Эпизод 2 Как ломаются часы

Как ломаются часы.


Мне подарили диковинные часы: они представляют собой деревянную сову, в центре которой расположен циферблат, зрачки её большущих стеклянных глаз, в такт движению секундной стрелки, совершают повторяющееся движение: вправо-влево. Кажется, что она следит за всем, что происходит в комнате.
  Я поставил её на комод, сел в кресло напротив и любуюсь забавной вещицей.
  Тик-так, вправо-влево, невольно взгляд мой приковывается к незатейливой механике происходящего. Не могу оторваться. Тик-так, кресло, вместе со мной уплывает сквозь стенку комнаты,  перекрытия, конструкции дома. Тик-так, кресло несётся, набирая скорость, сквозь переплетения образов, нагромождения из чьих-то воспоминаний…я тону в них,  хочу протянуть руки и взяться за ручки кресла, но нахожу лишь застывшие звуки старинной песни, слова которой проходят сквозь пальцы и рассыпаются, потревоженные мною.

………
 
Уже давно иду я по лабиринту: длинному и запутанному, подобному кишечнику мифического существа. Лабиринт не пустой.  Вокруг снуют люди, но сейчас они значат для меня не больше, чем какие-либо механизмы или части постройки. Они не замечают меня, а я не могу заговорить с ними, кажется – будто какая-то невидимая, неосязаемая преграда разделила нас.
Не знаю, сколько времени я уже здесь – наверное, очень давно.

 Вот я набрел на нечто вполне узнаваемое – турникеты, - значит это метро.  Метро…
ну  конечно – это метро! Теперь все понятно! Надо попытаться преодолеть эту свинцовую отчужденность мешающую остановить кого-нибудь, и узнать, как можно пройти по этим запутанным нескончаемым переходам на ближайшую станцию, где можно спокойно сесть на поезд и поехать домой. Пытаюсь осуществить это: ничего не выходит – кажется, что все просто проходят и сквозь меня и друг друга, смотря невидящим взглядом перед собой.

 Если осмотреться, то становится понятно, что это не то метро, которое я знаю, нет – оно сложнее, чем кажется: коридоры ветвятся, расходятся и вновь соединяются под разными углами, к ним примыкают всевозможные комнаты и целые залы.
 Хм… мне вспоминается, что где-то здесь я видел бар. С чего бы  это? Непонятно.
 Идёт – бежит время…не медленно, но и не быстро, а я остановился – думаю, смотрю по сторонам.
 Странное, очень странное всё вокруг. Стены везде выдержаны в пастельных, осенних тонах, потолок белый, а пол и разбросанные то тут, то там колонны – из светлого мрамора. И везде это муравьиное мельтешение: все куда-то идут, идут – как-то бесцельно и целеустремленно одновременно.
 Но вот за всем, что я наблюдаю, как за декорацией, которая скрывает от зрителя механизм, управляющий событиями на сцене,  начинает происходить что-то необычное. Перемещения людей становятся  непостижимым образом взаимосвязаны, всё приобретает скрытый смысл.
 Меняется и состав живой массы. Появляются новые, где-то скрывавшиеся до сего момента персонажи. Внешне они ни чем не отличаются от окружающих, на них самые обычные одежды, у них нет никаких экстравагантных вещей, но они не сливаются со всеми в едином движении. Они… все очень разные – и это, наверное, единственное, что их объединяет.
 Всё меньше и меньше становится безжизненных масок, отовсюду раздаются резкие голоса, собираются и тут же рассыпаются небольшие группы. Пространство загадочного лабиринта-метрополитена распирает гудящая энергия.
 Ого!
 Что происходит! Кажется, будто люди забыли обо всём на свете!
 Вот молодой человек, стоящий в позе оратора, громко декларирует  что-то; в руках у него большой пустой пакет из-под мусора, содержимое которого разбросано рядом. Он показывает его всем; реакция разная: некоторые устраиваются прямо на полу, около оратора и внимательно рассматривают этот пакет, щупают его блестящую черную поверхность, подбирают валяющуюся вокруг всякую всячину, их лица светятся неподдельным интересом, другие просто стоят рядом и обмениваются понимающими взглядами.
 Вот девушка в замшевом пиджаке тёмно-рыжего цвета режет ножницами одежду солидного господина с большим красным лицом и дарит лоскутки прохожим. Многие прижимают их к груди и плачут, а потом смеются.
 Кто-то заворожено уставился на стену, кто-то пытается зарыться в кучу разнообразного хлама, кто-то с завороженной улыбкой прижимается к полу и застывает так надолго.
 Три бородатых сорокалетних человека нашли предметы, с помощью которых можно издавать звуки, они играют на них и поют.
 Я иду среди них и скоро попадаю в бар, его интерьер мне видится знакомым (спустя мгновение вспоминаю, что был уже в нем недавно), в помещении царит всё та же неразбериха, как и повсюду.
 У  стойки бара, среди прочих, выделяются двое посетителей: первый застыл на месте и смотрит прямо перед собой, второй стоит напротив него, но повернул голову и смотрит в сторону, а его руки, совершая множества резких, неловких, лишних движений, вытаскивают деньги из карманов пиджака первого и пытаются переложить их в свои карманы, но бумажки вываливаются из непослушных пальцев и падают на бархатный, изумрудно-зелёный ковер, которым устлан здесь пол.
  Шум, гомон, стук, хлопки, множество разнообразных звуков – их давление нарастает.
  Всё вокруг уподобляется паровой машине, которая работает всё быстрее и быстрее, так быстро, что движение её поршней сливаются в одно целое передо мной. Становится душно.
Я обращаю внимание на своё тело – и, о ужас, на грудной клетке, животе, руках ткань одежды и кожа разъехались и видно, что у меня внутри. Оказывается, я набит старыми газетами и монетами, они выпадают из меня, я пытаюсь заткнуть дыры, но ничего не выходит…

……..

 -Тра-та-та, Тра-та-та!
 -А мы идём по Африке!
 -Тра-та-та, Тра-та-та!
 -Пыль из-под башмаков!
 
Ветер занес песенку в открытое окно  комнаты. Она подействовала на меня, как холодный душ. 
Я в кресле. Сова на комоде.

 -Тра-та-та, Тра-та-та…
 -А мы…

Звук оборвался. В сове что-то хрустнуло, звякнуло, и стрелки остановились, а зрачки её застыли в крайнем положении, придав совиной физиономии совершенно нелепое выражение.

Вот так ломаются часы.