Игорь Карпов. Двоемирие Николая Заболоцкого

Игорь Карпов

ДВОЕМИРИЕ НИКОЛАЯ ЗАБОЛОЦКОГО

§ 1. Двоемирие
Двоемирие – своеобразное явление человеческого восприятия, познания и осмысление действительности. Живя в одном мире – мире реальных вещей и реальных отношений, т. е. в мире феноменальном – мире явлений, данных в опыте и постигаемым при помощи чувств, – человек пытается осмыслить этот мир, и это осмысление является как бы вторым миром – миром ноуменальным – мыслимым. Мир ноуменальный является мотиваций, оправданием, осмыслением мира феноменального.
В решении проблемы человеческого двоемирия существуют две крайние точки зрения. Одна материалистическая: объяснение жизни из законов самой жизни, другая – идеалистическая: объяснение жизни из веры, религиозных представлений.
Между этими полюсами может быть множество промежуточных идеологий, теорий. Одна из них – натурфилософия, монистическое восприятие действительности как единого природного явления. В конечном счете, это обожествление природы и себя, человека, как явления природы.
Однако, ноуменальный мир не может быть индивидуальным, он не может быть выдуман одним человеком. Для его создания необходима сила фантазии и вера древнего человека, естественно близкого к природе, еще в полной мере не отделившегося от природы – ни культурой, ни развитым интеллектом.
Ноуменальный мир современному человеку дан всей историей культуры. Это мир сказок, мифов, наконец, веры. Индивидуально, для себя, ада и рая человек придумать не может. А если и делает это, то в пределах смутных ощущений и абстрактных умопостроений.
“Необозримый мир туманных превращений” – таково одно из наименований этого мира в поэзии Заболоцкого.
Воссоздание индивидуального ноуменального мира в художественном творчестве тем осложнено и своеобразно, что этот мир должен быть образно, чувственно представлен.
Анализ попыток создания индивидуальных ноуменальных миров в художественном творчестве приводит к следующим выводам.
Ноуменальный мир в этом случае есть прежде всего объективация авторского эмоционального комплекса, обыденных и религиозных представлений автора, в результате чего получается фантасмагорическая картина, элементы которой так соединены, что могут быть поняты только самим автором, если они поняты самим автором.
Таковы “красный смех”, “ничто”, “там” Леонида Андреева, “плямка” Алексей Ремизова, “недотыкомка” и “звезда Маир” Федора Сорлогуба.
Выделим натурфицированные сегменты в стихотворениях Заболоцкого, проанализируем их структуру и семантику.
Под натурфицированными сегментами будем понимать те стихотворения или строфы, в которых автор описывает своей ноуменальный мир – “натурфилософский” – и рассуждает о нем.
§ 2. Структура и семантика натурфицированных сегментов
2.1. Наиболее широко и часто натурфицированные сегменты встречаются в ранней лирике Заболоцкого. Естественно, что натурфицированные сегменты, учитывая постоянное тяготение поэта к “тайнам природы”, являются наиболее значащими идеологическими центрами.
В конце 1920-х годов, познакомившись с работами К. Э. Циолковского, Заболоцкий увлекся мыслью о человеке как государстве атомов. Если человек таковой, то в какой-то – пусть очень длительной – перспективе возможно повторение соединения этих атомов. Так в глубине монизма, натурфилософии оказывается проблема бессмертия, которая была очень популярна в 1920-е годы. Вспомним институт переливания крови, т. е. институт жизнедеятельности А. А. Богданова, «Собачье сердце» М. А. Булгакова. Наконец, постоянно встречающееся в соответствующей литературе предположение, что тело и мозг В. И. Ленина были законсервированы в надежде на будущее «воскресение», естественно – силой науки.
Заболоцкий писал Циолковскому:
«Вы, очевидно, очень ясно и твердо чувствуете себя государством атомов. Мы же, ваши корреспонденты, не можем отрешиться от взгляда на себя как на нечто единой и неделимое. Ведь одно дело – знать, другое – чувствовать. Консервативное чувство, воспитанное в нас веками, цепляется за наше знание и мешает ему двигаться вперед. А чувствовать себя государством есть, очевидно, есть новое завоевание человеческого гения» .
Конечно, надо видеть в этом высказывании увлечение молодости, но идея о человеке как «государстве атомов» будут сопровождать Заболоцкого всю жизнь.

2.2. В юмористической тональности ноуменальный мир представлен в стихотворении 1929 года “Искушение”.
Человек вместо себя отдает смерти “единственную дочку”, которая из “холмика” (из могилы) “шумит”:
 
Тяжело лежать во гробе,
Почернели ручки обе,
Стали волосы как пыль,
Из груди растет ковыль.
Тяжело лежать в могиле,
Губки тоненькие сгнили,
Вместо глазок – два кружка,
Нету милого дружка!
(с. 99)
И далее:

Была дева – стали щи.
Смех, не смейся, погоди!
Солнце встанет, глина треснет,
Мигом девица воскреснет.
Из берцовой из кости
Будет деревце расти…
(с. 100)

В пределах юмористической тональности и фольклорной стилизации в стихотворении выражается вполне серьезная, далее неоднократно повторяемая мысль – о “воскресении” человека после смерти в качестве природного элемента (берцовая кость – дерево).

Монизм, единство живой и неживой природы воплощается в фантасмагорических картинах, которыми, например, была наполнена ранняя поэма “Торжество Земледелия” (1929-1930), в которой на равных разговаривают солдат, организатор колхоза, и домашние животные.

А под горой машинный храм
Выделывал кислородные лепешки.
Там кони – Химии друзья –
Глядели важно в циферблат,
Иные, в воздухе вися,
Крошили солнечный салат.
Корова в формулах и лентах
Пекла пирог из элементов,
И перед нею в банке рос
Большой химический овес…

2.3. В стихотворении “Лодейников” (1932–1947) натурфицированный сегмент представлен поэтическим приемом, который условном можно назвать “видение через увеличительное стекло”.
Лодейников смотрит в траву, которая предстает ему “стеной сосудов” с “жилками и плотью”, каждая травинка тянется к солнцу, сильная подавляет слабую.
И далее – более определенно и авторски оценочно:

Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг их птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединила смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее.
(с. 169-170)

В этих стихотворениях только отмечается трагизм природы и человека как природного существа.

2.4. Осмысление места человека в кругу жизни как природы наиболее развернуто представлено в стихотворении “Завещание” (1947).
Здесь то же, что и в “Искушении”: берцовая кость – дерево, но с оправданием, с утешением, с верой в бессмертие – и в соответствии с жанром завещания, с традицией, идущей от пушкинского “памятника”.

Я не умру, мой друг. Дыханием цветов
Себя я в этом мире обнаружу.

 (с. 457)

Надо сказать, что утешение довольно слабое, вслед за которым изображается фантасмагорическая картина.

Многовековый дуб мою живую душу
Корнями обовьет, печален и суров.
В его больших листах я дам приют уму,
Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,
Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли
И ты причастен был к сознанью моему.
(с. 457)

Как видим, проблема преемственности решается крайне абстрактно. Новые поколения “наполнят этот мир сверканием чудес”, “довершат строение природы”.

О, я не даром в этом мире жил!
И сладко мне стремиться из потемок,
Чтоб, взяв меня в ладони, ты, дальний мой потомок,
Доделал то, что я не довершил.

(с. 458)

Что именно завещается и что должен продолжить потомок – об этом говорится опять же очень неопределенно. Что значит наполнить мир “сверканием чудес”, довершить “строение природы” – понять невозможно.
Это не пушкинское – конкретное, величавое, человеческое:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

2.5. Заметим, что тот мир воспринимается как “тьма лесов”, “потемки”. Несмотря на утверждение того, что и “живая душа”, и “ум”, и “мысли” сольются с дубом, все-таки главное – стремление возвратиться в жизнь, отрицание “мрака могил”, что декларативно утверждается.

Нет в мире ничего прекрасней бытия.
Безмолвный мрак могил – томление пустое.
Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:
Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.
(с. 459)

Вроде бы “живую душу” дуб “корнями обовьет”, но одновременно пребывание в ноуменальном мире – это пребывание в “безмолвном мраке могил”.
Чем больше мы будем пытаться понять ноуменальный – “натурфилософский” – мир поэта, тем более нам станет очевидно, что за всеми рассуждениями о жизни после смерти кроется обессмысливание и обесценивание реальной жизни, если уж смысл жизни – в “я как природа”. В этом – свертывание содержания поэзии, сведение ее к резонерству, банальным суждениям. Вместо живой образной картины – фантасмагория, голая умственная выдумка. В этом мире, несмотря на утверждение:

Многовековый дуб мою живую душу
Корнями обовьет, –

нет места “живой душе”, потому что не душа остается от поэта, а “дыхание цветов”, иначе –

Из берцовой из кости
Будет деревце расти…


2.6. Натурфицированные сегменты присутствуют в огромном количестве стихотворений Заболоцкого – и прежде всего как фантасмагорические картины или немотивированные суждения, окрашенные мизантропическим эмоциональным комплексом: “неясная мгла существования”, “животворный свет страдания”, “песня небесных высот”, “неразумная сила искусства”, “сумрак бытия”, “мир ликованья и горя”, “таинственный разум созвездий”.

3. Стремлению к натурфицированным картинам соответствует еще одна важная особенность поэзии Заболоцкого, а именно – движение поэтической мысли от факта – от конкретного жизненного события или жизненной реалии. В этом смысле Заболоцкий – поэт советской эпохи, поэт, разделяющий образ жизни советского литератора – c жизнью в квартире Литфонда, с коллективными поездками по городам вместе с высокопоставленными поэтами (Тихоновым, Сурковым), из которых (из поездок) поэт должен быть привести стихи. Почти на десять лет арестом, следствием и ссылкой Заболоцкий был выбит из творчества – это тоже надо иметь в виду, сострадая поэту как человеку. Однако, “Гурзуф ночью”, “Над морем”, “Казбек”, “Снежный человек”, “Стирка белья” и многие другие стихи – вполне “послепоездовские” создания, стихотворения на случай, стихотворения, в которых запечатлевается какой-либо эпизод из жизни поэта или других людей, завершающийся банальным, в сущности, выводом.

Вполне в духе времени, хотя и с натурфицированной окраской, Заболоцкий славит труд…

И снится ей (природе. – И. К.) блестящий вал трибуны,
И мерный звук разумного труда,
И пенье труб, и зарево плотины,
И налитые током провода.
(с. 160)

Жизненная реалия – это может быть предмет (букет чертополоха), это может быть ситуация (“Некрасивая девочка”, “Смерть врача”). Это – стихи- картинки, стихи-размышления, чаще всего довольно банальные.

В стихотворении “Смерть врача” (1957) больной доктор выезжает к больному бригадиру, он “ввел спасительный шприц”, сам умирает.
Стихотворение заканчивается выводом – назиданием:

Человеческой силе
Не положен предел:
Он, и стоя в могиле,
Сделал то, что хотел.
(с. 333)

4. Не натурфилософией, пусть и поэтической (как о том пишут многие исследователи) остался Заболоцкий в нашей памяти, а именно преодолением натурфилософии, преодолением двоемирия.
Поэтическую силу, символическую глубину его стихи приобретают тогда, когда натурфицированные сегменты превращаются в обыкновенный художественный образ. Когда “природа” (здесь слово природа я беру в кавычки) становится частью человеческого мира, а в структуре стихотворения – метафорой, символом, поэтическим приемом. Тогда получаются обыкновенные прекрасные стихи, полные живого чувства.
Таковы “В этой роще березовой”, «Признание» («Зацелована, околдована…»), “Можжевеловый куст”, ставшие нашими любимыми песнями, и многие другие стихотворения.
Природная реалия – иволга, можжевеловый куст – в этих стихах – символ любви, нежности, сострадания, в котором объективируется доброе сердце поэта.

В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей, -
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренной бедной заутреней
Встретить утро мое.

(с. 210)
Иволга, ее «неприметная дудочка», нежный простой голосок, видение людей с высоты, утренняя свежесть, движение от человеческого жилья – к моему утру – и все это как целомудренная бедная заутреня – тихая утренняя молитва – таково движение поэтического чувства в этом стихотворении, которое и хотелось бы воспринимать как истинное завещание поэта.

Литература

Заболоцкий Н. А. Меркнут знаки Зодиака: Стихотворения. Поэмы. Проза. М., 1998. Цитирую по этому изданию, указывая страницы.

Из переписки Н. А. Заболоцкого с К. Э. Циолковским // Русская литература. 1964. № 3. С. 222.

Заболоцкий Н. А. "Огонь, мерцающий в сосуде...": Стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. / Сост., жизнеописание и прим. Н. Н. Заболоцкого. - М.: 1995. - 944с., илл.
* * *
Лубянская Г. И. Классические традиции в лирике Н. А. Заболоцкого. - Тула: 1985.
Македонов А. В. Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы. - Л., 1987.
Маргвелашвили Г. Подвиг Николая Заболоцкого. // Когда на нас глядит поэт: Статьи. - М., 1990.
Михайлов Н. А. Мастер. // В памяти навечно. - М., 1986. - С. 163-223.
Павловский А. И. Мир Заболоцкого. // Память и судьба. - Л., 1982.
Павловский А. И. Поэтическая "натурфилософия" Николая Заболоцкого. // Советская философская поэзия: Очерки. - Л., 1984.
Павловский А. И. Советская философская поэзия: Очерки. М., 1984.
Ростовцева И. И. Николай Заболоцкий: Опыт художественного познания. - М., 1984.
Ростовцева И. И. Семенова С. Человек, природа, бессмертие в поэзии Николая Заболоцкого. // Преодоление трагедии: "Вечные вопросы" в литературе. - М., 1989.
Сигов С. Истоки поэтики ОБЭРИУ. // Russian Literature. - Vol. 20/1, 1986.
Турков А. М. Николай Заболоцкий: Жизнь и творчество. Пособие для учителей. - М., 1981.
Филиппов Г. В. Философско-эстетические искания Н. Заболоцкого. // Русская советская философская поэзия: Человек и природа. - Л., 1984.
Чуковский К. И. Дневник (1930-1969). - М., 1995.