Женская история

Посвящается Д.В.

Цветы, цветы в горшках. И ничего не осталось, кроме этих цветов, будь они неладны.

Лера отставила кувшин с водой и опёрлась о подоконник. Нет, так не может быть. Так не должно быть. Всё совершенно неправильно, всё против логики. Её, Лериной логики. Лера судорожно провела рукой по волосам, заправила выбившийся локон за ухо. За окном наливался влагой очередной пустой осенний день. Влажный асфальт поглощал торопливые шаги одиноких прохожих. Прикрываясь зонтами от дождя и ветра, те спешили куда-то, как будто позабыв, что сегодня суббота, самый вольготный день недели.

Последнее время Лера не любила выходные. Выходные означали одиночество и бесконечный бег мыслей по неприкаянному кругу. По будням этим навязчивым мыслям не удавалось задержаться в Лериной голове. Работа, работа, магазин, дети. Лера открывала каждое понедельничное утро как старт на дистанции конкура: подъём старшей в институт, подъём младшего в школу, завтрак, метро, офис. В офисе кутерьма голосов, телефонных звонков, ведомостей и актов. Лера любила свою работу и ненавидела её. Любила внутри своего маленького кабинетика, где всё под контролем, всё согласно ею установленным правилам, всё с точностью до запятой. За пределами – бессмысленное щебетание коллег, пустые пересуды, толкотня в буфете, глупые шутки на общих собраниях. Лера на дух не выносила беготни по коридорам, пересмехов из кабинета в кабинет и поэтому свою дверь всегда держала закрытой. Она приучила всех стучаться, перед тем как войти, и не задерживаться дольше необходимого. Она исправно сдавала деньги на офисные дни рождения и новогодние вечеринки, но ни одной не почтила своим присутствием – зачем? Что они могут ей дать? О чём ей говорить с этой безликой толпой, постоянно мчащейся куда-то без цели и смысла?

Каждый день, выходя с работы ровно в шесть, она испытывала облегчение, что очередной день успешно прожит, и досаду, что очередной вечер неотвратимо подступает. Купив в магазине на углу у дома всё необходимое к ужину, она исправно этот ужин готовила изо дня в день, прекрасно понимая, что в очередной раз ужинать ей придётся, скорее всего, в одиночестве. Младший, - оболтус-десятиклассник, - если и выйдет из своей комнаты, то заберёт тарелку с собой и на все её упрёки ответит лишь отсутствующим взглядом через плечо. Она уже и орала на него, и угрожала, и требовала, но он лишь пожимает плечами, и спрашивает: «Ты что, хочешь, чтобы я ушёл из дома так же, как и он?»… Лиза, старшая, вообще появляется за полночь со своей как бы учёбы. И с ней тоже сладу нет. Лера сколько раз ей объясняла, что не дело это девушке болтаться по вечерам незнамо где, что студентке прямая дорога с лекций – домой. Один раз даже пригрозила, что сменит замки и не даст новых ключей, чтоб приходила до того, как они с Игорем ложатся спать, но… Лиза лишь бросила: «Тогда я просто не буду приходить вообще. Как и он не пришёл».

Геннадий однажды действительно просто не пришёл. Как-то дико всё вышло. Лера до сих пор не могла понять, как такое могло произойти с ней, с её семьёй, с её жизнью.

Она помнит тот день до деталей. Помнит, что приготовила жареного палтуса с картофельным пюре. И салат из квашеной капусты. Помнит, что хотела обсудить с Геннадием то, что Игорь бросил секцию каратэ и торчит целыми днями у одноклассника, пялясь в монитор. Помнит, что накануне купила Геннадию новые носки и так никогда не отдала их ему, – лежат до сих пор на полке, впитывают запах лаванды.

Лера, оттолкнулась от подоконника и подошла к шкафу. Открыла дверцу и осмотрела полки: нет, менять мешочки с душистой травой время еще не пришло. Моли нет, как нет. Да и откуда ей взяться? Лера улыбнулась, вспомнив, как давным-давно пыталась объяснить приятельнице, свою склонность к поддержанию абсолютного порядка в доме. Как это объяснить, что она, Лера вообще может жить только в так организованном мире, где она точно знает координаты каждого предмета и каждого существа, её окружающего. Точные координаты и точную цель существования такого предмета и существа. И если цель её не устраивает, то она просто избавляется от них, если не удалось избежать их вторжения в систему её мироустройства. Так было всегда, и Лера очень надеялась, что так и будет. Она справится, она сможет, хотя всё чаще ей кажется, что пространство вокруг неё зыбко колышется и пугает неминуемым изменением, зловещей трансформацией.

Лера разгладила складки на чуть сморщившейся простыне, сложенной ровным белым квадратом на нижней полке. Провела пальцем по вензелю ВА вышитому гладью на хрусткой льняной поверхности.  Она вспомнила, как вечер за вечером почти весь первый года после свадьбы она вышивала эти вензеля «Валерия Александровская» на постельном белье, на полотенцах и скатертях. Почему-то это доставляло её несказанное удовольствие. Геннадий подшучивал над ней, дразнил её белошвейкой, но это нисколько не задевало, а наоборот, скорее радовало. Радовало процессом осязаемого овеществления достигнутой цели.

Лера всегда знала, что выйдет удачно замуж. Это не было самоцелью, нет. Она просто знала это и поэтому лишь снисходительно поглядывала на одноклассниц и однокурсниц, утопавших в вихрях бесконечного романтического поиска. Она ходила временами вместе со всеми на дискотеки и вечеринки, но никогда особенно не заморачивалась на предмет продолжения случавшихся порой мимолётных знакомств. Пару раз позволила себя проводить, пару раз целовалась у подъезда, но всё это лишь тенью промелькнуло на гладкой, ни чем не омрачённой поверхности её юности. Она презрительно морщилась, узнавая об очередном замужестве всех этих «задорных русских коротконогих» - ну да, у них ведь нет иного выхода, их привлекательность исчисляется дюжиной недолгих лет, пока зад не обвиснет и миловидные округлости не превратятся в бочкообразные тумбы. Безразличной её оставляли и новости о головокружительных романах записных красавиц, – она откуда-то с ранних лет знала, что бурные романы и испепеляющая страсть никак не гарантируют гармонии искомого счастья. К этой гармонии надо стремится незаметно, шаг за шагом, готовя себя к тому моменту, когда выбор будет очевиден.

Лишь немного Лера забеспокоилась незадолго до выпуска из университета. Все вокруг, так или иначе, устроили личную жизнь. Кое-кто из подруг безнадёжно выпал из жизни, обзаведясь потомством и уйдя в академку. Никаких потенциальных кандидатов в непосредственном окружении не выявилось. Поэтому она с радостью приняла приглашение давней знакомой по музыкальной школе сходить на выпускной вечер в Военный институт. Там она и познакомилась с Геннадием.

На самом деле, на том вечере она познакомилась не только, а вернее, не столько с ним. На первый же танец её пригласил конопатый рыжеволосый почти лейтенант с сильными руками. Эти сильные руки закружили её и не отпускали долгие дни и ночи. Лера так и не могла взять в толк, что тогда с ней приключилось, как так вышло, что они в тот же вечер оказались на даче у почти лейтенанта, почему она настолько потеряла голову, что позволила ему и себе всё и сразу.

Лера закрыла шкаф на два оборота ключа. Ключ привычно положила в карман уютного полосатого махрового халата. В квартире было прохладно. Осень давала о себе знать. Лера передёрнула плечами и подумала о чашке горячего чая. В кромешной тишина пустой квартиры Лере почудилось что-то давно забытое. Ну да, так же тихо было дома у родителей, когда она впервые вернулась туда утром. Мать с отцом сидели на кухне и смотрели друг на друга на фоне работавшего без звука телевизора. Лера не собиралась оправдываться, да ей и не пришлось. Отцовское «шлюха» она оставила без комментариев. А последующее бесконечное завывание матери про «принос в подоле» она оборвала категоричным «не твоё дело». Она ведь тогда действительно считала, что это ничьё дело – её отношения с Рыжиком. С весёлым, беззаботным Рыжиком, катавшим её на «ракете» по Москва-реке, кормившим её мороженым и нежно слизывавшим растаявшие сладкие капли с её податливой груди. Его губы, его руки унесли её тогда в какой-то параллельный московской текучке мир, где она приоткрыла себе, ему и миру новую Леру. У которой желание вырывается коротким выдохом, у которой гибкое тело, податливо настойчивой ласке, у которой сияющая глупая улыбка не сходит с лица в предвкушении  счастья, подступившего на расстояние взгляда, шёпота, вздоха.

Лера подула на чай. Хохолок белёсого пара растворился в воздухе. Так же растворился в её прошлом Рыжик. Растворился, не оставив следа. Вернее, она сама не оставила никаких следов его пребывания в своей жизни. В тот момент, когда он огорошил её новостью о распределении в Туркмению, на границу, сопроводив это скороговоркой о женитьбе, Лера вдруг моментально и осознано вычеркнула воспоминания о его сильных руках из памяти. Она смотрела в его глаза и не могла понять, как же так вышло, что она могла строить какие-то эфемерные планы о счастье с человеком, который, не спросив, готов схватить и утащить её куда-то за тридевять земель, куда-то в пустынную тьму-таракань. Она вдруг представила, что где-то там далеко, вся её жизнь будет зависеть не от того, что она хочет и того, что она спланировала для себя, а от идиотских приказов, распорядков и мужчины, о котором она, по сути, почти ничего не знает. Для порядка она всплакнула, но быстро взяла себя в руки. Ярким сентябрьским днем, проводив Рыжика на поезд в никуда, она автоматически приняла предложение его зацепившихся в Москве однокурсников время от времени встречаться. И с первой же такой встречи ушла в сопровождении Геннадия.

Семья Александровских могла себе позволить обеспечить сына работой по специальности в Москве. Более того, она могла себе позволить кооперативную квартиру в качестве подарка молодожёнам. Свадьба была красивая и достойная. Жених и невеста выглядели счастливыми, родственники с обеих сторон довольными. Лериным родителям льстило, что дочери удалось войти в столь высокие сферы, и потому вели они себя на редкость прилично: отец не напился, а мать не приставала ни к кому со своими учительскими историями. Геннадий сразу определил, где проходит водораздел между их молодой семейной жизнью и её прошлым, и Лера согласилась молча и с удовольствием: встречаться с родителями пару раз в год было вполне комфортно.

Она, конечно, прекрасно понимала, почему Геннадий сделал ей предложение: она была почти идеальной партией для молодого карьерного военного с чёткими планами на будущее. И пусть о любви речь заходила лишь в контексте ночного времяпрепровождения, Леру вполне устраивало то, как всё сложилось. Это был именно такой брак, о котором она всегда мечтала: с устроенным бытом, с приличными знакомыми, с чёткой программой девочка-мальчик, без материальных проблем и эмоциональных треволнений. Она быстро и без особого труда свила идеальное гнездо, где и Геннадий и она с удовольствием принимали гостей, растили детей и никоим образом не волновали существование друг друга проблемами вне дома. Дети ходили в детский сад, в школу, Геннадий на работу, по выходным все вместе на служебной машине ездили на дачу к свёкрам, летом – на море, зимой – в Карпаты. После обязательного декретного цикла она тоже вышла на работу: удачно устроилась на приличную кафедру в приличный академический институт. Даже все потрясения смутных девяностых пронеслись сквозь их жизнь, никак не поколебав привычного положения вещей. Лишь умер Лерин отец, да свёкор со свекровью переехали постоянно жить к дочери в Чехию. Лерина мать обитала теперь безвылазно у сестры во Владимирской области. Родительскую квартиру переписали на Игоря, а пока сдавали внаём. Квартиру родителей Геннадия продали, положив деньги в чешский банк под хороший процент. Геннадий гладко вписался в новую жизнь, из военного с лёгкостью превратившись в удачливого бизнесмена. Лера же из своего финансового института плавно перетекла в аудиторскую фирму. Дети росли должным образом.

И потом однажды Геннадий просто не вернулся домой. Лера, встала и приоткрыла форточку. Вышла в коридор и, привстав на цыпочки, наощупь отыскала пачку сигарет на верхней полке встроенного шкафа. Из глубины кухонного шкафа извлекла глиняную сувенирную пепельницу с силуэтом Карлового моста. Закурила.

Лера всегда считала, что курить вредно. Она особо никогда и не курила. Ей это и не доставляло какого-то специального удовольствие. Вот только, помнится, ей действительно нравилось выпускать тонкую струйку дыма в потолок, откинувшись устало на подушку под хитрым взглядом Рыжика. Геннадий же, вроде бы и не подозревал никогда, что она покуривает. Хотя сам смолил дай Бог. А ведь прожили вместе почти двадцать лет. Двадцать лет идеального брака, рухнувшего ни с того, ни с сего, расколотого на части одним телефонным звонком.

Она позвонил утром. И сказал, что заедет в следующую субботу. И что всё объяснит.

А Лера сразу всё поняла. Она поняла, что Геннадий уходит. Уходит к какой-нибудь мерзкой длинноногой вертихвостке с педикюром и кольцом в пупке. Ох, как же она орала на Лизу, когда та проколола вторые дырки в ушах!! Орала, пытаясь объяснить, что сначала – вторые дырки в ушах, потом – кольцо в носу, потом – татуировка, а там, глядишь – и по рукам пойдёт. И будет мать носить передачи в вендиспансер. Или того хуже. 

Еще до того самого дня она подозревала, что этот новый мир, который мельком поглядывал на неё с монитора компьютера на работе рано или поздно вломится в её жизнь.  Вломится и бросит ей, Лере, вызов. Ей и её миропорядку. Она лишь надеялась, что всё, что она строила вокруг себя все эти годы: порядок, комфорт, уют, спокойствие, что всё, что она вкладывала в свою семью и детей: привычки, воспитание, ценности покоя, уберегут её, Геннадия и детей от тлетворного влияния вседозволенности. Она так долго повторяла детям, что мифическая абсолютная свобода – это погремушка для тех, кому нечего терять, что реально свободны только те, у кого прочный тыл, что соблазны эфемерного сегодня разрушительны для осознанного будущего, будущего построенного на твёрдых принципах, в соответствии с чёткой целью, что ей в какой-то момент показалось, что они прочно усвоили это. И они, и Геннадий, который всегда поощрял её воспитательные принципы.

А потом он ушёл. И действительно приехал через пару дней. И сообщил, что у него будет другая семья, и как ни странно, не с юной пигалицей, а, Бог ты мой, с его первой любовью,  одноклассницей, которую он встретил чуть не с полгода до этого на какой-то вонючей презентации. С такой же сорока-с-чем-то-летней бабой, как и она, Лера. И тут она вообще перестала что-либо понимать. В этом не было никакой логики. Зачем менять шило на мыло? Что такого может ему дать та, другая, что не давала ему она, Лера? Любовь – побойтесь Бога, господа, какая любовь такая может быть у тех, кому за сорок с гаком? Ну да, может быть постель, секс, всё такое, – но это и у них с Геннадием было, чему дети свидетельство. Было. И было вполне регулярно. И не без приятственности. И никак не иначе, чем у других. Но, даже если эта его старая-новая мымра и способна на какие-то там чудеса в постели, разве это повод рушить семью? Да она бы и закрыла глаза на всё это, ради сохранения семьи, побесился бы и вернулся, как все возвращаются. И все эти его глупости про «не смог бы жить во лжи», это всё какой-то бред, отмазка, оправдание. Оправдание слабости на передок. И кто бы могу подумать! Никогда Геннадий охотой до этого дела не отличался, всё всегда было вполне в рамках разумного. И вот, проявил себя, да так проявил, что порушил всё, что столько лет она, надрываясь по дому, строила. И всё ради того, чтоб кувыркаться в постели с вислозадой старухой изо дня в день. А ведь мог бы бегать к ней, уж коли приспичит, уж коли припрёт. Сколько она знает семей, которые так живут, и они бы пережили неизбежный у мужчин этого возраста приступ кобелизма.

Но ведь ушёл. Ушёл, не взяв ничего. Лишь документы, фотографии детей да книги. Как будто он там читать собирается целыми днями. Нет, это подумать надо, она собирала всю жизнь библиотеку, ругалась с ним и с детьми постоянно, что они то потеряют, добытые по блату с боями по тем временам подписные издания, то где-то забудут, то пальцами замызгают, а теперь вон, зияет стенка пустыми полками, словно обворовали её, Лерин дом. Её крепость.

Лера с ожесточением затушила окурок о край пепельницы. Понюхала с отвращением пальцы. Запах табака на коже был невыносим. Леру слегка подташнивало. Заболела голова. У неё последнее время часто болела голова. От этого Лера постоянно пребывала в слегка раздражённом состоянии. Она запретила Игорю включать громко музыку, а Лизе врубать фен на полную мощность. Да только им как об стенку горохом. Что один, что другая – живут в своём мире да на её шее, и на мать внимания не обращают. И что хотят, то и делают, при этом регулярно названивая папаше. На последнем родительском собрании в школе её чуть не вытошнило, когда классная руководительница сына начала громко, слишком громко нахваливать молодёжный лагерь, в который Игорь записался без спроса, притащив лишь какое-то разрешающее письмо от Геннадия. Какой может в наше время быть молодёжный лагерь? Сборище наркоманов и извращенцев, господи, это каждый знает. По телевизору вечером после «Времени» показывали один такой, так там дети полуголые ходят и раскрашивают друг друга и дёргаются целыми днями под грохот несусветный. Она так и сказала и учительнице, и другим родителям, что дети на то и дети, что родители должны нести ответственность за их воспитание, что никаких ценностей им в таких вот лагерях не привьют, а лишь наградят непотребными привычками. И в обратном никто её никто и никогда не сможет убедить.

Как не сможет убедить в том, что Геннадий там, в этой своей новой жизни счастлив. Ну что это за жизнь, когда его шалава новобрачная постоянно в командировках. Лиза вон заезжала к нему, говорит он сам там готовит и носки себе стирает. А когда Игорь у него на выходных однажды остался ночевать, дамочка эта заявилась вообще в ночи домой с толпой иностранцев. Пировали они там да кутили до полночи. И еще полночи на машине по городу катались. Лера позвонила после этого Геннадию и пообещала, что запретит детям видеться с ним, если он будет позволять себе вольности в их присутствии. Но он лишь рассмеялся и заявил, что их дети в порядке и сами во всём в состоянии разобраться. Да как же они в состоянии!! Если бы они были в состоянии, то она бы уже давно занялась своей собственной жизнью. А так, как было, так и есть – утром подъем, завтрак, работа, магазин, ужин – и вся её жизнь уходит в заботу о них, в обеспечение их потребностей.

Лера потёрла виски. Нет, она не сдастся. Она справится. Её мир – это её мир, и она будет за него бороться. Она выстоит и выдержит. Она заставит, всей своей безупречной жизнью заставит и Геннадия, и детей понять, что она, Лера – их единственный маяк и ориентир в этом безумном диком мире соблазнов, которым они поддаются, под набором которых прогибаются, которым преклоняются в своей слабости. Она докажет им – что счастье в стабильности, размеренности и разумности. Докажет тем, что будет как и сегодня, как и вчера, как год и десять до этого изо дня в день идти по своему пути, готовить ужин, менять лаванду в шкафу, поливать цветы.

Лера прошла в гостиную и включила телевизор. И не без удовольствия подумала, что если бы Оксана Пушкина не была такой дурой, зацикленной на «звёздах», то она бы сняла настоящую «Женскую историю» про неё, Леру. Про настоящую женщину с настоящей женской судьбой, принципами и целью.