феминАкратия что делать?

И на этот раз Пётр хорошо представлял себе, как всё это было. В прокуренном зале сената собрались нечесаные создания, когда-то именуемые женщинами и девушками, и приняли закон об уголовном наказании мужчин за мочеиспускание в общественных туалетах CТОЯ. Правая фракция "Наша Феминакратия" активно настаивала на распространении закона и на сферу частной жизни, т. е. квартирные туалеты. Их поддерживало незначительное по количеству, но всё-же влиятельное меньшинство пассивных гомосексуалистов-мужчин, которое, впрочем, являлось единственным репрезентантом "мужских интересов" в нижней палате.
Два месяца назад Пётр с группкой единомышленников уже выходил на Сенатскую Площадь с собственноручно размалёванным плакатиком с надписью "Нас продали пидары", но был избит самими же гетеросексуальными мужиками, или, скорее, бывшими гетеросексуалами. Дело в том, что ухоженные, одетые с иголочки и пахнувшие парфюмом геи выгодно отличались от большинства "феминисток". "Мэйнстрим-вумен" (МW), как их было принято официально называть, принципиально отказывались от бритья ног, использования шариковых дезодорантов и ношения чулок и юбок. Первое, правда, оставалось мало заметным, поскольку большинство МW носило серые костюмные штаны с "пузырями" на коленях и бесформенным потёртым мешком сзади, под которым лишь с помощью нечеловеческих усилий воображения можно было угадать эфемерные очертания женских ягодиц. Не секрет, что при таких условиях гомосексуальные браки стали более чем распространённым явлением. Многие разочаровавшиеся мужики устремляли все свои силы на поиск так называемого "галчонка" - небольшого росточка миловидного гея с покладистым характером и любовью к домашнему хозяйству и витью родного гнёздышка. Процветали подпольные брачные агентсва, что за солидную плату поставляли жён-азиаток из непуганных провинций Средней Азии и Индокитая. Но и эти, как правило, быстренько скоропортились под влиянием новоприобретённых подруг и многочисленных государственных и общественных организаций, блюстивших права женщины во всех без исключения сферах бытовой и профессиональной жизни.

В то утро Пётр проснулся позже чем обычно и, поднявшись с постели, ощутил чудовищное давление переполненного мочевого пузыря: вчера до поздна засиделся на партийной летучке в пивной "Мужлан" - единственном островке в городе, где подпольная оппозиция пока ещё могла чувствовать себя в безопастности - вход только по предъявлению члендата (слово мандат было почему-то исключено из партийного обихода), работал строгий пидрконтроль. Приспуская чёрного армейского пошива трусы, Пётр задумался о вчерашней пламенной речи первого секретаря партии, который перечислял новые деспотичные законы, внесённые в сенат фанатичной президентшей и её аппарата (осиного гнезда ультраправых MW) .
Помимо уже вышедшего запрета на стоямочеиспускание, на очереди стояла феминизация грамматического рода языка - все слова с позитивной коннотацией должны были получить окончания соответствующее женскому роду, "либерализация" правил дорожного движения - водители-мужчины должны были занимать только крайне правую полосу двжения с ограничением скорости до 30 км/ч, на факультетах с традиционно мужским контенгентом учащихся - филология, иностранные языки, педагог начальных классов, искусствовед - вводилась десятипроцентная квота на абитуриентов-мужчин. Было уже понятно, что и эта малая толика будет отдана лоббистками на откуп геям, и этим самым дорога к высшему образованию для настоящего мужика станет полностью перекрытой.
И ещё - Пётру вспомнилось самое страшное, то ужасное, что он вчера так усиленно загонял в самые глубокие дебри своего подсознания - за мужскую мастурбацию с использованием женских образов без письменного разрешения их прототипов - принудительная, хирургическая трансфестизация!
Пётр поёжился от представившейся ему ужасной картины. Холодные мурашки пробежали по всему телу, струя вопреки воле прекратила своё вольготное течение.

Тут ему снова вспомнился первый секретарь партии Тимофеев-Кобелидзе (Кабо), как в конце своей пламенной речи он порывистом движением расстегнул ширинку штанов и громогласным голосом опытного трибуна прокричал:

"Не зря во всех развитых языках мира понятия "мужчина" и "человек" являются полными синонимами! Для иных особей противоположного и псевдомужского рода есть, поверьте, множество других более подходящих названий! И пока остались на этой планете мыслящие двуногие существа, которые используют и хотят использовать вот этот самый предмет по его прямому, предписанному самой природой, моралью и тысячелетними традициями назначению, мы будем бороться. Бороться за свободу и права тех, кто на протяжении всей истории человечества являлся генератором её развития, сеял семя мудрого, человечного, и… в конце-то концов просто семя! Мы будем бороться!!!"

В единодушном порыве Вождь и вся аудитория слушателей выставил перед собой сжатые кулаки и резко рванули их на себя, делая встречное движение тазом. Это был знаменитый, ненавидимый всеми MW и запрещённый законом, внутрипартийный приветственным жест.
Да здравствует Свобода! Пётр воодушествленно и по-мужски открыто пукнул, струя вновь хлынула во всём своём могучем полноводии, вольнодумно заходила по бокам унитаза. Лучистые брызги покалывали острыми иголочками колени, щекотя, шевелили густые курчавые волосы под ними. Пётр блаженно зажмурился. Свобода!!!

***
Неожиданно в квартиру кто-то позвонил. Пётр мгновенно запахнулся в махровый халат, из конспиративных сображений спрятал под съёмную половицу стопку старинных, пожелтевших от времени немецких порножурнальчиков и, бесшумно ступая в мягких шлёпанцах, подкрался к дверному глазку.
- Открывай, мудилка картонный, - в глазке показался безупречно ровный и белый прикус огромных зубов, которые так любил демонстрировать по всякому поводу, а также и без оного его школьный приятель Жека.
Пётр загремел многочисленными замками и засовами титановой пуленепробиваемой двери.
- У тебя чё-нить выпить есть? Прикидываешь, сдал я таки свою спиногрызку в школу с продлёнкой! Ты даже не представляешь какой блат там нужен. Сколько я на это бабла ухлопал. Хоть вот жена б немного помогла, а то… сссссука!
Споткнувшись на собственном упоминании жены, Жека заметно помрачнел, по его широким щекам, начисто стирая все стрелочки и ямочки давешней лучистой улыбки, прокатились два огромных рельефных желвака. Он с размаху запрокинул гранёный стакан с палёным бренди. Пётр налил ещё.
- Учебники, сраный ранец, микроволновка для завучихи, два пластиковых окна в директорскую, - он принялся загибать короткие волосатые пальцы, - Полы им, блять, мыл! - в его голос вплелась визгливая истеричная нотка.

- Ну, будя тебе, будя, - Пётр ласково постучал друга по плечу и подтолкнул к нему стакан поближе. Выпили снова. Замолчали.

Жека был отличным другом и единомышленником. Однажды на танцах они зацепились языками с дюжиной активных лесбиянок. Петра быстро сбили с ног, а Жека, сняв прадедушкин флотский ремень с тяжёлой пряжкой-блямбой, без доброго четверть часа отмахивался от насидающих мегер, а затем ещё целую вечность тащил на себе стонущего друга с разбитой коленной чашечкой, уходя от погони дворами …
Теперь Жека значительно погрузнел, хмелел с третьей, становился сентиментальным.

- А помнишь, Петь, мы с тобой хотели геологами стать. Ну приключения там разные, бабы опять-таки экзотические, неиспорченные, уйгурки там всякие, чухонки с нанайками… - он мечтательно закатил засоловевшие прозрачно-голубые глазки и неожиданно всхлипнул:
- Всё в тартарары полетело. Мечты наши, молодость, дери её туда, - по его лицу потекла одинокая, нереально крупная слеза. Гранёный стакан в кулаке глухо хрупнул.

Пётр как и каждый раз в такие моменты начал заводиться:
- Не узнаю я тебя, Жека. Слезлив как баба, вернее, как бабы раньше были! А помнишь, как мы с тобой нашу подпольную газетку издавали. "Мужской запах" - о-го-го изданьице было. А как ночами старенькие фотки с крутыми тёлками из "Плейбоя" листовки на заборы развешивали!

- Да, помню, - Жека часто заморгал, прогоняя из глаз сентиментальную влагу, - Чё мы там понадписывали, "подрочи нормально в последний раз?"

- Не-а, "Подрочи в последний раз на Нормальную Бабу!"

Оба друга заговорщицки обнялись и зашлись негромким, душевным мужским смехом.

- Ну, Жека, ну! - Пётр ободряюще тыкал кулаком в грудь приятеля, - Какие наши годы!

Стыдливо отведя взгляд, Жека медленно привстал:
- Я знаю, Петь, чего ты от меня добиваешься. Но времена иные, многое уже не воротишь. Извини, мне надо в три Лерочку забирать, потом опять санитаром в ночную. Дома бардак, холодильник пустой… - он вновь перешёл на привычное распевно-жалобливое причитание.

Пётр отвернулся и тупо уставился в окно. Так было каждый раз! Восемь лет назад Жеку угораздило обрюхатить одну из молодых активисток МW. Та немедля повесила на него полное, положенное по закону отеческое опекунство и матриархальное взыскание за "преднамеренное использование женщины в целях самовоспроизведения". Жека погряз в судебных и финансово-бытовых передрягах, и все попытки вернуть его на Путь Борьбы заканчивались увиливанием и слезливыми повествованиями о ценах на подгузники, недостатке мест в муниципальных детских садах, режущихся зубках, кори, ветрянке, коклюше и всех прочих многочисленных детских причудах, о которых, наверняка, вам с удовольствием поведает каждый из многомиллионной армии отцов-одиночек.

Жека потихоньку снял с вешалки протёртую, неопределённого цвета кожаную куртку и как и всякий раз запутался в многочисленных рычажках и барашках, отворяющих запоры двери. Вот сейчас он снова кинет такой бабский виноватый взгляд на Петра и скажет: "Ну, Петя, выпускай меня в мою неволю." Вместо этого Жека отрывисто матюгнулся и размашисто швырнул на пол куртку:
- Ну, затворец, давай таки ещё по одной. Есть, кажись, у меня идейка одна!
Апатично таращившийся в окно Пётр подпрыгнул как от удара током и спешно полез в антресоли, где у него была спрятана раритетная бутылка водки ещё того, российского розливу - дело, казалось, было стоящее…

***
- Ты, наверное, слышал, что "моя" сейчас в Сенате, в комитете по истории и образованию.
- Ну? - скептически процедил Пётр.

Жека не торопясь осушил стакан водки, обстоятельно закусил квашенной капусткой и, похвалив петровский засол, налил себе снова. Глубоко вздохнул, готовясь к долгому рассказу, и, не найдя, по всей видимости, нужных слов для плавного введения, приступил к самой сути:

- Так надоело им там в учебниках истории одних Жанну Д'Арк, Склодовскую-Кюри да Хакамаду тасовать, решили амазонок притянуть, как ранних прогрессивных феминакраток и родоначальниц всей этой херни в общем. Ну, моя как была активисткой, так ею же и осталась, рванула во главе экспедиции в прикаспийские степи, искать следы одногрудых наездниц, которые, как ты наверняка знаешь, половину бюста себе собственноручно оттяпывали, дабы тетиву лука удобней натягивать и пришлых мужиков, разных там скифов и греков как сурков отстреливать.

-Эх, вот суки! Узнаю! - восхищённо воскликнул Пётр.

- Логично, - подтвердил Жека и, воспользовавшись паузой ополовинил свой стакан. Успокоился и перешел к более плавному изложению:
-Нихера они там не нашли! Только местную калмыцкую общественность взбаламутили. Посовещались и решили южнее, на Кавказе свои изыскания продолжить. Там, пролетая на вертолете, обнаружили огромное, с земли недоступное плато, а на нём следы человеческого присутствия.

Тут Жека, видать, подошёл к самой кульминации своего рассказа, допил водку и, сделав рукой очень экспрессивный неприличный жест, пьяно и торжественно проорал:

- Только хера там им амазонки!!! Вовсе даже наоборот!!!! Мужики за два метра!!! Одёжу не носят, поскольку волосаты весьма и весьма, а етучи-то как! Гы! Моя со своими напарницами на первой раз еле обрызгалась баллонами с нервно-паралитическим газом. Чудом, говорит, ушли - так вот они на белых женщин понабросились. Это на наших-то! Гы! Затем, говорит, всё ж это научный факт, подлежит, стало быть, исследованию и документированию. Наняла четверых самых крупных самцов за сгущёнку и колокольчики, чтоб они длинными шестами своих соплеменников от исследовательниц отпихивали, ну и занялась бытописанием "реликтового мужланус-троглодитус" - типа, назвали их так. Оно не для разглашения - ни, ни! Дома копии для секретного архива читал. В общем бабы у них мелкие, малоприметные, по-видимому, не говорят, или запрещено им. Ходят ссутулившись как тени, титьки у них длиннющие, прямо по земле влачатся. Гы! Наверно, свои оттянули. Ну, там харч приготовить и жратву запасти, как и мелочёвка вся по хозяйству на бабе безусловно лежит.
Мужики, вроде, где-то сорок слов используют кавказко-индогерманской группы языков и ещё русское "былядь" откуда-то знают. Обязанность у них одна: родит их баба дитя, идут они в горы и медведю лапу отхерачивают. Приносят в свою землянку и дитю кидают: вот, мол, тебе и лакомство, погрызть время от времени, и игрушка, проиграться, и прилечь - мягко и тепло. Вот и вся их забота! Гы!

- Да-а, - задумчиво протянул Пётр, - они, похоже, ещё в серебряном веке живут. Счастливчики! Но нас-то туда не воротишь уже!

- А ты подумай! Ежель мы туда не смогём, то может, их сюда?!

Пётр прикрыл глаза, быстрые мысли подобно стремительно меняющейся мозаичной картине замельтешили в голове. Начала рождаться стройная симметричная Идея, за нею, чуть тормозя эйфорию и эмоции, стал неспешно вырисовываться План.

- Чёрт возьми, - не задержался таки Пётр, - ведь, во многом мы сами, мужики виноваты. Как нам нужна новая кровь! Обновление генофонда! Яркий общественный пример, новая сила, возрождающая тысячелетнюю мораль, - он тайком посмотрел на одутловатое, обабившееся, с какими-то не по-мужски тревожными, плаксивыми морщинками у глаз лицо своего старого друга.
Незаметно Пётр начал бормотать вслух какие-то бессвязные обрывки мыслей:
- Если развитие морали зашло в тупик, то… нужно подбросить катализатор! На круги своя. Их сюда! Они хотят сюда, они нам нужны!

- Гы! Думаешь, они будут церемониться перед нашими MW! Не на тех напали! В миг как своих построят. Ребята - ого-го! И вообще! - неожиданно бодро поддержал его мысль Жека.

А карту! Карту ты достанешь? - всполошился Пётр.

Жека неожиданно резко засоловел и, неловко опрокинув стакан, стал искать глазами куртку.
- Блин, засиделись мы тута, замечтались. Это ж так, для разговору просто. Ты, смотри, никому ни, ни! Моя с меня живьём шкуру спустит! Давеча снова в суд грозилась подать, мол, тогда компенсацию за беременность ей неполностью выплатил! Говорит, что Лерку у меня отнимет и в бывшее Суворовское училище отдаст, без права отцовского посещения! Сама ж себе малолетнего арапчонка из Марокко привезла, держит его у себя как зверька декоративного, сожительствует, конечно…

- Ну, будя тебе, будя, - Пётр притворно ласково постучал друга по плечу, и поспешно отвёл глаза в сторону.
Горящий, фанатичный взгляд Петра пронизывал стены однокомнатной холостяцкой квартиры, уходил куда-то в даль, на юг, где загадочные горы Кавказа носили белые папахи облаков…


***

Красное заходящее солнце зацепилось за зубчатые пики гор, осветило последними косыми лучами бескрайнюю снежную равнину, что простиралась от самого хребта до далёкой, растворяющейся в наступающих сумерках линии горизонта. Только две маленькие, чёрные точки продолжали медленно и упорно двигаться на юг. На снег подобно двум часовым стрелкам легли две длинные тени. Та, что покороче и потолще принадлежала Жеке, подлиннее - Петру.
- Чертовски быстро темнеет! - возмутилась часовая стрелка.
Минутная с какое-то мгновение помолчала, и неожиданно стала вдвоё тоньше, - Пётр сбросил опостылевший рюкзак. И, игноруя, реплику друга задумчиво сказал:

- Вот мы с тобой, приятель, и воплотили нашу юношескую мечту. Ну, чем мы теперь не геологи!
- Только вот ищем мы не руду и даже не баб! - Жека шмыгнул носом и вывалил из глубокого бокового кармана с полдюжины белых кубиков "костёр туристки".

Прошло с четверть часа, прежде чем нежаркое химическое пламя смогло растопить висящие в бороде и усах компаньонов сосульки, и они вернулись к беседе.
- И чем бы не закончился наш поход, мы всегда останемся в памяти наших соратников, придут другие борцы, но наши с тобой имена будут вписаны крупными буквами в историю Нашей Борьбы! - Петра потянуло на героический пафос.
- Давай лучше выпьем то, что на самом греет! - сказал Жека, тревожно глядя на то, как голубое пламя костерка растопило таки наст и начало постепенно проваливаться в рыхлую массу метрового снежного слоя.

Пётр скрутил с алюминиевой фляжки пробку и, обращаясь в сторону блеклого красноватого нимба, оставленного над дальним хребтом закатившимся солнцем, по-партийному бодро прокричал:

- За успех нашего Похода!
Жека озабоченно наблюдал за долгим, затянувшимся глотком своего напарника. Потеряв терпение, потянул к себе фляжку и, не произнеся ни слова, припал к горлышку.
Пару минут помолчали. В засоловевших глазах Жеки отражались маленькие язычки хиреющего костерка.

- Ты знаешь, я вот там пару-тройку дней понаблюдал, как они в продлёнке детишек кормят. Ни разу ничего молочного не было! А какое бабло за это питание дерут! Воруют, суки! - Жека внезапно всхлипнул и замолчал. Из его левого глаза покатилась одинокая, нереально крупная слеза, практически сразу замёрзла и повисла мутноватой жемчужиной где на пол-пути к бороде.

- Как там моя Лерочка без меня!!!
- Ну, будя тебе, будя, - Пётр ободряюще тыкал кулаком в грудь друга.