Война псов и слепых котят или Что на завтрак? Холокост

Война псов и слепых котят или Что на завтрак?

Что я могу знать о Холокосте? Лишь то, что люди умирали потому, что они просто родились, потому, что они просто мирно существовали в своих домах, потому, что просто жили. В Голландии, в Польше…в Германии…

Наверное, самое страшное в массовой трагедии - найти личное, деталь, жест, характер... Когда падала башня-близнец, кто-то отчаянно махал платком из окна последних этажей - и он уже не был "одним из массы". Анна Франк тоже оторвалась от потока еврейского населения Европы, уничтоженного в нацистских концентрационных лагерях. Голос тринадцатилетней девочки, не дожившей нескольких недель до освобождения, услышал в 1947 году весь мир - именно тогда был впервые опубликован дневник Анны, который она начала вести перед тем, как её семья на два долгих года перешла жить в казавшееся надёжным и единственно доступным укрытие.

Представь, что завтра ты, может быть, умрешь, только  потому что ты другой национальности. У тебя такой же цвет кожи, такой же разрез глаз, ты видишь такие же сны, ты так же похож на всех тех людей, что придут за тобой рано утром, когда еще не встанет солнце. Они разрешат тебе взять с собой пару вещей и немного денег, а затем сами же отнимут их, или сначала в качестве предупреждения тебе придет повестка в лагерь, хотя тебе нет еще и восемнадцати. Ты крепко сожмешь зубы и скажешь всем, что сегодня ночью ты уходишь в  подполье. С тех пор начнется твоя другая жизнь…

Среда, 8 июля 1942 г. А какое убежище? Где мы спрячемся? В городе, в деревне, в каком-нибудь доме, в хижине - когда, как, где? Нельзя было задавать эти вопросы, но они у меня все время вертелись в голове. Мы  стали укладывать самое необходимое в наши школьные сумки. Первым делом я взяла эту тетрадку, потом что попало: бигуди, носовые платки, учебники, гребенку, старые письма. Я думала о том, как мы будем скрываться, и совала в сумку всякую ерунду. Но мне не жалко: воспоминания дороже платьев… Наконец у нас стало тихо. Есть никто не мог. Все еще было жарко и вообще как-то странно и непривычно… Анна.


И у какой-нибудь немецкой старушки на чердаке ты будешь жить почти одна. За густой завесой штор - другая жизнь. На окнах -светомаскировка. Хотя здесь сыро и неровный пол, это, наверное, самое лучшее убежище. Комнаты пристроя, снабженные столами, креслами, туалетом и кроватями ограничивают твою свободу передвижения. Вечерами, в субботу в полдень и в воскресенье можно переходить в нижнюю часть дома. Из окна ты видишь немецких солдат в серо-зеленой форме, прогуливающихся по набережной. После нескольких выходов из укрытия, подобные "путешествия" по зданию больше не предпринимаются.

Твоим собеседником может быть зеркало, старый плюшевый медведь и еще бумага и ручка. Хотя, о чем тебе писать? Ведь ты четко понимаешь, что не увидишь солнца еще долгое время, что отца отправили на принудительные работы, и он вряд ли вернется оттуда, что друзей, наверно, всех перестреляли и разлучили с родителями… Наверно, тогда ты поймешь, о чем тебе писать. Напиши, о том, что тебе живется лучше чем сотням евреев по всему миру, что ночью ты засыпаешь с мыслью, что за тобой не придут завтра, что старушка, которая не побоялась спрятать тебя от антисемитизма фашистов, разбудит тебя к завтраку, что может быть скоро к тебе в твое убежище придет твоя мать и останется с тобой… но писать об этом нельзя, потому что с первым написанным словом чувство вины, за то, что ты не поддерживаешь свою нацию в самый трудный момент жизни, может схватить тебя за горло. Все эти переживания, выраженные в одном сладком слове «надежда» хранятся лишь в твоей голове. Сегодня ты опять ничего не напишешь и уснешь даже спокойным сном.
Спокойной ночи. Аминь.

Среда, 13 января 1943 г. Милая Китти! Сегодня мы опять страшно расстроены, нельзя спокойно сидеть и работать. Происходит что-то ужасное… Везде горе! Каждую ночь сотни самолетов летят через Голландию бомбить немецкие города, каждый час в России и в Африке гибнут сотни людей. Весь земной шар сошел с ума, везде смерть и разрушение. Конечно, …нам живется неплохо, лучше, чем миллионам других людей. Мы сидим спокойно, в безопасности, мы в состоянии строить планы на послевоенное время, мы даже можем радоваться новым платьям и книгам, а надо было бы думать, как приберечь каждый цент и не истратить его зря, потому что придется помогать другим и спасать всех, кого можно спасти. Многие ребятишки бегают в одних тонких платьицах, в деревянных башмаках на босу ногу, без пальто, без перчаток, без шапок. В желудках у них пусто, они жуют репу, из холодных комнат выбегают на мокрые улицы, под дождь, ветер, потом приходят в сырую, нетопленую школу. Да, в Голландии дошло до того, что дети на улице выпрашивают у прохожих кусок хлеба! Я бы могла часами рассказывать, сколько горя принесла война, но мне от этого становится еще грустнее. Нам ничего не остается, как спокойно и стойко ждать, пока придет конец несчастьям. И все ждут - евреи, христиане, все народы, весь мир... А многие ждут смерти! Анна.


Своей еще детской любовью к жизни, наплевав на невзгоды, ты проснешься рано утром. Увидишь солнце в щелочку, порадуешься новому дню и спросишь фрау Миллер: «Что на завтрак?»  Бедная старушка улыбнется и подумает, что на следующий день, на завтрак за ней придут. Придут, не объясняя ничего. Найдут убежище и  заберут тебя, а заодно и женщину уже почти отжившую свой век, в концлагерь для  избранного народа. 

Четверг, 25 мая 1944 г. Мама говорит, что по утрам никакого завтрака не будет, за обедом - хлеб и каша, вечером - жареная картошка, иногда - раза два в неделю салат или немного овощей и больше ничего. Значит, придется поголодать, но все не так страшно, как если бы нас обнаружили. Анна.


Все, кого прятали  в своих домах немцы, голландцы, поляки – все они были в чем-то схожи с Анной Франк. И взрослые, и дети  были в душе той маленькой девочкой, которая  радовалась счастливым моментам и еще не научилась скорбеть со всей страной. В свои  четырнадцать – пятнадцать лет она еще не знала, а главное не хотела знать, что такое терять близких, что такое патриотизм. В душе ребенка Холокост нарисовал жуткую картину. Анна  с «высоты» своего возраста понимала лишь то, что видела: быть евреем – плохо и страшно. Когда не осознаешь в полной мере всей опасности происходящего, то не понимаешь всей остроты. Это так же как идти по минному полю с закрытыми глазами. Знаешь, что опасно, но не осознаешь этого до конца. Прячась в убежище без окон и капли солнечного света, ты смотришь на мир сквозь призму хоть какой-то, но безопасности.  Все это сглаживает углы и  отнимает у тебя настороженность. Холокост – это война псов и слепых котят. Нет нужды пояснять, кто есть кто. 

Вторник, 7 марта 1944 г. Я открыла счастье внутри себя, обнаружила, что мое легкомыслие и веселость - только защитный панцирь. Постепенно я стала спокойнее и почувствовала безграничную тягу к добру, к красоте. И вечером, лежа в постели, когда я заканчиваю молитву словами: "Благодарю тебя за все хорошее, милое и прекрасное", - во мне все ликует. Я вспоминаю все "хорошее": наше спасение, мое выздоровление, потом все "милое": Петера и то робкое, нежное, до чего мы оба еще боимся дотронуться, то, что еще придет, - любовь, страсть, счастье. А потом вспоминаю все "прекрасное", оно - во всем мире, в природе, в искусстве, в красоте, - во всем, что прекрасно и величественно Тогда я думаю не о горе, а о том чудесном, что существует помимо него. Вот в чем основное различие между мной и мамой. Когда человек в тоске, она ему советует: "Думайте о том, сколько на свете горя, и будьте благодарны, что вам это не приходится переживать". А я советую другое: "Иди в поле, на волю, на солнце, иди на волю, пытайся найти счастье в себе, в боге. Думай о том прекрасном, что творится в твоей душе и вокруг тебя, и будь счастлив". По моему мнению, мамин совет неправилен. А если у тебя самого несчастье, что же тогда делать? Тогда ты пропал. А я считаю, что всегда остается прекрасное: природа, солнце, свобода, то, что у тебя в душе. За это надо держаться, тогда ты найдешь себя, найдешь бога, тогда ты все выдержишь. А тот, кто сам счастлив, может дать счастье и другим. Тот, в ком есть мужество и стойкость, тот никогда не сдается и в несчастье! Анна.
Среда, 19 апреля 1944 г. Милый дружок! Что может быть лучше на свете, чем смотреть из открытого окна на природу, слушать, как поют птицы, чувствовать солнце на щеках и, обняв милого мальчика, молча стоять, крепко прижавшись друг к другу? Не верю, что это плохо, от этой тишины на душе становится светло. Ах, если б только никто ее не нарушал! Анна.

Есть стена, которая называется словом антисемитизм, и люди – те, что стоят по одну сторону, и те, что – по другую. Главная разница в том, что одни боятся попасть за стену, а другие мечтают оттуда выбраться. Удается единицам. Люди сбегают, принося в жертву последнее – гордость и свое имя. Оно превращается в исконно немецкое, голландское или русское. И избранный народ становится крохотной частью и без того серого мира. Немцами с осторожным взглядом, голландцем с опущенной головой, русским со скорбью в глазах.
"И всё же, дорогой дневник, я не хочу умирать; я хочу жить, даже если это значит, что я буду единственным человеком, которому позволят остаться. Я могла бы ждать окончания войны в каком-нибудь подвале, или на крыше, или в какой-нибудь тайной щели. Я могла бы даже позволить этому косоглазому жандарму, который забирал у нас муку, целовать меня столько времени, сколько они не будут меня убивать, только бы они позволили мне остаться в живых. Я больше не могу писать, дорогой дневник, у меня текут слёзы."


Если бы я была Анной Франк, то я никогда бы ею не была. Да, именно, так. Не вела дневник, не смогла бы влюбится, не устраивала бы истерик, не жила бы…просто существовала. Но, наверно, так же бы верила в светлое будущее. Верила…
Что такое вера?
Вера – это то, что закладывается в тебя с рождением, вера – это последний шанс   в последний момент, вера – это то, как ты чувствуешь каждую свою клетку не желая умирать… Вера в себя и в то, что ты почти бессмертна.


Большинство из жертв Холокоста были детьми во время войны. Родившиеся, чтобы любить и жить, они вынуждены были голодать, терять близких, спасающих их ценой собственной жизни. Дети, обреченные на скитания, страх предательства, осознавшие свою отверженность...
Те, кто мог бежать - бежали. Подростки, почти дети пробивались к партизанам, чтобы с оружием в руках бороться с фашизмом. Их ловили, предавали, избивали, вновь возвращали в гетто, или казнили "в назидание" остальным. Но дети продолжали убегать, это была единственная возможность остаться в живых.
Их воспоминания заживо сожжены войной, и они никогда не покинут мозг уцелевших.  Человек никогда не воспринимает мир так ясно  и  непосредственно,  как в детстве.  То,  что «дети Холокоста» помнят из своего прошлого,  навсегда живет в них. 


Взрослые, которые развязали ту войну, взрослые, которые сегодня развязывают бесчисленные так называемые малые войны, никогда не думают о детях. У них самих имеются какие-то пусть абсурдные, идиотские, но цели. По крайней мере, им кажется, что они понимают, во имя чего они посылают людей убивать или сами убивают. Они помнят какое-то прошлое, им мерещится какое-то будущее. Но у детей во время войны все это отсутствует... Я скажу страшную вещь: если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей. Потому что дети, которые останутся живыми после войны, будут сумасшедшими, они будут уродами... Невозможно остаться нормальным человеком, если в детстве ты спал, ел, жил рядом с телом умершей от истощения матери, если для того, чтобы выйти во двор, тебе приходилось "переступать через трупы людей, которых ты день или час назад видел живыми..."

P.S. Теперь  дети этой войны являются стержнем для восстановления единства нации. Они собирают «голландцев, немцев, русских» на святой земле. На своей родине, где уже никто и дай Бог, никогда не будет покушаться на их свободу, на их равенство, на их веру.
«Дети Холокоста» навсегда останутся в памяти всех евреев как самые сильные духом люди. Их будут чтить и помнить.




Несмотря на то, что прошли десятки лет и пройдет еще столько же «избранный народ» навсегда будет хранить в памяти то, что когда-то они подвергались таким бесчеловечным пыткам.
Наверно именно поэтому сейчас, в наше время эта нация пытается как можно больше отдалится от всех нас – людей, которыми они когда-то были. Холокост так впал в души людей, что не уйдет еще лет триста… И Народ будет вспоминать его, с презрением оборачиваясь на  фашистов. 

 
Каждое проявление ненависти к человеку – это холокост.
Каждое испуганное лицо ребенка, увидевшего расстрел своей ни в чем не повинной матери – это холокост.
Каждое крик в спину, человеку другой национальности – это холокост.


Холокост – это слезы, бьющиеся в истерике от собственной беспомощности.
Холокост – это страх сказать даже слово.
Холокост – это зависть.
Холокост – тысячи смертей без причины.
Это почти черное пятно на цивилизации.
Это страшный сон, от которого нельзя проснутся…