Кусок 8. Восстание Тугарина

Кусок 8. Восстание Тугарина

Когда приехали из Киева корифеи политического воспитания, то приказали переодеть Тугарина в костюм тройку, для придания неуверенности, усадить в центре большой залы и прожектора направить. Чтоб смять человека и затолкать в него скукоженного побольше всяких гниловатых своих положений. Только ошиблись. Вроде мужи умственные, а не догадались сделать поправку, что не простой человечек, а герой. Рассуждали, что мужик отдельно, героизм отдельно. Только так не бывает. Героизм, если есть, так он всюду, в каждом действии и мысли присутствует. Грубо говоря_ даже какает человек героически. Тугарин был уже доказанный герой, поэтому ничуть не испугался ни костюма-тройки, ни прожекторов. Его хоть бы и в грязных трусах на сцену выпри, так и тогда бы не испугался. Во-первых не знал про обязательность чистых трусов, а во-вторых герой. Что ему всякое там презрение толпы. Потому сидел посреди залы, чуть щурился и думал, понравиться ли молочноспелой Юлии Владимировне мех. Должен, всё-таки стоящая лисица. Засунул руку во внутренний карман пиджака и стал ласкать пальцами заветный портретик.
Тут хлопнула дверь и корифеи зашли, все с докторскими степенями, некоторые даже заслуженно. Расселись против Тугарина и стал допрашивать, чтоб выведать его политические устремления. После получаса беседы таковых не обнаружили. Тугарин конкретных лиц мешавших счастью не представлял, а говорил, что нужно с пустотой бороться. Потому как пустота - гиблое дело. Пустой человек ломается легко и жизненного содержания не имеет. А чтоб президента долой или власть поменять, так Тугарин про это даже не знал.
-Что такое этот ваш президент?
Корифеи девственности сознания подивились и стали объяснять. Что это отец народа, живое воплощение справедливости, будущее страны, первоцвет нации, царь законности и гончая патриотических интересов. Тугарин заметно взволновался от таких эпитетов и возжелал президента увидеть, чтоб и самому набраться от него столь прекрасных качеств.
-Ещё не время. Человек должен быть достоин и готов, чтобы лично увидеть президента!
-Многие слепнут, когда видят его, потому что он огонь справедливости!
-Многие теряют сознание, потому что он царь вселенского счастья!
-Многие падают на землю, потому что он соль земли и перец воздуха!
Пятый корифей не нашёлся, что сказать и началось обучение Тугарина азам политической лояльности. Они сводились к тому, что жить в стране, благодаря неусыпным стараниям президента, становится легче. Пока ещё плохо жить, много всяких бед и несчастий, но со временем они устранятся и будет всё хорошо. Если конечно оппозиция не помешает.
-Ты знаешь, что такое оппозиция?
-Не.
-Это злонамеренные сволочи, ядовитые гады, позор страны, политические пидорасы, грязь человеческая, говно народа, подонки и предатели.
-Так может их того! В расход!
Корифеи заулыбались, дивясь первобытной резвости ученика. Ведь точно, что чистая доска. Собирались разрисовать его главными доводами. Что президент благо, потому что не допустил войны. А война это зло. Ветеранов приводили и те рассказывали, какое зло и как хорошо жить хоть бедно, но в мире. Мире сохранённом и взращённом Негодяем.
Тут ветераны по ошибке назвали фамилию президента, хотя нельзя было этого делать, потому что президент это не фамилия, это власть и подчинение. А Тугарин насторожился. Где-то он уже слышал эту фамилию, плохо слышал. А тут оказывается президент. Это ещё повезло, что не увидел Тугарин фотографию Жабы. Тогда сразу бы узнал, потому как это была та самая фотография, в рот которой он тыкал свой половой орган дома. Он целовал портрет волшебной Юлии Владимировны и тыкал свой член в разорванный рот какого-то чудовища, вырванный из газеты. Тугарин не хотел тогда смешивать высокую любовь с низменной потребностью организма освободить мошонку. А потому телесный низ отдавал неизвестному чудовищу, а чувства дарил весенней Юлии Владимировне. Сейчас бы увидел портрет рыжей жабы и всё сразу бы понял.
Но даже отсутствие портрета не спасло корифеев. Потому что стали они учить Тугарина, кто в стране самый плохой. И второй назвали Тимошенко. Что она воровка, гулящая тварь, продажная мерзость и змея. Тугарин как окаменел от услышанного. Чуть даже не заплакал, но нечем было плакать, был он сплошной камень, а сейчас ещё и горевший от огня возмущения.
-Это не правда!
-Правда, правда.
-Она не гулящая!
Аж закричал. Тут бы корифеи и насторожиться должны были, мужики то опытные. Но сразу за дурака его посчитали, что обманут в два счета и напрягаться не надо, поэтому думали своё что-то, на Тугарина внимания не обращая.
-Не гулящая!
-Гулящая. Её Лазаренко в жопу трахал и на рот давал, на том и карьеру сделала, сучка белокожая.
Корифеи её ненавидели, но как-то спутанно, потому что частенько видели с ней эротические сны. Как они с Юлей. Тугарин же считал Юлию Владимировну чистее свежего снега, а тут такое. И задрожал вдруг портертик возле сердца, затрясся и стал плакать! Сердцем почуял Тугарин нежные слёзы цветочной Юлии Владимировны и взревел, будто динозавр или иерихонская труба. Вскочил, опрокинул столы и стал разрывать побелевших от ужаса корифеев на части. Ничего не говорил, только рычал и гибельно мстил за обиду своей любви. Всех до одного корифеев разорвал, вышел из зала и объявил, что ежели хоть кто-нибудь плохое слово против сладчайшей Юлии Владимировны скажет, тот будет низвергнут в смерть. Милиция хотела его застрелить, но СБУ запретило. Потому что дело государственной важности и нужен приказ из Киева. Сообщили туда о чрезвычайном происшествии в подробностях. В администрации президента задрожали, чувствуя свою скорую гибель. И так укакались, что не догадались приказать застрелить. Вместо того, чтоб по-простому, стали сложно думать. Что какие-то там милиционеры не помогут, тут надо достойного соперника выставить.
И тут же позвонили сумскому губернатору, считая его единственной фигурой, сопоставимой с героем. Если не победит, так хоть время затянет и сил у этого самого Тугарина заберёт.

История Змея Петровича Ущерб-Метаева

Уж не знаю почему, но как и большинство иных украинских чудовищ, происходил Змей Петрович из здешних краёв. Жили его предки в старинном городке Вкровивесь, названном так из-за кровожадности змеев, без всякого на то основания, поедавших местное население. Оттого много было в городе пятен крови и на заборах и на стенах и на мостовой. Долго продолжались сии безобразия, пока губернатор, уставший от жалоб мещан и крестьянства, не прислал в городок сотню казаков с приказанием установить немедленный порядок и чтоб больше никаких кровавых историй. Казаки были люди православные, змей не любили, а потому накинулись рубить и частью истребили предков Змея Петровича, а частью изгнали в южные степи. Там было голодно весьма и чтоб не пропасть, стали змеи уголёк добывать, который в тех местах имелся в изобилии. Вскоре сами рыть перестали, народец стали нанимать для работ, попутно его лопая и спирая всё на обвалы породы.
Так и существовали весьма успешно, пока не пришёл 37-й год. Змеи тогда уже все в партии состояли, поддерживали центральную линию, чтили Вождя и руководили почти всеми шахтами Донбасса. Врагов народа неустанно выявляли, пока вдруг сами такими не сделались. Припомнили им сомнительность происхождения и родственников за рубежом, стали ловить да отстреливать.  Государство у нас такое, что строит и растит трудно, но если уж принялось расточать, то без остатка. В короткое время арестовали всех змей, кого к стенке, кого в Сибирь, где они от низких температур всё равно загнулись. Тут бы им и прекратится роду, но ведь яйца остались. Из одного и вылупился герой Змей Петрович. Когда подрос, то на шахты не пошёл, помня опыт предков, а направил стопы свои в торговлю. Скользок был и ядовит, а потому карьеру сделал самую замечательную и ещё в молодые годы возглавил огромный магазин. Торговля занятие сальное, но ясно виделось Змею Петровичу, что власть во сто крат сальней. И туда бы нырнуть да против хвостатых было там предубеждение.
Потому очень обрадовался он, когда вдруг объявили демократию. Тут уж пошустрил, в самое пениво бросился, а когда чуть устоялось всё, то оказался правителем Донбасса. Всё прибрал себе к рукам и обильно насыщаться начал, но не учёл мелкой детали. Готова была жаба терпеть малую да наглую змею, а вот удавище огромный ей был ни к чему. Не то, чтобы боялся Жаба, хлопнул бы челюстями и нет Змея Петровича, просто любил учить, чтоб не возносились люди, а помнили, что на пути к небесам президент стоит и распоряжается, кому вверх воспаряться подобно орлу, а кому вниз говном шлёпаться.
Змей Петрович пал, урок усвоил и стал рядом ползать, выражая свою всецелую преданность. Это черта характера ценная, потому через время получил себе на растерзание кусок в виде Сумщины. Приполз туда, обвил край своим мускулистым телом и стал душить. Как придушил, то заглатывать начал. И хоть область немалая, но почти на половину заглотнул. Хлебальничек то имел не слабый. Рассчитывал и совсем область скушать, но вдруг позвонили из администрации и приказали разобраться с неким Тугариным, причём лучше до навозного состояния.
Змей Петрович про персонажа по фамилии Тугарин слыхом не слыхивал, но выполнять кинулся, чтоб показать свою надобность. Пополз ко дворцу культуры имени Фрунзе, где вроде бы тот зловонный прыщ обретался. За ним бежали все его заместители. По большей части люди, но движениями старались походить на змей, чтоб ничем не отличаться от любимого начальника. В свите только генерала Четвертака не было. Слыхал он, что этот самый Тугарин пэкэльных хомячков победил, а потому испугался, чуя плохие последствия. Но Змея Петровича предупреждать не стал, потому что обидно было ему, офицеру, прислуживать какой-то гадине. Умчал на бронетранспортере в генштаб.
Тем временем Змей Петрович достиг ДК и крикнул, чтоб выходил Тугарин. Ожидал громилу увидеть, а тут вышел человечек маленький, без оружия, только в крови весь. Ну к этому Змей Петрович имел привычку, потому как знаментый был кровопускатель да и предки не из Невинномыска. Потому борзо крикнул:
-Сдавайся негодяй!
-Я герой!
-Говно ты!
-Я герой!
-Это хорошо, героев я люблю кушать!
И стал подползать к Тугарину, чтоб потом метнуться, обвить его тело своими железными кольцами и задушить. Дальше и вправду мог съесть. Другой бы затрепетал в предчувствии смерти и стал горькие слёзы лить, видя свою смерть в желудочном соке пресмыкающегося, но Тугарин будто и не замечал змеиных намерений.
-Уважаешь ли ты сказочную Юлии Владмировну?
Тугарин хотел знать политическую позицию губернатора, чтоб по ошибке своего не угрохать. А Змей Петрович захохотал.
-Ты это что ль про сосалку Лазаренковскую ****ишь?
Он Юлии Владимировну не любил, потому что ходили слухи, будто она была из рода змееловов. За это и поплатился. Бросился на него Тугарин с намерением разорвать гадюку на мелкие кусочки. Змей Петрович среагировал, чуть отскочил, потом набросился и стал вязать Героя своим жирным телом. Обвивал его со всей силой, душил, что есть мочи, а Тугарин улыбался. Не знал Змей Петрович, что был Тугарин каменной крепости, а потому хоть сколько его не души, а вреда не будет. Потом понял, а поздно. Испугался Змей Петрович, почувствовал скорый конец своей цветущей жизни, хотел уж сепаратные переговоры затеять. Но тут затрепетал портретик под Тугаринским сердцем, нежно затрепетал, чувственно, как никогда ещё не трепетал. И переполнили Героя чувства и наполнился его член жизнью и встал сквозь плоть змеиную, покрошив Змея Петровича будто колбасу. Осыпался бывший губернатор кусочками и все с удивлением могли видеть, что вместо одного желудка у него их целых три, оттого и не имела меры в аппетитах змеюка. Тугарин отошёл от зловонных обрезков, сел на скамеечку и стал портретные трепетания чувствовать. С ним его звезда, с ним его богиня, ждёт она его, дни и ночи плачет, да ждёт.

(Велико было чувство Геройское, по силам его чувство. А то и сверх того, потому что тяжело дышал он и норовил присесть, чтоб высказать словами страсть свою. Приду, приду я зефирная Юлия Владимировна, скоро приду! Вот только спасу страну нашу несчастную, хорошую жизнь тут по быстрому устрою и приду! Ждите меня алмазная Юлечка Владимировна, слёз не лейте, но смейтесь в предвкушении нашего скорого и несомненного счастья! Сахарная Юлия Владимировна, цветущий абрикос Юлия Владимировна, белая лилия Юлия Владимировна, начало света и конец тьмы Юлия Владимировна! Трепещу и ожидаю, надеюсь и содрогаюсь, силён и слаб, глина и камень, вонь и огонь, вчера и завтра, ночь и день, ничто и всё! У ног твоих Юлия Владимировна, у белых ног твоих, у снежных ног твоих, с розовыми пяточками, маленькими ногтиками, жилкой на косточке и морщинке между пальчиками! Мечтаю о тебе Юлия Владимировна, иду к тебе Юлия Владимировна, плачу от радости по тебе Юлия Владимировна!
И так громко это говорил, что даже я под Харьковом услыхал.  Хоть слов не разобрал, но природу грохотания прочувствовал. И возрадовался! Значит появился Герой, скоро будет Жабе смерть! Так и сказал всем, чтоб радовались скорому пришествию Героя! Не поняли бомжи, ну да скоро узнают! Идёт Герой и сокрушит Жабу! Установиться счастье и тихо я умру с улыбкой, расскажу на том свете убиенным Жабой, как славно всё на земле украинской обернулось! Радуйся козацкий род, дрожи Мерзавец!)

Тугарин взывал к Юлии Владимировне, а вокруг собиралась толпа народа, желавшая посмотреть на падшего губернатора и узнать, что из этого будет. Слух пошёл будто власть переменилась и можно грабежи начинать. Народец то в Сумах вроде спокойный и загнанный, но в крови живёт пламя Гражданской войны, когда бродили тут банды во множестве. Режим то режимом, за покушение на имущество голову оторвут. Но падёт режим и тогда уж свобода, тогда уж и самому можно отрыванием голов заняться, а не только терпеть. Интересовались.
-Так это, товарищ убийца, можно ли погромы начинать или это не падение режима, а только вывеску сменили?
Тугарин вопросов не замечал, продолжая чувствовать под сердцем трепетание нежного образа. Народец подумал, что молчание знак согласия и распространился по городу громить магазины. А Тугарин сидел и хрипло шептал, пытаясь перевести на вербальный лад своё любовное томление.
Пока Тугрин сидел и словесно изливался, в Чернигове, кроме множества безобразий, происходило два действия, важные для романа. В Кривой хате, местном сосредоточении властной грязи и скверны, восседали злодеи-заместители Змея Петровича, хоть и люди, но нравов чудовищных. Увидев позорно-колбасную гибель своего правителя, сбежали они мигом и теперь совещались о двух вещах. Сперва о том, как бы и самим не повторить судьбу губернатора. Ведь до чего грозен был и уверен, даже справку имел, что происходит от кровавых ацтекских змиев Келькоцатля и Клемуцоцала, недавно закончил курсы, где учили огнём дышать. Молнии глазами метал, планы обширные строил, аппетиты до седьмого колена насыщал и тут на тебе, валяется колбасой на улице, говорят уже бомжи принялись парное мяско растаскивать. Вот тебе и жизнь. Вещь приятная, но откуда выходит, туда может и пропасть.
-Да убивать его надо, убивать!
Самый трусоватый завопил, а все обрадовались. Будет потом на кого спирать подлую инициативу.
-Вызвать генерала Четвертака, пусть пушки пригонит и расхренячит!
-Чтоб и следа не осталось!
-Будто и не было!
Стали звонить Четвертаку, чтоб присылал своё воинство. А в артучилище докладывают, что нет генерала. Переоделся в женское платье и уехал в неизвестном направлении на бронетранспортёре. Тут задрожали заместители. Четвертак известный карьерист был, место генеральское просто так не отдал бы. Значит страшное дело. Посмотрели друг другу в глаза, а там то страху, а там то говна! И сами бежать. По лестницам, сметая всё, к чёрному ходу, вскочить в машины и мчать подальше от собственной смерти, пришедшей в обличье странного маленького человечка с портретом Юлии Владимировны под грудью. Впрочем о портрете они ничего не знали. В незнании и умчали, все кроме одного заместителя, точнее заместительницы. Она осталась и был этот тот самый случай, когда любовь, пересиливает страх.

         Люся Блятышева

Происходила она из рода ведьм, но в семье не без урода, так что колдовать не могла, на метле летала еле-еле, сглазить и нашептать не умела, а только знай себе бёдрами вертит, хоть там тех бедёр и сплошная несущественность. За такое вот поведение сородичи её цурались и всячески донимали. Чтоб унижения не терпеть, пошла Люся в КГБ и заявила о желании порвать с тёмным прошлым и шагать вперёд по комсомольской дороге. Дяденька один в вендиспансере говорил, что комсомол для бойкого человека самое место. Люся в себе бойкости чувствовала вполне, потому и пошла жизнь свою по-новому лепить. Первым делом сменила фамилию, настоящая была у неё незвучная, а Блятышева взяла для более удобного продвижения по службе. Чтоб начальство не робело в трусы лезть.
И не робело. Пока были её телеса да пикантность происхождения внове, сделала Блятышева себе карьерный рост до второго секретаря райкома комсомола. И там остановилась. Потому что на смену помоложе пришли девки, а у неё варикозное расширение вен обнаружилось, поди соблазни с таким грузом мужчинку. От конных атак перешла она к окопной обороне, понимая, что теперь сидеть ей тут и не квакать. Разве что струя.
Струя, это у чиновников великое дело. Сидят себе люди, перекладывают бумажки из стопки в стопку, в потолок плюют, тут под одним, как двинет струя и вознёсся. Уж не здоровается, морду воротит, а то и наорать норовит. Только знать бы где та струя ударит. Некоторые даже книги по геологии читали, ходили с вербовой развилкой по учреждениям, чая место взрыва следующей струи найти и там заблаговременно присесть. Только ничем эти метания не кончились. Струи били редко и непредсказуемо.
Когда волнение началось. Самое струйное время, только попу подставляй, чтоб струя мимо не прошла. Задница для струи вроде паруса, зачастую алого. Люся расчепыжилась и стала по учреждениям в расширенном виде бегать. Надеялась барышня. И попала всё-таки в струю. Тогда резко патриоты потребовались, она происхождение предъявила, что коренной персонаж фольклора и всегда за Независимость была. Партбилет зубами порвала, прожевала, выкакала и снова съела. Дескать рву с коммунистической гидрой навсегда. Видя такое рвение, поставили ее в область идеологией руководить.
На хрен никому идеология не нужна, хоть колесу поклоняйся, но положено, чтоб был ответственный. Вот и поставили заведовать. Люся пожила лет несколько в почёте и бездеятельности, когда стали времена крепчать. Кость сломаешь, она зарастает, а идеология она государству та же кость. Вдруг не всё равно сделалось, что говоришь и за кого голосуешь. Взъерошился народ, с голодухи стал бучу подымать, пришлось его милого в оборот брать, под белы рученьки да мордой в грязь. Чтоб происхождение помнил и с князьями не ровнялся.
Стало у Люси работы хоть отбавляй. Много работы. Тут ещё культуру поручили подымать. В соседних областях народные таланты есть, в шароварах пляшут, колядки выспивуют, у нас чем хуже. Согнали талантов со всей области, стали к корням возвращать. И получалось то, но хотелось Люси большего. Даже не по деньгам, а чтоб власти. Конечно могла она сейчас пощечин надавать. Но какое удовольствие бить какого-нибудь трясущегося от страха районного культуролога? Пресытилась этим Блятышева и мечтала унижать генералов и губернаторов. В глаза их пустые плевать, за волосы хватать и возить послушными лицами по столу. Даже придумала, что стол должен быть из простой не шлифованной доски, чтоб занозы впинались. Будут подчиненные плакать и кричать от боли, а она улыбаться. А если молоденький чиновник, так и слопать можно. Как и все ведьмы, человечинкой Люся не брезговала. Но ела мало, потому с человека могла только и сгрызть, что очищенный от щетины подбородочек, он у чиновников мягкий да вкусный, ну и язык. До мяса не жадная была, больше всё-таки пиршество духа чаяла.
И тут вдруг прилетел на древнюю Сумскую землю Змей Петрович. Были они орально-шапочно знакомы (в туманной молодости на одном из шабашей нечистой силы отсосала Люся Змею). Снова встретились. Ущерб-Метаев был сантиментов чужд, как всякий прагматик, предпочитал отсосам платежи, поэтому о прошлом не вспоминал, другое дело Блятышева. Сразу представился ей как наяву сладенький змеиный отросточек, трепетно забилось глиняное ведмаческое сердце и вспыхнула любовь. Да такая, что ничего её не могло разрушить. Уж Змей Петрович и поколочивал её свежими номерами оппозиционных газет и в морду по лицу давал и за патлы таскал, а Люсе всё божья роса. И кажется какие у него руки сильные да ласковые, газеты полевыми цветами, а не типографской краской пахнут, а как схватит за крашенные да реденькие её волосики, так сразу мокрело у Люси в ****е и сладкая истома по телу. Хотел бы она крикнуть "Войди в меня Змей, войди! Растерзай свою маленькую пташечку, опрокинь и заглотни!" Ножки расставить и принять своим заместительским лоном губернаторское остриё.
Только сдерживалась. Знала, что Змей Петрович такой глупости не одобрит, похоть почитал чувством для черни, а сам если хотел кончить, то дрочил на финасовые отчеты. Цифры его сильно заводили, особенно в долларах. Чуть только значок $ увидит, как дрожит и *** подымается. А чтоб время на секс тратить, так это ж обезьянье дело. И думать не хотел. Люся всё это понимала и на Змея не обижалась. Бывало и сама удивлялась себе. Думала уж, что отгуляла своё, успокоилась, а тут страсти-мордасти. Только ничего поделать с собой не могла. Так и любила на расстоянии, иногда только воровала микрофон с зала заседаний. Змей говорил по этому микрофону, губы его касались сеточки, а Блятышева потом елозила у себя чтоб перенести отпечатки его губ на свои, половые. 
Неизвестно сколько бы продолжался этот роман и чем бы закончился, когда вот увидела она, как был рассечён Змей Петрович на куски, будто не гордый душитель областей, а кровяная колбаса. И заблажила Люся, упала увядающим лицом на стол и плавала в слезах да соплях. Не могла она поверить, что погиб он, не могла представить, как жить без него, такого сильного, грозного и кучерявого. Почему судьба надсмеялась над ней?
И за отчаянием родилась злоба. Отомстить. Ведьмы всегда мстят, ведьмы не умеют прощать. Потому за дверкой выждала, пока последние чиновники сбегут, опасаясь народного гнева, плащик накинула, очки чёрные и пошла на площадь.  Кое-что слышала в разговорах киевских корифеев о Тугарине. Вроде выходило, что обычный мужлан, но герой. Просто так его не убьешь.
Задумала она втереться в доверие, выждать, а при первой удобной возможности отомстить за свою порезанную любовь. Пришла, а Тугарин всё вещает чувства свои Юлии Владимировне, ничего не замечает. А рядом куски Змея Петровича. Упала возле них на колени и стал рыдать Блятышева. Будь она ведьмой могла бы любимого и слепить, спрыснув мёртвой водой. Но училась плохо, а оттого только плакала, тёрлась носом о змеиную шкуру и шептала, что отомстит.
Встала. Вокруг никого, все пошли грабить и долги возвращать, стрельба в городе, гарью потянуло. Люсенька быстренько на колени перед Тугариным опустилась, опытной рукой ширинку расстегнула и давай лживыми губками идеологического работника наяривать. Тугарин был в таких полётах, что поползновений на свой организм не заметил и всё шептал, удивляясь какому-то незнакомому ощущению ниже пояса. Будто его мозолистый хер не в штанине оказался, а в месте теплом, в месте влажном. Подумал Тугарин, что это Юлия Владимировна для него духовно старается и снова забился в словесных излияниях.
Блятышева меж тем знай себе работает, дивясь величине прибора. Вроде и мужик так себе, а прибор, что шлагбаум, рот приходилось до ломоты в челюстях разевать. Вскоре уж трудно ей двигаться стало, потому что распух то геройский половой орган и стала она будто червяк на крючке. А *** то пухнет, пухнет! И не крикнуть ей о помощи, ни слезть, даже предсмертно заплакать не смогла по причине излишней растяжки лица. А член то всё растет, сам как-то ёрзается и уж непонятно зачем тут Блятышева, когда и без неё дело спорится. Так тугаринский член её заполнил, что глаза из орбит полезли, а мозги из ушей. И тот самый миг, когда треснули Люсины щеки, Тугарин кончил, как обычно стеклышками уверенности и разнесло незабвенную Люсю на малые кусочки, раскидало по всей окрестной улице.
От грохота, всё-таки заместитель губернатора взорвался, Тугарин очнулся. По сторонам огляделся, ничего не заметил, вправил член в штанину и собрался в Киев идти. Как тут окликнули его. Некий человек с перевязанным животом, весь в поту и едва тащащий огромную тачку. Мало кто бы узнал в этом Сизифе знаменитого сокрушителя драконов, украинского патриота и светоча местных националистов господина Манджелу. Уж очень он походил на ханурика, укравшего где-то железа и везущего его на продажу в ближайший пункт приёма. Чтобы там сдать, купить поскорей бутылку мутного самогона и тут же всосать, занюхивая грязным рукавом. Если бы не начавшийся в Сумах переполох, то обязательно остановили бы Манжелу милиционеры и поинтересовались, что это он везёт, обёрнутое картоном, в своей тележке. Но сейчас милиционеры восполняли многомесячные долги по заработной плате и наравне со всеми потрошили обильное чрево крупнейшего городского универмага. А Манджела знай себе толкал тележку, в которой под несколькими слоями бумаги скрывалась не кто-нибудь, а сабля Героя.

(Дрожи Жаба! Идёт тебе порицание с вычёркиванием из книги жизни. В урне небытия тебе место, доисторический мерзавец! Долго думал я, почему рассечёт тебя герой мечом, а не разорвёт руками или затопчет. Потом я только понял, что не хочет Герой мараться! Разрубит он тебя и сожжёт, позор и поругание украинское! Дрожи Жаба! Нет тебе спасения! Со слабыми людьми привыкла ты расправляться, с теми кто не поднимет голову и не откроет глаза, кто не хозяин над своим страхом. Этот же другой! Хоть давно прошли геройские годы, хоть сейчас время песочных людей, чтоб удобней в формочки запихивать, но се Герой! Слышу я шаги его и радуюсь! Дрожи Жаба! Я ничтожен и радуюсь, ты многомощен и сотрясаешься от страха! Умный помнит, дурак гордиться! А ты дрожишь! Скот хладнокровный!)

    Способ приготовления сабли Героя

Металл для неё должен быть патриотическим до крайности. Не бессмысленная железяка, а священный металл, окроплённый кровью украинского врага. Металл, испытавший радость национальной борьбы и украинского освобождения. Сумские патриоты годами ездили по сёлам, выискивая драгоценный металл из которого предстояло отлить саблю для героя. В том, что он придёт, сомнений не было. Поэтому нужно ждать и готовиться к его приходу. Чтоб встретить во всеоружии и пойти за ним вслед, сокрушать злыдни украинские и строить великую страну нашу. Чтоб, когда Герой придёт, не копошиться, заранее заботились. Находили махновские сабли, петлюровские штыки и даже сокиру времён Богдана, почерневшую от ляшской и жидовской кровей. Это был самый ценный экспонат, над которым патриоты плакали, вспоминая величие предков, державшихся крепко веры, сражавшихся за неё, не боявшихся ни смерти, ни жизни.
То ли все эти доблести были тогда израсходованы, то ли спёр их кто, но ощущали явственно патриоты, что сейчас не то. Жиже стал народ, жиже и суетливей. Про идеалы забыли, мечутся и под американское говно головы подставляют. Льются цивилизационные помои и даже если и был маленький налёт украинского и тот смоют. Будто фабрика одна большая, попадают туда люди и выходят одинаковые. Как один. Интересы одни, жизненные принципы одинаково отсутствуют, жрут одно. То есть раздели всех, выдали тюремные робы с номерами, для облегчения учёта и живите, не обляпайтесь. Блять, глобализация называется.
Если бы могли, так и морды бы людям вытерли. Потому что лица разные то у всех, не хорошо как-то, неполиткорректно. Хорошо бы сунуть морду в аппаратик, там лицо сотрут и намалюют новое, такое как у всех. А узнаваться по номерам можно. Так и будет, только как выдумают технологию, так и будет. Потому что сперва твоя национальность и вера дело сугубо личное, дальше и морда делом личным станет. Потому что может у тебя лицо резкое и другим неприятное. Коробит оно людей и зубы кривые. Так ты лучше, братец, лицо смени на общепринятое, а придёшь вечерком домой, достанешь из стола фотографию, глянешь, какой ты там был и гляди сколько хочешь. Никто не запрещает, свобода всё-таки. И тебе хорошо и людям.
К стиранию дело шло, чтоб никаких камней, всё измельчить, денежной водичкой залить и в формы. Строить так удобно. Патриоты прекрасно знали, что строить будут новую Вавилонскую башню, с теми же последствиями. Поэтому были против, но ничего поделать не могли. Хоть и были камешки, но жестоко растирались в мутном и стремительном жизненном потоке. И не было никакой надежды, кроме той, что придёт герой и крепкой своей пятернёй соберёт гнущиеся прутика народа своего в веник и выметет этим веником всяческую грязь человеческую прочь долой с Украины. И глобализацию эту долой. Потому что человек человеком должен оставаться, а не превращаться в бессмысленный ротожоп.
Собирали патриоты металл и надеялись, что хоть маленький вклад, но в великое дело освобождения страны от пагубных зараз. Когда насобирали пудов семь подходящего оружия, то Манджела, главный жрец патриотизма по Сумщине, приказал купить в Киеве пять тысяч экземпляров "Кобзаря", изданного непременно издательством "Дніпро". Целую машину книг купили патриоты, потратив почти все свои сбережения. Но не жалели они денег, зная, что Герой попрёт доллары и прочий бумажный сброд, который стал вдруг почти единственным содержанием жизни. Попрёт и заменит служением Родине.
На даче Манжелы, в живописном месте Ословка, названным так за сообразительность населения, патриоты установили небольшой тигель. И 9 марта, в День Рождения Великого Тараса, Манджела, в вышиванке, красных сапогах, в кожухе, подпоясанный и с брылём на голове, подошёл к тигелю. В руках он держал старинную бандуру, недавно взятую без спроса в краеведческом музее. Присел рядом, к бандуре приложил "Кобзаря", откашлялся и стал перебирать струны. А потом запел, мощным своим голосом, в котором слышны ещё были козацкие отзвуки и удаль украинская. Громко запел, ещё сильней взялся за струны и потекла, охая и переливаясь на воздухе, густая украинская печаль. Жирная, как украинская земля, тихая, как украинская ночь, страшная, как украинская месть.
Текла она и перекатывалась, трепетно бились сердца патриотов, обступивших Манжелу, ждали они великого свершения. Нельзя просто так зажечь огонь для сабли Героя. Не белорусской спичкой или турецкой зажигалкой, а украинским отчаянием нужно возжечь пламя. Болью украинской и страданием, плачем украинским и любовью к Родине! И все быстрей перебирал Манджела струны и все громче пел и стали ему подпевать патриоты, а некоторые пустились в медленный пляс и ясное прежде небо вдруг затемнилось тучами и загремели громы и засверкали молнии и вдруг одна ударилась в бандуру и зарычал Манджела страшным рыком и задымился "Кобзарь" у ног его.
Пал Манджела, накрыл своим широким телом маленький огонёк от начавшегося дождя. Сохранил огонёк и поместил в тигель, куда стали закладывать купленные "Кобзари". Не молча, но читая любимые стихи, читая и смеясь, очарованные добрыми предзнаменованиями. Раз огонь явлен, значит Герой рядом, значит он скоро придёт и быть добру! Раскочегарили патриоты великий огонь, резво горели "Кобзари", сделанные из Карпатского леса, отпечатанные в киевском издании. Давали они сильнейший украинский жар, получше даже, чем антрацит, потому что таили они в себе огромную национальную энергию, подарок от второго Героя, который не дал нам пропасть в беспамятстве. Слава тебе Тарасу, великая слава и поклон!
И когда разгорелся огонь сильно-сильно, то стали класть  него старые ножи, топоры, сабли, косы, винтовки, всё то, чем сражались наши славные предки за нашу славную страну. И плавился металл, не в силах терпеть патриотического жара и тонкая струйка раскаленного металла потекла в форму, где предстояло ей стать саблей Героя, главным оружием планеты. И весь металл вытек и полностью заполнил форму и тогда поднял Манджела огромный молот. Железной своей частью он был ничем не примечателен, но рукоятка его была сделана из старинного дуба на котором вешали украинских врагов ещё с казацких времён. Запел Манджела одну из протяжных тарасовских дум и ударил что есть духу по сабле, чтоб была она крепка, чтоб была она остра, чтоб была она быстра и не придумать было лучшего оружия. И вторили ему товарищи и целые сутки бил Манджела молотом, пока разъярённые соседи не вызвали милицию. Но когда приехал "бобик", сабля была уже готова, смазана лампадным маслом, завёрнута в вышиванки, обложена "Кобзарями" и цветными портретами Тараса, помещена в старинную деревянную скрыню и спрятана.
Манджела уплатил штраф за нарушение общественного порядка, но ничуть не расстроился. Главное дело было сделано, сабля ждала Героя и они ждали. Хоть и радостное ожидание, но тягостное. Потому что может неделю, а может и год. Соображали, что крайний срок лет сто. Если до той поры не придёт, то украинцев совсем не останется. Может население какое и будет в стране, но исключительно ротожопное, формованное, которому уж ничего не привьёшь, не напомнишь, про садок вишневый коло хаты или как правильно креститься, а только отойди от телевизора, чи шо оно там будет вместо ящика, и дай гамбургер пожевать, это говно точно будет. Такому народцу уже Герой не нужен будет, такому народцу только мясник, потому как не люди, а скоты, бесполезно им объяснять.
Герой должен вовремя прийти и побыстрей, так думали патриоты, а раз огонь явлен и сабля геройская сделана, то вот уж скоро. Ожидали. Манджела, как самый умный патриот Сумской области, ещё и думал. Что Герой должен быть, это факт, только герой сможет Украину в человеческое состояние вернуть и спасти от погибели. Но ведь жизнь штука хитрая. Может даже и есть герой и подрос уже, а некому ему рассказать о его великом предназначении. Вот ведь незадача. А если не дай бог герой возьмёт и уедет на заработки, куда-нибудь в Чехию или Португалию? Тогда то что? Как-то всё ненадежно выходило. И чего ему геройство не дадено? Уж он то патриот, идейно подкован, весь "Кобзарь" на память знает, за родную мову борется. Всем герой. А нужно кого-то ждать и неизвестно получится ли. Как-то даже обидно было Манджеле. Иногда снилось ему, что он сам и есть Герой, Киев взял, Жабу повесил, американцев долой и ввёл в школах Закон Божий. А утром проснется и ничего. Только скрежет зубовный.
Но когда много о чём-то толковом думаешь, то чего-нибудь и выдумаешь. Так и Манджела, ехал как-то себе на дачу на троллейбусе, ехал недовольный и всё оборачивался назад. Никогда ничего не боялся, а прошлым вечером видел, как огромных размеров женщина отхватила полголовы незнакомому парню. Чуть прожевала, потом вышла и всё выблевала. А парень остался сидеть прижатым к стеклу и нелепо закрывал зияющую дыру в голове. Манджела здраво подумал, что судя по размерам женщины, немало она голов если не съела, то понадкусовала.
Никакой приязни к ней не почувствовал и стал опасаться за свою голову. Для борьбы она нужна целая, а то если будет дыра, так не наборешься. С такими хищниками, как та баба эта, трудно. Сильней натянул соломенный брыль на голову и в туже секунду, то ли от сдавливания головы, то ли просто так, в голову Манжеле пришла мысль, а не он ли и есть Герой? Мысль была такой важности, что он обхватил голову руками, чтоб не разлетелась и попросил водителя остановиться. Вылез и быстро пошёл неизвестно куда, будто пытаясь скрыться от мысли. Долго шёл, даже крепкое украинское сердце побаливать стало, когда почувствовал, что с мыслью о собственном геройстве несколько сжился и мог теперь её подумать.
Ничего страшного в ней не было и даже вполне она вписывалась в хитрость жизни. Назначить героем того, кто этого самого Героя больше всех и ждёт. Хитро, хитро. И чем он не герой? Драконов истреблял, патриотичности самой концентрированной, Тараса на память знает, Родину любит за троих, силён. По всем пирогам Герой. Другой бы взвился орлом и пошёл геройствовать, но Манджела был умён и ответственен. Понимал, что дело серьёзное. От этого дела судьба украинская зависит! Вдруг бучу подымет, а окажется не по силам? Придётся бросить, отступить, тогда и те немногие, кто верил в пришествие Героя, разочаруются и уйдут по углам доживать жизни в тоске-печали. Тут слабину давать нельзя, тут уж назвался груздь, так геройствуй по полной программе, без всяких но.
И решил Манджела провериться. Сабля то у него на даче хранилась, в залитой бетоном яме, чтоб воры не долезли. Пришёл к даче пешком, ломом сбил бетон и нырнул под землю. Раскрыл скрыню, выложил тома да портреты, развернулся вышиванки и увидел великое оружие великой украинской славы. Тщательно протёр его и стал точить. Потому что если обнаружиться, что он герой, то уж времени точить не будет, сразу надо в бой идти. Водил осторожно точилом и читал отрывки из "Кобзаря". Три раза прочёл над саблей всё великое творение и тогда только сабля Героя стала остра и готова к бою. Осторожно поднялся с земли, посмотрел на родное синее небо, пожалел, что нет по близости безбрежного поля спелой пшеницы и взялся за рукоять.
Знал Манджела - тяжела сабля Героя и чрезмерна для обычного человека. Предназначена она для сокрушения небывалых чудовищ и космических боёв. И как бы не был силен человек, а не поднять ему сабли. Но если он Герой, тогда поднатужится он и забьет в нём неимоверный родник силы. Подхватит он громадную саблю как перышко и пустится с ней в пляс. Да не простой, а в пляс грядущей свободы и светлого избавления. Выдохнул Манджела, попросил у Тараса помощи и схватился за рукоять. Напряглось от натуги его крепкое тело и приподнял он саблю на самую малость и уж ожидал бития силового источника, когда развязался у него пупок. С истошным охом упал Манджела на саблю и горько заплакал, чувствуя, что не Герой. И так это было обидно и больно, что решил Манджела погибать. Едва-едва замотал меч, скрыню закрыл и лег сверху ожидая смерть от разрыва внутренних органов. Однако смерть не пришла, прибыли сами внутренние органы, встревоженные долгим отсутствием главного патриота области. Вытащили Манжелу, отвезли в больницу и подлечили.
Он то сперва и жить не хотел, уговорили сотоварищи, что умирать сейчас малодушие. Особенно переубедился, когда из СБУ прошли и про героя спрашивали. Раз уж эти ищут, то должен Герой вскорости явится. Обуянный радостными предчувствиями, нанял Манджела кран и тот поднял саблю Героя на поверхность. Манджела сел подле и стал читать над саблей "Кобзарь", чтоб не потеряла она украинского духа. И когда перечитал книгу сотый раз, прибежали из города сотоварищи и рассказали, что вроде явился. СБУ проверяли и установили, что самый действительный герой.
И возопили патриоты и стали друг друга целовать-обнимать да по плечам хлопать. Схватили тачку крепкую, на которой загодя сабля была уложена и покатили в город, чтоб вооружить Героя. Бежали и пели, бежали и кричали, бежали и подпрыгивали.

Идёт избавление, идёт Герой, идёт великий подметальщик дома Тарасова. Мусор и грязь долой, семена бурьяна в огонь, а доброму плоду распространение! Дрожите безобразники, дрожите мерзавцы, дрожите продавшиеся, сокрушены будете и повергнуты в забвение, втоптаны в землю и сожжены до последнего колена. Суд вам будет, предавшие Родину, наказание вам будет, забывшие бога, погибель вам будет, потерявшие облик человеческий. Идёт Судья и сокрушитель, идёт воитель грозный и возделыватель украинский. Сторицей получите, кровушкой отплатите, застонете, заплачете, но не будет вам спасения! Скоро будет день избавления и вавилонская блудница Жаба падёт. Этой саблей будет убит, этой саблей будет разрублен на мелкие кусочки, этой саблей будет стёрт и низвергнут, этой саблей прекратится и уйдёт в темноту небытия, откуда и пришёл, отрыжка безобразия и прыщ мерзости, вонь грязной совести и тоска денежной погони. Червь!

Катили они тяжёлую тележку, пыхтели тяжко, хватались за издерганные по пропадающей родине сердца, какие бывают только у патриотов. Были они всё мужички в возрасте и жизнью битые. Падал пот с их впервые за многие годы расправленных счастьем лбов, а следом падали и они, не выдержав напряжения. Толпа их редела и под конец остался лишь один Манджела. И он бы упал, потому что изнемог, потому страшно болел живот и голова кружилась. Но он был должен. Животные знают только может, а человек ещё и должен. В этом главная разница, а потом уж мышление и речь.
Манджела катил тачку и шептал себе, что скоро будет праздник. Манджела не знал, что президент жаба, жаба-людоед, хрустящий человеками, как сухариками, пожирающий людей бесследно, холодно ухмыляющееся пустыми глазами чудовище, ведущие своё происхождение из Ивоткинских болот, где люди никогда не жили, а только мучались. Манджела катил телегу и не замечал вокруг грабежи и пожары. Он должен был дать саблю Герою и больше ничего для него не было.
Вот проехал возле проходной завода Котовского и по щербатому тротуару покатил к ДК. Проехал возле уже воняющих кусков Змея Петровича и разорванной несчастной любви его Люси Блятышевой, когда заметил неказистого человечка сидящего на асфальте и бредящего женщиной. Член огромных размеров прорвал штаны человека и устремился по направлению к солнцу, будто хотел оторваться от тела и изнасиловать светило. Член не послужил Манжеле доказательством героизма, скорее даже наоборот. Украинский герой не должен быть похотлив, оставив это слизкое чувство всяким инородцам.
Украинский герой должен быть возвышен и трепетен в любви к своей вишнёвой и жирнозёмной Родине, её бескрайним полям и прозрачной воде из колодцев, обсаженных калиной. А женщины суть суета. Козаки не пускали женщин на Сечь, потому что женщины это жир, женщины это расползтись по норам и копить, женщины это позабыть товарищей, поменять боевого коня на корову, а саблю на косу. Женщины это надеть на шею ярмо, это терпеть унижение, это сносить обиды, это жить не здесь, а жить будущим, растя детей, таких же рабов, как и ты. Только когда злодеи падут, только когда дым от сгоревшего Вавилона застелет небо и кровососы человеческие мертвыми гроздями опадут на землю и станут из наказания удобрением, только тогда можно будет настоящему украинцу взять к себе в дом женщину, возлечь с нею и дать жизнь сильному и свободному потомству у которого не будет шеи. Голова сразу будет переходить в плечи без всяких перерывов, чтобы никто и никогда не смог надеть на украинца ярмо. Да и некому будет надевать, потому что свет проберется даже в самые дальние уголки и не оставить ни одной жабы-людоеда, ни одного другого чудовища плотоядного и любого прочего свойства.
Сам Манджела не имел семьи, из маетков была только дача да "Кобзарь", который перечитывал каждый день, ища поддержки и утешения. Он был готов к героизму, но избран был другой, этот странный человечек, восседающий в кусках вонючего мяса и крови разлетевшейся в пух и прах женщины. Манджела едва смог докатить к нему тележку и как бы из последних сил сказал речь. Примерно такую.

Вот оружие, каким победишь ты врагов украинских! Вот плуг которым собьешь ты бурьян земли нашей и взрыхлишь её под семена счастья! Вот молния, которой поразишь ты нечестивцев в креслах! Вот ветер, которым отделишь ты плевела разврата от семян чести! Вот песня, которой заставишь ты замолчать все беды наши! Возьми её, герой, возьми в свои крепкие руки и замахнись, чтоб увидела вся страна, что всходит солнце избавления, разгорается костёр очищения, звенят колокола суда над злодеями! Дай людям надежду и укажи путь! Убей Жабу! Убей Жабу! Убей Жабу!

Обессилевший, пал Манджела на корявый асфальт. Пал готовый умереть, потому что выполнил своё предназначение, потому что не прожил свою жизнь зря, потому что претерпел не как скотина, в нелепом желании выжить, а как человек, положив существование своё в фундамент будущего счастья Родины. Закрыл глаза и сопнул счастливый, поскольку не о чем жалеть, а только радоваться.
Тугарин меж тем подошёл к возку и нащупал в ворохах страниц из "Кобзаря" саблю. Как настоящий герой, имел к холодному оружию сильное влечение, а вот всякими пухкалками смердеть не хотел. Подхватил саблю и так легко, будто не было в ней многих пудов смертоносного веса, будто не была она раза в два больше самого Тугарина. Подхватил и завертел, чувствую пребывающую в себе силу. Свистел восхищённый воздух, раздираемый на клочки многовесным орудием. И слыша этот свист, Манджела заулыбался, чувствуя, что Герой пришёл. Веками ждали его, часто обманывалось, бывало, что разуверялись, но вот явился он. От радости потерял Манджела сознание перед тем успев подумать, что наверное умер от счастья. А Тугарин положил саблю на возок, взял Манжелу на руки и отнёс в тенёк. Зычно крикнул воды и тут же принесли.
Облил Манжелу минералочкой, увидел его взгляд и сказал.
-Иду я в Киев, сокрушать засевших там врагов.
-Его убей! Президента убей первым делом, иначе за каждым убитым злодеем будет вставать десять новых! Убей!
-Надо - убью.
-А знаешь ли как?
-Замахнусь и ударю.

(Убей Жабу! Взмахни саблей, и рассеки темечко, чтоб голова его рассыпалась в прах. Потом обрушь свод его мерзкого черепа и рассеки полушария гадкого его мозга. Соскобли белое вещество, выжги серое, чтобы ничего не смог чувствовать, чтобы не мог злоумышлять! Потом раздави  кровавый его мозжечок, чтоб обездвижить навеки, потом проломи его средний мозг, в кашицу преврати ядра нервов! Пройдись металлом по Варолиеву мосту и изничтожь его, чтобы никто больше не прошёл там! Потом войдёт сабля в продолговатый мозг, чтобы не смог Жаба дышать, чтобы сердце резиновое его замерло навеки! Достигни спинного мозга и там остановись, уже не в негодяе, а в трупе! Так будет с Жабой, терзателем малых, гонителем убогих, попирателям честных, давителем справедливых, убийцей смелых, черной ночью страны, танцующим демоном безобразия! Так будет! Дрожи Жаба!
Ты же, Герой, помни, что Жаба силён. Жаба опытен и коварен, руки его обагрены кровью невинных по локоть, губы его измазаны кровью украинской, каменное сердце его в крови многочисленных жертв. Питаясь нашей слабостью становиться он силён и непобедим. Даже сабля героя может не помочь. Поэтому ты должен поступить хитро.
Говорят, что хитрость - кривая тропка для злодеев, но не верь этому, потому что говорят так невидевшие Жабу. Когда враг силён, когда враг многочислен и не оставит камня на камне от дома твоего, когда заберёт жену твою в шатёр свою, когда вырежет сыновей твоих и продаст, как скот дочерей твоих, вырубает сады, вытопчет поля, осквернит церкви! Тогда нужно быть хитрым как волк и коварным как змий! И ты будь таким, потом что силён враг и безумен замысел его!)

Из последних сил сказал Манджела:
-Ты наша единственная надежда! Ты должен победить, иначе пропадёт Украина! Должен! Я знаю как.
Тугарин осторожно заглянул в голубые манжелины очи и увидел в них желтую полоску, и гроздь красную, калинную и степь широкую целинную, и горы карпатские и болота припятские. Вся Украина была в тех глазах, вся без исключения. И чиста она была, без малейшей ряби. Поверил Тугарин.
-Слушаю тебе и внимаю тебе.
-Найди голову князя и выключи Негодяя!


              Князь Гиви

История эта облетела всю Украину и даже в мире слышали о ней, но настоящей подноготной не знал никто. А дело было. Жил себе на свете грузинский парень Георгий, горячий, гонористый, самолюбивый и резкий. До поры до времени жил он у себя на родине, в прекрасногорной и солнечной Грузии, кушая жаренных барашков, лаваши и хинкали, запивая всё это густой и пахучей хванчкарой. Жил бы не тужил, но стала Георгия одолевать неведомая тоска. И что не делал он, стараясь убежать. Песни пел, танцевал день и ночь на пролёт, ходил в горы охотиться, мотыжил виноград, потреблял лёгкие наркотики, а тоска неведомого свойства не отступала от парня. Для украинца тоска привычна и знакома, живёт он с нею всю жизнь и не жалуется. Но для грузина была тоска тяжела и думал он уже броситься вниз с высокой горы, когда увидал случайно карту Европы. И большую зеленоватого цвета страну, стыдливо раскинувшуюся между варварской Россией и цивилизованной Европой. Ёкнуло сердце Григория и понял он, что там его избавление. Может потому что, мать его была из той страны, но скорее из-за странного устройства, расположившегося у него в голове.
Было это устройство обыкновенным пластмассовым выключателем дешевой модели, какие делают в обществе слепых. Невесть как занесло его в голову молодого грузина да так удачно, что и не догадывался он о своём чудесном строении. Жил и ничего не замечал, кроме той самой непонятной тоски по Украине. Клин клином вышибают и решил Григорий ехать в Украину, потому что сердце подсказывало, что там будет лучше. И приехал он во Львов. Странный город со странной историей. Был он польским и только сталинские багнеты выгнали из него ляхов, пустив немало крови всем. И стал он украинским, но благодаря кому здесь быстро забыли, штыки на которых возвысились, сильно ругали. Такая уж Украина была страна, что уменьшалась она благодаря самой себе, а расширялась штыками поработителей.
Гонгадзе ничего такового не знал, пил себе кофе в кофейнях, курил сигареты в курилках и любил девушек, где придётся. На одной женился и завёл детей, когда тоска, уж было совсем утихшая, потащила его в Киев. Там он стал журналистом, блестящим и только благодаря тому, что имел ровную спину и язык слишком широкий, чтоб лизать начальственные задницы. Широкий этот язык прославил его быстро, но скоротечно, потому что повстречался Григорий с Жабой. И заглянула жаба ему в глаза. Чудовище могло видеть внутрь человека и увидел Рыжий тот тумблерок в грузинской голове. И маленькую алюминиевую табличку, на которой высечено было два слова: "Выключатель Жабы".

(И задрожал Жаба и покрылся мертвенным потом, почувствовав близость гибели своей. Привык Жаба к слабым и безропотным, готовым до последнего терпеть и даже в пасти чудовища надеяться. Страшное дело производит надежда со слабым человеком. Готов он терпеть и унижаться, оправдывая ужас существования своего надеждой выжить. Сполна пользовался Изверг надеждой, ломала она своей тяжестью человеческое достоинство и превращала людей в смирную еду. Только горяч был Георгий, надеждой обманываться не собирался, смерти не боялся и мог. Мог отдать свою голову для того, чтобы спасти Украину, ставшую ему родной. Мог. Видел это Жаба и чувствовал, что ничуть не боится его грузин, не дрожит, а улыбается, не воет от страха, а смеётся в глаза. Страшно и подумать Жабе, что жизнь его в этой бесшабашной голове. Тошно и представить Жабе, что стоит только щёлкнуть выключателем и не станет его. Потому что темнота он, смрадная темень безобразий!
Дрожал Жаба! Думал жить вечно, а тут пахнуло холодом смерти и обмер в безобразной судороге и завыл от удушающей тоски! Щёлк и нет его, будто недоразумение исчезнет он со всем своим величием и могуществом! Вершина безобразия сойдёт в овраг и не станет его! Дрожал Жаба! Исходил ужасом Кровопивец!)

Между тем Гиви узрел однажды президента сблизи и стало ему ясно всё про Жабу. А после этого тошно стало, что склонял он голову перед Мерзавцем и боялся Пакостника. И выступил он в поход на Жабу. Другие-прочие призывали его одуматься, ждать времени удобнее, но он сказал он, что ждущий время, теряет решимость. Тот, кто задумывается о последствиях не совершит великого.
И обуздал князь Гиви ум своею доблестью и заострил сердце своим мужеством, преисполнившись ратного духа, выступил в поход на Жабу за народ украинский. Звал он за собой народ и направлял вестником по городам и весям, но когда обернулся, то увидел, что никого нет за собой, а попрятались все по домам и ждут его трусости. И сказал князь Гиви, лучше убитым быть, чем рабом у Жабы состоять, чем скотом пребывать и ждать, когда возьмут и поведут на бойню. Вижу я, что один иду на Безобразника, но нет во мне испуга и нет сомнений. Либо паду я от кровавых лап Сволочи либо увижу свободу украинскую! Так и пошел на битву, прямо в Киев, где восседал Жаба в перерывах между своими кровавыми экспедициями. Едет Гиви чистым полем и не знает, что Мерзавец выскочил из дворца своего на Банковой и мчит навстречу, засады готовя и пакости сотворяя.
Едет Гиви к Киеву и уже гибели его ожидают приспешники жабьи, смеются завистники и похваляются трусы, что вот они какие хитрые, спрятались и уцелеют, а князь погибнет в битве неравной. Непременно погибнет, потому что было ли такое, чтобы устоял кто против Жабы? Все сокрушил Окоянец и нет ему посильного соперника.
Вот и теперь встал он посреди поля и стоит, позевывая пастью своей,  льется из которой темнота и в самый ясный день ночь производит. Перегородил Скот дорогу Гиви и похохатывает, клацает зубами своими, лютую смерть обещая.
-Против кого выступил ты? Или не думал или не понимал, что я тебя одним зубом клацну и места от тебя не останется. Сдавайся лучше и ежели примешь причастие моё, то будешь спасён.
Рассмеялся Гиви.
-Не тому ты говоришь мерзости свои и зря расплываешься в коварстве. Противен ты мне Жаба и никогда не приму я причастия твоего, никогда не лизну слизи с гадкой шкуры твоей, потому что всяк кто это сделал – уже погиб и  так позорно, что и придумать трудно. Уж лучше погибну я, как и надлежит мужу. В бою открытом да за землю родную. Краше славно умереть, чем бесславно спастись.
И поднял князь Гиви свой меч и пошёл на Жабу и был короток бой и вскоре раздался хохот победившего Негодяя. И слышали его многие и ещё сильнее пригибались, еще тверже убеждались, что только покорятся нужно Жабе. Но были и другие, кто не хохот кровавый Твари слышал, а плач девы прекрасной, княгини Мирославы, оплакивающей смерть супруга своего. Просила она солнце присмотреть за телом, просила Днепр омыть, а землю принять, чтоб покоился Гиви с миром. Но только пока правит Мерзавец стороной украинской, то не быть здесь мира. Даже мертвого Гиви боялся Жаба, а потому велел голову ему отрубить. Как блудница требовала головы Иоанна Крестителя, так он требовал голову Гиви. И понеслись псы его и стервятники исполнять страшное приказание. И отрубили голову Георгию. И спрятана была голова в титановый сейф и заклёпан был замок, чтобы никто не мог открыть его. Выброшен был сейф на середину Днепра, чтобы погребло его илом и никто не нашёл. Думал тем спастись, думал, что нет на свете больше ему выключателей.
Тогда Жабе повезло. На день-другой позже заметь он особенность Гиви и пропал бы. Потому что ехала уже к Гонгадзе группа сумских патриотов во главе с Манжелой. Тогда они ещё прибывали в наивной уверенности, что для организации в Украине счастья, нужно гаранта безобразий убрать и всё само собой получится. Силу президентскую понимали, а потому искали обходные пути уборки Мерзавца. За большие деньги узнали от знаменитой Татьяны Чаросветл про голову Гриши и выключатель. Если бы сразу поехали, то успели бы, но денег не хватило. Пока ждали авансец получить, Жаба голову и захватил. Опять же потратились и Чаросветл указала, что голова в Днепре, в железном ящике, однако как его извлечь не знала. Уверяла, что человеку туда не добраться. Патриоты подумали сперва, что врёт, но потом поняли про героя. Для него работа. Потому как герой, это не простой человечишка, это огого! Ждали.
Теперь вот и рассказал Манджела всё Герою. Посоветовал ехать поездом до Борисполя, а там уж пешком.
-А достанешь голову, первым делом щёлкни выключатель. Сразу должно всё посветлеть, потому что не станет тьмы египетской, чучмы богомерзкой! Как не станет, так верни голову матери, чтоб похоронила сына в целости и становись править страной.
-А к Юлии Владимировне когда?
-И к ней успеешь, утомляться сильно тебе не придётся, только по геройству твоему и будет всё нормально делаться. Ступай, не опоздай на поезд.
Закрыл глаза старый Манджела, ощутив, что жить теперь ему не обязательно, потому что всё выполнил. Фундамент уложил, а здание уж другим придётся строить.
-Саблю не забудь.
Прошептал и отдал Богу душу, так что не осталось в Сумах ни единого патриота. Впрочем это возмещалось наличием Героя, который готовился отбыть ко Днепру. Положил Тугарин геройскую саблю на такое же плечо и отбыл в сторону вокзала, расспрашивая путь у прохожих. Город был обуян безвластием, пожары, перестрелки, схватки в рукопашную и толпы людей с мешочками, возочками, базарными сумками, туристическими рюкзаками и прочей вещепринимаемой снастью.
Народ подымал своё благосостояние, один день год кормит. Владельцы пытались сопротивляться, часто кроваво, потому что зарабатывается у нас трудно, отдаётся ещё тяжелее. А уж кровушку проливать у нас умеют. Забитый народишко, пугливый да воровитый, но если головы проламывать, так мастера - золотые руки. Чем и занимались. Тугарин, коли хотел, мог бы эти безобразия мигом прекратить, одного окрика хватило бы. Но задача его было стреблять безобразие в корне, то есть Жабу к ногтю.
Потому шёл себе Тугарин по улицам, сквозь дым, сквозь радость и отчаяние имущественного передела, который распространился и на вокзал. Было в нём пусто и будто глазницы черепа, тоскливо смотрели выломанные двери. В одной из касс зачинался огонь, буфет был разграблен, равно как и газетный киоск. Возле потухшего табло, раньше высвечивавшего расписание поездов хрипло стонала пожилая женщина огромных размеров, местный монополист по продаже пирожков. Её избили, но не сильно и стонала она главным образом из-за того, что больше двухсот пирожков за здорово живёшь достались дерзким грабителям и за что ей теперь покупать муку и мясо для начинки. Был соседский толстый кот, но всё равно обидно.
Тугарин по геройской своей природе обиды не знал, вышел на перрон и увидел поезд, который немного было остановился, но сейчас ускорял свой бег, видимо узрев несколько трупов возле входа в здание вокзала. Тугарин перепрыгнул через несколько путей, подбежал к уходящей ленте поезда, схватился за скобу и повис на одном из вагонов. Потом ухитрился через щель проникнуть вовнутрь. Он не смутился, что поезд был товарный, потому что не знал о наличии пассажирских, не засомневался, идёт ли состав в Киев, потому что не знал, что поезд может идти и не в Киев. Тугарин лёг на щербатые доски пола, пропитанные чем-то вонючим, положил саблю рядом и собирался заснуть, рассуждая, что перед Днепром поезд должен остановиться, не вплавь же пойдёт.
Только заснул Тугарин, как крик.
-Це нэ дило!
И тишина. Тугарин взял саблю и стал ей вагон протыкивать. Наткнулся на некое затемнение в углу и вытащил на свет Божий к щели дверной. Кричащей плотью оказался сумский городской голова Александр Николаевич Андроид, бессменный правитель и гроза мелкого чиновничества. Тугарин его не знал, а потому, думаю, с удовольствием бы выслушал истории сего достопочтимого мужа.

                История Александра Николаевича, Андроида

Был он роста среднего, волоса кучерявого, красив, но в меру, а умён и того более. Относился к роду растений, был выращен в горшке у одного из бухгалтеров Днепропетровского механического завода, но слишком разросся и стал в квартире мешать. Тогда хозяин вживил растению несколько человеческих клеток, обрезал колючки, потому что Александр Николаевич был кактусом и пустил в мир, надеясь, что смесь пустынных бурьянов и слабожанского человечества уж как-нибудь выживет и не пропадёт.
Так началась самостоятельная жизнь одного из первых в СССР андроидов. По причине жаркого происхождения первым делом занялся Александр Николаевич поиском тёплых мест, в чём весьма преуспел. Устроился на ТЭЦ, где огромные котлы разогревались до красна и чем сильнее морозы, тем было теплей и вообще хорошо. Там Андроид произрастал достаточно долго, впрочем корней не пуская и потомства не производя, потому как климат был всё-таки не самый кактусный, мало солнечных дней. Мечтал Александр Николаевич уехать в более подходящие края, куда-нибудь в Ялту, а то и солнечную Грузию, но даже кактус подчиняется начальственным распоряжениям, поэтому вместо солнечных югов оказался Андроид на бурячном севере, а именно в Сумах. Тогда уже сообразило растение, что ежели так оно и дальше пойдёт, то можно и на крайнем Севере очутиться. Где уж совсем не жизнь.
И стал Александр Николаевич подыскивать себе более удобную жизненную стезю. Тогда как раз демократия началась, многие люди в беспамятстве были, не знали куда и поткнуться, но у растения преимущество в созерцательности есть. Не нужно бегать и метаться, стой себе да перерабатывай денежный свет на говно. Андроид так и делал, к жизни присматривался весьма внимательно и одним из первых сообразил, что самые тёплые места начали раздаваться путём народного волеизъявления. Пошёл на выборы.
Народ сумский, привыкший больше к свиньям у властного корыта, был обрадован явлением выбритого растения, а как узнал, что кактус в пустыни это будто наш буряк - самогашку делают, так и вовсе полюбили. Проголосовали и победил Александр Николаевич. Вселился в большой мэрский кабинет, заказал на фарфором заводе огромный горшок в котором и восседал, управляя городом. По последнему пункту, впрочем, ничуть не обременялся, поручая всё многочисленным помощникам и заместителям. Это растению простительно. Тем более, что народом был обожаем. Народ украинский привыкши к злодеяниям от властей, то жрать не дают, то самих потребляют, а тут растёт себе кактус и никого не трогает. Не без того, конечно, что уцепится какая-то бумажка с нолями за иголочки, но так ведь это дело всем понятное и нестыдное.
Так произрастал Александр Николаевич до следующих выборов, когда вдруг выискался дерзкий соперник, дальний потомок Летающих свиней, шумного и нахального племени, посягавшего даже на завоевание небес. Имени дерзеца история не оставила, но празднование победы над ним было столь значительным, что Андроида залили. Александр Николаевич был то растением пустынь, а тут столько коньяка пошло, что когда утром очухались, был переизбранный мэр неотвратимо мёртв. Это значит, что опять выборы затевай, деньги трать и дрожи за результат. Никаких сил на это не было. И придумали садоводы горисполкомовские смерть главного растения скрыть. Кактус то штука примитивная, а потому долго по нём не видно смертельных последствий.
Боязно сначала было, так вот в наглую дурить, но потом вспомнили, что и не так население местное дурили, даже скорый коммунизм обещали и ничего. Укрепили Андроида в его горшке, вырезали на груди дыру и погрузили туда магнитофон, из которого похожим голосом молнии всяческие метались.
-Нельзя! Решить! Чтоб порядок был! Я вам покажу! На кусочки! Смотри у меня! Уволю! Цэ нэ дило!
Это наборчик был для повседневной работы, чтоб подчинённые не расслаблялись. На случай приезда начальства выдумано было другое.
-Будет исполнено! Так точно! Мигом! Прикажу разобраться! Не извольте беспокоиться! Огромное спасибо за приезд!
Этим вполне и обходился Андроид в своем правлении, тем более, что понимали его все с полуслова. Некоторые слишком умные поначалу сомневались, чего это мэр стал такой грозный, а лицо каменное, только чуть брови сводит. Но помыслить, что мёртвый не могли, всё-таки власть, она вечно живая. Понимали так, что избрался на второй срок человек, теперь ему четыре года и казнить и миловать, чего уж там языком трепаться. Так и продолжалось правление мертвого кактуса в Сумах и даже появление такого отъявленного злодея, как Змей Петрович, дела не изменило. Змей бы любого паршивого мэра задушил, но только не кактус, потому что он весь в шипах, начни душить - изранишься. А шипы на Андроиде то росли и росли, как растут на мёртвых ногти и волосы.
Потому устоял и продолжал потусторонне править, когда началось в городе безначальственное безобразие. Грабежи, погромы, заместители решили мёртвый кактус от греха подальше спрятать, а то узнают вдруг чего в народе, беды не оберешься. Пытались вывезти Александра Николаевича на джипе, тому колеса пробили, толпа настигала, чтоб самосуд устроить, над холёнными и богатыми, но рядом железная дорога. И поезд едет. Вкинули туда кактус и сами залезть хотели, но не смогли. Потому что слабенькие, руки то, больше привыкли визы наносить, тяжелее печати ничего много лет уж не подымали. Потому оборвались с дверок, кто по рельсам был размазан колесами, а кого толпа настигла и сделала очень больно, чтоб знали как в дорогих пиджаках ходить.
А Александр Николаевич продолжил путь в вагоне и долго сидел не замечаемый, как вдруг сработал в нём магнитофон, подчинённая кассета и стал он ругаться да всяческие тортуры обещать. Ничего конкретного не говорил, но каждый чинуша сам про себя догадывался, в чём его корят. Тугарину гадать было нечего, по причине героизма даже самые начальственные окрики не воспринимал, потому рубанул саблей по грудям и рассёк магнитофон, чтоб не гавкало. Самого Андроида покрошил мелко и стал на язык класть, жажду утолять. Вкус мэрский был чуть кисловат и приятен, поэтому до Днепра и слопал всего бывшего сумского градоначальника Тугарин. Не по кровопийству своему, а из жажды.

Когда поезд остановился, то спрыгнул Тугарин на землю и стал осматриваться в поисках Днепра. От гусей своих, у которых был и дикие корни, слыхал о сей великой реке, оси Украинства, на берегах которой похоронен сам Тарас. Вдвойне велика была сия река, что рядом с ней жила незабвенная Юлия Владимировна и даже может быть окунала своё нежное белое тело в сии воды. Сразу захотелось Тугарину черпнуть благой жидкости и может хоть посредством её прикоснуться к телу своей высокопоставленной возлюбленной.
Радость обуяла Тугарина, втянул он воздух и принюхивался, чтоб услышать запах Днепра, хребта украинского и черты плачевной, по которому разделялся народ на два части из которых одна забыла язык, а вторая веру отцов и дедов. Следствием плача и потоком слёз был Днепр и если попробовать на вкус воду его, то была она солёная за исключением тех редких моментов, когда купалась в нём медовая Юлия Владимировна. Тогда вмиг становилась вода сладкой, и вниз и вверх по течению и даже в притоках. Но редко купалась цветущая Юлия Владимировна, потому что много было у неё дел, нужно было спасать страну, а мужики всё по углам да чтоб своё я показать. Юлия Владимировна показывала миру примеры мужества, объявив войну чудовищу Жабе и умудрившись остаться жить.

(О ней розовопятой, о ней жемчужнозубой, о ней с бутонами роз в подмышках, о ней зефирноягодичной, о ней тонкогубой, о ней с голосом ангела, о ней тонкоикрой, о ней медовососковой думал Герой, спеша к Днепру. Полнота чувств, недоступная обычному человеку, переполняла его. Геройское дело любовь!
Впереди был холм и за холмом ожидал герой увидеть украинский хребет, ненавистными коммунистами многажды переломанный и заключенный в шлюзы да плотины, чтоб была убита свободная река, чтоб осталась лишь рабская канава, по которой будут ездить громоздкие корабли, увозящие украинское счастье. Герой обязательно хотел разрушить эти наростни, чтобы свободно потёк могучий Днепр, чтобы снова вышли из-под земли Ненасытец и Старый дед, помнящие ещё козацкую славу. Хорошо, что не видят они  правления Негодяя, скрыта от них толщей воды глубина падения украинского. Всяко было, но чтоб Жаба оседлала Украина и пила кровь безвозбранно! Стыд.
Как оно дошло до такого, что лёг народ к лапам Подлеца? Почему козацкий корень превратился в плеть бессловесную, которую куда хочешь, туда и гни? Больные эти вопросы. Показывают они позор наш.  И кажется, что всё наше житие позор беспросветный. Но ведь были смелые люди, которые вставали и за Родину жизни не жалели! Были! И будет Герой. Поэтому дрожи Жаба! Ухватил ты страну в слабое время, но будет тебе сильный ответ! Дрожи Жаба, близок уж Герой!)