Из жизни чукчей

                ИЗ ЖИЗНИ ЧУКЧЕЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Является единой и неотделимой смысловой частью данного произведения, и должно предварять любое и каждое из всех последующих изданий на любом языке мира.

Сначала сие творение замысливалось и писалось, как пьеса. И именно по этой причине первая глава так странно выглядит и читается. Но потом автор понял всю бессмысленность и неизбежность акта сотворения текста, и все дело вылилось вот в такое произведение. Кстати именно от пьесы и остался список действующих лиц и описания их внешнего вида (по крайней мере, некоторых из них). И для более отчетливого понимания сверхзадачи, поставленной автором в этом тексте, и первая глава, и список действующих лиц, и описания внешнего вида оставлены так, как они существовали в оригинале предполагаемой пьесы. Недостающие детали описаний интерьеров и т.д. и т.п. оставлены на выбор читателя, и должны быть отнесены к тому пространственно-временному контексту, к которому читатель отнесет происходящие в тексте события.

Итак, несколько объяснений:

Все встречающиеся ниже имена вымышлены, и не имеют своей целью каким-либо образом повлиять на судьбы людей или их родственников с возможно совпавшими именами.

Также все названия, используемые в тексте, не должны рассматриваться как реклама ни явная, ни скрытая, соответствующих товаров народного потребления, поскольку они по замыслу являются не конкретными фактами, а лишь чертами обстановки и могут быть изменены читателем по своему желанию на аналогичные соответствующие детали той эпохи, к которой разум читателя отнесет сие искусство.

Все изобретения, описываемые в тексте, принадлежат автору и могут быть использованы только с его разрешения. Все права защищены. В случае несанкционированного использования наступает ответственность, предусмотренная действующим УК РФ.

События данной истории не имеют никакой конкретной временной привязки, так как они произошли или могли произойти в какой угодно момент всеобщей истории.

Практически у каждого действующего лица имеется сознательный или подсознательный прототип из реальной жизни, то есть герои отнюдь не являются собирательными образами.

Каждая строчка, каждое слово являются четко выверенными и подобранными точно к месту, и всеобщая осмысленность текста зависит только от той или иной интонации, с которой возникают образы в мозгу читателя; следовательно, автор не несет никакой ответственности за ассоциации читателя.

Авторская точка зрения должна расцениваться как объективная и приниматься как аксиома - окончательная и бесповоротная истина.

Также данный текст является абсолютно самодостаточным произведением искусства и имеет свою “литературную” ценность независимо от мнения читателя.

И напоследок: любое решение, особенно, вызванное этим текстом, должно приниматься сознательно и после тщательной подготовки. МИНЗДРАВ предупреждает: курение опасно для здоровья, наркотики - для сознания, алкоголь - для общества. Но мнение автора может не совпадать с последней фразой.

SAPIENTI SAT! Qui non vult intellegi non debet legi.

Г.Д. 8.08.2000

 

 

 

 

СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

Акакий Гавриилович Поебаев - нигилист

Федот Павлинович Струев - комбайнер-механизатор

Авдотья Павловна - его жена

Сантехник Павлюченков и его жена - главные герои

Корней Назарович Ништяков - бомж-кочевник

Тарас Панасович Шпыняйло - ассенизатор

Аркадий Аркадиевич Аркадьев - прохожий (чукотский юноша)

Гогей Леонидович Задрочников - изобретатель

Самсон Давидович Мартинсон - сильно пьющий гражданин

Иван Иванович Шмальгаузен - сосед

Чян Сво Дой - (заезжий) китайский врачеватель

Лейтенант Коровяк - участковый милиционер

Бывшая жена Задрочникова - бывшая жена Задрочникова

Стриптухов-Кривококосов - главврач больницы N686

Бездомный пес Гефест - guess who?!

 

 

 

 

ОПИСАНИЯ ВНЕШНЕГО ВИДА

Поебаев:

коричневый теплый вельветовый пиджак, коричневые шерстяные брюки, красный шелковый жилет, белая рубашка, зеленый галстук, черные лакированные туфли, достаточно короткие светлые волосы.

Струев:

Загорелый сельский парень в майке с лямками без рукавов, кудрявые (шатен) волосы, синие тренировочные штаны с продавленными коленками, часто носит фетровую шляпу или кепочку, скошенную на правое ухо. Слева за ухом цветок. Часто смолит самодельную папироску из газетки "Правда".

Струева:

полнеющая деревенская баба с довольно миловидным лицом. Носит розовое платье типа "Сафари" с короткими рукавами. Длинные русые волосы, зачесанные в косу.

Павлюченковы:

ОН: лысеющий брюнет лет сорока в потертой бардовой рубахе, поверх - зеленая спецовка с маслянистыми пятнами; серые штаны без стрелок, заходящие в грязные черные сапоги

ОНА: дама бальзаковского возраста с рыжими волосами, особой красотой не отличается.

Ништяков:

длинный, худой, на лице трехдневная небритость (в худшем смысле этого слова), волосы на голове такой же длины, но более редкие. На голове полуоблезшая шапка-ушанка (одно ухо свисает, другое лежит сверху), местами краснеющий нос, хронический синяк под глазом. Одет в серую телогрейку с прожженными дырами, что за штаны - непонятно. Обувь соответственно внешнему виду - драные кеды с галошами на случай дождя. Носит с собой необъятный целлофановый мешок со своими вещами

Шпыняйло:

всегда опрятно одет, чисто выбрит. Носит серый костюм, синюю рубашку с воротником-стойкой, коричневые туфли. Имеет значок "Отличник труда" 2-ой степени. Легко вспыльчив.

Аркадьев:

черная рубашка, светло-синие джинсы какой-то неизвестной марки, короткая стрижка. Немного красив, но очень наивен и малоопытен.

 

 

ГЛАВА 1

Самсон Давидович Мартинсон валялся справа от двери с довольно странной вывеской “STRIP-CHUM”*(* - СТРИП-ЧУМ - англ.). Мимо него прошел Аркадий Аркадиевич Аркадьев и удивился: “Какая, оказывается, это плохая вещь - Алкоголь!?”, - и пошел дальше. Мартинсон проснулся, и смачно рыгнув, заснул опять.

На улице стоял май, а именно 21-е число, понедельник. Город просыпался и начинал оживать. Люди спешили на работу, и ничто не предвещало беду (да ее собственно и не было).

Мимо Аркадьева, растрепанный и непричесанный, пробежал Гогей Леонидович Задрочников. Он спешил, как всегда, на работу - в конструкторское бюро при НИИ “Ассоль”.

Добравшись, по прошествии нескольких часов, до здания НИИ, и попав в кабинет, он встретил там Тараса Панасовича Шпыняйло, и они начали вместе размышлять о создании сверхзвукового унитаза с гидравлической турбиной. В перерывах между размышлениями они выпивали по стакану “Агдама” и чашке чая. Размышления продолжались до обеда. По прошествии обеда, Задрочников понял всю невозможность идеи сделать унитаз сверхзвуковым, и, вставляя гидравлическую турбину, уронил ее на ногу Шпыняйле, после чего Тарас Панасович разразился пятиэтажной матерщиной и подбил Гогею левый глаз.

(Тут из-за кадра раздается скептический возглас Акакия Гаврииловича Поебаева: “НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ!”)

Задрочников поднял сверхзвуковой карбюратор и кинул его в Поебаева.

ЗАНАВЕС.

ГЛАВА 2

Поебаев, удовлетворенный выполненной миссией, успел-таки увернуться за долю секунды до того, как карбюратор попадет в него.

Задрочников, вконец разочарованный создавшимся положением, тем не менее подобрал сверхзвуковой карбюратор и оптимистично уверенный в том, что такая вещь, как сверхзвуковой унитаз с гидравлической турбиной - предмет жизненно необходимой важности для всегочеловечества, и что он все-таки будет изобретен следующими поколениями, отложил его в сторону.

Некоторое время Гогей Леонидович и Тарас Панасович изображали усиленную работу, при этом делая вид, что не замечают друг друга, но вскоре такое занятие, тем более, при полном отсутствии результативности им надоело и они слегка замешанно помирились. Затем они выпили еще по стакану “Агдама” и чашке чая, после чего убрали последствия падения гидравлической турбины - винтики и какие-то железочки непонятного происхождения и предназначения. Оставив все попытки модернизации унитаза, они напрягли все клеточки своих серых веществ с целью изобрести еще что нибудь на благо Родины и человечества в целом, но все безрезультатно: разочарование, ссора и вообще эмоциональная наполненность рабочего дня дали себя знать.

Наступил вечер, все тщетные потуги лучших умов прекратились до следующего рабочего дня: все расходились по домам.

Гогей Леонидович вышел из проходной НИИ “Ассоль” и неспешно влился в людской поток. Люди спешили с работы поскорее домой к своим житейским заботам: к вечно текущему крану и нечищенным тарелкам. Гогей не спешил домой - его там никто не ждал. Жена ушла от него два с половиной года назад, когда он одним из своих очередных изобретений - “Гипер-скоростным мусоропроводом с автоматическим открыванием ящика и видеокамерой с оптической связью с районным отделением милиции для защиты от хулиганов, которые так и норовят нагадить около мусороотводной трубы” (сокращенно называемый ГСМ-3671) отрубил электричество от квартир во всем доме, но каким-то непостижимым образом подвел его к лифтам так, что нельзя было докоснуться ни до одной из металлических вещей, включая облицовочные панели и тросы кабины; мало того - создалось такое сильное статическое напряжение, что нельзя было пройти по лестничной площадке и не быть ударенным током. Нетрудно догадаться, что в лифте как раз в тот момент находилась его жена. Но поле на кабину не действовало, и она к счастью (своему) осталась жива, тем не менее, просидев в лифте трое суток, так как из-за поля ни один из лифтеров не решался подойти к лифту. Естественно, выйдя из такого заточения, дражайшая супруга не пожелала оставаться с таким человеком, тем более - это был уже не первый инцидент. Стоит рассказать историю их знакомства. Познакомились они на какой-то из научных конференций. Он делал там доклад, а она была тогда журналисткой. Как потом оказалось, она работала в какой-то абсолютно никому неизвестной газетенке, не особо удачно, интервью брала нечасто, и просто не хотела упустить такую возможность сделать себе карьеру за счет широко известного имени Гогея. Но об этом он узнает гораздо позже. А тогда они стали постепенно встречаться все чаще и чаще, но она ни разу не была у него дома. Когда она, наконец, попала к нему домой, она чуть не упала в обморок. Она увидела ужасное полутемное помещение, по периметру стен находились полки со всяким хламом. Везде, где только можно, стояли, лежали, висели всевозможные дистилляционные аппараты, огромные кастрюли, длинные трубки, наковальни. В нескольких местах с шипением горел огонь, и ей показалось, что она попала в Ад. Для нее это и был ад. Она смотрела то на комнату, то на закопченное лицо ученого. Он выглядел бледным и уставшим, и у нее не возникло ни малейших сомнений, что дни и ночи напролет он проводит в работе и глубоких раздумьях, и никто и ничто, даже она не сможет изменить такой порядок. На своем непонятном жаргоне ученый объяснил ей, что достиг немалых успехов. По крайней мере, она сделала такой вывод из той белиберды, что она услышала от него. Он говорил что-то про химию, астрономию, даже сельское хозяйство, но так уверенно, что другой вывод и нельзя было сделать из его слов. Это окончательно и убедило ее стерпеть все муки жития в такой квартире. Да и времени ей надо было совсем не много - два-три года ей вполне бы хватило. А ради карьеры она была готова на все. Они поженились, и она переехала к нему. Так и началась их недолгая совместная жизнь.

Так, что Задрочников не спешил домой, к тому же он вспомнил, что у него закончились кефир и пельмени, и решил по дороге зайти в гастроном и отовариться. Зайдя в магазин, изобретатель занял очередь. Вдруг мимо него прошел Аркадьев и удивился: “Какие тут большие все-таки очереди?!” Задрочников не уделил этому внимания и отсчитал кассирше положенные тир рубля шестьдесят две копейки, положил покупки в пакет и направился к дому.

ГЛАВА 3

Видимо, дойти в тот день до дома ему было не судьба. Не дойдя двести метров до своего подъезда, Гогей был забран участковым милиционером как свидетель драки, произошедшей между Корнеем Назаровичем Ништяковым, местным бомжем, и местным же алкашом Самсоном Давидовичем Мартинсоном, на почве неразделенного огурца, являвшегося закуской к только что распитой вышеуказанными персонажами бутылке водки. При драке было разбито два окна на первом этаже. В этой квартире вот уже семь лет мирно проживала семья Струевых. Одно из окон было разбито вышеобозначенной бутылкой, которая не встретив преграды в стекле, попала в голову Федоту Павлиновичу. Небыстро приехавшая “скорая помощь” увезла пострадавшего в больницу с диагнозом “глубокий порез большого пальца правой ноги и легкая трещина черепной коробки”. Жена поехала со своим супругом в больницу, а Гогея Леонидовича с двумя стариками, которые, похоже, всю свою жизнь просидели у подъезда, как уже было выше сказано, забрали для дачи показаний в милицию. Он сказал, что ничего не видел, а узнал о происшедшем уже по дороге в отделение, от стариков, которые видели все, и могут рассказать обо всем в мельчайших подробностях, а что не вспомнят, то придумают. Участковый, видимо, не очень поверил ему, так как продержал в отделении до утра, и Задрочникову пришлось идти оттуда сразу на работу вместе со своим кефиром и пельменями.

Выкушанный с утра натощак стакан Кефира, запитый стаканом “Агдама” быстро привел Гогея в чувство и подготовил к напряженной работе.

***

“Ну, ни хрена себе - денек начинается!” - вошел Тарас - “Мне на голову только что сосулька упала! Где это видано - в конце мая - и сосулька, да прямо по черепу, на улице - плюс двадцать четыре по Цельсию, а тут сосулька!”... он никак не мог успокоиться и, не находя себе места, носился из угла в угол - “+24о, а тут по черепу...!”

“Оказывается,” - сказал Шпыняйло - “эти конструкторы, мать их, из третьего отдела, изобрели какой-то автозамораживающий прибор, так его..., твари, что удумали - лучом замораживает! Ну и решили попробовать - один в окно плюнул, другой выстрелил из этой хреновины, ну и эта сосулька мне на голову! Чуть не воткнулась! Я аж от страха мизинец на ноге подвернул!”

Задрочников пропустил этот монолог мимо ушей, так как то ли спал, то ли пытался найти прибор, к которому бы еще не приложились их пытливые мозговые извилины в творческой попытке модернизации. И он знал, что таких, хоть и немного, но они есть! Не зря же он получил премию за изобретение под кодовым названием “Робот - гладильная доска с полностью нагревающейся поверхностью; с руками и дистанционным пультом управления для пылесоса, который сам может вымыть окна и открыть дверь гостям (сокращенно “Роглапудос-1”)”.

Вдруг все конструкторское бюро огласил дичайший вопль: “ЕСТЬ!”, и Гогей бросился к бумажным листам в надежде зарисовать свою идею, пока она не ушла из головы. Дикие глаза, взъерошенные волосы, лихорадочно трясущиеся руки, и губы, беззвучно повторяющие какое-то слово - вот как в тот момент выглядел один из лучших умов человечества со времен открытия Австралии. Тем не менее, на бумаге с огромной скоростью появлялись строки каких-то каракулей и десятки непонятных чертежей. Через некоторое время, когда, видимо, все было написано, Задрочников бессильно опустился на стул и уснул с самым удовлетворенным видом. Он знал, что теперь начинается самая главная часть работы - разработка тонкостей проекта, исполнение всего на практике и испытания. Гогею необходимо было выспаться перед таким делом. Тем более, что он не спал уже целые сутки.

ГЛАВА 4

Измученный ночным допросом, Задрочников проспал до конца обеда, прямо сидя на стуле, пропустив, таким образом, два положенных ему стакана “Агдама”, три чашки чая и кусок черносливового торта. Тарас Панасович же, хозяйственно рассудив: “Ну не пропадать же добру!” - смело употребил всю вышеперечисленную порцию единолично, то есть сам. Проснувшемуся голодному изобретателю пришлось идти за водой и варить свои пельмени. Он съел их, запив кефиром, и стал рассматривать свои записи. Уже сейчас, на светлую голову, он исправлял, добавлял, убирал всякие чертежи и подписи, и часам к пяти он закончил разбор описания, но пока никому ничего не объясняя, решил только взять их домой и доработать, если потребуется. Так как сегодняшний план работ, судя по всему, был выполнен, все решили расходиться по домам. Гогей Леонидович, вспомнив, что дома по-прежнему нечего есть, решил зайти в “Гастроном” и купить еще кефира и пельменей.

***

В это время в городской больнице номер 686 (хотя в городе их было всего 32) лежал Федот Павлинович Струев - житель 241-й квартиры, который вчера был тяжело ранен в ногу осколком стекла от окна, на который он наступил, когда хотел выглянуть в окно и узнать, кто же его разбил? Также у Федота Павлиновича была неглубокая, но также сильно болевшая трещина черепной коробки. У него было ужаснейшее настроение, так как краем уха (последствия жесточайшей схватки с врагами в Гражданскую войну) он сегодня с утра услышал, как врачи обсуждали, как ему показалось, его положение. Все поддержали какого-то молодого врача, который сказал: “...зашить... отрезать... и выписываем!” Федот рассуждал: “Если палец ампутировать - то ладно, без пальца жить можно; но, с другой стороны, палец и зашить можно, а вот кости черепа - вряд ли, так что остается только один выход -...”. Да еще жена сидела, стонала у постели: “Как ты? На кого ты меня покидаешь? Что с тобой? Хоть бы всё...”, и т.д. Так что, настроение у Струева было, надо сказать, наигнуснейшее.

В голове его начинал зреть коварнейший план побега из этого кенгурятника. Все должно будет произойти в одну из самых темных ночей полнолуния (или не полнолуния - как удастся), когда все нормальные люди (коих, кстати, в больнице практически не было даже среди врачей, за исключением 17-й палаты кожно-венерологического отделения, да и тем немного оставалось быть таковыми) будут либо спать, либо в спешке давиться сухарями, украденными из тумбочки соседа, про которые оный (то есть сосед) забыл еще в позапрошлом году, так как сам по ночам ходит питаться в соседний корпус; либо имеется третий вариант: подсматривать в душевую 3-го женского травматологического корпуса. Там один умелец (из пациентов-архитекторов) спланировал и проделал отверстие сквозь тринадцатисантиметровую стену не потратив на это ни малейших усилий и не испортив внешнего вида стены. Отверстие было примерно в двадцати сантиметрах в диаметре, так что голова пролазила вполне свободно. Было единственное неудобство - дырочка находилась примерно в сорока сантиметрах от пола, поэтому желающим приходилось принимать позу не очень удобную для длительного просмотра. Женщины же узнав о таком устройстве, соорудили специальную кабинку, куда умещался один человек, и стали взимать за просмотр плату. Днем же они всячески потели и готовились к вечернему помыву. А ночью каждая пыталась показать свои самые красивые и самые нежно загипсованные места. Так вот, в одну из таких ночей когда все люди (за исключением неспособных) были заняты, Федот Павлинович вышел из палаты, в коей он имел несчастье содержаться, уже подготовленный: у него была черная кожаная кепка, пижама и костыль, без которого он не мог передвигаться, так как осколок стекла ему из ноги так и не удалили. У него на пути было три препятствия: беззубая бабушка-сиделка, ночная медсестра и дежурный главврач Стриптухов-Кривококосов. С врачом он уже давно заблаговременно договорился, пообещав ему поставить 13 стаканов “Лимонной настойки” и вспахать его три сотки на даче. Оставалось две проблемы, но и об этом он подумал: бабульке-сиделке он подарил три плитки суперкрепкого шоколада “Силикатный”, который она обожала колоть молотком, растапливать в молоке и употреблять перед обедом по четыре стакана в один присест, а молоденькую и неопытную медсестру мерзкий Струев, подойдя сзади, оглушил и обескуражил громким выкрикиванием в мегафон нецензурной лексики. Опешившая от ужаса медсестра за всю свою недолгую жизнь не слышала настолько подлых слов. Далее, беспрепятственно выйдя за ворота лечебного учреждения, Федот решил добираться домой. Но он не подумал о том, что он не знал, где он находится, и где, вообще, его дом.

Сначала он, было, решил отсидеться в кустах до утра. Но только он туда сунулся, как сразу его оттуда неожиданно выпихнула волосатая мужская нога в валенке. Это был бомж-кочевник Ништяков Корней Назарович. Струеву, хотя и не по своей воле, но пришлось упасть в грязную и мокрую лужу, так что по внешнему виду сейчас он был неотличим от Корнея Назаровича. Но это падение принесло ему неожиданное облегчение - в полете у него из ноги выскочил осколок стекла. Тогда, избавившийся от боли и от костыля, но окончательно разбитый, Струев решил пойти, пойти на юго-восток - туда, где по его предположению находился его родной дом, жена и выбитое стекло, принесшее ему столько бед и лишений.

ГЛАВА 5

Благополучно добравшись до магазина и отдав свои кровные три рубля шестьдесят две копейки, Задрочников медленно двинулся по направлению к дому. Он шел не обращая никакого внимания на прохожих вокруг себя. Он знал свой маршрут наизусть, так как вот уже двадцать шесть лет ходил по нему на работу и домой. Но его неотвратимо преследовала мысль о том, что это - дело всей его жизни, и что он обязан довести его до конца и сделать это он должен сверхъидеально. Подходя к своему подъезду, он, очнувшись от мечтаний, не мог не отметить тот факт, что стекло в 241-й квартире так и не заменили, и что отвратительная дыра была заткнута еще более отвратительной тряпкой неизвестного человечеству цвета.

Поднявшись на свой этаж, он уловил какой-то сладковатый дымок, струящийся из щелочки под дверью его соседа - Ивана Ивановича Шмальгаузена - наркомана местного масштаба. Он даже не столько был наркоманом, сколько ученым-исследователем, занимавшимся изучением воздействия нетрадиционных галлюциногенных средств на разум и сознание человека. Кстати говоря, он также был одним из основателей движения в защиту пингвинов от клонирования и скрещивания их с саранчой. Еще он хотел, путем расширения границ осознания и вследствие этого - развития различных способностей, вырастить из горного винторогого козла, имевшегося в распоряжении лаборатории, где он работал, Homo Sapiens (так называемого Человека Разумного). Но, после смерти козла (при, кстати говоря, очень таинственных и невыясненных обстоятельствах: бедное животное вполне могло послужить орудием мести Ивану Ивановичу, у которого, как, наверное, и у каждого гениального человека, было много завистников), за столь радикальные взгляды и изучения он был уволен (естественно “по собственному желанию”) и лишен лицензии на право проведения исследований и экспериментов на животных. Вследствие этого он ушел в запой примерно на два года, в течение которых его никто не видел. А затем, поменяв квартиру, он стал соседом Гогея Леонидовича. Они стали закадычными друзьями, и одному Богу известно, сколько было принято “за кадык”, сколько бессонных ночей провели они за вкушением “Агдама” и кефира. Плодом этого творческого взаимодействия стал коктейль из вышеобозначенных продуктов под названием “Флос" - напиток, бодрящий до глубины души. А еще Иван Иванович вернулся к своим исследованиям, но, за неимением разрешения, стал проводить все свои опыты на себе, вследствие чего и заполучил пагубное пристрастие.

Итак, сладкий дымок сочился из-под двери соседа, и Задрочников не смог пройти мимо, не заглянув к другу и коллеге. Оказалось, что Шмальгаузен, наконец, добился того, что вывел особый сорт слабой синтетической марихуаны из коровьего навоза, смешанного с картофельными очистками. Этот продукт, подучивший ласковое имя “Марджори” не вызывал абсолютно никакого пристрастия, давал такой же эффект, как и растительный Cannabis, к тому же был приблизительно в два с половиной раза дешевле.

Порадовавшись некоторое время вместе с Иваном, Гогей предложил сходить в магазин и отметить долгожданное событие. Они хорошо посидели, отметили и решили, что завтра Иван Иванович, приведя себя в человеческий вид настолько, насколько это вообще было возможно, пойдет в МИНЗДРАВ и предложит им на рассмотрение проект о легализации “Марджори”, и что, возможно, ему даже дадут государственную премию и вернут лицензию. Одухотворенный успехом соседа, вернувшись домой, Задрочников лег спать, чтобы наутро со свежими силами и энтузиазмом приступить, наконец, к осуществлению дела всей своей жизни. Он быстро заснул и крепко спал всю ночь. Ему снились (а может, и не снились) прекрасные сны о светлом будущем человечества.

ГЛАВА 6

В тот день, когда произошла драка и Задрочников был взят как свидетель, виновники (они же - участники) также были свинчены и посажены под замок для дальнейших разбирательств. Заключенные вели себя смирно, в основном из-за того, что были настолько нетрезвы, что еле-еле могли переставлять свои конечности по камере. Время от времени кто-нибудь из них издавал какие-то нечленораздельные звуки, как бы напоминая о своем существовании, но по причине позднего времени, усталости и маловыразительного вида, задержанных никто из охраны не обращал на них внимания. Охранники мирно спали на своих стульях, по мере сил стараясь не храпеть и не будить соседей. И один только дежурный участковый милиционер лейтенант Коровяк не спал, сидя на своем посту. Он постоянно пил кофе, и осознавая, что в кабинет с надписью “WC” он отлучиться не сможет ни на минуту, клял свое начальство на чем свет стоит за то, что заставили дежурить в такую препоганейшую ночь именно его, за то, что именно сегодня днем в отделении сломался телевизор, за то, что именно на нем сегодня закончилась выдача зарплат. Коровяк успел обследовать каждый миллиметр своего рабочего места, и все, что он там нашел, это какую-то старую, потрепанную, зачитанную книжку. Оказалось, что это был любовный роман, который здесь, видимо, забыла задержанная, какая-то Павлюченкова А.К., судя по надписи на обложке. С громадной силой сдерживая отвращение и стараясь не обращать внимание на настойчивые позывы желудка избавиться от содержимого, выражавшиеся в рвотных рефлексах, он внимательно вчитывался в потертые страницы, так как другого выхода у него не было, а до трех часов утра отойти он не сможет.

Приблизительно около половины третьего Ништяков начал отходить от алкогольного угара и мало-помалу осознавать всю тяжесть содеянного им. Он даже самолично попросил охранника отвести его к дежурному, так как он собирается там покаяться. Нельзя сказать, что охранник был рад такому повороту событий, потому что бомж самым наглым образом разбудил его, оторвав от одного из самых лучших снов в его жизни. Корнею Назаровичу, естественно, пришлось слегка пострадать за нанесенный охраннику моральный ущерб. Возмездие вылилось в два удара по почкам бомжа. Но тот не обиделся, так как уже давно привык к подобного рода обращению со своей персоной. Участковый же, наоборот, был несказанно рад. Он уже закончил читать свой роман и как раз искал себе новое занятие. Выслушав “исповедь” Ништякова, Коровяк решил, что “этот задержанный действительно глубоко раскаивается в своем проступке”, обыскал его, взял штраф 20 рублей (вернее, 20 рублей - норма, но у Корнея с собой было только 32 копейки). Конфисковав у арестованного последние деньги и взяв с него подписку о невыезде, лейтенант отпустил бомжа. Ништяков же, в свою очередь, с радостью “подписался о невыезде”, так как выезжать ему, собственно, было неоткуда - жилплощади он не имел по своему определению, жил где придется, а в другой город, и тем более, за границу выехать у него не было никакой возможности, как, впрочем и желания. Поэтому он, выйдя из отделения, пошел искать себе ночлег. Так он и оказался в кустах около 686-й городской больницы, где, как ему показалось, подвергся нападению какого-то маньяка-гомосексуалиста, хотя это был, всего лишь, Федот Павлинович Струев.

Лейтенант Коровяк, тем временем дождавшись сменщика, пришедшего очень вовремя, так как Коровяк еле-еле успел добежать до заветной комнатки “WC”, где провел длительное время, облегчая тело и душу. Затем, облегченный, он, радуясь в душе о том, что помог невиновному человеку избежать сурового наказания, поспешил домой.

Другой участник драки - Мартинсон, заснув, не просыпался более суток, не подавая никаких признаков того, что жизнь еще не покинула его изношенный организм. Третий, косвенный, соучастник - огурец, лежал, всеми забытый и покинутый на месте преступления - под окном 241-й квартиры. Даже бдительные следственные органы не взяли его в качестве вещественного подтверждения произошедшего в тот день события. Лишь бездомный пес Гефест, заметив его, долгое время обнюхивал и, затем, по собачьему правилу, пометив, побежал дальше.

ГЛАВА 7

Время текло медленно и неизбежно. Так тихо и неспешно прошло несколько лет. Наверное, лет пять, не больше. По крайней мере, незаметно, чтобы наши герои сильно постарели. Да и дети, попадавшиеся параллельно ходу действия на глаза, еще не успели окончательно вырасти, повзрослеть и обзавестись семьями.

У подъездов все так же собираются все те же пожилые люди, все так же они обсуждают все, что происходит вокруг, что они видели, слышали по телевизору, узнали от родственников, или “нечаянно” подслушали у просто проходящих мимо людей. Иногда, по причине уже далеко не молодого возраста, какой-либо из собеседников, впав в приступ маразма, вспоминает то, что произошло пятьдесят лет назад, если не во сне или в его прошлой жизни. Это сразу же воспринимается как последняя новость и становится темой обсуждения на весь вечер. А так как никто, включая виновника темы, не знает, не помнит никаких подробностей, то факты и обстоятельства начинают появляться прямо на ходу и с такой скоростью, что могут позавидовать даже самые гениальные журналисты и романисты. Так продолжается до тех пор, пока не появится какой-нибудь новый объект дискуссии.

Работают все те же магазины, в них все те же люди за все те же деньги покупают все те же продукты. В общем, все спокойно и идет своим чередом.

Так, как в жизни наших героев произошло за эти годы не особенно много ярких и важных событий, таких, которые могли бы “перевернуть мир”, то не имеет смысла детально расписывать весь период времени, а стоит остановиться только на перечне и кратком описании основных изменений за эти несколько лет.

Прежде всего, стоит сказать что лейтенант Коровяк после того ночного дежурства пропал без вести, а через неделю был обнаружен мертвым в пригороде в восточном районе области. Хоронить его пришлось в закрытом гробу, так как, хотя причина смерти так и осталась неясной, тело усопшего было ужасно изуродовано. При взгляде на него можно было подумать, что оно высохло до состояния мумии: на теле вообще не было мышц, кожа плотно облегала кости, то же произошло и с внутренними органами, в теле не было найдено и следа крови, как будто все до самого мельчайшего сосуды были промыты каким-то универсальным растворителем. Соответственно, тело было белым как снег, как чистый лист, за исключением черных дыр глазниц (глаз не было) и желто-фиолетовых пятен на кончиках пальцев и языке - они были как будто сожжены сильной кислотой. При этом не было обнаружено никаких следов борьбы, синяков, ранений - ничего объясняющего исчезновение крови. Тело было найдено и похоронено без малейших следов разложения за исключением мозга - он, как трухлявый пень, рассыпался в прах при первом же к нему прикосновении патологоанатомов в морге. Из-за полного отсутствия каких-либо улик и какого-то животного, непонятного нежелания кого-либо браться за это дело, следствие зашло в тупик и было закрыто.

Иван Иванович Шмальгаузен долгое время обивал пороги кабинетов в надежде получить патент на “Марджори”. В итоге он получил нервный срыв, когда после всего этого ему отказали в патенте, мотивируя тем, что он пристрастился к наркотикам, а это говорит отнюдь не в пользу продукта легализации. И Ивану пришлось лечь в больницу на лечение от пристрастия, к тому же в последнее время он стал видеть все чаще и чаще один и тот же сон: про то, как в какой-то далекой и жаркой стране, видимо, в древнее время, течет какая-то грязная и мутная река - дна не видно, один ил. Этот ил очень ядовит и от него к небу восходят такие испарения, что они затмевают солнце. Растительность по берегам реки практически отсутствует, кругом пустыня, и лишь одно чахлое дерево, с которого хвостом в реку свисает огромнейшая змея, настолько длинная и толстая, что непонятно, как такое дерево выдерживает ее. Змея, кстати, судя по всему, - Питон. Постепенно палящее солнце скрывается за ядовитым туманом. По берегу реки идет какой-то человек, изнемогая от жары. Идет медленно, еле-еле передвигая ноги. Телосложением он не особенно крепок, по крайней мере, не производит такого впечатления. И в тот момент, когда человек проходит под деревом, питон спускается, падает на человека, обвивает его тринадцатью кольцами своей железной хваткой, и разрывает человека на четырнадцать частей. На этом месте сон кончается и Иван просыпается. И вот, по всем этим причинам, он решил лечь в больницу.

Гогей Леонидович Задрочников некоторое время еще с полностью отсутствующим видом ходил на работу, можно сказать “посещал” НИИ “Ассоль”, но затем все-таки решился. Уйдя с работы, он заперся дома и приступил к деланию своего проекта. Он завершил стадию разработки и начал воплощать его в жизнь. Его за эти несколько лет видели всего пару раз. Причем у него был такой вид, что узнавали его не сразу. Гогея и в обычное время мало кто считал абсолютно нормальным, а тут вообще посчитали сумасшедшим. Он перестал бриться, стричься, оброс, перестал вообще как-либо ухаживать за одеждой. При всем этом виде те, кто видел его, не могли не заметить дикий, сумасшедший блеск его глаз. Они излучали практически материальный свет, и это был отнюдь не свет доброты душевной. Это было что-то непостижимое, невыразимое, оно горело внутри него. А из его квартиры постоянно доносились какие-то звуки и запахи. Круглосуточно, как будто он вовсе не нуждался в отдыхе и сне. Звуки были такие, что можно было подумать, что у него в квартире одновременно и лесопилка, и кузнеца, у кухня. Что-то скрежещет, булькает, гремит - и так день и ночь в течение нескольких лет.

С уходом Задрочникова отдел был расформирован “по сокращению кадров” и Тарас Панасович Шпыняйло стал обычным безработным. Около года он существовал в таком неутешительном статусе, а затем получил работу по профессии, но за границей. Заняв денег, он купил билет и уехал работать. А профессия у него была самая незаурядная. Работал он ассенизатором в маленьком городке, зарабатывал приличные деньги и обустраивал понемногу свою жизнь на новом месте. Затем он окончательно переехал туда, купил квартиру, машину... и до сих пор прекрасно живет.

Федота Павлиновича Струева после побега из больницы, когда он не вернулся домой, стали считать пропавшим без вести. Около месяца велось напряженное и упорное расследование, но и оно не дало никаких результатов.

Таким образом, про него ничего не известно и невозможно что-либо рассказать, хотя некоторые люди поговаривали, что он специально ушел от жены из-за частых семейных ссор с ней и ее родственниками. Также говорят, что Федот долго блуждал по лесу, изучил различные растения, грибы, корни, их применение, и в итоге поехал в Китай, где занимался целительством и собиранием женьшеня, а затем где-то в горах стал адептом какого-то таинственного и страшного культа, который практикует ритуальные убийства. Но все это - абсолютно никем и ничем не подтвержденные сведения, а слухам не стоит уделять большого внимания.

Так как Струев пропал, его посчитали мертвым, а в убийстве обвинили Самсона Давидовича Мартинсона. После недолгого суда его признали виновным и посадили в тюрьму на пожизненный срок заключения с полной конфискацией имущества. В его доме был произведен обыск. Оказалось, он живет не в обычном многоэтажном доме, а в старинной деревянной хибарке со странным расположением: она стоит не как все дома параллельно дороге, а как-то криво. На самом деле его дом стоял строго в направлении от Востока к Западу. С трех сторон, кроме северной, были окна. В доме была одна комната. Внутри было небогато. На восточной стороне, на специальной подставке лежали: библия, круг, и еще что-то, что знающие люди называют словом “наугольник”. В западном и южном углах стояли столбики с подсвечниками и еще один стоял между ними. Посередине комнаты лежал ковер. Из одежды в шкафу нашлось только какое-то черное одеяние, белые перчатки, шляпа, передник из белой овчины. Изнутри, на одной дверце висели на трех голубых ленточках: еще один наугольник, ватерпас, отвес. На другой двери был приклеен диплом строителя, а под ним на гвоздях висел молоток. Вот и все, что он имел. И весь этот нехитрый скарб был в одно мгновение национализирован. А Самсон Давидович препровожден в одиночную камеру.

ГЛАВА 8

Итак, прошло несколько лет. Событий было немного, но каждое из них имеет наиогромнейшую важность. Собственно, именно поэтому они, а не какие-то другие описаны в предыдущей главе.

Стоял ноябрь. Вполне обычный, такой же как всегда, как десять, сто лет назад. Не очень холодно, но по утрам уже на лужах появляется корочка льда. Их обычно любят ломать маленькие дети. Идет, бывало, парнишка с папой за руку, лет восемь, не больше. Спокойно идет, жует конфетку, смотрит по сторонам. Вдруг - лужа! В него как зверь вселяется. Он начинает дергать папу от одной стороны дороги к другой. А все ради того, чтобы с упоением наступить на тонюсенькую мембранку, отделяющую воду в луже от воздуха в атмосфере. Он наступает и слушает, как она с хрустом проламывается. Даже, кстати сказать, она не сразу ломается. Сначала она прогибается до максимума, так как она еще тонкая и пластичная. Гнется, гнется, и вот он! Момент наивысшего наслаждения! Она сломана, и вода медленно покрывает ее, хоронит в своей толще, ассимилирует и затем начинает также медленно просачиваться в сапожок ребенка. Но тут бдительный папа, собравшись с силами, отдергивает дитя от водной стихии, и они неспешно продолжают свой путь.

В один из таких дней, утром, когда дворник еще только убрал опавшие листья, а бдительно следящие за этим жители города пока не успели насорить, около уже известного нам дома на скамейке сидел какой-то непонятный человек. Судя по всему, у него не было лица, так как никто из проходящих мимо не смог его запомнить, и потом, когда его надо было описать, все бойко начинали, но затем вспоминали, что на самом деле описывают какого-либо знакомого, начальника на работе, родственника, актера, кого угодно, наконец, себя, но никак не того человека. Причем, естественно, у одних это был бородатый бомж, у других - лысый профессор, у третьих - безногий карлик и так далее.

Единственное, в чем совпадали описания всех, видевших его - от него исходил какой-то приторный аромат, похожий на запах восточных благовоний. И еще - все, кто проходил мимо него в радиусе пяти метров, чувствовали какое-то неудобство, страх, который заставлял их ускорить шаг или обойти странное место.

Единственный человек смог подойти к нему. Он появился из-за угла дома и медленно-странно, как-то неестественно шатаясь, продвигался к скамейке. Руки у него в процессе ходьбы безжизненно болтались из стороны в сторону, а смотрел он все время как бы исподлобья и искоса, так как голова у него была слегка наклонена вперед и вправо. Еще от него пахло кровью. Это был сантехник Павлюченков. Нельзя было сказать, что он был пьян, так как от него не пахло спиртным, да и вообще, он не пил.

Павлюченков подошел к человеку на скамейке. Он оказался загорелым шатеном, и из-за уха у него торчал цветок. Павлюченков вынул из кармана какую-то бумажку, передал ему, тот прочитал. Там было только одно слово “TAUROBOLUM”. Шатен порвал бумажку и выкинул ее в урну. Еще минут десять они о чем-то оживленно говорили, причем, шатен был явно выше по чину, чем Павлюченков, так как последний несколько раз порывался поцеловать ему руку, а вернее, перстень с рубином на мизинце. Затем они разошлись в разные стороны. И тут взошло Солнце.

Начался рабочий день, и Павлюченков пошел на работу. Туда он пришел бодрый, подтянутый, веселый, благоухающий одеколоном “Саша”. Ничто в нем не выдавало того человека, который только что целовал руку еще более странной персоны. Павлюченков отметился на посту и пошел играть в карты и пить чай в комнате для отдыха сантехников. Однако, длился сей отдых совсем не долго - пришел заказ на работу. В районной тюрьме неожиданно прорвало канализацию, причем неизвестно где, и локальными силами устранить аварию никак не удается. Каловые массы растекаются по камерам, повысился, причем сразу и резко, уровень смертности среди заключенных, особенно в общих камерах. Люди тянутся к окнам. но окна маленькие и на всех воздуха не хватает. Более сильные оттесняют более слабых, те падают вниз, некоторые тонут, другие умирают от удушья, у третьих не выдерживают нервы и они совершают самоубийства, не дожидаясь того, чем все это может закончиться. Люди постепенно превращаются в зверей, в первобытных волков.

Павлюченков, на удивление, не заставил себя долго ждать, сразу взял свой чемоданчик и ушел. Немного погодя, он прибыл в тюрьму. Там он спокойно переоделся, как ни в чем не бывало, и пошел искать место утечки.

Просто ради развлечения, или отвлечения от работы, поток которой под ногами все никак не кончался, Сантехник заглядывал в некоторые, попадавшиеся по дороге окошки камер, что очень его веселило, так как он не понимал, почему в камерах такое, явно необычное, оживление, и куда лезут все заключенные. Но в окошке одной из камер он увидел такое, что заставило его задержаться здесь чуть дольше, чем у всех остальных. Это была единственная камера, где человек не носился, как сумасшедший в клетке, не лез к окну. Заключенный просто спал, крестом распластавшись на полу, строго по сторонам света. Он был так грязен, что кожи практически не было видно, и нельзя было с уверенностью сказать, какой он расы. И еще примечательно, что в эту камеру не затекла ни одна капля содержимого ранее организмов заключенных, а теперь коридоров тюрьмы. Лицо арестанта, тем не менее показалось ему знакомым. И не удивительно, ведь это был не кто иной, как С. Д. Мартинсон, который так и не приходил в сознание с тех пор, как его обвинили в убийстве Струева.

Павлюченков, наконец, нашел место аварии и приступил к работе. Стоит рассказать о его внешнем виде, так как одет он был крайне необычно, тем более для сантехника. На голове у него был огромный колпак, на теле - длинная тонкая льняная рубашка, на ногах чулки. Обуви на ногах не было. Он был в плаще, как путешественник. Все инструменты висели на поясе под плащом. В руке была свеча.

К месту аварии Сантехник никого не допустил, но люди из соседних камер сказали, что слышали какое-то неразборчивое бормотание, перемежающееся вскриками на непонятном языке и ритмичными постукиваниями. Павлюченков возился около получаса, затем вышел, и вид у него был такой, как будто бы он только что выиграл в одиночку мировую войну. Он дополз до проходной, переоделся и ушел еле-еле передвигая ноги. Теперь в тюрьме дело стояло только за слаженной работой всех уборщиков. Но на этом происшествия в тюрьме не окончились. Мало того, что за один день погибло около двадцати человек, так еще и очнулся арестант, который был без сознания. Когда на следующий день его решили допросить, оказалось, что это уже не он.

Вместо С. Д. Мартинсона (номер 876458) в камере каким-то непонятным образом оказался А. А. Аркадьев (под тем же номером), который, как и все остальные, не мог понять, как он там оказался, когда он точно помнил, что накануне ложился спать у себя дома, в теплой кровати, выпив перед сном три половника свежескисшего кумыса. А ночью он видел сон: он пришел в какой-то непонятный клуб, там за большим столом сидело несколько человек, и как раз одно место было свободным. Он занял его. Раздавали карты и он сидел прямо напротив сдающего. Видимо, это была не игра, а что-то другое, так как всем доставалось по одной карте. А ему все время доставалась одна и та же карта. На ней было такое изображение (почему-то он его очень хорошо запомнил, до мельчайших подробностей): “На сером фоне изображена тоже серая, но более темная поверхность земли. Посередине - куб, на котором сидит Бафомет. У него козлиная голова с горизонтальными ушами, клиновидной бородкой и торчащими вверх рогами. На лбу - звезда. Сама голова также напоминает звезду, только перевернутую; между рогами - трехъязычный факел, глаза ласковые. Торс покрыт рыбьей чешуей. Женский бюст, правая грудь - солнечная, левая - лунная. За спиной два больших крыла. Правая рука - мужская - показывает вверх, левая - женская - вниз. Ноги козлиные, крест-накрест упираются в Землю. Из паха поднимается золотой кадуцей с двумя серебряными змейками, заканчиваясь на высоте солнечного сплетения. Справа от него стоит обнаженный мужчина, руки сложены за спиной, голова опущена. Вокруг шеи железная цепь, которая идет к женщине, также обнаженной, обвивая ее вокруг талии. У нее также подавленный вид. После того как карта попала к нему в семнадцатый раз, он провалился, видимо, еще глубже в сон, и уже не помнит, что было дальше.

Естественно, в такой рассказ никто не поверил, и Аркадьев был обвинен в содействии в совершении побега особо опасным преступником, тем более находящимся не в себе. И Аркадьев был вскорости, без особых разбирательств и проволочек, посажен на место Мартинсона. И никто даже не обратил внимания на вспышку света, на мгновение осветившую все камеры, случившуюся в тот момент, когда исчез Мартинсон и появился Аркадьев. Тогда, на фоне Луны, была заметна огромная тень, похожая на перевернутую звезду.

И, практически, в тот же момент все жители дома, где живут наши герои, были разбужены громким криком, донесшимся из квартиры Задрочникова: "Нашел! Нашел!" Мигом у него оказался сосед - И. И. Шмальгаузен.

- Что ты нашел?

- Как что? Камень!! Эликсир!!!

Он налил себе полстакана какой-то жидкости, предложил Шмальгаузену, тот решился попробовать, но ограничился чайной ложечкой. Но и от такого количества снадобья Ивана моментально скрутило от боли в желудке и он поспешил домой. Жители постепенно успокоились и заснули.

На следующее утро Иван проснулся бодрый, даже будто помолодевший. Его разбудил какой-то шум на лестничной клетке. Выйдя из квартиры, он увидел какого-то маленького суетливого доктора с узкими глазами, которого, судя по всему, звали Чян Сво Дой. На ломаном русском врач объяснил, что Гогей скоропостижно скончался. Причину Иван так и не понял из того потока неразборчивой речи, которая на него вылилась. Единственное, что он понял (не из слов врача), что тело умершего так никто и не видел. Также никто потом не видел и этого неизвестного врача ни живым, ни мертвым.

ГЛАВА 9

События начинали развиваться с поистине устрашающей скоростью.

Уже никто ничего не мог понять и адекватно отреагировать. Создавалось такое ощущение, что весь город, да что город - весь мир попал в какой-то водоворот. Видимо, даже стрелки в часах стали идти быстрее.

На какое-то время жизнь Шмальгаузена остановилась. Он застыл во времени. Время застыло вместе с ним. Задрочникова никто практически не искал. После столь помпезного ухода с работы (он практически хлопнул дверью) с ним перестали считаться в мире науки, его забыли все, везде и сразу. Перестали узнавать в магазине, на улице. Возможно, даже было объявлено какое-то негласное вето на общение с ним. Имели ли к этому отношение какие-либо спецслужбы? Неизвестно, но наверняка да. Такой гениально талантливый, образованный и умный человек никогда, во все времена, не мог остаться без всякого надзора. Да, и у дома Задрочникова иногда появлялись странные люди. Они ходили, хитро-воровато оглядываясь по сторонам, что-то записывали, обсуждали, шифруясь, смотрели на окна Мастера. К ним уже все привыкли. В контексте событий, происходящих в этом месте, они не выглядели как-то особенно. Но потом они исчезли, что впрочем, тоже никого не удивило. Постепенно жизнь входила в свое русло, и только Иван Иванович Шмальгаузен никак не мог забыть Задрочникова. После его исчезновения Иван нашел в его квартире огромное количество рукописей Гогея. Иван решил опубликовать их в память о Гогее. По соображениям цензуры, мы не можем напечатать их здесь, так как, попавшие в нехорошие руки, они могут принести много бед. И точно по этой же причине, Иван решил их не печатать, а сжечь. Он учредил свой собственный фонд его имени, долго откладывал деньги, и затем смог выкупить квартиру Гогея и повесил на дверь мемориальную (мимо-реальную) доску. Это не было музеем, так как кроме Ивана о нем никто не знал. Это было как отпевание, плата, благодарность Гогею, которую он так и не дождался при жизни. Иван дал себе слово и сдержал его. Он прошел полный курс лечения от зависимости и стал здоров. Теперь он мог довести до конца свой проект “Марджори”. Никто из многочисленных чиновников, которых ему снова придется пройти, рассказывая о своем деле, никто теперь не мог никоим образом придраться к нему. Иван снова двинулся по всем инстанциям. Теперь это уже было не так долго и бессмысленно, так как у него уже был хоть небольшой, но опыт общения с бюрократическим аппаратом Конструкторских Бюро, Патентных Бюро, Министерств и т.д. и т.п. К тому же его подстегивало желание как-то все-таки не дать забыть Гогея. Он не знал, как, но он чувствовал, что он не будет “жить”, в полном смысле этого слова, если он не сделает то, что он должен.

Таким образом, вскоре он добился патента на свое детище. Действительно, “Марджори” не вызывает привыкания, проста в создании, применении и гораздо дешевле. Вручение патента происходило очень важно и напыщенно, Иван был в костюме и галстуке. В такой непривычной для него обстановке, он все время спотыкался, заикался и краснел. Он упал на ковровой дорожке по пути к вручающему. А вручал ему патент не кто иной, как министр здравоохранения того улуса, где происходило действие. И хотя денежная премия, сопутствующая патенту, была совсем не велика, Иван был рад и такой сумме. А вот на банкете Иван повеселился по полной программе. Его простецкое происхождение дало себя знать - он напился до такого состояния. что он, извиняюсь за выражение, чуть не заблевал ту самую ковровую дорожку, где он успешно растянулся с патентом и наградой. В общем, все прошло весело и непринужденно, а потом Ивана благополучно доставили домой. К сожалению, а может быть, и к счастью, у Ивана теперь не было каких-либо родственников и друзей, с которыми можно было бы выпить по паре коктейлей, сидя у камина, и отметить награду, поэтому, придя домой, он лег спать и спал еще очень долго, пока не проснулся. А когда он проснулся, он понял, что теперь он счастлив! Он действительно счастлив по-настоящему! Он завершил свое дело на благо человечества, и этим он почтил память Гогея так, как он этого действительно заслуживал. И теперь Гогей счастлив где-то там (“наверное, все-таки, наверху” - думал Иван), его память будет вечно жить здесь, на земле, в его городе и не только, так как, хотя Шпыняйло и уехал и занимается сейчас отнюдь не тем делом, которое развивали они вместе с Гогеем, но он также никогда не предаст и не забудет рационализаторское искусство. Даже в своей, казалось бы, неяркой профессии, он придумал такое количество неординарных устройств, облегчающих тяжкий ассенизаторский труд, что сделал себе на этом состояние.

Дома у него собрана огромная пачка патентов, удостоверений и других сопутствующих бумаг. В принципе, не имеет смысла перечислять его изобретения, так как их названия ничего не дадут по крайней мере девяноста процентам читающих эти строки, поскольку они переполнены профессиональными терминами, ничего не говорящими обычному человеку. Единственное, что важно, это то, что Тарас создал семью, у него появились дети, короче, он обосновался за границей прочно и уезжать оттуда не собирается. Иногда лишь, холодными осенними вечерами, он смотрит на Восток, смотрит долго и как бы в трансе, а затем садится у камина, открывает бутылку портвейна, который по специальному заказу, ему привозят из его родной страны, наливает его в стакан, и начинает рассказывать своим детям о гениальном ученом, с которым ему довелось работать давным-давно. Он рассказывает о том, как они полезно проводили время в КБ НИИ “Ассоль” и сколько блага они принесли человечеству. Когда он уже доходит до сильной степени опьянения, часто он начинает, всхлипывая, что-то бормотать о том, что он хочет домой, на Родину, что несмотря на то, что у него здесь есть и семья, и работа, и все, что нужно нормальному цивилизованному человеку, но его сердце осталось там и здесь он не счастлив. Он вспоминает широкие поля, густые леса, широкие реки, глубокие озера, плохие, но родные дороги, просторы, залитые ярким солнцем. Но это единичные моменты расслабленности, а все остальное время он держит себя в руках и “носит” серьезное лицо, стараясь не расстраивать жену и детей.

Так вернемся к Ивану, хоть и не надолго. Он счастлив, и в принципе, ему уже ничего не надо. Это потом наступят серые будни, когда ему придется продвигать “Марджори” в широкую продажу; сопутствующий финансовому успеху рэкет, наркомафия (хотя мафия вскоре отстанет, так как на “Марджори” нельзя заработать деньги). Но обо всем этом он может только догадываться, все это будет потом, а сейчас он не думает ни о чем - он воздушен, он светел, он счастлив. В этом состоянии и оставим нашего героя.

Ништяков после того ужасающего случая бросил пить, стал посещать церковь, чаще и чаще, и вскоре стал богобоязненным православным христианином. Он даже вскоре добился небольшого сана - Протодьякона в Церкви Успения в Куличках, и стал усердно служить проповеди и литургии. Затем, неизвестно когда, к нему прибился песик, тот самый Гефест, который верой и правдой охранял огурец у подъезда, где находится 241-я квартира, вплоть до того момента, как его убрал усердный дворник. Ништяков же всегда, даже еще в бытность свою бомжем, любил животных и с радостью принял к себе сию божью тварь, и стали жить они вместе и умерли в один день.

На этом наш рассказ подходит к концу. Стоит только посмотреть на город в целом и район в частности через... ну, допустим через сорок лет. Уже умерли те старики, уже выросли те дети и ведут своих детей в те же детские сады, но там, естественно, работают уже другие люди. Все уже забыли про ту историю, и единственное, о чем вспоминают несколько оставшихся в живых с тех времен человек - это то страшное событие, потрясшее все население, но о котором никто и никогда не говорил, даже самые ближайшие родственники в самых приватных беседах предпочитали опускать сие происшествие. Ну не мог целый город разом сойти с ума и увидеть один и тот же сон! И не могло в наше время произойти такого, чтобы добропорядочная мать и ее ребенок были принесены в жертву какой-то сектой! И несмотря на то, что наутро семья Струевых исчезла с лица земли, никто не стал заниматься этим делом. Да и правильно...

SEPARABIS TERRAM AB IGNE, SUBTILE A SPISSO,
CUM MAGNO INGENIO!