превращение

25

реальности факта превращения в чудовище – не в метафизическом понимании этого слова, а в банальном, «общечеловеческом» смысле: в ужасное, покрытое слизью, с чешуйчатым хвостом и трехголовым ***м, чудовище.
Анализируя случившееся, Николай неизменно возвращался к тому моменту, когда, перебирая ставшие ненужными в какой-то момент, и якобы забытые и потерянные  вещи, (см. у П. Пепперштейна «Пассо и Детриумфация») он неожиданно наткнулся на старую, еще черно-белую фотографию, с загнутыми и отломанными краями, словно линиями судьбы, покрытую трещинами отставшего глянца.
На фотографии был запечатлен он сам: мальчик, примерно 4-5 летнего возраста, в темных, до колен шортах и колготках, жилетке, светлой однотонной рубашке с короткими рукавами и с огромным бантом-бабочкой на шее, в котором читалась спокойная и достойная уверенность его родителей, что уж у их сына все получится, все будет  заебись, по плану – здорово и вечно.
  Качество фотографического изображения основательно пострадало от соприкосновения с реальностью – из,  несомненно, окружающих мальчонку предметов уверенно можно было идентифицировать темный, без орнамента, палас, под ногами  ребенка и контурное изображение персонажа детских сказок, висящее над его головой. (Как Николай не барахтался в омуте памяти, прозвище этого большеухого коротышки так и нем всплыло).
Редкие, светлые волосенки на голове мальчишки непослушно топорщились, улыбка…
Вот тут-то и нахлынуло! Улыбка! Так улыбались когда-то все! Что может быть страшнее этой улыбки! свет! один лишь свет! Ни капли тьмы, никаких драконов, пистолетов, протезов, боли, страха, лишь свет! Свет! Свет! Чистые, как две звезды, глаза, отражающие в себе абсолютную истину, не пораженные слепым бельмом предрассудков, суеверий, похоти, водки, водки, водки, похоти, водки, водки, необходимости предательств и обязательности ста тысяч грядущих смертей.
Метаморфоза завершена полностью, обратной дороги нет, истина – смерть, смерть – осознание, осознание – бред. Бредущий бродом бутерброд, бредит, вспоминая рот. Где позавчера, откуда послезавтра, только игры в ночи, плач у стены Влюбленных, обгоревшие спички, от рассвета до заката, от стены – до автомата, между сном и пистолетом, между берегом и бредом, у бессмысленной столицы, сны разорванной странницы, вдох на выдох, вздох на выздох, вход на выход, заплачь палач не плач, заплачу пяточками, голыми пяточками по первому снегу, положи на веки-века медные денежки, засыпай во сне песком, молоком, вечерком, поливай кипятком. Эх, была, не была жизнь! Проглоти куском, высри.
И шел мясистыми лесами
Вдоль оврагов, сквозь ручей
Изумлял зверей словами
Говоря, что Бог – ничей
Сгоряча бросался в землю
Чтоб не выпустить вопрос
До кровавой пены вгрызался
В переплетение корней
Червей
Костей
Зарытых, забытых кладов
Сгинувших, сгнивших трупов
Опавших, пропавших листьев
Кустов
Кругов
Писал? Стихи? О любви?
Без слов. Демон букв
Лишь тень на стене
Шаги по воде
Дым от свечи
Пепел травы
Знакомые санитары, работающие в морге, собирали все эти стишки, герметично упаковывали в пластиковые бутылки из-под Coca-Cola, и зашивали их в распотрошенные внутренности умерших раковых больных.
Дыра в голове.
Кто бросит камень первым?
Увидев, что фотография может испортиться от капающей на нее из полуприкрытой пасти кислотосодержащей слизи, Николай аккуратно подцепил ее когтистой лапой, сделал неудачную попытку смахнуть налипшие на нее чешуйки со своей шкуры, и тяжело вздохнув, пополз обратно в логово, волоча за собой недавно регенерировавший хвост.
 

…факта собственной смерти пришло к Константину ( от греч «constanta» - постоянная) буднично и спокойно. Никаких тебе мистических переживаний и истерик с битьем головой о внутреннюю поверхность крышки гроба, ни света в конце тоннеля, в конце концов, ничего этого не было. Константин лежал в гробу. Он знал, что умер, а не погрузился, например, в летаргический сон. Знание не было результатом долгой и противоречивой работы головного мозга, и поэтому было истинным, настоящим. Мог ли он в своем новом положении шевелить руками и ногами, открывать и закрывать глаза, кричать? Совершать эти действия у Константина не было никакого желания, как не возникает мысли у живого человека дышать под водой.
   По истечении определенного времени, Константин почувствовал, что на слизистых оболочках губ, глаз, половых органов, на мошонке, на концевых фалангах пальцев начался процесс высыхания. На склерах глаз все отчетливей проступали тусклые, желтовато-серые равнобедренные треугольники, основанием обращенные к радужной оболочке – пятна Ларше. Уплотнялись, сморщивались, приобретали буроватую и фиолетовую окраску и другие подсыхающие участки, формировались плотные буровато-желтые, западающие участки кожи с просвечивающими кровеносными сосудами, так называемые «пергаментные» пятна. Щекочущее чувство под мышками указывало на начинающийся распад организма под действием гидролитических ферментов, их дезорганизацией и сдвигом рН в кислую сторону.
Константин ощущал, как его органы и ткани постепенно размягчаются и разжижаются: первоначальные признаки аутолиза довольно быстро проявились в поджелудочной железе, в селезенке и надпочечниках. Внутренне улыбаясь, он понял, что посмертный гемолиз по существу является проявлением аутолиза. Новые ощущения внизу живота (как будто мучительно обоссался во сне и горячая моча стекает по бедрам) не оставляли сомнений: действие пищеварительных соков желудка и тонкой кишки обратилось на собственно слизистую оболочку, лишившуюся после смерти защитных барьерных функций. С началом долгожданного процесса самопереваривания, Костик окончательно осознал, что умер. Капля за каплей, с тихим похрустыванием, желудочный сок просачивался в пищевод, глотку, трахею, а оттуда – совершенно беспрепятственно в легкие, обуславливая их эзофагомаляцию, «кислое» размягчение.
     В толстой кишке вовсю шло гниение: образовывалось огромное количество сероводорода и этилмеркаптана. Соединяясь с гемоглобином крови, они образовывали сульфагемоглобин и сернистое железо, имеющие грязно-зелено-бурую окраску. Костя заметил, что в подвздошных областях и по ходу крупных сосудов появилось зеленоватое окрашивание, образовалась гнилостная венозная сеть. Вскоре, гнилостные газы проникли в подкожную клетчатку, как бы раздули ее, особенно в области лица, губ, живота, мошонки и конечностей.
«Интересно, что бы сказала Лариска?» – мелькнул в голове хвостик последней убегающей человеческой мысли. Вся кожа Костечки приобрела грязно-зеленую окраску, кое-где эпидермис начал отслаиваться, оставляя после себя пузыри с серозно-кровянистым содержимым. Пузыри лопались с тихим печальным шелестом, обнажая влажную, буровато-красную поверхность.
 Желудок, кишечник, легкие, печень, сердце, а особенно – головной мозг, стали как бы «пенистыми», приобрели грязно-зеленую окраску, разжижились.
Приблизительно через два года ткани  и органы «Константина» приобрели вид распадающейся однородной грязно-серой массы, растворяющейся и вымыва я тебя люблю я тебя ненавижу я тебя убью я буду беречь и обнимать кохать  тебя тварь любимая нежная сука ****ь не люблю милая сука сука сука как сильно я тебя люблю вырву не смогу жить без тебя ющейся водой почвы. В голове непрестанно гудело: «дождик-дождик! полно лить, мои косточки мочить! Дождик-дождик, подожди! Надоели мне дожди! Ты по крышке зачастил, мои кости разбудил. Дождик-дождик, пожалей! Мне по черепу не бей! Дуют ветры - ветры Итого, ходят тучи – тучи Иного. Не видать в них света белого, не видать в них солнца красного. Дождик-дождик, не дожди! Дождик-дождик, подожди! Не гони из дома Костеньку гнилого! Дождик-дождик, пуще! Будет травка гуще! Дождик-дождик, посильней! На могилу воду лей! Ясно солнышко закатилося, светла месяца, не видать нигде, часты звездочки, в тучи спрятались, и темным темна ночь подземельная!»          Кости скелета могут сохраняться неопределенно долгое время, привязка личности к своим органическим останкам – вневременная. И даже на стадии полного растворения в окружающем мире, сохраняется память объекта, и дерево, однажды смеясь, разродится яблочком, которое подарят маленькому Костику, или Коленьке, а на яблочке – черви, черви, черви
328глупо и уморительно.doc