СоловдвоемТ1Глава13

ГЛАВА 13
Ирина ехала в трамвае и глядела в окно. За окном мелькали дома, копошились люди, бежали куда-то машины. Но она смотрела на всё отрешенно, в радостном ожидании встречи. Да, она была счастлива оттого, что сейчас увидит его.
Но где-то на глубине души копошился червячок, который говорил ей: «Поимей гордость! Он уже выгонял тебя один раз! Он сам должен был прийти к тебе, если любит! Куда ты едешь? Зачем? А может быть, его признание в письме было только поводом для того, чтобы ты его прочла?»
В голову лезло ещё целое море всяких мыслей о девичьей гордости и обо всём, что говорил ей брат и все другие, кто знал Игоря.
Но она гнала эти мысли прочь…
С детских лет лучшими её друзьями были книги и фильмы.  С их  героями переживала она взлеты и падения, радость встреч и боль разлук, постигала тайны любви и глубины людской ненависти.   
Она читала запоем. Читала с тех пор, как научилась разбирать слова. Читала на уроках, читала дома, читала в транспорте и на улице. Даже занимаясь музыкой, умудрялась читать (заучивала музыкальную фразу и проигрывала её до бесконечности, прерываясь только для того, чтобы перелистнуть страницу, стоящей на пюпитре книги).
Библиотека у Стеценок была огромная и хорошая. Анатолий Петрович и Светлана Васильевна долго и методично собирали её, выстаивая очереди на подписные издания, покупая старые книги. Этой библиотекой пользовались все: и друзья родителей, и многочисленные одноклассники Олега и Ирины. А тем более, сама Ирина. Она читала и читала. Читала всё, без разбора…  Она не запоминала авторов и названия, она не помнила героев и сюжет, но глубоко в душу врезалось то, что она успевала пережить и осознать вместе с героями прочитанных ею книг.
Она видела, как калечит, сушит людей ненависть, как убивает любовь ненужная ревность, как мешает глупая гордость соединиться любящим людям. Читая и перечитывая любимые страницы, она поняла главное, то, что стало основной её жизни.
Она вывела для себя свои заповеди, которые гласили:
1. Если ты можешь сделать добро людям, сделай его, чего бы это тебе не стоило, ведь сделанное добро даст свои всходы;
2. Верь в чудо и старайся делать своими руками маленькие чудеса,  которые тебе доступны, это принесет радость и тебе и другим;
3. Старайся не обижать людей ни словом, ни делом, ведь это так больно, не причиняй боль;
4. Если тебя обидели, не мсти и постарайся простить, ведь твоя месть повлечет за собой месть тебе, и вспыхнувшая ненависть никогда не угаснет;
5. Спрячь свою гордость, задави её, ведь это не гордость, а гордыня, она мешает тебе проявить свои чувства. Нет ничего глупее гордости, потому, что именно она не дает людям быть счастливыми;
6. Убей в себе ревность. Если тебя любят, и ты ревнуешь, ты просто кретин. А если ты ревнуешь того, кто тебя не любит - ты хуже кретина;
7. Если твои родители, упаси Господи, разлюбят друг друга и разведутся, не предпочти никого из них, общайся с обоими. В жизни бывает всё, и не тебе осуждать их. Пойми, что каждый имеет право на другую любовь. А вот будь с тем, кто после развода останется один; Не отвергай того, на кого падет выбор твоих родителей, даже если этот человек будет тебе неприятен.  Каждый человек имеет право на то счастье,  которое он считает счастьем;
8. Будь открыта со всеми, старайся не лгать, ложь всё равно всегда будет раскрыта, а если ты будешь открыта, людям будет легче общаться с тобою;
9. Если тебе не справиться со своими проблемами самой,  поделись с друзьями,  тебе станет легче, но не требуй от них сохранения твоей тайны. Если ты хочешь, чтобы что-то осталось в тайне, не доверяй её никому, а лучше, не делай из неё тайны. И не осуждай друзей, если они поделились ещё с кем-нибудь твоими бедами и радостями, но сама старайся всё-таки хранить доверенное тебе;
10. Если к тебе придут с бедой или счастьем, брось все свои дела - если человек пришёл к тебе поделиться чем-нибудь, значит ему это жизненно необходимо и именно в тот момент, когда он пришёл к тебе или позвал тебя. Прояви участие сейчас, ведь дорога ложка к обеду;
11. Не требуй от людей того, что требуешь от себя! Все люди разные и каждый живет по своим законам! И никогда не лезь в чужой монастырь со своим уставом.
Она уже не помнила, когда она вывела для себя эти немудреные правила, какие книги, фильмы и реальные события жизни послужили отправной точкой для этих выводов. Эти заповеди были написаны на первой странице её дневника, и периодически в них появлялся новый пункт. Когда случалось что-то, когда она попадала в трудную ситуацию, она перечитывала, а если не было возможности перечитать, просто вспоминала их, эти заповеди.
Нет, конечно, не всегда она следовала им до конца, но, во всяком случае, старалась следовать. И сегодня, глядя в окно трамвая на убегающие дома и деревья, она вспомнила о том, что написано на первой страничке дневника.
«Нужно откинуть глупую гордость, перебороть себя, - думала она. - Даже если он не любит тебя, нужно выяснить этот вопрос, и на этот раз не уходить до тех пор, пока он не будет выяснен!»
Она понимала, что ему, Игорю, тоже не просто. Она понимала, что у него может не быть таких заповедей как у неё,  и поэтому нельзя требовать от него того же. Она должна помочь ему. И не важно, что она женщина, а он мужчина. Это всё глупости! Главное чтобы они были счастливы! А для этого, ей нужно спрятать своё «Я» и доказать ему (если он действительно любит её), что они должны быть вместе, а всё остальное - ерунда и бред! Нужно бороться за свое счастье!
С такими мыслями она подходила к дому, в котором он снимал комнату. Она думала о том, что его может не быть дома. Если его не будет дома, то она будет ждать здесь, у парадной, до тех пор, пока он не придет. По мере того, как она приближалась к его двери, её сердце билось всё чаще. В ней жила одновременно и радость оттого, что она увидит его и страх. Он может не понять её, отвергнуть её предложение. Ну и что, что он написал ей, что любит её! Он мыслит так же, как и все взрослые. И поэтому, она одновременно хотела того,  чтобы он был дома,  и чтобы его там не оказалось.
Поднявшись на площадку и остановившись у дверей его квартиры, она робко нажала на кнопку звонка.  Ей никто не ответил.  Она позвонила ещё раз,  уже более решительно, но и на этот раз ей ответила тишина. Тогда она надавила на кнопку звонка в третий раз так, как будто от этой маленькой кнопочки зависела её жизнь.
Не дождавшись ответа, она от досады стукнула по двери кулаками обеих рук, и, повернувшись спиной, откинулась на дверь, готовая заплакать. Но когда её лопатки коснулись поверхности двери, та вдруг поддалась и Ирина, чуть было, не ввалилась в коридор…

*     *     *
Игорь услышал звонок, но вставать и открывать двери ему совсем не хотелось. Он никого не хотел видеть. Если это пришел Максим, то он войдет и без его помощи. И будет лучше притвориться спящим, чтобы не разговаривать с ним. Да и с дядей Колей сейчас общаться совсем не хотелось. 
После первого робкого звонка последовал второй, более решительный, а за ним  и третий, долгий и требовательный, который окончательно разбудил Игоря. Но он лежал тихо, не шелохнувшись.
Он услышал, как с треском открылась входная дверь, и кто-то ввалился в квартиру, а затем всё стихло. «Странно», - подумал он, не услышав скрежета открывающегося замка, и вдруг вспомнил, что, возвращаясь от дяди Коли, забыл закрыть входную дверь на ключ.
«Кого это там черти принесли? - подумал он, взглянув на часы. - Для Максима слишком рано, а дядя Коля не стал бы входить в квартиру, даже если дверь открыта».
Он лежал и ждал.
Он услышал, как осторожно кто-то прикрыл дверь и вошёл в комнату.
- Игорь, - услышал он робкий девичий голос, который мог бы отличить от сотни, тысячи голосов во всей Вселенной - её голос.
«Ну вот, - подумал он, - допился! Уже глюки начинаются…»
- Игорь, проснись! Это я, Ирина, - вновь услышал он за своей спиной и ощутил легкое прикосновение руки.
Не оборачиваясь, он тихонько ущипнул себя за руку: «Нет, я не сплю. Значит это наяву?»
Нежные пальчики пробежали от его плеча к волосам, и его обожгла жгучая радость. Игорь резко сел на диване. Перед ним стояла она! Живая, из плоти и крови!
Он смотрел и не верил своим глазам:
- Ириша, это ты? Ты пришла? Как ты сюда попала?
Счастливая улыбка, которая только что озаряла лицо девушки, сменилась выражением тревоги, и он вдруг вспомнил свое утреннее отражение в зеркале: «Боже мой, она видит меня опухшего и небритого», - пронеслось в его голове, и он опять свалился на диван и, защищаясь от её взгляда, отвернулся к стене.
- Что с тобой, милый? - тихо проговорила она, и Игорь опять почувствовал нежное прикосновение её пальцев. — Тебе плохо? Ты болен?
Чувство стыда обожгло его затуманенное алкоголем сознание. Ему хотелось провалиться сквозь землю, но это было невозможно. Игорь до боли стиснул зубы и кулаки, чтобы сдержать рвущийся из груди стон. Воистину, её брат прав: он недостоин её!
- Игорь, Игорёша! Ответь мне, скажи хоть что-нибудь! - в её голосе звучала тревога. - Ну, скажи, что с тобой!
- Ничего! - зло ответил он. - Просто я опять нажрался как свинья, и мне стыдно смотреть тебе в глаза.
- Зачем? - теперь в её голосе сквозило удивление.
- Затем, что… - он запнулся.
Не жаловаться же ей на то, что Олег не разрешает ему видеться с нею. Ей ведь он, наверняка, тоже не разрешает этого. Но она, девчонка, смогла прийти к нему, а он взрослый мужик, распустил нюни, напился и тешит свое самолюбие!
- Ну что ты, - проговорила она, и он почувствовал, как она присела на диван рядом с ним и положила руку ему на плечо. - Я получила твое письмо и приехала к тебе.
Он ничего не ответил, и она робко и тихо сказала:
- Я приехала, чтобы сказать… чтобы сказать, что я не обижаюсь на тебя.
Он молчал.
- Это правда? То, что ты написал мне.
- Правда.
- Ты меня любишь?
- Да.
Она немного повременила, и, не дождавшись никакого движения с его стороны, сказала:
- Я приехала, чтобы сказать, что я тоже… Я тоже тебя люблю.
Первым желанием Игоря при этих словах было, схватить её в объятья и целовать, целовать, целовать… Но он вовремя вспомнил, что представляет сейчас собою небритое и отекшее, дышащее перегаром чудовище.
Он лежал и не знал, что ему делать.
Она же, опять не дождавшись ответа, тихо спросила:
- Ты, правда, любишь меня?
Он понимал весь идиотизм ситуации. Он понимал, чего она ждет от него, но не мог же он…
Он вскочил, и, не поворачиваясь к ней лицом, проговорил:
- Подожди, пожалуйста! Только не обижайся на меня, ради бога! Я… я свинья, скотина! Я пьян, не брит, и от меня за версту несет перегаром. Я не могу говорить о любви в таком виде.
Комнату наполнили колокольчики её мелодичного смеха. Она подошла к нему сзади и осторожно погладила по голове:
- Какой же ты глупенький, хотя и большой.
- Подожди! Только не уходи! Пожалуйста! - и он опрометью бросился в ванную.
*     *     *
Он стоял перед ней с мокрыми после душа волосами,  тщательно выбритый и одетый в джинсы и белую рубашку.
Вот он стоит перед ней - герой её одиноких снов. Как долго, как бесконечно долго, шла она к этому часу через снега и ветра!
Она медленно, затаив дыхание, подошла к нему и спрятала своё лицо у него на груди. Он обнял её, нежно прижал к себе, и так они стояли, может быть, миг, а может быть вечность…
Они забыли обо всем на свете: они были счастливы…
Наконец, она подняла на него свои искрящиеся счастьем глаза и сказала:
- Я люблю тебя! И я счастлива!
- Я тоже люблю тебя, Ириша! Солнышко моё, моя радость!
Он нежно гладил её волосы, а она терлась щекой о его руку. Он осторожно приподнял её подбородок, ища губами её губы, но она вдруг откинулась всем корпусом назад и, схватив его за руки и весело смеясь, закружила так, что от неожиданности и остатков похмелья он, чуть было, не потерял равновесие. Когда он уцепившись за её руки, чтобы не упасть, остановил это бешеное движение, она расхохоталась ещё громче и принялась вальсировать по комнате.
- Я люблю  тебя!  Я  люблю  тебя!  -  повторяла  она,  кружась и весело  смеясь.
Потом, вдруг остановилась, оглянулась вокруг себя и, не обнаружив, куда бы сесть, с размаху плюхнулась на пол, подогнув по-турецки ноги.               
Он поддался её безудержному веселью и, засмеявшись, уселся рядом с ней и обнял за плечи. «Господи, - подумал он, - она, по сути, ещё совсем ребёнок! Олег прав. Она не поняла даже, что я хотел поцеловать её…»
Она устроилась поудобнее и спросила:
- Ты уже знаешь своё распределение?
- Да,  -  ответил  он,  -  Забво родное.
- И когда ты должен прибыть в часть?
- К пятнадцатому августа. Сейчас сдаем Госы, затем отпуск. После отпуска в часть.
Она осторожно освободилась из его объятий и задумалась. Ему было интересно наблюдать за её сосредоточенным лицом, и он наблюдал, удивляясь своему чувству к ней.
Когда он видел Наталью, он не испытывал ничего кроме желания обладать её телом. С Ириной же животный инстинкт отошёл куда-то в сторону. Да, он хотел её, но это было не главное. Он был счастлив уже оттого, что она сидит рядом с ним, смешно наморщив носик и решая в голове какую-то, по всей вероятности, очень сложную задачу.
Его захлестнула нежность к этой женщине-ребёнку. Как обращаться с ней,  с этой девочкой? Какие мысли крутятся в этой маленькой головке?
Наконец, она вышла из задумчивости - по всей вероятности решилась на что-то.
- Игорь, почему все говорят о тебе плохо? - тихо задала она мучивший её вопрос, и тут же, испугавшись, что могла обидеть его, быстро добавила: - Ты не думай, я не верю ни одному слову!
«Вот оно - самое трудное! - подумал Игорь. — Нужно объяснить этой девочке то, что меньше всего хотелось бы объяснять ей…»
Он посмотрел в её ясные глаза, нежно, но требовательно глядящие прямо ему в душу.
Сбиваясь и путаясь, начал он рассказ о своей жизни. О том, как сломала и перевернула  ему душу встреча  с Натальей. О  том,  что после  разрыва  с  ней,  он возненавидел всех женщин. О том, что даже с матерью он общался на уровне «да»,  «нет», «спасибо», «до свиданья». О том, как стал хамить женщинам-преподавателям.  Как на танцах оскорблял девчонок, как стал только использовать их. Ему было ужасно стыдно говорить об этом ей, но он должен был рассказать! Обязательно! Она должна была знать о нём всё. Знать… чтобы сделать правильный выбор…
Может быть, после рассказа о том, что в течение почти пяти лет он беспробудно пил, что перестал учиться, и что его за уши тянули только потому, что отец занимал достаточно крупную должность в округе, она поймет, кого она полюбила, выкинет его из сердца, уйдет и забудет о нём. И как ни тяжело ему было сознавать это, он должен был это сделать…
Да, ему будет больно, но зато потом, она не кинет ему в лицо обвинения в том, что он не рассказал ей всё это…
Он говорил, и чем дальше, тем больше осознавал ту пропасть, которая разделяла их. Между нею, такой чистой и юной и им, собравшим всю грязь жизни, действительно лежала пропасть. Вдруг, до боли стала понятной ему тревога его друга Олега за свою сестру. Что мог он, спившийся и опустившийся дать этой девочке? Чему мог научить? Какую жизнь предложить? Он был разбитым стеклом, а разбитое не склеишь безупречно, как не пытайся: всё равно трещина будет видна!
- Я очень люблю тебя, Ириша, - закончил он свое повествование, - но все, кто что-то говорил тебе обо мне, правы.  Я не достоин тебя… Я не смогу сделать тебя счастливой… Того,  что было в моей жизни,  не исправишь…  Я сломан ею…  Я живу с перебитыми ногами и руками и, как это не банально звучит, с разбитым сердцем…
Он сидел, опустив голову и сжав в замок лежащие на коленях руки. Вдруг, он почувствовал, как она встала перед ним на колени и прижала его голову к своей груди. Она гладила его волосы и покрывала их поцелуями, тихо приговаривая, как будто баюкала дитя:
- Всё будет хорошо! Ты веришь мне? Теперь всё будет хорошо! Хороший мой, любимый… Я рядом с тобой, и теперь всё у нас будет иначе…
Он осознавал всю нелепость этой ситуации: маленькая девочка успокаивала его, взрослого мужчину! Но он ничего не мог поделать с собой.  Ему до боли захотелось испытать так необходимую ему, почти материнскую, ласку, которую он отвергал столько лет, перестать думать о своих проблемах.  Ему было тепло и спокойно и почему-то совсем не стыдно слез,  которые катились из его глаз…

Он не знал, сколько прошло времени. Он помнил только, что она стояла перед ним на коленях, а он, уткнувшись лицом в ложбинку между холмиками её груди, плакал как мальчишка. Она гладила его по голове, вытирая его слезы и баюкая как ребенка. Наконец, он успокоился и взглянул на неё.
Когда он поднял глаза,  то увидел, что её зеленые болтца покраснели от слез,  нос распух, а плечи сотрясали беззвучные рыдания.
- Господи! Девочка моя, прости меня! - быстро проговорил он, вскакивая на ноги и поднимая её с пола.
- Ничего, ничего, - замахала она руками, - я сейчас… это так… это ничего…
Она высвободилась из его объятий и убежала из комнаты…

Она вернулась умытая и причесанная. На губах её играла улыбка,  но глаза выдавали ту боль, которую она пережила.
«Кретин! - ругал себя Игорь. - Как я мог! Как посмел вылить в её неокрепшую душу такой ушат помоев! Как же она вынесла всё это?»
Он подошел к ней, взял в свои её руки, и, опустив голову, сказал:
- Прости меня, если можешь?
Потом крепко,  так что у неё перехватило дух,  прижал её к своей груди, уткнувшись лицом в  шелковистый поток волос.
- О чем ты? - спросила она, легонько высвобождаясь из его объятий. - Ты ни в чем не виноват! Виновата жизнь…

Сколько они простояли так… Кто знает. Может быть минуту, а может, и час…
Наконец, она подняла лицо, заглянув ему в глаза, и тихим шепотом спросила:
- Ты, правда, любишь меня?
- Очень, - также тихо ответил он.
- Я тоже очень-очень тебя люблю, - она опустила глаза, потом снова подняла их и попросила совсем тихо: - Поцелуй меня… пожалуйста…, - и тут же быстро добавила, уловив его движение к себе: - Только я никогда не целовалась и не умею это делать.
- Это не страшно,  - ответил он, улыбнувшись, нежно беря её лицо в свои ладони и приближая свои губы к её по-детски припухшим губам…

…И в это время раздался длинный и настойчивый звонок.
- Кто это? - в испуге она отпрянула от него.
- Не бойся, - пытался успокоить её он. - Это, наверное, Максим вернулся. Мы снимаем комнату вместе, - и снова потянулся к её губам.
Но она, как вспугнутая птаха, метнулась в сторону. Быстро подбежала к висевшему на стене зеркалу, нервными движениями дрожащих рук поправила волосы и платье…
Игорь нехотя пошел открывать двери.

На пороге стоял Олег…

*     *      *
Придя домой и не обнаружив сестры, Олег сначала опешил: «Как она смогла выбраться отсюда?» Но потом, увидев открытую балконную дверь и привязанную к балкону ветку, он всё понял, ужасно разозлился, хотя и не мог ни отдать должного изобретательности своей сестрицы:
- Черт, а не девка!
У него не возникало сомнений, что она отправилась на поиски Игоря. Правда Олег с трудом представлял себе, как она сможет разыскать его в незнакомом городе, где она никого не знала. Но, зная её характер, понимал, что она его обязательно разыщет, если уже не разыскала. Поэтому, не придаваясь долгим раздумьям, он отправился на квартиру к Виленкину.
Когда он переступил порог, подтвердились его худшие ожидания.

Не сказав ни слова, он быстро прошел в комнату и, схватив Ирину за руку, бросил:
- Пошла отсюда! Быстро!
- Никуда я не пойду! – упиралась Ирина. – Оставь меня в покое, и не суйся не в свое дело!
- А я сказал, пойдешь!
- Я сама способна решать, что и как мне делать!
- Сопля ещё! Вот будешь совершеннолетней, тогда и будешь решать!
- А ты был совершеннолетним, когда я отстирывала твои рубашки от Алениной губной помады? - наконец, вырвавшись из его рук и спрятавшись за Игоря, зло выкрикнула она.
- Ах, ты ж, стервь! – он даже опешил, не найдясь, что ответить.
А она, осмелев, быстро добавила:
- И не смей говорить мне, что ты мужик, а я девчонка! Алена тоже девчонка, и она тоже была несовершеннолетняя!
Озверев от такой наглости, он быстро подошел к стоящей парочке, отшвырнул в сторону Игоря, и, не дав никому опомниться, схватил сестру на руки перекинул через плечо и рванул из квартиры, не обращая внимания на её возражающие вопли и ходящие довольно больно по его спине кулаки.
Он быстро сбежал по ступенькам и только на улице поставил её на ноги. Красная и растрепанная она зло сверкнула на него, сузившимися в щелки своими зелеными глазищами и сквозь зубы прошипела:
- Подчиняюсь грубой силе, но не думай, что будет по-твоему! - и, гордо подняв голову, зашагала к трамвайной остановке.
За всю дорогу, она не проронила ни слова. Он же всю дорогу убеждал её в том, что он хочет добра ей, дуре. Потом, отчаявшись добиться ответа, попытался сделать попытку к примирению, но она упорно молчала и не глядела в его сторону…
 
Сейчас ей было не до Олега. Обида на то, что Игорь стоял, как чурбан, и не попытался даже сделать что-нибудь, даже не побежал за ними, застилала глаза слезами, душила её…

Когда они пришли домой, Олег велел ей быстро собираться. Но Ирина стояла как вкопанная, и он сам быстро побросал найденные шмотки в её дорожный «дипломат», и когда всё было готово, они отправились на вокзал. Через несколько часов ему удалось посадить сестру на идущий в Питер поезд…

Он дождался, когда поезд отошёл от перрона, и облегченно вздохнув и предварительно сообщив родителям по телефону, что их любимая дочь скоро будут, с чувством выполненного долга отправился к Виленкину, чтобы выяснить, что произошло между ними и на этот раз поговорить уже серьёзно…

*      *      *
Хотя прошло уже больше двух лет, нахлынувшие воспоминания всколыхнули в душе горькую обиду. Ирина подошла к холодильнику, вытащила, всегда имевшуюся в заначке бутылку коньяка, и, плеснув себе в рюмку янтарную жидкость, выпила залпом.
Обжигающее ощущение напомнило ей то, что чувствовала она тогда, когда кусая от досады губы и, сдерживая злые слезы обиды, курила в тамбуре гремящего на стрелках вагона.
«Надо постараться заснуть, - подумала она, ложась на спину и расслабляясь, - завтра мне предстоит тяжелый день…» Но воспоминания обжигали душу, и обычно действующий как снотворное коньяк, отказался служить ей…

Тогда в поезде, сдерживая злые слезы обиды, она не знала, на кого она злилась больше. На брата, который бесцеремонно вмешивался в её жизнь, или на Игоря, который не сделал ни движенья, не сказал ни слова, во время этой ужасной сцены.
«Господи! Ну почему же это так? Почему? За что ты так меня?» - спрашивала она. Но никто не ответил ей на этот вопрос, и она злилась и на существующего, нет ли, Бога…

Поступок брата, она худо-бедно, понимала. Она знала, что он безумно любил её, и понимала, что хоть он и списывал своё поведение по отношению к ней на заботу о ней, но это была всего лишь ревность. Ревность мужчины, который был любим, и вдруг обнаружил, что любят не только его. Она понимала его чувства, потому, что когда у Олега появилась Алёна, она испытала почти то же. Она тоже ревновала его. Ей тоже было обидно, оттого, что теперь его любовь уже не принадлежит только ей, как безраздельно принадлежала раньше. Теперь для него, прежде всего, была Алена.
Но она ведь, как не переживала по этому поводу, всё же смогла найти в себе силы смириться с этим, понять, что это нормально, закономерно! Почему же её брат, такой взрослый и умный, такой чуткий, такой заботливый, не мог понять, что она уже выросла, и что кроме любви к нему и к родителям, которая никогда не иссякнет, и через десять и через двадцать лет останется прежней, у неё может быть другая любовь?! Почему?
Этого она не понимала. Но в то же время, могла понять, мотивы его поступка и простить его.
Но вот ни Бога, ни Игоря она не понимала!
Хотя, скорее всего, была склонна понять Игоря. То, что он рассказал ей о своей жизни, поразило её. Трясясь в прокуренном тамбуре и наблюдая убегающие вдаль березы, она заново переживала всю боль, которую испытал он. Она понимала, что всё, что с ним произошло, надломило его, исковеркало душу. Как он сказал? Он сказал, что он живет с перебитыми ногами и руками! Что он вообще не живет!
Столько лет… Сколько же лет? Тогда ему было шестнадцать, а сейчас … двадцать один… Пять лет! Пять лет жить в ненависти! Пять лет! Господи! Бедный! Как же он жил? Как вынес всё это?
Конечно же, ему трудно сейчас! Не то слово: «трудно»!
Да ещё этот ревнивый придурок (так она в сердцах окрестила своего любимого братца) на мозги ему капает! Доказывает, что он недостоин, видите ли, его сестры! Вкручивает ему мозги, взывает к разуму! Мол, она маленькая дурочка, сама не понимает, что творит, а он, мол, взрослый мужчик, должен быть благоразумным! У-ух! Она даже сжала кулаки от злости. Слезы моментально высохли.
Конечно, понятно, почему Игорь не попытался остановить Олега! Он не боится его, нет! Он просто ещё не до конца вернулся к этой жизни. Он ещё, как ребенок, учится ходить! И он не может помочь ей… Это она, она должна ему помочь! Ведь она обещала ему, что теперь всё будет хорошо!
Теперь, оправдав и Игоря, она злилась только на Бога.
Почему он так несправедлив? Несправедлив к Игорю, к ней, в конце концов?! Что это они такого плохого сделали, что он не хочет им помочь?
Она задумалась, вспоминая и бросая на весы все свои, совершенные ею за всю жизнь грехи. Она могла взвесить только свои грехи, грехов Игоря она не знала, но была уверена, что вряд ли он совершил что-то такое, за что Бог мог так жестоко наказать его.
Перебрав в уме все свои прегрехшения и оценив их вес, она твердо решила, что как бы много она не натворила в своей жизни, по её мнению, она была уже достаточно наказана за то, что было, и наказывать, разлучая её с Игорем, Бог просто не имеет права!
Выяснив это, она вдруг перестала злиться и задумалась: «А может быть у него, у Бога, есть другие причины поступать так?»
Может быть, он проверяет на прочность их любовь, испытывает их? Вот выдержат они все испытания и будут жить счастливо, а не выдержат, значит, не достаточно сильно любят.
Ну ладно! Хорошо! Ну, со мною, может быть и можно так! А как же он к Игорю-то так относится? Мало того, что эту Наталью ему подсунул, ещё и с нею, соплей зеленой,  и её придурком братцем над ним измывается! Как-то, не по-людски! То бишь, не по-божески!
Она уже начала булькать, как закипевший чайник, обвиняя существующего ли, нет ли Бога во всех грехах, но в это время через тамбур, где она стояла и курила, прошла целая вереница людей, и она, вдруг, опомнилась и остановилась.
Ну а вдруг она зря так на Бога-то? Вон сколько людей вокруг, и у каждого какие-то проблемы. И каждый просит чего-то, и каждый обижается, если что не так. А он, Бог, что двужильный что ли?! Он ведь тоже человек! Ну не человек, конечно, но и его тоже понять надо и совесть иметь! Разве возможно углядеть за всеми, да и каждому помочь?!
Нет, правду говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай!»
Короче! Нечего тут нюни распускать и демагогию разводить! Надо действовать! Что бы там Бог себе не решил! Испытывает, или у него просто на них с Игорем времени нету – это не важно!
Важно то, что они с Игорем так ничего и не решили!

И Ирина приняла решение: на следующей же остановке она сходит с поезда и отправляется обратно, в Ульяновск. Доберется на попутках, а может быть и электричка ходит…


*    *    *
Ирина с улыбкой вспомнила, как была ошарашена бедная проводница, когда она сообщила ей о своем намерении выйти на следующей станции. Это после того-то, как брательник еле уломал её взять безбилетницу до Питера; вспомнила, как она бежала на последнюю, на её счастье, идущую до Ульяновска электричку; как далеко за полночь приехала в Ульяновск и пешком добиралась до дома Игоря; как вымотанная, но счастливая уже под утро позвонила в его дверь… И как ей открыл Максим, сообщил, что Игоря нет дома и добавил к сказанному всё, что о ней думает (а думал он о ней, шляющейся по ночам и мешающей спать людям, соответственно, не очень лестно).
Она вспомнила, и как она, обессиленная всеми событиями этого дня и ночи и совершенно разбитая, опустилась прямо на лестничную площадку, усевшись на свой неизменный дорожный «дипломат», твердо решив, во что бы то ни стало, дождаться Игоря, и как не заметила, как уснула… И как во сне почувствовала, что кто-то аккуратно поднял её на руки, понес куда-то, но она подумала, что это ей снится. Снится мягкая кровать и представившаяся, наконец, возможность вытянуть затекшие ноги, теплое одеяло и рука, которая гладит её, всё дальше уплывающую в счастливое царство Морфея, по голове …   
Когда она проснулась, то сначала не поняла, где она, но потом, оглядевшись и вспомнив события вчерашнего дня и ночи, обнаружила, что она сидит не на полу лестничной площадки, а лежит одетая на кровати в чьей-то совсем незнакомой ей квартире.
Она смутно вспомнила ощущение, подхвативших её сильных рук, осторожно и бережно уложивших на мягкое и такое сказочно тепло-уютное после лестничной площадки ложе кровати и гладивших её по голове долго и нежно. Несомненно, это были его руки! Но где она? Это не его квартира! Невольное чувство страха охватило её. Она осторожно, чтобы не шуметь, поднялась и аккуратно ступая на цыпочках, выглянула в коридор. Никого не обнаружив, проследовала дальше. Когда, повозившись с замком, она приоткрыла дверь на лестничную клетку, позади неё раздался незнакомый голос, заставивший её невольно вздрогнуть:
- А, проснулась, дочка?
Она резко обернулась, инстинктивно прижавшись спиной к стене. Из кухни на встречу ей, улыбаясь, выходил незнакомый старик.
- Не пугайся ты так. Я дядя Коля, сосед Игоря, и ты у меня в квартире, а он в училище уехал, экзамен сдавать. Скоро уж, я думаю, вернется.
Он взглянул на часы и добавил:
- Да, сильна ты спать! Тебя украдут, а ты и не заметишь! – и весело засмеялся.
- Это я просто устала очень, - смутившись, ответила она. – А как я здесь у Вас оказалась?
- Вот я и говорю, украдут, а ты не заметишь.  Я по-стариковски встаю рано. Вышел на площадку, глядь, девушка сидит прямо на полу без движения. Я испугался. Не дай Бог, думаю. Тьфу, пропасть! Ты уж извини, подумал, что не живая. За Игорем побежал. Да ты проходи на кухню-то. Небось, голодная? Я сейчас чего-нибудь организую, - засуетился он вдруг. – Ну, вот и побежал я, Игоря растолкал. Он вчера ко мне после разговора с твоим братцем зашёл, да так и остался. Пол ночи проговорили, вот и остался здесь, не стал домой возвращаться, Максима будить…
- Олег был здесь?!
- А как же? Как тебя на поезд посадил, так и прибежал. Ох, и лихой он у тебя! Прямо перец! Ну, я гляжу у вас это фамильное! Вся порода такая или как?  Ты-то уж к Питеру подъезжать должна, как я понимаю, ан, нет, туточки сидишь, - он засмеялся, строгая на шипящую сковороду картошку. – Сейчас! Вот, поешь! Небось, со вчерашнего дня ничего не ела? А времени-то уже три без малого.
- Спасибо большое. Только я вот схожу, хоть лицо ополосну. Где у Вас тут ванная?
- Да вон она. Сходи, умойся, конечно, - засуетившись старик, побежал в комнату и возвратился с чистым полотенцем, – Да ты не стесняйся. Вот тебе и полотенечко.
Через несколько минут она, умытая, причесанная и переодетая в легкий домашний халатик сидела за столом.
- А откуда Вы знаете, что Олег меня на поезд посадил?
- Да, я всё знаю, милая. Игорь рассказывал про тебя.
- И что же он про меня рассказывал?
- Да, всё и рассказывал.
- Ну, Вы меня обнаружили, позвали Игоря и что дальше?
- Ну, я это, Игоря-то разбудил. Говорю же тебе, что сослепу подумал, что неживая ты, - он опять суеверно сплюнул через левое плечо. - Ты так сидела, к стене прислонившись, голова запрокинута, и, как и не дышишь! Ну, я и подумал… Игоря бужу. Вставай, мол, говорю. Там на лестнице девчонка, неживая как будто. А мобуть, и живая. Пойдем, мол, поглядим. Ну, он поднялся, на лестницу вышел. Глядь на тебя. Да так и обмер сначала. Аж, застонал! Так-то вот! Потом кинулся на колени! В лицо тебе заглянул, поднялся медленно и идет на меня. «Я, - говорит, - дед, за такие шутки и пристукнуть тебя могу!» Так и сказал. Ну, я обиделся даже. Чего ты, говорю! Я ж не со зла. Сослепу не разобрал, да и испужался. Вот и позвал тебя. А он не слушает меня, к тебе опять кинулся, и давай на тебя смотреть, по волосам гладить. За плечо тебя тронул, а ты и не шелохнулась, только застонала тихонько. Он опять вскочил. «Это знаешь кто? - меня спрашивает. - Это же, дед, Ириша моя! Любимая моя», - говорит! Так и сказал. Ну, я и говорю ему, буди, мол, да в дом зови. А он говорит: «Как же она здесь оказалась? Её же Олег (то есть брат твой) домой в Ленинград вчера отправил!» А я ему и отвечаю, он-то, мол, отправил её, а она вот иначе решила, так что не мешкай, давай её в дом веди, а то не гоже девке на бетоне сидеть, застудится. Он засуетился, опять к тебе кинулся, за плечо тебя тронул, по имени позвал, а ты и не шелохнешься. Тогда встал он на колени, аккуратно так поднял тебя на руки, затем сам поднялся, да и понес тебя в комнату, на кровать положил и одеялкой накрыл. Потом сел рядом с тобой, по волосам тебя гладит, а сам улыбается. Так-то вот. Да, ты ешь, ешь, не стесняйся!
- А потом?
- А что потом? Пошёл к себе переодеться в форму. Перед тем как в училище идти, ко мне заходит. «Ты уж, - говорит, - присмотри её тут, дядь Коль. Да смотри, чтоб не испужалась! Все ж, проснется в незнакомом месте», - говорит. Ну, я ему отвечаю, что не волнуйся, дескать, всё будет в лучшем виде. Уж я твою птаху не обижу. А он тогда мне и говорит: «Представляешь, - говорит, - она ведь к этому козлу (то бишь, к Максиму, значит) позвонилася, а он дверь открыл, обругал, что она по ночам шляется, спать, мол, людям не дает, и даже не сказал где я, не то, что в дом впустить! Даже не спросил, кто она!» - говорит. Вот так-то вот, милая. Это так?
- Так. Только его ведь тоже понять можно, мало ли кто я такая. Он же не видел меня не разу, а я представляться не стала, чтобы он, не дай Бог, брательнику моему не сообщил, что я тут.
- Ну и что же теперь, девчонку на улице ночью оставлять?! - возмутился старик.
- Да ладно, дядь Коль, всё нормально. Жива-здорова. Да и проспала-то я на лестнице, наверное, не так уж и долго. Вы во сколько вышли-то из квартиры?
- Да аккурат, этак часиков в шесть, наверное. Мобудь, раньше чуть.   Радива ещё не играла. А теперь ты рассказывай, как это ты здесь оказалась, когда должна была в Ленинграде-то быть?
- Да, как, как. Сошла я с поезда на следующей станции. Повезло мне, на последнюю электричку успела. Правда, в Ульяновск приехала, когда уже транспорт не ходил, около двух ночи. Такси взять не могла, денег-то у меня вобрез  осталось, только на обратную дорогу до Питера. Ну, я решила, что на вокзале не буду сидеть, пойду пешком, и пошла. Ну, часам к пяти и пришла, наверное.
- Ой-ой-ой, деточка! Как же ты одна ночью идти не забоялась-то?
- А я об этом и не думала даже. Да и потом, это мне невпервой. Так что дошла, ничего. Только вот устала смертельно. Когда Максим меня не впустил, я решила, что сяду на ступеньки и буду ждать. Должен же Игорь когда-нибудь появиться! Идти мне всё равно здесь было некуда. Ну а села, да видно сон-то и усталость и сморили. Хотя, мне кажется, что я довольно долго просидела. Или время, когда ждешь, так долго тянется?…
Слово за слово и Ирина с дядей Колей уже через полчаса стали лучшими друзьями. 
Он был первый взрослый, который говорил об Игоре с любовью. И какой, де, он, Игорь, добрый и хороший, и какой работящий, и как ни девок-то ни водит, ни водки не пьет. Запил тут, правда, но это по поводу, простительно.
Так, благодаря словам старика перед Ириной возникал портрет совсем другого Игоря. И портрет этот был куда приятнее, чем все ранее нарисованные, за исключением, конечно, того, который она писала сама с натуры. А самое главное, дядя Коля в своем разговоре, постоянно, вскользь или в открытую, давал понять Ирине, что Игорь любит её.
Ирина тоже понравилась дяде Коле. Она ему понравилась ещё по рассказам Игоря, а уж теперь, когда она по-хозяйски, как-будто всю жизнь прожила тут, готовила настоящий украинский борщ, отчего по всей квартире расползался аппетитный аромат, она понравилась ему ещё больше.
Так они и беседовали. Он, периодически подавая ей то продукты, то специи, то терку, то сковородку, а она, строгая картошку, капусту и морковку, помешивая бурлящую в кастрюле, аппетитно пахнувшую смесь.
Больше говорил он, она, в основном, задавала вопросы.
Рассказал он ей и о её братце. И о том, как он, когда она приехала, просил Игоря не ходить на День рождение к Ахрименко, и о том, как приходил вчера, и как они с Игорем чуть не передрались. Дело до драки дошло, но, обошлось, слава Богу.
- Так чего он хотел-то? – спросила Ирина. – Ну, когда насчет дня рождения просил, это понятно. А вчера-то зачем приходил?
- Так разбираться, почему это ты у него, у Игоря, стало быть, оказалась.
- Ну, то, что я у него оказалась, это только моя инициатива, и Игорь тут не при чём! И Олег прекрасно знает это.
- Ну и почему это он тебя не выгнал.
- Так он, что должен был выгнать меня?
- Ну, так твой братец хотел.
- Замечательно! Совсем обалдел!
- Ну, ты пойми. По сути-то он прав. Ты ещё совсем девчонка, а Игорь уже взрослый мужик. Ему жена нужна, а тебе ещё школу заканчивать, да в институте учиться.
Она уже хотела возразить ему что-то, но тут раздался звонок, и она, забыв и про то, что хотела сказать и про бурлящий в кастрюле борщ, и про зажарку, шипящую на сковородке, опрометью бросилась к двери.
На пороге стоял Игорь. В руках он держал букет белых пионов.
- Здравствуй, - проговорил он, протянул ей цветы, и нежным шепотом добавил: - Я тебя люблю!
- И я тебя. Очень! – также шепотом ответила она, глядя ему в глаза.
Он сделал шаг ей навстречу, собираясь поцеловать, но тут на пороге возник дядя Коля.
- Ну, как экзамен, - спросил он, - сдал?
- А куда ж он денется? Сдал, конечно, - ответил Игорь, не отрываясь от Ирининых глаз.
Дядя Коля вдруг засуетился:
- Ладно, ребятки, вы тут сами, а я поеду. Давно с дочкой не видалися. Надо навестить!
Эти слова вывели Ирину из оцепенения, и она бросилась опять на кухню, помешать, шипящую сковороду с зажаркой. Уже на ходу она бросила дяде Коле:
- А как же борщ? Вы же борща хотели!
- Да, ладно, потом поем.
- Ну, уж нет! - твердо сказала девушка. - Пока борща не поедите, никуда не пойдёте!
- Ну и связался же ты с семейкой! – похлопывая Игоря по плечу, засмеялся дядя Коля, - Что братец, что сестрица! Возражений не терпят!
Что было дальше, Ирина помнила смутно. Она что-то говорила, отвечала на вопросы, которые, пытаясь поддержать разговор, задавал дядя Коля. Слушала и не слышала, смотрела и не видела, что происходит вокруг, потому что она видела только его глаза и слышала только стук собственного сердца.
Она разлила по тарелкам борщ. Дядя Коля, нахваливая съел целых две тарелки, а их с Игорем так и остались почти нетронутыми, потому, что они оба могли только, не отрывая глаз, смотреть друг на друга. Вдруг, движимые одним и тем же чувством, они молча, не сговариваясь, поднялись и пошли в сторону двери, бросив что-то на ходу так и застывшему с ложкой в руках дяде Коле.
Когда дверь за ними закрылась, они, также молча, не отрывая взгляда от глаз другого, спустились по лестнице, сплетя пальцы рук, и пошли к трамвайной остановке.
- Куда мы поедем? – наконец, спросила она.
- Куда глаза глядят! Или ты не согласна?
- Согласна, конечно, только мои глаза глядят только на тебя, ведь я тебя люблю! – и она, поднявшись на цыпочки, быстро поцеловала его в губы. Он хотел задержать её в своих объятиях, но она уже побежала, увлекая его за собой к подходящему к остановке трамваю.
Всю дорогу в переполненном вагоне трамвая они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и молчали, изредка перебрасываясь парой фраз. Он держал её в своих объятиях и ощущал упругость её груди. Прикосновение её тела разливалось в нем сладостным огнем. «Это невыносимо, - думал он, - я не выдержу этой пытки…» Мысли бегали, клубились, дрались в его воспаленном мозгу: «А она, она действительно ещё ребёнок…»
Испытывает ли она влечение к нему? Знает ли вообще это ощущение сладкого томления? Может быть Олег прав, и она просто придумала свое чувство к нему? Может быть, это только нежная и трогательная, но всё же всего лишь детская привязанность, а не любовь? И когда она, созрев окончательно, испытает настоящую страсть к какому-нибудь сопляку, то будет вспоминать о нём так же с грустной улыбкой, как он вспоминает сейчас свои первые несмелые ещё мальчишеские чувства к одноклассницам?

А она испытывала нечто невообразимое. Это было практически тоже, что было тогда, когда она танцевала с Василем, только в десять, нет в сто раз сильнее. И если тогда, она с облегчением вздохнула, отстранившись от парня, когда закончился танец, то сейчас она всё теснее прижималась к Игорю, благо этого можно было не стыдиться, так как трамвайный вагон был переполнен до отказа. А главное, ей хотелось, чтобы их совместный путь длился вечно, чтобы можно было никогда не отрываться от него. Не отрываться… И тут Ирина вспомнила легенду о Гермафродите.
Она подняла голову и пристально посмотрела в его глаза.
- Что ты сейчас чувствуешь? - спросила она.
- Я не могу это тебе объяснить, - ответил он, сдерживая желание припасть к ее полураскрытым губам.
- Хочешь, я тебе расскажу одну легенду?
Он молча кивнул.
Она привстала на цыпочки, вскинула руки и обняла его за шею. Приблизив свои губы к почти самому его уху, отчего его вновь окатило жаркой волной, шепотом так, чтобы не услышал никто из окружающих, она начала свой рассказ.
ЛЕГЕНДА О ГЕРМАФРОДИТЕ
Говорят, что в давние времена не было людей на земле. Только на Олимпе жили грозные и всемогущие Боги. Жили они, пировали, охотились и не знали Любви, пока не появилась на Олимпе прекрасная Афродита.
Как-то раз вышла она на морской берег из морской пены и встретила прекрасного юношу. Это был Гермес. Увидела Афродита Гермеса и воспылала в её сердце Великая Любовь. И до того она была велика и сильна, что коснувшись сердца юноши, заставила воспылать и его. Гермес всем сердцем полюбил прекрасную Афродиту.
Они так любили друг друга, что каждый миг проведенный вместе был для них неописуемом счастьем, а каждая минута разлуки была поистине смертельна.
Они ощущали потребность постоянно быть вместе, рядом, слившись воедино. Только так они могли жить, дышать, существовать. Но стоило им только на минуту разорвать тесные объятия, отойти друг от друга хотя бы на два шага, как наваливалась на них страшная смертельная тоска, и сердца начинали болеть и плакать, потому, что не в силах они были жить друг без друга.
И тогда  пошли Гермес  с  Афродитой  к  грозному  хозяину Олимпа - Зевсу и рассказали о своей Любви и Невозможности даже минуту жить друг без друга и попросили его помочь им.
- Чем же я могу помочь вам? - спросил Зевс.
- Зевс-Громовеждец! - воскликнула Афродита. - Сила нашей Любви так велика, что она уже давно превратила нас в Единое Существо. Нам не нужно говорить, чтобы Понимать друг друга - мы думаем об одном и том же. Нам не нужно показывать или угадывать чувства друг друга - мы Чувствуем одинаково.
- Мы давно уже Единое Существо внутренне,  - продолжал Гермес,  - но на физическом плане мы разные существа и страдаем от этого. Ибо, отрываясь друг от друга даже на мгновение, мы испытываем Боль, которую испытывало бы любое живое раздираемое на две части существо.
- Так чего же вы хотите? — спросил Зевс.
- О, повелитель Олимпа! О, Бог Богов! - взмолилась Афродита. - Преврати нас в Единое Существо физически, чтобы могли мы жить ни на миг не разлучаясь друг с другом.
В тот день Зевс был в духе и решил выполнить просьбу влюбленных. Но за это попросил он Афродиту наделить остальных Богов силой своей Любви, чтоб смогли и они, пресытившиеся уже охотой, вином и минутными ласками страсти друг друга, испытать счастье, подобное тому, что владело существами влюбленных.  Афродита и Гермес с радостью согласились, ибо была их Любовь велика, как океан, и могла напитать собою миллионы рек.
И сделка была совершена.  Зевс превратил Гермеса и Афродиту в единое существо о двух ногах и о двух руках и одной голове, с признаками обоих полов. И слились в одно два имени, и стало это существо называться Гермафродитом.
А Боги получили взамен счастье любви. Но их любовь не была так велика, как Любовь Гермеса и Афродиты, потому что слишком любили они себя, свое Эго. Они могли легко обходиться друг без друга. И стали они насмехаться над Гермафродитом.  Невыносимо стало Гермафродиту  жить на Олимпе, и покинули он и его потомки развращенный, погрязший в распутстве и пьянстве Олимп и зажили на Земле счастливо, плодясь и размножаясь.
А Боги продолжали вести беспутную праздную жизнь, забыв о существовании Гермафродита. Но некоторые Боги завидовали Гермафродиту и его счастливым потомкам потому, что испытывали вместе со счастьем любви и боль разлук, горечь измен, муки ревности.
Часто вечерами собирались обманутые в любви Боги и раздували в умах друг  друга злобу к Гермафродиту, благодаря которому испытывали они такие муки. И стали они ходить к Зевсу с требованием наказать Гермафродита за то, что он заставил их вечно гореть в огне любви, страсти, ревности, испытывать боль разлуки.
Сам Зевс еще не испытал этих чувств. Богиня Гера была верна своему божественному супругу. И тогда, ожесточенные Боги сплели паутину заговора. Бог Дионис напоил молодым вином жену Зевса Геру и соблазнил её. А услужливые соглядатаи сообщили Громовержцу место, где изменница Гера предавалась усладам любви с Дионисом.
Увидев это, разгневался повелитель Олимпа, стал метать молнии на землю. Загремело, загрохотало все вокруг. Полетели снопы молний в потомков Гермафродита, которых расплодилось от их великой Любви великое множество, ибо каждый Гермафродит производил себе  подобного  счастливого  и  самодостаточного  потомка  каждые девять месяцев.
Заметались потомки Гермафродита, боясь гнева всемогущего Бога. И тогда первый Гермафродит поднялся на Олимп и спросил, чем прогневили они великого Зевса.
- Я не буду объяснять тебе это! - заявил разъяренный Бог. - Я сделаю так, что ты сможешь испытать это на собственно шкуре! Я разделяю тебя и твоих потомков!
Взмолился Гермафродит. Просил он Зевса не делать этого.
- Лучше соедини всех остальных, чтобы не испытывали они как и мы ни боли разлук, ни мук ревности, ни горечи измены.
Но не захотели распутные и эгоистичные Боги стать одним целым со своими супругами. Не хотели они лишаться, как им  казалось, некоторых радостей жизни.  И отказались они дружно от воссоединения, потребовав от Бога Зевса исполнения ранее задуманного им. Подумав хорошенько, и сам Зевс решил, что скучновата будет жизнь без услад тела с другими жительницами Олимпа.
И тогда метнул Зевс на Землю пучки молний, и вмиг распались все потомки Гермафродита на две половинки. А чтобы ещё больнее было им, то поднял Зевс огромную бурю, перемешал распавшиеся половинки между собою и раскидал по разным  концам необъятной Земли. А в довершении всего лишил их бессмертия, превратил в людей, чтобы даже если и найдут половинки друг друга на огромной Земле, не долго продолжалось их счастье.
Лишь  Гермесу  с  Афродитой  оставил  Громовержец  бессмертие,  чтобы  вечно мучились они болью разлуки со своей половиной.

И с тех пор люди бродят по Земле и ищут свою половинку. И если найдут, то создается и живет долго и счастливо на большой Земле счастливая семья. А если ошибутся, то нет им счастья. Только боль разлук, муки ревности и горечь измены ожидает их. Потому, что забыли они о Великой любви, которая была рождена их прапредками Гермесом и Афродитой и уподобились остальным Богам Олимпа,  погрязнув в разврате, ненависти, изменах и пьянстве.
Ирина закончила свой рассказ и опустилось с носочков, разжав свои руки, но оставив их на плечах у Игоря.
- Знаешь, что я чувствую сейчас? - спросила Ирина, и Игорю показалось, что глядя в её лучащиеся распахнутые глаза, он может читать то, что происходит у неё в душе.
- Знаю, - ответил он, - я сейчас почувствовал это тоже. Мы с тобой половинки одного Гермафродита. Так?
- Да, - тихо ответила она, - мы с тобой нашли друг друга! Я люблю тебя и никогда не покину!
- Я тоже люблю тебя, моя Афродита!
Они смотрели в глаза друг другу, и им казалось, что они соприкасаются не взглядами, а душами.