Соло вдвоем или дуэт в одиночку. Т. 1. Глава 01

ГЛАВА 1
Она лежала на спине, вытянувшись, и пыталась расслабиться, но тело было сковано так, что у неё сводило судорогами ноги и руки, мышцы живота и шеи. Боль отзывалась в мозгу при каждом её движении, будь то судорожная дрожь или шевеление пальцев. Поэтому она и не могла понять, какая же из них сильнее: нервная, заставляющая всё тело корчиться и биться в ознобе или физическая – результат того, что произошло с ней?
И тут она поняла, что страшнее и сильнее той боли, которая терзала и корчила её тело, была почти физически ощущаемая жгучей тяжестью в груди боль стыда, обиды, отвращения…
Она не знала слов, которые бы могли характеризовать то, что она ощущала. Она была противна себе, она была грязной. Ей было мерзко и гадостно от себя самой.
«Господи! - подумала она. – Теперь я понимаю мусульманок, обливающих себя керосином и сгорающих заживо. Это именно то, чего достойно сейчас моё тело…»

Легкий кивок ветерка, откинувшего челку занавески со лба окна, привлек её внимание. Превозмогая боль и морщась, она повернула голову к окну. Оно было распахнуто настежь, и в его прямоугольник  был виден небольшой лоскут неба, синего и безмятежного. Сквозь серую муть, постепенно сменяющую синеву ночи, алой полоской света начинала продираться утренняя заря.
«Наверное, сейчас уже около шести, - машинально подумала она, - скоро наступит утро… Но зачем оно мне, это утро? Нет! Я не хочу! Я не могу! Пусть оно наступит как можно позже! Пусть день будет серым и дождливым, чтобы никто не хотел вылезать из своих постелей!  Я не могу! Я не хочу! Я не хочу никого видеть, улыбаться, что-то говорить и делать! Не хо-чу!»
Из её груди вырвался сдавленный всхлип. Рядом зашевелилась, по-детски причмокивая во сне, Маринка.
Она затаилась и притихла, чтобы не разбудить спящую подругу. Но Маринка закрутилась на жестком диване, приподнялась на одном  локте и, почти не раскрывая глаз, сонным голосом спросила:
       - А, это ты?
       - Я, кто же ещё? - ответила она и, превозмогая боль, перевернулась на бок, лицом к окну, чтобы Маринка не заметила её слез. - Спи, рано ещё.
       - Ну, слава Богу! – пробормотала Маринка. – Ты здесь, и теперь я, действительно, могу спать спокойно.
       - Спи, спи.
       - Тебе хорошо говорить «спи», - вдруг приподнялась на локте Маринка, - а я всю ночь проворочалась, так за тебя волновалась! – капризно пролепетала Маринка, поуютней пристраиваясь на подушке. - Где тебя носило?
       - Послушай! Давай мы не будем обсуждать сейчас этот вопрос, - с плохо скрываемым раздражением произнесла она, - я устала и очень хочу спать.
       - Что ты рычишь? - обиделась Маринка. – Я просто волновалась. Ведь тебя полночи не было. Да ещё и сон мне про тебя ужасный приснился. Такая гадость, что я даже проснулась оттого, что кричала во сне… В конце концов, нельзя быть такой эгоисткой, нужно и об окружающих думать! Она там где-то шляется, а мы тут с ума сходим! А ей, видите ли, хоть бы что! Видите ли, она устала и хочет спать! Ладно, спи… Завтра поговорим… Я тебе такое расскажу! – Маринка выдержала театральную паузу и торжественным голосом произнесла: - Я, кажется, влюбилась!
       - Поздравляю. Я очень за тебя рада. Я понимаю, что тебе не терпится поделиться своим счастьем, но я действительно смертельно устала и очень хочу спать. Я очень тебя прошу: давай поговорим об этом завтра, - она попыталась придать своему голосу сонную  томность, хотя ей хотелось кричать и плакать.
        - Ну ладно уж, спи, гулена, - сладко потягиваясь, милостиво разрешила Маринка. - Я сегодня такая счастливая! Такая счастливая, что даже прощаю тебе твою безответственность…
Маринка повернулась к стене, и минут через пять  с её стороны слышалось только мерное посапывание.

Лежать на боку было больнее, чем на спине, но шевелиться не хотелось. Кроме того, её взгляд был прикован к открытому окну, за которым всё сильней и настойчивей вступала в свои права утренняя заря.
«Как все будет просто, - думала она, - седьмой этаж и бетонные плиты под окном – полная гарантия. Жить? Нет, я не хочу и не могу! Да, я просто не достойна жить после того, что произошло. Да, и зачем мне теперь эта жизнь? Ведь всё кончено. Всё кончено… Кон-че-но…»
Она уже примерилась, как встать, чтобы причинить себя этим движением минимальные страдания. От принятого решения режущий и мешающий дышать комок в груди отступил. Первый раз с момента, когда она опустилась на диван и расслабилась, она смогла вздохнуть, если не полной грудью, то, во всяком случае, так, что сковывающая тело нервная судорога начала медленно отпускать ноющие мышцы, и сейчас физически она ощущала только раздирающую боль внизу живота.
Она попыталась встать на ноги, превозмогая скрючивающую её боль, но ноги стали ватными и не держали, колени подогнулись, и, чтобы не упасть, она снова опустилась на диван, затихла, прислушавшись, не разбудила ли Маринку, но та спала сладким предутренним сном.
Она попробовала предпринять ещё одну попытку. Теперь уже действовала осторожней и расчетливее. Она умела сконцентрироваться и всё откинуть, когда это было необходимо, умела подчинить свой разум и тело своей воле – главное, чтобы было принято решение. А оно было принято, и уже ничто не могло остановить её.
Поднявшись и опершись о спинку стула, стоящего у дивана, заставила себя забыть о раздирающей её нутро и делающей ноги ватными и непослушными боли, сделала первый шаг, затем второй, третий… Каждый шаг приближал её  к заветной цели. Маяком служил робкий свет занимающейся над Москвой зари, и она сконцентрировала на нем всё своё внимание.
И вот, уже достигнув своей цели, уже держась рукой за подоконник, она услышала, как в соседней комнате прозвучал резкий дребезжащий звон будильника, и голос тёти Оли громким шепотом произнес:
- Юра, вставай, будильник звонил, пора на работу.
- Сейчас встаю, - ответствовал дядя Юра, и буквально через минуту, бодрым шепотом насвистывая себе под нос «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», прошествовал в ванную.
Ещё через пару минут прошаркала на кухню тётя Оля.
А она всё ещё стояла, опершись на подоконник, не зная, что делать. Потом, так же быстро, как и предыдущее, было принято другое решение и, сделав невероятное усилие, почти одним рывком она оказалась возле дивана. Правда ноги не удержали, она все-таки упала на пол… отдышавшись, доползла до дивана и со второй попытки забралась на него, натянула до подбородка одеяло и приказала себе: «Лежать тихо!»
«Дура! - думала она. - Подлая эгоистка! Как просто всё придумала: прыг и нету! А ты подумала о тёте Оле и дяде Юре? Как они посмотрят в лицо твоим родителям? Что скажут? «Не досмотрели! Не уберегли!» Для кого ты тогда устраивала весь этот маскарад, если сейчас готова решить всё легко и просто? А как будет жить с этим Маринка? Как бы она после всего этого не последовала за тобой с её-то психикой! Ведь есть и её степень вины в том, что с тобою случилось… Нет! Об этом не должен знать никто! НИКТО И НИКОГДА! Ты должна продумать всё так, чтобы никто ни о чем не догадался… А стало быть, ты должна сейчас настроиться на то, что нужно будет жить… Ещё какое-то время… Во всяком случае, до возвращения домой…»       
 
И она начала настраиваться на жизнь.
«Первое, что ты должна сейчас сделать, - сказала она себе, - это успокоиться и заснуть. Итак, Ириша, займемся аутотренингом…»
Через некоторое время Ирине удалось выгнать из головы все мысли, расслабиться и заснуть. Усталость и слабость от кровопотери победили нервное перевозбуждение…

Проснулась она оттого, что Маринка тронула её за плечо:
- Уже час дня! Сколько можно дрыхнуть? «Вставай, поднимайся, рабочий народ…», - пропела она бравурно.
Ирина проснулась моментально, вспомнила всё, что произошло.
«Может быть, это всё мне только приснилась?» - с робкой надеждой подумала она, и тут же от легкого движения руки боль горячим свинцом растеклась внизу живота, напомнив о том, что всё это, увы, не кошмарный сон, а реальность, и не менее кошмарная…
- Вставай, вставай! – теребила Маринка. – Одевайся! И пойдем гулять по Москве. Мы с Володей уже устали ждать, когда ты выспишься. Вставай же! - и Маринка начала стаскивать с неё одеяло.
- Оставь одеяло в покое! - сказала Ирина, судорожно ухватившись за его край, - Сейчас встану… Ты говоришь сейчас час дня? Ты так быстро вернулась? Постой, а ко скольки же ты ездила?
- Ниоткуда я не вернулась! Я и не ездила никуда! Ты знаешь, я передумала поступать в театральный… Хватит с меня вчерашних прослушиваний! Если бы не ты, я бы и во второй тур не прошла… Я поняла, что ты гораздо талантливее меня, и это ты должна там учиться, а не я! Актрисы из меня, по всей вероятности, не получиться… И вообще… Я влюбилась! Слышишь? ВЛЮБИЛАСЬ!!! Он такой хороший, такой интересный и умный! Ты знаешь, он тоже меня любит! Мы даже целовались с ним вчера, когда ходили гулять!
- Подожди, - проговорила Ирина. – Так, значит, ты не поехала в студию?
- Ну, я же говорю тебе, что я передумала поступать!
- Как это ты передумала поступать? Когда ты это решила?
- Ну, вообще-то мы с Володей вчера всё решили, когда ты уже уехала. Ну, в общем… когда поняли, что любим друг друга. Ты же знаешь, он в военном училище учится. Если я выйду за него замуж, а его распределят в какую-нибудь Тьму-Таракань, что я там со своим актерским образованием делать буду? Разве только кружок вести. Так я кружок и без образования вести могу. В общем, я решила, как и ты, поступать в медицинский.
- Подожди, ты что, собираешься замуж за Володьку?
- Ага, мы решили пожениться через год. Мне к тому времени исполниться восемнадцать, а он как раз окончит училище.
- Та-а-к! Значит, ты замуж собралась?! - с трудом сдерживая раздражение, проговорила Ирина. - Вчера, говоришь, всё решила?! Поступать не будешь! Не нужен тебе ни этот театральный, ни тряпки, за которыми среди ночи я для тебя ездила, чтобы ты на прослушивание как человек пошла?!
- Да, что ты злишься-то?! Я уже взрослая и сама решаю, в какой институт мне поступать. И вообще, поступать ли! У тебя не спросила! – заявила Маринка, надув губы.
- Да, наплевать мне! Делай, что хочешь! Но позвонить-то ты могла, сказать, что ты передумала идти на прослушивание и, что одежда тебе не нужна, чтобы я ночью через весь город не тащилась!

«Ах, если бы Маринка сделала это! Один маленький звоночек! Всего минутка какая-то! …И этого кошмара не было бы…  НЕ БЫЛО БЫ!!! Я переночевала бы у тёти Тамары. Ничего бы не произошло. А теперь Маринка выходит замуж, сияет счастьем, а я из-за её тряпок потеряла всё…»
Ирина до боли закусила губу, чтобы не завыть вголос.
- Ириша, ну ты же сама понимаешь! Какой там звонок, когда ЛЮБОВЬ?! Не обижайся… Ну не до того нам было, пойми! Нам было так хорошо! Так хорошо!!! – и Маринка завальсировала по комнате, напевая: «Я танцевать хочу! Я танцевать хочу до самого утра…»
- Да! Наверное, так устроен мир: для того, чтобы кому-то было хорошо, кому-то обязательно должно быть плохо! - произнесла Ирина, стараясь, чтобы её утверждение прозвучало как можно безобиднее.
Но Маринка почувствовала в небрежно брошенной фразе горечь, которую пыталась скрыть Ирина:
- Что-нибудь случилось, Ириша? Что ты так огрызаешься? На тебя не похоже…
- Ничего не случилось, - быстро ответила Ирина, с ужасом подумав, что если она не уйдет сейчас от разговора с Маринкой, то может не выдержать и разреветься. – Просто не очень-то приятно кататься на метро из одного конца города в другой, по ночам дожидаться транспорта и ходить по незнакомым темным улицам в чужом городе.
- Да, кстати, во сколько ты пришла домой?
- Около четырех, - ответила Ирина, лихорадочно соображая: «Как же  оправдать свое позднее, вернее, скорее раннее возвращение?»
- И где тебя черти носили? Я ужасно волновалась! И, потом, сон мне дурной приснился про тебя. Такие страсти, что даже вспоминать жутко!!! Бр-р-р!!!
- А ты и не вспоминай, - Ирина сжалась в комок: «Не хватало ещё, чтобы Маринка рассказала ей вещее предзнаменование того, что было с нею на самом деле!» - Ничего плохого не произошло. Познакомилась с одним парнем. Шла с ним пешком от самого метро потому, что автобусов не было, - соврала она первое, что пришло в голову.
- Вот здорово! - обрадовалась Маринка. – Кто он? Какой он? Ты позвони ему, вместе пойдем поболтаемся по Москве.
- Успокойся, мы с ним в любви не объяснялись друг другу и дальнейшие встречи не назначали. Так, просто случайные попутчики.
- Ну и ладно, хотя жаль, конечно. Я так счастлива! Мне так хорошо! Так хорошо! И я хочу, чтобы и всем другим тоже было хорошо! Всем-всем людям! А тем более тебе!
Ирина горестно ухмыльнулась про себя, сдерживаясь, чтобы не ответить на Маринкину тираду.
- Ладно, поднимайся, завтрак уже на столе, - продолжала Маринка. - Сейчас поедим, и Володя покажет нам Москву. У него гениальная идея – прокатиться на речном трамвайчике по Москве-реке! Правда, здорово!
- Слушай, Маринка, а может, вы без меня пойдете? Во-первых, я в Москве, в отличие от тебя бывала, и не раз. Во-вторых, на кой ляд я вам нужна? Только мешать буду. А в-третьих, я себя ужасно чувствую.
- Не говори глупости! Как ты можешь нам помешать? Как ты могла подумать такое?! Ты же знаешь, как я тебя люблю, и что ты для меня значишь! И потом, я вижу, что у тебя плохое настроение. А один на один с плохим настроением оставаться нельзя! Ты сама мне так говорила. Поэтому ты сейчас встаешь, и мы все вместе отправляемся кататься на речном трамвайчике! А потом Володька ведет нас в кафе «Космос» есть самое вкусное мороженное на свете! Всё! Не возражай мне! Вставай сейчас же, приводи себя в порядок, и пойдем!
- Марина! Я действительно чувствую себя отвратительно! И вообще, из меня льёт как из ведра. Так что мне действительно не до прогулок. А вы идите, развлекайтесь. Только сначала сбегай в аптеку, пожалуйста, купи мне вату или прокладки, викасол  или что-нибудь в этом духе и обезболивающее.

Она не врала. Кровотечение не останавливалось. Она сначала не хотела говорить об этом Маринке, но это был единственный повод отвязаться от неё, да и заодно воспользоваться её помощью. Сама она дойти до аптеки вряд ли смогла бы. Но отвязаться от Маринки было не так-то просто:
- Не ты ли мне говорила, что менстра – это естественное состояние женщины, и, следовательно, не повод для того, чтобы валяться в кровати и стонать? – заявила она. – Так что ты пока вставай, а мы с Володькой сбеганем в аптеку, купим всё, что нужно. А ты за это время приведи себя в порядок и позавтракай.
Маринка унеслась, и Ирина услышала, как они с Соболевым, весело смеясь и дурачась, повозились в коридоре и, с диким треском хлопнув входной дверью, удалились.
Она попробовала сесть. Боль была уже не такой острой, но всё равно лучше было не шевелиться. Ирина с трудом поднялась на ноги. Сон всё-таки пошел на пользу. Ноги хоть и были ватными и противно дрожали, но уже не подгибались. Она смогла успешно, только слегка придерживаясь за стену, дойти до ванной, хотя каждый шаг давался ей ценой невероятных усилий.
Ирина залезла под прохладный душ, но вместо ожидаемого бодрящего эффекта, получила новый приступ судорожной дрожи.
«Конечно, - подумала она, - ведь я потеряла не так уж и мало крови. Надо как-то согреться. Включить горячую воду? Но ведь кровотечение может усилиться. Ну, и черт с ним! Это единственный способ хоть немного согреться…» Она увеличила напор горячей воды.
«Почему не прекращается кровотечение? Да и боль тоже, – подумала она. – Может быть, что-нибудь нарушено? Надо как-то лечиться… - Последняя мысль пришла машинально. Она поймала себя на ней и усмехнулась про себя: - Зачем? Ведь всё равно жить я не собираюсь. Так не всё ли равно? Да, и потом, если обратиться к врачу, придется что-то говорить, объяснять… Нет! Никогда и ни за что! Я должна держаться! Мне нужно продержаться до возвращения домой. Об этом никто не должен знать… Я должна мобилизовать все силы, чтобы выполнить то, что задумала… Нужно взять себя в руки и выкарабкаться сейчас!»
Ирина стала постепенно увеличивать напор холодной воды.
Когда она вышла из ванной, то чувствовала себя немного лучше, хотя к слабости начало добавляться противное головокружение.
Она зашла на кухню. Со сковородки сиротливо смотрели на неё желтые глазки уже остывшей яичницы. Да, Маринка никогда не отличалась кулинарными изысками, но вот кофе варила всегда просто превосходно. Но сейчас так любимый ранее кофейный аромат не вызывал обычной радости предвкушения наслаждения любимым напитком. Есть тоже не хотелось.

Раздался характерный звук открывающегося замка, и Ирина, погруженная в свои мысли, вздрогнув, очнулась и обернулась в сторону двери. Даже от этого незначительного движения сразу же закружилась голова, и тупая боль, терзавшая её нутро, вырвалась наружу.
«Наверное, всё-таки нужно что-нибудь в себя запихнуть, - подумала Ирина, - а то с такими успехами до дома я не дотяну».
В квартиру ввалились Маринка с Володькой. Их физиономии просто светились от счастья.
- Ты, ещё не оделась? – с порога завопила Маринка. – Да и не позавтракала?! Ведь остыло уже всё! – добавила она, ворвавшись на кухню. – Ну-ка! Давай быстренько! Уже полтретьего, а мы ещё всё на том же месте.
Она высыпала на стол содержимое полиэтиленового пакета:
- Вот! Здесь всё, что тебе нужно. Это обезболивающее. А это вместо Викасола. В аптеке сказали, что этот препарат действует быстрее и эффективнее. Вот вата – прокладок не было. Ну а это тебе для поднятия гемоглобина, - она протянула Ирине огромный гранат. – Жуй! И скорее собирайся.
 - Спасибо, Мариша! – сказала Ирина. – Я тебе очень благодарна. Но пойми, что я просто не в состоянии идти с вами. Так что не теряйте времени, идите без меня.
- Никуда мы без тебя не пойдем! Если ты действительно так плохо себя чувствуешь, то мы с Володькой тоже останемся!
- Мне ваши жертвы абсолютно не нужны! - с трудом сдерживая нарастающее раздражение, проговорила Ирина. – Более того, я очень хочу, чтобы меня все оставили в покое! Ты можешь это понять?! Я хочу элементарного покоя!! Я хочу лечь на диван и не двигаться!! Не шевелиться!! Ни с кем не разговаривать!!! Никого не видеть и не слышать!!! Ты можешь это понять?!!!
- Ну, ты даешь, подруга! Ты явно не в себе… Сколько тебя знаю, никогда не видела, чтобы ты была в таком состоянии… Ну-ка, колись: что произошло?
- Господи, как ты мне надоела!!! В конце концов, ты можешь оставить меня в покое?!!! Имею я право на то, чтобы меня элементарно оставили в покое?!!!! – Ирина уже готова была сорваться, закричать, впасть в истерику, но поняла, что она должна сдержаться, иначе Маринка начнет допытываться, что с ней случилось потому, что мрачный вид и раздражение действительно были абсолютно не свойственны всегда весёлой, полной жизни, энергичной и жизнерадостной Ирине. И поэтому, с трудом подавив раздражение и взяв себя в руки, она произнесла более миролюбиво:
- Извини, Мариша! Не с той ноги сегодня встала. Да ещё и менстра эта треклятая. Да и не выспалась я. Маришка! Милая! Вы с Вовкой идите, гуляйте по Москве, катайтесь на трамвайчике. Честное слово, я всё это уже видела двадцать четыре раза! А я пока посплю немного. А потом, когда Вы нагуляетесь, позвоните мне из автомата, и мы договоримся, где встретимся, раз уж Соболеву так хочется повести меня в кафе, - она усмехнулась. - Хотя я думаю, что вам вдвоем было бы гораздо интереснее.
- Ладно, - немного поколебавшись, сказала Маринка, - договорились. Мы сейчас отчаливаем. Ты спишь. А вечерком, часиков в семь-восемь, мы тебе позвоним и договоримся о дальнейших планах. Идет?
- Идет! – сразу же согласилась Ирина.
«Ну, слава тебе Господи! – с облегчением выдохнула она, и, чуть было, не добавила в слух: - Наконец-то до тебя дошло!»

Когда новоиспеченные влюбленные убежали на свидание с сияющей в лучах жарких летних дней столицей, Ирина всё-таки впихнула в себя уже совсем холодную  яичницу, укоризненно смотревшую на неё мутными желтыми глазами, запила её остывшим кофе, заглотила таблетки и легла.
Пока длилась вся эта суматоха с  её подъёмом и уговорами пойти на прогулку, мысли о случившемся отступили, затаились. Сейчас же Ирина лежала и перебирала в уме все события последних дней, невольно играя в дурацкую игру «Если бы», в которую каждый из нас играл хотя бы раз, когда с ним происходили не самые лучшие события в его жизни. Те события, которые хотелось бы забыть как дурной сон, и всё переделать, ПОВЕРНУТЬ ВСПЯТЬ, НЕ ДОПУСТИТЬ Того, Что произошло…   

*    *    *
Ирина с Мариной учились в одном классе и были закадычными подругами. Причем подружились они весьма экзотично.
Когда Ирина в середине учебного года пришла в класс, где уже училась Марина, как это и случается по закону подлости, она с места в карьер попала на контрольную по английскому. По стечению обстоятельств, села за парту, стоящую перед партой, за которой сидела Марина. Так получилось, что обе они писали один вариант.
Пока шла контрольная Марина истыкала Ирине всю спину, требуя от неё  активной помощи. Она громким шепотом кричала ей в ухо, перегнувшись через парту: «Ты понимаешь, что я ничего не понимаю?! Дай скорее списать, а то я умру! Я же знаю, что ты самая умная, самая добрая и хорошая! СПАСИ меня! НУ, ПО-ЖА-ЛУЙ-СТА! Ну, дай списать! СКОРЕЕ!!!»
Естественно, Ирине не оставалось ничего иного, как дать ей списать. С этого всё и началось…

Ирина пришла в эту школу в девятый класс, когда её отец, полковник Стеценко, получил новую квартиру в этом микрорайоне. Она числилась «микрорайонной девушкой», и переполненная школа была обязана принять её на обучение. Но школа была специализированная. И специализировалась она на естественнонаучных дисциплинах.
В простом (неспециализированном) классе, куда и принимали всех «микрорайонных» детей, итак было уже сорок с лишним человек. Поэтому директриса, увидев почти отличный аттестат за восьмилетку и узнав, что после школы Ирина собирается поступать в медицинский, смилостивилась и без специальных экзаменов и собеседований определила её в специализированный класс.
Нужно отметить, что Ирина уже тогда внешне тянула на школьницу весьма приблизительно. Развитая не по годам, чуть полноватая, но с красивой пропорциональной фигурой, она походила скорее на юную женщину, чем на угловатую девушку-подростка.
Кроме того, она имела немалую в те времена смелость ходить в школу не в коричневом школьном платье с передником, а в коричневом же, но модном и элегантном костюме – узкой макси юбке с разрезами и кардегане с широким рукавом три четверти, сшитом, правда, специально для школы, надевая под него кремовую крепдешиновую блузку или вязаный ажурный свитерок нежно-персикового цвета.
Вышеописанную картину дополняла модная стрижка «сессон» с выкрашенной в белый цвет челкой, длиннющие ухоженные ногти, покрытые подобранным в тон одежды лаком, коричневые туфли-лодочки на высоком каблуке и умеренная, но всё же наличествующая косметика.
Естественно, что когда Ирина первый раз вошла в свой класс, то её приняли не за одноклассницу, а за практикантку – на учительницу не потянула симпатичная юная мордашка.
Марина же в отличие от Ирины была тем самым угловатым подростком, в коричневом школьном платье с черным передником, с длинной косицей, увенчанной черным бантом и обкусанными до мяса ногтями.
Кроме того, в отличие от выдержанной, спокойной и доброжелательной, всегда улыбающейся и не подверженной перепадам настроения Ирины, Марина  была «восторженной дурочкой». Её характер можно было определить так: «Солнце светит – стоит жить! Жизнь прекрасна и удивительна! Небо в тучах –  лучше умереть! Жизнь не имеет смысла и не сулит ничего хорошего…»
В десятом классе Марина внешне оперилась, повзрослела, да и общение с Ириной не прошло даром. Юбка с бадлоном, модная стрижка, легкая косметика, короткие, но всё же уже не обкусанные ногти, покрытые бледным лаком.
Но вот характер остался прежним. Её экзальтированность и безграничное доверие всем и вся порой доходили до абсурда. Весь класс знал, что она не от мира сего, поэтому никто не обращал внимания на то, что она, жутко боявшаяся историка, вызванная к доске, иной раз, от волнения расстегивала и застегивала пуговицы на блузке, открывая восхищенному взору юношей класса не нуждающуюся в бюстгальтере грудь.
Все восприняли как должное, и никто не смеялся, когда однажды на уроке литературы Маринка завопила на весь класс:
- Ой, мамочка! Я беременная! – и разразилась рыданиями.
Вывод о своей беременности она сделала, когда, обсуждая её задержку, Ирина подняла вопрос о возможности непорочного зачатия. Она, конечно же, говорила об этом в шутку. Марина же приняла всерьез утверждение подруги о том, что непорочное зачатие вполне возможно, если вытираться тем же полотенцем, которым перед тобой вытирался мужчина, ибо на него вполне могло попасть семя, а сперматозоиды очень подвижны и живучи…
Бедная Маринка моментально вспомнила, что недавно к ним домой приезжали и ночевали у них её старшая сестра с мужем. Муж сестры принимал душ. А она (О! УЖАС!) отправилась в ванную после него!!!… и вытиралась (ОЙ! МАМОЧКИ!!!!) тем же полотенцем, что и он!!!!!!!
И вот это знаменательное событие и послужило причиной тому, что урок литературы был сорван, и все одноклассники вместе с учительницей дружно успокаивали Маринку, объясняя ей, что такого быть, не может и, что Ирина пошутила…

Ну а случай на выпускном экзамене по химии превзошел все ожидания!
Маринка, как всегда, ничего не знала и очень боялась.
С Ириной они были в разных группах, и поэтому та не смогла попасть вместе с ней на экзамен. Ей удалось передать Маринке шпаргалку только по первым двум вопросам. Третьим вопросом был практический. Нужно было продемонстрировать реакцию «серебряного зеркала». Это было свыше Маринкиных сил. Поэтому она стояла у доски, молитвенно сложив руки, и громким шепотом, который, по её разумению, должен был быть слышен Богу и не слышен экзаменационной комиссии, повторяла:
- Господи! Если ты есть на свете, сделай так, чтобы что-нибудь произошло такое, чтобы мне не пришлось делать этот дурацкий опыт! Господи, миленький! Ну, сделай что-нибудь! Ну, пожалуйста! Ну, что ТЕБЕ стоит, что-нибудь сделать! Всего один разочек! Если ты мне поможешь, Господи, то я тебе поставлю пять свечек! Нет! Я тебе поставлю ДЕСЯТЬ свечек! – пыталась она подкупить Бога.
Неизвестно, на что польстился Господь: на то, что Маринка обещала в него поверить или, на то, что она обязалась поставит ему десять свечек или его не оставило равнодушным что-то другое? А может быть, он просто пожалел её, но свершилось чудо…
Маринка стояла у доски, на которую аккуратно были переписаны формулы крахмала и ещё какой-то, по её замечанию, химической гадости. Нужно отметить, что она могла бы только прочитать (и то с трудом) то, что ей удалось переписать на доску. Задай ей комиссия хоть один вопрос по теме … и всё! Никакие нарисованные на доске формулы не помогли бы! Поэтому, разумеется, Марина не просто так просила Бога о помощи. И он помог.
Доска, около которой стояла экзаменуемая, охраняя свои формулы, ни с того ни с сего, оборвалась и со страшным грохотом низверглась на пол, раздробив при этом большие пальцы обеих ног девушки.
Поднялась невообразимая суматоха, вызвали скорую…
И что бы вы думали?
Маринка не плакала. Нет! Она лежала на носилках с улыбающейся физиономией фанатика и с пафосом провозглашала:
- Господи! СЛАВА ТЕБЕ!!! Слава тебе, Господи! Господи, ты ЕСТЬ на свете! Благодарю тебя, Господи! Я поставлю тебе свечки, Господи!
И так далее…
А бедные врачи тщетно пытались вывести её из «шокового» состояния…
Ну а комиссия, в виду случившегося, естественно, спрашивать Маринку не стала, и реакцию «серебряного зеркала» делать не заставила и поставила Маринке ни много, ни мало, а «четверку», о которой та не могла даже и мечтать!

Поэтому понятно, почему Ирина по отношению к Марине взяла на себя роль ангела-хранителя. Она курировала её учебу, на контрольных выполняла задания двух вариантов, причем Маринкин – в первую очередь, так как сделать что-либо, пока та не займется переписыванием было невозможно. Она сопровождала её в кино и театры, на дискотеки и вечеринки. Ходила вместе с ней в театральный кружок, в котором Маринка занималась. Она защищала её от нападок одноклассников, если таковые были, и от гнева родителей и учителей.
Поэтому, когда после окончания школы Маринка решила поступать в театральный, у Ирины не возникло сомнений, что она должна сопровождать её в Москву. Во-первых, потому, что у той там не было никаких знакомых и родственников, а Ирину рады были принять с распростертыми объятиями не менее пяти семей. (Её родители были легкими, веселыми и хорошими людьми, поэтому у них было много друзей, которые пронесли эту дружбу с юных лет до седых волос. А поскольку её отец за время службы поездил по всей стране, то и друзья у него были, чуть ли не в каждом городе нашей необъятной Родины. И где бы ни была Ирина, в домах друзей её родителей она всегда бывала встречена как родная, не говоря уже о родственниках, которые тоже были раскиданы по всей стране. А поскольку и сама Ирина была легкого нрава, она была тоже любима всеми с детских лет.) Во-вторых, Ирина собиралась ехать потому, что Маринка одна не только ни в какой институт не поступит, вообще может никуда не доехать. А если и доедет, то будет стоять на вокзале и либо восхищаться красотой московского неба, если будет светить солнце, и у неё будет хорошее настроение, либо плакать и проклинать жизнь, если будет идти дождь, и настроение у неё будет плохое. А в-третьих, можно себе представить, что будет, если, волнуясь перед комиссией, Маринка начнет расстегивать кофточку…
Нет, Ирина была просто обязана поехать в Москву с Ивлевой.
В Ленинграде экзамены в медицинский были позже по времени, чем экзамены в московские театральные институты, поэтому, не долго думая, девушки купили билеты в общий вагон, собрали нехитрые пожитки и отправились в Москву.

*     *     *
«Господи! - думала Ирина, лежа на диване в пустой квартире двоюродного брата матери - дяди Юры Соболева. – ЕСЛИ БЫ экзамены в институт в Питере совпадали по времени с экзаменами в театральные в Москве, то я бы при всем своем чувстве ответственности за Маринку, не поехала бы в Москву, и ЭТОГО не произошло бы… Но я всё-таки поехала в эту проклятую Москву! Ненавижу этот город! Эту грязную большую деревню! Этих тупых ублюдков-москвичей! …Стоп, - затормозила она себя. – Ты совсем с ума сбрендила! Ты же сама всегда выступала против обобщений. А Соболевы? А друзья твоих родителей и твои друзья? Да просто нормальные люди?  Если ты по своей глупости вляпалась в дерьмо, не стоит винить в этом всех москвичей?»
И она вспомнила, как  они, выбрались из общего вагона пассажирского поезда, в котором всю ночь просидели на неудобных скамейках, на орущий перрон Ленинградского вокзала; как, несмотря на то, что сами они были из далеко не маленького города, и толпой людей их было не удивить, в первый момент растерялись от той суматохи, которая царила на Ленинградском вокзале. Да, в Ленинграде народу не меньше, но не было этой хаотичности движения, которая создавалась понаехавшими в Москву мешочниками.
И вот, когда они стояли в вестибюле метро, пытаясь сориентироваться и выбраться из снующей во все стороны толпы, к ним подошел паренёк, и не только вытащил их из месива человеческих тел, ног и рук, но и проводил на нужную станцию и объяснил, как доехать до Мытищ, где жила тетя Тамара. Так что огульно обвинять всех москвичей во всех грехах было, по меньшей мере, несправедливо…

Ирина решила отправиться прямо к тете Тамаре потому, что та была уже на пенсии,  и не работала. Шансов застать её дома было больше, чем кого-либо другого из Ирининых знакомых и родственников. Да и потом, жила она одна в двухкомнатной квартире, поэтому было меньше проблем с размещением на постой двух девчонок.
Конечно, до отъезда в Москву Ирина обзвонила всех, и у всех попросила пристанища. И все с удовольствием готовы были принять их с Маринкой. Но поскольку Ирина не могла сказать ни точную дату, ни время приезда, тетя Тамара была самым подходящим вариантом.

Тетя Тамара встретила девушек с радостью. Но хотя она и порывалась организовать длительное застолье с долгими расспросами обо всей родне и знакомых (одинокой женщине хотелось поговорить), они ограничились только чаем. Быстренько приняли душ, переоделись, привели себя в порядок и, объяснив удрученной их быстрым уходом женщине, что им дорога каждая минута (сегодня прослушивание во МХАТе, завтра в ГИТИСе, послезавтра в … и т.д., да ещё и Москву надо посмотреть, и всех знакомых навестить - в общем, дел по горло, а времени вобрез), умчались на прослушивание.

Отстояв в хвосте очереди длиною в пол-Москвы, подруги, наконец, вошли в большой класс, где проходило предварительное прослушивание. В класс в один прием запустили человек тридцать-сорок. Все претенденты выполняли одновременно роль публики и конкурсантов. 
Ирина оказалась в числе конкурсантов потому, что Марина категорически отказалась идти на «эшафот» одна:
- Ну, что тебе стоит? - канючила она. – Посидишь, послушаешь, ведь всё равно там толпа народу, тебя никто и не заметит. Да и представь себе, сколько тебе придется под дверью стоять, меня дожидаться. Ведь пока всех, кого запустили, не прослушают, никого не выпускают! Так что тебе прямой резон идти со мною!!
Подумав и приняв Маринины доводы, Ирина решила раствориться в толпе конкурсантов и в тоже время поддержать Марину морально. Когда в класс для прослушивания запускали выдержавших четырехчасовое стояние в очереди претендентов, каждый из них предъявлял свой паспорт, и его фамилию записывали. Естественно, что вошедшая вместе с Мариной Ирина тоже оказалась в этом списке, т.е. в списке претендентов на роль абитуриентов. Когда она сообразила это, что-либо менять было уже поздно. Двери в аудиторию закрылись, и прослушивание началось. 
Комиссия по очереди выкликала фамилии внесенных в список. Конкурсанты выходили в центр аудитории, читали стихотворения, басни, прозу и садились на свои места. Комиссия вызывала следующего.
Ирина поняла, что когда-нибудь дойдет очередь и до неё, ведь она тоже попала в этот реестр:
- Ну, теперь ты понимаешь, в какую ты меня авантюру втравила? - прошипела она на ухо Марине. – Что ты мне теперь прикажешь делать?
- Подумаешь! - ответствовала та. – Выйдешь и прочтешь что-нибудь! Какие проблемы?
- Ты что, хочешь меня выставить посмешищем на весь Союз? – разозлилась Ирина. – Прочтешь что-нибудь! Это ты готовилась, а я-то нет! Да и послушай, как народ читает! Заслушаешься! Небось, все в театральных студиях занимались, если не специально с педагогами. И тут я выйду позориться!
- Ну, не хочешь позориться, скажи, что передумала поступать, силком-то тебя никто не заставит. Хотя я бы на твоем месте попробовала. Что ты переживаешь? Тебе ведь не поступать! Это мне нужно волноваться, - и она опять начала повторять про себя отрывок из гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

«Ах, ЕСЛИ БЫ я не поддалась на Маринкину провокацию, всё бы сложилось совершенно иначе, - опять начала игру в «Если бы» Ирина. - Я дождалась бы Маринку, и мы успели бы попасть на прослушивание в ГИТИС, вымотались бы, как собаки, и было бы не до походов в гости. И, естественно, возвратились бы в Мытищи к тете Тамаре, а не поехали бы к Соболевым… и ЭТОГО не произошло бы… Господи! Ну, какая же я идиотка!»

Она же на провокацию поддалась – ей всегда был свойственен авантюризм, и когда произнесли её фамилию, она решительно поднялась и вышла на середину класса.

Она решила сыграть в эту игру, чуть-чуть поразвлечься. В конце концов, она участвовала во всех школьных спектаклях, да и в Маринкиной драматической студии иногда играла небольшие эпизодические роли мам, теть и бабушек, хороших и плохих, в том числе кикимор и бабок-Ёжек. А когда ещё жила на старой квартире и училась в восьмом классе, заняла первое место на районном конкурсе чтецов.
Вопрос со стихотворным репертуаром проблемой не был. Стихи Ирина знала и любила. Сама баловалась стихосложением время от времени. Поэтому, перебрав в памяти свой стихотворный запас, она остановилась на «Selenium» Тютчева, в качестве зачина, далее, как основное стихотворное произведение она выбрала главу «Война» из поэмы Роберта Рождественского «Двести десять шагов», ну и на всякий случай, если попросят почитать ещё что-нибудь – кедринских «Зодчих». Басни про лисицу и ворону, а также стрекозу и муравья она с грехом пополам, но всё же вспомнила…
А вот, что касается прозы, тут, конечно, был просто «ноль». Кроме диалогов из сыгранных ею малюсеньких ролей в её репертуаре ничего не было. Все эти эпизодические роли содержали максимум три-четыре фразы, да и то в разных частях  пьес. Только тетя Христя из Быковской «В списках не значился» успокаивала Мирру в целых семи предложениях, хотя предложения эти и состояли из трех-пяти слов.
Ирина решила процитировать тетю Христю, ну, а если этого будет мало, рассказать просто «аналогичный случай, произошедший с ней у бабушки в деревне», то есть какую-нибудь историю из жизни, желательно смешную.   
Ничего смешного, правда, вспомнить не удалось. Зато одна экзальтированная девица, читавшая Бунина, и ужасно похожая на кролика, всколыхнула в её памяти детскую историю про Зайку, маленькую девочку, любившую блинчики с мясом и соседского шестилетнего крепыша Вовку.

Итак, прозвучала фамилия Стеценко, и Ирина вышла на середину класса. Обвела взглядом делившуюся на три группы аудиторию.
Первая группа, самая малочисленная – комиссия, окончательно обалдевшая от количества претендентов на поступление и откровенно скучающая.
Вторая – претенденты, которых ещё не вызывали пред ясны очи комиссии, с устремленными внутрь себя взглядами, тихо перебирающая губами, повторяя стихи и прозу, пытаясь надышаться перед смертью.
Третья – те, кто уже отстрелялся и теперь смаковал удачно произнесенные фразы и бичевал себя за проколы, с нетерпением ожидающие результата и думающая только о нем.
Ирина решила для начала расшевелить первую группу. Она выбрала одного из двух, сидящих за столом дяденек, чьи глаза, как ей казалась, выражали «всю скорбь еврейского народа», сделала два шага в его сторону и проникновенным голосом,  сочувственно глядя ему в глаза, произнесла первые строки «Selenium»:
«Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои…»
И так она и читала - ему, постепенно медленным шагом приближаясь к столу комиссии. Надо сказать, что она добилась ожидаемого эффекта: комиссия проснулась.
После Тютчева, она не остановилась, только перевела взгляд на уставшую, погруженную в какие-то свои заботы женщину из той же самой комиссии и начала с места в карьер читать монолог тети Христи:
- Я возьму твою боль… - обещала она измученной женщине. – Я возьму твое горе… 
И женщина открыла свои уставшие глаза, в изумлении сразу забыв о своих проблемах,  улыбнулась ответной улыбкой грустно улыбавшейся ей Ирине.
Поскольку монолог состоял всего из семи предложений, образовавшаяся после последнего предложения пауза была воспринята слушателями как подготовка к какому-то самому главному, самому важному обещанию тети Христи. И Ирина, воспользовавшись тем, что аудитория замерла в ожидании, резко развернулась лицом к конкурсантам, намереваясь завладеть теперь уже этой частью публики, и, передумав читать «Войну», произнесла твердо и торжественно, но и с некоторой издевкой, первые строки главы «Мир» из тех же «Двухсот десяти шагов»:

«Мы, жители Земли … БО-ГА-ТЫ-РИ!»

Закончила она так же резко, как и начала словами:

«Живем мы, и несет любой из нас
 Пятнадцать тонн взрывчатки… ПРОЗАСПАС!»

Повернувшись к комиссии, она спросила:
- Достаточно, или почесть ещё что-нибудь?
- А что Вы читали, разрешите поинтересоваться? – спросил один из членов комиссии.
Она перечислила воспроизведенные ею произведения.
- А не могли бы Вы прочесть нам что-нибудь помонументальнее? – поинтересовался дядечка с грустными глазами.
- Стихотворное могу, - ответила Ирина. – Могу предложить «Войну» из «Двухсот десяти шагов» Роберта Рождественского. Можно, кончено, и «Мир» повторить и закончить, но, честно говоря, я его не очень люблю. Могу прочесть «Зодчих» Кедрина или «Девушку и смерть» Горького.
Члены комиссии с минуту посовещались, и дядечка с грустными глазами предложил прочесть «Девушку и смерть».
Тут можно было развернуться: когда она читала про Царя, то грозно сдвигала брови, корчила невероятные рожи, произнося:
 
«…исказив угодливые рожи,
Бросились к девице, словно черти…»

Говоря о смерти, играла немощную и безразличную старуху; изображая Девушку, вся дышала любовью… Даже расстегнула верхние пуговицы блузки, демонстрируя шею, когда произносила слова:

«…Грудь ее обнажена бесстыдно,
И на шее шелковистой, ланьей
Звезды поцелуев ярко видны…»

После того, как Ирина произнесла последнюю фразу, её попросили прочесть что-нибудь из классической прозы, и тут ей пришлось признаться в том, что она к этому не готова, и что, собственно, решение принять участие в прослушивании, было принято буквально полчаса назад.
- Очень жаль, девушка, - сказала женщина, которой Ирина пообещала взять её горе. - Ну а вообще что-нибудь прозаическое, не обязательно классическое, вы прочесть можете?
И Ирина прочла «Зайку».
Аудитория хохотала: и когда она рассказывала, как шестилетний бутуз Вовка решил влюбиться и выбрал Зайку, не смотря на то, что она, по замечанию соседского Сережки, была дура. Он объяснил Сережке свой выбор лаконично и четко: «А где ты вообще видал умных женщин?» Прыснула слушавшая её публика и тогда, когда она поведала о том, как Вовка повел Зайку в подъезд целоваться. Как там долго вертел её голову, вспоминая, как же целовались во вчерашнем фильме, и что ему так и не удалось поцеловать Зайку в губы потому, что, почему-то, всё время мешал нос. А когда все узнали о том, как Вовка сообщил Зайкиному папе, что они с Зайкой любят друг друга и решили пожениться, зал просто лежал. Наконец, Ирина объявила, что пост уехавшего на дачу, по совету зайкиного папы, проверять чувства Вовки под Зайкиным окном вот уже четвертый день не покидал безответно влюбленный в неё соседский Сережка, именно тот, который не одобрял её кандидатуру как объект для серьезной любви, обсмеяв Вовкин выбор. Причем Сережка каждый день упорно приходил с огромным тюльпаном в руке, сорванным с клумбы тетки Шуры, несмотря на то, что за каждый цветок был жестоко порот как самой теткой, так и своими родителями.
Комиссия поблагодарила Ирину, и на ковер была вызвана Марина Ивлева.
Маринка, как всегда ужасно волновалась. И хотя она довольно хорошо прочла Гумилевский «Крест», «Мир», который не дочитала Ирина, и отрывок из «Вечеров на хуторе», в котором описывается, как Солоха принимает своих поклонников, Маринка была явно не довольна собой.
Наконец, все из их партии отстрелялись.
Комиссия поблагодарила всех участников, пожелала им успехов на экзаменах в другие Вузы, выразила надежду, что тем, кто не оставит своей мечты и будет пытаться поступать на следующий год, в будущем повезет больше, чем сегодня и назвала несколько фамилий, обладателей которых попросила остаться, а с остальными вежливо распрощалась.
Среди избранных оказалась и фамилия «Стеценко», а вот «Ивлева» не прозвучала. Маринка безутешно рыдала на груди у подруги, а Ирина, обняв её за плечи, гладила по голове, уговаривая успокоиться. Строгая тетенька из комиссии ещё раз попросила всех, кто не прошел предварительное прослушивания, покинуть аудиторию – это напоминание явно было предназначено Марине. Она оторвалась от Ирининого плеча и, всё ещё всхлипывая, медленно направилась к двери. Ирина поспешила за ней.
- Иди, Иришка, - всхлипывала Маринка, - я тебя за дверями подожду.
- Нет, постой, - догнала её Ирина, - я иду тоже. Ты, что забыла, что это ты собиралась поступать, а не я?
- Ты что очумела?! – громким шепотом прошипела та, и даже перестала всхлипывать. – Сумасшедшая! Ты думаешь, каждому выпадает такая удача?! Пройти в студию самого МХАТа!!! И не спорь со мной! Оставайся здесь!
- Вы скоро там между собой разберетесь, девушки? Вы задерживаете работу комиссии, - проговорила строгая дама в очках.
- Сейчас, сейчас. Извините, пожалуйста. До свидания, - пятясь к дверям и подталкивая Ирину в обратном направлении, произнесла Марина.
Но Ирина,  коротко бросив комиссии:
- Всего хорошего, - быстро последовала за выбегающей в двери Мариной. 
- Подождите, Стеценко! Куда же Вы?! - прокричала ей вслед женщина, которой Ирина пообещала, что заберет её горе.
Похоже, что она была растеряна и обижена тем, что Ирина уходит, так и не сдержав своего обещания.
Тогда Ирина, вдруг, резко остановилась, подошла к членам комиссии и …попросила разрешения остаться и Марине, объяснив, что не может бросить подругу сейчас, когда она в таком состоянии. Девушка так убедительно аргументировала свою просьбу, что члены комиссии сразу «нет» не сказали…
Дядечка с грустными глазами сжалился над несчастной Маринкой и разрешил ей, молча, посидеть в уголочке.  Потом он поздравил присутствующих с тем, что они прошли предварительное прослушивание, и выразил надежду, что так же успешно они пройдут экзаменационные туры. Далее он попросил всех подготовиться к следующему просмотру, на котором нужно будет что-нибудь спеть и станцевать. Для участия в нем нужно было перейти в другую аудиторию.
Тогда у Ирины и созрел план, подсунуть на этот просмотр вместо себя Маринку, ведь то, что та прочла хуже, чем могла - просто случайность.
Ирина, в очередной раз попросив прощения за наглость, подошла к столу комиссии и шепотом попросила дядечку с грустными глазами дописать в список Маринку, потому, что у них с подругой подготовлены совместные музыкальный  и танцевальные номера. Пусть просто пометят, что Ивлева участвовать в этом туре не будет, а просто поможет конкурсантке Стеценко. Члены комиссии сначала возмутились её неслыханной наглостью, но дядечка с грустными глазами, крякнув, и махнув рукой: мол, будь, что будет – дописал в список Фамилию Маринки, поставив напротив неё какую-то пометку.
Он передал список с фамилиями тех, кому улыбнулась удача симпатичной и смешливой девушке, которая, по-видимому, исполняла роль секретарши. Девушка ободряюще улыбнулась немного обалдевшим от радости обладателям пропуска ко второму просмотру, указующе взмахнула рукой, и счастливчики гуськом потянулись за ней.
По дороге Ирина объяснила Марине план своей комбинации. Сейчас они потихоньку произведут замену. Марина будет исполнять роль прошедшей первый тур прослушивания, а Ирина убитой горем провалившейся претендентки. Только, нужно каким-то образом убедить комиссию, что провалилась Стеценко, а не Ивлева, просто та, первая, комиссия что-то там напутала с фамилиями.
Маринка сначала возмутилась: как это она пойдет на подлог?! Но желание поступить в студию и убедительные доводы Ирины, что она талантлива, и ей это нужно, а её, Иринин, успех просто случайность, перевесили, и Марина согласилась на эту авантюру.
Подругам повезло. Перед аудиторией, в которой должен быть проходить второй тур, девушка-секретарша оставила конкурсантов одних, велев подождать, когда их вызовут. Ирина тотчас воспользовалась моментом. Она обратилась к ребятам, пришедшим к заветным дверям вместе с ними, с просьбой подтвердить, что комиссия что-то напутала, и прошла Ивлева, а она, Стеценко, провалилась.
Сначала поглупевшие от счастья претенденты не могли взять в толк, что от них требуется. Но  Ирина всё-таки объяснила им суть вопроса и подзадорила возможностью проявить свои актерские данные – убедить комиссию в том, что произошла ошибка. Ребята согласились подыграть девчонкам.

Конкурсантов пригласили в аудиторию и предложили подготовиться к исполнению песни. За столом комиссии сидели две симпатичные седенькие бабульки и маленький верткий мужичонка. За роялем угнездилась необъятных размеров дама неопределенного возраста.
- Ну-с, приступим, - объявил мужичонка. – Стеценко, пожалуйте-с, сюда. Что вы будете исполнять?
Тут, изображавшая скорбь Ирина, вскочила, просияла всем лицом, почти вприпрыжку выбежала к столу комиссии и, глупо улыбаясь, спросила:
- Меня все-таки допустили до участия во втором туре?
- Как это допустили? – удивился мужичонка, - вот ваша фамилия, вы успешно, я бы сказал (судя по примечанию), более чем, прошли прослушивание.
- Я? Прошла? – удивленно вскинула брови Ирина. - Более чем успешно?
 И тут вмешался один из юношей-претендентов.
- Она не прошла! – убежденно заявил он. – Вы что-то путаете. Это вон та, - он указал на Марину, - её подружка, прошла. А эту её прошедшая подружка попросила пустить за компанию.
- Странно! – удивился мужичонка. – Ошибки просто не может быть!
- Точно, точно! – подтвердила девица, похожая на кролика. – Первый тур прошла вот эта девушка, её фамилия, кажется,… Ивова.
- Ивлева, - скорбно поправила Ирина. - Это правда. Это она прошла первый тур. А я не прошла, - и её губа предательски задрожала, и на глаза почти навернулись слезы.
Тут в игру вступила Марина. Она уже оклемалась от постигшего её удара. Авантюризм Ирины, всегда вселявший в неё уверенность и оптимизм, а также комизм ситуации, резко поднял её настроение. Кроме того, она перестала волноваться, так как уже успела пережить свое непоступление, и сейчас вступила в предложенную игру, расценивая её именно как игру.
- Да, - сказала она, - комиссия явно что-то напутала. - Дело в том, что я просто попросила включить Ирину в список, чтобы её пропустили в аудиторию помочь мне. У нас с ней просто  подготовлен совместный музыкальный номер, так что позвольте мы всё-таки вам его продемонстрируем.
- Позвольте, девушки! Я ничего не понимаю! - возмутился мужичонка, что вы тут мне цирк устраиваете?! – Да! Вот я вижу тут приписочку: «Ивлева. Первый тур не прошла. Прошу допустить как партнершу абитуриентки Стеценко».
- Это точно, - пробасил один колоритный юноша, который на первом туре просто замечательно читал «Верую» Шукшина, - всё там эта ваша комиссия перепутала! Ивлева вот эта, - указал он внушительно пальцем на Марину, - здорово читала, душевно! Уж, это вы мне поверьте! Я точно говорю! Вы ж меня знаете! - добавил он добродушно, по-видимому, ставшую его визитной карточкой фразу.
Все, кто присутствовал в аудитории после его «Вы ж меня знаете» дружно грохнули, и это разрядило обстановку, которая, по правде говоря, уже начала накаляться.
- Ладно, - сказал мужичонка, - валяйте, Ивлева! Потом разберемся! А вы, Стеценко, пока сядьте, посидите!
- Как это посидите? - вмешалась Марина. – Я же говорила Вам, что мы с Ириной готовили совместный номер!
- Ну, ладно, валяйте совместный, - решил не связываться с ними и поскорей от них отделаться мужичонка.
- Будем исполнять «Джонатана», - так, чтобы было слышно только ей, сказала Марина Ирине, - надо же как-то оправдывать совместный номер! И добавила уже громко: - Нам нужны инструменты.
- Верочка, - сказал мужичонка даме за роялем, помогите девушкам. – Хотя нет! Я попрошу вас, Ольга Васильевна, - обратился он к бабульке помоложе. – А пока девушки готовятся, мы послушаем Полканова. Эк, какая у вас фамилия, батенька! - обратился он к колоритному обладателю баса. – Ну-с, вперед, «Вы ж меня знаете»!
Аудитория опять грохнула. Теперь можно было с уверенностью заявить, что если этот Полканов поступит в студию, то все его будут называть не иначе, как «Вы ж меня знаете»…

Пока девушки подбирали вместе с добродушной Ольгой Васильевной различные музыкальные инструменты, необходимые им для исполнения их затеи, колоритный Полканов просто замечательно спел «Вечерний звон» и арию из «Левши». Когда он произносил «Блоха, ха-ха-ха!», казалось, дрожали стены. Акустика в зале была отменная.         
 После Полканова настала очередь Ирины и Марины. Нужно отметить, что Марина окончила музыкальную школу и превосходно играла на фортепиано, флейте и гитаре. Ирина тоже чуть-чуть играла на гитаре и фортепиано, если исполнение трех блатных аккордов можно назвать игрой. Но вот голос у Ирины был красивым и сильным, кроме того, она обладала большим диапазоном, в отличие от Марины, которая пела очень чисто, но каким-то, как выразилась однажды одна их общая знакомая, «неинтеллигентным» голосом.  А если быть точнее, то манера пения Марины вполне подходила для исполнения походных, бардовских, особенно детских песенок. Она, конечно, могла бы спеть что угодно, но народный и классический репертуар был явно не для неё. Она не умела петь красивым, диафрагмальным, округлым голосом, что как раз в полной мере удавалось Ирине.
Поэтому, поразмыслив, они решили исполнить один из их любимых номеров. Дело в том, что они частенько развлекали различные компании исполнением смешных песенок на любые детские стишки, которые могли найтись в доме. Марина очень быстро подбирала неприхотливую, простенькую мелодию, и они вместе исполняли песенку, причем Марина вела, обычно на фоно и флейте, а Ирина подыгрывала на гитаре и имеющихся под рукой шумовых инструментах.
К счастью здесь они смогли найти и флейту, и гитару, и марокассы и даже губную гармошку. Удовлетворенные поисками, они были готовы исполнить свой коронный номер. Это была песенка на стихи какого-то английского поэта.
Марина уселась за рояль, вежливо попросив аккомпаниаторшу уступить ей место, положила на пюпитр флейту и губную гармошку. Ирина с гитарой через плечо и марокассами в руках встала рядом.
- «Джонатан Билл», - объявила Ирина академически поставленным голосом.
- Детская народная песня, - уточнила Марина тоненько.
И они запели, почти что в стиле кантри, пританцовывая, притоптывая, аккомпанируя себе во время исполнения куплетов на рояле и марокассах, а во время проигрышей - на гитаре, флейте и губной гармошке, вопя одна тихим «неинтеллигентным» высоким голоском, а другая глубоким и сочным контральто:
«Джонатан Билл, который скопил пробок три сундука,
 Джонатан Билл, который учил петь по нотам быка…»
Причем, они еще умудрялись по очереди изображать Джонатана, быка, сундук и иное-прочее, о чем пелось в песенке.
Заканчивалась песенка просто:
«Так вот этот самый Джонатан Билл очень любил компот!»
Но вся соль исполнения была в многократном повторении слов «Так вот этот самый Джонатан Билл…» в разных интерпретациях, под разный аккомпанемент, разной высоты голосами, с разными движениями. И когда заинтригованные слушатели готовы уже были выкрикнуть вопрос: «Так что же все-таки делал этот самый Джонатан Билл?», этот вопрос недоуменно задавала Марина, а Ирина отвечала очень низким голосом:
«Очень любил компот!»
А затем они опять вместе долго и радостно объявляли развеселившейся публике на разные лады:
«Билл любил компот!»
Мужичонка и бабуленьки, и даже толстая аккомпаниаторша, как и все, кто слушал эту песенку, радостно покачивали головами в такт и улыбались.
- Ну, что ж, Ивлева и Стеценко, молодцы, - сказал мужичонка. – Ну-с, а что-нибудь из классического репертуара, мадмуазель Стеценко, - он посмотрел в сторону Марины, но тут публика вразнобой поправила его:
- Ивлева, а не Стеценко!
- Да, извините, Ивлева! Так Вы нам что-нибудь изобразите?
- А, можно опять вместе? – спросила Марина.
- А замуж, - поинтересовался мужичонка, - вы тоже вместе выходить будете?
- Замуж придется по отдельности, - удрученно произнесла Марина, подхватив его шутку, - тут ничего не попишешь. Мы ж не мусульманки. А вот петь вместе интереснее.
- Ну что ж, подружки, валяйте вместе, - смилостивился он, - хотя мне хотелось бы послушать вас по отдельности, - и тут же поправился: - Я хотел сказать, Вас, Марина Ивлева.
- Я думаю, что от нашего дуэта Вы получите больше удовольствия, чем от моего соло, - нашлась, что ответить ему Марина.
А Ирина добавила:
- Вы не волнуйтесь, я уже смирилась со своей участью и на поступление не претендую.
- А зря, милочка, не претендуете, - задумчиво проговорил мужичонка. – Да-с! Ну что ж, валяйте дуэт.
Девушки спели романс «Не уходи». Но теперь Марина взяла гитару, а Ирина села за рояль. Этот номер тоже был у них отработан. Марина тихо вела партию, а Ирина обрамляла ее переливами своего прекрасного голоса.

Тем, кто уже показал свои вокальные данные, было предложено подобрать себе в костюмерной костюмы и подготовиться к исполнению танца.
Девушки отправились рыться в многочисленных платьях, юбках, плащах, корсетах, султанах…
Марина готовила для просмотра фигурный вальс, но поскольку ей очень хотелось, чтобы Ирина тоже поучаствовала в просмотре, тем боле, что мужичонка намекнул на то, что надо побороться, да и неловко ей было, вот так вот въехать в рай на Ирининых плечах, она решила, что они будут танцевать «Цыганочку».
Нужно отметить, что «Цыганочка» была коронным номером Ирины, хотя Марина тоже подтанцовывала. Но она не обладала природной гибкостью Ирины, и не умела так легко и непринужденно выполнять все движения этого танца.
Поэтому решили сделать следующее: Марина должна была изображать цыгана, а Ирина цыганку. Марина было стройна, грудь у неё была почти не развита, волосы коротко острижены и поэтому, она часто играла мужские (вернее мальчишеские) роли и танцевала «за кавалера». Они быстренько продумали движения танца, дали аккомпаниаторше мелодию, указав ритмический рисунок, приоделись и были готовы к показу.
Нужно отметить, что танец у них получился что надо! Природная грация и гибкость Ирины гармонично сочеталась с раскованными и уверенными движениями Марины, но все же  Ирина выглядела эффектней: песня летящих рук… разговор характерно подрагивающих в страстном движении танца плеч, колебания которых вызванивали пляску монист на груди… прогибы назад так, что волосы стлались по полу…  Их летящие струи, закидываемые на лицо и прижимаемые сведенными в локтях руками, в страстном изнеможении бесстыдным жестом подхватывающими грудь и скользящих ниже по тонкой талии к крутым бедрам… Снова резко откидываемое назад тело… и коронный номер Ирины - шпагат в конце танца… 
Одна из просматривавших их бабулек, поблагодарив их за исполнение, сказала:
-  Танец очень хороший. Вы, Стеценко танцуете просто профессионально, но мне хотелось бы увидеть в женском амплуа Вас, Марина.
- Хорошо,  - быстро произнесла Ирина, - это не проблема, - и утащила Марину в костюмерную.
- Давай,  - предложила она, - мы станцуем испанское танго. Но теперь поменяемся ролями. Я буду кавалером, а ты дамой.
- Какой из тебя кавалер! - засмеялась Ирина. – У тебя же грудь такая, что никуда не спрячешь, да и бедра будьте нате!
- Ничего, - успокоила ее Ирина. – Ведь наша задача – показать тебя, а не меня. А поскольку мой вес превышает твой почти в полтора раза, мы сможем изобразить замечательные поддержки. Так что, сойду с горчичкой для сельской местности. А твой фигурный вальс, поверь мне, вариант далеко не выигрышный.
На том и порешили. Быстренько отрепетировали. Отсутствие природной гибкости Марины скрыли использованием эффектных поддержек. И выдали. Весьма, прямо скажем, удачно.
Когда объявляли результаты второго тура, фамилия Ивлева была  первой, из попавших в счастливую тройку кандидатов, получивших право участвовать в экзаменационных турах. Первый должен был состояться на следующий день.

Довольные собою подруги выскочили на улицу, буквально прыгая от радости:  у них всё получилось!
На часах было пять. Они проторчали во МХАТе, без малого, семь часов и были ужасно голодны. Но Москва, в отличие от Питера не изобиловала местечками, где можно было перекусить (в те времена даже бытовала шутка «В Питере закусить, а в Москве в туалет сходить», так как в Питере была напряженка с местами общего пользования), да и деньги девчонки решили экономить. И вот тогда-то и пришла в голову Ирине эта мысль, завалиться к кому-либо из знакомых. Она была привлекательна с разных сторон.
Во-первых, они все-таки устали, и шататься по Москве сейчас у них просто не было сил. Во-вторых, очень хотелось есть, и, зайдя к кому-либо в гости, они убивали и этого зайца. В-третьих, проводить вечер в обществе тети Тамары было не очень интересно, а вот если они отправятся  туда, где есть их сверстники, будет гораздо веселее…
Ближе всех от МХАТа жили друзья Ирининых родителей – Корненковы. У них были две дочери-погодки. Старшая Валентина была ровесницей Ирины, и они дружили с детских лет, переписывались, обязательно заходили друг другу в гости, когда судьба заносила Ирину в Москву, а Валентину в Ленинград.
Поэтому сначала позвонили Корненковым. Но никто не взял трубку. По всей вероятности старшее поколение было ещё на работе, а младшее где-то гуляло. Вот на этом бы и остановиться, но не тут-то было!
Ирина  позвонила Соболевым. Тётя Оля работала учительницей в школе, и поэтому в это время уже, наверняка, должна была быть дома. Правда, жили они у черта на куличиках, в новом микрорайоне на юго-западе, но зато у тети Оли был сын – Володька, который доводился Ирине троюродным братом. На следующий год он должен был окончить военное училище и получить лейтенантские погоны, был неженат и по сведениям разведки сейчас находился в отпуске.
Как и предполагалось, тетя Оля оказалась дома и очень обрадовалась, звонку племянницы. И девчонки отправились в гости.