Игорь Карпов. При свечах

При свечах



Танцевали при свечах.
Танцевали при свечах – больших, стеарино-вых. Далеко за полночь. Не в огромном зеркаль-ном зале, Не под многоголосие оркестра или сте-реомузыку… Танцевали под звуки старенького магнитофона.
Танцевали несколько мужчин и женщин, молодых и красивых. Другие, многие, давно разбрелись. Спали. Или любили друг друга. Или пили водку, курили Или ворочались с боку на бок, тяжело вздыхая. Или тайно горько плакали, вжимаясь в подушку.
А эти танцевали. Танцевали от скуки, т боли. От усталости. В изнеможении искали отдых. Наслаждались ритмом, забвением всего земного, наслаждались собой.
Слабый свет свечей сливал всех в единое колыхание – медленное, плавное или разметанно буйное.
А темном углу неподвижно, окаменело сидел мужчина – не то дремал, не то задумался, не то наблюдал за танцующими.
Танцевали. И недолгий вальс, и что-то похожее на твист или шейк. Танцевали. В круг и по одиночке. И парами, прижавшись друг к другу, легко волнуясь.
Танцевали – и были готовые кто умереть в упоении, кто, почувствовав слабость в сердце, уйти и замкнуться в тревоге и страхе своего я.
В легком колыхании тьмы и света танцевала женщина. И тени ее то метались друг от друга, то сливались в один комок-карлик. И он мелким бесом вертелся у ее ног, злорадно повизгивая, задумав что-то жестокое.
Свет свечей растворял ее белую кофту и молча отступал ль темной юбки. Зыбкая грань тьмы и света делали неуловимым ее профиль, обнажали ее мягкие плечи и теплеющие груди.
И ноги ее были упругими, гладко прохладными. И радостными – в звучном приступе, в лихорадке танца.
Она танцевали. Она буйно цвела в танце.
Она была рядом. И душа ее была здесь – в пьяном взгляде победительницы, в вечности летящего мгновения, когда все тело и каждый всплеск души подчинились движению. И возли-ковали своей силе и своей легкости.
Она была рядом.
Какие могут быть сомнения? Какое уныние? Какие личное неустройство, если тебе дано такое мгновение красоты….
Какое значение имеет твое я, твоя вечная попытка так вот выметнуться душой? Твоя попыт-ка – пытка, тогда как сама природа вспыхнула в другом, не в тебе.
Оправдай себя упорными десятилетиями общественно полезного труда, осчастливь жену свою кухонной заботой, подсади детей своих на сук выше, чем сидишь сам…
Или - или…
Но живи и умиротворись душой – ведь было и тебе дано мгновение красоты – мгновение вечности. И есть смысл в этой жизни если есть такое наслаждение ею.
Преклонись, ибо: что может быть лучше – чище, возвышенней, трепотней – этого ощущения женщины, тела-души женщины.
И мгновение это – счастье. И счастье это – мгновение, сколько бы оно ни длилось.
Мужчина, танцующий с женщиной… муж, вероятно. Он ли счастлив, ограбленный возмож-ностью днями, годами быть с нею рядом? Она ли счастлива с ним?
О великий, великий Дон Жуан! Только ты мог любить, только ты не изменил ни одной женщине!
О святое мгновение – жизнь наша, любовь наша.
И только гений может отдаться мгновению.

Мужчина, который неподвижно сидел в углу, медленно поднялся и вышел из зала. Зажмурился от яркого света в  коридоре – и быстро зашагал прочь.
Но заметил он, заметил – и подслеповатые глазки женщины, и сигарету в руке, и стройную ногу в глади черного чулка. И мужчину, курносого, раскрасневшегося.
 И услышал ухмылистое, басовитое:
– Ну, Валентина, ты в ударе…
И задумчивое, усталое:
– Ус-та-ла я. И к черту вас всех.


23 ноября 1980
Москва