Когда Эли стала взрослой

Всем фанатам группы Him посвящается.
Отдельное спасибо:
Endless Dark за искреннюю поддержку в самые сложные моменты жизни,
 Ville Valo за понимание и похожую логику,
HIM13 за возможность побеседовать в реальной жизни,
 Пепел за подсказанный сюжет.
Все персонажи вымышлены и не имеют реальных прототипов.
Если с вами случилось то же – я не виновата.

Много слез… Они целыми потоками текут по моим щекам, по моим губам, по моим рукам, по моей одежде. Я чувствую их солоноватый привкус во рту, я чувствую их прохладу на моих пальцах, которыми я, точно завороженная, вожу по лицу… Я размазываю тушь, я размазываю черный карандаш. Все лицо – в черных полосах. Все лицо – как готический портрет, как памятник одиночеству, грусти, боли. Все лицо – крик ужаса, крик смерти.
Я смотрю на свои руки. Они черные. Черные ногти плавно переходят в посеревшую от теней кожу. Я пытаюсь оттереть черноту, приставшую ко всему моему телу, но она словно течет, проявляется изнутри. Я пугаюсь – так это я? Эти черные ногти, эти черные глаза, этот памятник одиночеству и боли – это я? Мой мир - лишь ужас, лишь крик, лишь ненависть?
Нет, нет, нет.… Это не так. Это бред, это я сама придумала, это я сама создала.… Сверху, напускное, игра, маска…. Или… нет?
Я стою посреди Праги – посреди города моей мечты. Я стою – а точнее, сижу на коне – я гордо смотрю на толпу иностранцев и местных, проходящих по площади. А они идут и думают – вот сидит ОНА, памятник. Вот сидит ОНА, и каждый раз, когда мы проходим мимо нее, мы думаем… не хотим быть такими же, хотим измениться, хотим убежать от этого черного памятника…
Я напоминаю им о судьбе, которая может ждать любого – даже тебя. Я сижу на коне – а люди идут и смотрят на мое заплаканное лицо, на мои черные ногти.… На меня смотрят маленькие готические девочки – такие же, какой когда-то я была.… Такие же снаружи, какой я когда-то была изнутри… они смотрят на меня  понимают, понимаю, что вот оно – их будущее… они бегут от него, ненавидят меня, бросают в меня камни, они хотят меня снести, но – я стою. Я учу их, я помогаю им выбраться из этой бесконечной ямы, в которую их привела готика и черный цвет…
По моему лицу потоками – слезы. По моей душе потоками – ненависть. Я ненавижу этот мир за то, что он сделал меня такой, за то, что я – как дьявол…
Меня изгнали сверху, от меня отвернулись те, кто раньше были друзьями. Но – я не сдамся. Я создам новый мир, новую идеологию, новые идеалы – там, куда не ступала нога человека. Там, где, как казалось людям, никогда не будет жизни, никогда не будет света.... Хорошо – света там не будет. Но жизнь, жизнь… я обязательно воссоздам ее. И мы еще посмотрим, что – свет или тьма – завоюет сердца человечества… Что – пороки, запретные плоды, которых так алкало человечество еще в Райском саду, или добродетель, чистота и невинность – станет для людей ближе…
Я сделаю жизнь такой, какой она никогда не была, я воссоздам ее из первоисточника, я убью свет, я создам новую религию – религию имени себя…
Я – как дьявол… Меня изгоняют, мне говорят – верни настоящую себя, убери этот черный, убери эту маску. Но – вы слышите меня, люди? – это не маска, этот черный – это я, я изнутри, я, кричащая, я, умоляющая, я, убивающая… Я здесь, а вы ищите меня в другом месте…
Вы ходите с масляными фонарями – по лесам, в которых воют волки, по полям, в которых ползают змеи, по подвалам, где обитают приведения… вы не жалеете себя. Вы зовете, вы умоляете… Вы ищете меня там, когда я здесь – рядом с вами. Вы готовы пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы я нашлась.… Но я и так здесь! Неужели вы слепы, неужели вы не видите?! ВОТ Я.
***
Эли подняла голову с подушки – она плохо помнила, что ей снилось. Помнила только одно – это был кошмар. О ее жизни, о ее мечтах и страданиях.
Все еще немного испуганная, она дотронулась до щеки. Мокрая. Значит, она опять плакала во сне. Значит, опять шептала: «Я такая, такая, примите меня такой…». Значит опять приходила напуганная мама, опять поила ее валерьянкой, опять успокаивала… А Эли во сне всхлипывала, кричала, звала на помощь и пыталась что-то объяснить… Это что-то она пыталась объяснить уже больше недели… больше недели она просыпалась ночью от ощущения разбитой жизни, от ощущения ненависти… НЕНАВИСТЬ – иногда она даже просыпалась с этим словом на устах. Почему? В реальной жизни Эли не знала слова НЕНАВИСТЬ, не знала одиночества, не знала этой мучительной боли, которой нельзя никому объяснить. Которая просто есть, которая просто отравляет жизнь, просто заставляет думать о конце как о чем-то спасительном, о чем-то приятном…
Эли зала – многие люди живут в этом постоянно убивающем одиночестве, в этом постоянно сгибающем чувстве ненависти. Но также она знала – в ее жизни все по-другому. Конечно, она умела плакать, конечно, она умела страдать. Но все это было как-то по-детски, не смотря на ее неполные восемнадцать лет. Как-то романтично, наивно… Когда она разбивала свое сердце, когда мучалась от неразделенной любви, когда получала плохие отметки в институте – она садилась перед экраном самой умной машины, которую изобрело человечество, и писала немного глупые, немного сентиментальные рассказы и стихи. Потом показывала их подружкам, рассказывала о том, как она страдала, как мучалась. Она всегда думала – ее страдания – самые сильные, самые утомительные на свете…
Но ночные кошмары перевернули ее представление о жизни. Она впервые задумалась о том, как ей повезло в жизни, как мало она еще испытала и как страшно то, что ей снится. Потому что такие рыдания, такие крики, такая боль – раньше она не знала об их существовании. Но теперь все изменилось – теперь она знала, как бывает в жизни, и теперь она всеми своими скромными силами хваталась за жизнь – простую, но счастливую. Потому что каким-то подсознанием чувствовала – грядут перемены. Да такие, что ее страдания из-за неудавшихся отношений с соседом по лестничной клетке покажутся такой мелочью, таким приятным воспоминанием…
Каждую ночь Эли дрожала, каждую ночь боялась – а вдруг… уже завтра  это случится, уже завтра ее жизнь перевернется с ног на голову, и она заплачет, застенает и забьет кулаками об стенки своей уютной квартирки, где в неполные восемнадцать лет Эли жила с родителями.
И вот в эту ночь, дотронувшись до горячих и мокрых щек, она поняла – момент пришел. Будучи не в силах больше ждать, Эли нервно подскочила с кровати. Часы показывали полвосьмого. Значит… она проспала? Она проспала? Нет, такого не может быть! За одиннадцать лет обучения в школе и год – в институте Эли не разу, понимаете – не разу – не просыпала. А тут…
Каким-то внутренним чутьем Эли поняла – это не просто так. Жизнь меняется. Меняется ее ход, меняются события, которые до этого дня повторялись -   день за днем, месяц за месяцем… Что же это? Как же так? Что будет теперь, когда она прогуляла институт? Почему-то мысли о том, чтоб быстренько собраться и поехать ко второй паре, у нее даже не возникло. Чуть позже Эли скажет, что все события, произошедшие с ней в этот загадочный день, были подсказаны свыше и ею совершенно не управлялись. Вообще, потом Эли будет много вспоминать этот день, размышлять – что было бы, если бы его не было… Но, наверное, его просто не могло не быть. Жизнь Эли еще в пятнадцать лет застряла на одном месте. Пусть это место было прочным, успешным и счастливым, но все равно – человек не способен долго стоять; как хороша бы не была его жизнь, она рано или поздно ему надоест.
Так что душа Эли просто требовала перемен. Быть может, сама Эли этого не осознавала, но факт остается фактом – из пятнадцатилетнего возраста пришла пора выходить. Иначе Эли рисковала всю жизнь писать сентиментальные любовные рассказы, плакать навзрыд после каждого расставания и не представлять себе, что такое ЖИЗНЬ.
Решив не идти в институт, Эли задумалась – а что же она будет делать целый день? В школе, да и в институте тоже, она прилежно училась, посещала все занятия, пропускала учебу только когда болела и так далее… Поэтому в последние несколько лет она просто-напросто успела забыть, что такое абсолютно свободное время. Если она куда-то и ходила, то это была полностью инициатива подружек…. А сегодня что?
Ощущение полной свободы так удивило Эли, что в течение десяти минут она тупо сидела на кровати, смотря в одну точку и пытаясь понять – а что, есть люди, для которых каждый день – полная свобода? Эли не могла представить себе такое существование. С оной стороны, оно очень привлекало независимостью, выбором мест, куда можно пойти, и дел, которыми можно заняться, а с другой – чрезвычайно пугало – а что, если ты не сможешь заставить себя заняться нужными вещами, а так пристрастишься к развлечениям, что только и сможешь ходить по магазинам, в кино, театры и музеи…
Эли не была уверенна в том, что сможет справиться с абсолютной свободой, и поэтому очень боялась этого дня – вдруг свобода затянет ее, станет словно наркотик и … что дальше? Эли не видела будущего у абсолютно свободного человека. Думаю, читатель сможет простить ее за столь наивные мысли, если вспомнит себя в пятнадцать лет и представит, что он никогда не знал свободы, ничегонеделания и пятичасовых заходов в интернет в выходные, когда желательно бы сделать уроки… А если читатель представит себе, что даже когда Эли расставалась с мальчиком, она все равно сначала делала уроки, а только потом плакала и писала душещипательные рассказы и стихи.
Не судите Эли строго – она была славной девушкой, просто слишком мало знала жизнь. Просто ее родители слишком любили ее и боялись за ее впечатлительное сознание… поэтому оберегали ее от всего, что могло повредить ей. Вот она и выросла, как восточная принцесса – доброй, красивой, умной, начитанной, но пугающейся слова свобода…
Единственное, что смогла совершить Эли этим утром – это приготовить и съесть завтрак. Родители были на работе, и Эли не имела ни малейшего понятия, какой окажется их реакция на прогул Эли. С одной стороны, это случилось впервые в жизни – а ведь все когда-то должно случится впервые! – и родители могли понять, могли простить, могли увидеть страшные перемены, которые вот-вот произойдут в душе их ненаглядной дочки, могли помочь справится с ними. Но – они могли испугаться, могли увидеть и испугаться. А все любящие родители, когда пугаются за своих чад, обычно начинают злиться. Не понятно на кого – может, на себя, может, на детей, а может, просто на злодейку-судьбу, которая зачем-то делает детишек старше, самостоятельнее и серьезнее.
После ритуального мытья посуды, к которому абсолютно случайно присоединилось мытье полов во всей квартире, чайника и плиты, Эли наконец взглянула на часы. Ровно полдень. И что теперь – удивленно смотрела она на сияющую чистотой кухню. Наверное, Эли надеялась убрать дом – так, чтобы занять целый день, но все-таки она была замечательной дочкой. А значит, убрала все еще вчера. А значит, очередная попытка сбежать от необратимо надвигающегося ощущения полной свободы не удалась. А значит, надо было что-то делать, куда-то идти…
Не долго думая, Эли решила просто прогуляться – по району, по набережной. Эли давно не гуляла – когда она вышла на улицу и поняла, что не надо торопиться на автобус до метро, она на секунду ошалела. Сердце забилось в три раза чаще, руки сотрясала нервная дрожь. Вот она, полная свобода – поняла она. Ощущение свободы Эли понравилось. Ей показалось, она полетела. Ей показалось, она раньше стояла на земле и ждала автобуса в институт, а теперь… полетела. Не дождалась автобуса и полетела… Высоко.
Когда Эли дошла на набережной, она вдруг почувствовала, как сильно закружилась голова. Захотелось прыгать и смеяться, дарить ослепительные улыбки прохожим и кричать от счастья. Свежий воздух – решила она. Свобода – знаем мы.
В течение долгого времени, которое пролетело для Эли одной секундой, девушка бродила по набережной, кормила хлебом чудом выживших в Москве-Реке уток и думала… Конечно, в первую очередь о своей жизни. О том, что она хорошо живет, просто замечательно, но все равно – что-то пугает ее, гложет, не дает улыбаться и быть счастливой. Эли была благодарна судьбе за этот день. Эли была рада, что наконец-то выдалась секундочка – нет, часик – спокойно подумать о том, что ее окружает. О фальшивых подругах, самовлюбленных мальчиках, вредных преподавателях. Эли казалось, жизнь открылась с другой стороны. Она вдруг увидела всю не совершенность своего образа жизни, весь негатив, всю злость, которая копилась в сердцах людей вокруг нее. Она вдруг поняла, как раздражала людей своими глупостями, наивностью, улыбчивостью, сентиментальностью… Она вдруг испугалась. Как жить теперь, когда жизнь в одночасье стала невыносимой?
Эли казалось, что существует только один шанс избавиться от этой страшной хандры, от этих уничтожающих мыслей – хорошая, незнакомая музыка. Вообще, она не любили музыку. По крайней мере, не относилась к тому типу людей, для которых музыка – мир, музыка – религия, которые не могут прожить и дня без любимого диска. Конечно, Эли слушала какую-то музыку – Моцарта, Баха. Но слушала скорее из уважения, из надобности быть интеллектуально развитой. Откуда у нее взялась эта надобность, не может точно сказать никто. Просто однажды Эли почувствовала, что если не будет прогуливать, а будет читать умные книжки, слушать классику и не смотреть телевизор, то все изменится… Что, к ее сожалению, оказалось совсем не так. Но привычка быть умной сохранилась, приклеив на Эли ярлык – «Занудная Ботаничка».
И вот теперь у Эли впервые в жизни появилось желание, которого она моментально испугалась, - изменить своим принципам. Купить диск. Чего-нибудь тяжелого, дикого и страшного. Почувствовав непреодолимое желание быстро отправиться в ближайший магазин, от ужаса Эли даже зажмурилась. Она поняла, что ничем хорошим ее поход в магазин не закончится. Она поняла, что тяжелая музыка может вдохновить ее, что она может ей понравиться… А как тогда быть – Эли не имела ни малейшего понятия.
В ближайшем «Союзе» было почти пусто. Только сновали из угла в угол сонные молодые продавщицы, да какой-то нахальный юноша лазил по полкам Русского Шансона. Сначала Эли просто прошлась по магазину, пытаясь заморозить, забить непонятное желание, надеясь быстро убежать из магазина с пустыми руками. Но не тут-то было. Уже через несколько минут к Эли подошла одна из продавщиц – рыжеволосая и высокая. На бейджике многозначительно сияло – «Шура».
Девушка спросила, не может ли она чем-то помочь, и Эли уже собралась замотать головой из стороны в сторону, но вдруг… потом Эли никак не могла понять, что заставило ее произнести это волшебное слово, которое впоследствии стало самым главным словом ее жизни. Во рту пересохло, губы еле шептали, но все же продавщица расслышала в бормотании покупательницы название иностранной группы, которое Эли  однажды слышала по радио.
Сердце Эли бешено колотилось, пока Шура лазила по полкам в поисках нужного диска. Ей казалось, что все пройдет – неожиданное разочарование в жизни, безумное желание измениться – лишь только она послушает этот диск.
Музыка оказалась не очень тяжелой. С одной стороны, это был не поп, но и роком или металлом назвать эту группу нельзя было. Но что-то такое мелодичное, такое завораживающее было в голосе солиста, что Эли не могла отойти от центра. Она просто стояла, держась руками за колонки, и плакала… Она чувствовала, что ее необычные желание не только не пропали, а скорее наоборот – усилились. Она чувствовала, что больше не секунды не сможет провести так… В узких джинсах, желтой кофте, со светлыми, даже белыми волосами… Она ни разу не видела людей, так отчаянно завывавших в музыкальном центре, но каким-то странным чутьем она понимала – надо измениться. Черный, синий, серый – она знала, это поможет… Это сделает ее другой… Это избавит ее от фальшивых подруг, которые разбегутся, увидев ее, избавит от вредных преподавателей, которые больше не посмеют сказать ей ни слова…
Конечно, все перемены в ее душе, в ее внешности не могут произойти мгновенно – Эли выросла, и она понимала это. Но это совсем другая история. Про то, как она красила волосы, ругалась с мамой из-за одежды, которую носит, ссорилась с вредными подругами, темнела изнутри и снаружи…
Конечно, все это будет. Конечно, все это закончится. Готика придет – она почти всегда приходит, но она пройдет – она почти всегда проходит. Останутся только ощущения, сильные, темные, страшные, быть может, не самые приятные в жизни, быть сможет, не самые радостные. Но – они помогут Эли вырасти, сделают из сентиментального ребенка замкнутого подростка, дикую ведьмочку, которая однажды еще раз вырастет и станет женщиной. Совершенно другой, возможно, даже светлой, но в ее глазах всегда будут эти чувства – сильные, вселенского масштаба.
В Эли навсегда останется след готики. Какая-та легкая таинственность, замкнутость, отстраненность. Неизвестно, стала Эли хуже или лучше, выбрав новую себя, известно только одно – она сдвинулась с мертвой точки, она выросла на несколько лет, она сумела вырваться из детства. Однажды она напишет рассказ, совсем не сентиментальный, совсем не о любви, но такой, над которым будут плакать миллионы. Но это, как я уже говорила, совсем другая история…