Закинув донки и убедившись, что клёва нет, я позвал Митю ставить палатку. Мы с ним прогулялись по берегу, собирая шесты и колышки для палатки, а заодно и дрова для костра, потом поставили палатку, и я вернулся к донкам, а Митя к биноклю.
Клёва по-прежнему не было. Собственно, надеяться можно было только на судака и угря. Лещ, говорят, ещё не пошёл. Но угорь берёт ночью или поздно вечером, а для судака у нас не было малька. Куски моей вонючей плотвы его не привлекали, а на удочку мелочь не клевала ни в канале, ни в заливе. Правда, на донках были поклёвки и на червя, а у Филановского явно судак тащил: удилище согнулось и затрещала поставленная на тормоз катушка, но вытянуть рыбину он не сумел. У остальных же по одной-две поклёвки за весь вечер.
А погода - чудесная, тихо, ясно, ветер юго-восточный, слабый, температура плюс 22 градуса днём, давление 748-752 мм.
Тем временем захотелось уже есть. Солнце село, дело близилось к полуночи (в это время у нас до одиннадцати вечера светло). Развели костёр, достали припасы. У каждого, конечно, оказалось по бутылке...
Вспомнили, между прочим, Опекунова. Иванов с Серёжей сетовали, что он не пишет чего-нибудь в духе своих устных рассказов, предполагая в нём литературный дар. Я усомнился, вспомнив его пробы пера в обсерваторской стенгазете. Дар у него, скорее, актёрский, именно рассказчика.
- Уж не ревнуешь ли ты, скажи по-честному? - поддел меня слегка Серёжа.
- Да ну, что ты. Просто я считаю, что для литературной деятельности ему культуры не хватает, не говоря уже об усердии.(Я был неправ, кстати, как выяснилось много лет спустя.)
Вдруг зазвенел колокольчик, все вскочили. На донке Игоря! Бросились туда во тьму, Митя с фонариком, светил, когда Игорь снимал с крючка извивающегося, скользкого угря, которого, чтобы удержать в руке, пришлось сначала извалять в песке. Угорь некрупный, “карандаш”, но всё же почин. Возбуждённые этим переполохом, все стали проверять свои снасти и перезабрасывать донки, потом вернулись к костру - выпить за успех.
Митя сидел с нами у костра до двух часов, потом уполз в палатку, но через полчаса вылез обратно - замёрз, и уснул у костра, сидя прямо на земле, привалившись к бревну, закинув голову и похрапывая. Когда было выпито три бутылки, в палатку отправились спать Лёша с Игорем. Я втиснул между ними спящего Митю, которому здесь стало ещё теплее, чем у костра, а мы с Серёжей остались встречать зорю, распевая песни и начав было четвёртую бутылку, но благоразумно воздержались от того, чтобы допить её всю.
На рассвете пошли к донкам. На одной из своих я обнаружил поводок спутанным в клубок и густо покрытым слизью - угорь сошёл! Других следов поклёвок не было. Не помогла и утренняя зоря. Проснулись и вылезли из палатки Лёша с Игорем. В девятом часу мы с Серёжей заняли их места и уснули как убитые рядом с непросыпавшимся ещё Митей.
Разбудил меня Митя в полдвенадцатого. Солнце пекло вовсю. За утро только Лёша вытащил двух окуней, одного - граммов на восемьсот, другого - на четыреста. И всё. Было безветрено, тихо, только монотонно звенела подёнка, тучами покрывавшая траву под деревьями. Мы с Митей погрызли сухариков, допили чай - остатки от ночного пиршества, в ходе которого мы уничтожили почти все свои припасы, и отправились кататься на лодке.
По каналу я выгреб к западной оконечности острова, и мы вышли в залив, где я предоставил грести Мите. До этого он грёб только один раз - в Сестрорецке, когда мы с ним, дядей Вовой и тётей Тамарой взяли напрокат лодку в Дубках и прокатились на ней вверх по речке. Но то была деревянная лодка, а теперь - вёрткая резиновая, управлять которой одному не так-то просто. Митя, однако, довольно быстро освоился, и, хоть и зигзагами, мы двинулись по заливу вдоль острова на восток, в сторону Калининграда, надеясь пройти вокруг всего острова. Через полчаса пути, однако, мы поняли, что эта задача нам не по плечу, и повернули обратно.
В одном месте мы обнаружили, что никак не можем продвинуться относительно одиночного дерева, стоявшего у самого берега. Это очень смешило сидевшего на вёслах Митю, отчего лодка крутилась на месте ещё сильнее, разворачиваясь порой на сто восемьдесят градусов. Пришлось сесть за вёсла мне, и мы сдвинулись, наконец, с мёртвой точки.
Было жарко, и мы купались в заливе, сползая в воду прямо с лодки. Вода в заливе уже прогрелась градусов до восемнадцати. Обогнув снова остров с запада, мы вошли в канал, и я разрешил Мите пересечь его на вёслах. На противоположной, светловской стороне мы приткнулись к бакену у выхода из канала в Приморскую бухту, где переждали выходившее из канала большое научно-исследовательское судно, затем снова пересекли канал по диагонали к месту нашей стоянки.
Когда подошли к нему, Лёша Иванов попросил завезти ему лесу донки подальше. Я взялся за конец лесы у поводков, и мы отплыли на всю длину лесы, нерасчётливо натянув её. В этот момент один из крючков вонзился мне в палец, и я почувствовал себя буквально как рыба на крючке, заорав от боли, поскольку лодка по инерции тянула от берега, а на берегу Лёша удерживал нас спиннингом на привязи посредством впившегося мне в палец крючка.
Митя, сидевший на вёслах, не сразу сообразил, что делать - надо было грести к берегу, чтобы ослабить натяжение лесы, и мне пришлось подтягивать лодку к берегу самому за лесу той самой рукой, в которой торчал крючок (если бы я пытался перехватить лесу второй рукой, то рисковал бы перевернуть лодку). Еле освободился я от проклятого крючка, хорошо не насквозь палец прошил.
Мы проплавали с Митей на лодке по заливу и каналу три с половиной часа, вдоволь накатались и обгорели оба. Митя мозоли натёр вёслами на руках. Высадились на берег, полежали на песочке. Лёша с Игорем допили последнюю бутылку, закусив из последней банки консервов. Мы с Серёжей отказались, сославшись, что выпили свою долю ночью. Не хотелось и курить, так что мы не страдали, как Лёша и Игорь, от отсутствия курева. Сходили ещё на залив искупаться, а в пять начали собираться.
Сборы затянулись до семи. В семь переправились опять за два захода, потом сушили лодку и только к девяти вечера были на автобусной остановке в Светлом. Тут нас ждал неприятный сюрприз: на остановке столпилось огромное количество народу. Оказалось - рыбаки с только что прибывшей плавбазы “Ленинская искра” (Митя наблюдал в бинокль, как она проходила) и их встречающие, несколько сот человек, причём рыбаки все со шмотками из загранки, главным образом, с радиоаппаратурой, так что сесть на ближайший автобус не было никакой надежды.
Не надеялись сесть и на следующий, но всё же втиснулись. Дома мы с Митей были в двенадцатом часу, помылись, поели и, повалившись в чистые постели, заснули, как убитые. Завтра в школу и на работу! Хорошо, хоть с рыбой не пришлось возиться, не надо чистить или солить...
404
29 мая температура воздуха плюс 26 градусов. Мы с Митей утром ещё договорились, что он к концу рабочего дня подъедет в кирху на велосипеде, и мы с ним съездим на велосипедах искупаться на озеро у посёлка имени Космодемьянского, что на десятом километре Балтийского шоссе.
Митя впервые самостоятельно проехался на велосипеде от дома до кирхи, а это почти 5 километров по городу, и потом ещё столько же примерно до озера. Там мы повстречали Игоря Плотникова и ещё одного мальчишку из нашего дома, перед которыми Митя демонстрировал своё умение плавать сажёнками и нырять вниз головой с мостков, причём нырять с высоты около метра над поверхностью воды он только здесь в первый раз попробовал, получилось хорошо, и он распрыгался как заправский ныряльщик.
Поездка, однако, эта была омрачена ужасным зрелищем: приехали аквалангисты вытаскивать утопленницу, девочку лет тринадцати, утонувшую, как оказалось, часа три назад. И мать была тут же, и народу полные берега, и будка спасательная есть, закрытая на замок, правда, и машина, которая привезла аквалангистов, была с надписью “Спасательная”, а спасти не сумели, да и мать поздно хватилась...
Глупые мальчишки бегали смотреть, и Плотников доложил с воодушевлением:
- Я на неё чуть не наступил в воде, к ней уже пиявки присосались!
Митя тоже бегал, но, к счастью, не разглядел ничего через толпу.
А когда в испанском телефильме “Ил и снасти” по Бласко Ибаньесу, шедшем в эти же дни, “герой” топил младенца - сына своего и любовницы, велевшей отвезти его куда-нибудь, Митя убежал от телевизора в спальню.
В очередную субботу, 1 июня (плюс 19 градусов, давление 745-747 мм, ветер северный, умеренный) мы с Митей ездили на мотоцикле на Дейму за Полесск, из Саранска, то есть выше Шолохова и железнодорожного моста. Искали место, где Серёжа с кафедрой рыбачили 9 мая. Тогда там, по рассказам Серёжи и Вани Карпова, хорошо ловились и судак на кусочки рыбы, и лещ на червя, причём никаких проблем с живцом - рядом аппендикс, в котором можно наловить краснопёрок на удочку.
19 июля 1985 г., там же
Поплутав по просёлкам, идущим из Саранска, мы выехали не к самой Дейме, а к небольшому карьеру с крутыми и высокими насыпными берегами, который соединялся протокой с довольно внушительным “апендиксом” Деймы, так что получалось что-то вроде буквы “Ю”. Дейма виднелась метрах в трёхстах отсюда, но как к ней подобраться было не совсем ясно. Мы слезли с мотоцикла и пошли в разведку.
Пройдя по берегу аппендикса, потом протоки, мы поднялись на кручу над карьером. Отсюда сверху очень хорошо было видно, как кто-то гоняет малька в протоке и по карьеру: то там, то здесь малёк веером брызг выскакивал из воды.
- Митя, смотри, вон какие рыбины плывут! Смотри, как видно хорошо.
Я рассмотрел несколько рыбин длиной сантитметров по тридцать, плывущих почти у самой поверхности воды. Малёк рассыпался в страхе перед ними во все стороны, но рыбины не охотились - не делали резких движений, а медленно передвигались по карьеру.
Кто это? Судаки? Непохоже. Вот, некоторые, повернувшись, показывают серебристые, сверкающие на солнце бока. Скорее всего это чехонь, в городе её сейчас продают свежую, значит, она сбилась в стаи. А сколько её тут! Мы с Митей разглядели, что рыбин не пяток, как показалось вначале, а огромная плотная стая, плывущая не очень далеко от берега, вполне в пределах досягаемости молих удочек.
- Скорее за удочками и вниз, только тише - рыбу не распугать! - скомандовал я Мите. Мы спустились к воде. Я лихорадочно размотал снасти, наживил крючки червём и забросил две удочки примерно в то место, где была стая - снизу рыбин, конечно, не видно. Поклёвок, однако, не было.
- Митя, давай лезь обратно наверх. Будешь говорить, где стая, куда удочки забрасывать.
Митя залез наверх, разглядел, где стая, и начал командовать:
- Не туда! Правее! Дальше!
Но из ловли с помощью “наводки сверху” ничего не вышло. Правда, дважды мне удалось забросить удочку в стаю. И оба раза следовали поклёвки - поплавок тупо тонул, но подсечь мне не удалось. А стая тем временем куда-то делась и уже не просматривалась сверху.
Пришлось переключиться на ловлю уклеек, которых множество было в карьере. Что же касается краснопёрки, то её надо было искать где-то у водной растительности, в карьере её не было. Поймав уклейку, я разрезал её на кусочки, наживил и закинул в карьер спиннинговые донки: у противоположного берега в разных местах слышны были шлепки хищников - щуки или жереха. Но никто не покусился на мою приманку.
Тем временем дело шло к вечеру (мы поехали после обеда, не столько ловить, сколько разведать место), солнце спряталось в облака, а на горизонте темнели тяжёлые тучи.
- Давай-ка, Митя, сматываться, чтобы под дождём домой не ехать. Рыба есть, место хорошее, вот только приспособиться к нему нужно.
Домой мы опять вернулись без рыбы.
- Эх, вы, рыбаки, - сказала Сашуля. - А я вот поймала двух судаков. Михал Михалыч принёс. В Прегеле, говорит, с приятелем поймали. И никуда ездить не надо.
В последнее время в кирхе всё чаще стал появляться Володя Смертин, до которого дошли смутные слухи о предполагаемом расширении нашей обсерватории. Он возобновил свои рабочие контакты с Ваней и Федей Бессарабом, которого удалось, наконец, перевести ко мне в лабораторию из университета: к свободной ещё с начала осени прошлого года ставке Алёны Ивантаевой Иванов под моим упорным нажимом добавил полста рублей, оторвав их от свободной ставки в лаборатории Саенко, на которую у Саенко живой кандидатуры не было.
Смертин и уговорил меня поехать на Прегель под Берлинский мост порыбачить на утренней зоре: раз судака даже в городе у бывшей барахоловки хорошо ловят, значит, и там должно ловиться. В городе ловить нас совершенно не тянуло - не та обстановка, и вода вонючая, а Берлинский мост - это уже за городом, выше ЦБЗ... Решили поехать на мотоцикле, хотя до Берлинского моста мне и на велосипеде меньше получаса ехать, а ведь за мотоциклом надо столько же времени в гараж тащиться, но Смертину пришлось бы добираться через весь город. Володя взялся обеспечить малька.
На следующий день (это было 6 июня, температура плюс 19, давление 739-741 мм, переменно, ветер юго-западный, западный, умеренный) мы с Митей встали пол-пятого утра, пол-шестого выехали на велосипедах при полном снаряжении, без пяти шесть были у гаража. Володя что-то запаздывал и появился, когда мы уже закрыли гараж и были готовы к отъезду.
С Берлинского моста мы спустились по разрушенному пролёту на остров, оставив мотоцикл на мосту, и расположились у протоки, где в прошлый раз мужик поймал судака на чвервя. Нацепили мальков на крючки и закинули донки. Через полчаса у меня уверенная поклёвка, и я вытащил судака, стандартного, чуть меньше килограмма. Мы приободрились в надежде, что это только начало. Увы, в последующие два часа поклёвок больше не было.
Я наладил лёгкую удочку и стал пытаться ловить уклеек, так как Володины мальки все уже передохли. Наконец, поймал одну, и Володя тут же нацепил её целиком, живую на крючок донки. Забросил и повалился в траву спать. Я продолжил ловлю уклеек, Митя развлекался в одиночестве с Володиной малявочницей. Володя спал.
Вдруг - поклёвка на одной из Володиных донок. Я, не раздумывая, бросился к ней, подсёк, чувствую - есть. Кричу Володе:
- Вставай, твоего судака тащу!
Володя взметнулся, схватил подсачек, кинулся ко мне и подхватил подсачеком судака, такого же как и у меня.
- Вот так всегда бывает: только приляжешь, обязательно заклюёт! Единственная поклёвка, и ту проспал, раздосадованно бубнил он.
Судак взял, между прочим, на живую уклейку.
- Надо уклеек ловить, - решил Володя.
- А я что делаю?
- Дай, я попробую.
Но у Смертина что-то не получались ни забросы (подул ветерок), ни подсечки, хотя клевало неплохо. Он уступил удочку Мите. Я ему забрасывал, а Митя пытался подсечь. Смертин комментировал:
- Да не так! Так ты ничего не поймаешь! Рано потянул! А теперь поздно! Резче надо! Да не так сильно! Дай, я!
Опять он попытался сам поймать уклейку, и опять у него ничего не вышло.
- Растренировался, отвык от лёгкой снасти, - объяснил он свою неудачу.
Удочка снова перешла к Мите, и Митя поймал, наконец, уклейку, правда, крупноватую для живца. Мы её порезали на кусочки и обновили наживу на донках. Однако, судаковых поклёвок больше не было. В два часа Смертин смотал свои снасти и отправился домой. Мы с Митей остались. Повалялись ещё на травке, благо там она прекрасная - высокая, густая, половили ещё уклеек. Я вытащил их штук семь, некоторые с икрой, крупненькие, и одну вполне приличную краснопёрку. Так что помимо судака ещё и сковородку мелочи дома пожарили.
В течение этого дня усиливался западный ветер, и вода в Прегеле прибывала. Подошедший после обеда к нам рыбак объяснил, что клёв прекратился из-за того, что судак отходит сейчас наверх, поскольку западный ветер отравленные воды из города сюда нагоняет.
Так оно, наверное, и было. При устойчивых западных ветрах летом Прегель в городе начинает вонять, так как отходы двух ЦБЗ застаиваются в реке, и рыба, не успевшая вовремя смыться, всплывает кверху брюхом. Глядя на неё, невольно думаешь - вот где браконьерство-то, а нам - любителям норму на вылов судака устанавливают!
Удивительно, однако, что рыба вообще не переводится ни в заливе, ни в Прегеле - ведь ЦБЗ эти ещё с довоенных времён функционируют. Правда, говорят, немцы не сбрасывали отходы в реку, но наши-то уже сорок лет рыбу травят массовым порядком, и ничего! - никак всю вытравить не могут. Велика сила жизни!
405
7 июня я принимал зачёт у студентов-пятикурсников кафедры теоретической физики по курсу “Физика ионосферы”, который я им читал в этом семестре.
20 июля 1985 г., там же
Группа была сравнительно небольшая - 15 человек, из них только два парня - Брежнев и Юров, остальные девицы. Читать спецкурс перед самой защитой дипломов, когда студенты уже распределены, большей частью по школам, дело неблагодарное. Студент видит, что все эти высшие премудрости ему не понадобятся, знает, что судьба его определена, и соответственно относится к лекциям.
Всё это я прекрасно понимал и старался акцентировать внимание в лекциях на вещах фундаментальных, основах физики, привлекая ионосферу с её проблемами лишь для иллюстрации основных физических и математических понятий и законов. Студентов я с самого начала призвал настроиться на повторение азов и не упустить эту последнюю возможность по ним пройтись, обещая не загружать их специальной информацией.
К тому же зачёт по спецкурсу они обязаны сдать, чтобы быть допущенными к защите дипломов, а сдать его будет легко тем, кто будет ходить на лекции, так как я разрешаю пользоваться конспектами лекций на зачёте. Результатом этой пропаганды и агитации, а также того, что я добросовестно старался читать лекции интересно, явилась вполне приличная посещаемость.
Однако концовку курса мне пришлось скомкать: в связи с новыми веяниями из министерства пришёл приказ срочно прочитать пятикурсникам (за оставшийся месяц!) новый курс - информатику, который, как оказалось, надо спешным порядком вводить в школах. Лёша Иванов - завкафедрой (он сменил Корнеева) и декан факультета попросил меня закруглиться, чтобы не перегружать несчастных студентов. Я прочёл последнюю лекцию и объявил студентам, что зачёт они могут сдать в любое время, когда им будет удобно, только не поодиночке, а все сразу, и пусть предварительно свяжутся со мной по телефону. На том и разошлись.
Месяц от них не было ни слуху, ни духу. Наконец, прибегает в кирху староста.
22 июля 1985 г., там же
- Ой, Александр Андреевич, у нас защиты дипломов начинаются, а нас не допускают! Нам зачёт нужно.
- Ну, так давайте, что же вы тянули до сих пор? Договоритесь об аудитории, назначьте срок, я в любое время могу у вас принять.
- А Вы не могли бы так нам поставить?
- Как это так?
- Ну, Филановский нам, например, так поставил. Времени-то всё равно уже не осталось, когда готовиться-то?
- Так то - Филановский, а мне с вами охота побеседовать. И времени у вас целый месяц на подготовку было.
- Ой, Александр Андреевич! Ну, пожалуйста...
- Нет, голубушка. Давайте в пятницу встретимся, в 10 утра. Сообщите всем, пожалуйста.
В пятницу группа в полном составе собралась в лекционной - амфитеатром - аудитории. Я уселся за столом внизу, у доски, рядом с кафедрой, и достал листок со списком студентов, на котором отмечал присутствующих на каждой лекции. Этот ритуал переклички перед началом лекции нужен мне был для того, чтобы запомнить имена и фамилии студентов (с этой группой я ещё не вёл занятий), чтобы они не сливались для меня в некую безликую массу. К тому же он настораживал студентов и отчасти сдерживал прогулы.
- Ну, что ж, начнём, пожалуй, - провозгласил я. В компании, и до того сидевшей смирно, воцарилась гробовая тишина.
- Первым делом, я полагаю, надо поощрить тех, кто регулярно ходил на лекции. Есть надежда, что от этих посещений у них что-то осталось в головах, а за добросовестность они заслужили зачёт без проверки.
Не пропустивших ни одной лекции оказалось трое. Я попросил их зачётки и поставил зачёт. Ещё трое пропустили по одной-две лекции, и им я тоже поставил зачёт. Затем я поставил зачёт без опроса парням - Брежневу и Юрову, хотя посещаемость у них была ненамного выше пятидесяти процентов, - за активность. Они не смущались отвечать на мои вопросы, с которыми я часто по ходу лекции обращался к аудитории, и в свою очередь задавали вопросы сами.
Таким образом я за десять минут осчастливил больше половины группы. Остальные заволновались.
- А мы? А нас? - зазвучало со скамеек.
- А с вами будем сейчас разбираться.
- Да стоит ли, Александр Андреевич, - совсем уже осмелел кто-то. - Всё равно вы нам зачёт поставите.
- Отчего вы так уверены? - возразил я. - Я как раз вижу свою задачу в том, чтобы разубедить вас в этом мнении - всё равно, мол, нас выпустят из университета, куда они денутся. Тем более, что я из другого ведомства и не обязан выполнять план выпуска. Так что, если кто на шармачка пришёл сдавать - не надейтесь.
- Но зачем нам эта ионосфера, мы всё равно в школы пойдём!
- А я про ионосферу меньше всего спрашивать буду. Меня интересует, как вы общую физику усвоили.
- Мы забыли уже всё, а готовиться некогда было.
- Во-первых, готовиться было когда, во-вторых, я буду спрашивать вещи, которые нужно помнить как имя и фамилию, их ведь вы не забываете.
Эта дискуссия шла параллельно с тем, что рядом со мной уже сидела первая из отвечающих, а я просматривал её конспекты. Система моя заключалась в том, что я тыкал в какое-нибудь место пальцем и просил разъяснить, что здесь написано. Сразу редко кто отвечал, обычно просили подумать и углублялись в чтение своих записей.
Я же тем временем продолжал вести полемику с дожидающимися своей очереди, вернее, с самыми бойкими из них, отчаянная бойкость которых проистекала, судя по всему, из надежды заговорить мне зубы. Со скамейки ожидания, на которой сидели рядком оставшиеся, понеслась смелая критика системы образования, жертвами которой они, бедняги, стали.
Учат, мол, их не тому, и не так, политзанятиям и картошке времени уделяют больше, чем физике и математике, преподаватели халтурят, расписание не продумано, ни один из спецкурсов им в будущем не понадобится, и т.д., и т.п., и какой, мол, с них после всего этого может быть спрос?
- Я не собираюсь отрицать наличие недостатков в системе вашей подготовки. Но ваша личная-то ответственность где? Где ваше личное стремление познать побольше? Вот я вам даю возможность ещё разок хоть здесь в конспекты заглянуть, не в свои, так в чужие, прочесть, может быть, даже понять что-то, мозги свои напрячь лишний раз, а вы эту возможность не хотите использовать, канючите, зачёт выпрашиваете... Срам один!
Между тем студентка, сидевшая рядом со мной, решилась наконец-то отвечать, и я переключил своё внимание на неё. Краснея и сбиваясь, она лепетала что-то невразумительное.
- Да Вы не волнуйтесь так, не первый ведь курс уже, слава Богу. Порассуждайте спокойно. Тут ничего сложного нет и всё написано, что нужно...
Увы! Студентки держались как партизаны на допросе, из которых и клещами не вырвешь признания. Всё же я терпеливо растолковывал им то, что они должны были мне ответить, и за малейшую реакцию понимания отпускал с Богом, ставя зачёт. Приличнее других отвечала та, что бойчее всех дискутировала со скамьи.
Последняя же меня чуть совсем не доконала. Рассказывает про фотоионизацию. Показываю ей на формулу в тетрадке (чужой, на лекции практически не ходила): E=hv. Спрашиваю, что это за формула?
Думает.
- Неужели, - говорю, - не помните?
- Помню, - говорит, - это в школе у нас ещё было.
- Ну, и что же здесь h такое?
Думает. Потом отвечает, наконец:
- Высота, наверное.
В мои студенческие ещё годы на физфаке ходил анекдот. Студент отвечает на экзамене про эту формулу, что v - это постоянная планка.
- А h? - спрашивает преподаватель.
- Высота этой планки.
Так то анекдот, а здесь живой человек, выпускник физфака, школьников физике учить будет. Впрочем, поставил и ей я зачёт, уж больно она тряслась от страху...
Как-то, возвращаясь с лекции, я столкнулся в коридоре нового университетского корпуса с Костей Латышевым. Он вроде бы искренне обрадовался мне и затащил к себе в свой персональный кабинет, не скрывая, что с целью похвастаться им.
Кабинет, конечно, скорее министерский, чем заведующего кафедрой. Просторный рабочий стол, стол и стулья для посетителей, книжные шкафы. Но полки на них практически пустые, рабочий стол не завален журналами, оттисками статей или распечатками с ЭВМ. Несколько бумаг: проекты, приказы, наверное, и всё. Видно, что здесь, за этим столом наукой не занимаются.
Впрочем, я не стал язвить и похвалил Косте его кабинет.
406
23 октября 1985 г., библиотека ИЗМИРАН
9 июня 1985 г. Плюс 16 градусов, переменно, вечером ясно. Ветер западный, умеренный, вечером стих.
Утром встали не слишком рано, часов в девять. Сбегали с Митей на зарядку-пробежку, позавтракали и отправились в гараж. Подкопали червей в кирховском палисаднике и поехали на мотоцикле на Дейму, через Саранск. Я хотел найти-таки место, где Серёжа с кафедрой удачно рыбачили 9 мая, и докуда мы с Митей не добрались 1 июня, когда пытались ловить чехонь в карьере.
В этот раз мы не стали сворачивать к реке в том месте, где направо ответвляется проезд к карьеру, а поехали дальше, прямо, то есть примерно вдоль Деймы. Дорога вошла в лес, начался спуск в низинку, а в конце этого спуска мой мотоцикл издал какой-то непонятный звук, двигатель мгновенно заглох, моё транспортное средство увязло в песке и встало как вкопанное.
Я слез с седла и попробовал сдвинуть мотоцикл с места, поставив рычаг переключения передач в нейтральное положение, но ничего не вышло - заднее колесо не вращалось.
- Не выключилась передача? Трос сцепления порвался? - мелькнуло в голове. Посмотрел: нет, трос в порядке.
- Неужели цепь?
Ощупал резиновые кожухи цепи. Так оно и есть. Цепь порвалась и сбилась комом перед входом на звёздочку заднего колеса, намертво его заклинив.
Так. Порвалась цепь.
Ни фига себе.
Чего делать-то?
- Митя, вылезай из коляски. Авария. Пошли, посмотрим, что там впереди, куда это мы приехали.
Мы остановились в самой низинке. Дальше дорога шла вверх и надо было решать - куда толкать мотоцикл, вперёд или назад (в обоих случаях в гору), то есть надо было выбрать место поудобнее для ремонта, если удастся вообще его произвести, в чём я шибко сомневался, или чтобы просто оставить мотоцикл, если починить цепь не получится. Обстановка сзади была более или менее известна, и мы пошли на разведку вперёд.
Поднявшись по дороге вверх, мы вышли на живописную поляну. Прямо впереди за ней стоял хутор - явно обитаемый жилой дом и хозяйственные постройки из красного кирпича, сохранившиеся ещё с немецких времён. Справа поляна заканчивалась спуском к Дейме, точнее, к шедшему от неё “аппендиксу”, длиною метров в 70 и шириной в 15, заросшему кувшинками. В торце аппендикса стоял деревянный эллинг, принадлежавший, очевидно, хозяину хутора.
- А ведь это, Митя, похоже, и есть то самое место, куда мы ехали. Совсем немного недоехали. Сюда, значит, и будем толкать. Пошли обратно.
Мы вернулись к мотоциклу.
Первым делом нужно было освободить заднее колесо, без чего сдвинуть мотоцикл с места было невозможно. Я стянул верхний резиновый кожух цепи и стал осторожно выбирать цепь, следя, чтобы не выпали в песок какие-нибудь её части, от замка цепи прежде всего. Операция вполне удалась - цепь извлеклась неожиданно безо всяких затруднений.
Я осмотрел её. Цепь порвалась в замке. От самого замка на цепи осталась только погнутая вилка. Две другие его части - соединительная пластинка с отверстиями под вилку и застёжка-фиксатор остались где-то в мотоцикле, в тракте цепи. Я ещё раз осмотрел землю под мотоциклом и убедился, что ничего не обронил. Колесо было свободно, и мотоцикл приобрёл способность к движению, хотя бы и не к самостоятельному.
- Ну, Митя, теперь давай толкать.
Я взялся за руль и седло, Митя упёрся в багажник коляски, и мы покатили мотоцикл вперёд и вверх. Катить вдвоём было не так уж трудно, и я радовался, что у меня уже помощник вырос, хоть и малый ещё, а мужичок! Один-то я, может, и справился бы тоже, но уж намучился бы - это точно.
Мы выкатили мотоцикл на поляну, повернули направо и остановились под берёзой недалеко от эллинга.
- Вот здесь и базируемся. Пойдём-ка, посмотрим, что у речки делается, - сказал я Мите.
Было около двух часов дня. До вечера ещё далеко. Мы взяли одну удочку, самую лёгкую, хлеб для насадки, садок, спустились к аппендиксу и попробовали закинуть снасть между кувшинок. Поклёвки не заставили себя долго ждать. Поплавок резко идёт в сторону, притапливаясь лишь в конце хода - типичные краснопёрочьи поклёвки, и за полчаса мы вытащили штучек шесть краснопёрок разного калибра: хочешь - как живца сажай, хочешь - на сковородку.
Митя, однако, напомнил мне, что рыбалка - это, конечно, хорошо, но как мы поедем домой, ведь надо же мотоцикл чинить.
- Надо-то, надо. Конечно, надо. Непонятно вот только как. Полмотоцикла раскидывать придётся. И ни молотка, ни зубила нет, одни ключи в инструменте. А ведь цепь верёвочкой не свяжешь.
- А до станции техобслуживания какой-нибудь далеко отсюда? Техпомощь нельзя какую-нибудь вызвать? - поинтересовался Митя.
Я расхохотался.
- Нет, Митенька. Надеяться нам нужно только на себя. Станции техобслуживания есть только в Калининграде, и они по вызовам в лес не обслуживают. А мотоциклы они и вообще не обслуживают. Считается, что мотоцикл не такая уж сложная вещь, и владельцы сами должны справляться.
- А если ты не сможешь починить, что мы тогда будем делать? Здесь ночевать?
- Да нет, зачем же. Доберёмся пешком до Саранска, здесь не так уж далеко, километров шесть-семь, а оттуда автобусом до Полесска или прямо до Калининграда, уж как повезёт.
- А мотоцикл здесь оставим?
- Ага. Вон на хутор загоним, попросим хозяев присмотреть.
Митя удовлетворился моими ответами и успокоился. А я приступил к делу. Не к ремонту ещё, а к изучению ситуации.
В том, что порвалась цепь, виноват был исключительно я сам. Она давно уже растянулась, провисла. Я натягивал её, отодвигая заднее колесо, но цепь растягивалась дальше, а колесо было отодвинуто до предела. Нужно было либо ставить новую цепь, либо укоротить старую, удалив в ней одно-два звена, как рекомендуется в инструкциях. Я этого не сделал, всё откладывая на потом, вот и доездился.
Хорошо ещё, что это произошло на глухой песчаной дороге, и скорость была невысока. А если бы на шоссе? Да скорость была бы повыше? Да руль бы не удержал? Наверняка бы понесло юзом с неподвижным-то задним колесом, и тут уж - куда вынесло бы! Могло бы и на дерево, могло и на встречную машину.
Ну, а что теперь-то делать?
Перво-наперво нужно найти детали замка цепи и попробовать его восстановить. Верёвочкой в самом деле цепь не свяжешь. Но чтобы просмотреть весь тракт цепи и вообще сменить её или снова поставить на место, нужно много чего снимать. И прежде всего отцепить коляску, чтобы иметь свободный доступ к правой стороне мотоцикла, на которой расположен тракт цепи.
Я открутил все необходимые болты и с помощью Мити оттащил коляску в сторону. Тут я опять порадовался, что у меня помощник есть: тяжеленная коляска-то и неустойчивая - на одном боковом колесе.
Далее нужно было снять правую крышку картера, чтобы добраться к передней звёздочке цепи. И тут встретилось первое препятствие: один из винтов крепления крышки ни в какую не хотел отвинчиваться. Шлиц его был разворочен, и мощности моей отвёртки не хватало. Уж я и так, и сяк кряхтел и пыжился, взмок весь, - ни черта не получалось.
- Пошли, Митя, на хутор сходим. Может, отвёртку найдём помощнее или нашу умощним - заточим иначе.
Миновав зашедшегося в истеричноми лае, запутавшего на наше счастье свою цепь вокруг столбов навеса и от этого ещё больше нервничавшего пса, мы прошли через калитку за дом во двор, где наткнулись на сердитого вида хозяина - небритого мужика лет пятидесяти и объяснили ему свои затруднения. Он провёл нас на заваленную всяким хламом и произведшую этим на Митю большое впечатление веранду-мастерскую, включил наждак, на котором я заточил свою отвёртку как надо, и дал мне на всякий случай свою могучую отвёртку.
Вернувшись к мотоциклу, я этой отвёрткой в мгновение ока отвернул непокорный винт, а дальше дело пошло быстрее. Вскоре мотоцикл стоял уже наполовину раздетый: без седла, заднего крыла и колеса, восхищая Митю своим необычным видом.
Долго копался я в забитом солидолом тракте цепи, разыскивая детали её замка. Извозился весь по уши в чёрном солидоле. Уж было отчаялся найти, но нашёл-таки, наконец, и пластинку с дырками под вилку, и защёлку, совершенно искуроченную, впрочем, и к дальнейшему употреблению непригодную. Пластинка, однако, - деталь более важная. С помощью неё и вилки цепь можно было соединить, а вместо защёлки зафиксировать пластинку проволокой.
Но главным делом теперь было укоротить цепь, убрать лишние звенья. Иначе не стоило и пытаться её соединить: уж если нормальный замок не выдержал, то сопливый тем более не удержит растянутую цепь. Удалить же звенья можно только распилив, или разрубив, или сточив на наждаке одно из них. Подручными своими средствами ни одну из этих операций я проделать не мог - не было ни ножовки, ни зубила, ни молотка. Но рядом был хутор!
Я взял одолженную у хозяина отвёртку - вернуть ему, и цепь, и снова отправился на хутор, оставив Митю у мотоцикла. Хозяина, однако, нигде не было, хотя все двери в доме были открыты. Я прошёл на веранду, чтобы сточить звенья на наждаке, но никак не мог найти, где наждак включается. Заросшие паутиной провода уходили от него куда-то в дебри хлама, но выключателя нигде не было.
Вернувшийся наконец-то хозяин ничуть не удивился, застав меня роющимся у него на веранде, включил наждак, и я, обжигая пальцы, сточил лишние два звена. Я поблагодарил хозяина и пошёл к мотоциклу. Митя, заждавшись, уже шёл мне навстречу.
Поставив укороченную цепь на место, я зафиксировал замок проволочкой, отрегулировал натяжение цепи и начал сборку мотоцикла в обратном порядке. Теперь дело шло быстро. Вот и коляска с Митиной опять помощью присоединена к мотоциклу, закручен последний болт. Я завёл двигатель, включил первую передачу и медленно отжал рычаг сцепления. Мотоцикл двинулся с места. Я прибавил газ и сделал пару кругов по поляне на первой передаче - едет!
Было девять часов вечера. Я провозился с ним больше шести часов. Митя всё это время крутился рядом, чего-то бормоча и о чём-то фантазируя вслух по своему обыкновению, помогая мне, когда я к нему обращался с просьбой подержать или подать что-нибудь. Самостоятельно ловить рыбу он не захотел, да и трудно ему было так закидывать удочку в заросшем кувшинками аппендиксе, чтобы попадать в небольшие окна чистой воды.
Но он отнюдь не скучал, не канючил - скоро ли? Хотя и интересовался, какая часть работы уже сделана. Грыз сухарики, попивал чаёк из термоса. У нас были с собой и бутерброды, да так и не дошли до них руки - грязные тем более.
Закончив сборку мотоцикла и убедившись, что ехать на нём в принципе можно, мы оба торжествовали. Справились-таки! Повезло, правда, ещё, что хутор рядом оказался, но и сами постарались, потрудились на славу.
Я предложил Мите сходить ещё порыбачить полчасика - спешить теперь всё равно особо некуда. Митя согласился, и мы поймали ещё четыре краснопёрки, причём две из них крупные (первую вытащил Митя, я закидывал и отдавал ему удочку, а вторую - я), одну плотву и одну уклейку.
Сходили на Дейму, осмотрели берег. Место удобное, берег чистый, сразу глубоко, можно ловить и донками и удочками. Эх, закинуть бы сейчас донки на судака - вон живца у нас сколько! И распогодилось как к вечеру: тучи ушли, ветер стих совершенно, солнце садилось за речную гладь. Да поздно уже, ночевать-то здесь мы не собирались, дома ждут.
В полдесятого мы тронулись домой. По просёлку до Саранска я ехал тихо, осторожно, а, выехав на шоссе, осмелел и держал скорость шестьдесят километров в час. Мотоцикл шёл хорошо, двигатель гудел ровно. Вот и Полесск, меньше пятидесяти километров прямой дороги до дома осталось. Отсюда уж в крайнем случае и на попутках до Калининграда можно добраться. Вот и Гурьевск уже, это совсем рядом, сюда 103-й автобус часто ходит. А когда подъезжали к вывеске “Калининград”, Митя радостно замахал рукой. Волновался, значит, всё-таки - доедем ли?
Уже у самого нашего дома двигатель мотоцикла вдруг заглох ни с того, ни с сего, и последние несколько метров до подъезда мы опять толкали мотоцикл, но это уже нисколько не огорчило нас. Главное, что мы добрались до дому своим ходом, вместе с мотоциклом, не пришлось его бросать!
Ровно в полночь, а точнее, без двух минут двенадцать мы появились на пороге нашей квартиры. Сашуля только ахнула - какие мы чумазые явились. Митя был ужасно доволен и горд исходом операции, в которой он принял активное участие. Пойманную рыбу мы пожарили и съели. Так что не зря ездили на рыбалку.
407
4 ноября 1985 г., поезд Калининград-Москва (“Янтарь”)
10 июня в гостях у Лебле. 40 лет Серёже! Были Буздины, Филановские, Кондратьев, Щёкин. И было скучно. Пьём теперь мало, песен почти не поём, споров не ведём... Едим только.
12 июня - день нашей свадьбы, 21-я годовщина: очко! Отметили это событие шампанским, без гостей, за столом с нами были только дети. А вечером мы с Митей ходили на вечер юмора в кинотеатре “Россия” - встреча с писателями-юмористами Михаилом Задорновым и Леоном Измайловым, постоянными авторами 16-й страницы “Литгазеты” и телепередачи “Вокруг смеха”.
Сашуля не соблазнилась, осталась с Иринкой шить что-то к отпуску перед телевизором. Ну, а мы с Митей взяли билеты прямо перед сеансом на самую верхотуру и остались очень довольны, особенно Митя, у которого “Вокруг смеха” - одна из любимейших передач (наряду с “Что? Где? Когда?” и “А ну-ка, девушки!”). Выступления юмористов перемежались вполне качественными музыкальными номерами ансамбля “Мелодия”. Юмористы же, в основном, рассказывали анекдоты. Такого типа, например.
В школе учительница задаёт детям задачу на абстрактное мышление:
- Летят по небу два крокодила, один со скоростью 60 километров в час, другой - 90. Сколько мне лет?
Дети молчат, думают. Наконец, один поднимает руку:
- Двадцать четыре!
- Правильно. Поди к доске, расскажи нам, как ты рассуждал.
- Очень просто. Когда я к папе пристаю с такими вопросами, он меня называет полудурком, а мне двенадцать лет.
Или: когда на рынке продавца Гогишвили попросили разменять двадцать пять рублей, он страшно удивился: - А разве мельче бывают?
И даже такое: сообщение синоптиков - над большей частью Европы, Азии, Африки, Америки, Австралии и Антарктиды осадки в виде дождей, снега и града. Над странами социалистического лагеря небо, как всегда, ясное.
Мите очень понравились впечатления Задорнова от посещений бакинских магазинов. Надписи на ценниках: конфеты “Лапки Гуссейна” (“Гусиные лапки”). Три кастрюли, одна другой меньше, снабжены такими: “Гаструл” (самая большая), “Гаструлка” (поменьше) и “Гаструлчик” (самая маленькая). Телячьи мозги обозначены: “Ум. Цена 1 р 50 к”. Продавщица кричит: “Касса! Ум больше не пробивайте, у меня на всех ума не хватит!”
Митя был в восторге и в последующие дни стал изучать ценники в наших магазинах, надеясь найти какой-нибудь шедевр. Но не нашёл. Плохо с юмором в калининградских магазинах.
19 ноября 1985 г., Шереметьево
Отпуск мы решили провести, как обычно, в июле в Севастополе, но Сашуля хотела, чтобы я с Митей навестил ещё и её родителей во Владимире. Там соскучились по Мите, да и меня давно не видели. Зовут каждый год к себе клубнику со своей дачи поесть, а я эту дачу даже и в глаза не видал. К тому же мне всё равно нужно ехать в конце июня в ИЗМИРАН на защиту Шагимуратова, вот и взял бы Митю с собой, да и заехали бы во Владимир на недельку - рядом ведь.
- Ничего себе рядом, - отбивался я от этих прожектов. - До Владимира из Москвы намучаешься в электричке ехать три с половиной часа, летом народищу много, иногда даже сесть невозможно, стоять приходится. А тут из ИЗМИРАНа до Москвы только устанешь добираться, да ещё с Митей. Ничего себе отдых! И куда я его в ИЗМИРАНе дену? К Бирюковым в Москве отвезти? Это ещё один лишний конец. Да и во Владимир мне, честно говоря, совсем не хочется. Водку с тестем пить не тянет, а что там делать-то ещё?
Сашуле самой во Владимир ехать не хотелось. Жалко было отпускных дней, да и была она там недавно - на похоронах бабушки Фени. Но Митю свозить туда считала нашим долгом перед бабулей Тоней и очень огорчалась моим отказом.
- Тогда я в Севастополь не поеду, - полуобиженно-полураздражённо заявляла она мне.
- Это почему ещё?
- Что же такие деньги тратить на дорогу - и во Владимир, и на Севастополь! - пробовала она воздействовать на меня со стороны моей денежной прижимистости.
- С чего это ты вдруг такой экономной стала? Что у нас - денег не хватает? Уж на поездки я их, кажется, никогда не жалел.
Дебаты продолжались таким образом несколько дней, переходя порой во взаимные упрёки в нечуткости к родителям и друг к другу, и кончились тем, что мы решили съездить во Владимир на неделю вместе, то есть втроём - Сашуля, Митя и я. Иринка с Мишей, разумеется, оставались дома.
Я отправлялся сначала в ИЗМИРАН на защиту Шагимуратова, которая была назначена на пятницу 21-го июня, а в субботу должен был встретить в Москве Сашулю с Митей и поехать с ними во Владимир.
Защита Шагимуратова прошла очень гладко. Боялись за кворум, перед этим в ИЗМИРАНе были сорваны то ли две, то ли сразу четыре защиты. Но в этот раз кворум был, хотя к началу защиты в конференц-зале сидели не более пяти членов Совета, да и всего слушателей было с десяток. Потом, правда, ещё несколько человек подошло.
Отзывы официальных оппонентов - Лихтера и Михайлова (Андрюши из ИПГ) были весьма положительные. Лихтер не вылезал в последнее время из больниц, ему было уже за семьдесят, плохое сердце, измождённый, обескровленный какой-то вид, и я удивлялся - с каким темпераментом он разхваливал Юрину работу, подробно разъясняя немногочисленным слушателям её большое научное значение. Проголосовали единогласно “за”.
Отмечали защиту в очень узком кругу на квартире у Люды Лещенко, ходившей когда-то вместе с ним в море на “Курчатове”. Кроме Люды были ещё Надя Сергеенко, да я с Саенко, потом, уже поздно вечером Ситнов подошёл, принёс записи Жванецкого и Хазанова (“Советские туристы на стриптизе в Италии”). Женщины приготовили шикарный ужин, чем защита Шагимуратова и отличалась от прочих защит и предзащит наших калининградских соискателей, проходивших в ИЗМИРАНе и непритязательно отмечавшихся в измирановской гостинице - водка из гранёных стаканов, закусь из полупустого магазина, чем Бог послал, за письменным столом обычно, сидя на кроватях, в сигаретном дыму, с жутким галдежом. У Юры всё было очень культурно, в уюте, с женщинами, с музыкой.
На защите Шагимуратова я встретился с Даниловым - он член Совета, который сообщил мне, что сегодня в ВАКе решается судьба Бобарыкина, после обеда он туда едет. Сказал, что дела его плохи. “Чёрным оппонентом” был Хазанов, и написал резко отрицательный отзыв. К тому же все эти кляузы из университета по поводу его пьяных драк тоже сыграют, конечно, свою роль, так что он меня поздравляет.
Я ответил, что уж и забыл давно про несчастного Бобарыкина, но рад, что справедливость, наконец, восторжествовала. Бобарыкина, действительно, не утвердили, но сколько сил и времени у скольких людей он на себя отвлёк!
В ИЗМИРАНе помимо защиты Шагимуратова у меня оказалось ещё одно дело. Буквально перед самым нашим отъездом в командировку в Калининград позвонил Самыкин - плановик измирановский и сообщил, что нам срочно нужно переделать акт приёмки темы “Тукан” (той самой злополучной по договору с ленинградским “Вектором”). В том виде, как этот акт составлен, его не принимают в Президиуме Академии Наук, а это ставит под угрозу выполнение плана институтом и получение большой премии, которая положена по “Тукану”.
- Поскольку акт можно переделать только совместно с заказчиком, нужно срочно связаться с “Вектором”, - посоветовал нам Самыкин, что мы и сделали. Однако там никого из имевших отношение к “Тукану” не оказалось: кто в командировке, кто уже в отпусках - конец июня! Оставалось надеяться на то, что удастся убедить чиновников в Президиуме АН принять акт в том виде, как он есть.
Приехав в ИЗМИРАН, я сходил в 1-й отдел и посмотрел замечания по акту, сделанные в Президиуме. Там было несколько придирок по форме его составления, за что следовало бы намылить шею Лещенке - ответственному исполнителю, уж форму блюсти его прямая обязанность. Ну как тут не вспомнить, что он вообще не поехал на сдачу темы, укатил в Пицунду как незаменимый якобы участник работ по КАПГ, а вместо него в Ленинграде Коренькова крутилась.
Хуже было другое: в акте имелась формулировка, буквально гласившая, что “разработанные алгоритмы в силу их громоздкости не могут быть использованы в настоящее время в прикладных целях “. Вот за эту-то формулировку и уцепились в Президиуме: как, мол, так? Работа прикладная, а использование в прикладных целях не обеспечено? За что же Вам премию давать?
- И в самом деле, - говорил я вечером Саенке, - а за что нам премию давать? Честнее всего было бы от неё отказаться. Ведь работа фактически не выполнена....
- Ты что, народ так эту премию ждёт! Нам не простят, если мы её упустим. И как же мы на такую формулировку в акте согласились?
- Обрадовались, что без скандала обошлось, что тема будет принята заказчиком, и успокоились.
- Да, бдительность нашу усыпило, что всяких положительных формулировок в акте оказалось предостаточно: и высокий научный уровень, и множество интересных результатов, и, главное, что работа выполнена в полном объёме и в срок, - вот, что нас успокоило.
Ну, что теперь делать - надо ехать в Президиум и объяснять, что прикладное использование невозможно из-за отсутствия ЭВМ, которую не поставил заказчик, а сами алгоритмы вполне дееспособны. Авось, убедим.
22 января 1986 г., Ту-134, Москва-Калининград
Сначала я попробовал уговорить клерка из Президиума по телефону, но не тут-то было. Он настаивал на переделке акта.
- Что делать? - обратился я за советом к Лобачевскому. - Акт не переделаешь, в Ленинграде никого нет, а реагировать на замечания Президиума надо.
Лобачевский отругал меня за допущенные нами в акте формулировки, из-за которых сыр-бор разгорелся, и велел готовить ответ в Президиум в виде пояснительной записки к акту, а потом ехать с ним в Президиум и там договариваться - сначала с клерком, а если тот будет упрямиться, идти к его начальству. Но всё это можно было сделать только на следующей неделе, с понедельника, так что на поездку во Владимир у меня оставались лишь суббота и воскресенье.
В субботу я встретил на Белорусском вокзале Сашулю с Митей, приехавших “Янтарём”. Сходили втроём в Политехнический музей. К сожалению, был закрыт автомобильный отдел, но и прочего хватило Мите на впечатления, а нам с Сашулей чтобы ужасно устать. Особенно Сашуле, которую совершенно не волновали макеты всяких там эскаваторов, рудокопающей и прочей техники. Митю же восхищали не только сами макеты, но и то, что они были действующими, как сообщали об этом таблички. Вот только в действии ни один макет не показывали, что приводило Митю в недоумение, и он приставал ко мне с вопросами, почему же действующие макеты не действуют.
После двухчасовой прогулки по музею - три с половиной часа езды в переполненной электричке, и мы, вконец обессиленные, во Владимире. Николай Степанович встретил нас в своём обычном теперешнем состоянии - слегка под мухой. Но радость его была искренней. Уверял меня, что если бы не дача-огород, чёрт её побери совсем, поехал бы он в отпуск к нам порыбачить... Но чувствовалось, что не дача-огород его держит, и про рыбалку он так вспомнил просто, как про что-то давнее и хорошее, но напрочь забытое и совершенно теперь невозможное. Речь его была отрывистой и временами не очень связной. Ясно было, что он спивается, если не спился уже совсем.
В воскресенье мы с Сашулей, Митей и Антошкой ездили в Боголюбово. Подивились запущенности остатков монастыря Андрея Боголюбского, расположенного в самом Боголюбово, прямо на шоссе, мимо автобусы “Интуриста” мчат, вот тебе и “Золотое кольцо”. Но цель наша была - храм Покрова на Нерли, расположенный в чистом поле на берегу старицы, соединяющейся с быстрой Нерлью, километрах в двух от Боголюбова.
Идти эти два, а то и меньше километра надо полем - трава по пояс! Специально, что ли, для туристов не косят? Шикарная трава. Упадёшь в неё, и земли не чувствуешь, не проминается до земли, как на перине лежишь. Цветы полевые всякие, запахи. В таких вот полях былинные богатыри с татарами дрались. Сильное впечатление это поле производит.
А церковь Покрова была в лесах и не смотрелась. Посидели на берегу Нерли рядом с рыбаками, таскавшими уклеек с верху, а изредка и плотвиц и густеру со дна. Есть и здесь, оказывается, рыбалка. И чего Николай Степанович хоть сюда-то не ездит? Совсем рядом ведь.
7 марта 1986 г., аэропорт “Пулково”
В понедельник первой утренней электричкой я возвратился в Москву. В ИЗМИРАНе мы с Лобачевским сидели в 1-м отделе и ломали голову над ответом на замечания по злополучному акту. Сочинять ответ взялся сам Лобачевский. Мои подсказки ему не нравились, он на меня цыкал, чтобы не мешал, а я не мог уловить ход его мыслей.
Наконец, опус был составлен. В нём утверждалось, что формулировки в акте следует понимать не так-то, а так-то, а именно, что разработанные алгоритмы, действительно, громоздки - для имеющихся у заказчика и исполнителей ЭВМ, но они работоспособны и предназначены для других, более мощных ЭВМ, которые по объективным причинам не удалось приобрести. И т.д., и тому подобная бодяга.
С этим письмом и актом я отправился в Президиум в качестве их комментатора. На моё (пардон) счастье заболел тот клерк, который составлял замечания к акту, а замещал его другой - тоже молодой ещё чиновник приятной наружности с интеллигентными манерами. Он сверил текст акта с “карточкой” - выпиской из Постановления Правительства, предписывавшего ИЗМИРАНу выполнение этой темы, для чего нам пришлось идти в 1-й отдел Президиума и искать там эту карточку среди тысячи других, и нашёл, что, основываясь на текстах акта и карточки, тему можно считать выполненной, хотя, конечно, такие формулировки, какие имеются в акте, допускать никак нельзя:
- Тут Вы дали маху! Первый раз, что ли, акты составляете?
Короче, он принял у меня акт и письмо - ответ Лобачевского на замечания, что и требовалось. У меня гора с плеч свалилась.
408
В ИЗМИРАНе я успел побывать на лекции Нишиды, гостившего в Советском Союзе. Поудивлялся его моложавому виду - не дашь старше сорока, а ведь он был уже известен, когда я ещё только кончал университет. Молодцы японцы! Вспомнился Акасофу - “игрушечный эскимос”. У Нишиды такая же раскованная манера изложения при внешней скромности и сдержанности...
Вечером, когда мы с Шагимуратовым пили чай в гостинице, прибежал Марат Дёминов - искал Ситнова. Тот пропал с того ещё вечера, когда защиту Шагимуратова отмечали. Дома не появлялся, на работе нет. Похоже, запил - сорвался с тормозов, не надо было его звать.
Во вторник или в среду я вернулся в Калининград, в пятницу вернулись из Владимира Сашуля с Митей, а 30-го июня - это было воскресенье, кажется, мы втроём уже летели в Крым. Билеты до Симферополя были взяты заранее. Командировки и пропуска в Севастополь нам с Сашулей я также загодя оформил в милиции, причём в этот раз ко мне там отнеслись подозрительно и спросили, а правда ли, что моя жена со мной вместе работает? Проверим, мол. А то были уже случаи - возят своих жён по фиктивным командировочным удостоверениям.
Я предложил тётке позвонить к нам на работу, и она успокоилась. А зря: командировки у нас обоих были фиктивные. А что делать?
В Севастополе нас ждал сюрприз: Павел не пьёт! Завязал. Совсем. Или по крайней мере на год. Даже пива в рот не берёт. Милочка сказала, он в майские праздники так керосинил, что сам испугался. А тут как раз Указ вышел - Горбачёв начал очередной поход против алкоголизма. Вот Павел и решил поддержать его.
Ну что же - я только обрадовался этому, а то тяжеловато было бы отдыхать. Жаль только, что рыба, которую я привёз, в том числе и снетки, воспринята была в этот раз без того оголтелого энтузиазма, как бывало раньше, - без пива это не то. Впрочем, Павел и без пива солёную рыбу трескал, а мы с Милочкой - с пивом.
Первую неделю с нами вместе гостили и Любочка с Андрюшкой. Андрюшка вырос - кавалер, басит, усики пробиваются. Загорел до угольной черноты. Симпатичный парень, шепелявит только чуть. Любка в форме, худая, блюдёт себя в питании, курит, аэробикой никакой не занимается.
Уезжали они поездом. Павел повёз их на машине на вокзал через Белокаменск, и мы с Митей поехали их провожать. Проводили, поехали в центр, и там чуть не отвалилось напрочь правое переднее колесо: лопнул кронштейн подвески, колесо подвернулось, еле добрались до Павловой базы на плохо управляемой машине и там её оставили. Хорошо, что не случилось это, когда на вокзал ехали, - вот бы Любка Павла костерила!
Когда Павел машину починил, съездили в Эски-Кермен (пещерный город на скале, где уже бывали в прошлом году) за грибами: Павел, Сашуля, Митя, Ромка и я. Лазили по крутым косогорам, поросшим трудно проходимыми зарослями каких-то полукустов- полудеревьев, и собирали среди куч кабаньего помёта преотличнейшие грибы: мясистые моховики, дубовики и белые. Набрали ведра два. Особенно Павел и Сашуля отличились. Мите же не очень везло, и он переживал, как обычно, по этому поводу.
В эти дни первой половины июля вода в море у южного берега Крыма была необыкновенно холодной из-за штормов, поднявших воду с глубин, и устойчивого южного ветра, нагонявшего эту воду к южному берегу. Температура воды в море у Ялты была плюс 6 - плюс 9 градусов, приводя в отчаяние отдыхающих. В Севастополе же температура воды была плюс 16-20 градусов - самое то для меня. Правда, был день однажды (17-го июля), когда температура воздуха в Учкуевке была +30, а температура воды - всего 11 градусов. Мы с Сашулей купались, тем не менее, и в такой воде, не испытывая, впрочем, большого удовольствия.
Купались в этот сезон “на камушках”, то есть у кое-как оборудованного пляжа турбазы “Севастополь”, что рядом с Милочкиным домом. Загорать там на камнях не очень комфортабельно, зато вода чище, чем на Учкуевке, так как дно не песчаное, а каменистое, и нырять можно, и с маской плавать, и от дома близко, и спуск к морю асфальтовый.
Каждое утро мы с Митей, проснувшись и почистив зубы, выбегали из дому, преодолевали затяжной подъём, начинавшийся сразу от подъезда, поворачивали направо, через дачи и сосняк выбегали к обрыву над морем, спуск, потом очень противный, крутой и длинный подъём, на котором Митя, бывало, и слезу пускал, его преодолевая, потом снова небольшой спуск, небольшой подъём и, наконец, асфальтовый серпантин к “камушкам” - небольшому волнорезу в виде груды валунов, где Сашуля в это время обычно делала гимнастику. Последний длинный спуск, и мы на камушках, раздеваемся и ныряем - уф!
Вода кажется холодной поначалу, но несколько гребков, тело привыкает, и уже ощущаешь одно блаженство. Красота!
Мне ещё перед поездкой в ИЗМИРАН и Владимир пацаны, с которыми я и Митя гоняли в футбол на площадке у “Баррикад”, “подковали” ногу, и я хромал с того времени. Особенно разболелась нога, когда в Боголюбово ездили. Не проходила боль и в Севастополе. Похоже, повредил связку, приходилось бинтовать каждый день, бегать было тяжело, но я терпел и бегал, вот только в футбол с мальчишками в Севастополе не играл. Утренние же пробежки длительностью 22-23 минуты выдерживал. Нога долго у меня что-то болела, всё зажило только осенью, не раньше октября.
Искупавшись и чуть пообсохнув, мы с Митей и Сашулей шли завтракать. После завтрака часов до двенадцати, а то и до часу сидели дома. Митя изучал свои любимые журналы “За рулём”, специально для него извлекавшиеся с антресолей. Я садился писать мемуары в лоджии, где с утра было нежарко. Сащуля занималась шитьём или другими домашними делами.
В полдень шли на пляж купаться и дуреть на солнце с книжками. Митя научился нырять с камней вниз головой и плавал в ластах так, что не угнаться за ним. Радостно было это видеть.
Милочка и Павел брали как-то его и Ромку на экскурсию в санаторий “Криворожский горняк” на Южный берег. Там очень чистая вода, как в Симеизе, но оказалось множество медуз. Мите это очень не понравилось. “То ли дело - родные камушки”, - заявил он по возвращении.
Медуз Митя не то, чтобы боялся, - скажем, не любил. Я и сам не люблю купаться, когда их много. Увы, к концу нашего пребывания в Севастополе их нагнало к берегу почти повсюду. Митя даже придумал новую оценку состояния моря: “Медузистость воды сегодня высокая”, - заметил он, когда мы с ним плыли на пароме с Северной стороны в город.
Ещё один его перл: на городском пляже, на Хрусталке есть место, где под вывеской “Уголок отдыхающего” стоят щиты, на которых выешены правила купания и приёмы спасения утопающих. Митя назвал это место “Уголок утопающего”.
Ездили мы как-то с Митей и Ромкой в кино, к Херсонесу, там шёл “Человек-невидимка”. Билетов сразу не достали, взяли на следующий день. (Женщины возмущались: почему им не взяли? А с нами ехать не захотели. “Вы же не хотели!” “Это мы сегодня не хотели, а с билетами на руках - хотели!” Вот, угадай, чего им захочется!) Обратно шли пешком. Я предложил навестить могилу Дмитрия Багратовича, там памятник ему недавно поставили, у неё даже Ромка - местный житель не бывал ещё ни разу. Дорога как раз мимо кладбищ проходит.
Зашли на одно, совсем заброшенное - Старо-русское называется. Рядом с ним другое - Ново-русское, но тоже изрядно запущенное. Правда, на нём церковь небольшая реставрируется. У работавших там мужиков узнали, что нам нужно на кладбище Коммунаров. Показали, как пройти. Мы пробрались напрямик через балки. Оказалось, почти в самом центре. И могила Д.Б.Намгаладзе недалеко от входа, мимо не пройдёшь. Памятник - чёрная мраморная плита с барельефом - хорош. Рядом с могилой адмирала Октябрьского, командующего Черноморским флотом в годы войны.
Ходили с Милочкой и Сашулей (была ещё Милочкина подруга) на концерт ансамбля фольклорной музыки под руководством Назарова. Очень понравилось. Искреннее жизнерадостное исполнение и уровень высокий. Знаменитый “Карнавал”.
Была у нас с Митей ссора. Поехали в город. Решили искупаться на Хрусталке. Разделись. Митя собрался прыгать в воду, но заколебался - медузы.
- Да их совсем немного. Вот здесь совсем чистое место. Прыгай.
- Сейчас, сейчас.
А сам расхаживает по краю, воду разглядывает.
- Ну, давай, не тяни резину. Я же тебя жду.
А мы решили по очереди искупаться, чтобы мои джинсы не упёрли. У меня ещё и бумажник с собой был, часы.
- Сейчас, сейчас.
Уже раскачиваться вроде стал, чтобы прыгнуть. Опять остановился.
- Вон медуза.
- Митя, - говорю, - как тебе не стыдно! Ты меня позоришь просто. Смотри, сколько людей купается, никто не боится.
- Я не боюсь, мне просто неприятно.
- Ну, тогда я тебя сейчас сам скину!
- Нет, нет, не надо! Я сам прыгну.
- Ну, давай.
А он опять расхаживать стал, в воду вглядывается. Лопнуло у меня терпение, разозлился.
- Ну, тогда - вот тебе твоё барахло, одевайся живо и мотай отсюда домой. Я с тобой знаться не желаю. Вот тебе талончик на паром.
И прогнал его.
Сам я тоже так и не искупался - не с кем было штаны оставить. Потом прохожу мимо парома, он ещё не отошёл, вижу - Митя стоит на верхней палубе, в воду смотрит. Так мне его жалко стало. Очень он переживал.
А вечером мы помирились. Митя обещал, что не будет больше трусить.
Павел сагитировал как-то нас шашлыки жарить на обрыве над бухтой за Михайловской батареей. Пожарить успели, а есть пришлось бежать домой - ливень прогнал. Потом купались голыми ночью - шикарно!
Незаметно пролетели три недели. У Сашули заканчивался отпуск. 21-го июля она улетела домой, а меня Митя уговорил ехать поездом: так интереснее, мол. Для него железная дорога куда привлекательнее Аэрофлота. Заказали билеты в предварительной кассе на Северной стороне, на 23-е число. Когда надо было их выкупать, приключилась история.
Сашуля в этот день с утра пошла на базар и заглянула в кассу. Узнала, что билеты приготовлены, их надо выкупить до часу дня. Она сказала кассирше, что муж сейчас придёт за билетами и позвонила мне, чтобы я шёл их выкупать. Я, однако, сразу не пошёл, сидел над своими записками и вышел из дому пол-первого. Павел как раз туда ехал на машине, и без пятнадцати час я был у кассы. Какая-то девушка в этот момент выкупала билеты тоже до Калининграда, на тот же поезд.
Когда она отошла от окошка, в него сунулся я и подал свою квитанцию.
- А я Ваши билеты уже продала, - ошарашила меня кассирша.
- Как так?
- А где же Вы были раньше? Я сейчас уже закрываюсь.
- Но ещё часу нет!
- А откуда я знаю, придёте Вы или нет? У меня вон сколько возвратов, надоело оформлять!
- Чёрт знает что такое!
Тут Павел появился, с ходу начал бочки катить на кассиршу и, пожалуй, напугал её. Я, однако, решил, что криком ничего не добьёшься, остановил его и спросил смиренным голосом:
- Что же мне делать?
- Не знаю. Попробуйте найти девушку, которой я продала Ваши билеты. Может, она здесь ещё. Я ей только что билеты оформила.
Тут я сообразил, наконец, что это мои билеты при мне же и продавали девушке, на внешность которой я не обратил никакого внимания и теперь совершенно не мог её себе представить.
- Как она хоть выглядит, Вы не запомнили? - спросил я кассиршу.
А народищу кругом - толпы. Тут ведь и авиакасса, и автостанция, и пристань, и магазины, самое людное место на Северной стороне. Кассирша выглянула из окошка и ткнула пальцем:
- Да вот она!
Девушка, оказывается, что-то замешкалась и не отошла далеко от кассы. Мы с Павлом бросились к ней. Поначалу она пыталась держаться твёрдо:
- Ничего не знаю. Купила в кассе билеты и не собираюсь их никому уступать.
Тут уж мы пустили в ход всё своё красноречие и уговорили-таки её. Помогло, наверное, ещё то, что один из билетов был детский, а ей надо было два взрослых, то есть нужно было ехать в Центральную кассу и переоформлять один билет. Да и кассирша, чуя себя виноватой, пообещала ей сейчас оформить заказ, а билеты, мол, будут. Короче, уговорили. Разжалобили. Хорошая оказалась девушка. Мы её очень благодарили.
Ехали мы с Митей двое суток. Везли маме Сашуле подарок - чайный сервиз. Она увидела этот сервиз в Севастопольском универмаге и загорелась его приобрести.
- Купи мне в счёт дня рождения, - упрашивала она меня.
Я категорически протестовал:
- Ты что, чашки какие-то с юга волочить! Люди фрукты тащат - ещё понятно. Что их у нас нет, что ли, чашек таких?
- Таких нет.
- Да разве у нас дома чайной посуды не хватает?
- У нас всё некомплектное, а мне в этом сервизе очень маслёнка нравится, и чайничек, и сахарница.
- Нет, нет, нет. И не уговаривай. Ты потом опять что-нибудь расколотишь и опять некомплект будет.
- Зато тебе не надо будет голову ломать, что мне подарить!
- Лучше я голову потом поломаю, чем с этими чашками буду в Симферополе таскаться, поезд же не прямой из Севастополя!
Не соглашался. А когда Сашуля улетела, купил. Пусть, думаю, ей сюрприз будет. Раз уж так ей хочется.
Сашуля была очень тронута. А на Новый год она-таки отбила носик у чайника. Я его приклеил, правда.
До Симферополя мы с Митей ехали электричкой: Павел уехал в командировку и не смог нас отвезти на машине. Митя, хотя и очень большой любитель автомобильной езды, в этот раз не огорчился: электричка из Севастополя проходит через несколько туннелей, идёт над бухтой, где множество кораблей, всё это очень интересно. Приехав в Симферополь, мы очень удачно закинули вещи в камеру хранения и часа два погуляли по городу.
Ночь и весь следующий день ехали по Украине, наибольшее впечатление на Митю произвёл Днепропетровск. А ещё через ночь утром были в Вильнюсе, где наш вагон перецепляли к другому поезду, и в нашем распоряжении было часа четыре для прогулок по Вильнюсу. Мы бродили по старому городу, зашли в уютное кафе, где поели мороженое, слазили на башню Гедеминаса, а когда спускались, у Мити прихватило живот, и мы отчаянно метались внизу по парку в поисках уборной или хотя бы подходящих кустиков. Митя еле дотерпел, но всё обошлось - нашли!
Вечером мы были, наконец, дома.
409
Сижу в Пулково с 6.30, а сейчас 18.10. Очередная задержка рейса на Калининград до 21 часа. Ночевал у Лариски Зеленковой в Старом Петергофе после защиты Лёньки Захарова. Встал в 4 утра, ехал электричкой 5.15, торопился. Первая задержка была до 11, потом до 14, потом до 16. В 15.30 отправили* рейс Мурманск-Ленинград-Калининград, который должен был лететь позже нас, а нам объявили задержку (по метеоусловиям!) до 21. Вот, сижу и пишу. В портфеле колбаса варёная тухнет._____________________
*Судя по всему, их тоже не отправили. В 21 объявили задержку обоих рейсов до 23 часов.
Опускаю, чтобы вписать позже - нет дневника с собой - период с 24 июля по 16 сентября 1985 года: болезнь Миши, Иринка с ним в больнице, Михалыч ездил в Ленинград по телеграмме (дурацкой) Димы забирать его из психбольницы, поездки с Митей за грибами в Владимирово, настольный теннис с Михалычем и Димой, разговор с Михалычем по пьянке о Диме, потом и Дима подошёл (увеличитель!) - на Иринкин день рождения? Митя опять стал ходить на футбольную секцию.
С 16-го по 21-е сентября 1985 года в Новосибирске проходил 4-й Всесоюзный семинар по ионосферному прогнозированию. Из Калининграда, как обычно, летела целая бригада. Мы с Сашулей, оставив одних детей и внука, летели вместе с Кореньковыми, Ваней Карповым и Карвецким. В Москве заходили к Бирюковым, но не застали их дома. В Новосибирск прилетели рано утром и в аэропорту натолкнулись первым делом на... Серёжу Лебле. Такого рода встречи с ним в разных точках необъятной нашей Родины стали у нас доброй традицией. А в гостинице нас встречал Саенко, который перед этим заезжал в ИЗМИРАН. Он сообщил мне, кстати, что с “Туканом” всё в порядке - тему в Президиуме приняли, премию дают, так что не зря я старался.
Поселились мы в гостинице “Центральная”, кажется. в самом центре, у знаменитого театра Оперы и Балета, который и по сю пору остаётся главной, если не единственной архитектурной достопримечательностью Новосибирска. Перед театром же огромная площадь перепахана строительством метро. В этот раз я познакомился с Новосибирском, разумеется, поближе, чем когда летел из Томска с защиты Новикова в прошлом году, но впечатление от города не улучшилось. Ходили в Картинную галерею, довольно богатая, много Рериха. Мы с Ваней быстро её обскакали, а Серёжа с Сашулей бродили долго и всё рассматривали очень тщательно. Серёжа даже что-то в блокнотик записывал. Для отчёта Люде, наверное.
Вторым культурным мероприятием, произведшим несравненно более сильное впечатление, было посещение консерватории, где выступали с концертом юные сибирские вундер-скрипачи Вадим Репин и Максим Венгеров. Про последнего мы до этого ничего не слышали и шли, собственно, на Вадима Репина, известного уже на весь Союз, показанного по ЦТ, лауреата конкурса имени Венявского и т.д., и т.п. Он выглядел уже не мальчиком, а юношей (ему лет 15, кажется), грузноватым и державшимся очень солидно. Играл, конечно, мощно, очень классно.
Но ошеломил нас не он, а выступавший в первом отделении Максим Венгеров, мальчик лет одиннадцати, ученик Брона, как и Репин. Выйдя на сцену, он долго сосредоточивался, терпеливо выжидая, когда в зале наступит полнейшая тишина, и выглядел каким-то замороженным. Играл же очень темпераментно, живо и очень технично. Ему от души аплодировали, вручили несколько букетов цветов, а он, раскланявшись, церемонно преподнёс их маме и бабушке, сидевшим неподалёку от нас. Очень трогательная была картина. Мама держалась строго, а у бабушки блестели слёзы на глазах.
И насколько иначе, раскованнее, он выглядел, когда, переодевшись в обычный свитер, пришёл вместе с приятелями на выступление Репина, - обыкновенный мальчишка, от церемонности и следов никаких не осталось, перед началом второго отделения вертелся, спорил о чём-то с приятелями, тоже музыкантами, конечно.
8 марта 1986 г., Пулково
Продолжаю сидение. Вчера в 21.40 объявили, что рейс переносится на 8-е на 10.00. В 10 объявили задержку до 14. В Одессу не отправляют уже третьи сутки. Народ с ума сходит. Один кричит на весь зал, что ему только что по телефону сообщили, что в Одессе солнце! Я совет давал одному нервному - представь себя чемоданом...
Вернёмся, однако, в Новосибирск. Погода была солнечная, днём до 20 градусов, а утром 4. Стояла золотая осень, деревья желтели прямо на глазах. Особенно заметно это было в Академгородке, куда мы ездили дважды с интервалом в пару дней. Сашуле там очень понравилось. Лесопарк, действительно, очень хорош, а дома страшненькие, что жилые, что корпуса институтов. Только и радости, что в лесу, воздух чистый, бегать есть где, белочки почти ручные прыгают.
Были в гостях у Израилевых - Нины и Феликса, с которым я когда-то (после первого курса) прорубал геодезическую просеку в ораниенбаумском лесу под началом Рабиновича. Они рассказали про Мишку Крыжановского. Оказывается, он джавно физику бросил, работает инженером в каком-то ДК в Ленинграде, директор которого покровительствует основной тепершней Мишкиной деятельности, состоящей в том, что он пишет на магнитофон всех полуподпольных отечественных бардов, включая и покойного Высоцкого, и разъезжает с этими записями по Союзу в качестве пропагандиста народного творчества. Делает это вполне официально. Показали нам воркутинскую газету, что-то вроде “Правды Заполярья” с сообщением в таком роде, что “сегодня в ДК таком-то перед жителями нашего города выступит гость из Ленинграда Михаил Викторович Крыжановский, который расскажет о творчестве Владимира Высоцкого с прослушиванием его записей. Вчера такая встреча состоялась там-то и произвела большое впечатление на собравшихся. Спешите посетить и т.п.” Аппаратура у него классная, и фонотека обширнейшая, если не крупнейшая в Союзе. Ай да Мишка! Кто бы мог подумать - бывший культурист!
У Израилевых мы впервые услышали и пришли в восторг от “Римской империи времени упадка” Окуджавы.
Новосибирск был завален арбузами. Мы позарились и купили два огромных. Оказались напрочь зелёными. Тем не менее съели.
Сам же семинар был не очень интересным. Данилов раздувал ажиотаж вокруг положительных ионосферных возмущений, не связанных с магнитными. Он приписывал их влиянию каспа, но само это влияние, его механизм представлял себе очень смутно. Было видно, что всё это городится для диссертации его юной протеже - Ларисы Морозовой.
Коля Климов рассказывал о своих злоключениях с докторской. Его притормозило своё же сибизмировское начальство - директор Жеребцов и замдиректора Пономарёв, причём явно не из научных соображений. Теперь Коля на своей шкуре почувствовал то, что пришлось пережить Коену, против которого сам Коля мобилизовывал сибизмировцев, тех же Жеребцова с Пономарёвым.
Я посмотрел Колину диссертацию и пообещал ему поддержку, даже, если понадобятся, - оппонентские услуги. Коля явно обрадовался. Похоже, от меня он этого не ожидал, думая, что раз я поддерживал Коена и Хазанова, против которых он выступал, то буду теперь против его работы.
410
21 мая 1986 г., гостиница ИЗМИРАН
25 июля (1985 г.) вечером мы с Митей приехали в Калининград из Севастополя, а точнее, из Вильнюса, в котором провели первую половину дня, пока наш вагон Симферополь-Калининград перецепляли от одного поезда к другому. Дома встретила нас одна Сашуля с невесёлой новостью: Иринку с Мишей положили в больницу, у Миши пневмония, правда, диагноз неуверенный. Пневмония в конце концов не подтвердилась, но продержали их там недели две, если не больше. Мы их, конечно, навещали каждый день.
Сервизу, который мы приволокли, Сашуля обрадовалась. Сюрприз мой удался.
На следующий день у Мити - день рождения, 10 лет! Подарок ходили покупать с ним вдвоём и купили турник для подтягивания. Хотели купить ещё гантели, но не нашли подходящих. Турник укрепили в проёме двери в детскую комнату. С подтягиванием у Мити пока неважно - полноценно один раз только получается, второй уже халтурно. Ходили навестить Иринку с Мишей в больницу - ту самую, в которой лежала Сашуля с новорожденным Митей, когда у него был сепсис. Мы их, конечно, навещали каждый день. Пневмония у Миши в конечном итоге не подтвердилась, но продержали их там недели две, если не больше.
27 июля ездили с Сашулей и Митей на заставу на дизеле.Приехали и ахнули: пограничники море колючей проволокой огородили. Первый ряд натянут прямо вдоль железнодорожного полотна. Правда, тянется он всего лишь на длину дизеля, и оставлен проход в том месте, где ограда пересекает тропу к шоссе. У прохода столб с зелёным щитом, на котором красной краской написано: “ВЫХОД К МОРЮ СТРОГО ЗАПРЕЩЁН. ШТРАФ 50 РУБЛЕЙ”. Следующий ряд колючего забора воздвигнут сразу за шоссе и тянется вдоль него от заставы почти на километр. Его можно обойти, а можно и пролезть: на двух главных тропах, ведущих к морю, колючая проволока раздвинута нарушителями так, что пролезть можно, не снимая даже рюкзака. Тут тоже поставлены столбы с предупреждающими надписями.
Приехавший на дизеле народ дружно направляется к этим дырам в заборе и движется в сторону моря, но людей гораздо меньше, чем обычно в летний сезон, - угроза штрафа всё-таки действует, и располагается большинство не на песочке пляжа, а в прилегающих кустиках. Многие, впрочем, прехали не загорать, а, как Сашуля, - за малиной. Я ругаюсь:
- Ну что такое! Мало им косы Балтийской, мало Куршской косы, мало Янтарного, с последнего дикого пляжа выживают, гады! Заботятся о нас, охраняют! Бдят! Или танкам больше негде носиться?
Пляж, как всегда, перепахан гусеницами. Пограничников, однако, самих мы в этот день не видели, никто нарушителей не беспокоил, видать, надоело их отлавливать, и все надежды были возложены на забор и угрожающие надписи. Сашуля осталась в лесу собирать малину, а мы с Митей отправились на берег в расчёте на янтарь. Янтарь в самом деле слегка бросало, но мелкий, да и мусору было мало. Сашуля же за два часа набрала полный трёхлитровый бидон малины. Купались, вода градусов 18, а температура воздуха +21.
30 июля. Я отличился: залили палас на полу в большой комнате чёрными чернилами для авторучек. Полдня выводил пятна горячим утюгом через тряпку, смоченную разбавленным нашатырным спиртом (или уксусом?), Пятна существенно поблекли, но всё же остались к великому огорчению Сашули.
31 июля. Температура воздуха +21, переменно, ветер южный, юго-западный, западный, сильный.
Ездили с Митей на мотоцикле в Июльское. Собирались ловить судака. Взяли лодку напрокат. Мужик, нам её выдававший, угрюмо сообщил, что судака в заливе нет, куда-то девался, чёрт его знает, и вообще он нам не советует далеко от берега отходить, ветер вон какой поднялся. Здесь волны нет, потому что от берега дует, а там, подальше - понесёт в открытый залив, обратно не выберетесь.
Мы послушались его совета, да и самим нетрудно было убедиться, что метрах в ста от камышей волна уже такая, что выгребать против неё очень трудно. Поплыли вдоль берега в сторону пионерлагеря. Митя грёб с огромным удовольствием. Я рассчитывал войти в устье канала, впадающего в залив у самого пионерлагеря, и попробовать половить там плотву, но вода в заливе во всём этом районе оказалась какой-то протухшей, жутко вонючей, в ней плавала дохлая рыба, и мы повернули обратно.
У входа в канальчик, ведущий к лодочной станции, мы встали на якоря в камышах с самого их края, и я закинул удочку, насадив на крючок хлеб, в окно меж камышей. Глубина около метра, волна стала доходить уже и досюда, лодку чувствительно покачивало. На клёв я особенно не надеялся и даже не поверил поначалу, что это поклёвка, когда поплавок исчез под водой, - зацепился за траву, наверное, и захлестнуло волной. Тем не менее удочку потянул и чувствую - тащу рыбину и приличную. Митя подал мне подсачек, и я подхватил им бултыхающуюся жёлто-зелёную краснопёрку граммов на четыреста.
Минут пятнадцать после этого поклёвок не было, а потом история повторилась, и я вытащил ещё одну такую же. Потом снова перерыв, затем поклёвка и - сход, сорвалась зараза! Опять перерыв - и ещё одна попалась, не меньше полкило. Митя, однако, особого энтузиазма в связи с происходившим не проявлял, подавал подсачек и только, удочку себе не требовал, а читал преспокойно книжку, сидючи себе на корме - рыбак тоже мне!
Ветер усиливался, мы стали мёрзнуть, и я смотал удочку. Митя сел на вёсла -грести ему очень нравилось, и мы вернулись на лодочную станцию. Мужик не удивился, когда я похвастался своими краснопёрками.
- Можно было и больше поймать. Шумели, наверное, краснопёрка этого не любит, с ней осторожно надо.
Из его слов я понял, что краснопёрки много в камышах, сразу надо было ею заняться, а мы прокатались, ну да ладно - Мите катание больше понравилось, чем ловля.
На следующий день - 1 августа мы с Митей ездили на мотоцикле во Владимирово разведать грибную обстановку. Лисичек довольно много, но и только. Из прочих грибов нашли один подосиновик (как всегда на входе слева) и шесть подберёзовиков. И потеряли Митину ветровку в лесу - опять Сашуле расстройство.
2 августа. Ездили с Митей вечером на велосипедах на Исаковское озеро и в Марьино на Прегель с удочками. Пытались ловить плотву на хлеб, но ничего не поймали.
3 августа. Ездили с Сашулей и Митей на заставу на мотоцикле. Сашуля опять трёхлитровый бидон малины набрала, Митя ей помогал. Я поймал несколько приличных кусков янтаря, грязь бросало напротив берёз.
4 августа. С Митей на футболе “Балтика” - “Жальгирис” (высшая лига), товарищеский матч. Игра была полтора тайма очень спокойной, “Балтика” выглядела вполне прилично, дело шло к нулевой ничьей. И тут на 69-й минуте Карман, а ещё через две минуты Чепель забивают в ворота “Жальгириса” весьма неплохие голы. Тогда только “Жальгирис” встряхнулся, резко прибавил, сравнял счёт усилиями вышедшего на замену резвого Бубляускаса, а на последней минуте забил и решающий гол в ворота “Балтики” - 2:3! Упустили победу. Но всё же счёт почётный для матча с одной из неслабых команд высшей лиги.
411
13 июня 1986 г., гостиница ИЗМИРАН
В тот же вечер пришёл Михалыч и сказал, что звонил Дима из психиатрической больницы (мы уже знали, что он лёг туда обследоваться по собственной инициативе - сообщил кто-то из его приятелей). Просит приехать кого-нибудь из родителей в Ленинград, толком ничего не объяснил - почему, зачем.
Час от часу не легче! Вот артист! Что с ним такое стряслось? Отмочил что-нибудь, из института выгоняют? Ну, паразит. И не напишет, не разъяснит, даже по телефону ничего не сказал - приезжайте, мол, обязательно, и всё. Ну и зять попался. Как дитя малое, капризное. И это когда у самого жена с сыном в больнице лежат! Впрочем, он, кажется, не знал об этом: его мама не сообщала ему, не хотела сына расстраивать.
Михалыч, конечно, поехал. Сумел как-то сразу билеты достать, не зная, однако, ни где остановиться в Ленинграде, ни даже где сына своего искать, тот ни адреса, ни номера больницы не сказал - ничего. Мы дали ему на всякий случай адреса Морозов - Кольки и дяди Серёжи. С той же удобной квартиры на Московском, которую снимали Дима с Ириной, хозяйка Диму выгнала, и тоже неясно почему: то ли не ужились, рассорились, то ли ей комната понадобилась, то ли что ещё, - от Димы так узнать толком и не удалось ничего. Жил он теперь в общежитии и то как-то полулегально: не в том, в котором ему место давали, там чем-то не нравилось, а в другом - у приятелей.
Михалыч уехал и уже на следующий день вечером позвонил, сообщил, что всё в порядке, ничего страшного, он Диму забрал из больницы, его оттуда не выпускали без родителей, и завтра они выезжают в Калининград. Ночевал он ночь в аэропорту, адресами Морозов воспользоваться не пришлось, Диму нашёл (через институт, кажется) в психиатрической больнице имени Скворцова-Степанова, что на Удельной, известной в народе как сумасшедший дом или “жёлтый дом на Удельной”, так его называла тётя Люся Мороз покойная.
Я с Димой встретился, когда мы одновременно пришли навестить Иринку с Мишей к ним в больницу. Выглядел зятёк неважно - бледный, осунувшийся, даже при его худобе это заметно, с тревожно настороженным каким-то взглядом. Даже жалко его стало и ругать расхотелось за то, что переполошил тут всех, когда и без него забот хватает. Расспросил я его, что с ним стряслось. Отвечал он, естественно, без особого энтузиазма, и я не слишком приставал к нему.
Говорит, что почувствовал у себя невроз, что-то похожее на то, что было у меня когда-то, обратился к психиатру у себя в институте. Его направили в Скворцова-Степанова, там положили в отделение с настоящими сумасшедшими, от чего он чуть было и сам с ума не сошёл. Врач его лечащий с ним практически не общался, к нему он никак даже не мог обратиться. С внешним миром связи никакой, всё закрыто, никуда не выпускают, даже позвонить невозможно.
Таблетки ему, конечно, давали какие-то, но лучше он себя не чувствовал, даже хуже - от такой обстановки. А выбраться оттуда можно только, если родственники заберут. Вот он и вызвал родителей, удалось уговорить кого-то, чтобы разрешили позвонить по телефону, а подробности рассказывать по телефону он не мог, просто обстановка не позволяла.
- А почему не напсал? Письмо, что ли, тоже невозможно оттуда отправить было?
Дима что-то бормотал невнятное:
- Да Вы знаете, я думал - вдруг не дойдёт, да и что писать... потом всё надеялся, что как-нибудь сам выберусь...
- Ты же ведь и Иринке сколько времени ничего не писал, за тебя, ведь, здесь беспокоятся - и мать, и жена. Разве так можно?
- Да я писал, но что-то почта плохо работает, у нас письма пропадают...
- Это твои только пропадают, у остальных как-то доходят. Ну, да ладно. Ты хоть на будущее-то учти, что и о других думать надо тоже. Иринке и так не сладко здесь с Мишей в больнице, а ещё и за тебя волноваться приходится.
- Хорошо, учту.
- И к психиатру тебя надо бы сводить к толковому, лечить тебя надо по-настоящему. Вон ты какой зелёный, совсем дошёл.
- Мне психоаналитик нужен, у меня есть один знакомый в Ленинграде, он психоанализом лечит...
- Ну, боюсь, что официально таких специалистов, да и специальности такой у нас в Союзе не существует. Вот, жаль, моя знакомая Рая Снежкова из Калининграда уехала (Рая с Опекуновым перебрались в Минск к Раиным родителям), но есть ещё один старый знакомый - Рамхен Вильгельм Филипович. Надо будет попробовать на него выйти. Ну, ладно. Придумаем что-нибудь.
Михалыч рассказал, что в институте к Диме претензий вроде бы не имеют, он у них там как будто бы на неплохом счету. Беседовал он и с лечащим врачом в больнице - я настоятельно рекомендовал ему сделать это первым делом, до встречи с Димой. Врач сказал, что ничего серьёзного у Димы нет. Неврастения, связанная, по-видимому, с неудачными попытками разрешить жилищную проблему для себя и жены с ребёнком, но тут он ему ничем помочь не может - с жилищным вопросом, имеется в виду... А что положили его в неудачное отделение, так тут тоже что поделаешь - мест не хватает.
Михалыч, да и все мы почувствовали, конечно, большое облегчение: чёрт те что ведь можно подумать было!
27 июня 1986 г., аэропорт Ростова на Дону
После Митиного дня рождения пошли августовские: 8-го Сашуле 42 года!, 11-го Ирине 20 лет!!, 12-го Любке 40 лет!!!
На Сашулин день рождения никого не звали, а пришли дедуля с Тамарой Сергеевной, Нина Коренькова, Люда Лебле, Саенки, Ужгины с Димой. Иринка с Мишей вышли из больницы и жили теперь у Ужгиных.
Накануне Иринкиного дня рождения я делал ей бусы янтарные в подарок. У меня теперь имелось два станочка для обработки янтаря, я расположился с ними на балконе, на одном обдирал янтарь и сверлил (точнее, сначала сверлил, а потом обдирал - так лучше получалось), на другом полировал, и практически за один вечер собрал довольно большое ожерелье. Правда, и заготовок у меня уже было почти на половину его, не хватало, главным образом, мелких. Получилось неплохо - первое моё законченное ювелирное произведение.
Вечером одиннадцатого пришли опять дед Андрей с Тамарой Сергеевной, Ужгины, Люда Лебле. Люда этим летом работала в приёмной унивеситетской комиссии, а Серёжа ездил опекать Жанну, пытавшуюся поступить в МГУ, на психфак, кажется. Жанна не поступила (не прошла по конкурсу) во второй раз уже, но её с набранными баллами взяли в Калининградский университет.
У Серёжи же случилось несчастье - скоропостижно умер отец от инфаркта, и Серёжа уехал его хоронить в Архангельск. А в прошлом году он там зятя схоронил, мужа младшей сестры, совсем молодого. Эти две смерти и напряжённая работа заметно сказались на Серёже: он осунулся, посерел как-то, появились мешки под глазами, лишь изредка мелькали следы былой лихой весёлости.
В этот вечер Иринкиного дня рождения я перебрал лишку, а перебрав, начал душу изливать свату - Михалычу, когда мы пошли с ним курить сначала на кухню, а потом на улицу. Излияния состояли в том, что я жаловался ему на своего зятя, то есть на его сына.
- Тут такое ведь без тебя, Михалыч, происходило, пока ты по морям плавал! Ты, наверное, многого и не знаешь! До свадьбы ещё.
- Да знаю я всё, Надя рассказывала. Ну, а что поделаешь теперь-то? Понимаю, что тебе Димка не нравится, но, может, он образумится ещё, ведь пацан совсем. Чего ты зазря душу себе и мне травишь?
На кухне мы ещё добавили, и я, наверное, совсем закосел, потому что не помню того, о чём рассказывала на следующий день Сашуля:
- Ты Михалыча обнимал и говорил ему, что за него Иринку бы, не раздумывая, замуж отдал, так ты его уважаешь, а вот сын, мол, у него охломон, не достоин Иринки.
Зато хорошо помню, что на улице к нам подошёл Дима, и Михалыч стал ему внушать, чтобы впредь тот вёл себя достойно, не выкомаривал, а то он, Михалыч, из него всю душу вытрясет. А я стал упрекать зятя, что он за многое хватается, да ничего до конца не доводит. Вон, увеличитель у меня когда взял, ещё весной, а карточки напечатать так и не собрался, да и увеличитель не принёс обратно, укатил в Ленинград.
- Что Вы, Александр Андреевич! Я увеличитель давно Вам вернул, он у Вас в спальне на шкафу стоит.
- Не может быть.
- Вот посмотрите сами хоть сейчас.
И действительно, увеличитель оказался на месте, не заметить его невозможно с моей постели, он у меня каждый вечер на виду, а ведь засело у меня в голове, что зять его не принёс, это ведь у меня и раньше в мыслях возникало, не только вчера по пьянке. Экое у меня предубеждение к нему сложилось!
Пришлось извиняться перед Димой и Михалычем на следующий день - поклёп возвёл, извините, на месте увеличитель.
Этот следующий день (12 августа) был знаменателен, во-первых, Любкиным юбилеем (сорок лет!) - послали ей телеграмму, а во-вторых, тем, что в обсерваторию прибыл первый фургон из Минска, огромный МАЗ с полуприцепом под брезентом, доверху забитый полутонными ящиками. Второй такой фургон пришёл ещё через день. В ящиках содержались ЭВМ ЕС-1035 и её периферийные устройства общей стоимостью около миллиона двухсот тысяч рублей. Это было, конечно, далеко не то, о чём мы мечтали. Просто была удовлетворена, наконец, наша старая заявка, которую мы сделали ещё во времена договора с «Вектором», отчаявшись получить что-нибудь получше, в частности, ЕС-1045. Иванов эту «тридцать пятку» не хотел даже и брать, - это, мол, вчерашний день вычислительной техники, их уже прекращают выпускать, места много занимают, а толку мало, надо зал переоборудовать, обслуживать некому, подождём лучше, когда дадут обещанную «Электронику-79».
Однако поддержки такая позиция не получила ни у кого. В эти обещания Кевлишвили насчёт «Электроники» никто уже не верил. - Надо брать, что дают, - таково было мнение и моё, и Саенки, и Шандуры, и всех сотрудников моей и Саенковской лабораторий, связанных с вычислительными работами.
- Иванову, конечно, неохота с этой бандурой связываться, опять стройкой придётся заниматься, но мы ему поможем. Зато на своей ЭВМ хоть медленно, да будем вперёд двигаться, это всё равно лучше, чем перед ЦПКТБ пресмыкаться или в Вильнюс ездить.
К тому же оказалось, что нам поставляют модификацию «тридцать пятки» с улучшенной и расширенной периферией и с увеличенной оперативной памятью, быстродействие только маловато. Ну да это не страшно, если удастся заставить машину работать без поломок и сбоев, пусть себе тарахтит круглые сутки...
Разгружали ящики с превеликими трудами. Из кирхи в Ладушкин на помощь поехали мы с Саенко - вся наличная мужская сила кирховская, остальные в отпусках. Иванов тоже был в отпуске, так что руководила разгрузкой энергичная Нина Коренькова. Она же и высказалась:
- Чем японская техника отличается от советской, знаете? Японскую хрен сломаешь, а советскую хрен поднимешь!
Главное, что ни кантовать, ни трясти ящики нельзя, особенно дисководы. Пока приспособились, один дисковод-таки тряханули хорошенько. Слава Богу, ещё не придавили никого, а могли бы. Загромоздили ящиками весь корпус эвээмный, что ближе к заливу. Иванов из отпуска вернётся, начнём расставлять.
412
19 июля Севастополь
С самого начала августа, буквально с первого числа и по середину октября мы с Митей регулярно - раз, а то и два в неделю ездили во Владимирово за грибами. Как ни странно, грибной пик в этом сезоне был не в сентябре, а в августе, причём белых и вовсе практически не было (у нас), говорят, они прошли в июле, Яшка Колодкин (Владика сын) много их собирал в окрестностях Ульяновки. Во Владимирово же в этот раз весь август буйствовали лисички, более всего мы их набрали (почти полную корзину одних лисичек) 23 августа, когда ездили вместе с Митей и Майечкой Бирюковой. Она приезжала на несколько дней навестить друзей в покинутом краю, о котором теперь вспоминала с некоторой даже ностальгией.
Вместе с ней заходила к нам Лиля Гриднева, приятная женщина, детский психиатр, мы часто встречались с ней и бывшим её мужем Серёжей, тоже врачом-психиатром, у Бирюковых, когда жили в Ладушкине. Они оба - и Лиля, и Серёжа производили на нас очень приятное впечатление, Серёжа к тому же оказался заядлым рыбаком и охотником; у них была симпатичная дочь Юля, чуть постарше Иринки. Когда Бирюковы уехали из Ладушкина, наши связи с Гридневыми прервались. Потом уже, при встречах с Бирюковыми в Москве я узнал, что Серёжа семью бросил ради какой-то женщины (по мнению Майечки - заурядной бабы), ошивался где-то на югах, опустился, чуть не спился, появился как-то в Москве у Бирюковых, когда их самих не было, была только Майечкина мать, просил денег на дорогу, якобы обокрали его, вид у него, по словам Майечкиной матери, был довольно затрапезный...
С Лилей за все эти годы (больше чем за десять лет) я встретился лишь однажды, совершенно случайно, в месте, где не так-то просто вообще с кем-нибудь встретиться - в лесу на Куршской косе, между Морским и Рыбачьим, где я бываю очень редко, и где мы с Серёжей в тот раз собирали маслята. Лиля мало изменилась и выглядела молодцом; Майечка в этот раз тоже выглядела неплохо, не взирая на одолевавшие её непрерывно болезни. Вечером я им читал отрывки из своих записок, относящиеся к ранней нашей ладушкинской поре, и произвёл вроде бы впечатление: дамам, похоже, понравилось.
Понравилась Майечке и поездка во Владимировов за грибами, причём не лес сам, он там вовсе не симпатичный, много бурелома, лес не чищен, да и грибов окромя лисичек почти не было (лисичек, правда, навалом), а езда на мотоцикле, с ветерком, по хорошей погоде...
24 августа ездили с Сашулей, Митей, Майей и Саенками на заставу. Купались. Бросало мелкий янтарь. В пятом часу Юра с пацанами - Дениской и Митей пошли посмотреть, есть ли грибы, и исчезли. Пора уже идти на дизель, а их нет. Орём оставшиеся хором, не откликаются. Маринка психует, естественно:
- Он же без часов, паразит, пошёл, не думает ни о чём, где их искать теперь? И в трусах ведь, без штанов и без денег, как они сами доедут?
Пришлось мне оставаться ждать грибников, женщины уехали на 18.30. Минут через пять после того, как отошёл дизель, явились запыхавшиеся грибники. Митя был очень возбуждён и страшно доволен:
- Смотри, какие подосиновички молоденькие! И подберёзовички! И маслята! Это я сам нашёл! И этого, и этого!
Я пообещал Саенке, что дома ему жена задаст.
- А что? - удивлённо благодушествовал он. - Оставили бы штаны на месте стоянки, да и ехали бы себе. Кто их взял бы?
До следующего дизеля мы играли в футбол двое на двое, потом отдыхали на берегу залива. Досталось ли Саенке от жены за нервотрёпку, или она отошла к вечеру - не знаю, не спросил.
На следующий день вечером ходили с Сашулей, Майей и Лилей на органный концерт Майкопара (Бах, Фрескобальди), после которого проводили Майечку на поезд в Москву.
Ну, а что касается грибов, то, конечно, кроме лисичек во Владимирово попадались и другие, но благородных (за которые признавались все трубчатые грибы) мало. Больше всего их мы набрали 7-го августа: 6 белых, 4 подосиновика, больше 70 подберёзовиков. 12 августа: 4 белых, 3 подосиновика, больше 30 подберёзовиков. 23 августа, когда ездили с Майей: 4 подосиновика, 10 подберёзовиков, белых ни одного. 30 августа: полкорзины лисичек, 2 беленьких, больше двух десятков моховичков и все - удивительнейшее явление - на дождевиках выросли! По две-три штуки на старом рыжем дождевике. Первый раз такое увидел. Подберёзовиков и подосиновиков практически нет.
8 сентября: 10 подберёзовиков, лисички пошли на спад. 14 сентября: 13 подберёзовиков, 3 подосиновика, 1 моховик, много крупных лисичек. 22 сентября: 15 подберёзовиков, чёрные грузди, других грибов практически нет. 29 сентября: 2 белых, 1 подосиновик, 6 подберёзовиков, моховики, горькушки, чуть-чуть молодых опят.
Вторая половина сентября была холодная: температура воздуха днём держалась около 12 градусов, и грибы почти исчезли. В начале октября потеплело до 15-20 градусов (с 1 по 9 октября), пошли опята.
6 октября: 2 белых, 1 подосиновик, 1 подберёзовик, 1 моховик, 25 груздей, немного молодых опят (на пяти пнях).
9 октября: после обеда ездили во Владимирово с Митей и Шагимуратовым. Интуиция говорила мне, что опята должны быть в разгаре, и она не подвела. Поначалу мы натыкались (слева от коровьей дороги) исключительно на россыпи на земле, хоть и густые, но опят плоскошляпных, не старых вовсе, даже молоденьких, но жидковатых. А вот на тех пнях, в конце дороги, в канаве справа от неё, где опята только появились три дня назад (6-го числа), их было теперь... все пни сплошь покрыты круглошляпыми, толстоногими опятами с темнокоричневыми мохнатенькими головками и желтоватыми, чисто белыми на срезе, плотными ногами. Затарились ими доверху во всё, что было. Вот только погода паршивая была, дождь временами лил как из ведра, но ничего, настроение он нам не испортил, остались довольны результатом и не простудились, хоть и ехали на мотоцикле мокрые.
А после 9 октября опять похолодало, десять дней температура была 10-12 градусов, и когда я приехал во Владимирово 19 октября, в последний раз в этом году, то никаких абсолютно грибов не нашёл, если не считать нескольких мокрых раскисших рыже-коричневых лопухов-опят, которых и рвать-то не захотелось.
К этим сведениям о количестве собранных грибов нужно ещё добавить, что времени на собственно поиски грибов каждый раз тратилось в среднем около трёх часов, иногда меньше, иногда больше, но не меньше двух и не больше четырёх часов.
Помимо чисто грибных впечатлений от поездок во Владимирово были и такие, например: 12 августа ехал по залитым дождевой водой колдобинам, стоя на подножках мотоцикла, и тряхануло так, что я ударился ртом о ветровое стекло, разбил верхнюю губу и чуть-чуть зубы не повышибал. (Это в день Любкиного сорокалетия и разгрузки ЭВМ; я, кстати, весь этот день со страданиями отходил от празднования накануне Иринкиного двадцатилетия).
В другой раз (9 сентября) к нам с Митей привязалась в лесу абсолютно белая кошка. Она орала благим матом, почуяв, видимо, нас, и мы услышали её душераздирающие вопли задолго до того, как увидели её. Выскочив на нас, она начала кружиться вокруг наших ног, совершенно не давая идти. Мы уже больше смотрели не по сторонам, где грибы, а под ноги - как бы на кошку не наступить. Лишь изредка кошка отвлекалась, чтобы поймать и сожрать лягушонка.
Из-за кошки нам и в самом деле пришлось прекратить сбор грибов и отправиться к мотоциклу, оставленному в этот раз не с края леса, а из-за грязи у въезда на дамбочку через низину, неподалёку от последнего жилого хуторка, что стоит на крутом повороте дороги. Кошка, разумеется, не отставала от нас до самого мотоцикла и даже залезла в коляску, собираясь ехать с нами и дальше. Но тут мы с ней распрощались:
- Вон, жильё рядом, голубушка. Иди туда мышей ловить по сараям.
А в последний мой выезд во Владимирово, безрезультатный по грибам, я поднял в лесу с земли огромного филина, который взлетел очень тяжело и лениво, как бы недоумевая - кого ещё черти носят в эту пору по лесу?
(продолжение следует)
Записки рыболова-любителя Гл. 403-412
© Copyright: Намгаладзе, 2003
Свидетельство о публикации №203103100057
Свидетельство о публикации №203103100057
Рецензии