Двое

   Они медленно брели, тяжело переставляя ноги. Длинный день
тихо клонился к вечеру, и впереди маячила только дорога.
Сейчас - дорога, завтра - дорога и в ближайшем будущем тоже
только дорога. С короткими передышками: когда мама находила
небольшую работу: помыть полы, почистить загоны для скота или скосить траву серпом, поданным настороженной хозяйкой, тупым, с потрескавшейся ручкой, а вдруг утащат, проходимцы?
   Ольга не могла понять - куда они идут, зачем? Им не раз
предлагали некоторые сердобольные души остаться в деревеньке: куда завела их дорога. Но мама нигде не задерживалась: работала до изнеможения, за грошовую плату, тарелку супа для дочери и себя или за кусок хлеба в дорогу. Ночевала, если пускали, в сенях, или в поле - лето. И на рассвете подхватывалась, толкала Ольгу и шла дальше. Они тащились вперед, а может быть назад, оставляя за собой версты, раскисшие после дождя или поросшие травой.
   В призрачном прошлом остался дом с выбеленной печкой, с
полатями,  откуда Ольга, валяясь с братьями, смотрела, как мама заводит тесто. Они тогда спорили шепотом, с чем будут пироги. Растаял в воспоминаниях голос отца, возвращавшегося с поля утром: он уходил на рассвете, пока они еще спали, и возвращался в полдень пропыленный и усталый. Долго плескался во дворе у кадушки с водой, потом медленно жевал, посматривая, как едят дети и строго спрашивая, что они сделали сегодня полезного.
   Теперь братья были далеко: старший, Порфирий, работал
помощником кузнеца, а помладше - Шурка, учился на водителя.
Отец валил лес где-то на севере, и от него не было ни слуху, ни духу. Мама однажды ездила к нему вместе с Шуркой. Вернулась уставшая, и ничего не рассказывала об этой поездке. Она вообще была молчаливой. А Шурке было наплевать, как они съездили: так его поразил вид
отца. Он рассказывал, что он едва узнал его, настолько он
изменился и добавлял шепотом: "Как бы не помер".
   Ольга жалела, что она младше всех и вынуждена тащиться куда-то в неизвестность вслед за матерью. Она еще не закончила школу и поступить учиться на водителя не могла. Матери было не интересно выслушивать ее мечты о классе и учительнице, чтении и задачках. Напротив, упоминание о школе только вызывало глухое неудовольствие и его долго не получалось подавить в себе. Школа, о которой так восторженно вспоминала Ольга, разместилась в ее доме, а она
оказалась выброшенной на улицу вместе с детьми. Была поздняя осень. Снега еще не было, и их приютил малюсенький дощатый сарай, где раньше хранились лопаты. Пришлось носить глину от реки, много, много глины, месить ее тут же во дворе и обмазывать стены сарая, потому что зима люта: никого не щадит.
   Мать проработала эту зиму в колхозе. И впервые проголодала несколько печально белых месяцев вместе с детьми, наблюдая жизнь с болью в сердце. По весне удалось устроить Порфирия в работники и сразу стало легче. А когда пристроился и Шурка, осталась только одна забота: дочь. И мысль: не могла она так согрешить, что на нее обрушился грандиозный гнев Господень. Мысль породила идею: раз
такая тяжкая година, значит, нужна молитва и жертва. Наверное, она мало молилась. А уж жертвовать и совсем нечего было. И так пришло решение - паломничество. Вот что помогает правильно понять все то, что предлагает тебе Господь. Она и пошла. От церкви к церкви, от погоста к погосту. Пешком, в любую погоду. С молитвой и надеждой.
   Господь всесилен, надо только терпеливо переждать трудное
время. В этом путешествии девочка оказалась великой обузой. Она смотрела на свою дочь, удивляясь, насколько мало в ней было смирения. Ольга постоянно хныкала: преодолевая длинные перегоны этого одинокого пути и этот полуплачь полустон  переносить было так же тяжело, как и тяготы дороги. Сейчас, шагая среди деревьев по сыроой после дождя земле
ее волновало только одно: дочь хочет есть. Она все время вынуждена была останавливаться на своем пути, чтобы накормить своего ребенка. Прерывать движение, терять время. Тяжелая работа не пугала ее - крестьянское хозяйство не подразумевает легкой жизни. Но вчера им не повезло: за сжатую полосу им не заплатили и прогнали, обозвав
попрошайками. Мать лизнула несколько раз маленький комочек соли. Она давно берегла его, насыпав в платок и припрятав на самом дне торбы. Он давно слипся от дождя и потемнел. Напилась из лужицы прямо на дороге, зачерпывая воду горстью - реки нигде не было, а пить хотелось.
Предложила дочери, но она только головой покачала: у нее болел живот.
   Вчера, когда мама работала в поле, надеясь что их накормят, Ольга собирала ягоды: притягательно краснеющие на колючей стерне. Лето давно перевалило за середину и теперь клонилось к закату. Трава стала жестче и твердые ости на стерне резали в кровь материнские ноги. Ольге было страшно поглядывать на красные отметины в следах мамы и она
уткнулась в княженику. Ягод было много: лето оказалось урожайным и мать, чтобы развеселить дочь, напомнила, как раньше они варили в печи варенье. Сахара не было и приходилось томить его несколько часов подряд: уваривая в три раза. Но зато оно прекрасно хранилось. Это напоминание вызвало вздох у обоих.
   Ветер донес собачий лай, и они обе приободрились: впереди жилье. Может быть, удастся что-то перекусить. Ольга думала о куске хлеба и крыше над головой, вчерашний полуночный дождь заставил ее дрожать до рассвета. Она не понимала задумчивости мамы, запрыгала веселее, забыв
о бурлящем животе.
   А мать размышляла. Вот уже три деревни они прошли, и ни в одной нет церкви. Сейчас она уже боялась говорить, как в начале лета: "Подайте Христа ради" Сейчас лучше было жаловаться на жизнь и объяснять, что она ищет работу. Оставалось только изумляться переменам в окружающем
мире. Ей все время казалось, что это несерьезно. Что это какая-то нелепая игра, придуманная богатыми. Разрушить церкви, сказать что Бога нет - это конечно кощунство: но богатые считают, что им все позволено. Невозможно было себе представить, что люди, воспитанные в страхе Господнем: вдруг растеряли свою веру и говорят совсем невозможные вещи. Ясное дело - они говорят это из страха, что и с
ними произойдет тоже, что произошло, например, с ней. Только в ее бедах вера была не при чем. Все то, что обрушилось на нее, было просто следствием перемен во всем государстве и кого тут можно было винить? Она и не винила никого, решив для себя, что просто надо молиться и
просить Господа о милости. Он может все, значит, оградит ее от всего плохого.  Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, не так уж и страшно потерять дом и мужа? Может, гораздо хуже было бы, если бы она потеряла веру и смотрела вперед без надежды? А так вот она идет по притоптанной траве у опушки леса, тепло, рядом шагает, хныкая, дочь. Сырая земля
приятно холодит исколотые вчера на стерне, натруженные ступни и впереди в закатных красноватых отсветах неба уже розовеют крыши домов новой деревеньки.

2003 г