Убийца

Станислав Фурта

УБИЙЦА

(опубликовано в журнале "Юность", 2004г., №1)

Любовь должна стать основой закона…

Сэр Алистер Кроули

O(ng) намо гуру дэв намо
Её зовут Лейсан. Она наш инструктор. Она говорит, что не хочет, чтобы мы звали её гуру. Это неправда. Я зову её гуру и, несмотря на суровый взгляд, которым она меня при этом одаривает, чувствую, что ей это нравится. Голос у Лейсан звонкий, немного резковатый, когда она поёт мантру, её голос пронизывает меня до самой последней клеточки. Я ощущаю, как корпускулы священного слога разлетаются в замкнутом параллелепипеде зала, где мы находимся, рикошетят о неровные углы и стены, образуя мириады не слышных уху тонов и обертонов, чтобы слиться в единое властное обращение к Богу. Лейсан самую малость полновата. Когда она сидит на подиуме, вот как сейчас, я люблю смотреть на её пухлые лодыжки. Пальцы ног у Лейсан округлые, с розовыми, как у младенца, аккуратными ноготками. Её голова покрыта белым шёлковым платком, спадающим на красивые покатые плечи. У неё чувственный рот и чуть раскосые жестокие башкирские глаза. Впрочем, сейчас я не вижу её глаз, потому что они спрятаны за опущенными веками с густыми щёточками ресниц. Лейсан обращена к Богу. Я тоже должен бы сидеть с закрытыми глазами. Мы все должны сидеть с закрытыми глазами. Мы все обращены к Богу. Получается, что я подглядываю, это настолько стыдно, что от стыда начинает противно сосать под ложечкой, но на последнем протяжном «намо-о-о» у меня не хватает дыхания, и я разжимаю веки, пытаясь унять дрожь в руках. Хорошо, что глаза Лейсан закрыты, я не хочу, чтобы она видела, как дрожат мои руки. Если она не увидит этого, то Бог тоже не увидит, потому что Он смотрит на мир её глазами.
Лейсан медленно поднимает веки. Мне приходится оторвать взгляд от её лодыжек. Теперь я смотрю на её руки, сложенные устремлённой в небеса стрелочкой намастэ  у массивных шарообразных грудей.
Ад гуре наме
…Я чувствую, как левая половина моего тела заполняется голубым светом…
Джугад гуре наме
…Столб голубого света входит мне в спину…
Сат гуре наме
…Правая половина моего тела заполняется этим светом…
Сири гуру дэве наме
…Голубой свет пронзает мою грудную клетку…
Лейсан говорит, что этот свет есть Божественная Любовь. Мы наполнены Божественной Любовью. Божественная мудрость тождественна Любви. Прочь страхи, долой сомнения! Божественная любовь защитит нас и сделает сильными в этом неуютном мире!
…Я твёрдо знаю, что не люблю Лейсан. Я не могу её любить. Невозможно любить Бога.
- Каждый из вас пришёл сюда со своей жизненной проблемой. И я почти уверена, что каждому из вас знакомы депрессивные состояния…
Жестокие глаза Лейсан теплеют, а голос становится проникновенным и ласковым, словно поглаживающим, баюкающим, когда она начинает говорить с нами. Мне нравится, когда Лейсан гладит меня своим бархатистым голосом. Меня давно не гладили и никогда не баюкали. Это настолько приятно, что я начинаю подрёмывать. Я чувствую, как глаза мои сами собой слипаются, а голова клонится к груди. Я прихожу в себя, услышав хруст в шейном позвонке. Чтобы снова не вырубиться, я начинаю тихонько оглядываться по сторонам. Прямо передо мной сидит молодая девушка. Я не знаю её имени, но про себя зову Пантерой. Мне нравится наблюдать за ней. Она очень хорошо сложена, её тело напоминает мне иногда скрипку, иногда античную вазу. Когда она выполняет асаны, её тело становится похожим на Гандиву, лук Арджуны , изогнувшийся для смертельного выстрела. Пантера очень пластична. Передвигается она грациозно и бесшумно. Сходство с хищницей придают чёрные волосы с антрацитовым отливом, собранные на затылке массивным гребнем, облегающие чёрные лосины и чёрная футболка. Меня влечёт к ней, но я никогда не пытаюсь заговорить. Пантера опасна. Сейчас она внимательно слушает Лейсан. Она сидит в падмасане , её бёдра распластаны на полу так, как будто у неё вовсе нет тазобедренных суставов. Я смотрю ей в спину. Спина Пантеры, внимающей словам Лейсан, напряжена, и я, о идиотство, словно пытаюсь постичь их смысл через плавные линии тела другой женщины. У меня плохо получается. Мешает полоска бледной мраморной кожи, ограниченная сверху непроглядной южной ночью задравшейся футболки, а снизу полярной льдинкой выглядывающих из укрытия лосин ослепительно белых трусов. Из ступора меня выводит голос Лейсан, звучащий на сей раз властно и звонко. С поглаживаниями покончено.
- …Причина депрессии кроется в годами подавляемом гневе. Мы все имеем врагов. Это могут быть соседи, коллеги по работе или даже очень близкие люди. Жёны. Мужья. Матери. Отцы. Братья. Сёстры. Они могут оскорбить. Унизить. Обмануть. Предать. Они могут причинить боль душевную и физическую. Когда мы чувствуем обиду, нас захлёстывает волна гнева. Это состояние знакомо всем. Оно естественно. Но мы не можем дать выход своему гневу, поскольку связаны условностями социальной иерархии, правилами поведения в обществе, семейными узами и всякой прочей дребеденью. Скажите, кто из вас не уходил из кабинета начальника-хама с потупленным взором, а сердце в это время бильярдным шаром не билось бы в грудной клетке от бессильной злобы? Кому не приходилось с ужасом отдёргивать руку от кухонного ножа во время домашней ссоры? Мы подавляем свой гнев, и этот нереализованный гнев опускается по сушумне  на уровень муладхара-чакры  и гниёт, подобно старым нечистотам. Как говорит Авессалом Подводный , муладхара – человек выживающий. Это чакра, через которую мы получаем энергию Земли. Это чакра, ответственная за процесс размножения. Вспомните графическое изображение муладхары, янтру – малиновый четырёхлепестковый лотос со вписанным в него белоснежным кругом, который, в свою очередь содержит жёлтый квадрат. Помните, что изображено внутри этого квадрата? Слон с поднятым хоботом и лингам, животворящий фаллос, в три с половиной оборота обвитый священной коброй Кундалини, символизирующей Изначальную Энергию, Змеиный Огонь. Отравляя муладхару, мы убиваем свою способность к выживанию и размножению. Мы лишаем себя полноценного секса. Мы перестаём получать энергию Земли. Мы обесточиваем своё физическое тело и наносим непоправимый вред всем остальным телам. Мы теряем способность радоваться жизни. А что такое депрессия, как не утрата радости жизни?
Голос Лейсан начинает отдавать металлом.
- Я научу вас справляться с этой проблемой. Я научу вас, как вычистить свой организм от затхлости подавленных эмоций. Я научу вас высвобождать свой гнев, не нарушая устоев враждебного вам общества. Сейчас вы сможете отомстить своим обидчикам. Вы сможете нанести ответное оскорбление, ударить и даже убить. Представьте себе, что перед вами находится ваш враг. Разозлитесь, станьте агрессивными физически, мысленно и духовно. Поднимите руки и согните пальцы, подобно когтям тигра. Губы сложите в форме буквы «О», дышите через рот. Начните быстрое мощное движение руками взад-вперёд, будто бьёте свою жертву. Движение рук задаст ритм дыханию. Вот так. Ха! Ха! Ха!
Лейсан бьёт руками воздух, но мне кажется, что её удары натыкаются на что-то живое и мягкое. Мне кажется, что её розовые пухлые ладони действительно напоминают подушечки лип тигра. Я вижу, как Пантера медленно поднимает руки перед собой, как после каждого яростного броска уходят назад её острые локти. Мне становится не по себе. Но я тоже выставляю вперёд правую руку, а левую отвожу до упора. Ха! Удар. Ещё один. Ха! Ха! Ха! Я чувствую, как во мне появляется что-то зверское. Вокруг меня набирает силу хор подавленных мстителей, разрывающих свои путы. Ха! Ха!
- Закрыли глаза! Работаем! – командует Лейсан.
Я слышу слабый щелчок. Лейсан включает магнитофон.
- Работаем! Движения и музыка задаёт ритм дыханию!
Но поначалу я не слышу музыки. До моих барабанных перепонок доходит только металлический лязг и ритмичные удары барабана, и в эту какофонию звуков постепенно вплетается жутковатая мелодия, выводимая каким-то струнным инструментом, затем эту мелодию подхватывают трубы, и всё сливается в мощный рёв.
- Ха! Ха! Ха! Это не игра! Это не детская забава! Это страшно! Убейте своего врага! Убейте! Убейте!
Голос Лейсан срывается на визг, это последнее, что я слышу перед тем, как перестать быть человеком…

Я перестаю ощущать духоту зала и слышать бесконечные «Ха! Ха! Ха!». Я в пустыне. Я втягиваю сухими ноздрями горячий и чистый воздух. Песок забивается между подушечками пальцев. Вокруг только барханы, напоминающие нагромождение песчаных грудей и ягодиц. Надо мной только бездонная перевёрнутая чаша неба, которая должна бы светиться яркой голубизной, но глаза мои теперь всё видят по-другому. Всё приобрело серый оттенок. Я – зверь. Я не лев, не тигр и даже не пантера. Я превратился во что-то среднее между волком и вепрем. Шерсть дыбится на моём загривке, подрагивают острые кончики покрытых жёстким ворсом ушей, и вязкая солёная слюна капает со свесившегося языка. Вдалеке на вершине бархана я вижу Её. Я могу покрыть это расстояние за несколько прыжков, но иду нарочито медленно, чтобы Она успела осознать опасность. Она замечает меня, когда между нами остаётся с десяток метров. Я вижу Её бесстыжие, некогда изумрудно-зелёные, глаза. В них – ужас. Она должна меня узнать, Она не может меня не узнать. Я хочу крикнуть ей: «Ирка, сучка! Про****ушка дешёвая!», но из моей пасти раздаётся только глухое урчание. Наконец-то до Неё доходит, что я – это я, и Она начинает причитать: «Серёженька, мальчик, пощади!», но я делаю вид, что не реагирую на Её причитания, и расстояние между нами неумолимо сокращается. Мне нужно, чтобы Она побежала. Я хочу почувствовать Её страх, животный первобытный, гнусный страх, какой была та боль, тоже первобытная, животная, отвратительная, раздирающая нутро, в тот день, когда я начал подыскивать подходящую балку в нашей опустевшей квартире, в тот день, когда Она меня покинула. А ещё Она имела наглость приходить ко мне во сне почти каждую ночь, словно для того, чтобы продолжать мучить дальше. Я угрожающе оскаливаю клыки, и Она бежит… Бежит! Я ликую. Почувствуй же неотвратимость смерти! Я не спешу… Всё моё существование без Неё было немногим более, чем игра в кошки-мышки со смертью. Пусть теперь Она поиграет в эту заманчивую игру. Через некоторое время я вижу плывущие в раскалённом воздухе разлапистые верхушки пальм. Это оазис. Я позволяю Ей скрыться в кустарнике и останавливаюсь у небольшого озерца, чтобы попить воды. Лакаю я неторопливо, наслаждаясь тем, как влага стекает с моих торчащих усов. Я и в зверином облике знаю, что земля круглая, и даже если только один из нас будет бегать, как оглашенный, а другой топтаться на месте, то наши траектории пересекутся. Хотя бы и через миллион лет. Вполне космический срок, чтобы я смог успеть справиться со своей болью. Напившись, я смотрю на своё отражение в воде. Получилось неплохо. Ну до чего отвратительная зверюга! Если бы только мог, я бы засмеялся, но я издаю протяжный вой и совершаю хорошо рассчитанный прыжок в сторону зарослей, где, я это точно знаю, Она притаилась. Она вскрикивает от неожиданности и снова убегает. На колючих ветвях остаётся клок Её платья. Да, именно в этом платье Она ушла от меня в тот день. Я обнюхиваю повисший на шипах лоскут. Я всегда любил запах Её вещей. Однажды, когда я раздевал Её, Она заметила, что я уткнулся носом в Её лифчик. Осознав, что я делаю, Она добродушно засмеялась: «Серёжка, ты же животное!» Она и не догадывалась, как была права! Я продолжаю своё неспешное преследование. Мне легко. Это Она пусть рвёт одежду, стирает в кровь пятки и задыхается. Будет Она бежать, плыть или лететь, я настигну Её. «Знай, стерва, что земля круглая!»
…Я настигаю Её на льдине, наверное, где-то у Северного полюса, а, может быть, и у Южного, когда Она не может больше ни бежать, ни плыть, ни лететь. Она ползёт по ослепительно белому снегу, оставляя за собой розоватую полосу. Я вижу всё это сквозь серый туман своего нынешнего зрения. В бессилии Она приподнимается на руках. Я вижу, как сквозь разодранное платье, то самое, в котором Она меня покинула, выпирают Её лопатки. Я не стану набрасываться на Неё сзади. Я бью Её лапой, и Она переворачивается на спину. По Её некогда изумрудно-зелёным глазам, я понимаю, что Она по сути уже мертва. В них нет ни страха, ни тоски, ни печали, а только одно – жажда избавления. Из раскрытого ворота видна обнажённая грудь с тёмным соском, и я прицеливаюсь клыками именно туда, в то место, которое когда-то так любил…
…Льдина всё не кончается. Я продолжаю свой бег в обратном направлении уже целую вечность, оставив далеко позади растерзанное тело своей возлюбленной. Её кровь давно уже стёрлась с моих лап, а я всё бегу и бегу, будто Вечный Жид, прислушиваясь к цоканью собственных когтей о крепкий наст: «Са-та-на-ма… Са-та-на-ма… »
Приводит меня в чувство резкий окрик Лейсан. Она отирает рукавом пот со лба, облизывая розовым язычком плотоядные губы. Передо мной, скорчившись, лежит Пантера. Её тело сотрясается от глухих рыданий. Я понимаю, что она тоже стала убийцей. Мы все именем Великой Божественной Мудрости убийцы.

Ночью во сне ко мне приходит Она. Я снова обрёл нормальное человеческое зрение, и вижу, что Она светится подрагивающим голубым светом. Я немного сердит на Неё, потому что считаю, что Её свечение мешает мне спать.
- Уходи, - говорю я Ей, - ты бросила меня, и я тебя убил…
Она беззвучно смеётся. Я переворачиваюсь на другой бок, и она целует меня в макушку, шепча вместо «Спокойной ночи»:
- Сат нам …
Она уходит. «Сат нам… Сат нам…» - доносится из глубин космоса, поглотившего убитую мною любовь…

Она больше никогда не приходит ко мне. Ни во сне, ни наяву.

…Счастлив тот, кому не довелось познать, что мантра «Сат нам» имеет порою лёгкий привкус цикуты…