Все впереди...

Соблюдая советы, услышанные и аккуратно записанные в тетрадку на курсах уличных продавцов,  Пеньковский одевался, словно супермен из глянцевого журнала:  выглаженный зеленый костюм-тройка, начищенные до зеркального блеска черные туфли, белая рубашка, неяркий, но очень красивый галстук, - все это было призвано обеспечить доверие покупателя и успешную продажу книг. Однако торговля шла вяло – быть может, из-за лица Пеньковского – неулыбчивого и скучного, как и миллионы других лиц.

Пеньковский и сам понимал, что улыбаться необходимо, но ничего не мог поделать – сказывался серьезный характер и несоответствие нынешнего занятия своим мечтам – он хотел быть режиссером, поступал в театральный, но провалился. Его лучший друг, Петя Иванов, когда Пеньковский сообщил о своих проблемах, сказал: «Брось, чувак! Будь проще! Выпей побольше пива, зайди в трамвай и толкни речь про свои книжки. Там - верняк!» Пеньковский так и поступил. В первом же вагоне оказался нервный пассажир. «Ну, чего он меня учит! Заткнись, сопляк! Поди вон со своими книгами! Дома меня учат! Бубнят постоянно! И тут еще начинают про книжки учить!» – кричал он, тыча пальцем в тараторящего смущенной скороговоркой Пеньковского. 

В один из весенних дней, не продав ни одной книги, от скуки он забрел в художественную галерею. На стене, недавно оклеенной обоями под «дерево» были вывешены картины. В центре – большая, похожая на фотографию из туристического альбома, панорама Одесского оперного театра, а направо и налево разбегались яркие пейзажи, сотканные художником из множества точечных мазков, - словно образ разбился на тысячу осколков и художник подобрал их, чтобы склеить кистью на холсте. Но из всех картин наиболее притягивающей была картина, изображавшая девочку лет десяти с букетом цветов; притягивала ангельским лицом и огромными голубыми глазами и, быть может, еще тем, что именно перед этой картиной довольно долго уже стояла зрительница – девушка лет 25, курносая, в светло-зеленом пальто, ее длинные русые волосы были свободно распущены по плечам. Только Пеньковский и она внимательно рассматривали картину, - остальные с озабоченным видом проходили мимо.
Девушка с любопытством глянула на Пеньковского, потом улыбнулась и сказала:

- Вы, наверное, хотите предложить мне книгу?
- Да…Девушка, купите книгу. У меня большой выбор прекрасно иллюстрированных детских книг. Это прекрасный подарок на праздник, - начал, как говорящий автомат, Пеньковский.

- Ну, покажите…   

Он с готовностью подал ей книги, перелистывал их, показывая самые красочные иллюстрации, горячо рассказывал какую-то рекламную чушь, срифмованную им самим в стихи «под Пушкина», и даже не расслышал ее вопроса – настолько был увлечен.

- Сколько они стоят? – повторила она.
- Как? Я разве не говорил? – удивился Пеньковский
- Нет, вы все про книги рассказывали.
- Сборник русских сказок – 30 гривень, сборник сказок Пушкина – 35.
- О цене нужно сразу говорить, - сказала она, возвращая книги.
- Вы же просили показать… - пролепетал Пеньковский, озадаченный ее резкой переменой от интереса к безразличию, словно она просила показать книги лишь для шутки. Испугавшись, что она уйдет, просто уйдет, и он больше никогда не увидит, - с чего бы это такая боязнь? – Пеньковский неожиданно предложил:
- Знаете что… Берите как подарок к для вас к празднику. И.. И как вас зовут? – поспешил он добавить. 

Она спрятала подаренную Пеньковским книгу в кулек и только потом ответила:

- Меня зовут Аня…

Первое свидание они договорились устроить как поход в кино. Во дворце культуры политеха крутили «Титаник» с Леонардо Ди Каприо, которого Аня «просто обожала», -  так она сказала, описывая свои интересы: музыка группы «Стрелки», кино всех жанров, но больше мелодраматическое. Еще оказалось, что Аня работает бухгалтером.

На начало сеанса Аня чуть опоздала. Они вошли в зал, когда главный герой фильма собирал чемоданы для предстоящей поездки в Америку. После лихорадочных поисков в темноте они заняли свои места. Пеньковский взял Аню за руку и радостным полушепотом сообщил:

- На большом экране фильм должен классно смотреться…

Аня ничего не ответила, - кивнула, как бы соглашаясь с ним, высвободила руку и уставилась на экран.

Некоторое время они молча смотрели фильм, стремительно раскрутившийся до сцены, где возлюбленная Ди Каприо, раскинув руки и закрыв глаза, стояла на носу «Титаника», воображая себя чайкой, парящей над океаном, - в этот момент Пеньковский обнял Аню и, притянув к себе и прошептал ей на ухо: «Я тоже снимался в кино. Три года назад. Возле вокзала набирали массовку и я записался. За два дня съемок дали две гривни. Тогда это был почти доллар» Улыбнувшись, она  убрала руку  Пеньковского, и сказала:

- Давай смотреть… После фильма поговорим.

Сеанс окончился. В шумной, заряженной впечатлениями толпе Пеньковский и Аня вышли на улицу. С моря пришел туман, окутавший все вокруг белым покрывалом. Слышались частые гудки портового маяка. Пеньковский вызвался проводить Аню домой. Она жила на одной из улиц, прилегающих к вокзалу.

По дороге Пеньковский много и увлеченно говорил и все больше о кино, о том, как хорошо было бы уехать в Америку, найти там работу, начать новую жизнь. Еще он говорил о своей теории, по которой положительный герой фильма влияет на зрителя своими целями и установками, дает ему ориентир, идеал, к которому необходимо стремиться; показывает каким должен быть настоящий человек.

Переходя от Пушкинской к вокзалу, они спустились в извилистый подземный переход – излюбленное место нищих и уличных музыкантов, - довольно многолюдный вечером, с вечным запахом отхожих мест.

Пеньковский говорил о том, что он многое перенял у героев Ди Каприо, когда кто-то легонько хлопнул его по плечу. Он обернулся и сильный, по-боксерски точный удар в подбородок сбил его с ног.

Послышался сдавленный крик Ани. Парень в спортивном костюме с раскладным ножом в левой руке, мгновенно стащил с Пеньковского кожаную куртку – новую, купил прошедшей осенью, радовался, что спас двести с лишним гривень от инфляции, - и убежал.

Увидев растерянное лицо Пеньковского, его испуганные голубые глаза. – Смотрит как теленок, совсем как теленок, - Аня истерически засмеялась, а потом вдруг пожалела, спустилась рядом с ним на колени, - он все еще сидел на полу, - и взяла за руку.

- Ну, вставай же…- сказала она, как  говорят капризному ребенку, которого любят и жалеют.

А в сентябре, спустя пять месяцев встреч, они сыграли свадьбу, - небольшую, скромную, но полную радости и смеха.

И теперь, долгими осенними вечерами, они вместе смотрят видео, ходят в гости и на дни рождения знакомых и ждут следующей весны и лета, - все обычно, как и у многих других. Только Пеньковский иногда затягивает длинные монологи о кино, о том, что Тарковский в двадцать пять выставлял свои фильмы на «известнейших» кинофестивалях, а ему, Пеньковскому, двадцать шесть лет и он только лишь продавец книг. Аня смотрит на него любяще, улыбается и повторяет: «Ничего…Ничего…У тебя все впереди…»