Памяти обрывки и клочки

Что ты помнишь о своей жизни?  Что ты хочешь о ней помнить? Что ты не хочешь помнить, но не забудешь никогда? Эти клочки и обрывки, твоя память, это и есть – ты. И все мы собраны из таких клочков.

И вот мой первый клочок. Мне нет еще и года. Мама оставляет меня, маленькую Алиску, на пеленальном столике и уходит на кухню за травяными настоями. Я непостижимым образом переворачиваюсь на живот и ползу назад. Поверхность столика, как в стишке про бычка, кончается, и я неумолимо съезжаю вниз. Падаю. Но в последний момент цепляюсь неуклюжими пальчиками за край стола.
Входит мама, держа в руках чашечки с настоями. Больше всего ей, конечно, хочется отшвырнуть эти чашки и схватить меня - но ведь от испуга я могу разжать пальцы и грохнуться вниз... И тогда мама, нежно приговаривая что-то ласковое, на цыпочках приближается к столику и хватает меня в охапку, не выпуская чашек из рук. Травяной настой расплескан по полу. Маленькая Алиска спасена!

Этот первый клочок удобно лег на дно моей тогда еще пустынной памяти. И навсегда остался там, у самого основания.

Мне 6 лет. Я очень люблю петь, но пою так, что узнать песню можно исключительно по тексту. Мелодия отсутствует напрочь. Один раз удивила родителей тем, что пела про какие-то "адарки". Что это такое? Окольными путями выяснили, что "адарки" - это "атаки". Помните: "Маки, маки, красные маки, горькая память земли, неужели вам снятся атаки..." Если бы пел другой ребенок, то опознать песню можно было бы по мелодии. Но не в моем случае!
Завуч музыкальной школы с жалостью оглядывает мою мать и спрашивает: "Может, вашу дочь лучше отдать на рисование?" Мама находит мне частного педагога. Два раза в неделю я спускаюсь по лестнице с девятого этажа на восьмой, где со мной занимается милейшая Наталья Николаевна. А слух? А слух развился. Во всяком случае, в 9 лет меня уже спокойно принимают в ту же музыкальную школу...

"Держись, Аленька, у тебя все получится!"

Мне 8 лет. Я влюблена в тощего белобрысого Лешу Васильева, но тот не обращает на меня ни малейшего внимания. Более того, принимает участие в предании меня страшному позору - затаскивании в мальчиковый туалет. Нет, ничего порнографического в этом не было, это была такая игра. Девчонки на перемене клубились в своем туалете, а мальчишки в своем. Высшим достижением было улучить момент, вытащить девчонку из туалета, протащить по коридору и запихнуть в туалет мальчишек. И противный Лешка в этом участвовал!
Я пожаловалась маме. Краснея, нашептала ей на ухо, что Лешка мне нравится. На 23 февраля девочки дарили мальчикам подарки, и мама купила потрясающую вещь - пластмассовую подставку для ручек в виде ежика! Ежик был синий и такой красивый, что в первый момент мне стало жалко его отдавать. Но влюбленность выиграла у жадности, и ежик обрел нового хозяина - Лешку. Наученная мамой, я бормочу: "Леша, мне кажется, ты настоящий мужчина!" Стоит ли говорить, что Лешка вскоре стал моим защитником, и больше никому не позволял меня обижать?

"Алечка-Алечка, детка, не падай..."

Мне 10 лет. Я ломаю руку. Мамы дома нет, мама на работе в школе. Отец старательно укутывает меня и везет в травму. Пожилая тетенька-травматолог внимательно разглядывает рентгеновский снимок и шепчет себе под нос: "Ну надо же, какое смещение..." И прямо из поликлиники меня везут в больницу.
Травмотология - жуткое отделение. Слева от меня лежит милая девочка по имени Ия, у нее "легкая" травма - перелом ноги. Справа на каких-то жутких растяжках - ребенок лет трех с переломом позвоночника, рядом с ним неотлучно сидит мать. Напротив девчонка, попавшая под машину. Легковой автомобиль переехал ее, зацепил за одежду и поволок за собой по асфальтовой дороге. Девчонке повезло, она осталась жива и с невредимым позвоночником, но остальные переломы упрямо не хотят срастаться уже три месяца.
Вечером мне накладывают гипс, рука немилосердно болит. Эта первая ночь в моей жизни, когда я не могу сомкнуть глаз - боже, какая она длинная! "Мама, мамочка, - шепчу я. - Приди, забери меня отсюда!"
Утром приходит мама и забирает меня. Я лежу дома, для моего гипса придумана целая конструкция из диванных подушек. Рука благополучно срастается...

"Лисонька-Лисонька, малышка, подержись еще капельку..."

Мне 14 лет, я учусь в девятом классе. Директриса школы, вредная Альбина, сообщает моей матери: "Учительница литературы жалуется, что ваша Алиса совсем ничего не читает!" Мама пытается сдержаться, но улыбка кривит губы, и смех рвется наружу. "Альбина Семеновна! - восклицает моя мать. - Уважаемая Альбина Семеновна! Ну скажите мне, что Алиса не успевает по математике, что она не знает столицу Монголии, что у нее неаккуратный почерк... Но не говорите мне, что она не читает!"
Немного отступлю и поясню. Мне 4 года. Мама приходит со мной в гости к подруге, ее сын Юрик, того же возраста, ползает по полу и с энтузиазмом елозит по ковру автомобильчиками. Мне скучно, поэтому я тихонечко сажусь на диван, беру подвернувшуюся под руку книгу и начинаю читать вслух. Мамина подруга обрывает беседу на полуслове, ошарашенно смотрит на мою мать и спрашивает: "Оля, она что, наизусть эту книгу знает?" "Что? - рассеянно вопрошает мать. - Да нет, это она читает".
Из этого нетрудно понять, что отношения с книгами у меня всю жизнь были самые что ни на есть дружеские. И по сей день я читаю в ванной, в транспорте, за едой, на эскалаторе, на остановках, а иногда даже на ходу. Поэтому мама весьма развеселилась, услышав, что я мало читаю!
Однако Альбина не успокоилась. К концу девятого класса она сообщила моей матери, поджав губы, что государственного аттестата школа мне выдать не может. Ничего удивительного, учебное заведение было экспериментальным, ну не дали им лицензии и все тут! Но мама взяла меня за руку и отвела в другую школу. Там она немного пошушукалась с директором и завучем, после чего мне торжественно вручили аттестат о среднем образовании и пожелали окончить старшую школу с золотой медалью!

"Держись, доченька, сейчас я помогу!"

Впереди маячила перспектива поступления в институт. И мама отдала меня в десятый класс гимназии... Сказать, что было трудно, - это не сказать ничего. Я не умела вести конспекты. Я не умела писать сочинения. Я не умела отвечать "темы". Но этому надо было учиться...
Меня усадили за одну парту с отличницей Катенькой Ашотовой, я совала свой нос в ее конспект, когда не успевала что-то записать. Первое сочинение в своей жизни я написала на "четыре". Второе - на "пять". И тут уж мама была ни при чем. Просто выяснилось, что писать сочинения легко...
Учительница литературы оказалась очень терпимой. Она вынесла даже мою выходку по поводу советских писателей Фадеева и Серафимовича. Ну скажите, как можно было написать по ним нормальное сочинение? Моя работа была выполнена в жанре переписки. Я, Алиса Андреевская, переписывалась со своей вымышленной бабушкой Василисой Цезаревной, преподавателем русского и литературы со стажем. "Бабушка" убеждала меня в значимости упомянутых авторов для формирования нравственного облика советского человека. Я доказывала "бабушке", что эти идеалы устарели и отмерли. Волевым усилием я заставила свою бабушку пойти на некоторые уступки и признать частичную правоту "внучки"... Удивительно, что за все это безобразие мне все-таки поставили "пять"!
Таким образом, мамина помощь пришлась вовремя. К концу одиннадцатого класса я была вполне успевающей ученицей. Оказалось, что на меня хорошо действует ситуация, в которой нужно напрягаться и быстро подтягиваться - и я очень быстро "доросла" до общего уровня. В моем аттестате теснились пятерки, среди которых сиротливо затесалась четверка по геометрии. "Оля, - сказала моей матери математичка Вера Михайловна. - Твоя Алиса не хочет пересдать геометрию?" "Вера, - сказала моя мать с чувством, - ты что, с ума сошла?" Я по сей день благодарна своей матери за то, что она не придавала никакого значения моим оценкам, и ничего от меня не требовала. Может быть, поэтому мне все так легко удавалось...

"Алисонька, маленькая, сейчас все будет хорошо!"

Мне 15 лет, я учусь в десятом классе. Взахлеб читаю любовные романы и в грезах своих уношусь далеко-далеко, на Лазурный берег, с мужчиной моей мечты... И тут раздается телефонный звонок. Приятный голос молодого парня зовет к телефону Алису. Завязывается разговор. Я пытаюсь выяснить, кто же дал мой телефон, но слышу в ответ: "Какая разница?" Интуиция подсказывает мне, что лучше бы не иметь дела с этим человеком, но девичьи грезы не дают покоя. Вся семья каждый вечер лишена возможности пользоваться телефоном в течение полутора часов... Моя мать, конечно, выясняет, что к чему, но до поры до времени молчит. И вот однажды парень говорит: "Давай встретимся, Алиса!" И тут я с ужасом понимаю, что совершенно не хочу с ним встречаться... Болтать - это одно, а встречаться... Ну не нравится он мне! Я ухожу от темы, уклоняюсь от прямого ответа - и тут начинается... Начинаются элементарные угрозы: "Я твой адрес знаю, я твоих отца-мать с лестницы спущу, пацаны подкараулят и изобьют..."
Мама возвращается из школы домой - в тот день мы собирались отправиться в театр на юбилей Олега Басилашвили - и застает любимую дочь в весьма непрезентабельном зареванном виде. Я невразумительно что-то лепечу, рыдаю и хватаю маму за руки.
Мама больше всего пугается, что парень уже что-то мне сделал. Узнав же все досконально, она бросает: "Ах, детка, ну какая ерунда! С этим мы сейчас справимся!" И достает записную книжку. Вскоре несколько удивленный мамин друг дядя Сережа, работающий в ФСБ, бросает все дела и занимается моей проблемой. Парня вычисляют, приперают к стенке, беседуют с его родителями... Во всяком случае, охота связываться со мной у него явно пропала.
Научило ли все это меня чему-то? Не знаю, не знаю...

"Держись, Лисочка, крепко, я уже бегу!"

Мне 17 лет. Я поступаю в институт. В стране тяжелые времена, бюджетники перебиваются с хлеба на воду. Мама, получив в школе на руки жалкие отпускные, пытается прокормить семью. Когда деньги подходят к концу, она идет мыть посуду в кафе. Иногда после мясного блюда в котле остается подливка - мама собирает ее в баночку, и мы едим с хлебом... Мое поступление, однако, хорошо подстраховано. "Детка, - говорят мне. - Ты напиши в листочке хоть что-нибудь, не сдавай только чистый лист!" Я оскорбленно фыркаю. Я вполне способна поступить сама! Делая финт ушами, иду поступать в другое место и неожиданно прохожу по конкурсу без всякого блата. Вот радость-то! После каждого успешно сданного экзамена мама наскребает остатки денег и покупает мне какой-нибудь фрукт - один раз большое яблоко, другой раз грушу, третий раз персик... И вот первого августа - зачисление. Ура! Алиса - студентка. Мама вздыхает спокойно...

"Алечка - умничка, Аленька - заинька..."

Мне 18 лет, я жажду устроить личные отношения. Прихожу в клуб авторской песни и встречаю там Давида, ярко выраженного еврея с хитрющими глазами. Давид пишет юмористические стихи и виртуозно изъясняется в них матом. Мы идем по Невскому, отражаясь в лужах. В тот вечер все заканчивается так, как мне и хотелось, а еще через несколько дней я переезжаю к Давиду жить. Мама мне все разрешает, просит только дать ей телефон квартиры, которую снимает мой возлюбленный.
Через пару месяцев Давид исчезает, прихватив с собой кое-что из моих вещей. Из квартиры меня вытуривают хозяева, и я возвращаюсь под родительское крылышко несолоно хлебавши. Мама не говорит мне ни слова упрека. Про Давида в моей семье просто забывают...
Через пару лет я изъявляю желание сыграть свадьбу с красавчиком Игорем - мне никто не препятствует; родители, поднапрягшись, дарят нам стиральную машину и вселяют в бабушкину квартиру. Шик-блеск-красота! Правда, мой новоиспеченный муж упорно не хочет получать высшее образование. "Алисонька, - говорит мама, - я договорилась с Зинаидой Андреевной, его возьмут в Политехнический, пусть только документы принесет". "Мама, - удивляюсь я, - а тебе-то зачем это нужно?" "Мне - низачем, - спокойно констатирует мать. - Меня нисколько не интересует образование Игоря. Мне важно, чтобы у тебя все было хорошо".

"Алисонька, лапочка, держись крепче пальчиками!"

Поздний вечер, почти ночь. Муж безмятежно храпит в комнате под невнятные звуки телевизора. Я пью на кухне зеленый чай и думаю - что делать дальше?
В животе тихонько шевелится мой собственный долгожданный ребенок. Готова ли я быть ему такой же поддержкой и опорой, какой мне всегда была мать? Смогу ли я не дать ему упасть? Приму ли его таким, как есть, защищу ли от всего мира? Надеюсь...

"Держись, сыночек, я уже бегу!.."