СоловдвоемТ1глава10

ГЛАВА 10
Ирина дошла до конца перрона, вышла с вокзала и, спускаясь в метро, нос к носу столкнулась с Сережкой Сорокиным, её одноклассником по старой школе.
- Ириха! Это ты? Привет! Ну, тебя не узнать! Хорошеешь не по дням, а по часам! Как жизнь? Рассказывай! Ты откуда и куда? – как всегда он задавал сразу несколько вопросов, не дожидаясь, когда собеседник даст ответ на них.
- Привет! – успела вставить Ирина. – Рада видеть тебя.
- Я тоже ужасно рад! Ты в школу?
Она удивленно подняла на него глаза.
- Ты что забыла? Мы сегодня собираемся. Вспомни! Неужели ты забыла? Мы же договаривались! Помнишь!
- О чем? – удивленно спросила Ирина.
- Как о чем? Как о чем? – возмущенно закричал он. – Ты хоть помнишь, какое сегодня число? Вспомнила? Да, что с тобой, в самом деле? – Он остановился и, схватив её за плечи, легонечко встряхнул.
Тут подошел поезд, и Сергей, не выпуская её руки из своих, почти внес её в вагон.
- Да, можешь ты мне вразумительный ответ дать или нет? – разозлилась она.
- Так я тебе и говорю. Сегодня тридцатое июля тысяча девятьсот восьмидесятого года! – радостно воскликнул он. – Ну, вспомнила, наконец?
Она же никак не могла понять, что она должна была вспомнить. Её мысли были далеко отсюда - в призрачном заоблачном мире далекого сна. Она злилась на Сорокина за то, что он грубо вырвал ее из сладкого сна приятных воспоминаний и вернул к этой гнусной действительности.
- Нет, - ответила она, - не могу вспомнить.
- Ну, ты что? – обалдело уставился он на неё. – Ты же сама, помнишь тогда, на выпускном в восьмом классе? Ты сама это придумала. Ведь это ты сказала: «Ребята, мы окончили восьмой класс, и неизвестно как сложатся наши судьбы…» Ну вспомнила?
Теперь она, наконец, вспомнила. Действительно. Они закончили восьмой класс. Был выпускной вечер. Они всем классом сидели в спортивном зале на матах и пели песни под гитару.
Класс был очень дружный. Они не расставались друг с другом ни на минуту. Но теперь всех ждали разные судьбы. В девятый шли единицы, класс не отличался хорошими знаниями. В основном все разбредались по ПТУ и техникумам. А некоторые, как и она сама, готовясь к переезду в новые районы, так как дома на Васькином шли на капитальный ремонт, не знали  придут ли они первого сентября в девятый класс, хотя бы ненадолго. И вот тогда она и сказала:
- Ребята, мы окончили восьмой класс, и неизвестно как сложатся наши судьбы. Встретимся ли мы или нет? Кто знает? Некоторые скоро получат новые квартиры и уедут с Васькиного. Мы обменяемся телефонами, но и они могут измениться. Так давайте же назначим Дни встреч! Дни встреч нашего класса. Первую, предлагаю, через два года, когда все мы окончим школу. Я думаю, удобнее всего будет в конце июля. Тридцатого, например. В институты экзамены уже прекратятся, да и те, кто не поступают, а  продолжат обучение в техникумах или пойдут работать, уже будут в городе. Согласны? Итак, тридцатого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года в девятнадцать ноль-ноль в проходнике возле нашей родной школы. Идет!
Все согласились, и они записали первую дату встречи. Затем вторую. Её назначили на двадцать пятое мая восемьдесят третьего года. Во-первых, в этот день исполниться ровно пять лет с того момента, когда для них прозвучал последний звонок в этой школе, а во-вторых, ребята, ушедшие в армию, к этому сроку уже успеют вернуться. Третья дата была назначена на двадцать пятое мая восемьдесят восьмого, ещё через пять лет, затем двадцать пятого мая девяносто третьего и так далее. Каждые пять лет двадцать пятого мая.
Исключение составлял год двухтысячный. Они договорились встретиться тридцатого декабря двухтысячного года, чтобы дать друг другу отчет о том, с чем они входят в двадцать первый век.
Она прекрасно помнила, как все они (и это тоже была её идея) написали тогда себе Письма Будущего. Тема была свободной. Каждый писал то, что хотел. Кто-то описывал то, что происходит сегодня, кто-то представлял себе тот День – день их совместной встречи пятого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года. Кто-то рассказывал, что произошло лично с ним за эти два года, а кто-то прогнозировал судьбы каждого из одноклассников.
Тогда с праздничного стола были принесены бутылки из-под «Шампанского», которого налили им по пять капель в честь окончания восьмого класса и получения аттестатов. И в эти бутылки они сложили свои письма, закрыли их пробками, залили воском свечи и отдали на хранение их преподавателю анатомии Владвику, происхождение клички которого было простым. Она была образована путем усечения и сложения основ от его полного имени. Его звали Владимиром Викторовичем.
В школе Владвик был личностью легендарной. Неопределенного возраста, замороженный между тридцатью и сорока, он не был красавцем. Длинный нос, лисье, вытянутое вперед лицо, крупные лошадиные зубы и топорщащиеся  жесткие рыжие усы. Он был сутул и тощ, но при всём при этом не лишен мужской привлекательности и обаяния. Школьники любили его уже за то, что он лихо играл на гитаре и пел Высоцкого, а также «Машину времени» и другие популярные песни. Он был заядлый турист и знал много бардовских песен. А ещё он знал наизусть практически всего Асадова, от стихов которого сходили с ума все девчонки в то время.
Владвик был известным сердцеедом. Об этом тоже знали все. В него были тайно влюблены практически все старшеклассницы. И хотя девчоночью влюбленность ещё можно было как-то объяснить, но вот объяснить то, что не было ни одной молоденькой училки, которая бы, придя в школу, не стала бы любовницей Владвика, никто не мог, хотя всем это было доподлинно известно. Он менял их так часто, как менялись они, то есть так часто, как часто приходили в школу новые училки. Если же в начале учебного года в школу приходило сразу две или три новенькие, Владвик долго не находил себе места, пока всё-таки сами несчастные не решали свою участь. Он начинал с той, которая выбирала его.  А потом, уже через некоторое время, продолжал с другой, потом с третьей. Естественно новенькие училки так же как и новые восьмиклассники, у которых он вел анатомию, были оповещены народной молвой о коварстве Владвика, но несмотря, а может быть и благодаря этому, каждый год он снимал свою жатву.
Доподлинно о Владвике не было известно ничего. Ходили слухи, что он женат и имеет троих детей, но никто не знал, насколько эти слухи соответствуют действительности. Также бытовало мнение, что он чуть ли не академик, только скрывает это. Кто-то говорил, что он работает на скорой помощи и что он спас жизнь одному из родственников многочисленной гвардии учащихся их родной школы. В общем Владвик был человеком без личной истории. Он был неуловим, и никто не знал точно, правда ли то, что о нём говорят, или всё это только досужие сплетни и домыслы.
И хотя он работал в школе по совместительству, вел только анатомию в восьмых и появлялся всего один раз в неделю, он нравился всем восмиклассникам, которые учились у него за его веселый нрав, неистощимый юмор и покладистость. Он не донимал особенно бедных школяров учением уроков, хотя сам его урок, причем каждый, был маленьким спектаклем и не мог оставить равнодушным внимательного слушателя. Немудрено, что худо-бедно, практически все знали названия и местонахождение человеческих внутренностей, костей и конечностей, а также назначение этих самых членов и органов.
Владвик не лютовал. И весь учебный год, можно было появляться на уроке, даже не заглянув в учебник. Но вот традиционной Последней Контрольной боялись все! Из поколения в поколение молва передавала предание о том, что на Последней Контрольной у Владника списать было невозможно, а заложенный в ней вопросный материал был составлен таким образом, что затрагивал практически все важнейшие анатомические вопросы. А самое страшное, что годовую оценку он выставлял не по итогам четвертных, а по итогам этой самой Последней Контрольной.
Ирина хорошо помнила это…
Она и её подружка Анька перед контрольной поклялись, что они всё равно умудрятся списать, во что бы это им не стало. Хотя, по большому счету, ни той, ни другой это было не нужно. Анатомию они обе знали совсем неплохо. И Владвик знал, что они знают её хорошо. Списать на последней контроше у Владвика было для Анны и Ирины делом принципа.
О том, что они будут списывать, знал весь класс, и даже было заключено пари. Если им это удавалось, то класс в полном составе должен будет съесть любимый директриссин кактус. А если они проигрывали, то это должны будут сделать они вдвоём.
На карту было поставлено многое. Нужно было видеть этого монстра – этот кактус. Глядя на него, можно было подумать, что  он вырос не на севере, не в славном городе Петра, в котором летом ночи белые, а зимой дни черные, а в какой-нибудь там Мексике, где тепло и хорошо. Он был около полутора метров ростом и около двадцати пяти – тридцати сантиметров в диаметре. И ко всему прочему, его украшали достойные восхищения частые и толстые иглы, длинною от пяти до десяти сантиметров. Этот монстр, как достопримечательность школы стоял в «Красном углу» - на самом видном месте в вестибюле, рядом с бюстом Ленина. И трудно было сказать, чьё место было почетнее, и кому уделялось больше внимания. Так что трудновыполнимым было не только непосредственное поедание кактуса, но и то, чтобы сам этот процесс остался незамеченным.
Знал о заключенном пари и сам Владвик. Вернее он знал о том, что пари заключено (про Кактус, кроме восьмого «В» никто не знал). И он тоже, охваченный соревновательным азартом, заявил, что он принимает бой. Были оговорены некоторые детали соревнования и составленные определенные правила игры, с которыми согласились, правда, не без некоторых дебатов, обе стороны.
К контрольной обе девушки «готовились» основательно. В портфели было уложено около двадцати различных книг по размером идентичных с учебником анатомии. Было закуплено тридцать одинаковых обложек для этих книг.
И вот настал долгожданный день: контрольная началась…
Все углубились в её написание.
Владвик дефилировал между рядами, выглядывая самые хитроумные шпаргалки и складируя их у себя на столе.
Ирина и Анна седели за первой партой, как раз напротив стола Владвика. Когда тот отправился совершать свой первый «крестовый поход» по классу, девушки в открытую раскрыли учебники на нужных им страницах, и дуэль с учителем началась. Забрав очередную шпаргалку, Владвик, не спеша, подошел к их парте и, конфисковав учебники, выложил их к себе на стол и с чувством выполненного долга отправился нести патрульную службу дальше.
Как только он отошел от их парты, они стянули у него со стола свои учебники и, подложив на стол Владвика книги, не имеющие ничего общего с анатомией, продолжили списывание. Успокоенный конфискацией у них учебников, Владвик не сразу обнаружил их откровенную наглость. Но когда заметил, ничем не выдал своих чувств и с достоинством, не спеша, как и в прошлый раз проделал процедуру изъятия. Так продолжалось несколько раз. Наконец, выведенный из себя Владвик встал у парты, за которой сидели Ирина и Анна, твердо решив не отойти от них ни на шаг. Тут, честно играющий класс, поспешил на выручку одноклассницам, и как было оговорено ранее, зашуршал мнимыми и не мнимыми шпаргалками. Владвик яростно бросился в атаку на «крокодильчиков», а в это время Ирина и Анна активно продолжили процесс списывания.
Так продолжалось до тех пор, пока на столе у Владвика не выросла целая гора книг, а у девчонок окончательно не иссякли все ресурсы.
Контрольная уже была почти написана, вернее списана, оставались лишь последние штрихи, и было бы обидно, если бы из-за этой малости их план сорвался. Дело в том, что просто так взять со стола Владвика учебник девушки не могли, таков был уговор. А вот варианта запрета подмены учебника в их предварительном Договоре с Владвиком не было, на этом и строился их план списывания. Посовещавшись, девушки решились на отчаянный шаг. В очередной раз стащив со стола учебники, они вырвали из него нужные страницы и положили книги на место.
Владвик, заметивший этот маневр, уже торжествовал победу и медленно вразвалочку направился к их парте с противоположного конца класса. Девушки списывали до последнего. А когда Владвику оставалось до их плацдарма всего несколько шагов, Ирина, быстро смяв вырванный из учебника лист, одним движением засунула его к себе за пазуху, в лифчик. Причем, утонув в её достаточно большой груди, шпаргалка была практически не видна. Анна не смогла повторить её маневр, по причине того, что у неё было платье с воротом под горло, и она спрятала шпаргалку к себе под юбку.
Владвик, ехидно улыбаясь, подошел к ним, и весь класс, забыв о контрольной, устремил свои взоры в их сторону.
- Ну, что, подруги, выкладывайте свои шпоры, - победно улыбаясь, потребовал он.
- Какие шпоры, Владимир Викторович? – состроив невинную улыбку, спросила Ирина. – Нету никаких шпор.
- Стеценко, я же всё видел. И как вы списывали, и, как и куда, вы их убрали.
- Да, и куда же это мы их убрали? - игриво спросила Анна.
- Мне объявить это всему классу? – поинтересовался Владвик.
- Даже если вы это объявите всей школе, - твердо заявила Ирина, - мы Вам их не отдадим. И тут она воспользовалась запрещенным приемом: - если у Вас хватит смелости, возьмите их сами.
Владвик опешил от такой наглости. Затем, подумав немного, он приказал:
- Абрамова! Встань!
Анне ничего не оставалось делать, как встать, правда, встав, она плотно прижала к ногам юбку платья.
- А теперь, скрести руки на груди и пройди несколько шагов!
Анне пришлось выполнить и это. Естественно, что при первом же шаге, листочек, грустно шурша, покинул своё убежище, и Владвик, как коршун на цыпленка, бросился на него и навсегда похоронил в кармане своего пиджака.
Одна из участниц состязания сошла с дистанции.
- Ну что, Стеценко, может быть, сама отдашь шпаргалку? Добровольно, так сказать, - решил блефануть Владвик.
Но Ирина не уступала позиций:
- Доставайте сами или признавайте проигрыш, Владимир Викторович, - твердо заявила она.
- Ну что ж, ты сама на это напросилась, - заявил Владвик и уже, было, поднял руку, чтобы извлечь шпаргалку у неё из-за пазухи, как она, поднявшись на цыпочки и приложив губы к самому его уху, шепнула тихо, но отчетливо, так, чтобы было слышно только ему:
- Если Вы только посмеете сделать это, будьте уверены, что при всем честном народе я засвечу Вам звонкую оплеуху.
…И Владвик отступил, признав свое поражение…

За контрольную обе девушки получили отличные отметки. Владвик сдержал свое слово, что подняло его рейтинг у восьмого «В» ещё на несколько ступеней. После этого Владвик пользовался у «вэшек» непоколебимым авторитетом. Именно поэтому, именно ему, а не классной руководительнице были отданы на хранение драгоценные послания.

Что же касается выигрыша, то было единодушно признано, что победила дружба. Но всё-таки кактус было решено съесть, правда, участвовать в этом должны были все, кроме Ирины, безусловной победительницы в этом соревновании. Но она не приняла дарованную ей свободу и решила разделить общую участь класса.
В один из вечеров, когда в школе оставалась только техничка тётя Шура, восьмой «В» стройными рядами выдвинулся на поедание кактуса. С собой у ребят были ножницы, чтобы обрезать иголки, ножи, чтобы очистить и разрезать монстра и сахарный песок, чтобы было не так противно его есть.
Сообщив тёте Шуре, что на чердаке что-то горит (предварительно, для пущей достоверности, в цинковом тазу, поставленном на ящик с песком, был подожжен кусок старого ватного одеяла), ребята кинулись в атаку на школьную достопримечательность.
Быстро заработали ножницы. Кактус был острижен в считанные минуты, затем срезан под корень расчленен и очищен. После этого разделен на тридцать восемь равных долей – именно столько учащихся было в восьмом «В».
К тому моменту, когда тётя Шура, гордая собой и предвкушающая получение благодарности за спасение школы от пожара, вернулась в вестибюль, ребята уже замели следы преступления. Все иголки и очистки были собраны и отнесены на помойку, пол подметен и даже подтерт, кадка от кактуса убрана под лестницу, причем так, что достать её оттуда можно было только, выкинув весь сложенный под лестничным маршем хлам.
Теперь оставалось самое страшное – съесть свой кусок. Для проделывания этого мероприятия ребята удалились в актовый зал, который на ключ не закрывался, по причине того, что на днях, толпа учащихся галопом несущаяся в столовку после получения радостного известия, что в неё завезли их любимые булочки с маком, вышибла, закрытые некстати двери актового зала вместе с косяком (дело в том, что проход в столовую был через актовый зал).
Разложив на сцене кусок газеты и высыпав на него сахар, восьмой «В» приготовился к самоистязанию. Кто-то понюхал, а кто-то даже лизнул мясистое тело монстра, сообщив, что горько и вязко, но никто не решался есть.
Наконец, макнув в сахар свои куски, решили приступить к коллективному поеданию на счет три. Неприятная процедура заняла не так уж и много времени. Кактус действительно был горек и вязок, но с сахаром прошел «на ура». Теперь все расселись на стулья и стали ждать последствий. Хоть и утверждал их самый главный кактусовед Валерка Семенов, что этот вид кактуса не опасен для здоровья, всё же, было страшно, а вдруг он ошибается?
Подождали полчаса, ничего не случилось, все были живы, и ни у кого не появилось никаких неприятных ощущений. Для верности решили подождать ещё полчасика, и если всё будет тип-топ, спокойно разойтись.
К их глубокому удовлетворению и облегчению ничего не произошло и через полчаса. Посидев и поболтав ещё немного, они разошлись по домам…

Сейчас это всё с невероятной скоростью пронеслось в мозгу у Ирины.
- А помнишь, как мы съели кактус? - спросила она у Сергея.
- Конечно, помню! Ещё бы такое не запомнить! Наше счастье, что мы съели его все вместе.
- Да, уж, - сказала Ирина, и они весело рассмеялись…

Как ни странно, пропажу школьной достопримечательности заметили только через три дня после её исчезновения. Все, может быть, и обращали внимание на то, что в вестибюле чего-то не хватает, но никто не понимал чего именно. За двадцать лет стояния на этом месте, кактус так всем примелькался, что воспринимался не как нечто, имеющее место быть, а скорее, как часть стены. Но стены были на месте, поэтому создавалось впечатление, что на месте и он.
Пропажу обнаружила та же тетя Шура, когда наступила её очередь мыть полы в вестибюле. Она была старательная работница и всегда отодвигала кадку, чтобы выгрести выброшенные за неё бумажки, фантики и огрызки яблок. Причем каждый раз, проделывая это, она ужасно ворчала и ругала «нонюшнюю нюкулютурнюю молодеш», которая совсем обнаглела и не ценит её тяжкий труд на пользу общества.
Обнаружив, что сегодня у неё нет повода, произнести её любимую фразу, тётя Шура принялась искать причину этого. Сначала она решила, что молодежь вдруг в одночасье стала «кулютурной», но тут же обнаружила наличие фантиков и бумажек за стоящей у стены тумбой с Владимиром Ильичем. И тогда до неё дошло: нет тяжелой кадки, ворочая которую, она и приходила в раздражение по поводу такой непутевой молодежи. А отсутствие кадки влекло за собой и отсутствие кактуса. А отсутствие кактуса…

И тут началось…
У директриссы случился нервный припадок.
- Украли! Украли, подонки! - орала она. – Его посадил ещё мой прапрадед! Двадцать лет, столько, сколько я работаю в этой школе, он простоял тут, радуя всех нас! А теперь его нет с нами…
Её горе было так искренне, что у восьмого «В» защемило под тридцатью восьмью ложечками - им было искренне жаль её. И в то же время, в её речи было столько театральной патетики, что это не могло не вызывать улыбки.
 Тем более что старый монстр воспринимался всеми от мала до велика, как архаизм, «пережиток капитализма» и личная блажь директриссы. Он совсем не радовал ничей глаз, кроме двух директриссиных, и торчал в вестибюле, как прыщ на ровном месте, мозоля глаза всем, входящим в школу.
 Этот старый уродец давно всем надоел, и если сказать правду, все вздохнули с облегчением, когда он исчез. Может быть именно поэтому, никто и не заметил его пропажи. Но, несмотря на это, все считали своим долгом посокрушаться и заклеймить позором вероломство подлых воров.
И от этой всеобщей трагедии весь восьмой «В» чувствовал себя довольно неуютно…

Началось расследование. На ковер к дирректриссе были вызваны все технички. Им был устроен допрос с пристрастием, целью которого было выявление той, чьё халатное отношение к своим должностным обязанностям лишило школу её «самой ценной реликвии, можно сказать, лица!»
В процессе расследования было моментально выявлено, что свой пост оставила именно тётя Шура. Она его оставила по причине ликвидации пожара, обнаруженного на чердаке. А сообщил ей об этом Борька Слюсарев из восьмого «В». А самое странное, что в этот поздний час весь восьмой «В» в полном составе околачивался зачем-то в школе.
Таким образом, бдительность тёти Шуры и сыщеский талант директриссы, дали возможность раскрыть совершенное преступление.
На ковер к директриссе был вызван весь восьмой «В» в полном составе. Уже идя на экзекуцию, ребята решили во всем сознаться. Когда директрисса узнала об истиной судьбе своего питомца, она просто потеряла дар речи от «неслыханного акта вандализма маленьких негодяев».
На следующий день был созван экстренный педсовет, на который были приглашены все родители провинившегося класса со своими «распущенными подростками».
Перед тем, как идти на педсовет, ребята пришли к Владвику и рассказали ему  подоплеку гибели легендарного растения. Продать Владвика они не могли. Перед ними встал вопрос создания достоверной легенды съедения доставившего всем столько хлопот чудовища.
После некоторых размышлений и споров пришли к единому мнению. Владвик брал огонь на себя. Якобы он на одном из уроков поведал восьмому «В» о том, что некоторые виды мексиканских кактусов резко улучшают работу мозговых центров человека, поэтому неблещущему, в основной своей массе, учебными успехами восьмому «В» и пришла в голову идея, укрепить свой интеллектуальный потенциал накануне экзаменов. Кому именно первому пришла в голову эта благодатная мысль, рекомендовалось не указывать. Свое отношение к мнимому пожару и провокации тёти Шуры на его тушение было решено не отрицать.
Решили, что версия выглядит правдоподобно, а самое главное неблаговидный с виду поступок преследовал благородную цель – проведение научного эксперимента, поэтому директрисса должна была быть горда тем, что её питомец послужил продвижению вперед науки.
В общем, задуманная ими операция прошла успешно. Учителя поддержали речь Владвика в защиту восьмого «В». Родители беспокоились только о том, не скажется ли отрицательно на здоровье их чад съедение пострадавшего для науки кактуса. А в целом, всем было весело, и директрисса была вынуждена пойти на попятную и вынести восьмому «В» оправдательный приговор. А восьмой «В» до конца учебного года ходил в героях и даже получили кодовую кликуху «санитары леса», которая довольно прозрачно намекала на отношение обитателей школы к «пережитку капитализма».
Надо отметить, что факт съедения кактуса действительно благотворно повлиял на умственные способности его поедателей. Ребятам пришлось, доказывая свою версию, хорошенько подготовиться к экзаменам, и они были сданы гораздо лучше, чем прогнозировалось…    

Вспомнив эпопею с кактусом и посмеявшись вдоволь, Ирина спросила:
- А Владвика-то выловили? Он-то будет?
- А как же, - ответствовал Сергей, - его присутствием заручились заблаговременно!
На самом деле Ирину волновало не присутствие или отсутствие Владвика. Вернее, его присутствие её и волновало.
Она хорошо помнила, о чем она писала в своем Письме Будущего. Первым её желанием было отказаться от похода на встречу, выдумав какое-нибудь страшно серьезное и неотложное дело. Но потом она вспомнила, что тогда, в тот день, когда они писали эти письма, именно она настояла на том, чтобы в день встречи они все обязательно были прочтены, независимо от того присутствует ли на встрече тот, кто писал это письмо.
Таким образом, выходило, что, так или иначе, её письмо будет прочтено. Так пусть лучше оно будет прочтено в её присутствии, тогда, может быть она сможет что-нибудь придумать, как-нибудь выкрутиться, сделать так, чтобы его содержание не поставило под удар её репутацию среди одноклассников и не дало повода кому-нибудь связать его содержание с предстоящими событиями.    
               
Когда Ирина и Сергей пришли на встречу, в подворотне собрался почти весь их класс. Собравшиеся приветствовали вновь пришедших радостными возгласами.
Некоторых из своих бывших одноклассников Ирина не видела с того момента, когда ей в голову пришла злополучная идея с написанием этих дурацких писем.
Ребята окружили Сергея, а девчонки Ирину. Со всех сторон посыпались расспросы о жизни. Они встретились, как старые добрые друзья, и где-то в глубине души она была рада видеть всех их… перед смертью…, но её тревожило  то, что должно было произойти сейчас здесь.
Владвика ещё не было, и в её душе теплилась слабенькая надежда на то, что по каким-либо причинам он не придет, и её письмо не будет прочитано. Но Владвик не оправдал её надежд. Он появился ровно в семь с огромным тортом и сумкой, в которой позвякивали пустые бутылки. Вернее не пустые, а те, с запечатанными  в них ровно два года назад  посланиями.
За Владвиком все шумною толпою двинулись в школу, в кабинет биологии.
Дело не встало и за полными бутылками. Мальчишки позаботились об этом. Владвик выскреб из лаборантской имеющиеся в наличии чашки. Их явно было мало, и в ход пошли колбочки и баночки, предназначенные для опытов.
Салют из десяти бутылок с Шампанским ознаменовал начало их встречи.
Когда тосты были произнесены, а Шампанское выпито, все расселись за парты так, как сидели на уроках у Владвика. Села на свое место рядом с Анной Абрамовой и Ирина.
Было единогласно решено, что после того, как Владвик вскроет первую бутылку и вытащит первое письмо, посмотрев, от кого оно, он передаст письмо его автору, и автор прочтет его вслух всем присутствующим. А потом расскажет о себе, о том, что произошло в его жизни за эти два года.
Если Владвик вытаскивает письмо, автор которого не присутствует сейчас здесь, его на время откладывают. Если в течение вечера владелец так и не появляется, то после того, как все присутствующие здесь прочтут свои послания, будут зачитаны и те, которые не дождались своих отправителей.
Итак. Владвик запустил свою тонкую руку с узловатыми пальцами в сумку, где позвякивали пустые бутылки… Все затаили дыхание… Замерла и Ирина.
Владвик вытащил первую бутылку. Ирина облегченно вздохнула. Она хорошо помнила – эта была не та бутылка, в которой было её письмо, поэтому пока можно было не волноваться.
Очистив горлышко от воска, на котором за неимением печатей, красовались отпечатки их пуговиц, комсомольских значков и просто пальцев, Владвик вытащил пробку и достал первое послание. Это как раз оказалось письмо Сережки Сорокина.
Сорокин взял листок и, покраснев, начал читать.
Сначала в письме говорилось о том, что он рад видеть всех в полном сборе, повзрослевших и похорошевших. Затем Сорокин описывал, что происходило в тот вечер, когда они писали эти письма: кто где сидел, кто во что был одет, кто как писал. Все смеялись, когда он описывал, как Борька Слюсарев выводил свое послание, высунув язык и смешно по кроличьи грызя ручку. Как Ленка Богдановская метала мечтательные взгляды в сторону Виталика Весталера. Как неразлучные друзья Воробейко и Весталер писали одну строчку на своем листке, потом его заворачивали и предавали друг другу, как это делается в одной детской игре под названием «Крокодил», и следующую строчку писал другой. Описаны были почти все. И все были благодарны Сорокину за то, что он вернул их в прошлое, в тот счастливый суматошный день…
Письмо подходило к концу, и голос Сорокина становился неувереннее. Было видно, что он не очень-то хочет читать дальше и придумывает фразы, которыми можно было достойно закончить.
Серега прочитал о том, что он закончил школу, в институт, конечно, не поступил, по причине отсутствия такового, где пригодились бы его «отменные» знания по всем предметам, и попрощался с честной компанией.
- Эй, Сорокин! – закричали все в разнобой. – Дочитывай до конца, не халтурь! Всё должно быть по-честному.
- Ты что, думаешь у нас там в письмах нет того, что хотелось бы не читать?
- Не дрейфь! Два года прошло! Мало ли что было. Читай!

Сорокин затравленно посмотрел на класс.
- Читай, читай, не бойся, никто не будет сеяться, - сказал Владвик.
- Но это личное… -  сказал он, - …на тот случай, если бы я не пришел на встречу.
- Надо же, какое совпадение! У нас у всех в этих письмах есть что-нибудь личное на этот случай! Так что читай, - заявил безапелляционно Серега Забавный.
- Ребята, а может всё-таки не надо, - вступился Владвик, - может, не будем настаивать на том, чтобы ребята читали то, что не хотели бы читать?
- Во-первых, Владимир Викторович, мы все здесь свои, и стесняться нам нечего и некого. Во-вторых, мы примерно все знаем, что такое сокровенное и сугубо личное написано в наших письмах, - произнес Забавный. – В-третьих, мы были детьми тогда и боялись раскрывать свои чувства, вот поэтому и написали об этом в своих письмах. В-четвертых, прошло целых два огромных года, всё изменилось в нашей жизни. Может быть это грустно, но изменились во многом и у многих и наши привязанности. Так пусть сегодня всё-таки прозвучат эти детские признания. Как вы думаете, ребята?
Сначала класс молчал, а потом взорвался.
- Да. Конечно! Ты прав, Забава!
- Если написали, значит, думали о том, что это прочтут!
- В тот день был порыв всеобщего откровения, и пускай он не отдалит, а сблизит нас сегодня!
- Пусть то, что мы не могли сказать друг другу тогда, будет сказано сегодня! Пусть останется хотя бы приятное воспоминание, ведь мы же выросли и многое изменилось!
- А если не изменилось, пусть давнишние письма помогут разрешить давнишние проблемы!
- Правда, ребята! Давайте прочтем! Ведь в наших письмах нет ничего дурного, обидного. Только хорошее.
Все так разгалделись, что не вступающему в эти пропагандистские разговоры Владвику пришлось волевыми методами устанавливать тишину.
Слабые надежды Ирины на то, что все решат, читать только то, что они сочтут нужным, не оправдались. Юношеский максимализм её одноклассников, зараженных её же идеей, восторжествовал, и Серега Сорокин, набрав для смелости побольше воздуха в легкие прочитал: 

P.S.

Ира Стеценко!

Эти строки я обращаю к тебе. Если меня нет сегодня с Вами, наверняка, мое письмо ребятам читаешь ты. Если хочешь, можешь прочесть вслух и эти строки, я разрешаю.
Ира! Знай, что ты очень хороший человек и друг, и ты мне очень нравишься.
Я прошу тебя, если сегодня я не пришел по какой-либо причине на нашу встречу, зайди ко мне домой, узнай, где я у моей мамы, и оставь о себе весточку. Обещаешь?
И ещё. Можно я буду писать тебе? Из армии. Ведь мне осенью в армию.

- Ну, вот и все! – закончил Сорокин и обернулся к Ирине. – Я все прочел.
Ирина смущенно улыбнулась и сказала:
- Спасибо тебе Сережа. Ты тоже очень хороший человек и друг замечательный. И если бы тебя не было сегодня здесь, я обязательно бы зашла к тебе домой. Это правда.
Губы Сорокина расплылись в широкой и довольной улыбке, и он отправился к своей парте и плюхнулся на неё.
Класс удовлетворенно загудел:
- Ну вот, Сорокин, а ты боялся!
- Почему мы так боимся говорить друг другу хорошие слова? Вот за гадостями-то у нас не заржавеет!
- Эй, Сорока, а повесть о жизни! Соответствует что, а что нет?
Сорокин поднялся из-за парты и сказал:
- А что не соответствует-то? Школу-то я всё-таки закончил, о том, с какими результатами, промолчим. В институт, как и обещал, не поступил, а больше я ни о чем  и не загадывал – осенью в армию…
- А как на счет Стеценко? Всё в силе, или передумал? – пошутил кто-то из одноклассников.
- А вот это не ваше дело, - парировал Сорокин. – Это мы с ней сами разберемся как-нибудь, без вашей помощи, - и он теперь уже с чувством выполненного долга опустился на свой стул.

          Встреча продолжалась…
Владвик вытаскивал свернутые в трубочки, перевязанные нитками листочки, вручал их владельцам, а те голосами, дрожащими от волнения, читали  товарищам о своих надеждах и планах на будущее. И почти в каждом письме было робкое детское объяснение в любви к кому-либо из одноклассников.
Ирина сидела и думала: «Правильно ли то, что сейчас происходит? Нужно ли выставлять на всеобщее обозрение самое сокровенное?» Она не могла ответить однозначно на этот вопрос.
«А может быть и прав тот, кто сказал о том, что мы боимся говорить друг другу о своем хорошем отношении, о своих добрых чувствах, а вот о плохих говорим, даже не задумываясь, и нисколько не стесняемся этого. На людях, не на людях. Для нас не имеет никакого значения…
Вот они читают свои письма.
Вот Серега Забавный признается Аньке Абрамовой в том, что она каждый день утром сталкивается с ним нос к носу у парадной совсем не случайно. Ах, если бы он сказал ей об этом тогда, в восьмом классе, сколько бы слез было не пролито, сколько мечтаний не было бы разрушено, и сколько ошибок было бы не сделано. А он, дурак, дразнил её и издевался всячески, выставляя на посмешище всему классу, а всё для того, чтобы никто не догадался, что он влюблен в неё. Никто! В том числе и она сама.
Вот наступила очередь Ленки Богдановской.
Она говорит о том, что мечтает о том, чтобы пойти с Виталиком в Эрмитаж. Чтобы он провел её по залам и показал свои любимые картины, чтобы рассказал о художниках. Прекрасно! Да, замечательно! Только сегодня Виталик уже превратился из шупленького еврейского мальчика, которого все дразнили и щелкали, в высокого статного юношу. В уме и эрудиции ему всегда было не отказать. А уж сейчас и подавно. И сегодня на него кидает заинтересованные взгляды ни одна Богдановская, а практически все девчонки  класса.
А как ему нужно было это признание тогда, в восьмом. Если бы все узнали о том, что в него влюблена самая красивая девочка в классе – Богдановская Лена? Насколько проще ему было бы жить, сохранять достоинство…
Ах, что и говорить. Наверное, всё же правы ребята. Надо было писать эти письма, и нужно сегодня читать их…»

Класс на удивление тепло и по-доброму воспринимал каждое прочитанное послание. После пятого решили предугадывать, что будет написано в письме. В угадывании запрещалось участвовать только близким друзьям. Все выдвигали предположения, и если всё совпадало, а, как ни странно, совпадало практически всё и всегда, класс ликовал и радовался. В общем, оказывается, они достаточно хорошо знали друг друга: привязанности, интересы, мечты и чаяния…

Первая бутылка исчерпала себя, и они устроили небольшой перекур. Снова взмыли в потолок пробки из под Шампанского. В лаборантской у Владвика собрались курящие. Когда туда вошла Ирина, Забавный заявил:
- Всё, Стеценко, мы тебя очень уважаем, но хватит воспитательной работы! Мы уже взрослые мальчики, и сами решаем вопрос быть или не быть…
- Пить или не пить, - поддержал Сорокин.
- Курить иль не курить, - продолжил Забавный.
- Любить иль не любить, - вставил Весталер.
- Так что, дорогой наш командир Мама Ира, мы не желаем выслушивать сегодня твои наставления и лекции о вреде курения, - подвел итог Серега Забавный.
- Ишь ты, какие мы стали смелые, - ответила Ирина, - а как с Сорокиным засунули сигареты в карманы брюк, увидев меня на улице, помните?
- Как же, забудешь такое! Пришлось самим потом дырки зашивать, чтобы матери ничего не узнали. А я так обжегся, что потом неделю, если не больше, маялся! Но теперь мы уже выросли и тебя не боимся!
- Не боитесь? – лукаво подмигнула Ирина, быстро подскочила к Забавному. - А ну, дай сюда! – угрожающе проговорила она, и выхватила сигарету из его рук, воспользовавшись его минутным замешательством.
Все засмеялись.
- Эй, отдай обратно, - проворчал Забавный.
- А вот и не отдам, - ответила Ирина, затягиваясь, - ты же сам не угостишь, а я сегодня купить не успела.
Увидев, что Ирина курит, мальчишки опешили:
- Ну, ты даешь, Стеценко!
- Вот от кого не ожидали, так это от тебя!
- Ты же у нас всегда самая идейная и правильная была.
- Ты же нас всех гоняла и курить не давала! Лекции читала о вреде курения!
- Ты и девчонок гоняла с косметикой! Помнишь? Помнишь, как заставила умываться Лисицыну и Ворканину?
- Помню, помню. Только не путайте грешное с праведным. Мне по штату было положено вас гонять. А, между прочим, я в восьмом классе уже курила, только вы никто не знали об этом.
- Ах ты, подлая какая, сама курила, а нас гоняла! Да ты лицемерка оказывается! – гневно заявил Забавный.
- Думай, как хочешь, Серега. Только я курила потому, что курила, а ты для того, чтобы взрослее показаться. Сам задыхался от кашля, блевал, извини за воспоминания, а туда же.
- Что было, то было, - ответил тот, - права ты, конечно. Но вот сейчас курю и всё нормально, без неприятных последствий.
- И очень жаль. Мог же не курить! Более того, не мог курить, а всё же над собой издевался!
- Ладно, ребята, - прервал их обмен мнениями Весталлер, - хоре трепаться, пошли танцевать! Слышите, девки «Из Вагантов» поставили…

Все отправились в рекреацию, куда был вынесен стул с магнитофоном и устроены пляски. Станцевали пару танцев, а потом Владвик сказал:
- Ребята, давайте продолжим чтение, а когда закончим, тогда уже танцуйте, сколько захотите.
Его предложение было принято, и все вернулись в класс. Была вскрыта вторая бутылка и теперь уже Ирина каждый раз с замиранием сердца ждала, не будет ли следующим её письмо…      

Ей пришлось помучиться вдоволь. За это время подошли опоздавшие и задержавшиеся. И каждому приходящему вручалось отложенное вначале письмо. Её письмо, по воле случая, оказалось последним. Но вот и оно было извлечено и вручено ей. Настала её очередь выйти пред ясны очи класса.

- Ирина, твоя очередь, - сказал Владвик.
- Ну, со Стеценкой всё ясно, - сказал кто-то из ребят. – Школа с отличием, поступление в институт, всем нам напутствия и наставления о борьбе за моральные принципы.
- Слушайте! А в кого Ирка была влюблена?
- Да, ни в кого вроде.
- Да она у нас кремень!
- Железная леди!
- Одно слово Мама Ира!
- Ну ладно, хоре гадать, здесь всё ясно!
- Не тяни резину!
- Читай Ирка!…

Ирина развернула завернутый в трубочку листок, вздохнула и начала читать:

Здравствуйте!
Здравствуйте, дорогие мои одноклассники и одноклассницы!
Добрый вечер, Владимир Викторович!

 Я вижу Вас всех. Вы все сидите за партами так, как сидели на уроках у Владвика (извините, но именно так, Владимир Викторович, мы называли Вас между собой). Вы все в сборе, и я рада этому. Рада, что мы были и остались самым дружным классом в школе.
Я знаю, что сегодня ваши мечты, описанные в ваших письмах, сбылись. Все добились того, о чем мечтали.
Я знаю, что Ленка Богдановская поступила на юридический, а Анна Абрамова учится в педагогическом училище. Весталер, конечно же, поступил на искусствоведческий, а вот Ольга Меркулова, к сожалению, провалилась, и в театральный не прошла. Оленька, мой тебе совет: иди работать с детьми – это точно твоё.
Я не буду перечислять дальше, вы всё это знаете и без меня.
Я знаю, что сегодня открылись многие тайны, и многое встало на свои места. Я рада, что мы сказали друг другу много хороших добрых слов. Хочется верить, что они прозвучали и в мой адрес.
Итак, вы все в сборе. А вот меня, скоре всего, нет сегодня с вами, поэтому моё письмо вы читаете последним.
Что же со мной? Где я? Как сложилась моя судьба?

Я живу с мужем в военном гарнизоне. Да, не удивляйтесь, я вышла замуж. Причем я вышла замуж давно, ещё два года назад, и сейчас ращу нашего сына.
Вы шокированы. Вы спросите, а как же мои честолюбивые мечты? Как же ваши предсказания, что когда-нибудь я займу место Брежнева?
Жизнь - она штука сложная, и всё решает по-своему, не спрашивая нас. Вот и моя жизнь решила повернуться вот так.
Но не переживайте. Я закончу вечернюю школу, и обязательно поступлю в институт, пусть только чуть-чуть подрастет мой сынишка, да и подготовиться нужно получше. Ведь сами знаете, как тяжело поступить в медицинский.
Ну а пока я работаю санитаркой в военном госпитале. Вы опять удивлены? Не удивляйтесь. Для того чтобы стать хорошим врачом, нужно сначала научиться элементарно ухаживать за больными. Да, выносить утки, и подавать еду. Нужно научиться не раздражаться на них, а сочувствовать их страданиям. Вот почему я работаю санитаркой.
Ну, что мне ещё рассказать Вам. Всё основное я уже рассказала.
Хочу сказать, что вы были не правы, считая меня Железной леди и Мамой Ирой. Я была и осталась такой же простой девчонкой, как и все. И я тоже, как и все девчонки в нашем классе в свое время была влюблена немного в наших классных героев-любовников Сорокина и Забавного, и, так же как и все, я умею плакать и обижаться…

Хочу отдельно обратиться к Вам, Владимир Викторович!
Извините меня за глупое ребячество. Я имею ввиду контрольную. И спасибо за то, что Вы поступили по-мужски.

Ещё хочу извиниться перед тобой, Ольга Антонова!
Извини, что на Ленинском зачете клеймила тебя позором за то, что ты сказала, что цель твоей жизни – удачно выйти замуж. Глупая была, прости.

Ну что же, буду прощаться.
До свидания, мои дорогие! Я люблю и помню всех вас.
Люблю и помню! И желаю вам исполнения вашей мечты.

Ирина Виленкина.

Когда Ирина закончила читать, класс замер в молчаливом недоумении, а затем со всех сторон посыпалось:
- Вот это да!
- Вот это новость!
- Вот кого мы, оказывается, совсем не знаем!
- Ну, ты даешь, Стеценко!
- Ир, это всё правда?
- Да, Ирка, рассказывай…
Ирина оглядела своих товарищей и ответила:
- Нет, это всё не так. Это так и осталось мечтой. Жизнь распорядилась иначе. Но кое-что в этом письме правда. Я действительно собираюсь выйти замуж, и фамилия у меня будет Виленкина. И уеду с мужем туда, где он служит. И, кстати, действительно собираюсь работать санитаркой в госпитале. А пока этого не случилось, буду учиться в медицинском институте, в который я всё-таки поступила. Так что Вы, оказалось, знаете меня не так уж и плохо, во всяком случае, лучше меня самой… Ну вот, в общем-то и всё.
Одноклассники Ирины ещё долго и шумно обсуждали так поразившее их её письмо. От кого от кого, а вот от неё такого поворота никто не ожидал. Ей вообще прочили судьбу «синего чулка». Институт, работа, партия, партийная и общественная работа, блестящая карьера. Любви, слабости, и тем более слезам в этом списке места не было. А оказалось-то, что она как все - она ЖИВАЯ!

*    *    *
Тогда, когда она писала это письмо, она была совершенно уверена в том, что всё так и будет. Хотя, ох как нелегко далась ей эта уверенность.

Она приехала в Ленинград. Выскочила из вагона, и не пошла, а понеслась к метро. Она бежала по лестнице эскалатора. Стояла, притопывая ногой от нетерпения в вагоне, злясь на то, что поезд ползет как черепаха. Снова бежала по лестнице, теперь уже вверх, чего никогда не делала в своей жизни. Сломя голову, не обращая внимания на сигналящие ей машины, она перелетела через дорогу, чтобы успеть на автобус. Потом, выпрыгнув из автобуса, бежала до дома.
Вызвав лифт, она отдышалась, поправила растрепанные волосы, одернула юбку: а вдруг он там? Она была почти уверена, что он там…
Он действительно был там. Они все были там: Олег, Алексей, Игорь и даже Андрей Африканский, который учился в Ленинградском ВОКУ.
Они сидели на диване, врубив на полную мощность музыку. Перед ними стояло два таза с заварными булочками. В одном были булочки с шоколадным кремом, а в другом со взбитыми сливками – Светлана Васильевна на радостях расстаралась.
Напротив дивана сидел смешной дурашка – молодой боксерчик. Они подавали ему команды, а он, радостно виляя хвостом, выполнял их. За каждую выполненную команду он получал заварную булочку.
«Видела бы это мама», - подумала Ирина.
Но мама этого не видела, она ушла в магазин, чтобы купить продукты для кормления любимого сына и его друзей.
- Привет! – уняв стук сердца и изобразив беззаботную улыбку, сказала Ирина. – Андрей! Это ты! Рада тебя видеть!
Все в недоумении уставились на неё. Собака громко, но беззлобно залаяла, подбежала к Ирине и стала тыкаться мордой ей в руки, радостно поскуливая и весело виляя обрубком хвоста.
- А ты кто такой? Ты кто такой? Да, хороший! Хороший. Хо-о-ороший, - присев на корточки, говорила Ирина, уворачиваясь от шершавого языка и трепля пса за загривок.
Олег выключил музыку и подошел к ней:
- А ты это чего приперлась?
- Вот, полюбуйтесь: родной брат встречает любимую сестру, - парировала она его выпад.
Все заржали.
- Где собаку-то подобрали? - быстро перевела она разговор на другую тему.
- Да, это моя, - ответил Африканыч. - Сестра завела. Меня вот гулять с ним отправили, а я  сюда зарулил, старинных друганов попроведать. А тебя и не узнать. Така гарна дивчина стала! Эй, Орест, отстань от Ирины, иди ко мне!
- И много вы тут ему уже булок скормили? – поинтересовалась она, - смотрите, как бы ему плохо не стало.
- Да. Точно. Хватит ему! – озабочено сказал Африканыч. - Гулять-то с ним мне придется. Да и, вообще, пора мне отчаливать, пока дойду, покормлю это чудище, останется время только на то, чтобы помыться и переодеться.
- Вы это что, намылились куда-нибудь? – поинтересовалась Ирина.
- Ага, в кабак идем. Пойдешь с нами? – успел предложить Андрей, до того, как Олег сделал предупредительный жест: молчи, мол.
- С удовольствием, - быстро ответила она.
- Не мылься, воды не будет! - заявил Олег. - Мала ещё по кабакам-то шататься. Так что, тормози!
- Ага, как бревна с вами наравне ворочать, так большая, а как в ресторан или на танцы – мала! – возмутилась Ирина. – Да если ты хочешь знать, я уже давно по рестораном хожу с отцом!
- Вот пусть отец тебя и водит по кабакам, а меня увольте! – заявил Олег.
- Да брось ты, Алик, пускай идет с нами! - вступился за Ирину Андрей. - Что она нам помешает что ли?
- А ты не суйся, без тебя разберусь как-нибудь! – ответил тот. – Ты по поводу своей Светки решай, а уж я со своей сестрицей сам разберусь как-нибудь.
- Ну, черт с вами! Разбирайтесь сами! А я пошел, - сказал Африканыч Олегу, а потом добавил, обращаясь к Игорю: - Ну, ты идешь, что ли, Вилка? Тебе-то тоже до своего Колпина не ближний свет…
- Да, пойду, - ответил Игорь. - Подожди, я сейчас.
За всё это время Ирина украдкой бросила на Игоря только два или три взгляда. Он, почему-то, в её сторону не смотрел, сидел, уткнувшись глазами в пол, рассматривая носки своих ног. И сейчас, проходя мимо неё, едва кивнул ей на прощание, бросив на неё быстрый взгляд, и отвел глаза в сторону.
Пока ребята собирались, в комнате висело неловкое молчание. Когда они ушли, Олег сказал Алексею:
- Леха, сбегай, пожалуйста, в магазин, будь другом, купи сигарет, а то у нас курить нечего.
Блуждающий взгляд Ирины упал на лежащие на холодильнике две пачки «Мальборо», но она промолчала. Алексей тоже. Не говоря ни слова, он надел кроссовки и вышел за дверь.
- Ну вот, все ушли. А теперь слушай меня внимательно, моя дорогая сестренка, - начал Олег.
- К чему такая патетика? – поинтересовалась она. – И что такое страшное ты хочешь мне сообщить?
- Давай-ка присядем…
- Ну, слушаю тебя, - сказала она, садясь на табуретку.
- Ты это всё выкинь из своей дурной головы, Слонёнок.
- Что это я должна выкинуть из головы?
- Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я!
- Но я действительно не понимаю!
- Ах, не понимаешь! – воскликнул он раздраженно. – Скажи-ка мне, дорогая, зачем ты приперлась в Питер? Ты ещё две недели могла сидеть у бабки, и собиралась сидеть, между прочим!
- А какое тебе дело до этого, захотела и приехала. Или у тебя разрешения должна была спросить?
- Не ёрничай! Все прекрасно поняли, почему ты прикатила! Ты что думаешь, ни у кого глаз нету? Ты думаешь все слепые?
- Ты можешь толком объяснить, чего ты от меня хочешь? – тихо спросила Ирина, внутренне сжавшись в комочек.
- Я хочу, чтобы ты выкинула Виленкина из своей глупой головенки, Слонёнок.
- А вот это уж, позволь решать мне самой! - взвилась Ирина.
- Дура ты! Глупая дура! Ещё молоко на губах не обсохло, а уже туда же!
- Это ты меня считаешь маленькой. Пусть так. Я не буду разубеждать тебя в этом. Но ещё раз повторяю, это моё и только моё дело, любить мне или не любить и кого любить! – твердо заявила она.
- Ах, любовь! Любовь-морковь! Да, какая это любовь?! Дурь это и блажь! Повздыхаешь и пройдет! У тебя ещё такой любви по две на день будет! Так что, мой тебе совет: выкинь это из головы!
- Нет, братишка, такой по две на день не бывает! Такая бывает один раз в жизни! И я это точно знаю! Я люблю его и очень счастлива, что люблю!
- Ну-ну, - сменил тактику Олег, - хорошо, допустим, ты его любишь. Только он-то тебя не любит! На хрена ты ему сдалась? Ты подумала об этом, девчонка сопливая!
- А ты откуда знаешь, что он меня не любит? Это он тебе говорил? – внутри у неё всё похолодело.
- А что мне его спрашивать? Что я Вилку не знаю что ли? Да он всех баб ненавидит! Ему растоптать тебя ничего не стоит! И делать он этого не будет только потому, что ты моя сестра! Поняла, идиотка?
- Не поняла! – губы Ирины мелко и предательски задрожали. – И вообще, - пыталась она держаться, - я тебе не верю и не поверю, пока с ним не переговорю!
- А с ним ты не переговоришь! Если ты сама не можешь понять, что унижаешься - я не позволю! Так что зря ты сюда приперлась! Сидела бы как благоразумная девочка у бабки и не рыпалась!
- Ты не можешь мне запретить переговорить с Игорем!
- Поплачь, поплачь - меньше пописаешь!
- Ты дурак! Я не верю ни одному твоему слову! – по щеке большой градиной покатилась одинокая слеза, за ней уже из другого глаза готова была выкатиться вторая, но Ирина держалась из последних сил. – Ты не имеешь права! Игорь хороший! Я знаю!
- Ну-ну, хороший! Пока спит зубами к стенке! Ты что думаешь, что я зла тебе желаю? А, Слонёнок? - сказал он уже мягче и попытался погладить её по голове, но она скинула его руку и так резко отдернула голову, что даже ударилась об стену. – Вот, сумасшедшая!
- Уйди! Не трогай меня! Я не верю тебе, и никогда не поверю! – почти закричала она, вскочила и, громко хлопнув дверью, убежала в комнату.

Там она дала волю слезам. Через некоторое время, успокоившись, начала размышлять: «Нет, она не могла ошибиться: его глаза не могли соврать ей! То, что она увидела в них, могло быть только любовью! Но почему же тогда он ушел? Почему не остался? Почему не попытался переговорить с нею? Почему?» Ответа на свои вопросы она не находила. Она, конечно, не верила брату, хотя не понимала, какой смысл ему её обманывать.
Вскоре вернулся из магазина Алексей.
- Слоненок, поди-ка сюда! – услышала она голос Олега.
Она уже ликвидировала следы слез, но выходить из комнаты и общаться с ним и Алексеем у неё не было ни малейшего желания.
- Ну, ладно, выходи, не дуйся! – он вошел в её комнату. – Если ты не веришь мне, то послушай Лёху, он тебе скажет всё, что думает про Вилку.
- Я не желаю слушать, что мне скажет твой Лёха! И вообще, я сама могу сказать ему всё, что я думаю о нем самом!
- Ты это о чём? – забеспокоился Олег.
- Да так, о своем, о девичьем! Это ты думаешь, что я маленькая, а твои друзья, отнюдь, так не считают!
- Не понял?! – встал в стойку гончей брат.
- А и понимать нечего. Дозволь уж мне решать, кто лучше ко мне относится, и кто чего от меня хочет! Поверь мне, я уже не маленькая девочка и способна разобраться без твоей помощи! – и она в двух словах рассказала ему о событиях на лимане.

Олег встал и вышел на кухню. Там между ним и Алексеем состоялся не очень приятный разговор…

Олег был в недоумении. Его сестрёнка, его Слонёнок выросла, и его друзья посягают на неё. Так не должно быть! Ревность жгучей волной захлестнула его. Нет, она его, и никто не имеет права даже думать о ней, а она и подавно не смеет думать о ком-либо! Собственнический инстинкт затмевал в нем разум. Где-то на глубине сознания теплилась мысль, что он не совсем прав, но он загонял эту мысль подальше, и оправдывал свои действия тем, что она ещё ребенок, и он желает ей счастья, поэтому оберегает от ненужных ей встреч и стрессов. Вот когда ей будет восемнадцать, тогда пусть и думает о кавалерах, а сейчас пока рано!
Он тешил себя тем, что восемнадцать лет ей будет ещё не скоро. А пока что, он имеет право…

*    *    *
Тогда, на перроне, он заметил, какими глазами смотрел на неё Виленкин, и ему это сразу не понравилось. Не понравилось ему и то, что она, эта соплюшка, тоже не сводила глаз с Вилки. Но он делал всё возможное, чтобы отвлечь их внимание друг от друга. Только одно он не просчитал, вошёл в вагон не последний. Он не думал, что Виленкин останется в тамбуре и пошел с Лёхой в купе. Но поезд уже тронулся, а Вилка всё ещё не появлялся. Олег вернулся в тамбур и увидел свесившегося с подножки и протягивающего руку его сестре Вилку и её, бегущую по перрону и тянущую к нему руки. Она даже его, брата, не заметила, так была поглощена Виленкиным.
Он попытался втащить Вилку в тамбур и закрыть дверь вагона, но к его огромному удивлению, ему не удалось ни на миллиметр сдвинуть того с места. Он тянул его, пытался вдернуть рывком, но все его усилия были тщетны - Виленкин висел на подножке вагона и, не отрываясь, смотрел, как бежит за поездом его сестрица. Он взглянул на неё. Уже закончился перрон, и она безнадежно отстала от всё набирающего ход поезда, но всё равно продолжала бежать, бежать прямо по железнодорожным путям. Он стоял и смотрел на неё, пока она не превратилась в маленькую черную точку. И только когда она совсем исчезла, Виленкин очнулся, и Олегу удалось втащить  его в тамбур и закрыть за ним дверь вагона…
 
Они стояли молча: Игорь, уткнувшись глазами в пол, а Олег, пристально глядя на него. Через несколько секунд Олег протянул Игорю сигарету. Тот взял, жадно затянулся, и только тогда взглянул на Олега. В этих глазах Олег прочел немой вопрос и что-то серпантинно-розовое и карамельно-сладкое.
- Я люблю твою сестру, Алик, - глубоко затянувшись и счастливо улыбаясь, сказал Игорь.
- Ну и…? – произнес Олег.
- Что, ну и? Что я могу тебе сказать?
- Ты что парень оборзел совсем? Ты соображаешь, что говоришь-то или водка последние мозги отшибла? Так давай я тебе подсвечу, чтоб виднее стало, и крыша нашла дорогу к дому!
- Я серьезно, Олег!
- И я серьезно! Я думаю, что мне не нужно тебе объяснять, что ей всего четырнадцать лет. Я думаю, что ты сам это знаешь! Знаешь?   
Олег с удовлетворением заметил, что налет счастья постепенно улетучивается из наглых синих брызг Виленкина.
- Знаю, - хмуро проговорил Игорь.
- Ну а что по закону за совращение несовершеннолетних бывает, знаешь?
- Ты, что о…л что ли?  За такие слова ты можешь и по морде схлопотать!
- Это ты можешь схлопотать!  Что я тебя первый день знаю что ли?
- Я же сказал тебе, что я люблю её!
- Вот и хорошо, вот и ладненько! Вот и люби её тихо и молча, про себя! – вкрадчивым тоном заговорил Олег. – Только девчонке голову не морочь! Не надо! Очень тебя прошу!
- Но мне показалось… - он не договорил фразу, Олег перебил его:
- Крестится нужно, когда кажется! А если только посмеешь сбить её с понталыку, пеняй на себя! Ты меня знаешь!
- Не думай, я не сделаю ей ничего плохого!
- Я не сомневаюсь! Но всё же, держись от неё подальше! А ещё лучше, выкинь это из головы! Переболей!
- Почему?
- Ты ещё спрашиваешь почему?
- Да, я спрашиваю: почему? Объясни мне.
- Да потому, что когда ты наденешь лейтенантские погоны и отправишься служить Родине в какой-нибудь забытый Богом Мухосранск, она только восьмой класс окончит. А восемнадцать ей исполнится только через три с половиной года. А потом ещё ей нужно будет учиться в институте, которого, увы, не будет в твоем Мухосранске. И что, ты скажешь, что будешь ждать всё это время?
- Буду! – твердо ответил Игорь.
- Ха-ха три раза! – Олег повертел пальцем у виска. – Ну ладно, если тебе этого мало, то я приведу тебе более весомые аргументы, только, друг, не обижайся! Договорились?
- Ну, валяй!
- Ты уже не тот блестящий отличник и подающий большие надежды суворовец Виленкин. Ты, извини, я не хотел тебе напоминать об этом, но ты пропил всё, что имел. И если тебя не вышибут из училища, то, во всяком случае, хорошего распределения тебе не видать. Несмотря на высокий пост твоего папашки, тебя ждет какая-нибудь черная дыра, из которой ты не выберешься до конца своей никчемной жизни. А я не хочу, чтобы моя сестра похоронила себя и похерила свою жизнь, будучи председателем женсовета в каком-нибудь вонючем, Богом забытом гарнизоне на краю земли. Теперь понял?
- Я хорошо понял тебя! - жевлаки ходили на скулах Игоря. - Но тебе ведь лучше, чем кому-либо известно, почему я из блестящего и подающего надежды суворовца превратился в мешок с дерьмом!
- Да, мне известно! И это оправдывает тебя в моих глазах. И я всегда был и останусь твоим другом, но это отнюдь не означает того, что из-за того, что ты не нашел в себе силы достойно пережить это, моя единственная и горячо любимая сестра должна угробить свою жизнь на алкоголика и неудачника!
- Ты, конечно, прав. Я заслужил эти твои слова. Но вот увидишь, теперь, когда в моей жизни появилась она, я встану на ноги, я найду в себе силы! Я сделаю это ради неё!
- Свежо питание, да серется с трудом! – саркастически заметил Олег.
- Олег! Не отнимай у меня этот шанс, прошу тебя! Может быть, он у меня единственный и последний!
- А я у тебя этот шанс и не отнимаю! Люби себе на здоровье! Делайся моложе собою и лучше качеством! Но только от моей сестры держись на почтительном расстоянии. И не трави ей душу!
- Но, Алик!
- Что Алик! Ты что хочешь сказать, что и пальцем да неё не дотронешься?
- Клянусь!
- Так она сама на тебе повиснет! Плавали мы, знаем! Не знаю, чего только в тебе бабы находят?! Но тебе только посмотреть на них стоит, и они уже на всё готовы! Так вот, кто угодно, только не моя сестра! Ещё не хватало ей от тебя трепак или сифон подхватить, ведь трахаешь всё, что шевелится.
- А ты не трахаешь?
- Не равняй!
- Я и не равняю. Но ты прекрасно знаешь…
- Знаю, знаю, - перебил его Олег, - но от перестановки мест слагаемых, сумма не меняется.
- Но мне теперь никто, кроме неё не нужен!
- Ага, вот уже и начинается! Хоре, приятель. Давай завязывать этот разговор. Если любишь, стань достойным её, если сможешь, конечно, а до этого, чтоб даже взглянуть в её сторону не смел! По рукам!
- Но…
- И без всяких «но». Ты меня понял?
- Понял.
- Скажешь, я не прав?
- Прав.
- Обещаешь?
- Обещаю… - помедлив, выдавил из себя Игорь.
- Ну, вот и ладушки. Ладно, пошли, а то Леха там скоро всесоюзный розыск объявит, да и водчонка греется…

*     *    *
Сейчас, вспоминая разговор с Игорем, он все больше убеждался, что прав. Только, что делать с нею? Ведь она-то тоже, похоже, втюрилась не на шутку. Да даже, если и слегка, он знал свою сестрицу: если ей что-то взбрело в голову, она обязательно этого добьется.
«Их надо изолировать друг от друга, - думал он. – Ни за что на свете нельзя допустить, чтобы они встретились…»

Пока они ехали в поезде, Вилка впал в депресняк, и, подпаивая его водочкой, Олег всё-таки смог убедить его в своей правоте, добиться, чтобы он, хотя бы на время, отступился от Ирины.

А если она всё-таки к нему пробьется? Тогда все его усилия пойдут насмарку…
Он закурил сигарету и начал разрабатывать стратегический план.
Прежде всего, нужно сделать так, чтобы Вилка сидел в своем Колпине и не показывал оттуда носа до самого отъезда. Его сегодняшний поход в кабак нужно отменить – мало ли что взбредет в голову этой взбалмошной девчонке! Уж он то её натуру знает.

Немного успокоившись, он набрал номер телефона Виленкина и доходчиво объяснил ему, что ему делать можно, а чего нельзя, а также то, что в ресторан он сегодня не идет. Когда всё было устроено, у него даже настроение поднялось: ни адреса, ни телефона Виленкина сестрица не знает, и не узнает! И Лехе, и Андрюхе и Алёне он запретит давать ей координаты Вилки под страхом смерти.

Когда Олег с Алексеем вышли из дома и направились в ресторан, Ирина бросилась звонить Алёне.
- Здравствуй, Алёнка!
- Привет, Иришка! Это ты? А что ты так рано приехала?
- Да так получилось, я потом тебе расскажу, не по телефону. Слушай, Алён. Ты идешь сегодня с ребятами в ресторан?
- Конечно!
- Аленушка, а ты не скажешь мне, в какой?
- Да, вроде бы в «Невских берегах» столик заказывали…
- Вот спасибо! Только, Алёнка, я тебя очень прошу, не говори Олегу, что я тебе звонила. Ладно?
- А что случилось?
- Ничего не случилось! Не говори и всё! А я потом тебе всё объясню и расскажу. Обещаешь, что не скажешь?
- Ладно, обещаю. Не скажу.
- Ну, ладно, пока! Целую тебя! До встречи!
- Ну, пока.   
            
После звонка Алёне Ирина отзвонилась на работу отцу.
- Дорогой Родитель! – обратилась она к нему. – Я очень тебя прошу! Ты должен! Ты просто обязан, пригласить меня в ресторацию сегодня!
- Это ты что ли, дитё?
- Ну, конечно же, я! Кто же ещё?
- Откуда ты взялось?
- Из Одессы, конечно! Только что с поезда!
- А что случилось? Почему ты приехала?
- Всё нормально! Ничего не случилось! Все живы и здоровы. А приехала я потому, что захотела приехать! Ну, так как насчет ресторации?
- Вообще-то я сегодня занят, дорогое моё дите!
- Ну, папочка, ну очень нужно, - законючила она. – Ну, пожалуйста!
- Да, что случилось-то, ты можешь объяснить!
- Твой любимый сынуля сам с друзьями идет в «Невские Берега», а меня не берет, потому, что я маленькая! А ведь я у тебя и большая и красивая! Давай ему насолим, а, папулечка! Ну, давай!
Она ещё поупрашивала отца, приводя различные аргументы, пока, наконец, не уговорила. Анатолий Петрович любил дочь, и хотя и строжил, всё-таки, мало в чем ей отказывал.

Они встретились около ресторана в условленное время. Ирина приложила все усилия, чтобы выглядеть шикарно. В ход пошли и её собственный и материн гардероб, украшения и косметика. В общем, на её взгляд, она выглядела сногсшибательно.
На ней было мамино ярко-красное шифоновое платье с отрезной талией, перехваченной черным шифоновым поясом, завязывающимся на спине огромным бантом со свисающими ниже линии юбки-солнца концами. Верх платья был выполнен, как блуза с широкими рукавами, заканчивающимися длинными, до локтя, манжетами, и воротником-стойкой. От талии до самого горла и по всей длине манжет шли ряды мелких обтянутых черной тканью пуговиц. На плечи был приколот черный шарф, ниспадающий на грудь мягкими фалдами. Длинные концы шарфа были небрежно откинуты за спину. Черные чулки подчеркивали красоту её ног и красных замшевых, так же маминых, туфель на высоченных каблуках.
Волосы, ниспадающие на плечи мягкими каштановыми волнами, удерживал под цвет платья широкий обруч. Черные стрелы на веках, огромные ресницы и ярко-красные губы. В глазах решимость и уверенность в себе. 
Когда она под руку с отцом, одетым в полковничью форму, победно улыбаясь, вошла в зал ресторана и отыскала взглядом столик, за которым сидели Олег с друзьями, тот уже заметивший их, ткнул в бок Алексея и сказал:
- Ну, что я тебе говорил! Что я свою сестру не знаю, что ли?
Сказав это, он встал, подошел к ним, поздоровался с отцом, метнул гневный взгляд в сторону Ирины, и галантно пригласил их за свой столик.
Победная улыбка сползла с лица Ирины, когда она узнала, что Игорь, якобы, позвонил Андрею и сказал, что в ресторан не пойдет - нет настроения. И хотя весь вечер и Андрей, и Алексей, и Олег, а особенно Анатолий Петрович танцевали с нею, настроение у неё было на нуле.
Она поняла, чьих рук это дело, и искала выход из сложившейся ситуации. Она пыталась осторожно выведать адрес и телефон Игоря и у Андрея и у Алексея, но они говорили, что не знают его. Как дойти знают, а адреса не знают. Она просила объяснить, как дойти, но они ничего вразумительного сказать не могли, объясняя это тем, что были у Вилки только один раз, да и то, штурманом был Стеценко. По поводу телефона, ей было сказано, что в квартире у Виленкиных телефона нет. А он сам звонит от соседей. А телефон соседей есть только у Олега, и то по нему можно звонить только в особо важных случаях. Тоже самое говорила ей и Алёна.
«Ай, да, брательник! Ай, да, молодец! Всё предусмотрел! Всех обработал! Да, тут война будет не на жизнь, а на смерть! И мои шансы одержать победу в этой войне очень малы, - думала она. – Но мы с тобой ещё всё-таки потягаемся! Я не я буду, если я с ним не встречусь!» Правда, где-то там, на глубине души, прорастали тоненькие побеги брошенных братом в её сердце сорняков: «А может быть, он действительно меня не любит? Может быть, и в ресторан не пошел, догадываясь, что я приехала из-за него?» Но она гнала от себя эти мысли, с корнем вырывала черные ростки: «Его глаза! Нет, они не врали! И они были – его глаза! И если в них была не любовь, то, что же?»

*    *    *
Придя домой, она легла в постель и стала думать. И придумала.
На следующий день, поднявшись рано утром, она наскоро перекусила и пулей выскочила из дома. Ирина поехала в СВУ.
Приехав в училище, на КПП она попросила вызвать майора Овчаренко. Григорий Андреевич Овчаренко  был ротным Олега, когда тот учился в Суворовском. Именно он засек тогда их свиданку.  После этого случая между семьями майора Овчаренко и тогда ещё подполковника Стеценко завязались дружеские отношения. Поэтому она хорошо знала Григория Андреевича и решила обратится за помощью к нему. Она надеялась на то, что здесь её доблестный братец ещё не успел наследить.
Когда майор Овчаренко подошел в помещение КПП и увидел Ирину, он очень удивился:
- Здравствуй, Ирочка! Каким это ветром тебя сюда занесло?
- Здравствуйте, Григорий Андреевич! Я по делу. Кроме Вас мне никто помочь не может!
- И что у тебя за дело ко мне?
- Григорий Андреевич, у Вас случайно не сохранились адреса и телефоны ребят из Олежкиной роты?
- Да, есть, наверное, в архиве. А тебе зачем?
Ирина, когда ехала сюда, продумывала легенду, которую она расскажет майору. Она хотела сказать, что ребята хотят устроить встречу, и Олег попросил её помочь достать адреса. Но потом она подумала, что это не совсем удачный вариант. Возникает резонный вопрос: А почему сам Стеценко не обратился к своему ротному? Кто она такая, чтобы заниматься этими вопросами? Пришлось бы опять врать, выкручиваться.
Поэтому она решила соврать, что Олег уехал к Игорю, а ей нужно срочно его разыскать. Но когда она уже открыла рот, чтобы поведать это, её врожденное неумение врать взяло верх. Она густо покраснела и сказала правду:
- Григорий Андреевич! Мне очень, нужно срочно переговорить с Игорем Виленкиным, а Олег категорически отказался давать мне его адрес.
- А зачем тебе нужен Виленкин? – поинтересовался Овчаренко.
Она замялась, не зная, что ответить, снова покраснела и сказала:
- Мне нужно переговорить с ним по личному вопросу.
- Э-э, матушка, - протянул майор, - да уж не влюбились ли Вы?
- Григорий Андреевич, если можете помочь, помогите, а если нет, то я тогда пойду, - твердо произнесла она, вспыхнув и потупив взгляд.
- Ну-ну, не дуйся. И прости, если обидел. Подожди немного, я сейчас вернусь, – сказал он примирительно, и направился к проходной.
Вернулся он минут через пятнадцать и протянул Ирине листок с адресом:
- На, держи, тут и адрес и телефон. Но позволь мне дать тебе один совет. И не обижайся.
- Смотря, что Вы мне посоветуете.
- А посоветую я тебе, выбросить из головы этого парня, - сказал он и, добавил, заметив, как она вся напряглась, - твои шансы равны нулю, так что не унижайся.
- Почему?
- Видишь ли, если бы это было, когда он учился на первом курсе СВУ, я бы сам голосовал за него руками и ногами, хороший был парень, очень хороший, - произнес он с сожалением, - но вот потом… - он тяжело вздохнул. – Не знаю, что произошло, но его, как подменили. Э-эх… - он безнадежно махнул рукой. – В общем, не зря тебе Олег его адрес давать не хочет. И я тоже не советую.
- Я не буду разубеждать Вас, Григорий Андреевич. Я приму к сведению, всё, что Вы сказали, но всё же хочу решить сама. Так что, спасибо Вам за то, что не пытались разубедить меня, как Олег, методом насилия.
- Да, знаю я просто, что это не метод! И тебя знаю! Да и всю породу вашу стеценковскую… Если решила что, так всё равно добьешься. Только злее будешь. Только жаль мне тебя, девочка. Подумай ещё раз хорошенько.
- Спасибо, Григорий Андреевич, я подумаю. До свидания, – попрощалась она, и буквально пулей вылетела на улицу.
Там она развернула листок и прочла адрес Игоря. Стоя на эскалаторе, она думала: «Да что они, сговорились все, что ли? Чем он так всем насолил, что они так? Да того, что они говорят все, просто быть не может! Может – не может… Короче, вот теперь-то я точно должна переговорить с ним! Обязательно!»

Его дом она нашла довольно быстро. Перед тем как войти в парадную, она присела на скамейку возле дома, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Сердце бешено колотилось. Её бил противный озноб, коленки, да и все внутренности дрожали. Вся счастливая приподнятость, с которой она неслась в Ленинград из Одессы,  вся злая решимость, с которой добывала его адрес, разыскивала его дом в совершенно незнакомом ей Колпино, куда-то испарились, и появилось противное липкое чувство неуверенности и страха, предательское желание встать со скамейки, и тихонечко, чтобы никто не видел уйти отсюда.
- Как он встретит тебя? Может, ничего и не было? Может быть, действительно, ты выдумала всё это? – говорила та её половина, у которой дрожали колени.
- Нет! Было! Были глаза, полные невысказанной любви. В конце концов, была та ночь на берегу моря! Всё было! Или я ничего не понимаю в этой жизни! Ты просто не можешь, не имеешь права сейчас уйти! Ты пришла сюда и должна поговорить с ним! Иначе ты предашь саму себя, свою любовь! – отвечала ей та, что вершила заклятия на берегу моря.
- А что скажешь ему? Здравствуйте, я ваша тётя?
- Что скажется, то и скажу! Хватит дрейфить! Главное ввязаться в бой! – и она решительно поднялась со скамейки, унимая сердечный стук.
Она поднялась на лифте на девятый этаж и теперь стояла перед его дверью. Сердце не просто стучало, она бухало так, что казалось, грудь разорвется, а барабанные перепонки лопнут от этого гула.
«Нет, так не пойдет, - думала она, - нужно успокоиться…»
Она встала, прислонившись спиной к стене, закрыла глаза и начала глубоко дышать. Через несколько минут сердечный стук перестал напоминать колокольный набат, и она решилась позвонить в квартиру.
- Кто там? – раздался из-за двери детский голос.
- Это квартира Виленкиных?
- Да. А Вам кого?
- Игорь дома? – ответила она вопросом на вопрос.
- Да, но он спит.
- Может быть, ты откроешь мне, - попросила она, - или тебе удобнее кричать через дверь?
- А чего открывать-то? – ответил мальчик. – Игореха всё равно спит.
- Видишь ли мальчик, не знаю, как тебя зовут, извини… Слушай, да открой ты дверь, я не могу так разговаривать! – начала она раздражаться. – Не бойся, я не воровка, и не разбойница. Я сестра Олега Стеценко – Ирина, и мне очень нужно переговорить с Игорем.
- Ну, ладно, - ответили из-за дверей, - сейчас пойду спрошу.
Ирина ожидала у закрытой двери, нервно барабаня пальцами по покрытой ядовитой зеленой краской стене.
Через пару минут из-за двери раздался всё тот же голос:
- Он не просыпается, и вообще сказал, что никого видеть не хочет.
- Ты сказал, что это я?
- Нет, я просто сказал, что к нему пришли.
- Так скажи, что это пришла я! – почти закричала Ирина на глупого ребенка.
- Не, не пойду, он ругаться будет, - ответил тот.
- Ну, тогда открой мне дверь, мне очень нужно с ним переговорить! Понимаешь?!
- Да он всё равно разговаривать не будет, я-то знаю, так что идите домой.
- А вот это уже не твое дело! Будет, не будет. Открой дверь, ну, пожалуйста, - сказала она чуть не плача.
- Мне мама посторонним открывать дверь не разрешает, когда я один.
- Но ты же не один! Игорь же дома!
- Да, но он спит.
- Слушай, сколько тебе лет?
- Мне одиннадцать. А что?
- Да, ничего! Нельзя быть таким тупым в одиннадцать лет! – раздраженно заявила она, видя, что ничего не сможет добиться от этого трусливого недоумка.
- Сама тупая, - ответили ей из-за дверей.
В это время дверь лифта раскрылась, и из кабины вышли двое парней. На вид одному из них было лет шестнадцать-семнадцать, а второй был примерно её возраста. В руках один держал сетку с продуктами, а другой – четыре бутылки пива. Они прямиком направились к дверям, у которых стояла Ирина.
- Вы к кому? - поинтересовался старший, смерив её оценивающим взглядом.
- Я к Виленкину, Игорю, - обрадовано ответила она.
- Боюсь, что он не будет с Вами разговаривать, - сказал старший.
- С чего Вы это взяли?
- Да уж знаю.
- Да, что это Вы все, сговорились что ли? А вы-то кто такие, что все знаете?
- Мы-то его братья. А вот Вы кто?
- А я Ирина Стеценко, сестра Олега, его однокурсника.
- А, знаем, - протянул младший, - а чего тебе от него надо-то?
- Я по делу, меня брат послал, - на ходу соврала она, сообразив, что иначе она ничего не добьется.
- Ну ладно, проходи тогда, - сказал старший, и обратился к двери: - Венька, открывай! Это мы пришли.
Венька открыл дверь и она, наконец, вошла в квартиру.
- А вас как зовут? – поинтересовалась Ирина, переступив порог и снимая босоножки.
- Меня Сергеем, а это Лешка, - сказал старший, - ты зря обувь снимаешь. У нас грязно. Обуйся.
- А Венька это кто?
- А, Венька? Это наш младший, - ответил Лешка, - да ты не удивляйся, нас действительно четверо. Игореха – старший.
- Понятно, - сказала Ирина, - так где он? Пожалуйста, скажи ему, что это пришла я – Ирина Стеценко.
- Попробую, но ничего не гарантирую, - ответил Сергей, - он вчера перебрал малёхо, так нынче головой мается. Вот, за пивом бегал, - продемонстрировал он ей бутылки. – Так что ты посиди пока на кухне, я схожу дам ему «лекарство», а потом про тебя скажу, а то ещё пошлет ненароком и тебя и меня, - и добавил, как по секрету, - сильно не в духе.
Ирина прошла на кухню. Через некоторое время в дверях показался Игорь. Он был небрит, а такой любимый ею его синий взгляд стал мутным, невидящим.
- Здравствуй, - хмуро сказал он, - зачем пришла?
- Здравствуй, Игорь, - она изобразила на лице подобие улыбки, хотя от его ледяного тона ей захотелось разрыдаться, - нам нужно поговорить с тобой…
- Нам не о чем разговаривать. Я надеюсь, твой брат тебе всё объяснил про меня?
- В том-то и дело, что объяснил, - она вдруг поняла, что она будет говорить и как вести себя, - именно поэтому я и пришла! Потому, что думаю, что он и тебе всё объяснил, поэтому ты так и разговариваешь со мною сейчас. Поэтому тебя и вчера в ресторане с ними не было.
Игорь оторвался от дверного косяка, подошел к крану, сморщился и, налив себе воды, осушил стакан одним глотком.
- Ну, в общем, так, Ира! Твой брат прав.
- В чем это он прав?
- Во всём.
- Хорошо, - сказала она, - пусть так, пусть он прав. А ты?
- А что я?
Ирина вся внутренне сжалась: «Неужели они все действительно правы, а она нет? Да, нет, такого просто не может быть!»
- А то, что у меня тоже есть глаза и сердце… - еле слышно произнесла она.
- Надо же, - ухмыльнулся он, - и что?
- А то, что я вижу, что ты совсем не такой!
- А какой же?
- Ты другой, хороший, - она потупила глаза, - я ведь всё помню… Помнишь, как мы пели друг с другом? А вокзал, поезд помнишь?
У него на скулах заходили желваки.
- Знаешь, что, - выдавил он из себя, - ты уходи. Я прошу тебя, уходи. Так будет лучше для нас обоих.
- Хорошо, я уйду. Я уйду, раз ты боишься или не хочешь быть таким, какой ты есть на самом деле… Я уйду, но перед тем как я уйду, я хочу тебе сказать… - она замялась, но решила идти до конца. – Я хочу, чтобы ты знал, что я… - следующие слова были произнесены совсем тихо: - … я люблю тебя.
Она встала и вышла в коридор.
В коридоре болтался Венька.
- Открой мне, пожалуйста, дверь, - попросила она, изо всех сил пытаясь сдержать подступающие к глазам слезы.
- Ну что? Я же говорил тебе, что он не будет с тобой разговаривать! - ехидно сказал тот. - Он с бабами не разговаривает! Он вас всех презирает! И правильно делает! Так что это ты сама тупая, вот! – физиономия Веньки расплылась в довольной улыбке.
Он открыл ей дверь, и она пулей выскочила на площадку.
Стоя в лифте, она почти плакала от обиды и унижения. «Дура! Какая же я дура! – ругала она себя. – Говорили же мне все. Предупреждали! Какой стыд! Господи! Какой позор! - она до боли сжала кулаки. - Идиотка! Просто идиотка! Как стыдно-то, Господи!»
Но вдруг, на минуту отвлекшись от мыслей о позоре, который она испытала, она до боли отчетливо поняла: «Он меня не любит! Он не любит меня!», - и она закусила губы, прогоняя подступившие к глазам злые слезы стыда и обиды. Сердце жалобно заныло, затюколо горестную песню, сжалось и стонало, стонало, стонало…

Она вышла из парадной дома и пошла, глядя невидящими глазами себе под ноги. Она не помнила, как очутилась на скамейке в каком-то сквере и увидела рядом с собой курящую девушку:
- Девушка, Вы не угостите меня сигаретой? - вдруг спросила она.
Та протянула ей пачку, дала прикурить. Ирина в первый раз затянулась аккуратно, помня, что во всех фильмах начинающие курить подростки отчаянно заходятся кашлем после первой затяжки. С ней этого не случилось, и вторая была уже более серьезная, а третья такая, как-будто бы она курила всю жизнь…

*    *    *
Посидев на скамейке и выкурив свою первую сигарету, Ирина тяжело поднялась, и поехала домой. Путь домой был путем стыда,  позора и отчаяния,  путем разочарования и крушения надежд. Она мечтала только об одном, чтобы никого не видеть и ни с кем не разговаривать. Меньше всего ей сейчас хотелось общаться с Олегом. А ведь он, наверняка, поймет, где она была.
Она приехала домой и к величайшему своему облегчению обнаружила там Алёну. Ирина закрылась в ванной комнате, пустила струю воды и погрузилась в раздумья.
Эмоции, которые сначала захлестнули её, потихоньку улеглись, и она теперь была способна мыслить более или менее трезво. Она пыталась сопоставить все события последних дней, проанализировать все чувства и эмоции,  высказанные и невысказанные мысли.
Нет,  определенно,  Игорь если и не любит её,  то,  во всяком случае,  не равнодушен. Понятно, что Олег ему уже наговорил чего-то и, вполне может быть, взял с него слово,  что он не должен приближаться к Ирине ближе,  чем на десять шагов. Непонятно  только  одно,  почему  все  настроены  против  Игоря? И почему он так себя ведет? Ей это было непонятно. Вот она: она любит его, и ей наплевать на то, кто и что говорит и думает! Ей никто не указ! А он? Странно…
Она вылезла из ванны и хотела уже тихонько проскользнуть в свою комнату и завалиться в кровать, но на её пути возник Олег.
- С легким паром! Где это Вы, мадемуазель, шлялись целый день с утра пораньше и от чего отмываетесь? — Он подошел к ней вплотную, поднял её подбородок и заглянул в глаза.
Именно этого она и боялась больше всего. Глаза её врать не умели, в них можно было прочесть всё, что у неё на душе, на уме и на сердце. Но многолетняя выучка не подвела. Несмотря на взгляд побитой собаки, она изобразила  на лице счастливейшую из своих улыбок.
- Когда Вы научитесь хорошим манерам, мосье? - парировала она. - Я же не спрашиваю, где вы шляетесь, и от чего отмываетесь по вечерам?
Появившиеся в этот момент в коридоре Алена и Алексей засмеялись. Олег вспыхнул, но вида не подал.
- Ну, так, где ты была? Ты можешь ответить?!
- Вообще-то я перед тобой отчитываться не обязана. Но если тебя интересует вопрос, не встречалась ли я случайно с Игорем, то могу ответить: да, встречалась. А если тебя интересует вопрос, где я взяла его адрес, то могу ответить: мне его дал майор Овчаренко, с которым я тоже встречалась. А если тебя интересует вопрос, держит ли Виленкин данное тебе слово (здесь она блефовала, «о данном слове» она могла только догадываться), то могу ответить: да, держит. Вопросы ещё есть?
- Нет, спасибо, информация исчерпывающая, - удивленно ответил Олег.
- Тогда, слушай сюда, - проговорила она, убирая со своего подбородка его руку. - Отныне я! Убедительно! Прошу тебя! Не вмешиваться в мои дела! Позволь мне свои проблемы решать самостоятельно! Если мне будет нужна твоя помощь, я обращусь за ней.
- Вот когда ты станешь совсем большой, - улыбнулся Олег, - тогда ты будешь решать свои проблемы сама.
- Взрослость человека, дорогой братец, определяется не годами, а поступками. И ты не сможешь мне запретить делать то, что я посчитаю нужным,  - сказала она, и добавила: - и не советую тебе ставить мне палки в колеса, а то ведь я из твоего друга могу превратиться в твоего врага. Подумай над этим! - и она развернулась и пошла в свою комнату.
Громко хлопнув дверью, она завалилась на кровать и, стиснув зубы, уткнулась в подушку, слезы просачивались через плотно сжатые веки и водянистыми ляпами расползались на наволочке.
Когда она, успокоившись, тихонько выползла из своей комнаты, дома никого не было. С облегчением от осознания этого факта Ирина направилась на кухню. Сварив себе кофе и выпив его по всем правилам, она принялась гадать на кофейной гуще. За этим занятием она и была застигнута, против обыкновения рано вернувшимся с работы Анатолием Петровичем.
- Здравствуй, дите! - сказал он.
- Здравствуй, родитель, - отозвалась она.
- Что нам говорит кофейная гуща? - как всегда подтрунил над её занятием отец.
И тут ей в голову пришла счастливая мысль:
- Кофейная гуща советует нам съездить к тётке в Москву, если, конечно, у нашего родителя позволяют средства.
Анатолий Петрович почесал в затылке, уселся на табуретку и ответил:
- Ну, что ж, пожалуй, средства позволяют, езжай.
- Спасибо, папочка! - радостно завопила она и обняла отца за шею. – Кстати, как ты смотришь на то, чтобы я отправилась в Москву прямо сегодня?
- Я? Положительно.
- А как ты думаешь, как на это посмотрит мама?
- Не знаю, но думаю, что ей сейчас вполне хватает забот с твоим братом.
- Тогда я собираюсь?
- Собирайся.
Ирина быстро вымыла чашку, побежала к себе в комнату. Через полчаса она была готова. В свой излюбленный дипломат она положила тапочки, умывальные принадлежности, смену белья и пару платьев.
- Родитель! – позвала она, выйдя в коридор. – Я готова! Тёте Оле позвонила, она меня ждет. Ты не проводишь меня на вокзал?
- Нет, детишка, не провожу, - сказал он, протягивая ей деньги. – Устал смертельно!
- Ну, тогда пока! Всем привет! – она чмокнула его в щеку и вылетела на улицу.
«Слава Богу! – подумала она. – Не придется выслушивать ядовитые замечания брательника. Да и у тётки можно будет спокойно прийти в себя и решить, что делать…»