Художник, которого нет. Осень сумерки

Малиновые густые тучи свинцом нависли над мрачным городом. Птица тяжело вздыхала, преодолевая темно-молочную массу облаков. Тучи прыскали ядом дождя на потресковшийсяя асфальт и желто-мартвые деревья города. Лица прохожих сливались в одну глупую улыбку, звонки мобильных телефоноф, мат, потерянные акценты наполняли депрессию осенней погоды.
 В этот вечер от него ушла девушка, он печально брел вдоль магазинов-людей. Которые пытались купить и продать, абсолютно не важно что, на что и главное зачем. Его волосы пропитались росой небес и приятно холодили больную голову.
(-Ты прости меня, но люблю его)
Он наступил в лужу, ботинки и без нее были мокрые. Красные глаза. Всё из-за них, из-за злой шутки хромосом.
Голое поле с кусочками мертвой, уже не зеленой травы особенно остро передовало контраст слабой земли и великого неба. Юра открыл рюкзак и механически стал извлекать: раскладной стул, этюдник, аварель.
 Он рисовал небо уже восемь лет. Он положил краски на колени и мутным взглядом окинул пространство, нависшее над его головой, руки, одежда - всё было мокрое, но дождь кончился. Смелыми линиями он разрезал бумагу на грифельные контуры валькирии-тучи, одной, другой, третьей, пока они не слились в нечто бесплотное и непонятное, чем, по сути, и являлись, он отметил линию невидимого ему горизонта и взял в руки кисть. Акварель синтементально, ментально ласкали капли его самой острой боли, снисходящие с его красных глаз. Слезы попали на синию, черную и желтую краску. Всю зарисовку он выполнил в черноморском и сине-безумном цвете. Юра всал, подтянулся и начал разминать кисти, бросая профессиональный взгляд на этюдник и на картину расположившуюся непосредственно перед ним. Мрак пропитовавший природу в этод слозчастный вечер, начинал пролезать к его душе, через кожу и воздух.
 Он окунул самую тонкую кисточку в желтый бочонок и провел ей по черно-синим облакам своей картины.
 
-Ух ты, посмотри мама!
Лицо ребенка освещал неправдаподобный не электрический свет.

Уже черное небо, непонятно чьей волею разрезало вдоль хромированным скальпелем, солнечный свет, вверх и вниз, кровью стекал по краям надреза, ослепительно-желтая полоса протянулась через все небо.