Этажом ниже

Скажи, ведь это у всех так бывает – я хочу оглянуться назад, но боюсь воспоминаний о тех днях, которых уже не вернешь. Когда-нибудь, в далеком будущем, где меня ждет уютное кресло, кофе по-восточному и любопытный взгляд повзрослевшей внучки, я, вероятно, смогу посмотреть в прошлое с жизненной мудростью во взгляде, без боли и тоски. А что сегодня? Я листала страницы дневника в потрепанной обложке, и что-то безжалостное долго царапало память острыми коготками. Цеплялось тонкими пальчиками. Душило. Мучило.

…И звали это воспоминание Кирилл. Странный человек. Просто сосед. Он жил на пятом этаже, а я – на шестом. И, хотя спускаться всегда легче, я никогда не делала шагов навстречу ему. Он курил вечерами на балконе, и струйки дыма летели в мое открытое окно. За год до того Кирилл встретил очаровательную девушку, идеальную во всем, но у нее был один жуткий недостаток – она его не любила. По любви выходят замуж в 18 лет, а в 29 – уже по расчету. Ей было двадцать девять. Когда Кирилл снова остался один, к нему приходили разные люди. Много разговаривали и пили что-то горькое из стаканов. Люди приходили к Кириллу, но ни разу не было движения к кому-то с его стороны. А потом мы столкнулись на лестничной площадке, и я увидела в серых глазах что-то острое, колючее, едва осязаемый сигнал SOS. Мы поднялись на шестой, пили чай с коньяком и коньяк без чая. И говорили. И плакали. И он плакал. И читал мне стихи Асадова. «Балладу о ненависти и любви». Потом ушел. Я закрывала дверь пьяная, с красными от слез глазами, а он повернулся и сказал «Я тебя теперь никому не отдам». И ушел. Странный.

Тогда у меня был Мальчик. Слишком красивый для меня. Иногда он приезжал, мы пили красное вино и занимались любовью. До сих пор помню кисловатый виноградный привкус на пересохших губах… А может быть, это был просто пьяный секс, теперь я уже не знаю. Я сходила с ума, целуя кончики его пальцев, а он никогда не оставался на ночь. Я знала, что Мальчику надо – чтоб глубокие вырезы и длинные ногти… Чтоб заснуть рядом с девушкой, а проснуться, когда она уже уйдет, исчезнув из его жизни. Я знала эти игры, но не хотела играть в них с дорогим мне человеком. Я просто появлялась, когда ему было плохо, и исчезала, когда Мальчик был с другими. Я стала слишком много курить, писала стихи про оранжевый снег и рисовала портреты Мальчика акварелью, а он был с другими…

Кирилл был не такой. Он был Странный. Он приходил, когда плохо было мне. Сидел на потертом диване и слушал мой бред. Про Мальчика, про нелады с учебой, про голодную собаку на трамвайной остановке… Сочувствовал. Играл на старой, семиструнной еще, гитаре и пел Окуджаву так, что хотелось уронить голову на колени, разреветься, и сделать мир добрее… Он уходил, а я звонила Мальчику. И просила приехать. Услышав стандартный вопрос «Что-то случилось?», я начинала изливать ему свою душу, а он торопливо отвечал «Малыш, прости, я очень занят, не расстраивайся…» Потом я научилась делать так, чтобы Мальчик приехал. Звонила и выдыхала в трубку «Я тебя хочу». Он приезжал. И не был занят. Мы лежали на горячих подушках, а в окно с улицы летели струйки сигаретного дыма.

Потом я помню свой День рождения. Девятнадцатилетие. С утра в окно стучался хмурый ноябрьский дождь со снегом, я звонила домой родителям, они поздравляли меня и желали счастья и любви. Чистой и светлой. Как там говорится в известном фильме? –«Будем искать!»
Вечером были гости. Некоторых я знала, остальных видела в первый раз в жизни, и, кажется, даже не запомнила лиц… Торт с разнокалиберными свечками, алкоголь вместо чая… Потом был самый лучший подарок – гости ушли, а Мальчик согласился остаться на ночь. Я мыла посуду и медленно сходила с ума от мысли, что проснусь с ним в одной постели. Проснусь обязательно первая, и буду целовать его, спящего. Или просто лежать рядом, тихо-тихо. Счастливая.
У нас тогда ни на что не было сил - просто лежали рядом, я дышала ему в плечо и старалась не оглушить стуком своего сердца. А в начале третьего ночи в дверь позвонили. Кирилл. Глаза сумасшедшие. Принес розы, немыслимую охапку, как потом оказалось – девятнадцать штук. Бордовые, как виноградное вино. Я перепугалась: «Уходи!»
-Ты не одна?
-Уходи, Кирилл! Пожалуйста…
Вся душистая, колючая охапка оказалась у меня в руках. Я закрыла дверь и унесла розы в ванную. В вазу бы они не поместились. Включила воду. Мальчик проснулся.
-От кого это?
-Сосед принес…
Думала, ревновать будет. Надеялась, что как в красивых романах «Я его убью» скажет. А он… «Ну наконец-то и ты устроишь свою личную жизнь! Ведь секс ради секса - это так глупо для девушки!» И ушел спать. А я ревела на кухне и допивала водку. Утром квартира была пуста. Я ненавидела тогда Кирилла, перебирала тысячу обидных слов в его адрес. А потом просто открыла дверь и спустилась на этаж ниже. Спускаться всегда легче. На мои долгие и злые звонки вышла соседка. Она сказала, что ночью приезжала неотложка, и Кирилла забрали в больницу.

Дальше? А дальше ничего не было… Желто-белый кафель стен, слегка раздраженный тон врача… Наверное, можно быть слегка раздраженным, если каждый день сталкиваешься с чужим горем?.. Нет, Кирилл не резал вены и не опустошал аптечку… Врач сказал, что это сердечный приступ, а я знала, что это Беда. У него была какая-то болезнь крови, ее можно лечить. Год, пять или десять лет… А потом лекарства просто не помогут. И когда настанет конец, не скажет никто.

Белые полоски, черные полоски – это все ерунда. Никто не знает, в какие цвета окрашена жизнь, мы сами подбираем подходящую палитру. В последнее время все вокруг стало каким-то красным. Тревожный цвет – красный дым сигарет, алая луна, багровые стекла витрин… И только железобетонная коробка нашего дома по-прежнему равнодушно-серая. Я бросила курить, рисую акварелью серьезные дымчатые глаза и мечтаю научиться играть на семиструнке. Мальчик? Я даже не помню тот момент, в который он исчез…