправдание, что за период моего ухаживания, она умудрялась встречаться еще с двумя кавалерами вроде меня. Это замечено точно. И в тот день она не отпустила меня до тех пор, пока я не попросил у нее прощения, которое растянулось (не принимала) романтический вечер вплоть до закрытия ресторана "поплавок". Вот такие воспоминания стоят за голыми цифрами. К бухгалтерии нельзя относиться пренебрежительно. Она учит различать знаки провидения. Читать сквозь цифры ваших потерь и приобретений. К примеру, встречаются удачные люди и неудачники в плане бухгалтерии. Кто-то тратит больше, чем получает. Кто-то наоборот. Кто-то же умудряется жить в меру и норму, в согласии со своей зарплатой. Сколько семей порушилось и сердец разбилось именно из-за кошелька или отсутствия оного. Деньги – это бумажка. Но за деньгами я ощущаю невидимые силы жизни, щупальца энергии. К деньгам нельзя относится пренебрежительно и надменно. Но и нельзя им поклоняться. Вот, я купил книгу (после получки). Что из этого следует? Что я хочу прочитать эту книгу, или что я библиофил и хочу приобрести какой-то экземпляр, отсутствующий у меня в библиотеке? Ничуть. Я понял, мне было подсказано, что я должен был потратить какую-то сумму. Потратить обязательно, согласно неизвестному закону приобретения. Почему? Затрудняюсь ответить. Но какой-то обряд во всем этом есть. Обряд, напоминающий древнее жертвоприношение. Я должен отдать, чтобы приобрести. Я должен пожертвовать, чтобы кровно заработанное перевести в статус дара. Таким образом, не я зарабатываю, а мне даруется, и я, жертвуя некоторую сумму на бесцельную покупку, на ненужный предмет, оплачиваю и утверждаю этот таинственный кредит. В этом залог дальнейшего дара. А книгу я покупаю, потому что соответственно воспитан. Еще – по роду занятий. И в меньшей степени  – из интереса, что же написано в книге. Еще кроме книг, я слежу за своим гардеробом. Или гардероб следит за мной. И вот мы пришли к началу. К сегодняшнему дню. Я сказал вначале, что недавно получил зарплату, но теперь вдруг выясняется, что материальный стимул отправиться на ярмарку пропал. Так как еще  "дарительного" жеста не сделал. И вот что произошло.
Но для начала опять следует сделать отступление. В отступлении-завязке речь должна пойти о погоде и пейзаже. С этого, собственно, все и началось. Без этого не обойдется мало-мальски уважающее себя произведение. Если вы заметили, у нас сейчас октябрь, середина календарной осени. Но что это за дни! Самые восхитительные и теплые, небывалые, денечки. Что теплые – жаркие! Начиная с октября, солнце припекает так, что одевшиеся было люди вновь раздеваются. Всю неделю – плюс тридцать шесть. С ума можно сойти. В конце сентября казалось, что бабье лето начинает сворачивать своей шатер. В России и ураган, и снегопады, и морозы по утрам. А в Ереване после небольшой череды дождей и зонтиков вновь лето, лето периода августа или даже июля. Словно изгнанный император вновь возвратился в столицу и реставрировал монархию. Вновь повисла зелень, едва тронутая желтизной, а редкие деревья с золотой листвой присягают новому величеству. Вновь вербуется лето. Летние войска и настроения, ставшие было воспоминанием, обрели силу. Какое во всем этом величие! И какой упадок сквозит сквозь солнечную пыль былой империи лета. Люди ходят опьяненные жарой. Они давно достали одежду осени и зимы, они исподволь начали готовиться к приходу холодов. И холода даже пришли. Но это были лишь вестники и передовые войска осени, легко смятые бунтовщиками. И люди ходят опьяненные, ибо расходятся между собой рассудок и реальность, расходятся взгляд в будущее и настоящее, расходятся мысли о времени и ощущение кожи, которое так жадно впитывает прежде казавшуюся нещадной боль света. Солнце танцует в угарном веселье, танцует из последних сил на лбах и переносьях, на скулах и плечах людей. Город уже вздохнул было с облегчением и провозгласил демократию осенних распадающихся листьев, демократию людей, встречающих худшее. А тут вновь – империя солнца. Июльское солнце, любовник женского тела, плеч и ножек, погрузился в объятия своих остывших в аскетизме любовниц. Появились декольте и телесные ножки, появилась солнечная пыль на коленях и бедрах. Вновь проснулась зависть мужчин. Вновь женщины потеряли таинственность и целомудрие. Природа жила неестественной жизнью, в ожидании близкого конца всей этой вакханалии. Что-то определенно должно случиться. (запись в отделе "Литературные портреты").
А эта запись была сделана в "Дневнике". "Как странно. Скоро середина октября и всей осени, а люди носят майки (молодежь), рубашки с короткими рукавами. Редко у кого пиджак или легкая курточка. Женщины поскидали джинсы и вновь щеголяют своими белыми бедрами, большей частью расплывшимися, потерявшими загар и контур джинсов.  Вообще-то я ждал законного – осени и дождей. Душа соскучилась по себе. А только в мрачный период душа пребывает с собой. А как на сердце горит желание сменить костюм, который носишь без пиджака. Его или не одеваешь, или берешь с собой на ручку. У меня уже заготовлена куртка. Красивая и современная, строгая по стилю и универсальная по содержанию. Из полиэстерфайбра.  Блестящая и матовая одновременно. Очень легкая, несмотря на ватную сменную подкладку. Как раз для нашей ереванской осени. Я мог купить куртку потолще, в которой можно ползимы проходить. Но решил брать эту – по сезону. Она элегантнее и дороже. Я купил ее в дни временного похолодания. Но теперь в связи с октябрьской жарой вынужден отложить ее. Боже, как изнывает сердце от этой жары. Каждое утро просыпаюсь и по черным открытым окнам пытаюсь угадать: ушла жара или нет, пасмурно ли. Куртка или рубашка. Как она мне надоела. Меняю каждые два дня – дольше невозможно ее носить. И выхожу на улицу с двойственным чувством: кланяюсь солнцу и лету, а в душе ношу бунт против всего".
Еще где-то записал, найти не могу.
Сегодня день Города. Об этом мы вспомнили по странным флагам, развешанных на трамвайных проводах (трамваев в городе осталась одна линия, один маршрут): светло-зеленый, голубой, желтый. Странное сочетание цветов. Это не армянский треколор. А вот и он. Что-то особенное. Пересчитал в уме даты – вроде не государственный праздник. А тогда что?
Кто-то сказал, что сегодня день Города. Ах, да! День основания Города, не Еревана, а Эребуни. Эта крепость находится на окраине города. Там, наверное, торжества в национальных костюмах. А здесь наши пытались вспомнить, сколько лет исполнилось Городу: две тысячи восемьсот пятьдесят пять или две тысячи семьсот восемьдесят шесть. Были и другие варианты. Причем, сторонники "молодого" Города были люди старшего поколений, помнящие пышные торжества по какой-то круглой дате. А сторонники "старого" Города были сплошь молодежь, априорно впитавшая с молоком матери убеждение, что не может их Город быть молодым Городом.   
Эта жара оказалась виновницей одного происшествия. Вчера я получил зарплату. А сегодня я потерял кошелек, бумажник типа портмоне. Вот именно, потерял кошелек. Он, ловко проскользив, выпал из внутреннего кармана пиджака, который я, по выходе из университета, – наружно улыбаясь и щурясь, а внутренне кляня солнце, – снял и повесил на ручку. Как неосторожно! Да-да. Я знал, что это могло произойти при небрежном обращении с пиджаком. И поэтому всегда перекладывал кошелек из внутреннего кармана в карман брюк. А в этот раз я уловил в себе особенное пренебрежение к жаркому солнцу и нарушил систему безопасности.
Это было так. После уроков в университете я пошел в гости к другу, шел пешком. А потом, перед обедом, вышел прикупить сигарет и пива. Перед кассой я сунул руку во внутренний карман и нащупал редкую абсолютную пустоту. Даже у нищего не бывает такой пустоты. Карман, с белой полостью, был как вскрытый труп, карман не исполнял своего предназначения. Вмиг я почувствовал отсутствие равновесия. Не моего, а  пиджака на мне, так как всегда увесистый кошелек незаметно перетягивал правую половину. Ни с чем я возвращался к обеду. Я еще раз обыскал себя. Может, подумал, он провалился в дырку? Но ни одной щелочки, оставляющей надежду. Все. С этого и началось безумное сползание в болезнь. 
Точнее, надо сказать, что с этого закончился целый этап моей жизни.
Сколько пропало денег? Трудно ответить. Там было около десяти тысяч драмов – треть зарплаты. Как раз сегодня утром я пополнил свои запасы. Предполагалось купить: антипреспирант, носки (мои давно в дырках), рубашку серого цвета или вместо нее шерстяной жилет, или водолазку (в преддверии холодов). А почему я не купил, спрашивается? Потому что времени не было. В субботу мы ходим на работу. А почему тогда деньги взял? Потому что надеялся, только надеялся забежать по дороге на ярмарку (полчаса было) и приглядеться к товару, выбрать его (я не сразу покупаю). Эх, не рациональный я человек. Ведь взял деньги так, на всякий случай. Может быть, встречу свою судьбу и угощу ее. Да мало ли что. Вот и встретил, а она, судьба, тебя обчистила.
Мои переживания переходили в мелкую дрожь, незаметную окружающим.
Я не мог оправиться от удара. Что это было? Пощечина? Оскорбление? Подножка? Очень похоже на злостное хулиганство. Во всяком, случае, что-то провиденциальное в этом есть. Гнев и обида, унижение и чувство свободы попеременно и вперемежку охватывали меня.
Ха-ха-ха. Ни одной копейки в кармане! Такого не бывало.
Я сразу понял, что я был наказан. О, было за что. За мое презрение к нищим, которым я не подаю милостыни. За мое барахольство и пижонство, за снобизм и галантность, с которой я достаю мой кошель, чтобы расплатиться в пятидесятидрамовом микроавтобусе для пенсионеров (проезд на обычном транспорте у нас стоит сто драмов). За то, что меня принимают за иностранного туриста и подходят проходимцы и мошенники. За скупость по отношению к родственникам, которые думают, что я коплю деньги на них же. Боже,  так я наказан Тобою. Что ж, принимаю наказание.
Ведь эти деньги мог бы я потратить сегодня – еще до этого рокового часа. Мог бы отдать их маме. Как раз сегодня утром она и просила "подбавить" к моему обязательному "налогу" в семью. Мог бы купить этот вонючий антипресперант и не думать бы о нем. Мог бы постричься. Вот на что мне катастрофически не хватает времени. Мог бы – еще две недели назад – сменить носки.
В голове моей, теснясь, кипели мысли. Все более рефлекторные – наподобие того, что моя рука то и дело лезла за пазуху и проверяла пустой карман. Где могли бы выпасть деньги? Да там же, где снимал пиджак, на виду у водителей маршруток. Или там, где перекидывал его с рук на плечи и обратно? Жаль мне денег? И да и нет. Какие планы разрушились. Ох, треклятая жара. Я ведь предчувствовал, что могло бы случиться. А главное, кошелек типа портмоне, как же он (к нему обращаюсь) так подло, не дав знать, вылезти? Сегодня вещи взбунтовались против меня. И я чувствую свою вину.
Сразу вспомнилась одна сочинительница из дистрибьюторов. Самородок, пишущий плохие стихи и сочиняющий неплохие истории. Однажды каждый из нас  придумывал что-то на первое попавшееся слово. Слово было "кошелек". (Оттого я употребляю кошелек вместо портмоне или бумажника, как-то по-мещански). Самый лучший рассказ был у нее. Человек нашел кошелек, но испугался своей совести и стал искать прежнего владельца. Нашел, наконец. Это был его друг. Что-то вроде этого. Сначала ее рассказ  казался нам идеалистичным и неубедительным, но потом, отдав должное силе искусства, мы признали ее победу.
Я сразу вспомнил этот рассказ, и стало горько. Там искусство, а здесь жизнь. Словно тонкая шелковая нитка перетянула мне путь назад. Нитка тонкая, незаметная, но,  впившись в тело, не пускает. Как отрезало. Я ее не чувствую, но вижу, что назад не пройти. Пятнадцать минут времени по многолюдной улице, в течение которых, вероятно, и свершилась пропажа,  даже три минуты, даже три секунды, прошедшие в моем сознании, оказались бесповоротно ушедшими. Двери захлопнулись. Там был кошелек, а здесь его нет. Время тикало в ином направлении. Вот бы эту сочинительницу в мою шкуру. Вот бы выразить искусством именно эту тонкую шелковую ниточку, не пускающую назад. Я не вернулся и не стал искать потерянную вещь.   
А кошелек-то был тоже необычный. Хотя за эту необычность я его недолюбливал. Это не кошелек, по сути, а целый склад карманчиков и отделений. Я даже помню день, когда его купил – в этот день я впервые пошел на работу после института, в школу учителем. Значит, был сентябрь. Он служил мне ровно четыре года, один месяц  и одну неделю (семь дней). Есть ли в этом мистика? Не знаю. Но знаю точно, что он надолго повлиял на мой стиль. Он был большой, вместительный и кожаный. Всего в нем было шестнадцать (!) карманчиков. Он тоже был домом с разными комнатками. В нем жили мои друзья и просто знакомые. Визитки и номера телефонов. Маленькая телефонная книжка, в виде гармошки. Кошелек выпирало и распирало от жизни, помещенной в нем. В брюках оттопыривало карман, в пиджаке перевешивало левую сторону.  В джинсовые брюки он вовсе не влезал.   
Я не считаю себя франтом и снобом. Но не могу деньги держать в кармане. Кошелек для того и придуман, чтобы упорядочить эти бумажки и себя отстранить от них. От их грязной фактуры и энергетики.
И вот, однако же, какая свобода. Я пошел домой. Без сигарет и денег.
Осторожный и чуткий ко всему. Пронизанный лучом вечернего солнца. Все еще знойного и мягкого.
Так начиналась новая жизнь. Конечно, в скором будущем я обзаведусь новым кошельком. Но уже другим. И у него будет, вероятно, другая судьба. Как и у меня.
Досаждала мысль, что его украли. Его непременно найдут. Вот будет радости у счастливчика, когда он откроет. Сначала одно отделение, найдет деньги. Деньги не маленькие – мой двухнедельный прожиточный минимум. А затем найдет записную книжечку, а когда заглянет в секретный кармашек – там будет три тысячи драмов. Эти деньги, кстати, не мои. Я их должен скоро вернуть. Вот посмеется он находке. И конечно, посмеется бывшему владельцу. Нет. Мне хочется верить, что эти деньги кому-нибудь пригодятся. И этот человек будет некоторое время в растерянности. Решит, что надо будет вернуть. Совесть не позволит присвоить как-то сразу. А когда поймет, что невозможно отыскать владельца, – пусть они ему помогут в его делах. Так и мне легче бороться с потерей. Пусть считает свою находку моим подарком. 
И как знать, кошелек этот нестандартный. Хранит мою энергетику и обязательно повлияет на нового владельца – если тот от него не избавится – и отыщет старого. Меня. Что ж, буду ждать.