Обида

1
Всё, её терпение лопнуло: она решила стереть Дмитрия из своей памяти, на этот раз – окончательно и бесповоротно.
Поспешно, словно опасаясь растерять решимость, Натка вытащила записную книжку и вымарала штрихом полстраницы на букву «З», чтобы ни одна запятая не просочилась! Его плеер, книги, диски и прочие манатки она только что отправила к нему с братом Витькой, чтобы сберечь себе нервы. Она не пощадила даже косметику, которую он покупал для неё – всё, всё сложила в один большой пакет и вручила изумлённому Виктору. Теперь она стояла посреди взрытой комнаты, ещё грозная, и озирала плоды трудов своих. И тут она опять нахмурилась, потому что на тумбочке у стола каким-то образом уцелел подаренный им калькулятор, а в буфете красовалась открытка с днём рождения – от него. Жаль выбрасывать, красивая открытка, ну да надо же когда-то отважиться! Она решительно выдернула цветистую картонку из-за стеклянной дверцы, добежала до окна и открыла форточку, впустив в комнату дыханье талого снега, шаркающие шаги и влажный шорох шин. Открытка, словно не желая согласиться с такой судьбой, сразу никуда не полетела, а прилипла к стеклу снаружи, прощально взглянула на девушку своими ромашками, но следующий же порыв ветра оторвал её и понёс, раскручивая, словно маленький ковёр-самолёт. Больше Натка её не видела. Она с удовольствием поступила бы так же и с калькулятором – терпеть не могла полумер! - но родители приучили её уважать каждую вещь, поэтому калькулятор она просто засунула в самый тёмный угол на антресолях, надеясь со временем кому-нибудь подарить.
Почувствовав некоторое удовлетворение, Натка не успокоилась на достигнутом. Она включила компьютер и удалила все его электронные письма и сам адрес из адресной книги. Наконец, она отыскала в памяти телефонного аппарата Димкин домашний номер и с наслаждением его стёрла. Жаль, что она не могла исторгнуть все съеденные за полгода пироженки и мороженки и швырнуть ему в лицо все его деньги, потраченные совместно на дискотеках. Зато ей на глаза попалась карта трамвайных маршрутов города, прикреплённая к стене скотчем. Она чуть не задохнулась со злости, потому что на этой карте красным маркером была отмечена остановка «Манилова», и не просто отмечена, а в форме сердечка, пронзённого стрелой трамвайной линии. Ей показалось, что из-под правой кромки сердечка выглядывает половиной окон пятиэтажка за хлебным.  Как хотите, но этого она вынести не могла!
Если оторвать карту, пострадают обои, и мама будет долго на неё обижаться, ещё дольше, чем тогда, когда Натка только эту карту повесила. Не могла же она предвидеть, что карту однажды придётся сорвать! И Натка придумала компромисс: просто взяла штрих и превратила несколько кварталов в сплошное белое пятно – так ему, предателю, и надо! Всё, теперь ничто не препятствовало скорейшему и полному забвению этого вертопраха, так подло растоптавшего все её надежды, её самые лучшие чувства.
Успокоившись, девушка включила телевизор, и тут её словно током ударило: экзаменационные билеты – как она могла забыть, ведь они лежали в чёрной Димкиной папке, которую она, не раскрывая, полчаса назад бросила в пакет к Виктору!
По телевизору шла какая-то популярная передача, учёные мужи рассуждали попеременно то о чёрных дырах, то о белых пятнах. Натка с уважением посмотрела на стену: на карте города Фантазийска теперь тоже появилось белое пятно, и она, Натка, самолично растерзает любого, кто посмеет утверждать, что в этом городе когда-то существовала трамвайная остановка «Манилова» и пятиэтажка за хлебным магазином.
Однако билеты надо было вызволять. Она перевела взгляд на часы и вздохнула: Витьку ей не догнать уже, скорее всего, он как раз сейчас стучится в окошко на первом этаже, чтобы Дмитрий запустил его в подъезд. Да, ничего не поделаешь, придётся ехать самой. Но она всё равно не будет с ним разговаривать, просто попросит принести пакет, молча заберёт, что ей нужно, и уйдёт, не прощаясь, и даже маме его ничего объяснять не станет, вот так!
С этими мыслями Натка забралась в пальто и вышла в раздумчивый облезлый март. Села в трамвай, следующий по привычному для неё маршруту. Ей даже в голову не пришло, что место назначения теперь – сплошное белое пятно на карте города.
2

В глубине души она радовалась пасмурной погоде, ничто не мешало ей сосредоточиться на своих переживаниях, а переживала она добросовестно. В сотый раз до мельчайших подробностей прокручивала Натка в памяти одни и те же сцены и слова, и – с особым удовольствием – свою непроизнесённую прощальную речь, из которой, между прочим, явствовало, что Димка большой-пребольшой кретин, раз не оценил такую деваху. В вагоне было полутемно из-за погоды, и потому, что свет не зажигали из экономии. Натка пристроилась к окну и отвернулась от остальных пассажиров так, как ей хотелось сейчас отвернуться ото всего мира. Заскрипели двери, отяжелевшие от влаги тополя неуклюже побежали мимо окна, вагон раскачало, и Натка едва не заснула.
Как она умудрилась проехать свою остановку, Натка не заметила. Спохватилась уже перед самым кольцом, собралась было на выход – а, теперь всё равно обратно ехать, можно уже не выходить. Её как-то неестественно сильно клонило в сон, и она попросила пожилую кондукторшу сказать ей лично, когда будет остановка Манилова. И снова она проехала, выслушала на конечной путаные объяснения кондукторши, принялась внимательно прислушиваться к объявлениям водителя, потому что уже начало темнеть, и проехала снова…
Сон как рукой сняло. Она помнила последовательность наизусть: за её родной Атаманской следовали Торговый Дом «Бутылкин», Василия Тёркина, Копейкин переулок, Уральских Коммерсантов, и, наконец, Манилова. Но странное дело: она отражала, как водитель объявлял Копейкин переулок, а потом сразу Свадебных Генералов, как будто она каждый раз засыпала именно там, где нужно было выходить. Тогда Натка решила ехать стоя – она ведь не слониха, чтобы заснуть в таком положении, и снова следом за Свадебных Генералов наступил Копейкин переулок. Девушка бросилась было к кабине водителя, начала бешено барабанить в стекло:
- Вы проехали! Остановку проехали! Почему Вы проехали?
И равнодушный полусонный голос ответил ей:
- Чего бузишь? Вагон-то второй, нету никого.
Ей даже в голову не пришло перейти в другой вагон и заговорить с водителем. Разверстая дверь в наступающую ночь почему-то внушала суеверный страх, как будто это был не выход из трамвая, а чёрная таинственная пропасть. Тогда Натка стала наблюдать за пассажирами: неужели, кроме неё, никто ничего не замечает? Люди входили и выходили, как будто ничего не происходит, а ей уже становилось серьёзно не по себе.
- Скажите, - обратилась она сразу ко всем немногочисленным пассажирам салона, - скажите, кто-нибудь заметил сейчас остановку Манилова?
- Манилова Вы проехали, это после Капитана Врунгеля, милая, - отозвалось сразу несколько голосов. Натка насупилась и возразила трясущимися от подступающих слёз губами:
- Я знаю, где должна быть Манилова, но разве мы проезжали Капитана Врунгеля? Кто-нибудь вошел на Капитана Врунгеля? – не сдавалась она, и пассажиры поневоле начали проникаться если не её словами, то её всерьёз озабоченным видом, хотя они скорее могли допустить, что девушка просто проспала или не в себе. В салоне не оказалось ни одного пассажира, входившего на Капитана Врунгеля, Манилова или Уральских Коммерсантов.
- Да Вы посмотрите схему, - посоветовал бородач в чёрном пальто и кепке, - а то будоражите народ, почём зря.
Натка послушно подошла к схеме, наклеенной на заднее стекло кабины, отыскала родную Атаманскую и для верности провела по карте пальцем, словно пытаясь таким образом прочертить весь маршрут. Но как раз сразу после Копейкина карта оказалась ободрана, тёмно-коричневое оргстекло кабины растрескано и продавлено, вплоть до злополучных Свадебных Генералов, а в середине участка зияла самая настоящая чёрная дыра. «Как будто пулей попали», - подумала Натка, и начала наблюдать ещё пристальнее: неужели никто, кроме неё, не желает попасть на остановку Манилова? Трамвай катился по тёмной улице из конца в конец, люди всё время заходили и выходили, не проявляя при этом никакой тревоги, словно все они, кроме Натки, попадали именно туда, куда хотели попасть, а Натка не могла. Ещё несколько раз она пыталась заговорить с кондукторшей, но та уже привыкла к ней, как привыкла к безбилетникам и вагонным попрошайкам, и совсем не обращала на неё внимания. За окном незаметно просветлело, на полу появились солнечные пятна, и девушка с изумлением обнаружила, что провела в этом трамвае целую ночь. «Так не бывает»,  - подумала она, - «Трамваи по ночам не ездят, а стоят в парке, да и водитель с кондуктором когда-то должны уйти домой». Но трамвай продолжал ездить, как ни в чём ни бывало, за Копейкиным следовала Свадебных Генералов, а за Свадебных Генералов – Копейкин, и все пассажиры, кроме Натки, попадали туда, куда хотели попасть. Она не могла просто выйти на любой остановке или вернуться домой, она необъяснимым образом вообще не могла переступить через порог, твёрдо зная: здесь что-то не так, а ей нужно на Манилова. Водитель по микрофону всё чаще заикался, а кондукторша откровенно халтурила, умудряясь засыпать даже в процессе отсчёта сдачи. Измученная Натка тоже, наконец, заснула, прислонясь щекой к влажному холодному стеклу. Она не заметила, что все пассажиры потихоньку вышли, и она осталась наедине с кондукторшей.
Сперва ей снились белые пятна и чёрные дыры, а ещё – железное кольцо, по которому бегал злополучный трамвай и никак не мог попасть на Манилова. Впрочем, это был уже не трамвай, а  дракон, почему-то прикованный к трамвайной линии, хотя он время от времени пытался разогнаться и взлететь. В чреве дракона по-прежнему дремала кондукторша, рядом с ней тосковала самая настоящая летающая метла. Вдруг кондукторша вздрогнула и проснулась, обратив прямо на Натку сморщенное маленькое личико, и девушке стало ещё больше не по себе.
- Слышь, Горыныч, я её вижу! – нечеловеческим голосом проскрипела старуха.
- Что-что-что? Где-где-где? – прогромыхал дракон.
- Спит, бесстыжая. Заколдовала нас, а теперь спит.
- Дрянь-дрянь-дрянь! – ответил Горыныч и подпрыгнул на стрелке.
- Так и будем теперь всегда по кругу бегать, а всё из-за неё! У, ведьма! – распалялась старушенция. Натка совсем оцепенела от страха. Она не сразу поняла, что слева от неё больше нет никакого окна, лишь влажная и слегка сопливая, как слизистая оболочка, стена. Дверей тоже не стало, но это уже не имело значения: остановка Манилова исчезла с карты земного шара, и выходить Натке всё равно было негде. Зато желудок Горыныча освещался изнутри электрическими лампами.
Западня. Бег по кругу. Всё, всё вокруг – западня и бег по кругу! Праздники, экзамены, снова праздники, а потом снова экзамены, и так – всю жизнь. Институт проедешь, и будешь ходить на работу: утром уходить, вечером – возвращаться. Аванс, потом – зарплата, зарплата – и снова аванс. Завтрак, обед, ужин. Телевизор, любовь, сон. Ясли, садик, школа. Всё это уже было, и для чего ей, Натке, повторять эту занудную жизненную схему? Скучно. Скучно жить.
- Скучно тебе? – старушенция внезапно оказалась рядом.
- А нам с Горынычем не скучно? Посмотри, что ты с нами сделала: мы проехали по этому кольцу уже три тысячи триста тридцать шесть раз!
- Я не виновата, - пыталась сказать Натка, но губы её не слушались.
В самом деле, что могла она поделать? Мысли, всегда одни и те же, заполняли её сознание. Утром она думала о занятиях, днём об оценках, в каникулы о дедушке с бабушкой, в дни рождения родителей – о родителях. Время прихода каждой мысли было запланировано заранее и занесено в график. Теперь же обида вцепилась в душу цепкой бульдожьей хваткой, Натка непрестанно думала о том, каким предателем оказался Димка, и мысли эти точно так же топтались по кругу, не находя выхода.
- Прекрати переживать, а то я  тебя метлой, метлой! Выйди, наконец, сойди с трамвая! – внезапно заорала старуха и в самом деле бросилась к метле.
- Я не могу! – пыталась сказать Натка, но ей не удавалось. Старуха вдруг отбросила метлу, утёрла рукавом слюнявый осклабленный рот и начала стягивать кондукторские перчатки с отрезанными кончиками пальцев. Натка зажмурилась и сделала отчаянное усилие, чтобы проснуться.
3
«Три тысячи триста тридцать семь, три тысячи триста тридцать восемь, три тысячи триста…» - громыхал вагон, прямо над ухом кто-то говорил по сотовому, а из форточки над головой сыпал мокрый снег. «Я просто спала», - подумала Натка, и открыла глаза. Всё тот же вагон, всё та же кондукторша, кстати, не такая уж и старая.  Всё становилось на свои места. Обрадованная Натка распрямила затекшую спину и повернулась к соседу:
- Скажите, а до Манилова ещё долго?
- Куда? До какой Манилова? – бородач в кепке и чёрном пальто взглянул на неё, как на ненормальную.
Девушка посмотрела в окно и не увидела ничего знакомого.
- Наширяются и едут, сами не знают, куда, - проворчал бородач и отвернулся. Тогда Натка привстала с сиденья и стала теребить за плечо сидящую впереди женщину, но и та ответила «Понятия не имею», и тоже отвернулась. Натка поднялась с места и пошла по салону, задавая всё тот же вопрос, слёзы копились на концах ресниц, от неё сторонились с недоумением и любопытством, но ни у кого она не встречала сочувствия. И только пьяненький старый бомж, примостившийся прямо на ступеньках у задней двери, удостоил её ответом:
- Эх, вспомнила! Такой остановки лет десять как не существует. Магнитная ненормалия, линию перенесли. Теперь все транваи ездят по Фантамаса. Откуда только ты взялась, такая заблудшая?
- А… Хлебный магазин там ещё стоит?
- Где?
- Да на Манилова же!
- Что ты, родненькая, нет уже давно никакой Манилова, туды метеорит попал. Там чичас закрытая зона, какие-то ненормалии исследуют.
- Это не я, - всхлипнула девушка, села рядом с дедом на ступеньку и разревелась.
- Я не хотела! Честное слово, я не хотела! Не этого я хотела…
Железный пол под ней громыхал и ходил ходуном, сквозь нижнее стекло дверей мелькали подножия тополей, а в дверные щели со свистом и стоном дул холодный сырой воздух.
- Ых, кулёма, не реви! Хошь согреться? Давай сюды руку. Давай, не боись!
Натка механически протянула бомжу мокрую от слёз ладошку, и тот бережно посадил на неё махонького чудо-зверька – раннего весеннего солнечного зайчика. Хотя нежная шёрстка его трепетала, зайчик сидел на её руке с озорным, непоседливым видом, как будто вовсе не боялся простудиться на сквозняке, и озарял собою линию жизни на её ладони. По линии бежал крохотный красный трамвайчик, и на его пути среди прочих домов ностальгически блеснула по-весеннему отмытыми окнами пятиэтажка за хлебным магазином.