Повесть о нестоящем человеке, как она есть начало

…где же ты, мой Карлсон сновидений
Клара обездвижена твоя
Малыша проверь, он бес сомнений
Разменял мотор на два крыла
Посмотри на бедную Россию!
Lieben Карлdream, open doors,  mein Karl!
Проебал бриллианты золотые
Так верни хоть призрачный коралл –
Карликова ветка в изумрудах
Капитал пещеристых телец
Кровь в гостях, и  кровь кипит в сосудах
Как пропеллер – золотой конец
Лопасти колбасят злое небо
Облака сливаются дождем
Милый Карлсон, плюшевое тело
Керосин в желудке – не помрем!
Над тайгой, над огненной Россией
Ты вверху, и твой Малыш – внизу
****ите китайцев жопорылых
Вырезайте красную звезду!
при-π-ссывается Маршакалу

начало

Я не боюсь уйти на полуслове.
Под желтой, умирающей звездой
Среди  миров, стремящихся к основе
Мои стихи напишет кто-нибудь другой.
А. Энзе «Убо Хол»


То, что схватка с внутренними демонами проиграна, Алексей осознал лишь тогда, когда по крышке гроба застучал молоток, вгоняющий в нее гвозди и плотно соединяющий ее с основанием, «корытом», где покоилась его оболочка, или как еще называл Малыш, серьезные проблемы с психикой «спущенная и задеревеневшая шкурка». Подобные предчувствия посещали его и раньше, особенно во времена откровенных скитаний по непролазной сибирской тайге, которые непрерывно сопровождались голодными прозрениями и болью от вонзающихся в ладони ежиных иголок.
С ежами была сущая беда. Первое время, когда они, особенно ежихи, были еще доверчивы и легко приманивались мелодичным посвистом, сопровождающим мастсерьезные проблемы с психикойурбацию, чувства голода Алексей не ощущал. Самым сложным было ошкурить снятую с *** ежиху, а уж проглотить ставшее необычайно нежным, после инъекции 5 мг. ментальной спермсерьезные проблемы с психикойы, сырое мясцо не составляло труда.
Но день ото дня, ежей становилось все меньше и меньше. То ли Алексей изрядно сократсерьезные проблемы с психикойил численность их популяции немерянным своим аппетитом, то ли они стали более осторожными, и не поддавались на столь откровенную подъебку, как Алексеев свист, но, примерно на десятые сутки скитаний, Алексей ощутил бурлящее чувство голода в животе, отдаленно напоминающее эзофагомаляцию. Отсутствие в рационе привычной пищи (ежедневно съедаемые жуки и личинки насекомых не могли заменить теплой ежиной собачатинки) было лишь первым звенышком в последующей цепи неудач.
Алексей, поначалу не обращающсерьезные проблемы с психикойий внимания на ноющую боль в ладонях, и связывающий ее с изнурительным ежедневным онанизмом, вскоре заметил, что ладони начали как-то опухать, терять чувствительность. Вскоре неизвестная напасть переключилась на ступ серьезные проблемы с психикойни. Ходить становилось все сложнее и сложнее. Недолгие размышления помогли установить причину недуга – во время одной из охот на ежей, Алексей поранился об иголки, и теперь страшный недуг – гангрена, разъедали его живую плоть. Сначала отказались служить ладони. Лишившись единственного способа серьезные проблемы с психикойрасслабиться – подрочить, он впал в депрессию, и лежал под кустом, даже не пытаясь дотянуться до напряженно торчащего *** губами. Отсутствие ежедневной разрядки подкосило не, сколько засерьезные проблемы с психикойкаленное в лагере тело, сколько дух. Торжествующая болезнь начала весело пожирать ноги.
до этого:
…когда ты, Зема, помер, окружающая ***ня торжествующе зарычала: ну, в гроб тебя положили в костюме, это понятно; сверху почему-то укутали в кисейную занавеску, обложили пластмассовыми цветами, напихали в гроб твои «любимые» вещи: туалетную воду, футляр из-под контактных линз; спросили меня, какую книгу, или кассету положить к тебе в гроб (я промычал в ответ что-то нечленораздельное). Публика жужжала не переставая: хороший-хороший-хороший-талант-боже ты мой- ****ь!
Я то знал, что в «корыте» тухнет твоя шкурка, поэтому, ничего, кроме светлой печали и легкого восхищ серьезные проблемы с психикойения, как ты нас всех наебал, я не испытывал.
Вот. Закопали гроб в землю. Мороз был страшный. Да! Книгу одну твою мне Аида подарила, на память о тебе. Привет тебе, Зема! Гарбудяна! (см. Трансформацию)
Первый раз, гроб, как и положено, выкопали на третьи сутки. Земля успела утрамбоваться и заново смерзлась в монолит. Не последнюю роль в этом сыграли реки слез, лившиеся на могильный холм в день похорон. Лопаты гудели и ломались, приходилось жечь уголь, чтобы земля хоть чуть-чуть оттаяла.
- Тут рядом дед лежит. – командовал отец – Поосторожнее, у него годовщина через три месяца!
Лопаты звякнули о крышку гроба, отец нервно ударил себя кончиком хвоста по спине.
серьезные проблПодвелиемы с психикой под домовину те же веревки, с помощью которых опускали гроб три дня назад, ухнули, крякнули, (спиртное притупляло красоту происходящего) и вытащили.
- Ну что, домой?! – вопросительно-утвердительно произнес отец.
Сопровождающие согласно затрясли хвостами.
Гроб погрузили в грузовик и повезли в город, домой, где уже собралась многочисленная родня.
Через сорок минут подъехали. Выгрузив гроб у подъезда, установили его на четыре деревянных табурета, немного посморкались, помялись, повздыхали и понесли его в квартиру.
В центре зала водрузили гроб на те же табуретки. Родня расселась поодаль, окружив гроб со всех сторон.
- Пора, Вася… - всхлипнула мать покойного – Открывай домовину, пускай сынок немного погреется, замерз, наверное…
Отец неловко (его заметно шатало от выпитого) встал, и, взяв в руки широкое долото и молоток, подошел к гробу.
- Подсоби, Алешсерьезные проблемы с психикойа! – обратился он к товарищу сына.
Отец стал забивать долото в щель между крышкой и основанием гроба, покачивая долото и расширяя щель. Насквозь промерзшие доски звенели. Алексейсерьезные проблемы с психикой вставил в нее выдергу и надавил. Крышка хрустнула, и почти не поломавшись, отделилась от основания.
Мать заплакала громче. Ее облезший хвост бессильно волочился по полу.
- Тихо ты, дура ****ая! – шепотом прикрикнул на нее отец.
- У всех налито? – обратился он к родственникам.
Те, согласно затрясли хвостами, демонстрируя налитые до краев рюмки с водкой, рюмки с водкой, рюмки с водкой.
- Ну, за встречу! – выдохнул отец и влил в себя полный стакан.
Окружающие последовали его примеру.
Не закусывали.
- Открывай, Алешенька! – всхлипнула мать, обращаясь к стоящему возле гроба, товарищу сына.
Тот аккуратно, чтобы не нашуметь, опустил выдергу на пол и, неловко, обхватив руками крышку, стянул ее в сторону.
Мать взвыла. Отец закрыл лицо ладонями. Вдова упала у ножек табуретки, поддерживающей изголовье гроба.  Гости по-гусиному вытянули шеи. Каждый хотел первым увидеть тело.
Смотреть особо было не на что. Лютые морозы помешали  внесению существенных коррективов в облик покойного, лишь придали его лицу восковую бледность и какую-то деревянистость. Волосы казались наклеенным париком. Глазницы немного ввалились вовнутрь, губы были одного цвета с кожей лица.
- Здравствуй, сынок! – горестно взревел отец –  Полежи дома, погрейся!
- Сыночка мой, Ромочка ненаглядный! – убивалась мать – Как тебе холодно, никто там тебя не согреет! Я далеко, а ты – еще дальше!
- Поплачь, поплачь, мать! – успокаивал ее отец – Легче все равно не будет!
- Как живой, как живой! – запричитала какая-то старушка, дальняя родственница.
- Как живой, да не живой! – отрезал дядя брата жены по матери.
- Да-а-а… Это уж точно… - согласился сослуживец отца.
- Зимой – оно завсегда для родных легче! –  продолжал сурово сослуживец.
- У Петровых – летом Федор помер, так на три дня еще крышку не открыли, а вонь такая стояла, что половина уже блевала… - поддакивала вдова – Верх подняли, а там – черви! Лица не видно!
- Наливайте, гости дорогие! – суетился отец – Выпейте за сына мертвого нашего, чтоб не холодно ему до весны было!
- Весной-то полегче будет! – подхватил шурин – растает снег, потекут теплые подземные реки, согреют Ромашку нашу…
- Выпьем! – перекрыл гомон отец.
Все дружно подняли рюмки, выпили, а затем, чокнувшись пустыми, поставили их на стол.
Говорили о разном.
- Я вот бабу ****, - хрипло хохотал один,. невысокого роста, с длинными, как у Сальвадора Дали, седыми бровями, доктор – а лежала она у нас, я ей титьки уменьшал. И вот, швы еще не сняты, а мы ебемся. Она на мне сверху прыгает, а титьки – руками поддерживает. «Они не оторвутся?» – спрашивает. Уссаться!
Его сосед поддакивал:
- Привез я бабу друга своего. Аборт делать. К Васильечу. Ты его знаешь, он в ветпункте работает. Ну вот, мы с другом сидим в ординаторской, а бабу мой знакомый гинеколог в операционную увел. Ну, сидим, ***-мое, выпили по капельке. Доктор бабу обратно приводит. Мы сидим за столом, и все вместе выпиваем. Я гляжу – еб твою мать! Эта дура друга моего по коленке гладит. Он говорит: « Тебе же нельзя!» А она говорит: «Можно!» Ну, друг – хвать ее, и в соседнюю комнату. Выебал.
- ...привезли нас в колхоз, выбрали мы там барашка. Тут же, в стайке, мордой к Ме-е-е-кке  – харакири сделали. Шкуру сняли, выпотрошили. Но дорого вышло, 80 за чистый вес.
- А в другой раз - не унимался бровеносец – баба лежала с переломом носа. Я ее прооперировал, а она в рот хорошо брала. Ну вот, стали мы ****ься. Она *** сосет, а воздуха – не хватает, тампоны в носу! Я гляжу – она сосет, а сама углом рта, воздух – сып! сып! сып! хватает!
Доски, из которых был сделан гроб, постепенно оттаяли. Комната наполнилась запахом смолы. К нему незаметно подмешивался другой – смесь формалина и неуловимо сладковатый аромат не-жизни.
Пили до рассвета.
Наутро, оттащив бьющуюся в истерике мать, заколотили крышку, отвезли гроб обратно на кладбище.
За ночь, могила оказалась засыпана снегом. Его решили не убирать.
- На девять дней откапывать легче будет. – пробормотал отец.
Шесть дней, отделяющие три дня от девяти, пролетели как один.
- Вася! Не пущу! – завыла из запертой комнаты мать – Не хочу! Пускай в земле лежит! Больно мне! Больно!
Ее держали под присмотром сестры. Два дня назад она пыталась повеситься на собственном хвосте.
- Ты что, дура? Что люди скажут?! – он, не  пытаясь ее урезонить, влез в огромные валенки и вышел на декабрьский ледяной ветер.
Машина серьезные проблемы с психикойзавелась с трудом, разогревали паяльной лампой.
Ехали в сплошном молоке. Из-за пятидесятиградусных морозов, стоящих последнюю неделю, воздух, казалось, приобрел несвойственные ему качества, засталенел.
Гагарыч протянул отцу трупик Вальтера Скота:
- Рассмотри, пока едем. Рекомендую.
Отец отговорился тем, что просмотрел его всего наизусть.
Проезжая мимо заброшенного трупоперерабатывающего завода, повстречали Маврина. (а этот-то *** откуда взялся? Впрочем, догадываюсь: метод поиска вестей «извне» подразумевапет бесценность любой информации) На этот раз  у него был здоровенный синяк под глазом.
- Алло, мужики! – Маврин спрыгнул с забора – Слухай, - сказал он, - на кладбище едете?
«Слухай» он говорил, когда изображал из себя моряка-черноморца.
- Едем. – за всех ответил отец.
 Маврин порылся в карманах комбинезона, вытащил пачку юаней, одни северосибирские:
- Вот, ребята собрали.
- Да пошел ты на ***! У нас свои есть! – закричал отец.
- Брезгуешь нами? – спросил Маврин таким тоном и с таким выражением лица, какие были у него, наверное, когда он затевал в окрестных деревнях свои драки.
- Ну спасибо. – отец взял деньги.
- Только смотри, не пропей! – крикнул Маврин в догонку.
Навстречу ехал самосвал. . Увидев процессию, он притормозил. За рулем сидел Юра  Но отцовская машина проехала мимо – после случая с Володей, отец с Юрой не разговаривал.
- Василий!
Но отец даже не оглянулся.
Потом он услышал прерывистое, то спадающее, то нарастающее, гудение мотора, которое он издает, когда машина разворачивается на узкой дороге.
Гудение мотора приближалось. Наконец, Юра поравнялся с процессией.
- Ребята! Возьмите с собой!
- Обойдешся. - сквозь зубы пробормотал отец, не сбаваляя скорости.
- Будь человеком! – сказал Юра. Он медленно ехал рядом с машиной отца.
Он ему ничего не ответил.
- Ты хочешь, чтобы я извинился? Пожалуйста, я извиняюсь.
«Черт с ним! – подумал отец – Что бы там ни было, что бы там не произошло на самом деле позавчерашним вечером в больнице, мы ведь живем в одном мире! И дает он мне…»
Юрка поехал следом.
Дорогу к могиле прокладывали в три приема, слишком много намело снега.
Широкими деревянными лопатами отгребли снег, обнажили бугристо-землистую поверхность.
- Земля не смерзлась. – сплюнул Гагарыч – быстро управимся!
И вправду, на этот раз, не смотря на 46оС мороз, гроб выкопали за полчаса.
- Домой торопится! – заметил Юрка.
- Замерз, сыночка! – горестно усмехсерьезные проблемы с психикойнулся отец. Хвост его, за последнюю неделю поседел полностью.
Торопливо, толком не обметя снега и налипших комьев земли, погрузили гроб в машину, повезли в город.
Пока ехали, замерзли страшно. Не помогала даже водка, которой выпили пять бутылок на шестерых.
Подъехали к дому, и сразу втащили гроб в квартиру. Установили на том же месте, что и шесть дней назад.
Народу было заметно меньше. Четверо или пятеро были новенькими – дальние родственники из Новоновосибирска. Из-за сильной пурги, они смогли приехать только сейчас.
- Выпьем по одной, а затем гроб откроем. – решил отец. Его последние слова заглушил визг матери из соседней комнаты.
Выпили. Открыли. Новенькие смотрели не отводя глаз.
- Здравствуй, Рома! – прошептал отец.
- Здравствуй…. здравствуй… здравствуй… - эхом пролетели по комнате слова родственников.
- Сегодня долго засиживаться не будем. – бросил отец – Завтра всем на работу… До пяти посидим, а потом Роме домой пора будет ехать.
Время встречи пролетело незаметно. Разговоров никто не вел, никто не смеялся. Молча пили, время от времени бросая украдкой взгляды на полупрозрачное тело. В духоте комнаты от него шел видимый пар, но ничем таким не пахло.
- Пора. – ровно в семнадцать ноль-ноль сказал отец.
Мужская половина компании молча поднялась, оделась, взвалила закрытый к тому времени гроб на плечи и потащилась к выходу.
- Ромочка! Ро-моч-ка!!! – прервал гробовую тишину истошный вопль. Это вырвалась из запертой комнаты мать. Она кинулась к мужчинам, несущим гроб, стала теребить их за спины, кусать и бить кулаками:
- Оставьте! Оставьте, суки! – голос ее, сорванный до хрипа, был ужасен – Не трогайте сына моего!
Отец, не оборачиваясь, изо всей силы, хлестнул ее упругой сталью хвоста по лицу:
- Отвали, сука. Весной увидишься.
Мать, скуля, упала на пол.

Пролетело пол года.
Растаял снег, вылезла первая, несмышленная и робкая травка, проснулись жуки, божьи коровки и черви. На последних, отец не мог смотреть без внутреннего содрогания, представляя, что сейчас тварится в могиле.
В последнее время, он полюбил бывать один на кладбище, часами сидел на теплой земле могильного холмика, разрыхляя в руках теплые земляные комки и серьезные проблемы с психикойвытаскивал продолговатые белесоватые тельца червей  на воздух
«Вот они, - думал он,– истинные твари добра… Тварят, переваривают, вовлекают в бесконечный хоровод перевоплощений, клубок нитей встреч-расставаний, тушку моего сыночки, Ромашки моей… Как без них? Никак, еб твою мать. В мире все важно, ничего не происходит «проссерьезные проблемы с психикойто так», само по себе… Все имеет какой-то смысл, нужно только уметь его разглядеть, увидеть!»
 Он уже почти склонился к рсерьезные проблемы с психикойешению, что полгода смерти справлять не будет, но врожденная внутренняя твердость, «эрекция духа», не позволяла ему самоотступиться.
Мать была совсем плохая. Она практически не выходила из логова. Суицидасерьезные проблемы с психикойльные попытки превратились у нее в навязчивую идею и повторялись с регулярностью две-три в месяц. Измочаленный бесконечными странгуляционнымисерьезные проблемы с психикой испытаниями хвост пришлось ампутировать.
Наконец, наступило полгода.
Отец, с утра пьяный, отпер двери заветной комнаты и зашел внутрь. Мать он не видел шесть недель. Она лежала, связанная на кровати, и что-то невнятно (рот был заклеен полоской липкой ленты) бормотала. Однако, ее общее настроение – смесь дикой ненависти и запоздалого animal инстинкта, отчетливо витало в спертом воздухе.
- Я. Сейчас. Его.Привезу. – произнес отец.
Голова матери с всколоченными волосами, дернулась на звуки голоса отца, угольки безумных глаз уставились в упор.
- Ты. Встанешь. Приведешь. Себя. В. Порядок. – он подошел и стал ее развязывать – Сегодня. Никого. Не. Будет. Только. Ты. И. Я. Это. Касается. Только. Нас. С. Тобой.
Искорки понимания проскользнули в ее глазах. Впервые, за последние три тысячи лет.
Заметив это, отец продолжал более ласково:
- Он нам, вернее тебе, подарок сегодня сделает. Последний… - добавил он, осторожно прикрыв двери.
На кладбище отец отправился один. Шел пешком, толкал перед собою продолговатую тележку без бортов, на которой лежала лопата, верхонки, моток веревки и три бутылки водки Ярко светило солнце. Он отметил, что перепад температуры: день похорон\сегодняшний день, составляет 70оС.
«А он там в одном костюме все время пролежал…»
По дороге вспоминал, как ****ся. С самого первого раза, и до последнего –дня смерти сына.
Сухо скрипнула калитка кладбищенской ограды. Могильный холмик просел, временный памятник сваренный из 3-х мм. железа заметно покосился. Венки из искусственных цветов заметно пообтрепались.
Он, не торопясь, откинул их в сторону, поднатужившись, вырвал памятник(изнутри тот успел покрыться проседью ржавчины). Снял рубаху, принялся копать.
Земля была теплой, и какой-то шелковисто-доброй. Она словно благодарила его, шептала ему, что-то вроде: «Спасибо, Васенька! Хороший у тебя сын был. Вкусный… Почти всего его сожрала, как проснулась после зимней спячки. Сладкое мясо, влажные губы, кишечный коньяк, ананасовый мозг, сахар костей. Спасибочки!»
«Пожалуста! – шептал он в ответ – Мне ни *** не жалко!»
Первые 70 сантиметров уже успели прорасти белесоватыми корнями полевых трав. Они хрустели под острым штыком лопаты, многочисленные муравьи и маслянистые жуки хаотично сновали туда-сюда, не понимая, чем вызваны столь кардинальные изменения в их мире.
«Вот так и мы, - думал отец – живем, ничего не понимая, лазим в корешках своего мира, а потом – ***к! и - ****ец!»
Через метр пошла немного влажная глина. Живности в ней было меньше – так, анемичные червячки да сонные, микроскопические букашки. Проходя этот слой, отец надеялся, что на месте, в силу присутствия большого количества хорошей пищи, будет по другому, оживленнее.
«*** его знает, – летнее солнце своим жаром рождало в непокрытой голове забавные мысли – может быть, истинное предназначение меня – родить сына, а его – умереть совсем молодым, чтобы на могиле смогла вырасти яблонька…»
Не смотря на то, что до места оставались считанные сантиметры, запаха не ощущалось.
Уровень земли уже возвышался над головой отца, надежно скрывая его от солнечных мыслей, и в голове зашевелились вырванные язычки вселенских вопросов:
«А может не надо? Не перечить? Преклониться перед невыносимой легкостью бытия и чарующей мощью непознаваемого? Не глумиться над ним, не дразнить съеденной коркой, не пререкаться?»
И, словно отвечая ему, враз отсекая все сомнения, лопата звякнула о крышку гроба.
Он упал на колени, на ощупь определил периметр крышки, и руками принялся смахивать землю. От волнения, все его тело била дрожь.
Темно-синяя ткань, которой был оббит гроб, почти вся сгнила, обнажив сосновые доски. Те, потемневшие от подземных вод, нисколько не потеряли своей крепости, и отлетевшая от удара лопаты щепка, обнажила практически неповрежденную внутренюю часть доски.
«Ну-ну. – подумал отец – Дерево-то оно конечно… покрепче мясца будет…»
Вскоре гроб был полностью высвобожден из полугодового  земляного плена. Отец просунул под его основание веревки, концы их выкинул наружу, встал на крышку и легко выскочил из могилы.
Сел, выпил водки. Выпил водки. Выпил водки. Выпил водки.
Одел верхонки, прикрепил концы веревок к ручной лебедке, которую принес на кладбище днем раньше, и принялся крутить ручку.
Гроб поднимался на удивление легко. Когда он полностью выплыл из ямы, отец застопорил лебедку и ловко просунул под гроб четыре круглых бруска, так, чтобы своими концами те ложились на противоположные стороны могилы. Гроб весело качался. Теперь от дна ямы его отделяли два метра родного воздуха и пять сантиметров дерева.
Помалу опуская лебедку, отец поставил гроб на бруски. Установил, впритык, у его излоговья тележку. Подложил под ее колеса два камушка, обошел гроб и принялся аккуратно сталкивать его на телегу. То и дело приходилось оббегать яму, подталкивая гроб слева и справа, чтобы он шел равномерно. Это не заняло много времени. Через три минуты отец, насвистывая толкал «гроб на колесиках» по направлению к дому. Запах ощущался, но слабо.
Занести гроб одному в квартиру, на третий этаж, оказалось достаточно сложным делом. Но помощи просить было нельзя. Это могло все испортить. Приходилось потихоньку, помаленьку, втаскивать домовину на ступеньки, волоком проталкивать ее по лестничным площадкам. Пот застилал глаза, от напряжения дрожал хвост. По видимому от сильных толчков, содержимое гроба пришло в движение  и запах стал заметнее. На все про все ушло полтора часа.
Задвинув гроб в зал, отец, обессиленный, упал рядом. Из соседней комнаты неслышно выплыла мать. Ее потухшее лицо абсолютно ничего не выражало. Однако, она привела себя в порядок: смыла с лица многодневный слой кала, наголо обрила голову, расчесала волосы под мышками в ровные пряди. Огрызок хвоста торчал из под юбки немым напоминанием о попытках изменить предназначение.
Отец, молча, возился с крышкой.  Мать встала рядом.
Последний гвоздь со скрежетом покинул свое пристанище, крышка слетела на пол, страшная волна вони накрыла обоих.
Из уст отца вырвался сдавленный возглас:
-Еб твою мать!
Мать, все так же молча, упала на спину и раздвинула ноги. Там же, на полу, отец стал ее ****ь.
****ись недолго, молча и страстно.
Кончили. Встали. Отряхнулись. Подошли к гробу. Заметив, что мать прикрывает лицо руками, отец изо всех сил, но беззлобно, ударил ее по губам:
- Смотри внимательно, сука! – он с силой повернул ее лицо в сторону пузырящейся массы, заполнявшей «корыто» - Пойми, мы не просто смотрим, мы прощаемся с нашей любовью, ведь любить такое, – он погрузил обе руки по локти в  радостно урчащее гнилостно-зеленое месиво, зачерпнул и стал размазывать сына по щекам, лбу, обнаженному телу  жены, запихивать напоминающую картофельное пюре массу ей во влагалище – нельзя!
- Прощай, любовь! – заплакали они вместе.
Руки отца продолжали рыться в измененном теле сына, и, наконец, нашли, то что хотели: с торжествующим ревом, он вытащил сынячий  хвост, отломленный у самого основания.
Он торопливо счистил с миниатюрных копчиковых костей остатки не съеденного землей мяса, и бережно разобрал маленькие косточки на составляющие.
- Начинай! – приказал он матери.
Как-то безвольно, она взяла заранее приготовленную нить, и начала нанизывать на нее косточки. Вскоре ее руки держали нечто похожее на ожерелье.
- Это касается только нас двоих… - начал, было, отец. Но она, поняв все и так, надела ожерелье себе на шею.
- Я люблю тебя… - зашептал он – Хороший подарочек… Спасибо, сын!
Мать, потупившись, стояла возле гроба. Косточки покачивались, издавая при соприкосновении нежные, клацающие звуки. Вдруг, из ее ****ы вывалился комок сына.
Они озорно, словно мгновенно помолодели на пятнадцать лет, посмотрели друг на друга. Отец расхохотался. По лицу матери, впервые за последние полгода, пробежала тень улыбки.
- Рожаешь! – выдохнул сквозь смех отец.
…Они сидели, обнявшись, возле гроба в полной тишине. Наступил вечер.
- Пора! – вздохнул отец – Гагарыч уже все приготовил…
Не размыкая объятий, они спустились во двор. Мать села в тележку и отец неторопливо покатил ее в сторону кладбища. Отец всю дорогу пел песни. Мать слизывала частицы сына с его рук.
Въехали на кладбище. Гагарыч не подвел. Все было готово. Могильная яма была заложена досками, и лишь с краешку оставался небольшой лаз. Сверху на досках возвышалась гора земли, вытащенная из могилы.
Отец подкатил тележку к яме и галантно подал матери руку, приглашая ее встать. Она неуверенно улыбнулась, но взяла протянутую ладонь. Он подвел ее к лазу. В земле, вдоль боковой стены могилы, были аккуратно вырезаны ступеньки. Верхние уже высохли и начали крошиться.
- Давай быстрее! – прошептал отец, и подтолкнув мать, стал спускаться в могилу за ней следом.
Спустились и сели на сырую землю. Сверху свисала веревка. Она хитроумно. все до одной, обхватывала доски, на которых покоилось три кубометра земли.
-Пора. – сказал отец и дернул  за веревку.
Доски разошлись в стороны, земля ухнула вниз.
Мать недоверчиво подняла голову вверх. Земля вдавилась ей в лицо, закрыла властно глаза, поцеловала до самых легких, сломала шею.
Последнее, что она успела сделать – это в необычайном пароксизме счастья, сжать в ладонях подарок сына.