поход

- Володенька! Такая жара, а ты - накушавшись…-  укоряет пожилой продавец  приближающегося мужчину.
(Я сидела и ждала, сама не знаю чего).
 Продавец не верит мужчине в долг:
- И не проси, Володя, и не проси. Раньше – было дело, отпускал, теперь ни-ни.
(Я  отдала ему лимонад, показавшийся мне невозможным - «Эх, говорил я вам, надо было «Колокольчик» брать» – качает головой продавец).
- Девочка! – проникновенно говорит «Володенька», - где ты взяла ТАКОЙ лимонад, девочка?
- Здесь купила. Что, невкусный? – смущаюсь я.
- Нет. – раздумчиво и горько отвечает он. – Очень ВКУСНЫЙ.

  Что еще я помню про наш поход?
Вот Гена собирает байдарку на берегу. Ранее утро, поздний вечер… белая ночь, одним словом. Вернее – двумя.  Мы с Таней с уважением, ласково и приязненно наблюдаем за его действиями. Приятно смотреть на человека, знающего, что он хочет сделать, даже если у него не сразу это получается.
Мы праздно смотрим, и зябнем и ежимся от свежести. Нет, кажется, мы чем-то можем помочь, а Димка – тот с ходу врубается, с охотой за все берется и по-настоящему помогает.
  Сейчас Димка совсем взрослый, а тогда ему было – восемнадцать лет, и нам по двадцать четыре, и Гене – двадцать два. А сейчас Димке двадцать один, и мне, страшно сказать, двадцать семь, и Гене – сами сосчитаете.
  Помню еще, как и так бледный от природы (или работы) Гена, вдруг страшно побледнел, когда в электричку вошли контролеры. Мы заплатили какую-то мелочь.

  В тот день Гена проявил небывалую активность: он обзвонил каких-то людей, у одного человека взял байдарку, весла у другого, палатку у третьего.. и объявил, что мы идем в поход.  Вечером мы выступили.
  Гена говорит, что надо собрать байдарку, пока не стемнело. Не помню, стемнело или нет, но когда мы добрались до острова, уже вставало солнце.
  Мы взяли с собой рис, и Гена готовил плов со специями вместо мяса. Мы заваривали зеленый чай и удивлялись, как меняется вкус, если опустить в воду головешку – чай превращается в компот.
  А на другой день нам вдруг всем захотелось водки. Гена отвез меня на берег. Лимонад я отдала прохожему, но водку и хлеб привезла. И мы развалились на травке.
  Все время забываю – трое нас или четверо, – хотя отлично помню, что нас трое без меня и четверо со мной. То кажется, что меня там не было, то, – что Димки не было, а я была, то еще кого-то не было… Ерунда какая-то.
  А Дима почему-то не пил. Толи зарок дал, толи перепил накануне, толи и то и другое… Поэтому он просто с улыбкой наблюдал и шутил с нами.
  Мы говорили какие-то глупости, и, может, пошлости, и было весело. И почему-то  не чувствовали себя пьяными, только очень ленивыми и радостными.
  Забыла сказать, Дима – Танин брат. А Гена – маляр?  Да. И наш с Таней «прораб». А Таня – тоже маляр, а я вообще – подсобник. А по образованию Таня – художник-рестовратор, и Гена, наверное, тоже. А я вообще – географ…
  И мы спорили с Геной, растут клены на островах или нет.  И я учила Таню плавать.
А байдарка была нагружена так, чтобы чуть-чуть не перевернуться. А с Димкой мы плавали на пустой байдарке и выходили на островках. Потом была гроза, мы прятались в палатке.
 
  Иногда почему-то кажется, что нас было пятеро, – включая танину дочку Аринку. А иногда кажется, что там был и мой еще не зародившийся и даже не зачатый ребенок… Боже мой! Я вдруг поняла одну вещь. Конечно! Именно тогда я почувствовала, что появилась душа моего ребенка. Она уже была! Поэтому я и не могла месяц спустя не сделать то, что сделала. И когда мы занимались этим, я уже знала, я точно знала, что он будет, что он уже есть. Это было, как выполнение долга – душа есть, надо только совершить некоторые действия, чтобы появилось и тело. Меня как будто заставляло что-то это сделать: я не чувствовала ничего, разве что грусть, оттого что все так… И хотя я была влюблена в другого, но не могла представить себе того, другого в роли отца своего ребенка.

  Мы вернулись в город поздно вечером и поехали к Гене, на Загородный. Все комнаты этой квартиры сдавались. В одной жили голубые, в другой – наркоманы, в третьей – Гена. Один из соседей был лохотронщиком. Окно выходило во двор, на  подоконнике можно было сидеть с ногами. На стенах  и стульях висели и лежали картины и рисунки Гены и его друзей. У картин были странные длинные названия. Жаль, что я их не помню. Картины были очень хорошие.
  Утром мы появились на объекте, где рабочие ругали нас, на чем свет стоит – мы забрали оба ключа. Один ключ законно имелся у Гены, а другой – случайно оказался у меня, мне дал его Филипп, уже не помню зачем.
  «Объект» расположен на Фонтанке, неподалеку от Цирка, на последнем этаже. Потолки невысокие и лепка выглядит слишком массивной. Между собой все ругают архитектора. Пока все кругом белое, потом будет окрашено пастельными тонами. Сейчас там наверно пылает камин, в большой ванне плещется толстый хозяин, на мраморном подоконнике сидят дети… И дай им Бог здоровья!
  А тогда кругом был строительный мусор и белая пыль, и много всякого народа: маляры, лепщики («эпилепщики») и т. д., и было весело.
- Гена! Почему тебе «Толстый» верит?
- Все очень просто: я ему, типа, не вру.

Таня (не употребляющая матерных слов):
- Мне кажется, с этими подоконниками мы будем долго.. иметь интимные отношения…

Еще Таня:
- Я молодая, красивая, импульсивная. Махать шпателем всю жизнь я не собираюсь.

- Хоро-оший у Вас шпателек… Немецкий? – говорит архитектор и смотрит почему-то в глубокий вырез ее рубахи. Рубаха, заляпанная краской и шпаклевкой, просто завязана узлом.

Мы пили кофе на крыше.
- Лови!
- Лав-лю! –улыбаясь сказал Филипп, и словечко прозвучало как глагол от «Love»  по –русски.
А что я ему бросала?

Филипп… Это имя до сих пор волнует меня.
Филипп. Пока я не встретила его, я считала это имя дурацким, оно мне совсем не нравилось.
Филипп. Когда я показала стопку его маленьких, форматом чуть больше коробка, рисунков Тане с Геной, Гена сказал: «Офигенно!» И я с ним согласна.
Филипп – левша. Это очень возбуждает, когда человек делает то же, что другие, но не так, как другие.
Филипп любит деньги, свою сестру и маму и еще друга Илью. Ах да! Еще он любит Бога. Он читает «Новый Завет» и посещает «Церковь Христа» – молодежную секту.
Филипп. Он знает, чего хочет в этой жизни, он обладает потрясающим (меня) чувством юмора, он считает себя скромным и умным, он мне жутко нравится!
Но – Филипп – жадина, но – Филипп – прагматик, и но – Филипп – меня не любит…
Он разбил мне сердце…            Филипп…


-   Филипп, а Коля – хороший прораб? Мне кажется, он честный.
-   Он из рабочих, поэтому и к людям относится нормально.
Коля курит гашиш, и у него темные зубы. Забавно смотреть, когда Филипп просит у него денег: Коля задумчиво хлопает себя по карманам, затем рассеянно достает пачку купюр, отсчитывает две-три и спрашивает - «Хватит?» Филипп скромно отвечает – «Надо бы еще». «Зачем?» «Как зачем? Кушать что-то надо. Бензин покупать».

Филипп пригласил меня на свидание.
-   Ты прихрамываешь, или у тебя такая походка?
-   Наверно, походка, потому что ты не первая мне это говоришь.
Пришли к Петропавловке.
-   Почему ты не делаешь маникюр?
-   Мне кажется, так лучше.
-   Ты права.
      Когда я увидел тебя на объекте, я подумал “что такая девушка может здесь делать?”
-   Я работала еще только три недели.
-   Но так, как будто три года.
-   Ну да!

Филипп совсем молодой парень, ему должно исполниться двадцать два. Он лепщик по профессии, говорят,  он умеет зарабатывать. Это от того, что он уверен в себе.
Филипп купил сдобных булок и угостил нас с Геной. Гене Филипп тоже нравится. Когда мы говорили о нашем будущем походе, я видела, как у Филиппа загорелись глаза, он обо всем нас расспрашивал.  Жаль, что он не поехал. 

Мы сидели на берегу у Петропавловки и он рассказал, как он крестился и как это здорово – «быть в Церкви». На Горьковской мы зашли в кафе. И он проводил меня до Чкаловской. Сидели на качелях во дворике. Я рассказывала о себе. Ему было интересно. Мне – тоже. А сейчас он, наверно, не вспомнит, как меня зовут. Вот так.