19 база

19

опушке березового леса, подернутого багрянцем осеннего умирания, возможно даже – смерти и разложения, но, не смотря на это, по-прежнему прекрасного, лежал коренастый мужчина, ростом выше среднего, широкоплечий и, как говорится в народе – крупнокостный. На мужчине ладно, как влитая, сидела форма подполковника фармакологических войск особого назначения. Форма была в безупречном состоянии, лишь кое-где поблескивали разноцветные птичьи перышки. Кроме мужчины на опушке никого не было видно, поэтому стороннему гипотетическому наблюдателю показалось бы, что мужчина беседует сам с собой – задает вопросы  властным, но в то же время нежно-просительным тоном и сам отвечает на них женским голосом, прерывающимся утробными стонами, которые может издавать только женщина, которую очень долго и очень-очень хорошо ебут несколько человек. На самом деле, все было гораздо проще: Петр Зубов, прижавшись ухом к влажной и теплой поверхности, вставив *** в заранее приготовленную и выложенную мхом-ягелем ямку (идея о возможности ****ь землю, даже персонифицированную, явно заимствована у Сорокина. спрашивал совета у русской  Елены Земли.
- Что мне делать, Леночка, как в логово проникнуть? – Жарко шептал он в чрево разложившегося (термин «разложившийся» в данном контексте имеет значение – «утративший всякие нормы приличия, антисоциальный, внеобщественный») трухлявого пня. – Как врагов победить?
- Значит так, Петя, торопливо и страстно шептал в ответ сам себе Петька Зубов голосом Е. Земли – подойдешь к базе ровно в 15 часов утра. В это время все внутренние долбоебы в транс впадают. Я знаю…
Зубов поморщился, как от зубной боли и до крови прикусил нижнюю губу.
Ленка, пниво и гниво постанывая, продолжала:
- Дверь базы откроешь вот этим… Сунь руку в дупло!
Зубов засунул руку в дупло трухлявого пня по самое ни хочу, по самое плечо, нащупал там продолговатый сверток и вытащил его наружу. Он с трудом положил все норовящий выпасть сверток в карман штанов, и внутренне догадываясь, что это может быть, усмехнулся, представив, как нелепо выглядит для читателя соседство этого ключа с тем, что находится в его штанах. (Господи, ну что за уебищные оговорочки, ползанье по-пластунски вокруг да около! Всем, ****ь, ясно, что в штанах у Зубова – ***!!!) Подойдешь к базе – разденься, оставь одежду в укромном местечке, а лучше – уничтожь. – серьезным голосом продолжала Ленка. – По базе человеком не ходи… трансформируйся, не мне тебе объяснять… там найдешь комнату №16. Дверь в нее будет открытой… я позаботилась… - голос Ленки становился все тише и тише, словно она уплывала вдаль на трех мифических китах: Алексее, Андрее и Александре.
«Ну-ну, сука, ****ь поганая! - в голове у Зубова забилась, застучала в виски кроваво-красная волна ревнавести – Обо всем позаботилась. И о ключе и о дверях… проститутка ****ая!»
- А дальше. Петя, я тебе не советчица.… Там уж действуй на свое усмотрение. – грустно закончила Ленка
- Ленуля, как говорится, «не бери в голову, – бери в рот»! – преувеличенно бодро воскликнул Зубов, выдергивая *** из ямки и сщелкивая с его кончика прилипших муравьев. – Не ссы, прорвемся!
Зубов встал с сырой и мокрой от спермы Земли, и уже было, собрался идти, как Ленка тихо спросила его спину:
- Спинка, ты ведь вернешься? Я буду ждать тебя… - и  добавила, без надежды быть услышанной – Прочти что-нибудь на последок, Петя!
Отбросив нахлынувший было океан обид, Зубов с размаху упал и крепко обнял Ленку.
 «А вдруг, и вправду, в последний раз видимся?» – мелькнуло в голове.
И как в первый раз, горячо и нежно, он зашептал в волнующую трухлявость пня:
- Пошли, Господь, со мной в терпенье
В палату буйных, мрачных дней
Неси военные лишенья
И слезы кротких палачей.
Дай дозу нам, о, Боже правый
Злодейство ближнего представь
Укол тяжелый и кровавый
С твоею кротостью поставь.
И в час мятежного волненья,
Когда задрочат нас враги,
Свои тупые оскорбленья
Ты для себя прибереги!
13ты ставишь укол мне.doc
Зубов встал с теплой Ленки, отряхнулся.
- Мне пора, Ленулечек... – Он нежно и ласково погладил травянистую холмистость. – Авось свидимся!
…Проникнуть на базу, как и обещала Ленка, оказалось довольно легко. Дождавшись оговоренного часа, Зубов подошел к серой бетонной стене приземистого здания с неприметной железной дверью. Сунув руку в задний карман штанов, он достал и развернул сверток, который ему дала Ленка.
 Матово блестя в лучах заходящего солнца, на него хищно уставилось сложное штопорообразное, закрученное во всех мыслимых и немыслимых плоскостях и измерениях, ни на что не похожее, но похожее на все одновременно, руками не трогаемое, мозгами не поонимаемое, хитромудровыебанное сооружение, приблизительно тридцатисантиметровой длины. Сплетенные в косицу тулова венчали две пластмассовые залупы, обильно смазанные лубрикантом. Зубов вспомнил, что нечто похожее он видел в древнем Египте.
 «***плетство какое-то…»  подумал он, и в ту же секунду понял, что в руках у него  хуй капитана Кошки, причем не копия, не подъебка, а настоящий хуй, которым Кошка заебал  до смерти не одно существо.
«Вот почему Кошка хвалился, что он **** одномоментно органическое и неорганическое!» - подумал Зуб, зачарованно глядя на мерно раскачивающиеся залупы. Тут же эта мысль была вытеснена другой: «А откуда у Ленки-суки столь глубокие познания в кошачьей анатомии?»
Впрочем, почти сразу Зубов вспомнил, как давным-давно, еще во времена битвы за Золотой треугольник, он видел тогда еще прапорщика Кошку, который, предварительно утрамбовав ямку в Земле черенком саперной лопатки, изготовленной, как и положено, для таких случаев из лопаточной кости ошибшегося  во второй раз сапера; подолгу, со стонами и уханьем, **** Землю,  вскрикивая что-то вроде «Небо-Земля, Смерть-Небеса, Голод-Огонь, Золото-Вонь!» оставляя после себя лужи спермы.
Пора было начинать. Зубов отложил на время пластмассовое чудо-юдо в сторону, снял китель, аккуратно отвинтил от погон четыре золотых звездочки и положил их рядом с кошачьим ***м. Полностью раздевшись, он запихал одежду под ближайший куст, поморщившись, прикрутил звездочки к левому яичку, (Устав от Внутренней Весны категорически запрещал расставаться со знаками воинских отличий, даже под страхом возможного разоблачения в результате их ношения) неохотно взял в руки сочащийся соком эбонитово-черный хуй, подошел к двери и решительно вставил его в замочную скважину.
«Да-а-а… Система безопасности – что надо! – невесело подумал он. – Это надо ж, так быть преданным своему делу, работе своей, чтобы *** на нее стоял!»
С тихим чмоканьем обе залупы погрузились в замочную скважину.
«Сейчас, главное, не ошибиться» – сосредоточенно подумал Зубов, свободной рукой вытирая пот со лба и совершая поступательно-вращательные движения ***м в скважине.
Через пару минут дверь застонала:
- Да.… Да… Глубже, глубже… Милый мой, любимый… Выеби меня, выеби как следует… Выеби и кончи!
«Выебу, выебу. – ухмыльнулся про себя Зубов. – Ввек не забудешь!»
Дверь продолжала утробно стонать, тембр голоса стал каким-то животным.
- Да! Да! – рычала она -  Какой он у тебя большой! Глубже! Глубже! Еби меня, Кошка!
«Вот оно! – радостно подумал Зуб, ни на мгновенье, не прекращая движений кошачьим ***м. – Пока все получается, процесс идентификации идет успешно!»
Он стал водить ***м в скважине чуть быстрее.
- Ой! Ой! – уже не стонала, а икала дверь. – Хорошо-то как, милый! Только не кончай в меня.… Ой, мамочка! Мамочка! Кончи мне в рот! Кошечка мой ненаглядный, Васенька!
Сердце у Зубова екнуло. Такого подарка от судьбы он никак не ожидал. На халяву получить в распоряжение имя не-друга! Об этом он мог только мечтать!
- Ой! Ой! – продолжала верещать дверь. - Еще! Еще!
Как только Зубов услышал закодированное сообщение о завершении процесса идентификации, он перестал двигать ***м в скважине. По двери прошла волна мелкой дрожи. Подождав около десяти секунд, Зубов медленно и почти полностью вытащил хуй из скважины. Дверь проводила его глубоким хлюпающим стоном. Плюнув на левую залупу, Зубов изо всей силы вогнал  хуй обратно.
- Ой, ****ь, хорошо! – немного испуганно хрюкнула дверь.
«Восемь глубоких толчков рассерженной черепахи, три медленных, неживых проникновения в нефритовую пещеру,  пятнадцать прыжков красноголового всадника…» – всплыли в голове Ленкины наставления, и Зуб некстати вспомнил, как на лесной опушку они с Ленкой отрабатывали технику открывания двери.
Выполнив необходимое количество движений, (на шестом прыжке красноголового всадника крики двери слились в непрерывный вой, в котором с трудом можно было разобрать слова: «умираю…. Все… все…. Хватит, малышка… хватит!») Зубов резко выдернул пластмассовый *** наружу. В воздухе нестерпимо запахло машинным маслом.
- Кончи! Кончи прямо на меня!!! – истошно заорала дверь.
Зубов поморщился и плюнул на раскаленную металлическую поверхность.
Слюна с шипением испарилась. Дверь открылась.
Отбросив ставшую ненужной пластмасску, Зубов вошел внутрь. Перед ним простирались бесконечные и безлюдные коридоры базы. Интерьеры ее чем-то напомнили Зубову «Duke Nukem\Lunar apocalypse», где он проходил двухнедельный цикл обучения еще на втором курсе в спецлагере – безумные коридоры, шизофренические краски, шипение пари из разорванных труб, стены, покрытые плесенью, пятна крови на полу.
Отступать было некуда!  Предварительно собрав валяющиеся вокруг предметы: базуку, уменьшитель, аптеку, боекомплект к шутгану, он подошел к раскрытым ставням иллюминатора, взглянул на далекое небо, вздохнул.
«Как я люблю тебя, моя Родина, моя Отчизна! – слезы застилали глаза – Еб твою мать! До боолли, до крови, до самоуспокоения!!!»
Широко и истово, истинно по-русски, Петр Зубов перекрестился, присел на корточки, закрыл глаза и отстранился.
 «Надо бы поосторожнее, 13 страница все-таки…» – мелькнула в голове предательская мыслишка, (в авторском оригинале, данные события происходят на 13 странице) но вскоре сознание Зубова очистилось полностью. Он был готов к трансформации.
Не открывая глаз, мысленно нахохлившись, он прижал ладони к плечам, широко развел локти в стороны, сориентировав их по двум половинам света – верхней и нижней, втянул голову в плечи.    
    Старательно разевая рот, словно бы птица с мягким клювом, пытающаяся заговорить, громко и отчетливо Зубов произнес любимую мантру:
- В годину черных потрясений
когда гниет живая плоть,
ты дай мне веру и спасенье,
не покидай меня, Господь!
Процесс трансформации начался практически мгновенно.
- Поехали! – прошептал он знаменитое гагаринское и на мгновение потерял сознание от мучительной боли.
Хрустящие перевороты во всех костях, протестующий писк выворачивающегося наизнанку тела, дробная полоступь перекручивающихся слева-направо ДНК. Неудержимо хотелось чесаться, но ладони намертво приросли к плечам. Пробегающие по всему телу волны жестокого зуда сопровождали процесс оперения. На этом этапе, Зубов (вернее меняющийся Зубов) почувствовал, что обосрался. Сразу стало полегче, а через несколько минут вообще все закончилось.
212я-блок.doc
По холодному бетонному полу, «мультипликационной походкой» (явно спизжено у Довлатова) расхаживал огромный, размерами с дога, ярко-пестрой окраски, петух. Стальные когти пронзительно и противно скрежетали по бетону. Из ярко-красного гребешка тускло переливала в четыре золотых звездочки горячая петушачья кровища. Роскошное хвостовое оперение небрежно волочилось по полу.
Петушатина стробоскопически  повертел головой, отряхиваясь от ненужных воспоминаний, широко взмахнул крыльями и, подняв облако пыли, взлетел под потолок. Сделав обзорный круг, он выбрал нужное направление, и полетел, ловко разбивая клювом попадающиеся по пути осветительные лампы на длинных витых проводах.
 «Ну их на ***, - неспешно текли в маленькой головке петушиные мысли, - на всякий случай побью их. Мне все равно, я куриной слепотой не страдаю. Так, на всякий случай…»
Не переставая размеренно махать крыльями, Зубов с благодарностью вспомнил М.И., и еще раз подивился его прозорливости: теперь, пролетев четыре уровня темных коридоров, он распознал в них тот самый «lunar apocalypse», а поскольку всех врагов здесь Зубов перехуярил еще на втором курсе, то путь к цели был относительно спокоен, если не считать обрушившихся кое-где стен и струй горячего пара, бьющего из разорванных монстрами труб.
Вскоре, подлетев к очередной двери, Зубов разглядел на ней картонную табличку «КАБИНЕТ №16», чуть пониже – «капитан Кошка», еще ниже – «долбанный пидор» и символ: пустые песочные часы с обломанными стрелками.
Приземлившись, Зубов толкнул лапой дверь. Как и обещала Ленка, она была открыта. Петух повертел по сторонам головой. Коридор был пуст.
«Действуй!» – приказал сам себе Зубов и вошел внутрь.
Огляделся… Кабинет как кабинет. Стандартный рабочий кабинет военного функционера средней руки этой ****ой психотронной войны.
«Да, Кошка, - злорадно усмехнулся Зубов, - не жалуют тебя здесь. Это тебе не китайцев сотнями в Амуре топить!»
Зубов, не торопясь, подошел к полуразвалившемуся столу, более уместному где-нибудь в кладбищенской конторе, взлетел на железный табурет с привинченными к полу ножками. Наглухо заложенные неровной кирпичной кладкой окна абсолютно не пропускали света, но Зубов сумел разглядеть висящую на стене черно-белую любительскую фотографию в изящной рамочке из большеберцовых костей человеческих зародышей: черный Гагарин, с намертво приклеенной знаменитой улыбкой, крепко-крепко обнимает белого Маяковского.
«Да-да! Двойники астральные, еб вашу мать! – Зубов решил вернуться к этой фотографии попозже.  Ну, Володька, ну сука! Я с тобой еще разберусь!»
Зоркий птичий взгляд привлекла стоящая на полу красная пластмассовая корзина для мусора с отломанной ручкой и заменяющей ее куском веревки. Зубов хищно кинулся к ней, ударом лапы перевернул, но та была пустая. Сердце предательски екнуло, – что-то было связано с этой корзиной; мучительно-сладкое, один из возможных вариантов развертки.… Копаться во всем этом мусоре Зубов не хотел, не мог, да и не было особого желания. Так, ****ь всякая: женское имя, символ Солнца, 76, картонная боль и эфемерное наслаждение…
Зубов затряс шелковой бородушкой: «Хорош. Дела делать надо!»
Нетвердой походкой он подошел к левому ящику стола, долго и открывал и выдвигал его неприспособленными к этому занятию лапами, наконец, достал из глубины ящика то, за чем пришел: потертую коленкоровую папку с надписью красным на черном: «ДЕЛО № 02V00»
Дернув клювом за тесемки, Зубов с трудом разлепил склееные листы бумаги. На пол посыпалась всякая ***ня, положенная в папку для отвода глаз, как то: непонятные листочки, трогательные мышата, слепленные из обсосранных туалетных бумажек, порнографические открытки, среди которых Зубову особенно понравилась одна, изображающая мастурбирующую с помощью хрустального хера женщину, которая подглядывала, не слезая с унитаза, за совокупляющимися бараном и змеей.  Лишь сконцентрировавшись, Зубов сумел разглядеть во всем этом бреде небольшой, размерами с горошину, стабилизированный кристалл концентрированной кислоты.
Зубов аккуратно пододвинул кристалл к себе, пропихнул под него открытку и склевал его, заодно пробив в порноотверстии бабищи великолепную дыру, куда сразу же устремилась змея, оказавшаяся змеем, состоящим из одного ***. Кристалл нежно соскользнул в желудок. Зубов поерзал, устраиваясь поудобнее, остановил внутренний диалог и, не мигая, уставился в одну точку.
Вскоре наступила эрекция, а в голове раздались голоса:
- Мур-мур-мур! Фамилия! – тупым ножом вспорол тишину властный мужской голос, принадлежащий, как  без труда догадался Зубов, капитану Кошке.
- Н-н-николаенко… М-м-ма-ма-максим… - ответил тихий, шмыгающий носом мальчишечий голос. – Максим Геннадьевич…
- Мяу! Я те дам  «Генадьевич»! – хлесткий звук удара, испуганный мальчишечий визг, еще удары. – Я те дам, «Геннадьевич»! тебе, сука, фамилию велено сказать было! Мяу!
- Товарищ капитан! Товарищ капитан! Не бейте, не бейте! Я все скажу… - истерично завопил мальчишка. – Только не бейте…
- Бить, сученок, мы тебя все равно будем, - размеренно заговорил Кошка, - а от тебя зависит, как и сколько мы тебя бить будем…
Раздался звук падающего тела и голос Кошки:
 - Поссы на него, Митя!
Чуть слышно раздался треск, и Зубов понял, что какой-то неведомый Митя расстегивает ширинку. Затем зажурчала струя воды, падающая на что-то пофыркивающее.
- Очухался, товарищ капитан! – звонкий, полный юношеского задора и оптимизма голос, принадлежащий Мите.
- Вижу. Подними и привяжи его покрепче.
- Слушаюсь!
Минут пять было тихо. Зубов разобрал лишь слабые стоны и шуршание. Наконец, раздался голос Кошки:
- Ну, гаденыш, а теперь рассказывай!
- Товарищ капитан, я не виноват… не надо!!! – Свистящий звук удара прервал мальчишку. – Не надо! Не бейте! Я все скажу… меня под Псевдоачинском контузило, а очнулся я уже там…
- Где «там», сука?!
- Там.… Там, товарищ капитан, темно и сыро было… Нас сначала в вагоне везли, Коля там умер, а места не было, мы стояли тесно, он тоже стоял… потом из живота, он лопнул, черви полезли, а его от нас не убирали, сколько ехали, не знаю… почти все умерли, выгрузили человек двадцать…
- Дальше!
- Нас охранники в колонну по двое построили, всех по бокалу Coca-Cola выпить заставили. Мишка пить не хотел, так они ему живот штыком вспороли и  Pepsi  туда налили.… А потом машина подъехала. Белая, дверей много. Меня  по телевизору, когда заставляли смотреть, я запомнил, «Линкольн» называется. Охранник подбежал, двери открыл, а оттуда эти двое вышли, хельрайзеры… Мама! Мама, мамочка! Я больше не буду! Мама! Мама! Забери меня отсюда! Мама-а-а-а-а!!!
- Митя, ебни ему раз, чтоб заткнулся!
Тяжелый звук удара и весело-удивленный Митин голос:
- Товарищ капитан! Он обосрался весь!
- Отойди! Ну, очнулся?! Слушай внимательно, Максим. От того, что и как ты мне расскажешь, очень многое зависеть будет. В том числе и жизнь твоя, и реинкарнация. Понял?
- П-п-понял… Товарищ капитан, только не бейте больше, я все скажу!
- Давай-давай, говори. Кто из машины вышел?
-  Я  г-г-говорю, хельрайзеры…
Зубов скорее почувствовал, чем услышал немой вопрос Кошки:
- ???
Митя продолжал:
- Од-дин высокий, н-н-нерусский, черножопый. Нос большой, глаза в упор смотрят, пиджак на голое тело одет… цепь на груди золотая, я таких больших никогда раньше не видел. И босой, честное слово, товарищ капитан, босой!
- Верю. Дальше!
- В-в-вот. А второй – низенький такой, толстый. В костюме кожаном, обтягивающем. Лица не видать, только гвозди из черепа торчат,  весь в заклепках, молниях, весь ремнями перетянут. Инженер… В одной руке –  нож большой, кривой как серп, а в другой руке – молоток сжимает. Его нерусский за цепь держал, а конец цепи, похоже, за кольцо железное приделан был, а кольцо – в носу…
-  Так… Понятно. Дальше рассказывай.
- Построили нас в колонну по двое, перекличку сделали и погнали от вокзала в сторону, километра три бежали. Возле строений с забором остановились, там что-то вроде проходной было. Ворота синей краской покрашены и звезды красные. На воротах черным написано: «Добро пожаловать на горлорезку!» Тот, который нерусский, в костюме на голое тело, стал нас по одному вызывать и за проходную заводить. Там крики, шум, хлопанье какое-то. Один, Леша, не пошел, и нерусский ему сразу горло перерезал… Я, когда за проходную зашел, подумал, что это… с ума сошел. Там нам палке птица большая сидела. На петуха похожая, только большая очень. И когда я зашел, она сразу клевать меня начала, в лицо, в руки, вот.… Вот и это…
Зубов поморщился, как от зубной боли.
- Говори! – продолжалось действие кристалла голосом Кошки.
- Вот, тогда она мне глаза и выклевала. Больно очень, мамочка, было, кто-то, мама мне соль в рану бросил, а потом нас повели, слышал, как ворота открыли, завоняло сильно протухшим чем-то, и птицы кричали…
- С этого места, Максим, пожалуйста, поподробней. Митя, налей ему стакан молока.
- С-с-спасибо, товарищ капитан. Я маму увижу? Ну, то есть, встречу ее?
- Увидишь. Рассказывай дальше.
- Нас в загон заперли. Мы стоим, плачем, ничего не видим. У друга моего, Миши, крыша поехала. Про Золотого Петушка сказку петь стал.  Тут тот, который кожаный, я по голосу узнал, называет мою фамилию. Меня за руки хватают и к нему подводят. Я плачу, ничего сказать не могу, а он ласково спрашивает: «Не плачь, Максим, все хорошо будет. Ты только скажи, почему от вакцинации отказался?» Я ему говорю: «У меня папа – фармаколог, мама – учитель химии. Они всегда против вакцинации были, считали, что человек только один мир видеть должен…»
- Ну-ну, - хмыкнул Кошка, - ты продолжай дальше.
- Тут нерусский говорит кожаному: «Слушай, Саша…- он, товарищ капитан, очень плохо по-русски говорил, с акцентом -… давай этого поросенка сразу зарежем!» А этот, Саша, отвечает: «Сегодня, Муса, я решаю. Ты займись пока остальными, я их личные дела изучил. Они все вакцинированы, так что ограничимся ревакцинацией и открытием третьего глаза, а потом – снова… на любовный фронт. На передовую! Только не забывай, - говорит, - фиксировать варианты подбора ИГЛА!» Сам засмеялся, ласково мне говорит: «Пойдем, Максимка, я тебе щенка покажу!»
И тут, товарищ капитан, в воздухе что-то свистнуло, мне в шею укололо сильно и дернуло. Я упал, руками за шею схватился, чувствую, что крюк железный в шее сидит, и тянут меня за него… Я на четвереньках пополз… Товарищ капитан, можно еще молока?
- Митя, налей ему.
Булькающий звук.
- Спасибо, товарищ капитан! Я три месяца, кроме  Coca-Cola ничего не пил!
Тут произошло то, за что Зубов корил себя все оставшиеся страницы: на мгновение, на секунду, на столетье, он заснул.… И снился ему сон, где он был Бог, поющий Бог. Бог восьми песен, песен пустотной любви:
Пдбен призрачнй дрге
Из ниткуда в никуда
Как лбвое стекл автмбиля
Разрываю прстранств
Искажаю время
Превращаюсь в бабчку
Лечу
Праженный недугом великлепия
Непстижимсти кружающег мира
бнимаю вздух
Играю с ветрм
Шепчу пд клесами
Разбиваюсь  стекл
Разгадываю загадку –
Все дальше и дальше
Все выше и выше
Все ближе и ближе
Винватых нет
Все един и неделим
Все чудесн  и прекрасн
Тайн больнее нет
Нет

тпустите меня
Я хочу дмй
Эта пгня за прпускм в счастье
Кгда нет ни счастья, ни снв, ни любви
Все затихает
Все бесплезн
Сам брвал себе крылья
Летать перестал
Н хдить не решился
Сбежали все буквы магических снв
Пребразился
В плену безуслвных рефлексв
Винватых нет

Псмтрев за гризнт
Никму не гври
Чт там увидел
Прбежав пд радугй
Лишь наплни карманы
Ее разнцветными бусинками
Леденцами смеха
Прйдя сквзь зеркал
Не трпись взвращаться братн
Ты тльк чт там был
Ты тльк чт оттуда
Ты тльк чт куда
Ты тьк чт куда
Из никуда в никуда
Ведут едва заметные трпинки

Я вырвал сердце из свй груди
Самверенн пдумав
Чт смгу жить без чувств
Ктые но рождает
Н ледяная пустта
Заняла ег мест
Сквала душу
станвила часы
Я пнял, чт не мгу жить без любви
Мне нужна Любвь
Я хчу любить
Н был пздн
Та, ктрую любил, ушла
Ее пугала
Мя замерзшая душа
Стеклянный взгляд
тсутствие сердца
Я птерялся в ледянй пустыне
Я не мгу заплакать –
Слезы божгут ладни
В мих венах гудит прнзительный ветер
Прнсятся звезды динаквых снежинк
Я дин, и кт меня сгреет?
Жги палчки, жди
Будет любвь
Прснется
Будит весна

н хтел пдарить ей слнце
ставив себе свет луны
на смтрела, не мигая на слнце
Всемь минут пустты
ни жили в дном грде
Н на разных ег плюсах
ни мечтали б днм и тм же
Н встречались лишь в утренних снах
ни слышали, ничег не слыша
Шепт бумажных бабчек
Северный ветер
Рев пустты
Злтая пыльца слв
С неумел раскрашенных крыльев
ни смотрели друг другу в глаза
Лишь неясные тени
Прхдили мим
Закрывали двери
Грустн улыб я тварь пидерсия чмо болтное смертное говно залупа ****ь поганаяались
Плакали, смеялись
Чт-т кму-т гврили
Где-т кг-т любили

Мя любвь на кнчиках пальцев
Невесмая и невидимая
Пдншу ее к глазам
Нежн сую сви злтистые крылья ей в жпу
Шепчу снвные слва
Зажмурив глаза – пустта
Стиснув зубы – скрип песка
Сжав кулаки – крвавые камни
капли
Шаги времени
И стру в пршк
Влшебные узры, нежные крылья
Панический шепт
П днму трублю ненужные пальцы
Черн-беле сердце
Делит все пплам
Ночь – Любви
День – Надежде
Вечер – пьяным бгам
Эти быстрые губы шептали не мне
Слью ском
Играл всерьез

на прилетела
Сбежала т радуги
Капля святой кислты
Слеза свершеннг
Мертвг бга
Бга вселенскй любви
Ее абслютн пустая задача
Меня вертикальн пржечь
Пд землю уйти
Чтб нырнуть снва в неб
С другй стрны земли

Ты ме перве
Или пследнее
Саме нежне
Снежн любиме
Д псинения
Стихтврение
Чт мне сказать?
Любви без бли не бывает
Любвь без бли
Любвь без слез
Бес напряженных расставаний
Млчания глаза в глаза
бычнг страха их не увидеть
Быть мжет, я сгрю
Н ппытаюсь сжечь тебя
Чтб не сталсь незаживающих ран
Я сам сдираю с них крсты
Глубкие шрамы
т твих улыбающихся глаз
Я растптал твю улыбку
Тви бманчивые руки
Нвые раны
Старые шрамы
Где мя музыка?
Эт мя
Пследняя песня

…сколько времени Зуб провел в неподконтрольном пространстве – он так и не понял. Тревогу вызывало и неясное происхождение, непонятный путь и способ возникновения в сознании этих песен.
Немного поразмыслив, Зубовы пришел к выводу, что виной всему – микроскопические клочки бумаги с фрагментами изображенного на них порноотверстия баба...\мягкое\моирис\вставить\00939941.jpg По-видимому, использовав открытку с ее изображением в качестве мягкой подкладки под кристалл, (чтобы не повредить нежный, полностью не окрепший, после трансформации клюв о бетонный пол) он случайно проглотил несколько волокон бумаги вместе с кристаллом. Причудливая комбинация содержащихся на клочках бумаги порнообразов, хаотично вплелась в закодированную кислотным способом информацию о допросе Николаенко, и породила всю эту ***ту с песнями.
 Зубов посмотрел себе под ноги и удивленно вскукарекнул,– сила воздействия песен на его разум была столь велика, что, находясь во сне, он не только кукарекал, как дурак, эти песни на всю базу, но и выцарапал их текст на полу. Времени ликвидировать тексты не оставалось, седьмое чувство подсказывало, что песенное кукареканье, несомненно, услышано, и что враг («Сдохни, булочка! – исступленно бились мысли – Сдохни, коврижка поганая!») будет здесь с минуты на минуту. Зубов попытался сконцентрироваться, но в голове лишь расплывались кислотные обмылки:
-…остались вдвоем. Холодно стало и тишина. Тут он мне и говорит: «Максим, место, где мы находимся, как ты понял, называется «Горлорезка». Располагается оно на территории бывшего мясокомбината, поселка Ужур. Теперь  здесь наши желтолицые братья оборудовали трупоперерабатывающий завод «Убо Хол» имени Дао.
 Всех твоих товарищей сейчас повели в убойный цех. Там их повесят на крюки, они «люстры» называются, включат конвейер, люстры с живыми (так требует технология) людьми медленно поползут вдоль конвейера, а за ним – наши, специально обученные и подготовленные люди. Первый – горло надрезает, чтобы кровь вытекла, отрезает голову и кидает в сторону. Там из нее язык вырежут, а остальное – на *** никому не нужно. Чувствуешь, как воняет? Это головы гниют. Дальше надрезы на запястьях и лодыжках делают, брюхо распарывают и требуху выпускают, а конвейер уже к барабану подъезжает. Кожу крюками цепляют, а барабан ее как носок стягивает. Все мышцы видно, все трясется, пар идет…красотища! Затем  тушки ваши водой из шланга моют, и сюда везут, в холодильник. Вон тут вас сколько!»
Тут, товарищ капитан я заплакал опять, а он хохочет. «Слышишь, - говорит, – я туши замороженные раскачиваю!» И стук такой, как бревно о бревно ударяется.
 Потом он, товарищ капитан, какую-то ***ню говорить стал: «Ты, - говорит, – не бойся, ты мне нравишься очень. Я – говорит, – отпущу тебя, только вот поцелую у тебя мальчика твоего…» И хуй мой в рот себе берет. Я ему говорю: «не надо…» А он тихо так: «Зови меня Сашей… Какой он у тебя маленький, холодный… ты, если хочешь, посикай мне прямо в рот...»
- Вот, ****ь, гадость, какая! – сплюнул Кошка.
 «Саша, не надо,  - говорю я ему – не надо…» А он задышал тяжело, выпустил *** мой изо рта и просит: «Плюнь мне в рот! Сделай божественный плевок!» Мне совсем плохо сделалось, я не понимал уже не чего и плюнул куда-то вниз, на голос. Он задышал часто-часто, руки мои схватил и положил себе на жопу и спереди. И гладит ими себя.… А хуя, товарищ капитан, у него нету!
- Женщина-Алексина… - буркнул Кошка. – Валяй дальше.
- Тут я слышу, дверь железная заскрипела, тот, высокий,
который в белом костюме был, пришел. Что-то злое по своему закричал…а я, Вы простите, товарищ капитан, в это время **** этого… эту.… Как Вы назвали, Алексину… он с *** соскочил и кричит: « Муса, Мусенька, успокойся, это совсем не то, что ты думаешь!»
Тут они драться начали, нерусский все кричал, что убьет его, а тот плакал и говорил, что только его, «Мусеньку мою» любит…
- А ты?
-  Я крюк из шеи вырвал и побежал. Бегу, холодно, кругом тела человеческие висят. Я до стены добежал, вдоль нее пошел. В дырку какую-то вылез. Потом, когда тихо стало, я понял, что ночь наступила. Я пошел на звук поезда, там меня ваши и взяли…
    - Молодец, Максим. Ничего не бойся. Сейчас я тебя убью. – Тонкий вскрик, звук выстрела. Шипение.
Больше на кристалле ничего не было.
      Подождав еще несколько минут, Зубов открыл глаза. Времени совсем не оставалось. По тому, как неудержимо хотелось кукарекать, он понял, что сейчас около четырех утра. Кое-что, однако, оставалось неясным. Во первых: ничего не было известно о родителях этого несчастного мальчишки. Тем более этот странный отказ от вакцинации, явно инсперированный ими. Во вторых: как много узнал Кошка о Мусе с Сашенькой? В третьих: когда, на каком этапе, в какой момент, в каком бою этой ****ой психотронной войны разошлись пути-дорожки старых боевых товарищей Зубова и Кошки. Почему они, делая одно важное, ****ь! *****! *****! дело, оказались по разные стороны баррикады?!  Неужели Кошка, опытный  drug-warrior до сих пор не распробовал, не осознал, что  COCA-COLA и PEPSI-COLA – это одно и тоже! Ответов на эти вопросы Зубов не знал. Пока не знал.
Взгляд его зафиксировался на четырех бумажных мышатах, выпавших из папки.. “Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кто ваш папка…” – пропел Зубов и подцепив когтистой лапой одного мышенка, поднес к глазам. Мышенок испуганно пискнул. Острое петушачье зрение позволяло различить, что туалетная бумага, из которой был сделан мышенок, покрыта коричневыми разводами букв.
“Ай-да Кошка! Оригами, еб твою мать!” – восхищенно подумал Зуб, догадываясь, что за информацию скрывают эти мышата.
За дверью, в глубине коридора, раздались шаги. Еще далеко, но все ближе и ближе. Зубов понял, что пора уходить. Взмахнув крыльями, он подлетел к фотографии Маяковского и Гагарина и со всей силы клюнул в улыбающуюся харю Поэта Революции. Стекло треснуло и выпало из рамки, помещенное в нее лицо Маяковского искривилось и исчезло, а знакомое всему прогрессивному человечеству улыбчатое белозубие первого внетелесного  путешественника в пространстве как-то тихонько-тихонько отклеилось и стекло в грязно-синие разводы краски на стене. Зубов удовлетворенно уклювнулся.
   Шаги становились все ближе. Упав на пол, Зубов за две секунды (на полную трансформацию времени не оставалось) превратился в помесь крысы и петуха, что-то приказующе пискнул бумажным мышатам, и нестройной колонной все ринулись в ближайшую трещину между мирами. Дверь с грохотомвести извне.doc